Лейф Рандт

Аллегро пастель

«Фантастическое помещение для секса» – это была на самом деле шутка, я помню об этом, хотя теперь воспоминания трансформировались и мне кажется, что я сказал почти правду. Вим Эндерсон[1]
Некоторые духовные учения говорят, что всякая боль в конечном счёте – иллюзия, и это правда. Экхарт Толле
Упреждающая меланхолия – – самое лучшее состояние! Таня Арнхайм


первая фаза

1

29 марта 2018 года. Чистый четверг. Мягкий свет вечернего солнца заполнил франкфуртский вокзал; на платформе у девятого пути пассажиры отбрасывали длинные тени. Ровно в 18:30, минута в минуту, Таня Арнхайм прибыла из Берлина на поезде ICE 375. Жером Даймлер, с пакетом свежей выпечки в руке, увидел Таню выходящей из вагона-ресторана и на мгновение задумался, нужно ли поспешить ей навстречу, но решил, что остаться на месте элегантнее. Таня, с аккуратно уложенными волосами и в наушниках, покатила свой чемодан по направлению к Жерому, но пока не замечала его. Жером невольно улыбнулся, а когда Таня наконец заметила его сквозь поток пассажиров, она тоже просияла, и ее улыбка взволновала Жерома: Таня Арнхайм не отличалась оживленной мимикой, а тут вдруг – блеск глаз и идеальные зубы. Таня сняла наушники, и они поцеловались.

«Ну как дела, ты проголодалась?» В принципе, это был лишний вопрос, потому что Таня почти всегда хотела есть, а после четырехчасовой поездки тем более.

«Я долго сидела в вагоне-ресторане, маульташены[2] были вполне ничего». Они снова поцеловались.

«Поедем сразу домой? Или сначала где-нибудь выпьем?» Жером подмигнул. Таня подмигнула в ответ.

«Давай выпьем дома».



Держась за руки, они пошли к метро. Раньше Жером в многолюдных местах редко решался ходить с подругой за руку. Рядом с Таней это перестало казаться ему странным. Перед лотком со свежевыжатыми соками образовалась небольшая очередь; даже у огромного газетного киоска рядом с «Бургер Кингом» до сих пор имелись покупатели, приобретающие глянцевые журналы.

В свой последний приезд Таня говорила, что ей больше нравится отправлять фото и видео с периферии, чем из столицы, которую и так все знают. В связи с работой она часто ездила на поездах по Германии, Австрии и Швейцарии и хотя бы раз в год старалась совершить дальнее путешествие. Еще она в тот раз высказала мнение, что многие люди недостаточно реализуют свой потенциал из-за того, что слишком редко покидают свой микрокосмос. Жером согласился с Таней.



В прилично заполненном вагоне четвертой линии метро они сидели и целовались с закрытыми глазами. Жером ощутил себя в роли суперсчастливого гетеросексуального любовника. На мгновение он сделал линию четыре, конечная станция «Энкхайм», сценой своего тщеславия, но тут же забыл о мире вокруг. Во время паузы между поцелуями он размашистым жестом обнял Таню за ее довольно широкие плечи и изобразил на лице легкую улыбку. Он заметил, что не полностью контролирует свою мимику, и счел это добрым знаком. Жерому нравилось думать, что сейчас, в вагоне метро, ему было бы противно смотреть на себя со стороны. Наслаждаться мыслью, которая мучила бы других, – это было характерно для нового Жерома, научившегося легко различать свою внутреннюю личность, знакомую только ему самому, и внешнюю, складывающуюся из домыслов окружающих. Примерное представление о своей внешней личности он получал, глядя на свои фотографии или в зеркало: там он автоматически присоединялся к взглядам, предположениям и ассоциациям других людей. А внутреннюю личность он лучше всего чувствовал, когда раз в день закрывал глаза и делал вид, что медитирует. За последние одиннадцать месяцев он ни разу не достиг состояния, которое он сам мог бы назвать классически медитативным, потому что он совсем не старался остановить поток мыслей, но тем не менее Жером считал эти попытки медитации важными. Он полагал, что голос, который в эти моменты говорит в нем и напоминает голосовую программу его ноутбука, – это голос его внутренней личности. С тех пор как Жером стал слышать этот голос, он перестал обращать внимание на взгляды посторонних людей, и теперь ничто не мешало ему периодически надевать такие экстравагантные аксессуары, как, например, оранжевые солнечные очки Oakley 1999 года, в которых он ходил в позапрошлую пятницу.

Жерома удивило, как мало пассажиров метро смотрели в свои телефоны. Одна совсем юная девушка пристально глядела на Таню. Девушка была очень качественно накрашена. «Наверное, она подписана на тебя в Инсте?» – прошептал Жером. Но Таня умела правильно интерпретировать интерес посторонних людей. «Ей просто нравятся мои кроссовки», – ответила она. После того как три с половиной года назад у Тани вышел короткий роман «Паноптикум 2.0», некоторые любители литературы узнавали ее в лицо. В книге рассказывалось о четырех приятелях и об их экзистенциальном опыте виртуальной реальности, который они получили в заброшенном сельском интернате; потом Таню даже пригласили на ток-шоу Маркуса Ланца в качестве экспертки по VR. Таня с благодарностью приняла это приглашение, хотя сочла его недоразумением и в ходе шоу подчеркнула, что знает о виртуальной реальности не больше любого человека, погуглившего на эту тему. Кто-то счел такую ее позицию высокомерным кокетством, а кто-то – удивительной искренностью. Лиам, главный герой мини-романа, разработал специальную VR для достижения состояния осознанности; с помощью этой VR его друзья почти обуздали свою потребность в сексуальном самоутверждении, но потом ревнивый экс-бойфренд одного из них взломал систему и спровоцировал конфликты между героями. Жером часто смеялся во время чтения. Многочисленные рецензии на книгу он прочитал уже после того, как познакомился с Таней. Очевидно, что самые разные люди нашли в «Паноптикуме 2.0» что-то свое. Некоторые фанаты даже утверждали, что эта книга изменила их. А те, кому роман не нравился, как будто испытывали болезненную гордость: ведь им не нравилась книга, столь важная для других, и это вселяло в них чувство злорадного превосходства. Две авторки в своих статьях критиковали Таню за то, что она пишет о мужчинах, хотя сама является женщиной. А в эссе одного аспиранта было написано, что Таня Арнхайм, черты лица которой часто называют изысканными, стала иконой для образованных геев от двадцати до сорока пяти.



Жером припарковал арендованную новенькую «Теслу» у станции метро «Круппштрассе», недалеко от ТЦ «Гессен» – большого крытого молла на краю города, с которым у Жерома была связана масса детских воспоминаний, в основном положительных. В начале каникул он с мамой часто ходил сюда в китайский ресторан, который уже давно прекратил свое существование. Свой последний ланч в этом полутемном ресторане с аквариумом Жером датировал 2004 годом. Это было заведение совсем из другой эпохи, но Жером сохранил о нем живейшие воспоминания. В последний Танин приезд он прошелся с ней по ТЦ «Гессен» и рассказал ей, как этот молл поменялся и какие выводы можно сделать по этим переменам об общих потребительских тенденциях. В девяностые годы посещение пригородного молла было популярным досугом зажиточных горожан, и в «Гессене» имелись даже дорогие бутики и рестораны, в которых люди охотно задерживались больше чем на полчаса. Во время своего монолога Жером так мечтательно произносил «утка в кисло-сладком соусе», словно испытывал жгучую ностальгию. Он сам отметил, что иногда рассказывает вещи, вряд ли интересные Тане. Таня сказала, что именно это его качество она очень ценит, ведь так мало людей делятся своими подлинными воспоминаниями, в которых обычно мало интересного, – в этом она видела структурную проблему, тесно связанную с глобальной экономикой. «Но у моего бойфренда Жерома Даймлера явно есть иммунитет к таким проблемам», – сказала она тогда в ТЦ «Гессен» и улыбнулась Жерому. У Жерома от этих слов сладко засосало под ложечкой, и он поцеловал Таню в губы.

На самом деле Жером никогда не чувствовал в себе никакого иммунитета. Мир вокруг постоянно занимал его внимание. Причем в нулевые годы, в возрасте примерно с двадцати до двадцати пяти лет, общество напрягало его сильнее, чем сейчас. Раньше, когда он видел ссору матери и ребенка, он сначала ставил себя на место ребенка, а потом думал, что бы сказал на месте матери. Обе позиции казались ему неприятными. Теперь же ссоры мам с детьми не вызывали у Жерома никаких мыслей. Он спокойно сохранял дистанцию по отношению к внешним явлениям, не утрачивая при этом эмпатии; теперь ему было даже легче понимать проблемы других, он стал честнее и добрее, но прекратил страдать от погружения в чужие роли. Его качество жизни улучшилось, и он вспоминал об этом всякий раз, когда рисковал скатиться в ностальгию. А ностальгия – это всего лишь пассивный рефлекс, вызванный дефицитом идей, – так однажды сформулировала его мать, по-английски и более десяти лет назад.



Жером хотел бы знать, сколько всего машин «Тесла» колесит по Рейнско-Майнской области, но специально он этим вопросом никогда не занимался, потому что его интерес был не настолько велик. В прокате электромобилей «Йенни Кёлер», новом заведении на Ханауском шоссе, ему уже выдали карточку постоянного клиента, хотя он взял у них машину всего в третий раз. Над парковкой здесь по американскому образцу висели разноцветные флажки, а работали в автопрокате исключительно девушки в свободных, запачканных маслом комбинезонах. В «Тесле» на зеркале заднего вида висело зеленое деревце-ароматизатор, украшенное вычурной и размашистой подписью Йенни Кёлер. Жерому даже не пришло в голову снять это деревце с зеркала. Он любил пользоваться вещами точно по их назначению. Еще он всегда любил снимать квартиры с мебелью и посещать рестораны с коротким меню на каждый день. Долгое время Жером ошибочно принимал эту свою склонность за скромность, но на самом деле она была связана с его стремлением к порядку и структурированию, которое в какой-то мере и породило его интерес к дизайну. Желание придавать форму Жером считал связанным с потребностью упорядочивать. А когда ты ничего не можешь упорядочить, потому что всё и так ясно, ты испытываешь громадное облегчение. Большинство своих качеств Жером легко мог бы вывести из своей биографии, – например, в детстве он любил раскладывать игрушки рядами на ковре, – но он не был сторонником классических подходов в психологии. Факты таковы: Жером Даймлер, независимый веб-дизайнер, родился в ноябре 1982 года в госпитале Святого Духа во Франкфурте-на-Майне, вырос в Майнтале[3], учился в университетах Дюссельдорфа и Гааги, начал работать по специальности в Оффенбахе[4], сейчас снова проживает в Майнтале.

Короткая поездка по шоссе А66 прошла без происшествий. Запах в серо-черном салоне «Теслы» был таким же, как во всех новых автомобилях. Таня через блютуз подключила свой телефон к аудиосистеме и поставила свой плейлист недели со Spotify, который, как обычно, понравился Жерому вопреки его ожиданиям. «Хороший трек, – прокомментировал он меланхоличную песню, – это же Блейди». Таня проверила. «Да. Трек называется „Numb / Beverly Hills“».

Таня сидела спереди, рядом с Жеромом; теперь она изучала статью в «Википедии» о Блейди. «Швед, родился в 1994-м. В основном классные постановочные фото или, наоборот, спонтанные. Симпатичный». Как-то в разговоре с Таней Жером упоминал, что музыка совсем молодых обычно дает ему больше, чем музыка его ровесников и тех, кто старше. «Я рада, что теперь опять так поздно темнеет», – произнесла Таня. Жером знал, что она сказала это не для поддержания разговора, а потому, что действительно почувствовала радость. Жером очень ценил в ней эту готовность делиться самыми обычными мыслями.

Посторонние часто подозревали, что она испытывает какие-то душевные муки, – наверное, потому, что она редко улыбалась. Жером же знал, что Таня была способна регулярно радоваться. Он полагал, что мало у кого дела с эмоциями обстоят лучше, чем у Тани. Например, ее младшая сестра Сара, которая училась в Потсдаме на сценаристку, страдала от депрессий. Однажды Таня сказала, что родившиеся в 1988 году особенно подвержены психическим заболеваниям, мол, среди всех родившихся в восьмидесятые и девяностые они лидируют по количеству рецептов на антидепрессанты. Но в конкретной семье Арнхайм дела обстояли так, что у Тани, родившейся в восемьдесят восьмом, обычно всё было хорошо, а Сара, родившаяся в девяносто втором, без медицинской помощи оказывалась на грани суицида. Когда Таня назвала это статистическим курьезом, Жером сначала не знал, что ответить. Некоторое время спустя он сказал: «Ты же не виновата в том, что Сара много грустит».



Многие дома в Майнтале выглядели так, будто их проектировали ученики начальных классов: равносторонние треугольники, увенчивающие оштукатуренные фасады, а внутри супруги, воспитывающие детей. Большинство частных домов, даже с потемневшей от времени черепицей на крыше, в городке построили за последние сорок-шестьдесят лет, – в принципе, это был новый мир. Но ничто в нем не казалось новым. Жером находил это одновременно и гнетущим, и очаровательным. В Майнтале не было ни прорыва в будущее, ни реставрации старины. Вероятно, основное желание людей сводилось к тому, чтобы им не мешали, и Жером хорошо понимал это желание – хотя для него оно было далеко не на первом месте.

Он припарковал арендованную машину у ворот родительского дома. Это было бунгало 1978 года с обширным подземным этажом – нетипичная постройка для Майнталя. Угольно-черные стены и плоская крыша выгодно выбивались из общего стиля. В возрасте двадцати девяти лет Жером начал идентифицировать себя с этим домом, находящимся на границе природного заказника Хартиг. То, что он продолжал называть его родительским домом, Жером списывал на свое смиренное мировоззрение, но какую-то роль тут явно играло и чувство стыда. Сейчас бунгало формально принадлежало ему, пусть оно и строилось не по его проекту и не на его деньги. Отец Жерома переехал обратно во Франкфурт, в маленькую квартирку с видом на Железный мост[5], а его мать, родившаяся и выросшая в Кембридже (UK), последние три года жила в Лиссабоне, где Жером уже навестил ее пять раз. Изначально родители хотели продать это бунгало, которое они считали каким-то «недоразумением нашего среднего возраста». Отец скорее риторически спросил Жерома, не хочет ли тот жить здесь, но Жером тогда, в первый день Рождества 2016 года, неожиданно ответил: «А почему бы и нет?»

Таня и Жером любили вспоминать вечер, когда они впервые встретились. Они оба считали, что это довольно необычно – начать отношения со случайного секса, а ведь их приключение в гостинице Fleming’s на площади Эшенхаймер-Тор сначала казалось именно таковым. Первый показ веб-сериала по «Паноптикуму 2.0», целиком снятого на телефоны Samsung S7, состоялся во Франкфурте, в баре АМР, прямо напротив гигантского символа евро на площади Вилли Брандта. В зале было больше мужчин, чем женщин, на некоторых даже в конце лета 2017 года всё еще были идеально ухоженные хипстерские бороды и темная одежда. Жером, который никогда не носил бороды, сидел в последнем ряду. Таня ему сразу понравилась, но он не стал задавать вопросов из зала. Он познакомился с ней после показа, когда Таня возле диджейского пульта пила минералку вместе с модераторкой вечера, преподавательницей из университета дизайна в Оффенбахе, с которой Жером был знаком через друзей. Жером сказал, что ему очень понравилась презентация четырехсерийного мини-сериала, не впадая в излишнюю экзальтированность.

