К счастью, она закричала, эта неизвестная девочка. Она и двое мужчин находились в узком переулке. Ее крики привлекли внимание. Она не переставала кричать, даже когда вырвалась из переулка.

Девочку никто не знал. Она была не местной. Этого следовало ожидать, ведь Патпонг – не жилой район. Ясно, однако, было то, что она не барменша и не работница массажного салона – и ясно это было всем, кто видел, как она выскочила из темного переулка и с криками побежала по улицам. Не тайка. Возможно, камбоджийка, или китаянка, или вьетнамка.

Предположительно, молодые солдаты этого не знали. Предположительно, для молодых солдат все юные азиатские женщины на одно лицо.

И вот толпа мужчин, случайно оказавшихся в тот день и в том конкретно квартале на Фат-Понг-роуд, набросилась на американского солдата – набросилась на них обоих; один убежал, а второго растерзали.

– И знаете, кто из них невиновен? – спросил капитан.

Девочка невиновна. И невиновна толпа.

Итак, один солдат пал жертвой толпы, а может, и второй тоже. Свидетели говорили об этом довольно туманно. Свидетели видели только бегущую девочку и в нападении на солдат, само собой, не участвовали.

– Тысячу лет назад, – говорил капитан, – эта история могла бы стать великой эпопеей. Невинная девушка, напавший на нее растерзан охваченной праведным гневом толпой. Четыреста лет назад это стало бы легендой, воспетой в песне, и эту песню знал бы каждый ребенок на юге Таиланда. И та убегающая, исчезнувшая девочка – она, возможно, могла исчезнуть туда, в легенду и песню… А теперь о ней не напишут ни романа, ни рок-н-ролльной песенки, ни даже комикса.

За месяц до этого разговора с капитаном Тимоти Андерхилл стоял на Фат-Понг-роуд и смотрел на бегущую ему навстречу девочку. Он был абсолютно «чист» уже почти девять недель. Он пытался писать – пытался наконец-то начать роман, в голове оживали росточки нового сюжета: что-то о мальчике, которого вырастили в сарае за домом, как животное. Он не брал в рот спиртного уже три месяца. Он услышал крики, звучавшие так, будто у рта девочки был микрофон. Он увидел ее окровавленные ладони и забрызганные кровью волосы. Она неслась прямо на него, раскинув руки и открыв рот. Никто, кроме него, не видел ее.

Андерхилл рыдал, застыв на тротуаре, не замечаемый проталкивающимися мимо него людьми. Он снова был здесь. Он жил. Он обрел себя.

Я пошел домой, рассказывал он Пулу. И сел писать повесть «Голубая роза». Я работал над ней шесть недель. После нее я написал повесть такого же объема «Можжевельник». На нее ушел месяц. Вот с тех пор я и пишу.

Вы и вправду думали, что я опоздаю на самолет?

После того как я видел ее, я должен был следовать сюжету и увидеть все остальное. Это больше не придет ко мне. Ко мне должны были прийти вы или он, но не это. Я не знал, что жду либо вас, либо Коко, но именно это я и делал – ждал…

4

Начали крутить второй фильм, но Пул закрыл глаза еще до появления титров на экране.

Он вел свою машину по темной дороге, нескончаемо раскручивающейся куда-то в пустынную глушь. В пути он уже много дней. Непостижимым образом Майкл сознавал, что сейчас находится в романе Тима Андерхилла «Во тьму». Долгая прямая дорога вела его в ночь, а сам он понимал, что он – это Хэл Эстергаз, детектив отдела убийств, и его вызвали с места одного убийства на место другого, довольно отдаленное. Путешествует он уже несколько недель: перемещаясь от трупа к трупу, идет по следу убийцы, но не приближается к нему. Мертвых тел много, и все они принадлежали людям, которых он знал давным-давно, знал в своем сне, или сказочном существовании, – прежде чем все погрузилось во тьму.

Далеко впереди рядом с полотном дороги засияли в темноте две желтые точки.

В романе «Во тьму» он будет мчаться сквозь темень в постепенно пустеющем мире. Всякий раз будут находить новое тело, а он никогда не найдет убийцу, потому что «Во тьму» походил на музыкальную тему, повторяющуюся в тысячах вариаций, как бы кружась вокруг одной и той же последовательности аккордов. Но настоящего конца в книге не будет: убийца в один прекрасный день решает уйти на покой выращивать орхидеи или превратиться в дым, и весь замысел потеряет смысл – мелодия рассыплется капельками бессмысленных случайных звуков. Ведь его работа заключалась в том, чтобы каталогизировать убийства, и лучшим ее финалом было бы войти в один из мрачных сырых трущобных подвалов и наткнуться на убийцу, который с ножом в руке поджидает его.

Теперь он разглядел, что огоньки на обочине дороги – не что иное, как фонари, испускающие желтые лучики света.

И лишь поравнявшись с фонарями, он увидел, кто держит их. Его сын Робби, которого сейчас, во сне, звали Бабар, стоял на обочине дороги, поднимая один из фонарей над головой. Рядом с ним стоял на задних лапах гигантский, одного роста с Робби, кролик Эрни, держа в передних второй фонарь.

Мальчик по имени Бабар и кролик проводили добрыми взглядами кротких глаз проезжавшего мимо них человека; огни ярко сияли в ночи.

Он почувствовал, как охватывают душу умиротворение и согласие с самим собой.

Машина проехала мимо хрупкого мальчика и огромного кролика на задних лапах, и зеркало заднего вида отразило свет их фонарей. Чувство умиротворения долго не оставляло Майкла – до тех пор, пока дорога не закончилась на берегу мрачной стремнины широкой реки. Он вышел из машины и стал наблюдать, как бежит мимо мощный поток, обнажая то напряженный бицепс буруна, то упругое широкое бедро волны.

И тут он понял, что и сам он, и убийца – части огромного живого тела стремительной реки, и его захлестнуло жуткое смешение боли и радости, острых, всепроникающих, оно прокатилось через него и заговорило-запело в нем как бы двумя голосами, слившимися затем в оглушающем гимне… Он закричал и проснулся – глаза его заливали слезы.

Река исчезла.

– Эй, Майки. – Конор почти застенчиво улыбался ему.

А затем он понял еще одну вещь. Он понял, что теперь знает, кто такой Коко. Однако следом это знание угасло, и он смог вспомнить лишь то, что ему снилось, – как он смотрел на широкую реку и как проезжал на машине мимо Робби по имени Бабар, державшего над головой фонарь.

Во тьму.

– Майки, ты в порядке? – спросил Конор.

Пул кивнул.

– Ты тут малость пошумел…

– «Пошумел» не то слово, – встрял Андерхилл. – Ты практически пропел «Усыпанное звездами знамя».

