– Значит, ты, как и Дженни, считаешь, что Пэту все померещилось.

– Этот ваш Том не мог поклясться, что на чердаке вообще было какое-то животное.

Время перевалило за полдевятого. В коридоре уборщица включила радио и подпевала песенкам из хитпарада. Небо за окнами почернело. Дина пропадала где-то уже четыре часа, так что ввязываться в спор мне было некогда.

– И в том, что там никого не было, он тоже бы не поклялся. Однако, по-твоему, эта вспышка эмоций на форуме подтверждает твою версию, что Пэт убил свою семью. Я прав?

– Мы знаем, что на него куча всего свалилась, – ответил Ричи, тщательно подбирая слова. – В этом сомнений нет. Судя по тому, что он тут говорит, в браке у Спейнов тоже было не все в порядке. И если он настолько извелся, что ему стали чудиться неуловимые животные… то да, вполне возможно, что он сорвался.

– Листья и деревяшку на чердаке он не вообразил. Разве что нам они тоже привиделись. Может, у меня и проблемы с головой, но до галлюцинаций я еще не докатился.

– Парни на форуме сказали, что это не доказательство. Их могла принести птица. На его месте любой человек, если только он не дошел до ручки от стресса, бросил бы их в мусорное ведро и забыл.

– А беличьи скелеты? Их тоже птичка принесла? Я разбираюсь в дикой природе не лучше, чем Пэт, однако что-то я не слышал, чтобы в нашей стране водилась птица, которая откусывает белкам головы, выедает их мясо и складывает кости в ряд.

Ричи потер шею, наблюдая за геометрическими фигурами, медленно вращавшимися на заставке моего экрана.

– Скелеты мы не видели. Пэт их не сохранил. Листья – да, видели, а вот реальные доказательства того, что на чердаке обосновался опасный зверь, – нет.

Во мне вспыхнуло такое раздражение, что на секунду я стиснул челюсти.

– Да ладно, сынок. Не знаю, что ты держишь в своей холостяцкой берлоге, но, уверяю тебя, если женатый человек объявит своей жене, что собирается хранить в гардеробе беличьи скелеты, его ждет изрядная взбучка – и несколько ночей на диване. А дети? По-твоему, он хотел, чтобы дети их нашли?

– Я не знаю, чего он хотел. Он вроде бы горит желанием доказать жене, что тварь существует, но когда у него появляются веские улики, тут же дает задний ход – ах нет, я так не могу, не хочу ее пугать. Ему до смерти хочется увидеть тварь, но когда борец с вредителями предлагает вызвать специалиста – о нет, деньги на ветер. Он умоляет форум помочь ему выяснить, что у него там, предлагает запостить фотки засыпанного мукой пола, фотки листьев, но когда находит скелеты – а на них могли быть следы зубов, – про снимки ни слова. Он ведет себя так… – Ричи искоса взглянул на меня. – Может, я и не прав, но в глубине души он как будто знает, что там ничего нет.

На мгновение мне дико захотелось схватить его за шкирку, оттолкнуть от компьютера и сказать, чтобы проваливал обратно в транспортный отдел, а с делом я и сам разберусь. Согласно отчетам летунов, брат Пэта, Иэн, ничего не слышал про каких-либо зверей. Его бывшие коллеги, друзья, приглашенные на день рождения Эммы, и те немногие, с кем он продолжал переписываться, – тоже. Теперь стало ясно почему: Пэт не решался рассказать им об этом, боясь, что они отреагируют так же, как все – как незнакомые с ним посетители форума, жена, Ричи.

– Сынок, позволь спросить: откуда, по-твоему, взялись скелеты – из воздуха? Не забывай, дератизатор тоже их видел. Так что они существовали не только в воображении Пэта. Я знаю, ты считаешь, что Пэту сорвало крышу, но неужели ты всерьез думаешь, что он откусывал головы белкам?

– Я этого не говорил, – ответил Ричи. – Но дератизатора тоже не видел никто, кроме Пэта. Единственное доказательство того, что он вообще кого-то вызывал, – его собственное сообщение на форуме. Сами же говорите – в интернете люди врут.

– Значит, давай найдем этого дератизатора. Поручи кому-нибудь из летунов его разыскать. Для начала пусть обзвонит номера, которые Пэту дали на форуме, а если окажется, что туда он не обращался, придется проверить все компании в радиусе ста миль. – При мысли о том, что за этот вопрос возьмется летун, что еще пара холодных глаз прочитает переписку на форуме, что еще на одном лице появится то же выражение, что и у Ричи, у меня снова напряглась шея. – А лучше мы сами этим займемся – завтра с утра пораньше.

Ричи тронул мышь пальцем, и на экране опять появились сообщения Пэта.

– Это несложно выяснить, – сказал он.

– Что выяснить?

– Существует ли животное. Пара видеокамер…

– Потому что это так прекрасно получилось у Пэта?

– У него не было камер, а видеоняни не записывают; зверя он мог засечь только в режиме реального времени, когда ничто не отвлекало от наблюдения за приемником. Возьмем камеру, настроим ее так, чтобы круглые сутки записывала все, что творится на чердаке… и если там кто-то есть, через пару дней мы это увидим.

Мне почему-то захотелось самому откусить ему голову.

– Здорово же это будет выглядеть в бланке заявки: “Просьба выделить нам ценное оборудование и под завязку загруженного работой технаря, чтобы, если повезет, одним глазком взглянуть на животное, которое – вне зависимости от того, существует оно или нет, – не имеет ни малейшего отношения к делу”.

– О’Келли сказал: если нам что-то понадобится…

– Знаю. Заявку он согласует, но суть не в этом; мы с тобой заслужили определенный кредит доверия у начальства, и лично я предпочел бы не спускать его на поиски норки. Сходи в зоопарк, черт побери.

Ричи оттолкнулся от стола и беспокойно закружил на стуле по комнате.

– Я сам напишу заявку. Потрачу только свой кредит доверия.

– Нихрена. Ты выставишь Пэта маньяком, который видит у себя в кухне розовых горилл. У нас с тобой был договор: не валить вину на Пэта, если не получим улики.

Ричи развернулся ко мне и хлопнул по чьему-то столу, во все стороны разлетелись бумаги.

– А как я добуду улики? Стоит мне взяться за какую-то зацепку, вы бьете по тормозам…

– Успокойся, детектив. И сбавь тон. Хочешь, чтобы Квигли нагрянул выяснять, что случилось?

– Мы договаривались о том, что займемся Пэтом, а не о том, что я периодически буду об этом напоминать, а вы – меня срезать. Если улики существуют, то как прикажете их искать? Давайте, говорите – как?!

– А чем мы, по-твоему, сейчас занимаемся? – Я показал на монитор: – Копаемся в жизни Пэта Спейна. Нет, мы не объявляем всему свету, что он подозреваемый. Вот о чем мы договаривались. Если, по-твоему, это несправедливо по отношению к тебе…

– Нет, на это мне плевать. Это несправедливо по отношению к Конору Бреннану.