Они остались в баре АМР до закрытия, потом пошли в Terminus Spiritus[6], там они уже начали целоваться, а после двух больших стаканов сидра с минералкой решили не бояться неловкой первой ночи, а руководствоваться, так сказать, холодным рассудком. Они взяли такси и поехали к Тане в гостиницу. Секс в удивительно душном номере был не особенно хорош, но чувствовалось, что однажды он станет хорошим, он нес в себе обещание, как подумал Жером, то есть в принципе это был хороший секс.



Пока Таня утром, поспав всего четыре часа, мыла голову в стеклянной душевой кабине с полупрозрачным логотипом Fleming’s на стекле, которая оригинально располагалась посреди комнаты, Жером деликатно сидел на краю кровати спиной к ней и копался в телефоне. Вечером она написала ему из Мюнхена, что «во всей Баварии явно нет ни одного человека, готового на приключения». А Жером написал в ответ, что ужин с отцом прошел на удивление гармонично. Он не выспался и в таком состоянии был терпеливее, чем обычно. Жером почти не задумывался, отправляя сообщения Тане, просто писал ей короткие сообщения одно за другим, так естественно и одновременно волнительно, и он почувствовал, что это начало чего-то нового.



Когда Таня в прошлый раз гостила у него в Майнтале, они первым делом занялись сексом, а потом в вечерних сумерках съездили в Tegut[7] и пожарили соевые стейки. Может быть, Таня и в этот раз ожидала повторения тех же действий, как своего рода традиции, но Жером уже купил всё, что нужно. «Эспрессо или вино?» – спросил он, и они сначала выпили по чашке эспрессо, а потом по несколько бокалов кремана; в Tegut этот креман был вторым по бюджетности. Они сидели рука об руку на угольно-черном диване дома у Жерома в Южном Гессене. Жером не стал бы утверждать, что это идеальная ситуация, он даже не чувствовал, что сидит у себя дома на своем диване, но ему было хорошо. «На завтра обещают дождь», – сказала Таня, глядя в телефон. Это как будто удивило ее. Жером тоже предполагал, что им гарантирована солнечная и теплая Страстная пятница. Когда он проводил время с Таней, всегда стояла бомбически хорошая погода. Она спросила, смогут ли они в течение дня поработать над ее сайтом. Еще на втором свидании, которое началось на вокзале в Ганновере перед киоском-закусочной «Колбасный базар» и продолжилось в пивном баре у южного выхода с вокзала, где они оба пропустили свои последние поезда, – еще тогда они решили, что Жером сделает для Тани сайт – tanja-arnheim.space, а заодно решили стать парой. Сайт Тани, программирование и дизайн Жерома Даймлера, неизбежно превратился в некий love commitment[8]. «Вместо работы над сайтом мы можем завтра сходить в галерею „Schirn“, а потом в кино», – предложил Жером. Таня сразу согласилась: «Да, давай». В глубине души она боялась своего будущего сайта, Жером точно это знал. С какими оттенками, формами и жестами она идентифицирует себя весной 2018 года? Эти концептуальные вопросы вызывали у нее серьезные затруднения. Поэтому Жером давно решил, что сделает сайт сам и предъявит Тане готовый проект 30 апреля, в день ее тридцатилетия. Подарок, как в старые добрые времена, – первый собственный сайт. Жером интенсивно трудился над ним.

«А в твоем новом тексте будут персонажи из „Паноптикума“? У тебя уже есть ключевой вопрос? Или какой-то тематический центр?» Когда закончилась первая бутылка кремана, Жером почувствовал себя так, будто берет интервью у своей подруги; по его представлениям, ей это должно было нравиться, ведь его интерес был искренним, он спрашивал ее как любовник и как поклонник. Он пошел на кухню, достал из шкафчика чистые бокалы, положил в них лед, налил клюквенный сок и водку Sky, а Таня в это время сказала: «Думаю, никогда нельзя слишком четко определять свою тему». И после короткой паузы: «Персонажи похожие, но всё-таки новые. Они мне кажутся более религиозными».

Персонажи «Паноптикума 2.0», все сплошь мужчины, были эмоционально неустойчивы, иногда они страдали от каких-то зажимов с отсылкой к родителям. Перенос внимания с психологии на религию показался Жерому правильным шагом. Ему виделось в этом больше свободы. Когда ты занимаешься своей психикой, ты часто оказываешься беззащитен перед ее реальностью, а свою религиозность можно, в принципе, сконструировать. Жером в тринадцать лет отказался посещать уроки подготовки к конфирмации, но до сих пор платил церковный налог. В сочельник 2017 года, когда мама навестила его в Майнтале, они вместе сходили в церковь на рождественское богослужение. Это было спонтанное решение: они захотели посмотреть на церемонию просто потому, что ни Жером, ни его мать никогда раньше ее не видели. Когда они зашли в церковь, свободные места были только на балконе в левом нефе. Сверху было видно заполненное людьми пространство церкви. Жером отправил Тане короткое видео, а Таня, гостившая у родителей в Киле, сразу ответила: «Симпатичная церковь». Жерома удивило свободное, расслабленное поведение посетительниц и посетителей службы, хотя чему удивляться, если раньше он бывал в церквях только в связи с похоронами. Всего было пять траурных церемоний: две его бабушки, Грета и Мэри, отец школьного друга Марка, однокурсница из Дюссельдорфа Юдит и его крестный Фальк. После третьих похорон Жером решил выйти из числа членов церкви, потому что христианский ритуал вместо утешения вызывал чувство отчуждения. Но комментарий отца о том, что церковь активно занимается благотворительностью, удержал его от выхода.

Теперь, со стаканом напитка клюквенного цвета в руке, Жером рассказывал: «Во время богослужения одна девочка-флейтистка часто ошибалась во время своего соло. Это было довольно смешно. Но вместо того чтобы смеяться, все прихожане испытывали стыд. И сострадание. Кажется, в тот момент я понял протестантскую религию: мы внимательно слушаем незамысловатую игру на флейте, надеемся, что никто не опозорится, и испытываем сострадание, когда ученица недостаточно занималась, потому что знаем, что эта неудача надолго останется с ней. Это протестантизм».

Таня улыбнулась: «Тебя в последнее время очень занимают твои корни». Она просто констатировала, но Жером всё равно ощутил упрек.

«Да, сорри… ты права. Я часто говорю об этом».

«Жером, котик. – Таня потянула за свободные рукава его рубашки. – Я ничего такого не имела в виду. Это так мило, когда ты рассказываешь одно и то же несколько раз».

Когда Жером закрыл глаза, чтобы поцеловать Таню, у него слегка закружилась голова. «У тебя тоже голова кружится?» – спросил он. «Со страшной силой», – засмеялась Таня. «Тебе плохо?» – «Нет». – «Мне тоже нет».

Потом у них был немного пафосный секс на диване, пронизанный уверенностью в том, что они делают что-то безусловно хорошее для духа и тела. Жером даже на мгновение поверил в то, что они своим половым актом улучшают энергетику всей планеты Земля. Он двигался как-то угловато, Таня выдвигалась ему навстречу в каком-то новом для него ритме. Когда они кончили – сначала Жером, а вскоре и Таня, – он невольно рассмеялся, вспомнив свои мысли об энергетике планеты. Первым порывом Жерома было рассказать Тане о своей энергетической теории, но он всё же решил, что не надо всё сразу забалтывать. Лучше спокойно продолжить наблюдение за их совместным сексом и за планетой Земля. Таня поцеловала его в левый висок и вдруг тоже засмеялась. Они вместе встали с дивана, отошли на семь шагов и в некотором оцепенении упали на матрас Жерома шириной один метр сорок сантиметров. Они спали спина к спине.

2

Неделя после Пасхи выдалась солнечной и теплой. Во вторник вечером Таня вернулась в свою двухкомнатную квартиру, с балкона которой она могла смотреть на парк Хазенхайде. Если бы у нее были такие же депрессивные наклонности, как у ее сестры Сары, то атмосфера на улицах могла бы нагнать на нее тоску. Первые теплые дни года в большом городе означали потенциальный стресс. В Берлине ты обязан хорошо и максимально публично проводить время. Наверное, думала Таня, многим понаехавшим нужны годы, чтобы решиться в первые теплые дни взять и поработать где-то в тени, вместо того чтобы сидеть перед магазином и пить шампанское. Тане тоже понадобилось время, чтобы принять тот факт, что в конечном счете ей мало просто тусить на улице и нравиться другим людям. Для нее оказалось важнее создавать продукт, который нравится максимально строгой публике. Это не обязательно должны быть тексты, это может быть одежда или видео-арт, думала иногда Таня. Но в реальности она всегда только писала: это давалось ей легко, и она чувствовала себя лучше, когда писала регулярно.

Задним числом Таня считала полезным спор с Жеромом из-за «Назови меня своим именем», который произошел у них вечером Страстной пятницы. Этот спор показал, что они оба по-прежнему опираются на свои мысли и принципы, что они не зависят друг от друга в своих мнениях. В кинотеатре «Метрополис» на площади Эшенхаймер-Тор они сидели в двойном кресле, без подлокотника посередине, иногда держась за руки, но, несмотря на это, они совсем по-разному восприняли «Назови меня своим именем». Жером увлекся внешней красотой фильма и его мира, как и большинство тех, кто рассказывал Тане про этот фильм о гомоэротической летней любви подростка и аспиранта в Италии восьмидесятых годов, а сама Таня почувствовала отторжение. «Назови меня своим именем» показался ей ужасно буржуазным. Она тоже не осталась равнодушной к напряжению между главными героями, но ее раздражало, что фильм исподволь внушал, что счастье, толерантность и гуманизм возможны только на основе зажиточности и элитного образования. Когда на обратном пути, в «Тесле», Жером сказал, что фильм, возможно, триггернул ее тем, что она сама была конвенционально красивой дочерью hi-end-образованных родителей, но она должна как минимум признать идеальный стиль фильма, Таня вышла из себя. Она закричала, что Жером должен принять тот факт, что фильм ей не зашел. А когда Жером собрался что-то возразить, Таня сказала: «А теперь заткнись-ка, Жером». Остаток пути они молчали.

У Тани случались приступы агрессии. Лучше всех это знали ее мать и сестра. Если не считать Макса, ее бывшего, то мало кто из неродственников заподозрил бы в ней холерические эксцессы. Таню Арнхайм считали либо витающей в облаках, либо холодной, либо высокомерной, но никогда – агрессивной.

Поскольку для Жерома было важно выглядеть в собственных глазах человеком, не склонным к злопамятности, они быстро помирились. Когда Жером открыл дверь в бунгало, а Таня нарушила молчание («Жером, извини»), он на мгновение застыл, посмотрел ей в глаза, а затем позволил ей крепко обнять себя.



Пятого апреля уже запахло настоящим летом. После восьми с половиной часов сна Таня пришла с банкой Red Bull без сахара в парк Хазенхайде и села неподалеку от долгостроя – индуистского храма, много месяцев стоявшего в лесах. Только верхушку храма пестро раскрасили. Тане нравилось думать, что по соседству с ней скоро будут храмы всех религий. Все свои знания об индуизме она получила еще в девятом классе кильской гимназии: перерождения вверх-вниз между разными кастами и жизнеформами, множество богов, обладающих чертами и животных, и людей. В принципе, довольно симпатично. Может быть, индуизм – это неплохой вариант если не для Тани, которая даже йогу не любила, то для кого-то из ее знакомых.

Амели написала сообщение, что у нее похмелье и она собирается пойти в City Chicken на Зонненаллее, но Таня только что позавтракала дома. Просто составить компанию Амели не получилось бы: Амели была выше ста восьмидесяти сантиметров и не из худых, она ни за что не стала бы есть в обществе человека, который сам ничего не ест. Таня и Амели научились любить довольно сомнительные качества друг друга; трения возникали постоянно, но между ними никогда не вспыхивало. Амели часто употребляла слово «пролечилась», когда говорила о себе, потому что за последние восемь лет три разных психотерапевта отмечали достигнутый ею значительный прогресс. Таня знала, что Амели до сих пор находится под грузом психического стресса, зато теперь она вроде бы знает причины этого стресса, – это уже немало. Раз в две-три недели Таня и Амели встречались в воскресенье около часа дня, пили «Негрони» и шли на дискотеку, которая работала целый день. Они много говорили и концентрировались друг на друге, поэтому другие посетители дискотеки почти не обращали на них внимания: возникал некий кокон, в котором Таня и Амели иногда чертовски хорошо проводили время.

По дороге в City Chicken Амели зашла в парк Хазенхайде. На ней было темное платье, которое шло ей: оно выглядело вневременным и непринужденным. Амели в принципе мало следила за модой, только кроссовки у нее всегда были последней модели. Накануне вечером Амели была в баре Heiners, а потом в открывшемся после ремонта «Медвежьем углу». Для Тани это отдавало ужасной головной болью и чересчур задушевными разговорами. Вообще-то для Амели было нехарактерно отправляться в загул по барам в середине недели. Таня спросила, какой был повод, и Амели ответила: «Янис». Таня познакомилась с Янисом, у которого была запоминающаяся татуировка на предплечье, в обществе Амели в январе на вечеринке лейбла Trade. Еще больше, чем на мужчинах, Таню бесили татуировки на женщинах, кроме случаев, когда вообще всё тело было разрисовано. Таня могла понять, когда кто-то решал стать сплошь татуированным человеком, как Джастин Бибер, но не одобряла, когда кто-то просто хотел татуировку. Таня хотела быть толерантнее в вопросах стиля, но не могла ничего поделать со своими реакциями.

Амели рассказала, что на Страстной неделе она два раза спала с Янисом и что она не уверена, что не влюбилась. Но вчера в «Медвежьем углу» Янис признался ей, что давно сохнет по Тане. Амели процитировала Яниса, немного понизив голос: «Не собирался рассказывать, но это мучает меня… как бы дело не дошло до ядерного коллапса». Амели особенно отметила, что он употребил слова «ядерный коллапс» в полпятого утра в «Медвежьем углу». Она расстроилась, была в шоке, на какое-то время потеряла дар речи. «Потом я сказала ему, что ты терпеть не можешь татуировок и что у тебя есть друг. Думаю, он быстро пожалел, что рассказал. Потом он извинялся, но я уже ушла». При этих словах у нее потекли слезы. Таня сидела рядом с ней на траве, с пустой банкой Red Bull без сахара в руке, и пыталась придумать реплику, которая была бы и не бессмысленной, и не обидной. Таня знала, что Янис практически после каждого похода в клуб мог привести домой девушку, он был достаточно высокий, с хорошей фигурой, приятным голосом, ровными зубами и, насколько было известно Тане, писал докторскую диссертацию на феминистскую тему. Кроме того, Таня не удивилась бы, если бы под его нормкорными шмотками оказалось сплошь татуированное тело. Он вполне мог оказаться и фанатом «Паноптикума 2.0». Таня хотела сменить тему, но всё же сказала: «Дай ему время, несколько дней. Для тебя это несложно. Он должен что-то сделать. Это его проблема. А ты попробуй расслабиться». Амели кивнула, но вид у нее был очень грустный. «Ладно, пойду поем», – сказала она. «Давай», – ответила Таня. Они встали и обнялись. Таня хотела еще спросить, что с их планом пойти в выходные на вечеринку Cocktail d’Amore, но момент показался ей неподходящим. Амели уже отошла на несколько шагов, обернулась и сказала: «Я напишу по поводу Cocktail d’Amore». Таня ответила: «Отлично».



