От дыма щиплет глаза, пересыхает во рту, и я кашляю. Если Чипо хочет остаться здесь, он имеет на это полное право. А мне нужно спасать скафандр, поэтому я ухожу.
— Эй! Пусти!
О нет, он его порвет! Почему он это делает? Чипо вцепился зубами в штанину моего скафандра и тянет изо всех сил, продолжая пятиться. У меня даже нет скотча, чтобы починить скафандр, если он порвется.
Я отталкиваю Чипо ногой, но из-за дыма уследить за ним сложнее. Маска ковбоя больше не защищает, и мои легкие начинают гореть.
Решать нужно быстро. 2 × 9 = 18, 3 × 9 = 27, 4 × 9 = 36. Я иду вперед, чтобы ткань скафандра не повредилась под клыками Чипо. Он пятится по мере того, как я наступаю, и заводит меня в спальню.
Там в своей кроватке спит младенец.
Скафандр, собака, младенец, а рук всего две. Дым с каждой секундой становится гуще, мне нужно выбирать, «и не мешкая», как сказала бы мама.
Чтобы принять объективное решение, при анализе ситуации нужно руководствоваться рациональными критериями. Какова разница между процентной вероятностью отыскать такой же скафандр и такого же ребенка? ДНК склоняет выбор в пользу ребенка. Но это может быть не тем критерием, по которому стоит делать выбор. В «Рамми»
[32] сбрасывают карту, которая не пригодится в дальнейшем развитии игры. А что толку от ребенка?
Яро
Отвести взгляд от озера его заставляют раздающиеся вдалеке крики. Валит дым, сверкают мигалки пожарных машин. Странно. Наверное, он о чем-то задумался — о девушке из поезда, может быть, раз не слышал сирены.
Яро обеспокоенно встает с лавочки на самом краю пирса. Старушка, сидевшая рядом с ним и кормившая чаек, сдержанно ему улыбается. Два часа, вместе проведенные на одной лавочке, уже позволяют вежливо попрощаться друг с другом.
Редкие туристы прогуливаются по пирсу; курортники на время покинули свои термальные ванны, чтобы увидеть знаменитое озеро, со дна которого далеко-далеко-далеко отсюда выкачивают горячую термальную воду. Все уступают дорогу Яро, будто чувствуя, что он очень спешит. Медиумы они, что ли.
Яро прекрасно известно, что у страха свой запах, и не только потому, что ты обделался в штаны, так как лодка рискует перевернуться, сдуться или сломаться посреди океана. Дым поднимается над деревьями там, где стоит их дом. К черту правило «оставаться незаметным» — Яро бежит со всех ног.
Жители дома, обитатели квартала и просто зеваки стоят на улице, отделенные от горящего здания приличным расстоянием и полосатой красно-белой лентой, наспех натянутой полицейскими, чтобы пожарным не мешали работать. В фильмах языки пламени лижут стены, штурмуют этажи. Но сейчас из разбившихся окон по большей части валят клубы черного дыма. На стоянке в руках двух пожарных бьется и кричит женщина, а они пытаются совладать с ней. Похоже, это соседка.
Черт, черт, черт, черт, только не это, это невозможно, там же все полыхает. Где Алистер? Не остался ведь он взаперти повторять теоремы, задыхаясь в дыму? Нет, он не мог так поступить, он, конечно, идиот, но не до такой же степени.
Яро оглядывается. Алистера нет ни среди жителей дома, ни среди толпы зевак. Его нет ни на стоянке, ни на детской площадке. Его здесь нет, его нет нигде. Что за дебил, ну что за дебил!
Длинные рукава, протянутые от пожарного гидранта, выплевывают струи воды, совершенно нелепые по сравнению с размерами дома. Это как наполнять бассейн из водяного пистолета. Каждую змею рукава держат по трое пожарников, и давление изнутри заставляет их упираться ногами в землю, чтобы устоять на месте. Но огонь, вошедший в силу, не так-то просто укротить.
Незаметно, как это может сделать только Яро, он огибает дом и проскальзывает под полосатой красно-белой лентой. Входит через контейнерную площадку и чуть не задыхается. Он снимает свитшот, оборачивает его вокруг головы, пряча рот и нос и оставляя щелочку для глаз. Стены подъезда уже почернели от пламени, коврик расплавился, и огонь поднимается по стенам, хотя бетонная лестница пока еще держится молодцом.
В подъезде жарко, как в печке. И идиот в этой истории вовсе не тот, о ком так думают. Нужно быть вконец отбитым, чтобы войти в горящее здание. Еще чудеснее будет, если окажется, что Алистер уже давно снаружи, прогуливается по берегу озера и смотрит на уточек!