Ричи говорил все громче, но я заставил себя не повышать голос.

– Правда? Не понимаю, каким образом ему поможет видеокамера. Допустим, мы установим ее и ничего не увидим, – как отсутствие выдр опровергнет признание Бреннана?

– Скажите мне вот что: если вы верите Пэту, то почему возражаете против камер? Всего один кадр с норкой, белкой – да хоть с крысой, и можете послать меня куда подальше. Вы сейчас рассуждаете прямо как Пэт – будто знаете, что там ничего нет.

– Ошибаешься, приятель. Мне без разницы, есть там что-то или нет. Если в объектив никто не попадется, что это докажет? Может, животное спугнули, может, его убил хищник, может, оно впало в спячку… Даже если его не существовало, это не аргумент против Пэта. Возможно, звуки были связаны с осадкой или плохой шумоизоляцией труб, а он запаниковал и раздул из этого трагедию. Если так, у парня действительно был стресс, но нам это уже известно. Это не значит, что он убийца.

Ричи не спорил. Он прислонился к столу и надавил пальцами на глаза.

– Тогда мы хоть что-нибудь выясним. Это все, о чем я прошу, – тихо произнес он, помолчав.

Не знаю, из-за спора, от усталости или мыслей о Дине, но к горлу подкатила изжога, и я едва удержался от гримасы.

– Ладно. Пиши заявку. Мне пора, но я подпишу ее перед уходом – лучше, если на ней будут оба наших имени. Стриптизерш не заказывай.

– Я делаю все, что могу, – пробормотал Ричи в сложенные руки, и меня кольнула какая-то нота в его голосе. Это был голос затравленного существа, умоляющего о помощи. – Я просто стараюсь все сделать правильно. Видит бог, я стараюсь изо всех сил.

Каждому новичку кажется, будто от исхода его первого дела зависит судьба вселенной. Сейчас, когда Дина бродила где-то, отбрасывая яркие вспышки света, подобно стробоскопу, и привлекая хищников за много миль вокруг, у меня не было времени успокаивающе держать Ричи за ручку.

– Знаю, – ответил я. – У тебя отлично получается. Хорошенько проверь правописание – начальник к нему сильно придирается.

– Ага. Ладно.

– А пока перешлем ссылку как-бишь-его, доктору Дулиттлу – возможно, он заметит что-нибудь интересное. Я поручу Кирану проверить учетную запись Пэта на форуме – вдруг он обменивался с кем-нибудь личными сообщениями. Кое-кто из этих ребят принял его историю довольно близко к сердцу – возможно, один из них начал с ним переписываться и Пэт выложил ему дополнительные подробности. И еще надо найти следующий форум, куда он обратился.

– Следующего может и не быть. Он уже побывал на двух, и ни один не помог… Возможно, Пэт сдался.

– Нет, не сдался. – Конусы и параболы грациозно двигались по экрану моего компьютера, заезжали друг на друга, складывались, исчезали и разворачивались, чтобы снова начать свой медленный танец. – Пэт был в отчаянии. Понимать это можно как угодно, и если тебе нравится думать, что он тронулся, – пожалуйста, однако факт остается фактом: ему нужна была помощь. Он бы продолжил поиски в Сети, ведь больше ему идти было некуда.

* * *

Оставив Ричи писать заявку, я уже мысленно составил список мест, где может быть Дина, опираясь на опыт прошлого раза, позапрошлого, позапозапрошлого и так далее: квартиры ее бывших, пабы, в которых ей симпатизировали бармены, дешевые клубы, где за шестьдесят евро можно довольно долго выжигать себе мозг. Я знал, что все это бессмысленно – скорее всего, Дина просто села в автобус до Голуэя, потому что он живописно выглядел в документалке, или очаровала какого-нибудь парня и пошла к нему полюбоваться на его гравюры. Впрочем, выбора у меня не было. В портфеле еще оставались кофеиновые таблетки после ночной засады; парочка таблеток, душ, сэндвич – и буду снова бодр. Холодный голос в моей голове нашептывал, что я слишком стар и слишком устал для подобных спасательных операций, однако мне удалось его заглушить.

Вставляя ключ в замочную скважину своей квартиры, я все еще перебирал в памяти адреса, выстраивал кратчайший маршрут и потому не сразу сообразил, что что-то не так – дверь не заперта.

Целую минуту я простоял в коридоре, прислушиваясь, – ни звука. Потом положил портфель, расстегнул кобуру и распахнул дверь.

В темной гостиной негромко плыл “Затонувший собор” Дебюсси, блики свечей играли на изгибах бокалов, зажигали искры в темно-красных глубинах вина. На секунду у меня перехватило дыхание, и я потрясенно подумал: “Лора”. Затем Дина спустила ноги с дивана и потянулась к бокалу.

– Привет, – сказала она, отсалютовав мне бокалом. – Наконец-то, черт побери.

Сердце колотилось где-то в горле.

– Какого хрена?!

– О господи, Майки, да расслабься ты. Что это – пистолет?

Застегнуть кобуру удалось только со второго раза.

– Как ты сюда попала?

– А ты кто – Рэмбо? Палку не перегибаешь?

– Боже, Дина, я чуть в штаны не наложил.

– Направить пушку на родную сестру! А я-то думала, ты будешь рад меня видеть.

Недовольная гримаска была притворной, однако блеск в глазах предупреждал, чтобы я вел себя осторожно.

– Я рад, – отозвался я, овладев голосом. – Просто не ждал тебя. Как ты вошла?

Дина самодовольно улыбнулась и запустила руку в карман кардигана; он весело звякнул.

– У Джери есть ключи от твоей квартиры – хотя, пожалуй, что и от всего Дублина. Наша маленькая мисс Благонадежность – прошу прощения, миссис Благонадежность – именно тот человек, кому можно доверить ключи на случай, если тебя ограбят, пока ты в отпуске, скажи ведь? Если бы тебе надо было выдумать человека, у которого есть ключи от всех дверей, он был бы точь-в-точь как Джери, да? Боже, ты бы лопнул от смеха: ключи висят рядком на крючках в чулане – с аккуратно подписанными ярлычками. При желании я могла бы ограбить полрайона.

– Джери с ума сходит от беспокойства. Мы оба места себе не находили.

– Ну да, я как бы за этим и пришла – чтобы поднять тебе настроение. Вчера ты выглядел таким нервным, клянусь, будь у меня кредитка, я бы заказала тебе девочку. – Она наклонилась через стол и протянула мне второй бокал: – Вот. Вместо девочки я принесла это.

Вино либо куплено на деньги Шилы, либо украдено: Дина вечно стремится напоить меня краденым вином, накормить печеньем с гашишем, прокатить на машине очередного бойфренда, за которую не уплачены налоги.