У Тани и Жерома не было четких правил обмена информацией. Они рассказывали друг другу что попало, обычно в длинных сообщениях с айфонов, изредка писали имейлы. Личные, сумбурные имейлы, которые отправляешь, не перечитывая, нравились Тане больше всех других текстовых форматов. После того как в 2015 году последние из ее друзей перешли на смартфоны, имейлы стали быстро вытесняться облачками куда более небрежно сформулированного текста в различных мессенджерах. Тем больше Таня ценила, что нашла в лице Жерома достойного партнера по обмену имейлами. Казалось, что Жером в своих длинных письмах, которые он писал примерно раз в неделю, нашел замену дневнику, которого никогда не вел, и у него всегда получалось интересно. Он часто рассказывал что-то про друзей, с которыми Таня даже не была знакома; теоретически он мог просто выдумать этих персонажей, но она доверяла ему и была уверена, что он тоже доверял ей. В своих имейлах они рассказывали друг другу правду, пусть и не всю. О причинах любовных страданий Амели Таня пока предпочла умолчать.



В выходные Жером прислал селфи, снятое во время пробежки. На снимке он был с белой спортивной повязкой на голове, на заднем плане виднелись ветряки и безоблачное небо. К фотке он приписал: «300 % Joy». Тане понравилось сообщение. Фотография была тщеславная и нетщеславная одновременно, потому что Жером с потным и покрасневшим лицом выглядел старше, чем обычно, зато ракурс был подобран выгодный – слева и снизу, что подчеркивало его характерную линию подбородка, а выражение лица было по-хорошему дурашливым. По Жерому было видно, что он получает удовольствие от бега, а даже люди намного старше Жерома могут выглядеть привлекательно, когда излучают удовольствие.

Сидя за письменным столом, Таня вдруг посмотрела на Жерома не как на мужчину, с которым спала и говорила почти обо всём на свете, а как на мужчину из Гессена тридцати с чем-то лет, который любит фотографировать себя в хорошем настроении во время занятий спортом. Она сравнила его с мужчинами, которых встречала во время пробного периода в фитнес-клубе Holmes Place на Херманплац. Там многие выглядели хорошо, зачастую даже аристократично, что отчасти было связано с тем, что Holmes Place – дорогой клуб. Жером отличался бы там в хорошую сторону тем, что его тщеславие лежало совсем в иной плоскости. Он нравился себе, но его цель была не в том, чтобы выполнить какой-то фитнес-норматив. В итоге Таня не купила абонемент в Holmes Place. Вместо этого она в мае 2017 года заново открыла для себя бадминтон; она играла в бадминтон еще в кильской гимназии; в этой игре она могла безопасно выплескивать достаточный объем агрессии.



«Дорогая Таня, Амели говорила с тобой? Ты не могла бы передать ей, что я очень сожалею? И что я прошу написать мне? Она меня заблокировала. Янис».

Таня не знала, откуда у него ее номер. Наверняка не от Амели; возможно, от ее бывшего парня, Макса. Макс всегда запросто делился ее контактами, чтобы продемонстрировать, что личная жизнь Тани его больше не касается. Таня еще ни разу в жизни не блокировала ничей номер, она никогда не удаляла имейлы и сообщения с неприятным содержанием и сама никогда не формулировала обвинения, Таня никогда не видела нужды в том, чтобы поставить пафосную жирную точку, она этим гордилась. Вместо того чтобы сразу ответить Янису, она написала сообщение Амели, что оказалось не самым умным решением. Потому что Амели утверждала, что вовсе не блокировала номер Яниса. Затем был звонок от Амели, который Таня назвала истерическим, хотя когда-то твердо решила не применять концепцию истерии к женщинам, потому что это всегда кажется дешевым ходом. Однако писательские успехи создали у нее впечатление, что слова, первыми приходящие ей в голову, обычно оказываются удачными и верными. Таня посчитала, что и на этот раз может довериться интуиции при выборе слов. Амели очень обиделась на упрек в истеричности.



В очереди на вечеринку Cocktail d’Amore Таня стояла в бадминтонных кроссовках декатлоновской марки Artengo. Она была на сто процентов уверена, что в этой очереди, воскресным днем состоявшей примерно из четырехсот человек, она была единственным человеком в бадминтонных кроссовках. Они будто светились красно-оранжевым светом и создавали впечатление, что в них ноги потеют сильнее, чем в аналогичных кроссовках для залов более солидных брендов, но всё было наоборот. Еще на Тане были серые льняные штаны и такая же серая мужская рубашка, а под ней спортивный лифчик на случай, если на танцполе захочется снять рубашку. Лук с полностью обнаженным торсом, который становился всё более популярным и среди девушек на берлинских рейвах похожего типа, она считала не подходящим к своему амплуа, в отличие от спортивного лифчика и бадминтонных кроссовок, с которыми она себя прекрасно идентифицировала. В очереди вокруг нее стояли в основном мужчины с короткими темными волосами, некоторые с макияжем. Таня нанесла на свои волосы столько геля, что они плотно прилегали к голове и влажно блестели. После сорока минут стояния в очереди охранник на входе спросил Таню, бывала ли она здесь ранее, имея в виду вечеринки Cocktail d’Amore, а не клуб «Мельница». Таня ответила: «Да, три или четыре месяца назад» – хотя точно знала, что была тут три месяца назад, – и при этом без всякого выражения посмотрела в лицо охраннику. Тот немного помедлил и пропустил ее дальше – на личный досмотр и уплату пятнадцати евро. В первом же баре внутри она купила себе колу-лайт, чтобы принять остаток таблетки, который хранился у нее в носке в прозрачном пакетике. Половину этой бордовой таблетки с логотипом бренда одежды The North Face она употребила полтора месяца назад и с тех пор хранила остаток в холодильнике. По данным сайта saferparty.ch, в таблетке содержалось сто пятьдесят пять миллиграммов МДМА, и оставшейся половины Тане должно было идеально хватить для кайфа. Экстази не стоит принимать слишком часто. Эффект экстази нравился Тане больше любых других наркотиков, но начиная с двадцати семи лет она становилась всё чувствительнее к последствиям и была согласна на них только четыре-шесть раз в год, вероятно с тенденцией сокращения этого числа в будущем. На сегодня она анонсировала Жерому, который в Оффенбахе планировал одновременно проделать такой же эксперимент с кетамином, протокол кайфа. С тех пор как они стали парой, они делились друг с другом своим психоделическим опытом хотя бы на уровне сообщений. Таня даже не пошла в туалет, чтобы принять таблетку, и написала: «Приняла за стойкой. 14 часов 14 минут. Приятное безразличие. Тепло soon».

В отличие от летних вечеринок Cocktail d’Amore, снаружи, на территории клуба, пока не было музыки, но уже много более или менее обнаженных мужчин устроились на солнце, чтобы более или менее открыто заняться сексом. Таня придерживалась мнения, что вторую половину десятых годов в Берлине будут вспоминать как период, когда секс-вечеринки вдруг стали мейнстримом. Мероприятия с публичными минетами посещала отнюдь не узкая прослойка. Каждые выходные тысячи людей отправлялись на такие вечеринки. Таня не стала бы утверждать, что она в восторге от такой тенденции, но в целом она одобряла, что люди могут реализовать свое желание публичного секса во всё большем количестве мест; впрочем, она предполагала, что значительная доля посетителей дискотек вовсе не имеет потребности обнажаться перед толпой посторонних.



По дороге в туалет она встретила свою сестру. У Сары были расширенные зрачки и мокрый от пота лоб, она шла навстречу Тане в компании двух парней в черных майках и с серебряными цепями на шеях, наверное ее однокурсников по киношколе. Объятие с поцелуем в щеку, как обычно между сестрами, но всё же Таня ощутила повышенную дозу приязни со стороны Сары. Сара торопливо представила своих спутников: Тим и Якоб, и по тому, как те неожиданно официально пожали Тане руку, Таня сделала вывод, что они уже слышали про нее, знаменитую старшую сестру. Таня и Сара договорились встретиться снаружи у бара около пятнадцати часов и выпить там негазированной воды. В очереди в туалет Таня думала о том, беспокоит ли ее на самом деле то, что депрессивная сестра принимает наркотики, и если да, то что же за двойная мораль тогда получается. Антидепрессанты и молли[9] – не лучшее сочетание, насколько знала Таня, с другой стороны, с ее познаниями в нейрологии не стоило особо выступать. Таня обычно объясняла свой дискомфорт ингибиторами обратного захвата, которые у нее ассоциировались как раз с антидепрессантами. Таня взглянула на телефон. Жером прислал только эмодзи в солнечных очках, Таня была немного разочарована. Она собралась было воспользоваться временем в туалетной очереди, чтобы погуглить насчет сочетаемости препаратов, но у нее заканчивался трафик и интернет в «Мельнице» ловился слабо. Было еще далеко до той эпохи, про которую все говорили так, будто мы в ней уже живем. Таня прочитала несколько сообщений, пришедших за последние дни. Большинство из них ей понравились. Все люди, с которыми она общалась, нашли для своих сообщений хороший, уверенный тон. Даже ее мама научилась писать довольно подробные текстовые сообщения и всё чаще отказывалась от формального обращения «Дорогая моя дочь Таня». Таня гордилась своей мамой, которая работала в Киле психотерапевткой, а мама гордилась ею. Отец Тани, врач общей практики родом из Бремена, по словам мамы, тоже гордился своей дочерью, но явно был не способен показать это. Воспоминание об отце взволновало Таню, он не может иначе, подумала она, он не такой красноречивый, как остальные Арнхаймы, но не менее классный. Таня решила позвонить отцу в ближайшие дни и уже начала предвкушать неловкое начало разговора. В «Паноптикуме 2.0» главный герой, Лиам, говорит: «Ты либо станешь очень похожим на родителей, либо сойдешь с ума. А если у тебя родители сумасшедшие, то можно совместить». Таня уже в трех интервью оправдывалась за это место, но сейчас мысль снова показалась ей свежей. Может быть, Сара всегда слишком активно боролась со своими ролевыми моделями, возможно, в этом и была вся проблема. Но есть ли тут вообще какая-то проблема? В коридоре у туалетов было довольно тепло. Когда дверь перед Таней открылась и оттуда вышла смешанная группа из пяти человек – две девушки, трое парней, Таня чувствовала себя просто прекрасно. Она с улыбкой кивнула всем вышедшим из туалета и обернулась к очереди из женщин и мужчин, стоящих за ней. Таня вдруг захотела предложить кому-нибудь пройти в туалет перед собой, потому что ей было не так уж срочно нужно, но сразу поняла, что, во-первых, после десятиминутного ожидания такое предложение прозвучало бы довольно дебильно, а во-вторых, что ее только что хорошенько накрыло. Сыграл свою роль скромный завтрак, и половинка North Face зажгла раньше, чем Таня ожидала. Таня зашла в кабинку, будто внесенная туда волной пены, и закрыла за собой дверь. Она тщательно обложила стульчак бумажными полотенцами и села. Она никуда не спешила, она невольно улыбалась, при мочеиспускании она закрыла глаза, ей было хорошо.

Сообщение Жерому: «Встретила Сару, кайфанула. Приятная ватная прогулка в туалетном тумане. Слишком много мужчин. Miss you». И спустя несколько минут: «Miss U Miss U Miss U… ». Жером написал, что его встреча с Бруно и Юлианом отменилась, у Юлиана заболела дочь, так что в данный момент Жером не гуляет под кетамином по набережной Майна в Оффенбахе, а сидит дома и программирует, несмотря на потоки солнечного света из окна. Но ее протокол кайфа он будет читать с удовольствием, пусть и с некоторой завистью. Таня написала, что Жерому нужно хотя бы выпить сидра за работой – «из солидарности с твоей подружкой-наркоманкой, которая тусит у станции метро „Зонненаллее“». Жером ответил: «Слово „солидарность“ ты используешь только под экстази. Каждый раз».

Таня, вся в поту, стояла на танцполе, она посмотрела на телефон, увидела слово «солидарность» и поняла, что Жером прав. Она любит его, да, по-настоящему любит его, именно это ей захотелось сейчас написать ему, но она удержала себя. Они были в слишком разных ситуациях. Она стояла под басами, а он смотрел из окна на природу. А еще экстази было для Жерома чем-то ностальгическим. Он часто рассказывал Тане о своем э-периоде с 2009-го по 2012 год, о том времени, которое он оставил позади, но навсегда запомнил, как и лето 2001 года, когда он только что получил водительские права, поехал с лучшими друзьями на Атлантическое побережье Франции и жил там в палатке.

В «Мельнице» произошло то же, что происходило всегда, когда Таня смотрела на танцполе в телефон: люди вокруг своими взглядами и жестами начали призывать наслаждаться моментом, убрать телефон, но они ничего не понимали. Им было невдомек, что для Тани именно этот момент был самым лучшим: смотреть под кайфом на окно в мир, общаться с тем, кого любишь больше всего, тем способом, которым владеешь лучше всего. Было просто чудесно иметь телефон, было чудесно общаться с людьми, которых любишь. Таня к этому моменту уже повязала рубашку на бедра и танцевала в спортивном лифчике. Она поднимала руки и закрывала глаза. Она не выпускала из рук свой телефон.



«Сара, меня вштырило!» Эта простая фраза как по волшебству заставила просиять лицо ее сестры. «А ты как? Выпьешь со мной?» Сара ничего не отвечала, она почему-то медлила, но Таня уже заказала две водки. Вообще-то, она собиралась провести это время без алкоголя, но мысль о жгучем послевкусии от крепкого алкоголя наполнила ее такой огромной радостью, что было бы глупо лишать себя такого события. Рост Сары был всего один метр шестьдесят девять сантиметров, на четыре сантиметра меньше, чем у Тани, но сегодня это не было заметно, потому что на Саре были сапоги на каблуках, а на Тане – плоские бадминтонные кроссовки Artengo. И вот сестры встали рядом и чокнулись рюмками с водкой, переполняемые теплом, которое напомнило Тане о том волшебном моменте, когда она впервые попробовала экстази. Она была почти готова поверить, что кайф, охвативший ее сейчас, точно такой же, как в первый раз, но это было слишком маловероятно.