Пул потер щетину на лице. Экран задвинули обратно в переборку; большая часть салона пребывала в темноте.

– Во сне я вдруг кое-что понял о Коко, но когда проснулся – все исчезло.

Конор выдал восклицание – бессловесное, но полное одобрения.

– И у тебя такое бывает? – поинтересовался Андерхилл у Конора.

– Не сказал бы, но как-то раз в голове мелькнуло, будто я тоже кое-что понял, – пробормотал Конор. – Странное, скажу тебе, ощущение… – Он вскинул голову и посмотрел на Андерхилла: – А ведь ты был там, а? Где застрелили девушку?

– Мне порой кажется, будто у меня есть двойник-злодей, – проговорил Андерхилл. – Как человек в железной маске.

Они замолчали, и потерянное понимание вновь ворохнулось в Майкле. Будто фонарь его сына осветил события в той деревне пятнадцать лет назад: он увидел долгий пологий склон холма, сбегающий к кругу хижин, женщину, несущую воду вниз, пасущихся волов. Узкой серой струйкой поднимающийся дым. Во тьму, вот оно.

24. В пещере

1

Руку Денглеру обернули марлей и лентой-липучкой; лицо его было белым, а глаза – расфокусированными. Он заверил, что боли не чувствует, и отказался лечь и ждать, пока за ним вернутся. Предполагалось, что снайпер Элвис пришел из Я-Тука – деревни, где его прятали и кормили, – и Денглер хотел быть вместе со своим взводом, когда они войдут туда. Со времени событий в Драконовой долине лейтенант Биверс руководил поисково-разведывательными операциями с приказом не вступать в столкновения, действуя осмотрительно и хладнокровно, и Я-Тук был его шансом отличиться. По донесениям разведки, в деревне хранились запасы продовольствия и оружия, и Железный Дровосек горел желанием разжиться богатыми трофеями, увеличить счет убитых врагов, продвинуться еще немного по пути к званию полковника. Железный Дровосек всегда требовал точного отчета по телам убитых, потому что лишь половина подполковников во Вьетнаме когда-либо получали повышение, и теперь, сделав все возможное на пути к своей цели, он не собирался отказываться от нее. Он видел себя будущим командиром дивизии с двумя звездами и отчаянно хотел покинуть средний командный состав, пока война для него не закончилась.

Знал ли об этом лейтенант Биверс? Можете поставить свою задницу, что знал.

Они увидели бегущую вниз по склону холма женщину в тот момент, когда вышли из джунглей. Вода выплескивалась из ведер на концах коромысла каждый раз, когда ее ноги касались земли, однако она приноровилась двигаться так, чтобы, когда доберется до деревни, ведра останутся полны больше чем наполовину. Пул не знал, почему она не шла, а бежала. Это стало прискорбной ошибкой.

– Пристрелить ее, пока не добежала до деревни, – приказал Биверс.

– Лейтенант… – начал было Пул.

– Я сказал, пристрелить! – велел Биверс.

Спитальны уже взял ее на мушку, и Пул увидел его улыбочку над прикладом винтовки. А за их спинами, только-только выйдя из-за деревьев, несколько человек стали свидетелями происходящего: вниз по склону мчится женщина, Спитальны с оружием на изготовку.

– Не переборщи с упреждением, Спит, – произнес кто-то. Над Спитальны насмехались все кому не лень.

Он выстрелил, девушка подпрыгнула и пролетела ярд или два, затем рухнула и покатилась вниз по склону.

Когда Майкл проходил мимо ее тела, он вспомнил памятку с названием «Девятое правило», которую ему выдали вместе с памяткой «Враг в твоих руках», когда он оформлялся в это подразделение. В «Девятом правиле» говорилось о вьетконговцах: «Победить их вы можете на каждом шагу благодаря силе, взаимопониманию и великодушию, которые должны проявлять к населению».

Третье из девяти правил гласило: «Относитесь к женщинам вежливо и почтительно».

А четвертое: «Заводите друзей среди солдат и мирных жителей».

Чем дальше, тем забавнее. Правило пятое: «Всегда уступайте вьетнамцам дорогу».

«Да уж, – думал Майкл. – Там внизу, в этой деревне, они наверняка найдут себе каждый по другу». Денглер ковылял, спотыкаясь и прилагая видимые усилия выглядеть так, будто он не измотан вконец и не чувствует боли. Питерс сделал ему укол – «классный», по его словам, укол, который придаст Денглеру сил двигаться дальше, поскольку оставаться и ждать их тот отказался. Снайпер все еще сидел где-то позади в джунглях, и взвод растянулся в цепь, проверяя оба направления, готовый обрушить огонь на все, что движется в зарослях.

– Питерс, уверен, что Денглер дотянет? – спросил Пул.

– Рядовой Денглер дотянет отсюда и до Ханоя, – ответил тот.

– Я о том, дотянет ли он обратно?

– Да я в норме, – подал голос Денглер. – Давайте проверим деревню, прочешем местность, рисовое поле. Определимся, где здесь схрон с оружием, сообщим координаты. И устроим этому чертову местечку основательную мясорубку.

Взвод Биверса неделю назад успешно поучаствовал в организации подобной «мясорубки», когда одно из донесений Железного Дровосека о передвижении войск северовьетнамцев оказалось точным. В нем сообщалось, что отряд численностью до роты двигался по тропе под названием «Страйкер Тайгер», и капитан приказал взводам «Альфа» и «Браво» занять позиции на «Страйкер Тайгер» перед вражеским отрядом и уничтожить его. Они расположились над ней, представлявшей собой тропинку шириной около ярда через плотные заросли джунглей, так что в целом имели практически беспрепятственный обзор примерно тридцати футов тропы. Взяв под прицел ее открытый участок, они стали ждать.

В кои-то веки заранее подготовленная концепция сработала так, как предполагалось. Одинокий солдат-вьетнамец, тощий и измученный, лет тридцати на вид, первым шагнул в «мясорубку». Пул едва не свалился с дерева. Вьетконговец устало брел по тропе, явно не заботясь об осторожности. Следом за ним нестройной плотной группой показались пятьдесят или шестьдесят человек, и тоже явно не мальчики-солдаты, а реальные бойцы. Шума они производили примерно столько же, сколько стадо пасущихся оленей. У Пула руки чесались перебить их всех. На одно короткое мгновение Пул мог видеть каждого солдата на тропе. Над вьетнамцами резко и жалобно вскрикнула какая-то птица, и ведущий посмотрел вверх с выражением едва ли не тоскливым. И тут все, кто сидел в засаде на деревьях и лежал в зарослях над тропой, одновременно открыли огонь, и воздух с оглушительным треском разорвало в клочья, и люди на «Страйкер Тайгер» валились как подкошенные, метались, вертелись, дергались… А затем внезапно пала тишина. Тропа жутко лоснилась и блестела, сделавшись ярко-красной.