Если бы Яро знал наперед, он выбрал бы кеды на толстой подошве, а не эту туфту с тонким и плоским, как блин, основанием. Он взбирается по ступенькам, не перепрыгивая через одну, как намеревался, а наступает на каждую, интуитивно щадя свои легкие, которые и так сжались до предела. Он ни о чем не думает, в голове пусто — перед глазами только образ Алистера, запертого наверху.
Жар становится невыносимым, и Яро чувствует, как сердце сдавливают первые ростки паники. Он встречает Алистера на лестничной клетке второго этажа.
Черт, черт, черт, черт, он здесь, со свертком одеял в одной руке и Чипо в другой. Яро чувствует неимоверное облегчение, но выражать его сейчас некогда.
— Давай сюда собаку, так мы спустимся быстрее! — говорит он.
Яро cклоняется над животным, дряблое тельце которого скользит в его потные руки.
— Да он мертв, чувак! Почему ты спасаешь мертвого пса?
Его вопрос стоит ему приступа кашля. Яро поправляет соскользнувшую с лица кофту.
Он берет собаку, опускает ее на раскаленный, покрытый сажей пол и едва успевает взять у Алистера одеяльный сверток, который тот ему протягивает. На пододеяльнике водят хороводы разноцветные слоники. Он тут же вспоминает о женщине, которая кричала у подножия здания. Ему не нужно раскутывать ребенка, чтобы понять, что это малыш из квартиры напротив.
Алистер снова начинает подниматься по лестнице в пекло. Яро хватает его за футболку, чтобы остановить.
— Выход в другой стороне!
— Мой скафандр.
— Мы уходим.
Яро сгибается пополам в сильном приступе кашля. Дышать трудно не только из-за дыма, но и из-за жара. Алистер говорит сквозь тряпку с уточками:
— Я пойду за ним.
— На это нет времени, — отвечает Яро.
— Я пойду за ним.
— Да ничего с ним не случится, — настаивает Яро, задыхаясь. — Пожарные льют тонны воды, твой скафандр только слегка промокнет. Потом его заберешь.
Алистер пытается высвободить свою футболку из хватки Яро, но его тоже сотрясает кашель. Яро держится молодцом, сжимая одну руку на хлопковой футболке, а другую — на коконе со слониками. Со лба пот стекает прямо в глаза, их выедает дым, и он с трудом держит их открытыми. Вытирая лицо свитшотом и закрывая им рот, Яро прекрасно осознает, что это вряд ли защитит его от витающих в воздухе вредных химических испарений.
— Пожарные одолжат тебе свою лестницу, — говорит он.
Какое облегчение он чувствует, когда Алистер наконец соглашается последовать за ним! Оба слетают по ступенькам. Яро прижимает к себе ребенка, пока Алистер, обернув руку футболкой, тянет за металлическую ручку подъездной двери, прожигающей ткань.
Пожарные бросаются к ним и отводят на безопасное расстояние. Яро поднимает одеяльный сверток и, вдохнув чистый воздух полной грудью, кричит молодой мамочке:
— Ребенок, ваш ребенок! Он тут!
К нему подходят две женщины в белом — врачи скорой помощи. Но молодая мамочка бесцеремонно расталкивает их, хватает сверток, который Яро ей протягивает, и опускается на колени, открывая невредимое личико своего малыша. Младенец тут же принимается плакать. Яро падает рядом. Он тоже чувствует, как его переполняют эмоции.
Кто-то в толпе начинает медленно хлопать в ладоши. И всего несколько секунд спустя аплодисменты звучат отовсюду. Все взгляды и камеры смартфонов направлены на Яро, ребенка и его мать.
Но Яро следит за Алистером, не обращая на них внимания.
Парень отходит от женщин в белом, которые хотели отвести его к машине скорой помощи. Вместо этого он направляется к красному грузовику, чтобы поговорить с начальником пожарной бригады. Тот выслушивает его и качает головой в таком решительном отказе, что Алистер замирает, как пыльным мешком ударенный. Нет, он не отдаст приказ разложить лестницу. И не станет рисковать жизнями пожарных ради какого-то скафандра. И да, теперь, когда Алистер вышел из пекла целым и невредимым, ему запрещено туда возвращаться.
Алистер отходит от него мелкими шажками, как ребенок, столкнувшийся с ужасным монстром.
Яро не сводит с него глаз.
Что он теперь предпримет? От этого парня можно ожидать чего угодно!
Оставив ребенка с матерью, Яро бросается к нему. Двое пожарных тоже приближаются, чтобы взять его в клещи и помешать ему вернуться в горящее здание, если он все-таки на это решится.
— Все будет хорошо, чувак, не парься, мы что-нибудь придумаем.
Яро успокаивающе похлопывает Алистера по плечу, но тот оборачивается к нему с таким ужасом и паникой в глазах, что Яро вздрагивает.