– Спасибо, – сказал я.

– Садись и пей. Меня нервирует, когда ты так нависаешь.

Ноги у меня еще дрожали от всплеска адреналина, надежды и облегчения. Я взял портфель и закрыл дверь.

– Почему ты не у Джери?

– Потому что Джери невыносимая зануда. Я пробыла у нее сколько – день? И за это время выслушала все до последней подробности из жизни Шилы, Колма и мелкого. Я смотрю на нее, и мне трубы перевязать хочется. Садись.

Чем быстрее я водворю ее обратно к Джери, тем больше смогу поспать, но если не продемонстрировать благодарность за этот маленький спектакль, она взорвется и будет бесноваться бог знает сколько часов. Я упал в кресло; оно так ласково обняло меня, что мне показалось, будто я никогда уже не заставлю себя встать. Дина перегнулась через столик, опираясь на ладонь, и вручила мне бокал:

– Держи. Джери наверняка уже решила, что я валяюсь мертвая в канаве.

– И ее нельзя винить.

– Если бы мне было настолько охренительно паршиво, мне не хватило бы сил от нее уйти. О боже, мне ужасно жаль Шилу, а тебе? Если она идет в гости к друзьям, то наверняка должна каждые полчаса звонить Джери, чтобы та не подумала, будто ее продали в рабство.

Дина всегда умела меня рассмешить – даже когда я изо всех сил стараюсь быть серьезным.

– Значит, все это в мою честь? Всего один день с Джери, и ты уже оценила меня по достоинству?

Она снова свернулась в углу дивана и пожала плечами:

– Это в честь того, что мне захотелось сделать тебе приятное. С тех пор как вы с Лорой расстались, тебе не хватает заботы.

– Дина, у меня все нормально.

– Каждому нужно, чтобы о нем кто-то заботился. Кто в последний раз заботился о тебе?

Я вспомнил, как Ричи протягивает мне кофе, как он затыкает рот Квигли, когда тот пытается смешать меня с грязью.

– Мой напарник.

Дина вскинула брови:

– Да ладно! Я думала, он сосунок, который задницу себе подтереть не в состоянии. Наверняка он к тебе просто подлизывался.

– Нет, он хороший, – возразил я и почувствовал, как от этих слов по телу разлилось тепло. Другие стажеры не стали бы спорить со мной из-за камеры, стоило мне сказать “нет” – и разговор был бы окончен. Внезапно тот спор показался мне подарком судьбы, одной из перебранок, которые напарники устраивают каждую неделю на протяжении двадцати лет.

– Хмм. Ну ладно. – Дина подлила себе вина.

– Отличное вино, – сказал я почти искренне. – Спасибо, Дина.

– Знаю. Чего тогда не пьешь? Боишься, что я тебя отравлю? – Она ухмыльнулась, обнажив белые кошачьи зубки. – За кого ты меня принимаешь? Я бы не стала действовать настолько топорно.

Я улыбнулся в ответ.

– Не сомневаюсь, что ты проявила бы незаурядную изобретательность. Однако сегодня напиваться мне нельзя – утром на работу.

Дина закатила глаза:

– О боже, опять ты за свое. Работа-работа-работа… Кто-нибудь, пристрелите меня. Скажись больным, да и все.

– Хотел бы, но не могу.

– Хочешь – так сделай. Займемся чем-нибудь приятным. Музей восковых фигур снова открылся – ты в курсе, что я ни разу в жизни в нем не была?

Я уже чувствовал, что добром наш разговор вряд ли закончится.

– Я бы с удовольствием, но придется отложить до следующей недели. Завтра мне нужно ни свет ни заря быть в конторе, и день обещает быть долгим. – Я отпил вина, поднял бокал: – Чудесно. Допьем бутылку, а потом я отвезу тебя обратно к Джери. Понимаю, с ней скучно, но она старается, так что будь снисходительна, ладно?

Дина меня словно не слышала.

– Почему ты не можешь соврать, что заболел? У тебя же наверняка отпускных уже целый год накопился. Уверена, что ты за всю жизнь ни разу на больничном не сидел. Что они тебе сделают – уволят?

Теплое чувство быстро исчезало.

– Я задержал одного парня и к утру воскресенья должен либо предъявить ему обвинения, либо отпустить. Каждая минута уйдет на подготовку дела. Извини, солнышко, но музею придется подождать.

– Дело. – Лицо Дины застыло. – Та история про Брокен-Харбор?

Отрицать не было смысла.

– Да.

– Я думала, ты с кем-нибудь поменяешься.

– Это невозможно.

– Почему?

– Потому что в нашем отделе так не делается. Вот разгружусь немного, и сразу пойдем в музей, ладно?

– К черту музей. Я лучше выколю себе глаза, чем стану пялиться на дурацкую куклу Ронана Китинга[22].

– Тогда займемся чем-нибудь еще – на твой выбор.

Дина подтолкнула ко мне бутылку носком ботинка:

– Выпей еще.

Мой бокал по-прежнему был полон.

– Спасибо, но мне хватит. Я должен отвезти тебя к Джери.

Дина пощелкала ногтем по краю бокала, и тот резко, монотонно зазвенел.

– Джери каждое утро получает газеты, – сказала она, наблюдая за мной из-под челки. – Естественно. Так что я их читаю.

– Ясно. – Я подавил в себе гнев. Джери могла бы быть повнимательнее, однако у нее полно хлопот, а Дина крайне изворотлива.

– И на что сейчас похож Брокен-Харбор? На фотографии он выглядел хреново.

– Так и есть. Кто-то начал строить там симпатичный поселок, однако так и не закончил – и теперь уже, скорее всего, не закончит никогда. Жителям там не нравится.

Дина поболтала пальцем в бокале с вином.

– Жесткая подстава…

– Застройщики не знали, что все так обернется.

– Спорим, что знали? Ну или им было наплевать, но я не об этом. Жесткая подстава – переселять людей в Брокен-Харбор. Я бы лучше на свалке жила.

– У меня полно хороших воспоминаний о Брокен-Харборе, – возразил я.

Она с чмоканьем облизнула палец.

– Тебе так кажется только потому, что тебе нравится думать, будто кругом все чудесно. Дамы и господа, позвольте представить моего брата – реинкарнацию Поллианны[23].

– Не понимаю, что плохого в позитивном мышлении. Может, для тебя это недостаточно круто…

– Где там позитив? Вам с Джери было хорошо, вы могли тусоваться с друзьями, а мне приходилось торчать с мамой и папой, возиться в песке и притворяться, что я обожаю плескаться в воде, хотя чуть одно место себе не отморозила.

– Ну, в последний раз мы туда ездили, когда тебе было всего пять, – очень осторожно произнес я. – Насколько хорошо ты это помнишь?

Голубые глаза Дины вспыхнули под челкой.