После подсчета трупов выяснилось, что они положили тридцать два человека. Сосчитав отдельные руки, ноги, головы и оружие, они могли доложить, что общее количество трупов составило сто пять.

Лейтенант Гарри Биверс обожал «мясорубки».

– Как там сказал тот парень? – спросил Спэнки Барридж.

Биверс взглянул на Денглера так, словно ожидал насмешки. «Основательную», должно быть, подумал он, это скорее из его словарного запаса, чем из лексикона рядового. Биверс напрягся, и Пул увидел, что он вот-вот сорвется. От нового Биверса, подумал Пул, жди одних проблем. В упоении триумфом лейтенант потерял хватку: несколько дней назад он говорил что-то о своей учебе в Гарварде – колледже, которого, как был уверен Пул, Биверс в глаза не видел, а уж тем более не посещал.

На секунду Пул задержал взгляд на деревне по ту сторону долины. Два вола, которые поначалу убежали, когда застрелили водоноску, щипали траву, глубоко зарываясь носами в густую влажную зелень. Ничто не двигалось – все вокруг и деревня перед ними застыло будто на фотографии. Пул надеялся, что люди, обитавшие в россыпи хижин, услышали о приближении «круглоглазых» и сбежали, оставив в качестве трофеев мешки с рисом и, возможно, подземную нору, битком набитую гранатами и патронами.

«Элвис не живет в деревне, – подумал Пул. – Он обитает в лесу, как обезьяна, и жрет крыс и пауков. И вообще он давно уже не человек. Он видит в темноте, а во сне левитирует».

Андерхилл с половиной людей скрытно направился к деревне справа, в то время как Пул повел другую половину слева.

Единственным шумом, казалось, был шорох их ног, ступающих по сочной траве. То ремешок скрипнет, то тихонько брякнет котелок – и все. Мэнли тяжело дышал: Пулу казалось, будто он почти слышит, как Мэнли потеет. Парни начали рассредотачиваться. Когда Конор и Денглер скрылись в зарослях, направляясь к безмолвным хижинам, за ними тенью скользнул Спитальны.

Закудахтала курица: ко-ко-ко, в загоне хрюкнула свинья.

В костре негромко стрельнула сухая палка, и Пул услышал шипенье взлетевших искр и пепла. «Хоть бы их там никого не было, – думал он. – Хоть бы все удрали в Ан-Лат, в двух-трех километрах через лес».

Справа чья-то ладонь шлепнула по пластиковому прикладу М-16, и свинья еще не тревожно, но вопросительно хрюкнула.

Пул подошел к хижине – отсюда через центр деревни он хорошо видел Андерхилла, который бесшумно двигался вдоль другой хижины. Слева от Пула в двадцати-тридцати ярдах за периметром деревни снова начиналось редколесье, выступающее из заросшего деревьями склона холма, и на секунду Пулу представилось, что сотня северовьетнамских солдат притаилась там и держит их на мушке. Он бросил панический взгляд на лес и не увидел никаких солдат – только высокую, полускрытую деревьями возвышенность. На мгновение его внимание отвлек холм, казавшийся почти рукотворным, из окрашенного бетона и штукатурки, как гора в Диснейленде.

Однако для Диснейленда возвышенность смотрелась чересчур уродливо – не живописно уродливо, как замок с привидениями или романтическая скала, а естественно уродливо, как бородавка или высыпание на коже.

По ту сторону поляны Тим Андерхилл прислонился спиной к хижине и глядел на него: между ними в центре на общинном кострище грелся большой черный котел, из которого в воздух поднимался парок. Через две хижины от Тима лейтенант Биверс едва слышно что-то спросил или приказал. Пул кивнул Андерхиллу, и тот крикнул по-вьетнамски:

– Выходите!

Никто не появился, но Пул расслышал в хижине рядом легкий шепот и шелест босых ног по деревянному полу.

Андерхилл выстрелил в воздух.

– Быстро!

Пул мелкими шагами перебежал к передней части хижины и едва не сбил с ног старушку с редкими седыми волосами и беззубой улыбкой, которая как раз выходила из проема. За ней ковылял старик с осунувшимся, иссушенным солнцем лицом. Пул махнул стволом винтовки в сторону вялого костра в середине деревни. Из других хижин выходили люди с поднятыми руками, большинство – женщины лет пятидесяти-шестидесяти.

– Дратуйте, Джи-Ай, – сказал старик, быстро засеменил, чтобы поравняться со своей старухой, и поклонился, не опуская рук.

Спитальны рявкнул на него и ударил прикладом по бедру.

– Стоять! – заорал Андерхилл и следом на вьетнамском: – На колени! – И все старики опустились на колени на притоптанную траву вокруг костра с готовящейся пищей.

Биверс подошел к котлу, заглянул в него и так толкнул его башмаком, что сбил с огня.

Тут в загоне начала визжать свинья – Биверс развернулся и пристрелил ее. Старуха закричала на него.

– Пул, прикажи своим людям проверить хижины! Я хочу, чтобы все убрались отсюда!

– Они говорят, в хижинах дети, лейтенант, – сказал Андерхилл.

Биверс разглядел что-то в золе на том месте, где только что стоял котел, и метнулся вперед, сунул руку едва ли не в огонь, ткнул пальцем в нечто увиденное им и наконец вытащил обугленный листок бумаги, как будто вырванный из блокнота.

– Спроси их, что это? – приказал Биверс и, не дожидаясь ответа, подскочил к одному из стариков, не сводившему с него глаз, и затараторил: – Что это? Что здесь написано?

– Но бик, – проговорил старик.

– Это список? – заорал Биверс. – Похоже на список!

– Но бик.

Пул тоже подумал, что это похоже на список. Он жестом скомандовал Денглеру, Бливинсу, Барриджу и Пумо проверить ближайшие хижины.

Старики, стоявшие на коленях вокруг умирающего костра и опрокинутого котла, протестующе загомонили.

Пул услышал, как в одной из хижин закричал ребенок, и нырнул в ту, которую оставила престарелая пара. Внутри было темно; Майкл стиснул зубы от напряжения.

– Он говорит, это список имен, – услышал он, как Андерхилл перевел лейтенанту.

Пул шагнул к центру хижины. Он проверил ногой, нет ли в полу люка, потыкал циновки стволом винтовки и выбрался наружу, собираясь проверить соседнее жилище.

– Спроси их о снайпере! – орал Биверс. – Вытяни из них все! – Он увидел Пула: – Все!

– Есть, сэр! – отозвался Пул.

Пумо вытащил из хижины вопящего мальчика лет пяти-шести к центру деревни, и старуха вскочила с колен и отобрала у него ребенка. Денглер, сгорбившись, стоял на солнце и апатично наблюдал за происходящим.