«У меня новый терапевт, – сказала Сара, – примерно мой ровесник и наполовину индус. Довольно приятный». – «И как часто ты к нему ходишь?» – «Два раза в неделю… Это гораздо прикольнее, чем групповая терапия». – «Наверняка!» – громко ответила Таня. В этот момент она была на тысячу процентов уверена, что групповая терапия – чушь. Сара знала мнение старшей сестры и сказала, что сейчас, пожалуй, не лучший момент для обсуждения ее прогресса в терапии, а Таня подумала, что в среднесрочной перспективе они вряд ли смогут хорошо обсудить эти вещи. Их последний общий приход был четыре года назад, незадолго до того, как Таня опубликовала «Паноптикум 2.0», и еще до того, как Сара поступила учиться на сценаристку в киноакадемию «Бабельсберг». В тот раз они под сильным приходом от молли говорили в подвале гамбургского клуба «Голем» о родителях и сошлись во мнении, что родителям надо было развестись пятнадцать лет назад, чего те не сделали, вероятно, из-за них, а потом, прежде чем вернуться на танцпол, обе выразили надежду, что родители хоть в какой-то степени счастливы. На этот раз Таня и Сара упустили подобный момент истины и близости. Сара тусовалась в «Мельнице» с пяти утра и уже начала уставать, а Таня как раз приближалась к пику и даже задумывалась, не купить ли ей еще у кого-нибудь. Сара ушла с вечеринки в 16:30. Потом примерно раз в двадцать минут кто-нибудь спрашивал Таню, давно ли она на вечеринке либо не хочет ли она дунуть, и Таня, соответственно, отвечала про время или отказывалась. Несмотря на прекрасное настроение, она давала односложные ответы и сразу продолжала танцевать с закрытыми глазами или писать сообщения Жерому. Когда около двадцати двух часов перед ней возник Янис в белой футболке с надписью «Vеtements» на груди, что для Тани явилось скорее минусом, она отреагировала уже не столь односложно. Она вспомнила, как в клубе «Ом»[10] они с Янисом однажды очень интересно обсуждали «Хорошее время» братьев Сафди; Таня считала этот фильм лучшим в 2017 году. Янису фильм тоже нравился, и он посоветовал Тане предыдущий фильм дуэта братьев-режиссеров, который, впрочем, понравился Тане гораздо меньше. Теперь, на Cocktail d’Amore, Янис вел себя с напускной робостью и изо всех сил изображал заботу об Амели. «Довольно неловко, что мы тут с тобой встретились. Я серьезно накосячил с Амели…» Его волосы были длиннее, чем в январе, он расчесал их на прямой пробор, это смотрелось одновременно абсурдно и привлекательно. Таня попыталась не подавать виду, что знает об интересе Яниса к ней. Она стояла рядом с Янисом, будучи под кайфом, в спортивном лифчике, и не видела в ситуации никаких неприятных сторон. «Амели жестко запала на тебя, – сказала она, – будь поосторожнее с ней. Думаю, еще не всё потеряно». Янис выглядел свежее и трезвее большинства посетителей вечеринки. «Надеюсь, что так», – ответил он и посмотрел Тане в глаза. Когда она снова взглянула на его футболку, он произнес: «Не бойся, это футболка за десять евро. Фейковая шелкография из Бранденбурга». Он не улыбался, когда говорил это. Таня почувствовала себя разоблаченной. «Что ты принимала?» – спросил Янис. «Э», – ответила Таня. Янис улыбнулся: «Тебе идет. Ты более открытая, чем обычно. Почти душевная». Это было уже довольно нахально. «А ты что принял?» – спросила Таня. «Ничего. Будешь догоняться?» Тане хотелось, но она покачала головой. «Подожду, пока кайф пройдет, и пойду домой». Янис кивнул: «Отличный план. Хорошо тебе провести вечер». И исчез в направлении туалетов.

Последнее сообщение от Жерома Таня получила в 1:14. Отправляясь спать, он написал: «Enjoy, baby. Сейчас увижу тебя во сне». В такси в 2:15 Таня продолжала пребывать в состоянии блаженства. Она рассматривала свое лицо в зеркале заднего вида и констатировала, что выглядит под наркотиками лучше, чем сестра. Может быть, она была осторожнее с дозировкой, или ей благоприятствовало то, что, в отличие от Сары, она не страдала от нарушений обмена веществ или депрессии. Сейчас, сидя на заднем сиденье такси, Таня не сомневалась, что ей повезло со многими вещами. Дома она легко заснет после честного физического утомления, ей ничего не приснится, и после пробуждения она начнет свой приятно нераспланированный понедельник. Может быть, сходит в закусочную, поболтает по телефону, напишет сообщения. «Хорошо повеселились?» – спросил таксист. «Да, отлично», – ответила Таня и, выходя, оставила ему два евро чаевых. Вялой и демотивированной она станет не раньше вторника, а в среду уж наверняка. Таня решила позитивно смотреть на все свои состояния.

3

На Ханауском шоссе Жером открыл окна «Теслы», и его стал овевать самый теплый воздух этого года. Он сделал радио погромче. На станции You FM играл хит Рианны «Kiss It Better» 2016 года, показавшийся Жерому на удивление незатертым. Ему захотелось подпеть и снять себя на видео. Его лицо, освещенное ярким весенним солнцем, темпераментный вокал Рианны в качестве саундтрека, проплывающие за окном бензоколонки, автомагазины, фастфуды, – наверное, Жером не сдержал бы смеха, снимая такое. Но ни один из многочисленных светофоров не встретил его красным, поэтому ему так и не представилось возможности спокойно вытащить телефон из кармана штанов. Было жаль несостоявшегося видео, оно наверняка повеселило бы Таню, но Жером не расстроился. Транспортный поток, почти летний воздух.

С чувством открытости миру он проехал мимо проката электромобилей «Йенни Кёлер». Он воспользовался springtime week deal, удивительно удобным тарифом, а после обеда с отцом он обязательно пропылесосит машину, чтобы при возврате снова произвести положительное впечатление. Он не собирался покупать себе машину, и его отец, который долго работал инженером, а ближе к семидесяти вернулся к тем идеалам, что были у него в двадцать, одобрял такую позицию. Отец Жерома считал автоиндустрию одной из самых проблемных индустрий, а Жером во время их последнего разговора отметил, что считает проблемными все индустрии, о которых ему удалось составить впечатление: модную, художественную, музыкальную… Отец Жерома, полное имя которого было Юрген Каспер Даймлер, ответил на это, что разделяет фаталистический взгляд Жерома на современную экономическую систему, но всё же считает, что нужно видеть разницу, мол, в поп-музыке наверняка расходуется меньше ресурсов, чем в автомобилестроении, а в завершение темы он сказал: «В любом случае похвально, что ты не покупаешь машину. Этим ты не вредишь планете».

На этот раз двое последних представителей рода Даймлеров встретились в ресторане гребного клуба «Боруссия». Юрген Каспер, носивший одежду исключительно темных тонов, совершил двадцатипятиминутную прогулку от своей квартиры в центре до заведения и встретил Жерома, выбравшегося из арендованной машины, ослепительной улыбкой. Жером надел новый белый овершот из джинсовой ткани, который, как он надеялся, понравится отцу. Юрген Каспер часто хвалил Жерома за оригинальные кроссовки или куртки необычного фасона, хотя сам не носил ничего подобного. Они обнялись, трижды похлопали друг друга по спине и сами же посмеялись над этим трехкратным похлопыванием.

«Боруссия» располагалась прямо на берегу Майна, здесь имелась терраса, было уже достаточно тепло, чтобы сидеть снаружи. Юрген Каспер, с недавних пор стригший совсем коротко свои всё еще очень густые волосы, уже восемь лет был вегетарианцем, он заказал пасту с рикоттой, Жером взял филе ягненка. Жером был уверен, что у него первая группа крови, потому что люди с первой группой вроде бы очень любят мясо, но он никогда не проверял свою группу крови. Когда отец спросил про Таню, он рассказал, что Пасха прошла замечательно, довольно спокойно, музеи и кино, без особых загулов. О загулах родившихся после 1980 года у отца могли быть только смутные представления, но, кажется, это его не очень-то и интересовало. Как житель Франкфурта, он рано узнал о техно, в конце восьмидесятых ему было около сорока, но сейчас среди знакомых Юргена Каспера не было никого, кто ходил бы в те времена в «Омен» или в «Дориана Грея»[11]. У Жерома сложилось впечатление, что отец никогда не смотрел свысока на следующие поколения, для него была характерна скорее разумная меланхолия. Жером ценил в людях способность к меланхолии. К ностальгии он был намного критичнее. Жером считал, что меланхолия относится к левому политическому флангу, а ностальгия – к правому. В проявлениях меланхолии он видел признание собственной слабости и потребности в защите, в то время как ностальгия представляла собой самовлюбленное воспевание некоего прошлого, которого никогда не было. Впрочем, Жером пока ни с кем не делился этой мыслью: она не казалась ему достаточно надежной. Юргена Каспера уже несколько месяцев занимала тема онлайн-свиданий. Он разбирался в ней явно лучше, чем сын, несмотря на тридцать шесть лет разницы; у Жерома совсем не было опыта в этой области, не считая трехнедельной пробной регистрации на сайте Okcupid в 2015 году. Ему всегда хватало флирта в обычной жизни, а знакомства в интернете казались чем-то то ли для детей, то ли для пенсионеров. У Жерома даже появилось ощущение, что он – часть очень узкого поколения, состоящего почти что из него одного: у этого поколения профили на «Фейсбуке», приложения для знакомств и спекуляция криптовалютой вызывали так же мало эмоций, как ХДС[12]. Когда Жером проходил тестирование политических предпочтений, то совсем не совпадал с ХДС, но он не испытывал ненависти к этой партии. Вполне вероятно, что его отец, который пользовался «Фейсбуком» и слишком рано продал свои биткойны, тоже никогда не голосовал за ХДС, хотя Жером не мог утверждать этого наверняка. Уверен он был в том, что отец никогда не был ему неприятен. Таня недавно рассказывала про стыд, который она испытывала, когда папа возил ее и трех лучших ее подруг на машине по Килю на четырнадцатый и пятнадцатый дни ее рождения, Жерому же, в отличие от нее, вспоминались только хорошие моменты в машине отца. Когда Юрген Каспер за рулем своего Volvo V70 на колоритном гессенском диалекте рассказывал байки о суровых мужиках, друзья Жерома на заднем сиденье ржали без остановки. Сейчас этот смех звучал у Жерома в памяти как истерический гогот. Потом друзья вылезали из машины с красными лицами, и эти моменты в «вольво» обычно оставались самыми веселыми на дне рождения. Иногда Жером думал, что отец не воспринимает себя слишком всерьез и благодаря этому обладает особым юмором – позитивным и располагающим к себе. Наверное, такой юмор может появиться только у того, кто после рождения ребенка отказался от части себя.

Портал, через который Юрген Каспер сейчас устраивал свои свидания в центре Франкфурта, назывался Sunset-069[13], и Жером восхитился таким гениальным названием. На этом сайте мужчины могли писать только тем женщинам, которые сами написали им первыми. Эта функция была призвана облегчить жизнь тем мужчинам, которые робели даже в сети, и защитить привлекательных женщин от вала сообщений. Жером считал эту систему, которую Sunset-069 позаимствовал у международной дейтинговой платформы Bumble, вполне разумной. «Я познакомился с Беатой, она живет в Боккенхайме, а работает в гимназии имени Шиллера в Заксенхаузене. Без детей, без заморочек».

Вегетарианская паста уже стояла на столе, когда отец Жерома поделился этой информацией.

«Насколько моложе?»

«Вроде бы на двенадцать лет».

«Ну, это нормально, – сказал Жером, – обычная разница».

Отец рассмеялся. «Она собирается еще два года работать на полную ставку, а потом перейти на неполный рабочий день. Она довольно спортивная».

«Йога?»

«Пилатес! И велосипед».

Жером знал, что отец не любит кататься на велосипеде. Он помнил их совместные поездки в начале девяностых из Майнталя в Брухкёбель или в Хаммерсбах, во время которых отец непрерывно сыпал проклятиями. «Ты теперь тоже будешь кататься на велосипеде?» – спросил Жером.

Отец покачал головой: «Ни за что. Я же пловец. А вот пилатес – почему бы и нет. Беата говорит, что у этих упражнений не только укрепляющий, но и психогигиенический эффект».

«Она так и сказала – психогигиенический?»

Отец помедлил. «Может быть, это уже я сам додумал… Она сказала, что у нее улучшается настроение, когда она тянется и концентрируется на дыхании».

Жером посмотрел на отца.

«И давно вы вместе?»

«Четыре с половиной недели».

«Каждый день общаетесь?»

«Как ни странно, да».

В завершение обеда они поделили пополам десерт дня, тирамису, и выпили по эспрессо. Потом Жером отвез отца к врачу: нужно было забрать результаты обязательного профилактического обследования. Юрген Каспер прошел его без особого энтузиазма, потому что считал раннюю диагностику рака уловкой фарминдустрии. Перед тем как выйти из машины, отец похвалил «Теслу» за бесшумность и пообещал, что скоро позвонит. Жером отъехал, когда отец скрылся за дверью клиники.



На данный момент Жером видел будущий сайт Тани как подвижный архив. Никаких библиофильских претензий на полноту, никаких списков публикаций, никакой стандартной биографии, никаких цитат из прессы. Отзывы прессы на сайтах, претендующих на красивый дизайн, Жером считал анахронизмом. Он записал: «Меняющиеся короткие тексты, пятисекундные видео, фотогалереи». Сайт Тани должен казаться в равной мере и вещью в себе, и привлекательной игрушкой. Для заполнения текстовых блоков, которые Таня будет регулярно обновлять, Жером взял фрагменты из «Паноптикума 2.0», которые ему до сих пор нравились. Анимированная заставка, добавленная им сегодня, – автограф Тани, выводимый по-детски большими буквами, который Жером снял на видео после ее выступления в Берлине, – создавала впечатление, что Таня Арнхайм, открывая свой сайт не очень-то элегантной подписью, относится к себе не слишком серьезно. Жером задался вопросом, смогла бы Таня действительно посмеяться над собой; он поднял глаза от ноутбука, посмотрел на заказник за окном и решил: да! Таня еще как посмеялась бы над собой, легче, чем над кем-то другим, потому что она была фанаткой себя, – Жером считал это совершенно правильным. Сколько женщин из числа его любовниц были главными врагами самим себе? Трое точно, а может быть, и пятеро, хотя о большинстве случайных партнерш он не знал, в каких отношениях те были с самими собой.

Мысль о том, что ни одна женщина никогда не понравится ему больше Тани Арнхайм, неизменно восхищала его. В четвертый раз в жизни он чувствовал тотальный crush, конечно, это был повтор уже знакомых эмоций, но в новых условиях. В двадцать лет Жером был влюблен в Юлиану, дюссельдорфскую однокурсницу, которая так и осталась недоступной, а когда через пять лет она вдруг стала очень доступной, Жером уже потерял к ней интерес. Жерома по-настоящему привлекали в основном такие девушки, которые упорно любили его, несмотря на то что сами были в отношениях, – только из глубинного страха перед изменениями, как предполагал Жером. Он начинал романы, которые рано или поздно заканчивались решением не в его пользу, а в пользу старых отношений. После третьего повтора этой схемы Жером придумал теорию, согласно которой над Европой висит энергетическое поле любовных связей, в котором каждому участнику выпадает определенная задача. Задача Жерома в этом энергетическом поле явно заключалась в том, чтобы спасать отношения в других парах, демонстрируя иллюзорность надежд на новую жизнь рядом с более либеральным партнером. Косвенным образом он даже поспособствовал бракам Надин и Лауры К., а также постоянным отношениям Лауры В. Оглядываясь назад, он понимал, что эти женщины, которые в конечном счете хотели жить так же, как жили их родители, всё равно не подошли бы ему.