– Я помню, что это был отстой. Жуткое место. Мне все время казалось, что холмы пялятся на меня и что-то ползет по шее. Мне хотелось… – Она хлопнула себя по шее сзади – злое, рефлекторное движение, которое заставило меня вздрогнуть. – Боже мой, да еще этот шум. Море, ветер, чайки и все эти странные звуки непонятно откуда… Почти каждую ночь мне снились кошмары, как какое-то морское чудовище просунуло щупальца в окно трейлера и душит меня. Спорю на что угодно, что при строительстве этого сраного поселка кто-нибудь погиб – прямо как у “Титаника”.

– Я думал, тебе нравилось в Брокен-Харборе, что ты весело проводила время.

– Ничего подобного – тебе просто хочется так думать. – Дина скривилась, на секунду став почти уродливой. – Единственный плюс заключался в том, что мама была там счастлива. И смотри, к чему это привело.

Наступило молчание – такое острое, что об него можно было порезаться. Еще чуть-чуть, и я бы бросил эту тему, просто пил бы и расхваливал вино. Возможно, так и надо было сделать – но я не мог.

– Ты говоришь так, словно у тебя уже тогда были проблемы.

– Ты имеешь в виду, что я уже была сумасшедшей?

– Если хочешь так считать, ладно. Когда мы ездили в Брокен-Харбор, ты была счастливым, нормальным ребенком. Возможно, ты и не считала это райским отдыхом, но в целом у тебя все было в порядке.

Мне необходимо было услышать это от нее.

– Никогда я не была нормальной, – сказала Дина. – Однажды я – такая милашка с ведерком и совочком – копала яму в песке и на дне увидела лицо. Похожее на мужское, все сплюснутое, корчащее гримасы, как бы пытаясь очистить от песка глаза и рот. Я закричала, но когда прибежала мама, лицо уже исчезло. И такое случалось не только в Брокен-Харборе. Как-то раз я сидела в своей комнате, и…

Я больше не мог это выносить.

– Богатое воображение и душевная болезнь не одно и то же. Детям вечно что-нибудь чудится. Только после смерти мамы…

– Нет, Майки, не только. Ты не знал, потому что, когда я была маленькой, можно было списать это на детское воображение, но так было всегда, и мамина смерть тут ни при чем.

– Ну… – начал я, чувствуя себя очень странно – мозг вздрагивал, словно город во время землетрясения. – Значит, возможно, тебя травмировала не только смерть мамы. Она ведь регулярно страдала от депрессии, с самого твоего рождения. Мы изо всех сил старались скрыть это от тебя, но дети же все чувствуют. Может, было бы лучше, если бы мы не пытались…

– Да, вы старались как могли, и у вас отлично получалось. По-моему, я вообще ни разу не беспокоилась за маму. Я, конечно, знала, что иногда она болеет или грустит, но понятия не имела, что это очень серьезно. И я не из-за этого такая. Ты вечно пытаешься меня организовать, аккуратненько подшить в соответствующую папку, – а я, черт побери, не одно из твоих дел.

– Я не пытаюсь тебя организовать. – Мой голос звучал пугающе спокойно, словно его искусственно генерировал какой-то далекий синтезатор.

В памяти, будто раскаленные хлопья пепла, закружились обрывки воспоминаний: четырехлетняя Дина в ванне орет как резаная, цепляясь за маму, потому что бутылка шампуня на нее зашипела, – я тогда подумал, что она просто пытается избежать мытья головы. Дина между мною и Джери на заднем сиденье машины сражается с ремнем безопасности и с жутким мычанием грызет пальцы до крови и багровых синяков – даже и не помню почему.

– Я всего лишь говорю – разумеется, это из-за мамы. А из-за чего еще? Клянусь, тебя никогда не ругали, не били, не морили голодом – даже по попе, по-моему, ни разу не шлепнули. Мы все тебя любили. Если все это не из-за мамы, тогда из-за чего?

– Нет никакой причины. Вот это я и имела в виду под словом “организовать” – я сумасшедшая не из-за чего-то. Я просто такая.

Голос у нее был ясный, ровный и прозаичный, и она в упор смотрела на меня с выражением, похожим на сочувствие. Я сказал себе, что связь Дины с реальностью в лучшем случае хрупкая и что если бы она понимала причины своего безумия, то не была бы безумной.

– Я знаю, ты не хочешь так думать, – сказала она.

Мне показалось, что моя грудь – наполняющийся гелием воздушный шар, который вот-вот унесет меня в опасную даль. Я невольно ухватился за подлокотник кресла.

– Если ты веришь, что все это происходит с тобой без причины, то как можешь с этим жить?

Дина пожала плечами:

– Просто живу. А ты как живешь, если выдался плохой день?

Потеряв интерес к разговору, она снова развалилась в углу дивана и принялась пить вино.

Я вздохнул:

– Я пытаюсь понять, почему день плох и как его исправить. Фокусируюсь на позитиве.

– Точно. Но если в Брокен-Харборе было так здорово, у тебя куча прекрасных воспоминаний и все такое позитивное, то почему поездки туда выбивают тебя из колеи?

– Я так не говорил.

– Да это и так видно. Тебе не стоит заниматься этим делом.

Старый спор на знакомую тему, упрямый огонек в глазах Дины – сейчас все это казалось мне спасением.

– Дина, это обыкновенное дело об убийстве, я работал над десятками подобных. В нем нет ничего особенного – за исключением места.

– Место-место-место! Ты что, риелтор? Тебе вредно там находиться. В прошлый раз я с одного взгляда на тебя почувствовала, что с тобой что-то не так, от тебя даже пахло странно – чем-то горелым. Посмотри на себя в зеркало – ты выглядишь так, словно кто-то насрал тебе на голову, а потом тебя же поджег. Это дело давит тебе на мозги. Позвони завтра на работу и откажись от него.

В это мгновение я едва ее не послал, и меня самого поразило, как внезапно на язык пришли грубые слова. За всю свою взрослую жизнь я никогда не говорил Дине ничего подобного.

– Дело я не отдам, – сказал я наконец, убедившись в том, что голос не выдаст ни намека на гнев. – Не сомневаюсь, что выгляжу паршиво, но это от переутомления. Если хочешь мне помочь, оставайся у Джери.

– Не могу. Я волнуюсь за тебя. Каждую секунду, когда ты думаешь про то место, я чувствую, что оно портит тебе голову. Поэтому я сюда и вернулась.

Ирония была настолько сокрушительная, что я чуть не взвыл от смеха, однако Дина была настроена смертельно серьезно: выпрямившись и поджав под себя ноги, она готовилась сражаться до победного конца.

– Я в порядке. Спасибо за заботу, но тебе не о чем беспокоиться. Честно.

– Нет, есть о чем. Ты такой же псих, как и я, только лучше это скрываешь.