Майкла вдруг охватило чувство невыносимой потери и тщеты, и он повернулся, чтобы войти в лачугу слева от себя. Тут он услышал плач со стороны луговины и увидел, как Биверс нетерпеливым жестом отправил туда Спитальны и Спэнки Барриджа. Он шагнул в хижину и в сумраке у дальней ее стены заметил какое-то движение. На него крадучись надвигалась какая-то фигура.

За деревней протрещала пулеметная очередь, и Пул инстинктивно выстрелил в приближающийся к нему силуэт, тотчас осознав, что слишком поздно. Человек был уже мертв.

2

Стоны, громкие и душераздирающие, неслись снаружи, сразу из-за входа в хижину. Чудом оставшийся в живых, но уверенный, что хижина взорвется через несколько секунд от гранаты в руке врага, Пул вылетел наружу и увидел Томаса Роули на земле: почти весь живот его был разворочен, а петли фиолетово-серебристых внутренностей разбросало по траве вокруг. Лицо Роули было жутко белым, рот открывался и закрывался. Беззвучно. Пул упал и пополз. Стреляли, казалось, отовсюду. Сначала Пул подумал, что все старики перебиты, но, отползая от хижины, увидел, что они залегли под огнем и жмутся друг к дружке у костра.

Хижина у него за спиной не взорвалась.

Биверс приказал Денглеру проверить лес слева от деревни. Денглер трусцой припустил к зарослям. Еще одна пулеметная очередь раздалась из деревьев, и Денглер плюхнулся в траву, но, дав жестом понять, что невредим, стал стрелять в ответ.

– Элвис! – завопил Биверс, но Майкл понимал, что это полная чушь, ведь Элвис не пользовался пулеметом. Затем, увидев Майкла, Биверс заорал: – Запроси поддержку с воздуха! Обнаружен противник, боестолкновение! – обернувшись к другим солдатам, крикнул: – Вытащить всех из развалюх! Вот оно! Оно здесь!

Вскоре стрельба прекратилась. Роули лежал мертвый перед хижиной, где Пул убил вьетконговца. Майкл задумался, что имел в виду Биверс, когда кричал «Вот оно», и поднялся, чтобы осмотреться. Он встретился глазами с Пумо, когда тот вышел из соседней лачуги. Пумо, казалось, пребывал в полной растерянности, не зная, что делать и что происходит, а Пул не мог ему ничего объяснить, потому что сам толком не знал.

Вьетнамцы плакали, причитали, кричали.

– Боестолкновение! – снова завопил Биверс, и Пул запросил подмогу.

– Жгите деревню! – рявкнул Биверс Андерхиллу, и тот пожал плечами.

Спитальны выпустил струю пламени из огнемета в канаву и весело заржал, когда оттуда прилетели пронзительные визги.

Биверс что-то проорал и подбежал к канаве взглянуть, что там. Повсюду вокруг Пула бегали между хижин солдаты и поджигали их. «Ад…» – подумал Пул. Биверс наклонился над канавой и вытянул руки. Он вытащил голую с обожженной розовой кожей девочку. «Вот почему было так тихо, – подумал Пул. – Услышали, как мы подходим, и спрятали детей в канаве». Повсюду вокруг поднимались к нему вместе с криками и протестующими воплями стариков такой знакомый «каминный» запах горящих дров, и удушливый чад горящей травы, и пресноватый мертвый запах опаленной земли. Жадно трещало пламя, пожирая сухие хижины. Высоко, словно выставляя напоказ, Биверс держал розовую извивающуюся девочку – так держит рыбак особенно удачный улов. Он что-то кричал, но Пул его слов не слышал. Биверс пошел в сторону деревни, держа ребенка перед собой на вытянутых руках. Ее кожа начала сморщиваться. Когда Биверс поравнялся с деревом с густой раскидистой кроной и стволом, сплетенным из нескольких, он, ухватив девочку за пятки, широко размахнулся и ударил головой о дерево.

– Вот оно, – взревел он. – Вот оно, ясно вам?!

Спитальны пальнул из огнемета в загон и сжег двух кур и петуха.

Биверс снова размахнулся девочкой и на этот раз раскроил ей голову о витиеватый ствол дерева. Затем он отшвырнул тельце и в ярости бросился к центру деревни.

– А теперь выясните у этих все про Элвиса! – крикнул он. – Давайте хоть раз вытянем правду из этих тварей!

Андерхилл заговорил с одним из стариков, дрожавшим от страха и ярости, и, получив в ответ быструю тираду, покачал головой.

– Тебя научить, как это делается? Гляди! – Биверс вихрем ворвался в круг трясущихся вьетнамцев и рывком поднял на ноги маленького мальчика, которого Пумо вывел из хижины. Мальчик был слишком напуган, чтобы говорить, но старуха, прижимавшая его к себе, начала выть. Биверс ударил ее в лоб пистолетом, и она повалилась навзничь. Биверс схватил ребенка за горло, приставил пистолет к его голове и выкрикнул:

– Элвис? Элвис?

Малыш в ответ что-то пробулькал.

– Ты знаешь его! Где он?

Мимо них тянулся дым, закручиваясь в кольца и вытягиваясь тонкими слоями, принося запахи горящей соломы и паленого мяса. Спитальны упражнялся со своим огнеметом на том, что оставалось в канаве. Вокруг лейтенанта, мальчика и стайки стариков трещали горящие хижины. Андерхилл опустился на колени рядом с ребенком и заговорил с ним на мягко звучавшем вьетнамском. Мальчик, казалось, не понимал ни слова. Пул увидел, как Тротман приблизился к хижине, в которой он только что застрелил вьетнамца, и махнул ему рукой, чтобы отошел. Тротман направился к следующей хижине в кругу. Секундой позже над крышей взметнулось желтое пламя.

– Мне нужна его голова! – вопил Биверс.

Пул стал пробираться сквозь дым в сторону хижины, где убил вьетнамца. Он хотел вытащить труп оттуда до того, как она сгорит. Они и так уже облажались по полной. Ни одну хижину должным образом не обыскали: Биверс просто слетел с катушек, когда нас обстреляли. А кстати, где этот список? Пул подумал, что, может, стоит проверить наличие тайников под хижинами после того, как те сгорят, и если они нароют что-нибудь, их прокол не будет таким уж страшным. Он увидел Денглера, ошеломленного и покрытого пылью, – тот возвращался к канаве, чтобы посмотреть, чем там занят Спитальны.

Проблема состояла в том, чтобы не дать Биверсу перебить всех стариков. Если Майкл в той хижине найдет Элвиса, что представлялось ему вполне вероятным, лейтенант наверняка захочет казнить всех жителей деревни как вьетконговцев. Тогда они удвоят, а то и утроят количество трупов врагов, и Железный Дровосек продвинется еще на один маленький шажок к вожделенному старшему комсоставу.