Весну 2017 года Жером считал моментом своего духовного перерождения. После переезда в родительское бунгало он начал воспринимать успехи своей внешней личности всего лишь как бонус, тогда как настоящее счастье должно основываться на личности внутренней. Начав так относиться к себе, Жером смог часто чувствовать себя независимым. Друзьям он сейчас говорил об «удивительно хорошем этапе с Таней», как если бы этот этап был ограничен во времени, подобно всем прочим историям за последние пятнадцать лет. Жером старался не питать чересчур больших надежд, не планировать слишком далеко и больше прислушиваться к голосу своей внутренней личности, хотя она часто говорила ему всего два слова, а именно: Таня Арнхайм. Знакомство с Таней было подарком судьбы, но и время до встречи с ней Жерому тоже нравилось. Он был не прочь воспринимать себя как этакого харизматика, которым часто увлекаются девушки, хотя их любовь и непродолжительна. От двух отказов он страдал довольно долго, с тремя или четырьмя девушками он больше не стал бы спать, некоторых он, как ему сейчас казалось, обманывал, внушая им ложные надежды, как минимум Лену и Изабеллу сильно обидел, но это было в период, который теперь, оглядываясь назад, Жером в целом считал мрачным. После отказа Лауры К. – в пользу нервного и явно бездарного алкаша Кристиана – Жером испытал обиду, и на протяжении 2011 года он постарался компенсировать эту обиду максимальным количеством партнерш. Он побрил затылок и спокойно осознал свою привлекательность. Он стал чаще улыбаться и на вечеринках активно вел себя с женщинами, чего не делал ни до, ни после. В тот период он не старался близко познакомиться с кем-то, и даже ночи редко доставляли радость, потому что сексу обычно не хватало напряжения. Тем не менее его внешняя личность до сих пор немного гордилась этим периодом, потому что иметь множество партнерш в те времена, еще до массового распространения приложений для знакомств, было не таким уж простым делом. Кроме того, 2011 год ясно показал ему, как легко может самоутвердиться мужчина ростом один метр девяносто один сантиметр с достаточно хорошо подвешенным языком. Сегодня внутренняя личность Жерома радовалась всем случайным связям, которые не состоялись в 2011 году.

Но когда он задумывался о том, какой из несостоявшихся романов всё же лег камнем на душу, то первой вспоминал Марлен Зайдль. Марлен училась в параллельном классе начальной школы, и в последующие двадцать пять лет они время от времени попадались на пути друг друга, хотя и чрезвычайно редко. Марлен училась в разных городах по разным специальностям и в конце концов, насколько было известно Жерому, закончила экономический факультет. Ключевая их встреча произошла, пожалуй, в мае 2009-го в Гамбурге, в районе Шанценфиртель, вечером четверга в баре «Зал 2». Марлен и Жером в тот раз даже не поздоровались, но не было никаких сомнений, что они нравились друг другу. Наверное, это могли заметить и другие посетители «Зала 2», настолько это было очевидно, но это притяжение, которое чувствовалось и годом раньше, на концерте Crystal Castles во Франкфурте, смешивалось с какой-то неловкой интимностью из-за того, что они были знакомы с начальной школы. Как будто это было запретное влечение или, наоборот, что-то ужасно консервативное. Тогда, в «Зале 2», Жером и Марлен несколько раз пристально посмотрели друг другу в глаза через несколько столиков, но так и не поговорили. Разговор состоялся только в 2012 году, на выступлении Рикардо Вильялобоса в клубе «Роберт Джонсон»[14] в Оффенбахе. Жерому было немного неловко, что он оказался на той вечеринке: во франкфуртском регионе на Рикардо Вильялобоса в то время собиралась в основном деревенская публика, а с ней Жером не любил тусоваться, потому что из-за странного решения родителей купить бунгало в Майнтале он сам как бы превратился в провинциала. Выступление Вильялобоса пришлось на конец его э-фазы, то есть Жером был под кайфом, хотя этот кайф уже давно не казался ему волшебным. Однако это состояние помогло ему заговорить с Марлен Зайдль. «Эй, мы же знакомы, я Жером…» Марлен тоже была под кайфом, по крайней мере Жерому так показалось, она отреагировала ужасно позитивно, вскоре они оба уже вспоминали, как виделись в Гамбурге. Жером точно помнил, когда именно: три года и два месяца назад, и только Марлен хотела что-то ответить, как к очереди перед баром подошел ее спутник. Это явно был ее бойфренд. Марлен представила Жерома как приятеля из начальной школы, ее друг был немного напряжен, и короткий разговор быстро увял. Чуть позже Марлен с другом ушли из клуба. Жером до десяти утра раскачивался в толпе. Похожая встреча случилась в сентябре 2016-го: они увидели друг друга издалека на парковке супермаркета Rewe в Майнтале, Марлен была с мамой. Жером торопился, они не поздоровались. Его друг Бруно, который тоже был на концерте Рикардо Вильялобоса и всё знал о вспыхивающей раз в несколько лет страсти Жерома к женщине из начальной школы, несколько раз видел ее в районе франкфуртского вокзала. Вроде бы она жила там с другом в собственной квартире, а работала бизнес-консультантом. Но когда Жером вспоминал Марлен Зайдль, он представлял себе не тридцатипятилетнюю жительницу Франкфурта с денежной работой, а двадцатишестилетнюю студентку, сидящую в гамбургском баре с коктейлем и блуждающим взором. Как в марте 2009-го.

Проведя примерно три с половиной часа за ноутбуком, в течение которых он протестировал четыре разных слайдера для фотогалереи сайта, предварительно определился со структурой и раз сорок посмотрел видео с автографом Тани, Жером устал и решил выйти на свежий воздух. Он всё чаще испытывал потребность подвигаться. Иногда он даже подумывал взять, помимо основной работы веб-дизайнера, какую-нибудь подработку с физической нагрузкой. Он полагал, что сможет дольше получать удовольствие от основной работы, если будет время от времени работать, например, садовником или официантом в какой-нибудь сидрерии. Профессиональные садовники наверняка отреагировали бы скептически, если бы интеллектуал Жером Даймлер попытался устроиться в их фирму на частичную занятость. Но та чистая радость, которую Жером будет испытывать от непривычного дела, наверняка впечатлит его новых коллег. Жером проявит к другим садовникам эмпатию и заинтересованность, они будут вести интересные разговоры, и тот единственный день недели, когда Жером будет там подрабатывать, станет прекрасным днем для всех.

Впрочем, такой спорадический труд сложно организовать на реальных предприятиях, – с точки зрения Жерома, еще один аргумент против существующей экономической системы. Гораздо больше людей должны делать больше разных дел, полагал он, государство могло бы распределять годовые подряды на непривычную работу, чтобы каждый гражданин получил возможность познавать себя в регулярно меняющихся сферах деятельности, соприкасаясь в процессе работы со всеми слоями общества. Свежие импульсы до самого пожилого возраста, непрерывное обучение, равная оплата труда для всех, четыре выходных. Кто хочет разбогатеть, пусть пользуется длинными выходными, чтобы получать бонусы в карьере, остальные будут самореализовываться в частной сфере – в отношениях, искусстве, компьютерных играх, спорте. Жером долго слушал свой внутренний монолог и решил рассказать Тане о своей идее в следующем имейле.

Часы на церкви пробили три раза, что означало шестнадцать часов сорок пять минут, три четверти пятого, и не было никаких сомнений в том, что вокруг пахло весной. Жером отправился в сторону кафе-мороженого в нижнем конце главной улицы, вымощенной брусчаткой. Там продавались и пирожные их собственного изготовления, например чизкейк «Нью-Йорк», но Жером заказал только черный чай и сел к окну, он был единственным посетителем. Ровно в семнадцать часов позвонил отец. Жером спросил: «Ты получил результаты?» И ответ отца ровным голосом: «Да». – «И?..» – «Врач сказал, что для семидесяти лет все показатели удивительно хороши. Оценил мой биологический возраст в пятьдесят пять. Я здоров».

4

ОТПРАВИТЕЛЬ: Таня Арнхайм
ТЕМА: – 09.04.2018, 22:43
Жером, котик, думаю, твое государство сделало бы нас всех лучше. Но я должна признаться, что не хочу заниматься никакой другой работой, кроме той, которой занимаюсь. Моя социализация воспитала во мне слишком много индивидуализма. К тому же опыт показывает, что я могу быть полезной другим только тогда, когда занимаюсь любимым делом. Я бы ни за что не хотела работать в сфере обслуживания. Или в театре. Или в супермаркете. На самом деле я вообще не хочу работать. Сегодня я сильнее обычного ощущаю внутреннюю пустоту, это беспокойство и усталость одновременно. Мне кажется, что всё должно произойти прямо сейчас, и в то же время я не хочу, чтобы что-то происходило. Нервы оголены. Я знала, что так будет. День второй после половинки North Face и трех маленьких добавок.
#
Всё в порядке. С нетерпением жду момента, когда я снова смогу испытывать радость. Наверное, завтра утром проснусь и смогу. А вечером буду играть в бадминтон в TiB. После бадминтона уж точно смогу смеяться и веселиться.
#
Сейчас в Берлине есть одна тенденция, которая мне не нравится. Молодежь снова стремится к прочным отношениям. Был короткий период, когда смартфоны открыли шлюз к постоянно возобновляющимся бабочкам в животе, но он, кажется, закончился. В результате многие стали еще прагматичнее. Люди боятся. От мегаполисов больше нечего ждать. Особенно сейчас.
#
Мне кажется, в последнее время мы пишем друг другу слишком мало имейлов! Письма тебе дают мне даже больше, чем давал дневник (надеюсь, ты понимаешь, что это мегакомплимент).
#
В воскресенье я подумала, что мой новый текст должен быть о счастье. Например, я могла бы написать, как мы с тобой проводим несколько недель в Гонконге. А потом мы действительно поехали бы в Гонконг, чтобы сравнить мой текст с реальностью. Мне в голову пришел заголовок: «Гонконг: текст о счастье».
#
Пробовала позвонить Саре, но не дозвонилась. Наверняка ей гораздо хуже, чем мне. Или мое ужасное сегодняшнее состояние для нее норма. В прошлом году она как-то сказала, что время для нее мучительно тянется, что она всегда старается быть с людьми, потому что в компании ей проще взять себя в руки и не плакать. Мне, конечно, не так плохо. Наверное, я и не смогла бы кайфануть так высоко, чтобы упасть так глубоко. Таким счастливым людям, как мы, полезно для общего развития познакомиться с ужасами, которые бывают от химических наркотиков, ты согласен? Они могут дать нам хотя бы примерное представление о том, что чувствуют люди с клиническим дефицитом серотонина. Испытать этот ужас означает проявить эмпатию и солидарность (обрати внимание: я использую это слово не применительно к кайфу). Сейчас напишу Саре. Она мне ответит, напишет, что всё в порядке. А завтра я буду бодра и счастлива.
#
Как твои дела? Когда ты познакомишься с крашем твоего отца?
Целую!


ОТПРАВИТЕЛЬ: Жером Даймлер
ТЕМА: RE: – 10.04.2018, 21:10
Есть новости от Сары? Думаю, не стоит слишком сильно переживать. У нее наверняка есть достаточно стратегий на крайний случай, если положение совсем обострится.
Кстати, а нет ли у вас в семье предрасположенности к клинической депрессии? Я знаю, ты не любишь такие вопросы, я тоже, но я был бы неискренен сам с собой, если бы не спросил. Я, например, чувствую себя довольно защищенным в том, что касается генетического материала. По словам родителей, у моей бабушки по отцовской линии были депрессивные тенденции, родители говорят: «периоды», причем почти всегда в августе. Тут я могу ее понять. Меня тоже угнетает конец лета. Может быть, мне даже понадобится твоя поддержка. Можно поехать в конце лета в отпуск.
Бабушка жила в довольно темной двухкомнатной квартире в Эшерсхайме (ФнМ). Кажется, я только однажды гостил у нее в тот момент, когда у нее проявились проблемы с психикой. Я был в том возрасте, когда дети самым дурацким образом подражают родителям, мне было примерно двенадцать. Я рассказал бабушке, что в следующие выходные по телевизору не будет «Дисней-клуба», и обычно она делала вид, что ей интересно всё, что я рассказываю, но тогда она была в депрессии и отреагировала совсем по-другому: «Зачем ты мне это рассказываешь? Какое мне дело?» Для меня это был настоящий шок. Когда она почувствовала себя лучше, то снова стала милой. Эти ее «периоды» не были долгими. Самое позднее в октябре она приходила в себя и приглашала меня на угощение. Кажется, сейчас в Берлине у всех более устойчивые депрессии, чем были у тех, кто пережил Мировую войну.
Папа мне пока не предлагал встретиться с Беттиной. Наверное, мне стоит самому настоять и предложить, чтобы и ты тоже пришла. Двойное свидание. LAUGHING OUT LOUD! А тебе не кажется подозрительным, что у меня такие прекрасные отношения с родителями? С папой у меня практически броманс Мама тоже в последнее время рассказывает по телефону удивительно много личного. Я сам не знаю, в какой момент всё так наладилось. В 25 было уже примерно так. Потом, ближе к 30, я дистанцировался от них и изображал перед самим собой пати-бунт с коксом и экстази. Но с тех пор как родители не работают, у нас в отношениях тишь да гладь. Никаких больше перерезаний пуповины = разговоры на равных = мы все пожилые люди! ROLLING ON THE FLOOR LAUGHING.
Тебе через две недели исполняется 30. А ты готова к стабилизации отношений с родителями?
Черт – я так хотел бы тебя сейчас. Ж.


ОТПРАВИТЕЛЬ: Таня Арнхайм
ТЕМА: Пятница, 13-е 11.04.2018, 11:21
Сара утверждает, что на этой неделе у нее всё удивительно хорошо. Она пишет: «Hail to the[15] взаимодействие!»
#
Семейная предрасположенность… Let’s not talk about it! Не хочется даже наводить справки.
#
Последние два года я больше думала о предстоящем тридцатилетии, чем сейчас. Кажется, я додумала эту мысль до конца. А результат такой же, как и перед любым днем рождения. Нужно как-то эстетизировать новый возраст. А когда исполняется тридцать, то придется, вероятно, эстетизировать целое десятилетие. Это довольно интересная задача. Представь себе, у тебя впереди твои тридцатые годы и ты уверен в том, что не хочешь детей. What a playground!
#
Какого числа ты приедешь? Miss you!