– Возможно. Мне хотелось бы считать, что я достаточно поработал над собой и теперь уже не псих, но кто знает, может, ты и права. В любом случае я вполне способен разобраться с этим делом.

– Нет. Нихрена подобного. Тебе хочется считать себя сильным, поэтому ты обожаешь, когда я слетаю с катушек, – ведь в такие моменты ты чувствуешь себя мистером Совершенство. Но все это ерунда. Наверняка в плохие дни ты надеешься, что я объявлюсь на пороге и начну нести пургу, – это поднимает тебе самооценку.

Самое ужасное в спорах с Диной то, что ее слова все равно жалят – даже когда знаешь, что она мелет вздор, что с тобой говорят темные, извращенные закоулки ее психики.

– Надеюсь, ты понимаешь, что это не так. Я бы не задумываясь позволил ампутировать себе руку, если бы тебе это помогло.

Она села на пятки и задумалась:

– Правда?

– Угу. Честно.

– О-о-о, – протянула Дина скорее с благодарностью, чем с иронией. Она снова растянулась на диване и закинула ноги на подлокотник, наблюдая за мной. – Мне плохо, – сказала она. – С тех пор как я прочитала газеты, все снова звучит странно. Я спустила воду у тебя в туалете, и она захлопала, словно попкорн.

– Неудивительно. Вот почему мы должны отвезти тебя обратно к Джери. Если тебе хреново, надо, чтобы кто-то был рядом.

– Я хочу, чтобы рядом был ты. Когда я с Джери, мне хочется взять кирпич и огреть себя по голове. Еще один день с ней, и я это сделаю.

При общении с Диной принимать что-либо за гиперболу – непозволительная роскошь.

– Так найди способ не обращать на нее внимание. Дыши поглубже. Читай книжку. Я одолжу тебе айпод, и ты сможешь полностью от нее отгородиться. Если мой вкус в музыке покажется тебе немодным, можем загрузить что-нибудь другое.

– Мне нельзя пользоваться наушниками – потому что когда я что-то слышу, то не могу понять, в песне эти звуки или у меня в ушах.

Она принялась постукивать пяткой по бортику дивана, отбивая нескончаемый, раздражающий ритм, который вступал в неприятный диссонанс с текучей мелодией Дебюсси.

– Тогда я одолжу тебе хорошую книгу. Выбирай.

– Не нужна мне хорошая книга, не нужен комплект DVD, не нужна уютная чашечка чаю, не нужен сборник судоку. Мне нужен ты.

Я подумал о Ричи, который сидит за столом, грызет ноготь и проверяет орфографию в своей заявке, об отчаянной мольбе о помощи в его голосе; о Дженни на больничной койке, чья жизнь навсегда превратилась в кошмар; о Пэте, выпотрошенном, словно трофейное животное, о том, что он лежит в ячейке у Купера и ждет, чтобы я избавил его от клейма убийцы в глазах миллионов людей; о его детях, слишком маленьких, чтобы понимать, что такое смерть. Во мне снова поднялась волна гнева.

– Знаю. Но другим я сейчас нужен больше.

– Ты хочешь сказать, что дело о Брокен-Харборе важнее твоей семьи. Вот что ты имеешь в виду. И ты даже не понимаешь, что это полный неадекват, да? Ни один нормальный мужик на свете так бы не сказал, никто бы не сказал, если бы только не был одержим какой-то адской дырой, которая накачивает ему в мозг дерьмо. Ты, черт побери, прекрасно знаешь, что если отправишь меня назад к Джери, то я сойду с ума от ее занудства и сбегу, и тогда она будет сходить с ума от беспокойства. Но тебе же наплевать, да? Ты все равно заставишь меня туда вернуться.

– Дина, у меня нет времени на эту хрень. Мне осталось пятьдесят с небольшим часов на то, чтобы предъявить обвинения. Через пятьдесят часов я сделаю все, что ты хочешь: на рассвете заберу тебя от Джери, схожу с тобой в любой музей, но до тех пор – тут ты не ошиблась – ты не центр моей вселенной.

Дина приподнялась на локтях и уставилась на меня во все глаза – прежде она никогда не слышала этих резких нот в моем голосе. От ее ошарашенного лица воздушный шар у меня в груди раздулся еще больше, и на мгновение я с ужасом поймал себя на том, что вот-вот рассмеюсь.

– Скажи мне вот что… – Ее глаза сузились – она готовилась к беспощадному бою. – Тебе никогда не хотелось, чтобы я умерла? Например, когда тебе не до меня – вот как сейчас. Тебе не хочется, чтобы я сдохла? Ты не надеешься, что однажды утром кто-то позвонит тебе и скажет: “Мне очень жаль, сэр, но вашу сестру только что раздавил поезд”?

– Разумеется, я не хочу твоей смерти. Я надеюсь, что ты позвонишь мне утром и скажешь: “Знаешь что, Мик? Ты был прав. Джери действительно не представляет собой одну из пыток, запрещенных Женевской конвенцией. Каким-то образом мне удалось выжить…”

– Тогда почему ты так себя ведешь? Впрочем, на самом деле я уверена – ты не хочешь, чтобы меня сбил поезд. Ты ведь предпочитаешь, чтобы все было аккуратненько, симпатично, да? На что ты надеешься? Что я повешусь или передознусь…

Смеяться мне уже расхотелось, рука так крепко стиснула бокал, что я испугался его раздавить.

– Не пори чушь. Я веду себя так, потому что хочу, чтобы ты научилась держать себя в руках – ровно настолько, чтобы потерпеть Джери всего два гребаных дня. По-твоему, я прошу слишком многого?

– А с какой стати я должна это делать? Это что, какой-то идиотский способ примириться с прошлым? Ты закроешь это дело и тем самым компенсируешь то, что случилось с мамой? Если так, то меня от тебя тошнит, я сейчас заблюю весь твой диван…

– Мама здесь совершенно ни при чем. Большего идиотизма я в жизни не слышал. Если не можешь сказать ничего поумнее, лучше вообще заткни пасть.

Я не выходил из себя с тех пор, как был подростком, тем более до такой степени, и уж точно не срывался на Дину. Ощущение от этого было словно от гонки по шоссе со скоростью сто миль в час после шести рюмок водки – захватывающее, смертельно опасное и восхитительное. Дина села, перегнулась через столик и ткнула пальцем в мою сторорону:

– Видишь? Об этом я и говорю. Вот что с тобой творит это расследование. Ты никогда на меня не злился, а теперь посмотри, нет, ты только посмотри, в каком ты состоянии. Хочешь мне врезать, да? Давай, скажи, как сильно ты хочешь…

Она была права – я действительно хотел влепить ей крепкую пощечину. Однако в глубине души понимал, что если ударю ее, то останусь с ней, – и понимал, что она тоже это знала. Я очень осторожно поставил бокал на столик.

– Я не собираюсь тебя бить.