— Мой скафандр.
— Ничего страшного, найдем другой. Давай-ка присядем.
Яро тянет его к пожарной машине, в кузове которой сквозь открытые двери видны носилки. Алистер упирается, и они в конце концов садятся на обрамляющий стоянку низкий парапет. Алистер молча поднимает руку на уровень глаз и шевелит пальцами.
— Болит? — спрашивает Яро.
— Нет, просто проверяю, не пригрезилось ли мне это. Я смотрю на свои руки два раза. Если во второй раз что-то поменялось, значит, мне это снится.
— Ну, мне не нужны руки, чтобы знать, что это нам не пригрезилось. Скорее, уж прикошмарилось.
Яро достает из кармана вибрирующий телефон.
Мобильник не пострадал, и на экране высвечивается эсэмэска от красотки из поезда.
«Я видела тебя на видео в интернете. Ты с ума сошел — так рисковать своей жизнью! Браво, герой».
— А может, все-таки не прикошмарилось, — говорит он, махнув свободной рукой перед собой. — Девушка из поезда прислала мне эмодзи — сердечко! Это знак. Такими вещами не шутят. Она без ума от меня. Погоди, а о каком видео речь?
Его пальцы порхают над экраном смартфона, пока он пролистывает ленты в социальных сетях. Во Всемирной паутине вовсю обсуждают видео, на котором он с заплаканным лицом, с головы до ног покрытый копотью, кричит матери малыша, что ее ребенок у него.
Не может быть! Он не верит своим глазам. В этот раз он и впрямь кого-то спас!
Яро плачет, но уже не из-за дыма. Он плачет от радости.
— Они думают, что я спас ребенка. О черт, Алистер, ты только послушай: они думают, что я спас ре-бен-ка! Да за такое полагается не только гражданство, а сразу орден Почетного легиона!
Он резко возвращается в реальность, когда Алистер соскальзывает с парапета, чтобы по-турецки усесться на землю. Он продолжает шевелить пальцами перед лицом, но его взгляд проходит сквозь них и упирается в горящий дом. Яро опускается рядом, чтобы похлопать его по спине.
— Ну же, выше нос. В мире полно других скафандров. Тот чувак, который был на фото в твоем журнале. Может, у него где-нибудь в гараже завалялся еще один?
— Филипп Перрен, — уточняет Алистер.
— Да, Филипп Перрен, — повторяет Яро. — Напишем ему письмо. И Песке тоже.
Алистер качает головой. Теперь обе его руки в воздухе, и он смотрит на них так, будто не может поверить глазам. Он медленно опускает их на бедра и замирает. На его похожем на восковую маску лице двигаются только губы.
— Надеюсь, мама хотя бы смогла досмотреть «Жизнь прекрасна».
3
Алистер
В спортзале почти никого не осталось. Мадам Гримм плачет, прижимая к лицу носовой платок; мадам Диас разговаривает с кем-то, уткнувшись в телефон; стоят несколько соседей, которых я не знаю. Молодая мать куда-то унесла своего ребенка. Мадам Диас оставила своего кота при себе. Пожарный спрашивает, нет ли у меня друзей, к которым я мог бы отправиться. Яро отвечает, что нам и в спортзале будет неплохо.
Здесь много места. Потолок очень высоко, потому что к нему нередко улетают мячи. На полу множество разноцветных линий. Кровати тут тоже забавные: на каркас из металлических труб в качестве матраса натянута ткань. Но завтра все закончится, придется уйти. Не хочу уходить.
— Ты же знаешь, что значит «временный».
— Да, но мы могли бы продлить это еще немного.
Яро пожимает плечами и запихивает оставшиеся вещи в свою спортивную сумку. Одежду принесли жители близлежащих домов. А спортивные сумки — женщина из «Народной помощи». Мне досталась черно-оранжевая с обернутым вокруг нее походным ковриком, который можно развернуть и положить на землю, чтобы не пачкать ноги, когда выходишь из душа. Еще они принесли душевые шторки, потому что в раздевалках нет перегородок.
Завтра мне придется уйти, и Яро со мной не пойдет.
— Почему ты не пойдешь со мной?
— Сколько раз ты еще у меня это спросишь и сколько раз мне тебе объяснять? Меня, знаешь ли, это тоже не прикалывает.
Яро достает вещи из своей сумки. Он откладывает в сторону одну футболку, а потом опять утрамбовывает все обратно.
— Тебе бы тоже собраться. Освобождать помещение завтра придется рано.