ОТПРАВИТЕЛЬ: Жером Даймлер
ТЕМА: 27 апреля! 11.04.2018, 11:38


ОТПРАВИТЕЛЬ: Таня Арнхайм
ТЕМА: RE: 27 апреля! 11.04.2018, 11:40
Отлично.


ОТПРАВИТЕЛЬ: Жером Даймлер
ТЕМА: RE: 27 апреля! 11.04.2018, 11:46
Подругу моего отца зовут Беата. Не Беттина. Я вчера перепутал.
KissKISS!


5

Подлетая с некоторым опозданием к Вене, Таня смотрела из самолета на городские дома. Она уже давно решила, что не будет восхищаться Веной. Она никогда не поддерживала разговоры об эстетической оси между Берлином и Веной, начавшиеся где-то в 2015 году. Однажды она сказала Амели: «Не стоит одному европейскому мегаполису умножать свою самовлюбленность на самовлюбленность другого европейского мегаполиса». Но когда шасси самолета EasyJet коснулись австрийской земли, Таня пребывала в хорошем настроении. Необязательно любить город, чтобы хорошо провести в нем время. Разве она когда-то любила Берлин? Полет, несмотря на небольшое опоздание, прошел хорошо, намного лучше, чем все предыдущие полеты на Ryanair. Она заказала у милых стюардесс ролл с курицей и кока-колу без сахара – и то и другое было очень вкусно.

Из-за задержки рейса Венский литературный дом оплатил ей такси до места проведения мероприятия, так что не прошло и полутора часов после приземления, как Таня сидела в желтом свете прожекторов перед стеллажом с книгами и держала в руках новенький экземпляр «Паноптикума 2.0» в мягкой обложке. Ее часто раздражало, что многие авторки и авторы на своих выступлениях читают из собственных древних экземпляров в твердом переплете, а самое гадкое – еще и с разноцветными стикерами в излюбленных местах. Авторки и авторы, похожие на задротистых отличниц и отличников, преобладали. Но их антиподов и антагонисток, читавших со смартфонов, Таня считала такими же позер(к)ами. Лучший вариант – издание в мягкой обложке, новое для каждого третьего выступления.

Публика состояла из студенчества, предположительно с гуманитарных факультетов, а также пенсионерок и пенсионеров, предположительно из благополучных слоев общества. Эта публика напоминала Тане, с одной стороны, о собственных родителях, а с другой – о первых годах ее студенчества, когда многие ее однокурсницы старались казаться взрослыми и серьезными. Среди публики не было никого, кто сейчас мог бы принадлежать к кругу ее друзей, но нужно было признать, что все слушательницы и слушатели полностью соответствовали своей роли. Таня рассказала, что для нее самой книга уже несколько раз кардинально менялась под влиянием реакции публики и что у нее сохранились лишь смутные воспоминания о процессе написания. «Понятия не имею, что я чувствовала, когда писала пятую главу, которую я сейчас прочитаю». Она даже не помнит, где она ее писала. После короткой паузы Таня добавила: «Кажется, в Киле». Литературный дом не предоставил никого для модерации, так что Тане пришлось самой вести вечер, и, вопреки ожиданиям, не было никаких проблем. Ей нравилось читать здесь, потому что микрофон был хорошо настроен и потому что она не знала пятую главу почти наизусть, как, например, первую. После пятой главы Таня прочитала половину шестой, потом рассказала о веб-сериале по роману, упомянув, что его можно посмотреть на Vimeo. Публика вела себя тихо. Это была тишина сосредоточенности, предполагала Таня. На кураже под конец она спонтанно прочитала целиком четырнадцатую главу. В ней почти отчаявшийся Лиам сидит в гостиной родителей и не может произнести ни слова, а родители ничего не знают о его злоключениях в виртуальной реальности и не понимают, почему он так подавлен. Родители ведут себя так, будто всё нормально, и тогда Лиам тоже решает, что в конечном счете всё нормально.

Таня точно вписалась в запланированные шестьдесят минут, после чего прозвучали теплые аплодисменты. Только две девушки – вероятно, студентки, мечтающие стать авторками, – ушли с выступления до его завершения. Таня подписала девять книг и ответила на пять вопросов. Два вопроса касались достоверности ее персонажей: знает ли она реальных молодых мужчин, которые ведут себя как герои ее прозы, один пожилой господин поинтересовался, пробовала ли она писать для театра, а одна пожилая дама, как будто с тревогой за Таню, спросила, пишет ли Таня хоть когда-нибудь истории, в которых просто напрямую говорит то, что на самом деле думает. Пожилая дама разозлила Таню. Но она ответила правду: «Вообще-то, я всегда пишу только то, что думаю».



За несколько дней до выступления в интервью для венской радиостанции FM4 Таня заявила, что ей всё более отвратительны гетеросексуальные пары. Она сознательно выбрала слово «отвратительны», хотя понимала, что оно слишком резкое. На самом деле она не испытывала отвращения, когда видела вещи, считающиеся нормальными: у нее было слишком счастливое детство. Но всё равно было ужасно приятно сказать на радио, что от самодовольных гетеропар нельзя ждать никакого прогресса. «Множество государств поддерживает долгосрочные союзы мужчин и женщин, – как это понимать?» В том же интервью она не стала скрывать, что была в довольно классических отношениях с несколькими мужчинами. «Фактически я живу по модели, которую идейно отвергаю. Думаю, это нормально. Нужно уметь наслаждаться такими противоречиями». Интервьюер оставил большинство ее ответов без комментариев, ничего не уточнял, как будто его совсем не интересовало то, что говорит Таня. После выступления в Венском литературном доме молодой читатель попросил расписаться на его «Паноптикуме 2.0» в мягкой обложке и сказал с почти карикатурным венским акцентом: «Мне тоже отвратительны мои отношения. Вчера мы с моей девушкой смотрели телевизор рука об руку. Мне этого не очень-то хотелось, но пришлось, потому что это как будто наш долг». Таня улыбнулась. Мужчина был ей симпатичен. Он прибавил: «К тому же она беременна. После твоего интервью мне стыдно, что я чувствовал себя счастливым из-за этого». При этих словах с его лица сошла принужденная улыбка. Таня написала в его экземпляре «Паноптикума 2.0» слово «пардон» и поставила свою подпись печатными буквами. Когда читатель уже развернулся к выходу, она сказала: «Не относись так серьезно ко всему, что я говорю».



В своей работе писательницы Таня всегда старалась оставлять личные эмоции, касающиеся любви, за рамками творчества. Ее цель заключалась в том, чтобы обмануть ожидания широкой публики, которая думала получить от фотогеничной женщины моложе тридцати искренние признания о любви и сексе. И Тане нравилось, что ее роман о геях в VR-очках всё равно оказался секси. В собственной личной жизни она старалась не задаваться вопросом, что у нее сейчас с Тимо/Ларсом/Эрнесто/Максом, – она не хотела быть человеком, постоянно болтающим об отношениях. Таня могла, не покривив душой, утверждать, что то облегчение, которое наступало после краткого периода боли от расставания, каждый раз было для нее ценнее, чем отношения с партнерами. После расставания с Максом в октябре 2016-го она почувствовала себя заново родившейся, она как будто вернулась к себе и была готова обнять свою жизнь самодостаточной авторки. Однажды воскресным вечером Амели сказала, – она в тот момент тоже была одинока и немного под кайфом, – что Тане, скорее всего, просто не хватает мотивации, чтобы всерьез интересоваться кем-то, кто отличается от нее. Это не значит, что Таня не способна любить, уточнила Амели, но она ищет человека, который был бы максимально похож на нее и при этом мало от нее требовал. Таня увидела в этом мнении 0,0 % оскорбления, напротив, она была уверена в правоте Амели. Сходство было важным фактором, когда в сентябре 2017 года она вышла с Жеромом из Terminus Spiritus и отправилась с ним на такси в отель Fleming’s. Жером чем дальше, тем больше казался Тане ее мужским эквивалентом, только чуть постарше.



Руководство Литературного дома пригласило Таню в традиционный венский ресторан: простые деревянные столы, белое вино из стаканов, потрясающие шницели. Может быть, стоило отказаться от приглашения и самой прогуляться по Вене? Руководство Литературного дома показалось Тане симпатичным, а во время еды Таня радовалась тому, что не приходится обсуждать современную литературу. Когда разговор опасно приблизился к этой теме, она начала говорить о последних фильмах, покритиковала «Назови меня своим именем», хотя никто из собравшихся не видел этого фильма, и порекомендовала всем «Хорошее время» с Робертом Паттинсоном. Когда разговор начал увядать, она рассказала о своем новом увлечении – просмотре бадминтона на «Ютьюбе». О том, что птичьи движения суперзвезд из Азии и Дании оказывают на нее удивительно успокаивающее воздействие. Таня упомянула финал турнира Malaysia Masters, в котором играли Виктор Аксельсен и Кента Нисимото, и нарезку лучших моментов Ли Чонг Вея. Беатрикс, шефиня Литературного дома, спросила об отношении Тани к соцсетям – наверное, потому, что Таня за едой иногда проверяла телефон. Беатрикс сказала, что она сама есть в «Твиттере» и иногда страдает от агрессивности среды, но вынуждена приспосабливаться. Таня ответила то же, что всегда отвечала на этот вопрос: она скучает по Снэпчату 2015 года, когда функция сториз была еще новой и интересной, но с тех пор все в ее окружении перешли в «Инстаграм». Из «Твиттера» она быстро ушла, решив, что размышления над тем, как написать популярный твит, отберут слишком много времени от размышлений над длинными текстами. Этот аспект всем показался интересным. «Закажем еще вина?» – спросила Беатрикс собравшуюся компанию. Большинство ее поддержало. Тане больше хотелось десерт, и она заказала блины с яблочным джемом, которые назывались тут палачинкен.



Таня решила не ехать на такси и пошла в гостиницу пешком по тихому центру Вены. Только теперь она ощутила, как устала за вечер. У Тани сложилось впечатление, что жизнь в Вене явно более расслабленная, чем в Берлине, но она знала, что именно в таких, казалось бы расслабленных, местах она часто становится задумчивой и несчастной. Жером за целый день ничего не написал. Перед тем как вместе провести выходные, они часто снижали интенсивность переписки – вероятно, чтобы создать напряжение или чтобы отдохнуть от вала сообщений, которыми обменивались, когда не могли видеться. Перед Пасхой Таня сформулировала, что их отношения на расстоянии развиваются циклически и состоят из трех фаз: сначала реализация физической близости во время поездок друг к другу, потом интенсивный диалог на дистанции. И третья фаза – напряженное ожидание следующей намеченной встречи. Каждая фаза имела свой смысл, и до тех пор, пока все три радовали Таню, она могла быть счастлива с Жеромом. И всё же сегодня она порадовалась бы сообщению от него.

Гостиничный номер соответствовал довольно солидным стандартам, три с половиной или четыре звезды, Тане понравился стерильный комфорт помещения. Венский литературный дом, к счастью, не пытался поражать своих гостей особенно аутентичными гостиницами. Утомленная долгим вечером, Таня решила посмотреть новости по телевизору. Она сложила горку из подушек под спину и накинула на ноги ужасно пышное одеяло. Таня подумала, что телевидение перестало приносить ей ощущение дома и нормальности ровно после того, как она несколько раз сказала на публике, что спорадический просмотр телевидения в гостиничных номерах и в гостях у родителей дарит ей ощущение дома и нормальности. После «Тем дня» на канале ARD Таня стала медленно переключать каналы в поисках какого-нибудь фильма из девяностых или начала двухтысячных, который в идеале уже шел бы. Телевизионная реклама ее приятно удивила. Большинство продуктов из роликов действительно вызывали у нее аппетит, хотя сегодня вечером она наелась досыта. В какой-то момент она взяла телефон и обнаружила четырехминутное голосовое сообщение от Амели. Амели обладала завидным умением записывать голосовые сообщения. Таня смотрела на беззвучную телерекламу и слушала приятный голос Амели, будто какой-то подкаст. «Наверное, я должна перед тобой извиниться», – сказала Амели. Потом сказала, что подняла слишком много шума из-за проблем с Янисом и зря втянула в них Таню. Просто он хорош в постели, а информация о том, что ему нравится Таня, совпала для Амели с овуляцией, она накопила возбуждение и нуждалась в его близости. В принципе, разве она могла упрекать Яниса в том, что ему нравятся другие женщины, ей самой ведь тоже нравятся разные мужчины, в последнее время она и с другими хорошо проводила время. «Нам нужно учиться правильно реагировать», – сказала Амели ближе к концу сообщения, как будто эта тема напрямую касалась и Тани, хотя Таня была в постоянных отношениях с Жеромом. Под конец Амели спросила: «How is Вена? Классное было выступление?» Таня сразу написала подробный ответ, упомянув даже травмированного молодого венца.

Потом она долго не могла заснуть. Что-то в сообщении от Амели, которое уже самоудалилось, потому что Таня не любила выбирать опцию «Сохранить», сбило ее с толку. Ее уже не в первый раз озадачивали разговоры Амели про овуляции и вытекающее из них возбуждение. Таня не считала подобный биологический подход целесообразным. Да, Тане тоже иногда хотелось больше, иногда меньше, но она не желала ставить это в прямую зависимость от своего цикла. Ничуть не меньше ее бесило навязывание темы хороших и плохих любовников. Таня была твердо убеждена, что качество секса на восемьдесят пять процентов зависит от напряжения между участниками и только на пятнадцать – от скиллов любовников. То, что Амели в последние два года всё чаще пыталась говорить на такие темы, могло быть связано с общей модой на обсуждение интимных вещей, мол, интимная жизнь тоже имеет политическое измерение и всё такое. Кроме того, многое указывало на то, что родители Амели никогда не уделяли ей достаточно внимания, в результате чего теперь, в тридцать лет, Амели нуждалась во внимании постоянно меняющихся партнеров, с которыми она наверстывала секс, упущенный в двадцать. Таня, начиная с семнадцати лет, занималась сексом в среднем раз в три-четыре недели, иногда бывали перерывы по полгода, потом снова романы и отношения, которые всегда приносили радость, пусть даже только на определенный срок. Следовало бы просто признать, что у других людей другие потребности, но Таня всегда подозревала, что у тех, кто по сравнению с ней либо хочет больше, либо намного сдержаннее, имеется какая-то скрытая проблема. Как будто она, Таня Арнхайм, – единственный эмоционально здоровый человек в мире. Свет в номере она давно погасила, но глаза пока не закрывала. «Всё-таки я мудачка», – подумала она и чуть не рассмеялась. Ей пришло на ум, что это открытие указывает верный путь.