– Да что уж там, валяй. Какая разница? Если забросишь меня в адский дом Джери, я убегу и тогда уж не смогу прийти к тебе, не смогу сдерживаться и в конце концов прыгну в реку. Чем это лучше? – Она наполовину перелезла через столик, ее лицо оказалось на расстоянии вытянутой руки. – Но нет, ты даже пальцем меня не тронешь, ведь ты такой охренительно правильный, боже упаси хоть раз почувствовать себя злодеем. Зато довести меня, чтобы я утопилась, – это нормально, это просто…

У меня вырвалось нечто среднее между смехом и воплем.

– Господи Иисусе! Ты даже не представляешь, как меня достало выслушивать такое. Думаешь, это тебя тошнит? А как насчет меня? Сколько можно пичкать меня этим дерьмом? “Если не сводишь меня в музей восковых фигур, я покончу с собой. Если не поможешь мне перевезти вещи из квартиры в четыре часа утра, я покончу с собой. Если не проведешь со мной вечер, выслушивая мое нытье, вместо того чтобы спасать свой брак, я покончу с собой”. Я знаю, что сам виноват. Я знаю, что всегда уступал, как только ты заводила свою шарманку, но на сей раз я говорю “нет”. Хочешь покончить с собой? Сделай это. Не хочешь – не надо. Выбор за тобой. Что бы я ни делал, это все равно ничего не изменит. Так что нечего переваливать на меня свои сраные проблемы.

Дина уставилась на меня с открытым ртом. Мое сердце колотилось о ребра, и я едва мог дышать. Через секунду она швырнула бокал на пол – он отскочил от ковра и укатился, и вино плеснуло из него красной дугой, словно кровь. Потом она встала и пошла к двери, по пути подхватив свою сумку. Она нарочно задела бедром мое плечо – рассчитывала, что я схвачу ее и удержу силой. Я не шевельнулся.

С порога она бросила:

– Ты бы лучше научился посылать к черту свою работу. Если не найдешь меня до завтрашнего вечера, то пожалеешь.

Я не обернулся. Через минуту за ней хлопнула дверь; я услышал, как Дина пнула ее и кинулась бежать по коридору. Я очень долго сидел неподвижно, сжимая подлокотники кресла, чтобы не дрожали руки, слушал, как грохочет сердце и шипят динамики, из которых уже не звучал Дебюсси, и ждал возвращающихся шагов Дины.

Мать едва не забрала Дину с собой. В нашу последнюю ночь в Брокен-Харборе, примерно в начале второго, она разбудила Дину, выскользнула из трейлера и направилась на пляж. Я знаю это, потому что в полночь я, задыхаясь от избытка чувств, вернулся из дюн, где мы с Амелией лежали под небом, похожим на огромную черную чашу, полную звезд. Приоткрыв дверь трейлера, я увидел в полосе лунного света всех четверых, уютно закутанных в теплые одеяла. Джери тихонько похрапывала, а Дина, что-то пробормотав, перевернулась на другой бок, когда я, не раздеваясь, влез на койку. Я дал денег одному из парней постарше, чтобы тот купил нам сидра, так что был еще немного пьян, но прошло не меньше часа, прежде чем во мне улеглось это чувство потрясенного восхищения и я смог заснуть.

Через несколько часов я проснулся – хотел убедиться, что это не сон. Дверь была распахнута, трейлер наполняли лунный свет и звуки моря – и две койки были пусты. На столе лежала записка. О чем в ней говорилось, я не помню – скорее всего, ее забрала полиция. Наверное, можно разыскать ее в архиве, но я не хочу. Я запомнил только постскриптум: “Дина слишком мала, она не сможет без мамы”.

Мы знали, где искать: мама всегда любила море. За несколько часов моего отсутствия пляж изменился до неузнаваемости, превратился в воющую пучину тьмы. Бушевал ветер, мимо луны неслись тучи, острые ракушки врезались в мои босые ноги, но я бежал, не чувствуя боли. Рядом со мной задыхающаяся Джери; отец в развевающейся пижаме бросается к морю, размахивая руками, – гротескное бледное чучело. Он кричал: “Энни, Энни, Энни!” – но ветер и волны уносили зов прочь. Мы цеплялись за его рукава, словно малые дети.

– Папа! Папа, я приведу кого-нибудь! – крикнул я ему в ухо.

Он выкрутил мне руку – а ведь папа никогда не делал больно ни одному из нас.

– Нет! – рявкнул он. – Не смей никого приводить!

Глаза у него побелели. Только спустя много лет я понял: он по-прежнему надеялся, что мы найдем их живыми, он спасал ее от всех, кто мог ее забрать.

Поэтому мы искали их сами. За ревом ветра и моря никто не слышал, как мы кричим: “Мама, Энни, Дина, мама, мама, мама!” Джеральдина осталась на берегу; она металась по пляжу, карабкаясь по дюнам и цепляясь за заросли травы. Мы с отцом по пояс вошли в воду. Когда ноги онемели, идти стало легче.

Остаток ночи – до сих пор не знаю, сколько она длилась и как нам удалось ее пережить, – я боролся с течением и вслепую пытался нащупать что-то в сбивающих с ног волнах. Однажды пальцы в чем-то запутались, и я завопил, подумав, что поймал одну из них за волосы, однако вытащил из воды огромный пучок водорослей, похожий на отрубленную голову. Они обвили мои запястья, цеплялись за них, когда я пытался отбросить пучок. Позже я заметил, что холодная лента водорослей по-прежнему обмотана вокруг моей шеи.

Когда рассвет окрасил мир в унылый выбеленно-серый цвет, Джеральдина нашла Дину, которая, словно кролик, зарылась головой в заросли тростника, по локоть закопавшись в песок руками. Джери отгибала длинные стебли, один за другим, и отбрасывала пригоршни песка, словно освобождая хрупкий предмет, который от любого неосторожного движения может расколоться вдребезги. Наконец Дина, дрожа, села на песке. Ее взгляд сфокусировался на Джеральдине.

– Джери, – сказала она. – Мне снились плохие сны.

Потом она увидела, где находится, и завопила.

Отец отказывался уходить с пляжа. В конце концов я завернул Дину в свою футболку, тяжелую от морской воды, так что Дину затрясло еще сильнее, перекинул ее через плечо и отнес обратно в трейлер. Джеральдина ковыляла рядом, поддерживая сестренку, когда мои руки начинали скользить.

Дина была холодная как рыба и вся облеплена песком. Мы стянули с нее ночнушку и укутали во все теплые вещи, которые смогли найти. От кардиганов пахло мамой – возможно, поэтому Дина взвизгнула, словно щенок, которого пнули, или потому, что мы по своей неуклюжести причинили ей боль. Джеральдина разделась догола, будто меня там и не было, забралась в Динину койку вместе с Диной и накрыла обеих с головой одеялом. Я оставил их в трейлере и пошел за помощью.