Дело не только в скафандре. Все мои вещи сгорели вместе с мамой. Компьютеры, ксилофон, трусы, мои книги. О рисунках под кроватью лучше даже не вспоминать, потому что от этих мыслей на грудь будто опускается бетонная плита. Жители близлежащих домов принесли не только одежду, но и книги. Правда, ни у кого из них не было «Критики чистой математики». Один усатый мужчина сказал, что сможет раздобыть для меня профильный учебник по математике за десятый класс. Он так и не вернулся.
— Алистер? Ты слышал, что я тебе сказал?
— Почему ты не пойдешь со мной?
— Прекращай, а…
Завтра люди из медицинского учреждения придут за мной, чтобы отвезти меня в место, где я буду спать и есть, а они смогут меня лечить, потому что я слишком много лет просидел дома взаперти и от этого чокнулся.
— Алистер?
И поэтому мне будет трудно жить в обществе, если не будет этого переходного периода для решения всех проблем с головой и маминой смертью, потому что сгореть в диване — это ужасно, хотя и сгоревший скафандр — это тоже ужасно, но это разные вещи, хотя…
— Алистер!
Не вижу разницы между тем, чтобы сгореть в диване, и тем, чтобы сгореть в похоронном бюро.
— Алистер, перестань делать вид, что не слышишь меня.
— Если соединить середины сторон четырехугольника, получится параллелограмм. Диофантовы множества, состоящие из множеств целых положительных или нулевых решений диофантова уравнения, — это рекурсивно перечислимые множества…
— Алистер, посмотри на меня!
Я смотрю на Яро, он берет меня за руки, сжимает их, и мне становится лучше.
— Я не уезжаю далеко, я буду навещать тебя. Там тебе будет хорошо.
Он врет. Его брови приподняты, а веки слегка опущены, и он трет свой нос. Он врет, чтобы успокоить меня, и мне страшно.
Я не хочу туда.
— И потом, у тебя будет твой новый телефон, мы сможем переписываться.
Мэр уверенно идет к нам, пожимает мне руку. Он потеет — его ладонь немного липкая. Потом пожимает руку Яро.
— Итак, юный обладатель медали города Парижа, похоже, вы родились под счастливой звездой! По поводу вашего вида на жительство: я побывал в префектуре, они свяжутся с вами уже в молодежном общежитии. Комната освободится сегодня вечером. Что касается подработки, то приступаете завтра. Ваш начальник только рад: ему не помешает реклама! Может быть, люди зайдут за покупками в магазин, просто чтобы посмотреть на вас в роли охранника. И все в выигрыше! Директор лицея, кстати, согласился взять вас на следующий учебный год. А с учителями просто договоритесь о том, как будете нагонять программу.
Яро тоже улыбается одними губами, глядя на мэра, но вдруг его глаза начинают искриться. В спортзал только что вошла Дженни и машет ему рукой.
Она наведывалась уже дважды. Она добрая.
Мэр с полуулыбкой кивает мне и уходит. Я прекрасно вижу, как неуютно ему быть рядом со мной, но не знаю почему. Дженни вытягивает шею, чтобы я поцеловал ее в щеку. Девушки всегда так делают, мужчины — чуть реже.
Она что-то говорит, Яро смеется, а потом они уходят.
На потолке огромные металлические несущие балки. Надеюсь, у рабочих, которые их устанавливали, не кружилась голова. У меня она идет кругом.
Яро
Сидя на велюровом сиденье автобуса с аквариумом на коленях, Яро смотрит, как за окном проплывают улицы.
Он должен был приехать раньше, уже неделю тому назад. Алистеру, должно быть, одиноко. Телефон — это все-таки не то. Если бы он вообще отвечал на сообщения!
С персоналом тоже непросто. Что еще за доверенное лицо? Яро не может отвести Алистера на берег озера, если его имя не указано в карточке. Бумажки, все время нужны какие-то бумажки. Неужели мало того, что его обещали официально зарегистрировать? Даже просьбу Сидони отклонили! Что им еще нужно, чтобы разрешить вывести пациента из их больнички? Орден Почетного легиона?
Она здесь. Черт возьми, она здесь. Каждый раз для него это приятный сюрприз.
Яро выходит из автобуса, не спуская глаз с аквариума, который держит в руках. Если ему удастся не уронить его, приключения Немо в озере вместо океана можно будет отложить до другого раза. К тому же на улице ветрено.
Он поворачивается к девушке, которая ждет его в нескольких шагах от автобусной остановки.
Какая же она красавица! Татуировка с собакой-пружинкой блестит на голой коже ее предплечья. Это просто невероятная удача. Вид на жительство, работа, медаль города Парижа, лицей и Дженни. У славы, даже временной, есть свои плюсы. Но Дженни перекрывает собой все!
— Почему ты так смотришь на меня, я что, плохо выгляжу сегодня?