В первый и единственный раз за свою военную карьеру Майкл Пул спросил себя: чего сейчас ждет от него армия – чего ждет от него Америка. Его рация трещала и шипела, но он не обращал на это внимания. Он перешагнул через тело Роули и вошел в хижину.

Она была полна дыма и запаха пороха.

Пул сделал еще один шаг сквозь дым и увидел скорчившееся тело на коленях у дальней стены хижины. Маленькая черноволосая голова, коричневая рубаха, уже вся напитавшаяся кровью. Тело, казалось, состояло из одного туловища – «главной жилой единицы», как выразился бы Биверс. Никакой гранаты Пул не увидел. Затем, оценив наконец размеры тела свернувшегося калачиком у стены, он понял, что убил не Элвиса – он убил карлика. Пул еще раз оглядел все вокруг в поисках неразорвавшейся гранаты, не зная отчего тяжело дыша. Он посмотрел на руки трупа – маленькие и грязные. Эти руки принадлежали не карлику: они не могли принадлежать взрослому – такие тоненькие, хрупкие и в то же время покрытые коркой грязи. Обливаясь потом, Майкл помотал головой, а потом приподнял плечо вьетконговца, чтобы взглянуть на его лицо.

Плечо почти не противилось его усилию, маленькое тело перекатилось, и Майкл увидел лицо мальчика лет девяти-десяти. Пул отпустил плечо, тело мальчика расслабилось и опустилось на пол.

– Где ж граната? – спросил он себя голосом, прозвучавшим абсолютно спокойно.

Он опрокинул ногой маленький столик, рассыпав по полу булавки, расчески и пару круглых солнцезащитных очков. Он перевернул вверх дном и раскидал все в хижине: убогие соломенные тюфяки, жестяные кружки, соломенные корзины, несколько старых фотокарточек. Он понял, что громит убогое жилище, чтобы не дать себе полностью осознать, что натворил. Гранаты нигде не было. На мгновение он замер. Рация снова зашипела, а снаружи Биверс выкрикнул его имя.

Пул наклонился и поднял труп ребенка. Он оказался не тяжелее собаки. Пул повернулся и побрел сквозь дым к выходу из хижины. Когда он вышел, визги и стенания усилились.

Когда Пул с детским телом на руках приблизился к Андерхиллу, тот зажмурился, но не сказал ничего. С колен вскочила женщина, раскинув руки, и лицо ее исказилось от горя. Пул подошел к ней и передал мертвого мальчика. Она опустилась в круг стариков, что-то тихонько напевая ребенку.

Затем наконец над деревней появились «Фантомы» – их рев заглушил треск пожара и человеческие голоса. Старики припали к земле, а огромные стальные птицы с воем пронеслись над деревней и развернулись. Вдали слева лес вокруг пещеры обратился в огромный огненный шар, издавая при этом такой шум, будто тысячи ветродуев заработали одновременно.

– Я застрелил ребенка, – сказал сам себе Пул.

В следующее мгновение он понял, что ничего ему не будет за содеянное. Лейтенант Биверс раскроил голову девочки о ствол дерева. Спитальны сжег прятавшихся в канаве детишек. Им ничего не сделают – если только весь взвод не пойдет под трибунал. И это тоже ужасно. Никаких последствий. Все, что случалось в пустоте, происходило вечно – и это было ужасно. Все, что сейчас окружало Пула: горящие хижины, земля под башмаками и сбившиеся в кучку старики и женщины – на мгновение показалось ему абсолютно нереальным. Ему почудилось, будто он вот-вот оторвется от земли и унесется отсюда – стоит лишь захотеть…

Но он решил не отрываться от земли. Влипли они, похоже, крепко. Сотворив такое, ты уподобляешься Элвису, и нет никакой уверенности, что вообще вернешься обратно – на землю.

Он посмотрел налево и с удивлением увидел, что большинство солдат взвода стоят на окраине деревни, наблюдая за сжиганием леса. Когда они успели отойти от хижин? Быть может, он не увидел или не понял, как здесь образовался некий разрыв во времени, иррациональное пространство, черная дыра, в которой все вдруг встало с ног на голову. Нереальность окружающего теперь ощущалась намного яснее: горящий лес – это что-то вроде фильма на огромном экране, а пылающие хижины – жилища, в которых обитали люди, задействованные в сюжете этого фильма. История в основе сюжета отвратительная и жуткая, и если прокрутить ее от конца к началу, сжигая маленькие хижины, она исчезнет. Полностью. Будто ничего и не случилось. Так будет гораздо лучше – как если историю эту вытянут обратно из нашего мира через ее собственную задницу и швырнут в небытие. Вот бы здорово сейчас, пока есть шанс, в самом деле оторваться от земли и взлететь, потому что уже нет никакой разницы, вернешься ты на землю или нет. Ведь эта земля уже больше не реальная, это всего лишь кино. Того, что они видят сейчас перед собой, на самом деле не было. Ничего.

Вот сейчас кино прокрутят обратно, и вся деревня снова появится там, где стояла.

Однако Пул отчетливо видел уродливый фиолетово-багровый холм. У основания холма, словно складка на теле скалы, зиял вход в пещеру.

– Вон где оно все, – донеслись до него слова лейтенанта Биверса.

3

Пул едва не закричал, когда М. О. Денглер побежал к пещере вслед за лейтенантом. А лейтенант Биверс был тем персонажем «фильма», кого нужно было тоже открутить обратно: никто не должен был следовать за ним в пещеру, но особенно М. О. Денглер.

Пул хотел крикнуть и остановить Денглера, чтобы не бежал за Гарри Биверсом и не входил в пещеру, прикрывая лейтенанта, но заметил, что Виктор Спитальны припустил за М. О. Денглером и лейтенантом Биверсом. Спитальны хотел войти туда вместе с ними. Сегодня Спитальны был солдатом, Спитальны сегодня был крут.

Пумо выкрикнул имя Спитальны, но тот лишь обернулся, продолжая бежать. Бегущий с повернутой головой Спитальны напомнил Майклу изображение на фризе.

Все трое скрылись в пещере.

Пул повернулся к деревне и разглядел в дыму бредущего к нему Тима Андерхилла. Оба они услышали приглушенные щелчки выстрелов из пещеры, оборвавшиеся так быстро, будто их и не было. Позади трещали и рушились догорающие хижины. Все так же выли и стенали жители. Из пещеры вновь послышались приглушенные выстрелы – били очередями из М-16. Будто по команде «отомри» разум и тело Майкла встрепенулись, и он сквозь пелену дыма побежал на звук. Он смутно видел, как старик, должно быть, староста деревни, встал в середину круга. В руках тот держал обгорелый листок бумаги и что-то выкрикивал тоненьким пронзительным голосом.