Свет сделался желтоватым, и отдыхающие в других трейлерах уже начали просыпаться. Женщина в летнем платье наполняла чайник из крана; вокруг нее вертелась парочка малышей, плескаясь друг в друга водой и захлебываясь хохотом. Мой отец обессиленно упал на песок, глядя на встающее над морем солнце.

Мы с Джери были с головы до ног в ссадинах и царапинах. Самые глубокие продезинфицировали медики из “скорой” – один из них присвистнул, увидев мои ноги, но почему он так сделал, я понял лишь много позже. Дину увезли в больницу, где объявили, что физически она в порядке, не считая легкой гипотермии. Врачи разрешили нам с Джери забрать ее домой и ухаживать за ней до тех пор, пока они не выпишут отца, – сначала они хотели убедиться, что он “не выкинет какую-нибудь глупость”. Мы сказали им, что нам помогут тетушки – выдуманные на скорую руку.

Две недели спустя какие-то корнуоллские рыбаки выловили мамино платье, оно запуталось в сетях. Его опознал я: отец не вставал с постели, и я ни за что не допустил бы, чтобы платье увидела Джери. Это было лучшее мамино платье из кремового шелка с зелеными цветами – она долго на него копила. Когда мы отдыхали в Брокен-Харборе, мама надевала его к мессе, а потом к воскресному обеду в “Линче” и на прогулку по взморью. В нем она была похожа на балерину, на стоящую на цыпочках смеющуюся девушку со старой открытки. Когда я увидел платье на столе в полицейском участке, оно было все в бурых и зеленых полосах – их оставили безымянные существа, которые вплетались в него в воде, трогали, ласкали его, помогали ему в дальнем пути. Я бы даже не узнал его, если бы мы с Джери, собирая мамины вещи перед отъездом, не заметили, что оно исчезло.

Вот что сообщил Дине мой голос из радиоприемника в тот день, когда мне досталось это дело: “Смерть, Брокен-Харбор, обнаружено тело, на месте работает судмедэксперт”. То, что это почти невозможно, ей бы и в глову не пришло: все законы вероятности и логики, аккуратные осевые линии и катафоты, которые позволяют нам удержаться на дороге в непогоду, для Дины ничего не значат. Ее разум завертелся, потеряв управление, попал в аварию, превратился в груду дымящихся, потрескивающих обломков и невнятного бормотания – и она пришла ко мне.

Она так и не рассказала нам, что произошло той ночью. Мы с Джери тысячу раз пытались застать ее врасплох – спрашивали, когда она дремала перед теликом или витала в мечтах, глядя в окно машины. Она неизменно отвечала: “Мне снились плохие сны”, и взгляд ее голубых глаз ускользал в никуда.

Когда ей исполнилось лет тринадцать-четырнадцать, мы начали осознавать – постепенно и почти без удивления, – что с ней что-то не так. Были ночи, когда она до рассвета сидела на моей кровати или на кровати Джери, взахлеб тараторя что-то невразумительное и злясь на нас за то, что мы не стараемся ее понять. Были дни, когда нам звонили из школы и говорили, что она в ужасе смотрит перед собой остекленевшим взглядом, словно ее одноклассники и учителя превратились в бессмысленные жестикулирующие и бормочущие пятна. На ее руках то и дело появлялись царапины от ногтей. Я всегда принимал как данность, что именно та ночь врезалась в память Дины и теперь разрушает ее разум. В чем же еще могла быть причина?

Никакой причины нет.

У меня снова закружилась голова. Я представил себе отвязавшиеся, взлетающие воздушные шары, взрывающиеся в разреженном воздухе под давлением собственной невесомости.

Время от времени в коридоре раздавались шаги, однако перед моей дверью никто не остановился. Дважды звонила Джери, но я не ответил. Наконец, собравшись с силами, я встал, взял рулон бумажных полотенец и как мог вытер вино с ковра, после чего посыпал пятно солью. Остатки вина я вылил в мойку, бросил бутылку в мусорное ведро и вымыл бокалы. Потом нашел скотч и маникюрные ножницы и, усевшись на полу в гостиной, стал вклеивать страницы обратно в книги и подрезать кусочки скотча вровень с краями бумаги, пока груда изорванных книг не превратилась в аккуратную стопку отреставрированных, которые можно поставить обратно на полки – в алфавитном порядке.

15

Я лег спать на диване, чтобы не пропустить даже едва слышный поворот ключа в замке. Той ночью я нашел Дину четыре или пять раз: она спала, свернувшись клубком, на пороге отцовского дома; истерически хохотала на вечеринке, пока вокруг под бешеную барабанную дробь танцевали босые люди; широко раскрыв глаза и рот, с колышущимися волосами, лежала под гладкой пленкой воды в ванне. Каждый раз я просыпался уже на полпути к двери.

Мы и раньше ссорились, когда у Дины случались плохие дни, пусть и не так, как сейчас, – время от времени какая-нибудь невинная, по моему мнению, фраза заставляла ее в ярости броситься к двери, напоследок швырнув в меня первым попавшимся под руку предметом. Я всегда бежал за ней и чаще всего в считаные секунды догонял – она мешкала, дожидаясь меня, на улице. Даже в тех редких случаях, когда она от меня ускользала или с воплями сопротивлялась, пока я ее не отпускал (опасаясь, что кто-нибудь вызовет полицию и она угодит в палату для буйных), я шел за ней, искал, звонил и слал эсэмэски – до тех пор, пока мне не удавалось разыскать ее и уговорить вернуться ко мне или к Джери. В глубине души она хотела только этого – чтобы ее нашли и отвели домой.

Я встал рано, принял душ, побрился, приготовил завтрак и влил в себя ведро кофе. Дине я не звонил. Четыре раза я начинал писать эсэмэску, но каждый раз удалял. По дороге на работу я не стал делать крюк, чтобы проехать мимо ее дома, и не рисковал разбить машину, сворачивая шею вслед каждой худой брюнетке; если я понадоблюсь Дине, она знает, где меня найти. От собственной смелости у меня перехватило дыхание. Мне даже показалось, что у меня дрожат руки, но, опустив взгляд, я увидел, что они твердо держат руль.

Ричи уже сидел за своим столом, покручиваясь вместе со стулом и прижав к уху телефон. Из трубки неслась веселая музыка, настолько громкая, что ее слышал даже я.

– Компании по дератизации, – сказал он, кивнув на распечатку перед собой. – Обзвонил все номера, которые Пэт получил на форуме, – без толку. А вот тут все дератизаторы в Ленстере[24]; посмотрим, не всплывет ли что.

Я сел и достал свой телефон.

– Если ничего не выяснишь, это не значит, что выяснять нечего, сейчас многие подхалтуривают неофициально. Если кто-то не сообщил о заказе в налоговую, думаешь, он расскажет о нем нам?