6

Билет до Берлина, приобретенный по выгодному тарифу, Жером предъявил контролерам на телефоне. Он был почти счастлив оттого, что имел при себе только небольшой чемоданчик на колесах: четыре легкие рубашки, ноутбук, кроссовки, две пары штанов, ветровка, наушники, свежий кетамин, зубная щетка, музыкальный журнал в дорогу. Жером дружил с немецкой железной дорогой. С тех пор как ему исполнился двадцать один год, он очень много ездил на поездах и почти ни разу не пожалел об этом. Прошедшие четырнадцать лет ему нравились гораздо больше, чем детство и юность. Жерома удивляло, что столько людей тоскуют по своему прошлому. В районе Фульды он подумал, что в мире взрослых явно наблюдается идейный вакуум. Большинство пассажиров поезда ICE 598 выглядели так, будто занимаются чем-то серьезным. Некоторые смотрели фильмы, у других были какие-то распечатки, несколько человек пытались спать. Может быть, Жером был единственным, кто просто сидел в хорошем настроении и предавался размышлениям. Он взял телефон, чтобы посмотреть на себя через камеру. Вид у него был бледный и невыспавшийся. При взгляде на его внешнюю личность другие пассажиры должны были подумать, что он испытывает печаль, а на самом деле его настроение сейчас, в ICE, летящем в солнечных лучах через Айзенах в сторону Берлина, было просто великолепным. Легко ошибиться, когда кто-то кажется тебе несчастным. Проводник с тележкой продавал кофе, и Жером купил у него кофе.



Таня ждала его на вокзале Зюдкройц, хотя они об этом не договаривались. Кто-то потрогал Жерома за плечо, но когда он обернулся, то никого не увидел, потому что Таня обошла его с другой стороны, и Жерому пришлось дальше поворачиваться на месте, чтобы увидеть Таню. От неожиданности он почувствовал легкое раздражение, но, когда Таня притянула его к себе и надолго прижалась губами к его губам, он подумал, что идея с похлопыванием по плечу была очень симпатичной. В электричке кольцевой линии, по пути к станции «Херманштрассе», Таня рассказала, что забронировала столик в Diener Tattersall[16] в Шарлоттенбурге, но думает отменить бронь, если будет стоять такая же теплая погода. На Тане были шорты. Через три дня ей исполнится тридцать.

Первый секс, состоявшийся сразу после прибытия в квартиру Тани, в ярком свете послеполуденного солнца, которое в это время суток светило прямо на ее кровать с бельем песочного цвета, был несколько формальным. Жером почувствовал, что им и на этот раз придется несколько часов привыкать друг к другу, и задумался, бывал ли у них когда-то действительно хороший секс в совершенно трезвом состоянии. И сам себе ответил: да, и довольно часто.

Потом Таня заварила зеленый чай. Их общий ритуал заключался в том, чтобы за тридцать минут выпить ровно три заварки, молча сидя на балконе. Такой вариант чайной церемонии Таня предложила в прошлом ноябре, во время тех замечательных пяти дней, когда Жером приехал к ней в первый раз. Вообще-то они оба очень любили поговорить, а Жером полагал, что способность чуть ли не бесконечно говорить друг с другом – более важное основание для того, чтобы быть парой, чем физическая привлекательность. С помощью чайной церемонии они доказывали себе, что молчать вместе они тоже могут. На узком Танином балконе Жером часто смотрел ей в глаза, пока Таня пила из своей светло-серой китайской чашечки. Электрочайник Тани выглядел футуристично и дорого, у него был светящийся ободок вокруг дна. Для зеленого чая Таня разогревала берлинскую известковую воду из крана только до семидесяти градусов. Жером и Таня пили чай почти в одинаковом темпе. Однажды Таня положительно отозвалась о том, что Жером не курит. Со своим бывшим другом Максом она тоже часто сидела на балконе, но те моменты были неразрывно связаны с табакокурением Макса; бывало и так, что Таня тоже курила его табак марки Pueblo из синей пачки. Сидеть после секса вдвоем на балконе и молча пить зеленый чай гораздо симпатичнее, чем курить, подумал Жером. Он невольно улыбнулся, Таня это сразу заметила и тоже начала улыбаться. Она чуть не засмеялась, но сдержалась, чтобы не нарушать правила чайной церемонии. Жером подумал, что когда-нибудь будет с грустью вспоминать этот момент, а когда эта мысль вернулась во время третьей чашки чая, он уже не был уверен, не настигла ли его эта грусть уже сейчас. Общая печаль из-за быстротечности времени смешивалась с теплой эйфорией, поднимавшейся из живота к груди. «Упреждающая меланхолия», – сказал он вдруг, Таня посмотрела на него, – это было выражение из «Паноптикума 2.0», – кивнула и сказала: «Точно».



Пятидневное пребывание Жерома в Берлине имело такую структуру: один вечер с китайской едой и фильмом на Танином проекторе, один поход по барам, один поход в кинотеатр Neues Off[17], вечер в день рождения Тани и вечер официального игнорирования праздника первого мая. На дневное время Жером не строил планов. К взаимному облегчению, они довольно быстро выяснили, что у обоих одинаково сильна потребность регулярно уединяться с ноутбуком. Уединяясь, Таня набирала тексты; Жером набирал код. Жером осознавал, что и для него, и для Тани при этом главным была не работа, а возможность чувствовать себя спокойно и безопасно. Было важно спокойно сидеть перед своим экраном, с немного рассеянным вниманием и руками на клавиатуре. Жером и Таня договорились никак не бороться с этой потребностью, а учитывать ее в своих планах.

По пути в китайский ресторан DaJiaLe, в поезде седьмой линии берлинского метро, Жером спросил у Тани, отправила ли она уже часть текста своей агентке Элли Райнерт, и, когда Таня мгновенно ответила: «Нет», Жером пожалел, что задал этот вопрос. Он слишком хорошо знал Таню, чтобы не понимать, как та страдает, когда не выполняет план по работе. К тому же тема Элли Райнерт была немного щекотливой. Они проехали станции «Мерингдамм», «Меккернбрюкке»; Таня молчала. Только когда они вышли на «Йоркштрассе», она пояснила: «Часть текста будет готова к концу июня. Элли сказала, что всё в порядке». Жером ответил: «Ну, отлично!» – и при этом почувствовал, что Таня почувствовала, что он сказал не то, что думал на самом деле.

Вот уже шесть лет Таня находилась в тесных профессиональных и почти дружеских отношениях с Элли, которая позиционировала себя современной агенткой и старалась относиться к авторкам и авторам не как к графоман(к)ам, а как к творческим личностям, рассказывающим истории с помощью различных медиа. Жером познакомился с ней под Новый год и искренне полагал, что эта бездетная сорокадвухлетняя женщина поддерживает так много контактов не по расчету и не из страха, как, наверное, большинство агентов, а потому, что действительно интересуется писательскими историями. В ходе совместного ужина Элли рассказала некоторые подробности своей личной жизни и сама задавала личные вопросы. Жером охотно отвечал ей. В результате Таня приревновала его к своей агентке. «Забавно, как она тебя загипнотизировала», – сказала Таня после ужина. Мол, Жером рядом с Элли рассказывал вещи, о которых даже Таня еще ничего не знала, как будто Элли Райнерт задавала особенно интересные вопросы или как будто ее присутствие обязывало выкладывать всю правду. Два дня спустя Таня прислала Жерому фрагмент письма своей агентки; та писала, что рада за Таню, ей кажется, что от нее и Жерома исходит сияние, но не то разрушительное сияние, что исходит от слабых, закрытых пар, а такое, что воодушевляет окружающих. Таня написала Жерому, что это самое странное письмо от Элли Райнерт за всё время их переписки.

В ресторане DaJiaLa, помимо аутентичных блюд сычуаньской кухни, имелось несколько видов крепкого пива. Жером решил, что пиво хорошо подойдет к китайской еде, хотя в принципе редко пил пиво. Таня похвалила интерьер заведения. Стены были окрашены в мятно-зеленый цвет, на потолке висела люстра, по виду из дешевого материала. Таня сказала, что ощущает в этой обстановке что-то вроде коммунистической ностальгии, хоть и по чужому прошлому. Еда была действительно хороша. Они сознательно заказали слишком много: салат из огурцов, баклажаны, говядину с тмином, еще очень острое блюдо из курицы с чили и орехами – и где-то после второго пива напряжение, возникшее в метро, исчезло. Может быть, совсем необязательно постоянно обсуждать наши проблемы, подумал Жером, может быть, достаточно просто вместе сидеть и много есть.



«Не хочешь поиграть в бадминтон?» – спросила Таня в субботу утром, когда Жером вышел из ванной после душа. Он повязал на бедра синее полотенце.

«С кем? Я сто лет не играл».

«Можем сыграть парами. С Розой и Максом».

«С твоим бывшим?»

«Нет, это другой Макс. Переводчик. Он прикольный. И тоже плохо играет».

«У меня ведь даже кроссовок для зала нет».



«Декатлон» на Александерплац стал настоящей страстью Тани. Она с такой регулярностью постила в «Инстаграме» сториз оттуда, что могло показаться, будто авторка «Паноптикума 2.0» заключила со спортивным гипермаркетом рекламный контракт. Пожалуй, Тане даже нравилась мысль о том, что часть из трех с половиной тысяч ее подписчиков думают, что ее спонсирует «Декатлон». Когда впервые приезжаешь в Нью-Йорк, то кажется, что ты попал в знакомые кинодекорации, а в «Декатлоне» у Жерома возникало чувство, будто он попал в инстаграмные сториз своей подруги. По дороге в отдел бадминтона Таня сказала, что собрала комплект спортивной экипировки всех четырех декатлоновских брендов: футболки и куртки Kalenji, шорты Domyos, походные ботинки Quechua и зальные кроссовки Artengo.

«Вот эти довольно неплохие», – сказала она и показала на массивные мужские кроссовки ценой почти восемьдесят евро. Жером взял лилово-голубой кроссовок и рассмотрел его. Он догадывался, что в нем нравилось Тане: кроссовок напоминал одновременно внедорожник и космический корабль, что-то в стиле новомодных и жутко дорогих кроссовок «чанки». Жерому эта модель показалась тяжеловатой. «Я не уверен, что мне вообще нужны зальные кроссовки».

«Наверное, там можно будет взять напрокат у сквошеров». Таня как-то упомянула, что в TiB у парка Хазенхайде нет площадок для сквоша, но слово «сквошер» больше подходило для того, чтобы напугать Жерома перспективой аренды кроссовок, чем «теннисист» или «бадминтонист». Жером примерил кроссовки и купил их. Это была модель Shadow Spirit марки Babolat.



Во время игры Таня сказала, что у Жерома талант. Роза и Макс были идеальной парой соперников, потому что Макс играл примерно так же неумело и азартно, как Жером, а Роза примерно так же усвоила уроки с «Ютьюба», как Таня. Таня и Жером сыграли вместе два гейма, один проиграли, второй выиграли. В игре двое мужчин против двух женщин Максу с Жеромом удалось на морально-волевых качествах набрать одиннадцать очков, четыре из которых они получили в результате ошибок Тани при подаче.

После душа они все вместе пошли в парк Хазенхайде и купили в киоске в центре парка, в так называемом «Заячьем баре»[18], по радлеру[19] в коричневых стеклянных бутылках. Жером подумал, что волосы Тани ему больше всего нравятся мокрыми. В TiB она не высушила их феном, но вероятность простудиться на теплом ветру в этом парке стремилась к нулю. По дороге домой Таня кивнула двум знакомым, совершавшим пробежки. Бегуна звали Марк, он занимался постпродакшеном веб-сериала «Паноптикум 2.0»; по утверждению Тани, Жером уже виделся с ним в ноябре и сейчас просто не узнал его в спортивном костюме; бегунью звали Леони, она была подругой подруг. Она бежала удивительно быстро и была довольно симпатичная. Жером предпочел промолчать об этом, у него сложилось впечатление, что Таня и так прекрасно разбирается в привлекательности женщин из своего окружения. Неожиданно Таня взяла его за руку. Им навстречу шел мужчина с коляской, мускулистый тип в светлой рубашке с закатанными рукавами. Таня поздоровалась с ним на ходу, тип поздоровался с Таней, пристально осмотрев Жерома.

«А это что за папаша?»

«Не думаю, что он на самом деле папаша, – ответила Таня, – это скорее арендованный ребенок… Его зовут Янис. Он недавно разбил сердце Амели».

«Роскошная татуировка, – съязвил Жером. – А в Берлине остались тридцатилетние люди без татуировок?»

Он знал, что Тане татуировки не нравились так же, как и ему. Она обняла его за талию. Жером ответил аналогичным жестом.



Вечером они напились. Они съели совместно приготовленное блюдо из риса и решили с помощью лонгдринков продлить эйфорию, оставшуюся от спорта. Амели, которая собиралась прийти, внезапно отказалась, зато пришли Бен и Селия. Между напитками все вдыхали с ключей от почтового ящика маленькие порции кетамина, привезенного Жеромом из Франкфурта. Таня нахваливала кетамин, говорила об ощущении high fidelity, а Жером пояснил, что это так называемый палочный кетамин, который работает скорее как галлюциноген и мало действует на ноги. Жером ощущал забавный сдвиг в сознании, остальные тоже были в прекрасном настроении, но никто не порывался пойти в клуб. Они просто вышли под кайфом на улицу и стали заходить в случайные бары, сначала в слишком ярко освещенную «Поляну», где рядом со стойкой стояло живое дерево, потом в «Елки», где не было дерева, но было слишком накурено. Последним был «Лайдак», бар на Боддинплац, вроде бы популярный у антинемцев[20]. Жерому помнилось, что Бен и Селия когда-то интересовались движением антинемцев. Жером, старший за столом, почти ничего о нем не знал. Он полагал, что антинемцы – какая-то разновидность антифа, а антифа – это такие спортсмены в черном, которые бьют нацистов, когда возникает необходимость. Чем дольше длились десятые годы, тем толерантнее становился Жером к существованию антифа. В конце концов, они поставили перед собой более-менее нормальную цель, и если они не занимаются миссионерской деятельностью, то Жером ничего не имеет против них. Он решил всё же признаться, что ничего не знает об антинемцах, и спросил, кто это такие. Таня попробовала объяснить: «Они против немецкого государства и за Израиль. Они коммунисты, но не антикапиталисты, потому что в антикапитализме всегда может крыться антисемитизм. Можно сказать, что они очень зациклены на истории. Они считают, что Германия не может существовать после Второй мировой войны». Закончив, она спросила остальных: «Правильно?» Однажды Таня сказала, что не хочет занимать какую-то политическую позицию, потому что ей кажется, что если она сделает политический выбор, то утратит способность писать истории с непредсказуемым финалом. После множества одобрительных рецензий на ее книгу Тане предложили вступить в ПЕН-клуб. Таня отказалась, и Жером понимал почему. Он и сам испытывал дискомфорт, когда его просили поставить свое имя рядом с другими именами под какой-нибудь петицией, даже если он поддерживал ее на сто процентов. Сейчас ему было чрезвычайно интересно слушать рассуждения Селии и Бена об антинемцах, потому что наступило состояние отчуждения, типичное после кетаминового кайфа. Жерому нравилось это состояние, длящееся обычно не больше двух часов, хотя он ни в коем случае не назвал бы его очень приятным. Селия сказала, что сейчас у антинемцев есть два течения: догматизм и прагматизм. Бен возразил, что многие антинемцы сейчас просто дезориентированы. Жером сказал, что это, может быть, и хорошо, что в антинемецком движении что-то меняется. Бен согласился с ним.