Кустарник все еще тлел, посылая бегущие искры по почерневшим стеблям. То здесь, то там горела земля. Деревья полегли и рассыпались сами по себе, как сигаретный пепел. Узкий вход в пещеру перекрыло облако дыма, и когда Пул подбежал к нему, он услышал яростные, полные боли крики, доносившиеся из-за неподвижной дымовой завесы.

Секундой позже из дыма вылетел сломя голову Спитальны. Лицо его было ярко-красным, и орал он так, будто его пытали. Спитальны не бежал, а скорее двигался чередой хаотичных прыжков и подскоков, как человек, подгоняемый сериями мощных электрических разрядов. Возможно, его ранили, но крови на нем видно не было. Он пронзительно выкрикивал бессмысленный набор слогов, которые в итоге сложились в «Убейте их! Убейте их!» Затем Спитальны потерял равновесие и шлепнулся в пепел у входа в пещеру и забился, как в агонии, не в силах контролировать себя настолько, чтобы подняться на ноги. Майкл выдернул из своего ранца плащ-палатку, расстелил ее и наклонился над Спитальны, чтобы завернуть парня в нее. Лицо и шею Виктора покрывали вздувшиеся рубцы. Веки тоже заметно распухли.

– Осы! – визжал Спитальны. – Они меня всего облепили!

Сквозь столбы дыма над черными «кляксами» на местах, где стояли хижины, Пул видел, как все жители деревни поднялись с колен и с напряжением смотрят в их сторону.

Он крикнул Спитальны, где лейтенант и Денглер, но тот продолжал трястись и дергаться. Рядом опустился на колени Спэнки Барридж и стал через плащ-палатку охлопывать Спитальны по всей груди, после чего перевернул его и проделал то же самое с его спиной. Затем расхохотался:

– Балбес, нет там у тебя никого!

– А ты загляни под плащ-палатку и посчитай всех мертвых ос, – прорыдал Спитальны.

Майкл поднялся на ноги как раз в тот момент, когда Денглер вышел из узкого входа в пещеру. Лицо его было бледным, как никогда, скорее даже серым под слоем грязи. Винтовку он небрежно нес в правой руке, а глаза казались мутными от потрясения и усталости.

– Коко, – проговорил Денглер, и полдюжины мужчин переглянулись.

– Что? – спросил Пул. – Что произошло?

– Ничего.

– Вы кончили Элвиса? – спросил Спэнки Барридж.

– Я же сказал, ничего не случилось, – ответил Денглер.

Он сделал несколько шаркающих шагов, взметая башмаками искры и пепел, затем посмотрел через пространство выжженной земли на стариков, сейчас стоявших в центре того, что прежде было их деревней, – они смотрели прямо на него.

Пул слышал, крестьяне что-то кричат, но ему потребовалось некоторое время, чтобы разобрать слова. Кричали они: «Нумер десят!»

– Кто стрелял?

– Свои, – ответил Денглер, едва заметно улыбнувшись вонючему, дымному воздуху между ним и деревней.

– Лейтенант в порядке? – спросил Пул, тотчас подумав, какой же на самом деле он надеется получить ответ на свой вопрос.

Денглер пожал плечами.

– Ты нумер десят! – снова слышалось в хаосе писклявых криков жителей деревни.

Пул вдруг понял, что в какой-то момент он не сможет больше откладывать и войдет в это отверстие в скале. Он войдет в пещеру и увидит, что перед ним стоит ребенок и тянет к нему руку в темноте.

– А знаешь что? – монотонно проговорил Денглер. – Я ведь был прав.

– Насчет чего?

– Я был прав насчет Бога.

Спитальны уже поднялся на ноги – скинув рубаху, он стоял на солнце, тяжело дыша. Красные крупные волдыри покрывали его плечи, спину, а лицо представляло собой скопление больших пунцовых, болезненных на вид шишек. Весь он напоминал тарелку с ямсом[110]. Норм Питерс принялся наносить жирную белую мазь на его плечи.

Пул отвернулся от Барриджа и пошел по дымящейся земле к медику и Спитальны. Через секунду компанию Майклу составил Барридж – ему, как и Пулу, явно не хотелось заходить в пещеру.

Пул успел сделать лишь несколько шагов, как услышал стрекот приближающегося вертолета и посмотрел вверх – на черную точку в небе размером с мошку. «Это ошибка. Не надо. Лети назад», – проговорил он про себя.

4

– Ни черта не понимаю, – ворчал Питерс. – Не хочешь взглянуть? Это лишено всякого смысла, во всяком случае для меня.

– А Денглер вышел? – спросил Спитальны.

Пул кивнул:

– Что лишено смысла?

Едва он задал вопрос, как сам увидел, о чем речь. Узкое, с резкими чертами лицо Спитальны начало как бы проступать, обретая прежний вид по мере того, как спадали отеки. Стали видны глаза, и лоб больше не выпирал бугристыми гофрами, а почти плавно поднимался к «вдовьему клоку» через высыпания, похожие на назревающие прыщи.

– Это не осиные укусы, – заявил Питерс. – Пчелиный рой.

– Да пошел ты, «не осиные»! – возмутился Спитальны. – Вон, лейтенант до сих пор еще там. Лучше закутайтесь во что-нибудь и вытащите его.

– Даже если бы тебя ужалили осы, средство, которое я накладываю, не сняло бы отеки, а только облегчило боль. Сам же видишь, как они спадают.

– Иди нахер! – огрызнулся Спитальны, затем вытянул свои тощие руки и осмотрел их: опухоли уменьшились до размеров и формы пиявок.

– Тебе виднее, – сказал Пул.

Вертолет в небе вырос до размеров комнатной мухи.

– А я говорю, осы, – упорствовал Спитальны. – Черт, мужики, зуб даю, наш Чокнутый Босс валяется там в отключке. Не пришлось бы нам искать себе нового лейтенанта.

Он посмотрел на Пула с таким выражением, какое бывает у собаки, когда она дает вам понять, что тоже умеет думать.

– В этом тоже есть свой плюс, а? Не отдашь же под трибунал мертвеца.

Пул наблюдал, как у Спитальны прямо на глазах спадают воспаленные красные шишки, словно впитываясь в его немытую, грязно-бледную кожу.

– Есть единственный способ замять все, и вы знаете его не хуже меня. Свалим все на лейтенанта, и все дела. Только так и не иначе.

Теперь уже огромный, вертолет в небе над ними спускался в ослепительных лучах солнца – широкий круг травы под ним исходил волнами и рябью. За спаленной деревней, за канавой, зеленел луг, на котором паслись волы. Далеко слева, за пределами долины, лесистый склон холма, с которого спустился их взвод, казалось, вторил этим волнам и ряби.