Ричи начал что-то отвечать, но тут музыка оборвалась, и он развернулся к своему столу.

– Доброе утро, говорит детектив Ричард Курран. Мне необходимы кое-какие сведения…

От Дины никаких сообщений – не то чтобы я на это рассчитывал, ведь у нее даже не было моего рабочего номера, однако в глубине души все равно на что-то надеялся. Одно сообщение от доктора Дулиттла с дредами – он прочитал форум садоводов и воодушевился: “Вот это жесткач, прикиньте?” По его словам, скелеты могла сложить и норка, однако идея про брошенного экзотического питомца – это тоже нереально круто: в стране стопудово полно чуваков, которые провезли бы контрабандой росомаху, а о ее содержании задумались бы только позже. В выходные Дулиттл собирался побродить по Брайанстауну в поисках “чего-нибудь интересного”. Еще одно сообщение от Кирана: в восемь утра пятницы он уже вовсю наполнял свой мир драм-н-бейсом. Киран просил ему перезвонить.

Ричи повесил трубку, покачал головой и начал набирать следующий номер. Я перезвонил Кирану.

– Кемосабе! Повисите секунду. – Пауза; уровень громкости снизился настолько, чтобы Кирану почти не приходилось кричать. – Я проверил учетную запись “Удальца_Пэта” на форуме садоводов, никаких личных сообщений, ни полученных, ни отправленных. Возможно, он их удалил, но чтобы это выяснить, нужно отправить судебный запрос владельцам сайта. Вообще-то я для того и звонил – сказать, что мы в тупике. Программа восстановления данных завершила работу, и мы проверили все, что она нам выдала. Больше в памяти компьютера нет никаких публикаций ни про горностаев, ни про других зверушек. Буквально самое интересное, что у нас есть, – это письмо, которое переслал Дженни Спейн какой-то идиот: мол, какие-то неграждане похитили ребенка в торговом центре и обрезали ему волосы в туалете. Причем интересно оно только потому, что это самая старая городская легенда на свете, – неужели кто-то до сих пор в нее верит? Если вы действительно хотите узнать, кто жил на чердаке, и считаете, что ваш парень рассказал об этом в Сети, то теперь вам остается только обратиться к провайдеру и надеяться, что информация о сайтах, которые посещали жертвы, сохранилась.

Ричи снова повесил трубку, но, вместо того чтобы набрать очередной номер, выжидающе посмотрел на меня, положив руку на телефон.

– На это нет времени, – сказал я Кирану. – Меньше чем через два дня мы должны либо предъявить Конору Бреннану обвинения, либо отпустить его. В его компьютере есть что-нибудь, о чем мне нужно знать?

– Пока ничего не нашлось. Никакой связи с жертвами – они не заходили на одни и те же сайты, не переписывались друг с другом. И я не вижу никаких удалений за последние несколько дней, так что вряд ли он стер все самое интересное в ожидании нашего визита. Разве что он почистил память настолько хорошо, что даже я не замечаю следов… Не хочу показаться самонадеянным, но я в этом сильно сомневаюсь. По сути, за последние полгода он к своей машине почти не прикасался. Изредка проверял почту, поддерживал дизайн на паре сайтов, посмотрел кучу документалок National Geographic про животных – вот, собственно, и все. Парень – настоящий адреналинщик.

– Точно, – сказал я. – Тогда продолжай изучать компьютер Спейнов и держи меня в курсе.

– Не вопрос, Кемосабе. – Судя по голосу, Киран пожал плечами. – Ваш заказ – одна иголка в стоге сена – скоро будет. До связи.

На секунду у меня возникла предательская мысль бросить эту линию. Какая разница, писал ли Пэт в Сети что-то еще о своей проблеме с неуловимым зверем? Если мы что-то обнаружим, то лишь дадим людям очередной предлог записать его в психи. Но Ричи с надеждой наблюдал за мной, словно щенок за поводком, и потом, я ведь ему пообещал копать дальше под Пэта.

– Продолжай, – кивнул я на список дератизаторов. – У меня есть одна идейка.

Даже в условиях стресса Пэт оставался организованным и дельным парнем. Я бы на его месте не стал заморачиваться и перепечатывать всю свою сагу, перейдя с одного форума на другой. Может, по меркам Кирана Пэт и не был компьютерным гением, однако копировать и вставлять текст он наверняка умел.

Я открыл его первые сообщения – на сайте Wildwatcher и на форуме садоводов – и стал гуглить отдельные предложения. Уже с четвертой попытки нашлось сообщение “Удальца_Пэта”.

– Ричи, – позвал я. Он уже катил свой стул к моему столу.

Американский сайт, форум охотников. Пэт появился там в последний день июля, почти через две недели после яростной тирады на сайте садоводов, – то ли все это время он зализывал раны и подыскивал подходящий сайт, то ли теперь настолько остро нуждался в помощи, что не мог больше сидеть сложа руки.

Мало что изменилось.

Я слышу его почти каждый день, но никакой закономерности нет – иногда 4–5 раз за день/ночь, иногда ни звука целые сутки. Установил на чердаке видеоняню, но пока без толку – возможно, на самом деле животное притаилось в пространстве между полом чердака и потолком верхнего этажа. Пытался посветить фонариком, но ничего не видно. Планирую оставить люк чердака открытым и направить на него еще одну видеоняню: посмотрим, вдруг эта тварь обнаглеет + отправится на разведку. (Я затяну люк проволочной сеткой, чтоб она не прыгнула на подушку к одному из детей. Не волнуйтесь, я не совсем рехнулся… по крайней мере, пока!)


– Стоп, – сказал Ричи. – На сайте садоводов Пэт яростно уверял, что не хочет, чтобы об этом узнала Дженни, а то, мол, перепугается. Помните? А теперь он ставит видеоняню прямо на лестничной площадке. Как он собирался скрыть это от жены?

– Может, Пэт и не собирался. Сынок, время от времени семейные пары общаются. Может, в какой-то момент у него с Дженни состоялся задушевный разговор и он выложил ей все про тварь на чердаке.

– Угу, – хмыкнул Ричи. Его колено задергалось. – Возможно.

Но т. к. от первой видеоняни было мало проку, я подумал – может, у кого-нибудь есть другие идеи? Например, что это за вид и на какую приманку он клюнет? ПОЖАЛУЙСТА, ради бога, не советуйте мне разложить яд или вызвать дератизатора, это исключено – и точка. Все остальные идеи приветствуются!!!


Охотники выдали ему все тот же список подозреваемых, и на сей раз многие склонялись к норке – соглашались с доктором Дулиттлом насчет разложенных рядком скелетов. Однако в плане предложений форумчане оказались гораздо более бескомпромиссными, чем на других сайтах. Уже через несколько часов какой-то парень написал:

Так, нахрен мышеловки. Будь мужиком, доставай серьезное оружие. Тебе нужен настоящий капкан. Вот, зацени.