Он смеется, беря ее за руку, и начинает идти по тротуару, локтем прижав аквариум к боку. Дженни такая, она искренняя.
— Ты единорог, а единороги не могут плохо выглядеть, это любой дурак знает.
— Только я не из тех розовых единорогов с радужной гривой, которые питаются небесными маршмеллоу, честно предупреждаю.
— Я знаю, мой любимый сладкий пирожочек.
— Смотри у меня… Не шути так со мной… Далеко нам отсюда до твоего приятеля?
— Пять минут пешком.
— А чтобы к нему попасть, нужно какое-то специальное разрешение?
— Нет, как ты себе это представляешь? Это просто пансионат с медицинским уходом.
— Пансионат для психов. А психов держат взаперти, насколько я знаю.
— Ты же видела Алистера, он не псих, ему просто нужно время, чтобы адаптироваться.
Приблизившись к зданию, Яро осматривается. На стоянке еще нет машины Жоржа, значит, Сидони запаздывает. Совесть снова начинает нашептывать. Он просто обязан был прийти раньше. Неделя может показаться очень долгой. Да, с работой дни пролетели быстро, а еще нужно было встречаться с Дженни и хоть как-то обустроиться в своей комнате.
И все же следовало выкроить время и хотя бы забежать поздороваться.
Входя в здание, Яро крепче сжимает руку Дженни. С ней он чувствует себя сильнее.
Кто-то из персонала показывает им дорогу к столовой, в которой сейчас собрались пансионеры. Яро замечает Алистера, стоящего рядом с одним из столов. Он подходит к нему и кладет руку на плечо.
— Как же я рад тебя видеть!
Алистер не сводит глаз с обклеенной обоями в цветочек стены, усыпанной дырками от кнопок.
— Ты как? — спрашивает Яро.
— В 15:30 начинается полдник, но я всегда жду, когда наступит 15:31, чтобы сесть за стол.
Он опускается на один из безликих стульев с деревянными спинками и сиденьями, держа спину и голову прямо.
Яро выдвигает из-за стола еще один стул для Дженни, а потом сам садится за стол.
— Я всегда знал, что ты бунтарь, чувак. Поэтому и принес тебе кое-что особенное.
Яро подталкивает золотую рыбку к Алистеру. Аквариум со скрипом скользит по обеденному столу. Все пансионеры вокруг них оборачиваются, чтобы посмотреть, что происходит. Один Алистер никак на это не реагирует.
— Дженни назвала его Немо. Это золотая рыбка, но типа акулы, понимаешь? Как думаешь, ему будет хорошо в твоей комнате?
— Здесь люди. Слишком много людей. Мне одиноко.
Яро смотрит на Алистера, не зная, что сказать.
Его друг так и сидит неподвижно, зажав ладони между коленями. Он слегка сгорбился, пока отвечал. У него появились круги под глазами, заострились черты лица. Алистер кажется таким хрупким, что за него страх берет. Страдание неотступно витает в воздухе, как навязчивый запах.
Что он может сказать? Даже у совести, которая так спешит обычно засыпать его упреками, не находится слов, и ее рыдания стихают.
Яро достает из рюкзака книгу, завернутую в подарочную бумагу в цветочек.
— Держи! У меня для тебя есть еще кое-что. Это тебе понравится, обещаю.
Он протягивает подарок Алистеру, но тот не спешит брать его в руки, и Яро приходится положить книгу на стол.
— Спасибо вам, вы очень милы.
Обращение на «вы» бьет по сердцу Яро больнее, чем худшее из оскорблений. Алистер не двигается, подарок остается лежать на столе.
— Так ты откроешь его или это придется сделать мне? — восклицает Яро с притворным энтузиазмом.
Алистер начинает аккуратно отклеивать скотч, чтобы не порвать бумагу, а Яро снова берет Дженни за руку. Иногда нам нужна гавань, чтобы нас не унесло волнами в открытое море.
Повисает тишина, удручающая тишина, которая окружает беспомощные семьи в домах престарелых. Тишина, которая заставляет тех, кто ее слышит, желать, чтобы все поскорее закончилось.
Последняя полоска скотча отклеивается, бумага разворачивается, и Алистер шепотом читает название книги.
— «Критика чистой математики».
Он не улыбается, не плачет, не добавляет ни слова к прочитанному. И кладет книгу обратно на стол.
— Раньше у меня была похожая.
— Не говори глупостей. Это та самая, слово в слово! Почитай, сам увидишь.
Яро бросается открывать книгу на первой странице, но тут появляется Сидони. На несколько мгновений ее глубокий, теплый голос погружает столовую в странную чувственную атмосферу.
— Привет, друзья!
Она подходит и в самый последний момент вспоминает, что обнимать Алистера не следует.