Неожиданно он услышал голос Гарри Биверса, громкий и ликующий:

– Пул! Андерхилл! Двух человек ко мне! – увидев, что солдаты с удивлением уставились на него, он расплылся в ухмылке: – Джекпот!

Широкими шагами лейтенант направился к ним. Пул видел, что его прямо распирает от гордости. Чувствовалось, что его психическая, нервная энергия рвется наружу. Биверс сейчас очень напоминал человека, который не сознает, что причина его прекрасного настроения и самочувствия в том, что он попросту пьян. Пот струился по лицу лейтенанта, а глаза были подернуты влагой.

– Где мои двое?

Пул отдал приказ жестом Барриджу и Пумо, и те направились к пещере.

– Так, вынести все из пещеры и свалить прямо здесь, чтобы видели все. Бойцы, мы сегодня попадем в шестичасовые новости!

«Бойцы?» Никогда еще Биверс не был так похож на инопланетянина, который научился земным привычкам и словечкам из телепередач.

– Вы нумер десят! – крикнула им старуха.

– Номер десять в ваших программках, номер один в ваших сердцах, – почти пропел Биверс Пулу и развернулся приветствовать репортеров, которые бежали, пригнувшись, по траве.

5

А все остальное проистекало из того, что вылетало изо рта Гарри Биверса. «Ньюсуик», и «Тайм», и статьи в сотнях ежедневных газет, и мелькание на экранах сюжетов о том, что видели, читали и о чем говорили. Потом лишь пожелтевшие фотографии, хранившие леденящее воспоминание о горе риса и высокой куче русского оружия, – все, что вынесли из пещеры Спэнки Барридж, Тина Пумо и другие солдаты взвода. Я-Тук – вьетконговская деревня, и каждый ее житель хотел убивать американских солдат. Вот только не было фотографий тел тридцати детей, потому что единственные тела, найденные в Я-Туке, принадлежали сожженным в канаве – три ребенка, два мальчика и девочка, все на вид лет тринадцати, – и еще одно тело маленького мальчика лет, наверное, семи, тоже сожженного. Позже на склоне холма обнаружили труп молодой женщины.

После того, как репортеры улетели, стариков переселили в лагерь беженцев в Ан-Ло. Железный Дровосек и те, кто над ним, охарактеризовали эту акцию как «наказание повстанцев и лишение северо-вьетнамцев вербовочной базы». Посевы отравили, а жителей-буддистов забрали от их семейных захоронений. Возможно, они предвидели это, когда запылали их хижины, а возможно, – в тот момент, когда Биверс застрелил свинью. Они растворились в Ан-Ло – пятнадцать стариков среди тысяч беженцев.

Когда Пул и Тим Андерхилл углубились в пещеру, воздух вокруг них заполнило облачко прозрачных мотыльков: насекомые бились о лица, лепились ко рту и глазам, затем бились снова. Пул махал руками перед лицом и двигался так быстро, как только мог, а Андерхилл – за ним, пока наконец оба не зашли дальше, куда мотыльки не проникали. Именно отсюда и доносилась стрельба. Кровь уже начала исчезать, впитываясь в испещренную следами пуль стену, – как исчезали нарывы на коже Спитальны, его пиявки, ямс с миндалем и яйцами. Пещера как бы складывалась и разворачивалась, ветвясь, словно лабиринт. Пройдя дальше, они нашли второй большой склад риса, еще дальше – маленький деревянный стол и стул: столик напомнил Майклу парту, взятую из одного из классов его начальной школы в Гринвиче, штат Коннектикут. Майклу стало казаться, что их затея безнадежна – пещера не имеет конца и лишь закручивается спиралью вокруг себя самой.

Когда, возвращаясь, они шли мимо грота, где валялись стреляные гильзы, похожие на рассыпанные монеты, Андерхилл глубоко вздохнул и покачал головой. Пул тоже почувствовал этот сложный запах, наполнявший грот, он как бы состоял из ужаса, крови, пороха и еще чего-то, чему Пул смог бы подобрать лишь одно определение – негативное. Не моча, не экскременты, не пот, не разложение, не плесень и даже не та вонь, которую выделяют все животные, когда до смерти напуганы… Нечто более жуткое и гадкое. Полутемный каменный грот весь пропитался запахом боли, определил для себя Майкл. Так должно было бы пахнуть в том месте, где индеец Джо заставил Тома Сойера смотреть, как он насилует Бекки Тэтчер, прежде чем убить их обоих.

Наконец Пул и Андерхилл вернулись в центральную часть пещеры. М. О. Денглер что-то рассказывал Спитальны, вынося из нее ящик с русскими автоматами.

– «Муж скорбей и изведавший болезни»[111],– ответил, или скорее процитировал, Спитальны. – «Муж скорбей и изведавший болезни», «муж скорбей и изведавший…» придурков Иисус Христос.

– Угомонись, Вик, – сказал Денглер. – Все это было давно и неправда… – он вдруг пошатнулся и резко осел, будто некая сильная рука резко надавила на его голову сверху. Ноги Денглера подогнулись, разойдясь в стороны, и ящик с автоматами приземлился с громким стуком, а Денглер упал почти беззвучно. Спитальны услышал грохот падения, обернулся и, как ни в чем не бывало, продолжил нести свой ящик с автоматами к куче трофеев.

– Нет здесь никаких детей! – вопил Денглер. – Здесь война, нет никаких детей!

Что ж, он был прав: детей в самом деле не было. В первый, но не последний раз Пул задался вопросом: быть может, жители деревни Ан-Лак вывели детей через другой выход из пещеры?

Денглер застонал, когда Питерс стал снимать последний отрезок бинта. Все невольно отступили назад. Плотный, как облачко сигаретного дыма, густой и тяжелый запах исходил от открытой раны.

– Так, на несколько дней выбыл, – резюмировал Питерс.

– Куда лейтенант подевался? – глаза Денглера почти испуганно метались из стороны в сторону, пока Питерс перевязывал ему руку. – Видели, как у него изо рта вылетали летучие мыши?

– Я дал ему кое-что еще, – объяснил Питерс. – Поможет ему продержаться.

Во тьму, которая помогает нам продержаться.

25. Возвращение домой

1

Одурманенные коньяком и недоспавшие, они приземлились в Сан-Франциско в час, показавшийся им четырьмя или пятью утра, а на самом деле оказавшийся полднем. В просторном зале сотни пассажиров толпились вокруг багажной карусели, внимательно наблюдая, как их сумки и чемоданы с грохотом соскальзывают по металлической рампе на бегущую ленту транспортера. С подстриженной бородой и короткими редеющими волосами Андерхилл выглядел слишком худым и усталым. Плечи его сутулились, как у старенького ученого, а лицо обрело вопрошающее, тоже «ученое», выражение. Пулу не давал покоя вопрос: не ошиблись ли они, привезя его с собой сюда.