Последнее воскресенье апреля принесло температуру выше двадцати пяти градусов и мучительное похмелье. Таня чувствовала себя не лучше, и Жером считал это справедливым. Он знал, что виноват не палочный кетамин, а порция риса после занятия спортом, слишком маленькая для употребления такого количества напитков. К счастью, в ванной у Тани имелась половина упаковки «Ибупрофена-400». Таня сначала пошла поблевать, а потом приняла таблетку, Жером же неверно оценил свое положение: он сначала принял таблетку, а потом блеванул. Таня приложила ему ко лбу влажную тряпочку и сказала: «Последний день моих двадцатых». Жером, который не забывал о том, что после отступления боли они проведут прекрасный вечер, парировал: «Не бойся. В тридцатые такого больше не будет».

Запланированный поход в кино не состоялся. Вместо этого Таня отвела Жерома в закусочную под названием «Бургерная since 2015», где они заказали две порции кудрявой картошки, датские хот-доги и лимонад. Жером еще до того почувствовал себя лучше, а после еды испытал почти блаженство. Амели, подруга Тани, написала сообщение с вопросом, может ли она зайти около двенадцати, чтобы уже чокнуться за именинницу, у нее, мол, хорошее настроение, но Таня попросила ее сохранить запал до следующего вечера, и Жером испытал облегчение. Он хотел побыть с Таней вдвоем, в ее квартире, балкон которой теперь казался Жерому местом с лучшей в Берлине энергетикой. Когда дата перескочила на 30 апреля и Таня Арнхайм завершила свой тридцатый год жизни, голый Жером Даймлер лежал на ней и крепко ее обнимал. Они переспали в какой-то новой манере, как ему показалось. Акту сопутствовала некоторая летаргия, выбор в пользу абсолютного замедления и демонстративной близости. В том, что они кончили одновременно, не было ничего необычного, но Жером тем не менее мысленно дополнил свою энергетическую теорию. Какое-то время он не открывал глаза и ни о чем не думал. Потом поздравил Таню с днем рождения и поцеловал в пяти местах на лице.



Спустя примерно десять часов он первым выбрался из песочных простыней, сервировал завтрак и разместил посередине стола свой ноутбук. Таня укрылась с головой и не шевелилась. Жерому вообще казалось, что она может спать сколь угодно долго, что было, возможно, одной из причин, почему она так молодо выглядела.

Жером поставил капать фильтр-кофе и пошел в душ. В ванной он надел свежую футболку и обработал подмышки дезодорантом. Когда он вышел из ванной, Таня стояла перед кухонным столом и смотрела на его ноутбук. На экране мелькала бесконечная анимированная заставка сайта tanja-arnheim.space.

«Кликни, – сказал Жером, – потом всё будет понятно».

«Но это еще не в сети?»

«Конечно нет! Но если тебе понравится, то нужно будет только заполнить несколько текстовых полей, и можно будет загружать».

Жером держался в шаге от Тани, пока та кликала на анимацию и блуждала по плашкам с цитатами и фотографиями. Жером добавил туда частично личные фотографии, частично скриншоты из инстаграма Тани, частично произвольные тексты, частично цитаты из «Паноптикума 2.0». Он налил Тане чашку кофе и спросил: «Как насчет омлета?»



За завтраком Таня казалась растерянной. Что-то на сайте ее категорически не устраивало. Чтобы успокоить ее, Жером сказал: «Это всего лишь первый проект. Мы можем всё поменять».

Вдруг Таня сказала: «Наверное, мне всё нравится…»

Жером удивился и промолчал.

«Нет, серьезно. Такое чувство, что я думаю о себе самой, когда думаю об этом сайте».

«Он не кажется тебе слишком стерильным?»

«Стерильным? Нет. Очень даже игривый для тебя».

«Слишком игривый?»

Таня покачала головой. Она встала, обошла стол и села Жерому на колени:

«Спасибо».

«Завтра посмотри еще раз свежим взглядом».

Таня кивнула:

«Я в какой-то момент обиделась на тебя…»

«За что?»

«Мы уже сто лет не обсуждали сайт. И сейчас меня шокировало, что ты так точно прочитал меня. Как будто тайком всё разнюхал… – Она поцеловала его в щеку. – Good job!»



Тридцатое апреля было солнечным днем. Таня решила отменить бронь в Diener Tattersall и пригласить гостей в сад пиццерии «Мазаньелло». Днем Таня сама зашла в пиццерию и забронировала несколько столиков на четырнадцать человек; Жерому показалось, что у нее приняли такую бронь только потому, что занимавшийся этим вопросом официант уже много раз обслуживал Таню и был немного влюблен в нее.



Вечером в саду пиццерии они снова увиделись с Розой и Максом, с Селией и Беном, с Амели, с сестрой Тани Сарой, с Лукой и Эрзаном – это всё были подруги и друзья Тани, уже знакомые Жерому. Остальным четырем гостям он представился. Таня пригласила только тех, с кем встречалась за прошедшие двенадцать месяцев чаще двух раз и при этом хорошо провела время. Насколько было известно Жерому, среди присутствовавших мужчин не было бывшего партнера Тани, хотя что касается Тедди, тощего черного американца, то дружба с ним, как предположил Жером, скорее всего началась как роман. Жером именно так интерпретировал немного скованное объятие Тани и Тедди. Жером решил подружиться с Тедди. Мужчины, которым нравятся одни и те же женщины, всегда могут хорошо поладить, вот только большинству мужчин не хватает ума, чтобы в подобной ситуации выказать взаимную симпатию.

Казалось, что никто не собирается как следует отметить Вальпургиеву ночь[21], большинство гостей словно устали от прошедших выходных, хотя это могла быть личная проекция Жерома, который, прислушиваясь к себе, всё еще ощущал последствия субботнего вечера. Народ заказывал вино и пиво, просекко и апероль. Сара накрасилась ярче всех, и Жером подумал, что за этой маской она пытается скрыть свое душевное состояние. Сара спросила, как Жером провел берлинские выходные, и он перечислил все пункты программы. Рассказал о китайском ресторане, о пьянке в субботу, о чайных церемониях, о бадминтоне и о воскресном похмелье. Он умолчал только о сексе с ее сестрой. Со своей стороны, Сара явно не горела желанием рассказывать о событиях своих выходных, она то ли стеснялась их, то ли считала все события в принципе бессмысленными. Когда Жером уже не ждал, что Сара что-то расскажет, она вдруг сказала: «Я сейчас работаю над сценарием по итогам второго курса. Это короткометражка. Тяжело идет. Мучаюсь, мучаюсь, но не нахожу подхода к главной героине».

«А кто у тебя главная героиня?»

«Более-менее я сама».

«Наверное, это трудная задача», – сказал Жером, хотя на самом деле он не видел тут особых трудностей. Напротив, ему казалось естественным и нормальным ориентироваться на себя в создании главного героя.

«Это неправильный подход для короткометражки. У тебя нет времени, чтобы показать персонажа, – сказала Сара решительным тоном, без нотки отчаяния. – Я заменю главную героиню». В этот момент она напомнила Жерому Таню, и он подумал, что, наверное, их мать тоже говорит такими безапелляционными фразами. Пламя неопровержимой и безупречной ясности – наверное, это был эффект Арнхайм.

Тедди, сидевший наискосок от Жерома, последние два года жил в Нойкёльне и изучал искусство и медиа в университете искусств. Жером подумал, что тоже выбрал бы эту специализацию, если бы решил снова учиться, или же юриспруденцию. Он одинаково хорошо ладил и с художниками, и с юристами. Жером спросил Тедди, который был моложе его на семь лет, о своих работах, и Тедди похвалил сайт, который Жером оформил для дюссельдорфского модного лейбла ComprondeVT. «Do you wear Compronde?»[22] – спросил Жером, на что Тедди рассмеялся: «It’s way too expensive for me… but I like some of their pieces»[23]. – «Same here»[24], – ответил Жером. У него было две вещи от Compronde, которые он получил от владельцев лейбла в качестве гонорара: нейлоновые штаны с узкой застежкой на пуговицах внизу штанин и длинная белая флисовая кофта с логотипом бренда на спине. Жером показал Тедди фотографии штанов и кофты, Тедди знал эти вещи, и они ему очень нравились. Теперь у них был отличный контакт. Жером восхищался Таней, которая за время ужина трижды пересела и поговорила с каждым гостем, при этом ни секунды не суетясь. Жерому казалось, что она непрерывно начинает интересные разговоры. Почти все гости упомянули, что с нетерпением ждут появления ее сайта, это немного смущало Жерома. Мир Тани был в полнейшем порядке, подумал он, и было приятно принадлежать к нему.

В какой-то момент Таня сидела всего через два стула от него, рядом с Амели, которая держала в руке бокал «Рамазотти». Жером услышал голос Амели: «Пожалуй, в этот раз я прощу Яниса. Он был таким милым в последние дни».

Таня сказала, что видела Яниса с коляской в парке Хазенхайде. Амели кивнула: «Да, это его сын. Барнабас. Ему через две недели исполняется два года».

Жером поймал себя на том, что перестал слушать Тедди, Тедди это тоже заметил, но, кажется, не обиделся.

Амели спросила:

«Всё в порядке, Таня?»

«Да, конечно… а ты знакома с матерью?»

«Он показывал мне фотки. Они расстались еще до рождения ребенка. Но у них довольно классные отношения. Янис проводит с Барнабасом три дня в неделю. Остальное время работает над диссертацией. В принципе, неплохой распорядок».



Компания из восьми человек – Сары и Тедди уже не было с ними – завершила вечер в круглосуточном баре Schlawinchen[25]. Жером видел, что Амели была в необычно приподнятом настроении. Она встала у музыкального автомата и потребовала от всех делать заявки. Таня ничего не хотела, и Жерому показалось, что нужно позаботиться о подруге. Она выглядела усталой. Она отказалась и от дорожки кокаина, которой предложил поделиться Бен, и от водки, которую заказала для всех Амели. Таня и Жером ушли из бара первыми. По дороге домой Жером восхищался прекрасной атмосферой вечера, восхищался открытостью Тедди, восхищался непринужденным и благородным общением Тани с гостями, потом он стал восхищаться всем жизненным проектом Тани, ее подругами и друзьями, ее стилем, искренностью и аурой. Таня сказала: «Извини, ты не мог бы помолчать? По-моему, вечер был довольно неприятный. Скорее спать».

7

«Какое-то помутнение. Жером вдруг начал меня раздражать. Я надеялась, что за ночь пройдет. Но наутро стало только хуже».

Таня и ее мать иногда разговаривали на волнующие их темы. С тех пор как Тане перевалило за двадцать, они старались общаться как подруги. Когда Таня приезжала в Киль, они обычно ходили вдвоем в кафе или в кино. Но в нынешней ситуации, которую Таня назвала чрезвычайной, она хотела прежде всего воспользоваться профессиональными знаниями матери как терапевтки. И вот Улла отвела ее в свою мультимедийную комнату, находящуюся на первом этаже трехэтажного дома. Улла сидела на темно-сером диване, очень жестком для теледивана, а Таня – на медно-красном ковре, который раз в год, в октябре, подвергался профессиональной чистке. Таня еще в детстве любила сидеть на этом ковре, играть в Nintendo или читать, а сейчас она рассказывала.

«Я вдруг перестала понимать, что мне с ним делать… Жером сразу это почувствовал и физически дистанцировался. Не помню, чтобы со мной когда-то было что-то похожее. На Макса я часто ругалась, но по отношению к нему я никогда не ощущала такого бессилия. Не могу сказать, что я разозлилась на Жерома. Мне просто вдруг потребовалось побыть одной». Таня чувствовала, что говорить ей труднее обычного, все слова казались очень стереотипными. Таня задумалась, сумеет ли она в ходе регулярных сеансов терапии освоить тот пациентский стиль, который был знаком ей по некоторым подругам и друзьями, и не пригодится ли этот стиль для ее прозы. Потом она вдруг осознала, что частично уже использовала такую риторику, все эти границы, пространства и темы, в «Паноптикуме 2.0» и что сейчас нужно срочно отставить подобные термины.

Улла спросила:

«И Жером безропотно уехал?»

«Мы почти не разговаривали».

«А потом вы общались?»

«Он написал мне…» – Таня вытащила телефон из кармана штанов.

«Мне не обязательно читать его сообщение».

Таня взглянула на мать. В том, что ее мать уже десятки лет в рамках своей профессии сидела и задавала вопросы, было что-то абсурдное. «I know, – сказала Таня и зачитала текст Жерома: – „Сегодня это было более чем странно. Мои дела не очень. Напиши, когда разберешься с собой“. Наверное, он был еще в поезде. А потом написал еще: „Пожалуйста, извини меня, если я сделал что-то плохое. Вот только ума не приложу, что именно. Если это сайт – просто забудь“. Я ответила через одиннадцать минут: „Я сейчас ничего не соображаю. Я напишу тебе. Наверняка это моя проблема. Мне ужасно жаль“».

Когда Таня прочитала свое сообщение, оно ей неожиданно понравилось. В принципе, совсем неплохо написано.

«В тот момент ты и не могла больше ничего сделать, – одобрила Улла, – а сейчас какие у тебя мысли в связи с Жеромом? Ты скучаешь по нему?»

«Сейчас мне было бы невыносимо увидеться с ним. Но я скучаю по моментам, когда мне нравилось думать о нем». Да, возможность в любой момент пообщаться с Жеромом и запланировать следующую встречу надолго наполняла ее радостью и давала ощущение стабильности. Сейчас она не хотела общаться с ним, и это ее подавляло. «Я чувствую себя подавленной», – сказала она.

«А ты смотрела сайт после того, как он уехал?»

Таня покачала головой:

«Это тут ни при чем».

«Почему ни при чем?»

Таня снова взяла в руки телефон, словно собираясь открыть сайт, но в этом не было никакой необходимости. Она прекрасно помнила анимированную заставку со своей подписью, цитаты и картинки, подобранные Жеромом. Она сказала: «Сайт на самом деле вполне милый».

«Ты не чувствуешь чрезмерной опеки со стороны Жерома?»

«Нет».

«Почему же тогда тебе хочется оттолкнуть его?»

«Я не хочу его отталкивать», – ответила Таня.

«Просто хочешь побыть одна?»

Таня глубоко вздохнула.

«Да».

«У тебя есть кто-то другой?»

«Почему ты спрашиваешь?»

«А разве это не логичный вопрос?»

Таня занервничала. Улла выдержала ее взгляд.

«Возможно, есть человек, который меня немного интересует. Но на самом деле он мне не нравится».

Улла молчала.

«К тому же в него влюблена моя подруга».

Улла молчала.

«Но я знаю, что нравлюсь ему».

Улла сказала:

«Признайся, что тебя это волнует».

«Он меня напрягает».

«Но тебе льстит, что ты ему нравишься».

«Возможно».

«Ты бы хотела переспать с ним?»

«Мам!»

Таня уже много лет не обращалась к матери «мам».

«Я спрашиваю как терапевт, а не как мама».

Таня давно заметила, что матери нравилось, когда она обращалась к ней не по имени. Но Таня обращалась по имени.

«Может быть, сделаем перерыв?»

«Чай или кофе?» – спросила Улла.

«Воды», – ответила Таня.