— Ах да, ты же не любишь всякие душевные излияния! Ну, как тебе твой новый дом? Ты уже завел друзей? По-моему, здесь неплохо!
Она обводит глазами столовую, и под ее взглядом все вдруг начинает казаться не таким мрачным.
— Ну, дизайном тут, конечно, не пахнет, но у себя дома я тоже прекрасно без него обхожусь. Так о чем вы тут говорили? Ты в курсе насчет пьесы, Алистер? Или Яро заскромничал? Мы репетируем «Сирано», и, надо признать, у него талант. Не такой, как у Жоржа, конечно…
— Меня обсуждают у меня за спиной?
Теперь уже Жорж пересекает столовую и подходит к остальным.
— Простите за опоздание, не смог близко припарковаться! Ты, наверное, хочешь знать, что я здесь делаю, Алистер… Я здесь не как инспектор из Пенсионного института, а как влюбленный юноша. Ты ведь знаешь, говорят, любовь с первого взгляда как гром среди ясного неба. Но для меня Сидони — это солнце.
Он наклоняется над плечом Сидони и шепчет ей на ухо:
— Ведь так, солнышко?
Она смеется, но продолжает говорить:
— Ты должен прийти на премьеру, Алистер. Уверена, тебе понравится.
Дежурная подкатывает свою тележку к их столику и перебивает Сидони:
— Ну, что наш крепыш будет пить со своими гренками? Горячий шоколад или клубничный сок?
Взгляд Алистера устремляется сквозь женщину с тележкой, которой ее блузка пятьдесят шестого размера явно мала. И упирается в одно из окон столовой, расположенных слишком высоко, чтобы в них было видно что-нибудь, кроме неба.
— Горячий шоколад, — не дожидаясь ответа, решает дежурная и наливает коричневую жидкость в стеклянную кружку. — Это его согреет. Дело, конечно, к весне, но сейчас погода уже не та, что раньше. Он не согласен?
— Почему вы разговариваете с ним как со слабоумным? — спрашивает Яро. — Прекратите изображать тут ассистентку Алена Делона!
Никак не показав, что услышала его замечание, женщина обращается к Дженни:
— Полдники рассчитаны только на пациентов, но, если проголодаетесь, на входе, возле администрации, есть автоматы с напитками и сладостями.
Тележка едет дальше, увлекая за собой дежурную. Яро провожает ее взглядом и подпрыгивает, встретившись глазами с Алистером.
— Я хочу домой.
— Ты же знаешь, что это невозможно, дом сгорел.
— Тогда я хочу к тебе домой.
— Это нереально, чувак. Это студия: кухня, спальня, гостиная — все в одной комнате. И потом, я же тебе не отец и не брат, понимаешь?
— Понимаю. Тебе хватает своих друзей, тебе не нужен еще и я.
— Ты о ком?
— Дервиш, Форрест, Шерлок… Может, есть и другие.
Яро разглядывает Алистера, не зная, шутит он или нет. Но его понурый вид не оставляет места сомнениям. Прежде чем Яро успевает открыть рот, чтобы все объяснить, Алистер встает, оставляя аквариум, книгу и гренки на столе, и уходит в свою комнату.
Бедняга, сердце разрывается смотреть, как он уходит вот так. Да что они делают с людьми в этом пансионате, кроме того, что запирают их и пичкают шоколадом?
— Так продолжаться больше не может. Он здесь несчастен! Надо пойти и поговорить с главным.
— И что ты скажешь? — спрашивает Сидони. — Мы ничего не можем сделать.
— Идите, придумайте что-нибудь, — говорит Дженни. — А я пока отнесу Немо Алистеру.
Алистер
Дженни пошла за мной в комнату номер сто четырнадцать, в которой я теперь сплю. Пока она ставит рыбку на столик на колесиках, я опускаюсь на кровать с регулировкой высоты.
После переезда я всегда сижу тут. Беру пульт. Подняться, опуститься, подняться, опуститься, подняться, опуститься. Мне нравится. Толстая санитарка отметила, что лошадки на карусели делают это быстрее, чем кровать, но суть та же.
Я хочу домой, но Яро сказал, что у меня больше нет дома. Трудно осознавать, что у меня больше нет дома, потому что когда я о нем думаю, то вижу его как наяву! Сломанный замок в ванной, постер с Чарли Чаплином в маминой комнате, чайник на кухне. Стоит мне закрыть глаза, как я вспоминаю все до мельчайших деталей.
Мой дом теперь существует только у меня в голове.
— Можно я сяду рядом с тобой?
Дженни не ждет моего ответа. Она запрыгивает на кровать, и ее ноги начинают болтаться рядом с моими. Она снимает свою обувь и, не глядя, пинком отправляет ее в полет по комнате.
Она так тяжело вздыхает, будто хочет выдохнуть весь воздух из легких. Потом она осматривается.
— Чем ты тут занимаешься целыми днями? Как же здесь стремно!
— Завтрак с 6:45 до 7:00, потом приведение себя в порядок. Затем здесь убираются женщины со странными швабрами, которые непохожи на пароочиститель «Клин эксперт делюкс». В 11:30 обед, который начинается с приема лекарств. Омлета тут не бывает никогда, потому что у них нет сковородки, а яйца привозят в десятилитровых бидонах. Санитарки кладут лекарство мне на ладонь, чтобы я положил его в рот, а потом протягивают мне стакан воды и ждут, пока я проглочу. Но я наношу на ладонь клей, чтобы лекарство к ней приклеивалось. После обеда можно поспать или посмотреть телевизор, а иногда меня отводят к врачу. Врач качает головой, когда я говорю. В 15:00…
— Стоп! Плевать мне на это все, я спрашиваю, чем ТЫ занимаешься. Есть что-то, что тебе интересно?
— Я хотел бы писать на стенах, но на стенах писать запрещено.
— Они тебе прямо так и сказали?
— Да. Они сказали мне: «На стенах писать запрещено».
— Подожди меня тут, я скоро вернусь.
Она уходит в коридор босиком.
Вернувшись, Дженни приказывает:
— У тебя есть пульт от кровати? Давай, опускай ее.
Я выполняю то, что она сказала, и она высыпает на кровать все, что держала в руках: листы бумаги и катушки пластыря.
Потом Дженни берет инициативу в свои руки. Она говорит мне, что делать. Мы пододвигаем кровать к стене и поднимаем ее, как строительные леса. Когда мы встаем на нее, то можем достать до самого потолка. Я креплю бумажные листы к стене с помощью пластыря. Она делает то же самое снизу.
Когда мы заканчиваем, Дженни заставляет меня сделать несколько шагов назад. Вся стена покрыта белыми листами.
— Ты только посмотри, у нас явно талант!
Она поднимает руку, и я бью по ней, но не слишком сильно, как меня учил Яро.
Я беру валяющуюся на тумбочке ручку санитарки и, стоя лицом к стене, приступаю к делу. Очень быстро я перестаю замечать все остальное. Математика для меня — как резец для скульптора, я выцарапываю, скоблю, убираю лишнее. В моей голове выстраиваются линии, я их проговариваю, и понемногу проступает контур того, к чему я стремлюсь. Скоро я смогу сделать из этого картину.
2
Яро
Прошло вот уже порядка четырех часов с тех пор, как они покинули пансионат, а Алистер пропустил мимо ушей их прощание.
Усевшись вместе с остальными в пиццерии на берегу озера, Яро почувствовал, как Дженни взяла его за руку. Он знает, что должен поговорить с ней, и понятия не имеет, что она думает о его молчании. Вот бы ему еще удалось заткнуть голос совести.
Вместо этого он сжимает ее руку. Если он обязан своей удачей всем тем кошмарам, которые он пережил, значит, оно того стоило. Эта девушка — жемчужина, каких не найдешь, ныряя на дно океана. Теперь он даже не подозревает, как жил до встречи с ней.
Слова вырываются у него резко, без предупреждения:
— Мы должны вытащить его оттуда. У нас нет выбора.
— Ты же знаешь, что нам сказала заведующая, — говорит Сидони. — То, что он немного несчастен, — это нормально, ему нужно погоревать о своей прежней жизни, о своей матери, лекарства ему помогут, но нужно время.
— Время на что? На то, чтобы впасть в депрессию? Раньше у него, по крайней мере, была мечта. О ней он тоже должен горевать? Ты слышала, чтобы он говорил о Луне? Нет, он ничего такого не говорил, даже не упоминал о ней. Жизнь без мечты — это не жизнь.
За столом повисает пауза, которая с каждой секундой становится все более тягостной. Наконец ее прерывает Яро, не осмеливающийся поднять глаза на остальных.
— Это все из-за меня.
— Ну хватит, ты прекрасно знаешь, что это не так, — говорит Сидони.
— Нет. Слава, документы, работа, лицей, жилье — все это должно было достаться Алистеру. Это он настоящий герой. Во время пожара я встретил его на втором этаже с ребенком на руках. Это он его спас, а не я.
— Хватит говорить глупости! — отвечает Дженни.
— Но это правда. Наверное, ты даже не влюбилась бы в меня, не будь я героем.
Дженни берет Яро за подбородок и заставляет посмотреть ей прямо в глаза.
— Почему ты вошел в горящее здание?
— Из-за Алистера. Он вполне мог сидеть в гостиной и ждать, пока пожар не закончится.
— Значит, ты вошел в горящее здание, собираясь подняться в квартиру на пятом этаже и спуститься с ним?
— Да.
— Чтобы спасти ему жизнь, я правильно понимаю?
Она не дает ему ответить и продолжает:
— Люди, которые рискуют своей жизнью, чтобы спасти кого-то, — герои. Всем плевать, кого ты хотел спасти. Ты герой, хочешь ты этого или нет. Но мне плевать на героев. Ты видел мою татуировку?
— А она тут при чем?
— Я набила себе не космического рейнджера Базза Лайтера и не шерифа Вуди
[33], а Спиральку, собаку-пружинку. Героем может стать каждый, даже если этого не ожидаешь. Ты стал героем задолго до пожара.
Она наклонилась, чтобы соприкоснуться с ним лбами.
— Не хочешь поцеловать героя? — спрашивает Яро с легкой улыбкой.
— Нет, мне больше нравятся прекрасные принцы.
И она медленно, чувственно накрывает его губы своими.
Вау! У него аж мурашки бегут по коже! Если бы к его телу был подключен электрический кабель, пробки в кафе наверняка выбило бы.
Жорж и Сидони тоже пользуются этим моментом, чтобы поцеловаться. Посетители за соседними столиками обмениваются понимающими взглядами и улыбками. Есть в этой сцене что-то слегка приторное, что обычно встречается в плохих романтических комедиях, но эта сцена разворачивается в реальной жизни. Идущий к ним официант слегка меняет курс и ставит бутылку острого масла, которую нес в руках, на соседний столик. Правила хорошего тона запрещают беспокоить клиентов в таких обстоятельствах.
Пицца стынет.
Наконец Жорж первым приходит в себя. Он режет пиццу напополам, Сидони повторяет за ним, а потом они меняются.
— Есть у меня одна мыслишка насчет Алистера, — говорит Жорж. — Я на днях смотрел документальный фильм по телевизору.
В нескольких словах он пересказывает им то, что узнал о мусорных свалках, оставляемых альпинистами в передовых лагерях знаменитых горных вершин на высоте более восьми тысяч метров — и в первую очередь на Эвересте.
— В Гималаях высоко, белым-бело, в атмосфере пониженное содержание кислорода, да и полно мусора, который можно ходить и собирать… Ничего вам не напоминает?
— Луну! Вот черт, чер…
Дженни затыкает рот Яро ладонью.
— Согласна с Яро, это отличная идея, — говорит она. — Отправим Алистера в высокогорную экспедицию.
— Нужно будет найти ему одежду, похожую на скафандр со шлемом, — добавляет Сидони.
И вдруг атмосфера вокруг становится совершенно другой: из неестественно серьезной она превращается в веселую, за столом снова царит оживление. Каждый предлагает что-то свое. Дженни просматривает в телефоне цены на высокогорные походы. В потоке идей понемногу вырисовывается распределение ролей. За десертом каждый уже знает, что ему предстоит.
Алистер
Закончив расчет, я услышал, что по коридору идет какая-то женщина. Местный персонал носит резиновые тапочки, а ее каблуки ритмично стучали по полу. Она остановилась перед дверью в мою комнату и вошла, выдыхая облако сигаретного дыма. Это была мадам Диас.
— Этого-то я и боялась, ты тут совсем один!
Она снова затянулась сигаретой, падая в кресло из искусственной кожи. Она толстая, поэтому оно издало забавный звук, когда из него разом вышел весь воздух.
— Ах, мальчик мой, твоя бедная мама. Если бы я только нашла того, кто сунул свой непотушенный бычок под коврик у входа… Но не будем об этом, я принесла кое-что для тебя и только для тебя.
Она склоняется над своей сетчатой сумкой, которую поставила себе в ноги, и достает оттуда кота.
— Он составит тебе хорошую компанию. У него не самый покладистый характер, но, уверена, вы прекрасно поладите, не так ли?
Я раздумываю над ее вопросом и отвечаю:
— Не знаю.
— Его зовут Фрукт.
Кот вырывается у нее из рук, и это явно не впервые, потому что все руки мадам Диас расцарапаны. Она отпускает его, и кот прячется под тумбочку. Мадам Диас кивает мне и уходит, выдохнув в воздух еще один клуб табачного дыма. Ее каблуки стучат по коридору.
Я опускаюсь на колени, чтобы заглянуть под тумбочку. Он там.
— Привет, Фрукт. Меня зовут Алистер.
Теперь, когда мы представлены друг другу, каждый сидит на своем месте до самого ужина, на который я ухожу в столовую.
Когда я возвращаюсь, санитар, младшая медсестра и дежурный стоят в моей комнате и разглядывают лежащую на полу половину рыбки. Кот забился под кровать. Они разом поворачиваются ко мне.
— Это твой кот?