Когда они с сумками двинулись к таможне и иммиграционной службе, в толпу прибывших затесался человек в форме, который выдал нескольким пассажирам разрешение на мгновенный таможенный досмотр. Люди, которых он выбирал для этой услуги, непременно были мужчинами средних лет, выглядевшими как руководители крупных компаний. «Коко тоже был здесь, – подумал Пул, когда взгляд таможенника чуть задержался на нем и скользнул дальше. – Коко стоял на этом месте и видел все, что видят сейчас мои глаза. Он вылетел рейсом из Бангкока или Сингапура и пересел на рейс до Нью-Йорка, где познакомился со стюардессой по имени Лиза Майо и не понравившимся ему молодым миллионером. В полете Коко с неприятным ему молодым человеком разговаривал, а вскоре после приземления в аэропорту Кеннеди убил его. Готов поспорить, что так и было, готов поспорить, готов…»

«Он стоял прямо здесь, где сейчас стою я», – думал Майкл. По спине побежали мурашки.

Гарри Биверс вскочил со своего места, как только Майкл и Тим нашли нужный выход на посадку в терминале авиакомпании «Юнайтед Эйруэйз». Он переступил через полукруг расставленных перед ним чемоданов и ручной клади и стал пробираться к друзьям через ряды кресел.

Они встретились перед стойкой регистрации, и Биверс молча остановил Пула на расстоянии вытянутой руки, затем обнял его, окунув в облако запахов алкоголя, одеколона и «самолетного» мыла. На секунду Пулу представилось, будто командир хвалит его за какие-то действия на поле боя.

Биверс мелодраматично уронил руки с плеч Майкла и повернулся к Конору. Но прежде чем Гарри смог одарить его знаком одобрения французского Иностранного легиона – своими объятиями, – Конор успел протянуть руку. Затем Гарри повернулся к Тиму.

– Вот наконец и ты, – проговорил Биверс.

Андерхилл едва не рассмеялся в голос:

– Что, обманул твои ожидания?

На протяжении едва ли не всего перелета Пул задавался вопросом, как отреагирует Биверс, когда увидит в компании прилетевших друзей Андерхилла – ни в чем не повинного. Существовала слабая вероятность того, что он, по обыкновению, устроит какую-нибудь дурь, – например, наденет на Тима наручники и произведет гражданский арест. Фантазии Гарри Биверса, как правило, весьма живучие, умирали трудно, и Пул не ждал, что от этой, лежавшей в основе многих других, он откажется, не получив солидной платы за ее потерю.

Но чувство такта и даже здравый смысл его ответа удивили Пула.

– Если ты собираешься помочь нам, то – нет.

– Ты сейчас в завязке? – поинтересовался Биверс.

– У меня все не так уж плохо, – ответил Тим.

– О\'кей. Но есть еще кое-что. Хочу, чтобы ты пообещал, что ни один материал о деле Коко не станешь использовать в документальной литературе. Ты волен писать любое чтиво, какое тебе вздумается, – меня это мало заботит. Но на нехудожественную литературу права должны принадлежать мне.

– Конечно, – кивнул Андерхилл. – Нехудожественную литературу я писать бы не смог, даже если бы попытался. И я не стану подавать на тебя в суд, если ты не подашь на меня.

– Значит, сработаемся, – объявил Биверс и притянул Андерхилла к себе, чтобы обнять, и сообщил, что тот в команде. – Давай сделаем серьезные деньги, хорошо?

* * *

В самолете рейсом в Нью-Йорк Майкл сидел рядом с Биверсом. Конор расположился у окна, Андерхилл же – прямо перед Майклом. Биверс долго развлекал друзей невероятными историями о своих приключениях в Тайбэе: как он пил змеиную кровь и занимался неописуемым сексом с красивыми проститутками, актрисами и моделями. Потом он наклонился к Майклу и прошептал:

– С этим парнем нам надо быть осторожными, Майкл. Суть в том, что мы не можем ему доверять. Думаешь, почему я предложил ему поселиться у меня? Я смогу не спускать с него глаз.

Майкл устало кивнул.

Голосом нарочито громким, чтобы его услышали, Биверс сказал:

– Хочу, чтобы вы, парни, вот о чем подумали. В какой-то момент после возвращения нам придется встретиться с полицией, и это может повлечь за собой проблемы. Давайте решим, как много мы им расскажем?

Андерхилл повернулся на своем кресле и с нескрываемым интересом оглядел друзей.

– Думаю, следует рассмотреть возможность соблюдения определенной конфиденциальности, – продолжил Биверс. – Мы начали с того, что хотели найти Коко своими силами, и закончить дело должны сами. Мы должны постоянно быть на шаг впереди полиции.

– Пожалуй, ты прав, – сказал Конор.

– Надеюсь, остальные согласны со мной?

– Подумаем, – сказал Пул.

– Речь, конечно, идет не о препятствовании правосудию, – заметил Андерхилл.

– Называй, как угодно, – сказал Биверс. – Все, что я хочу сказать, это то, что мы умолчим о кое-каких деталях. Полиция так делает постоянно, у них это в порядке вещей. Особо распространяться не будем. И когда придумаем план действий, делиться им не станем.

– План действий? – спросил Конор. – А что мы можем?

Биверс попросил их рассмотреть несколько возможностей:

– Например, нам известна пара моментов, о которых не в курсе полиция. Мы знаем, что Коко – это Виктор Спитальны, и знаем, что человек по имени Тим Андерхилл в настоящий момент в Нью-Йорке – или скоро будет, – а не в Бангкоке.

– То есть ты не хочешь сообщать копам, что мы ищем Спитальны? – спросил Конор.

– Мы можем немного повалять дурака. Они в состоянии сами разобраться, кто пропал, а кто нет, – Биверс взглянул на Майкла с едва заметной высокомерной улыбкой. – Второй момент, который я считаю наиболее полезным для нас: Спитальны использовал имя этого человека, – он указал на Андерхилла. – Верно? Чтобы подманивать к нему журналистов. Думаю, я прав, учитывая то, что мы выяснили в «Гудвуд парке». Так что я предлагаю бить врага его же оружием.

– И как ты собираешься это делать, Гарри? – поинтересовался Андерхилл.

– В некотором смысле идею подкинул мне Пумо, когда мы встречались в Вашингтоне в ноябре. Он тогда рассказывал о своей девчонке, помните?

– Да, уж я-то помню, – сказал Конор. – Он ведь рассказывал мне. Эта китаяночка веревки из него вила. Давала для него объявления в какой-то газете и подписывала их Молодая Луна.

– Très bon, très, très bon,[112] – проговорил Биверс.

– Хочешь поместить объявление в «Вилледж войс»? – спросил Майкл.

– Мы же в Америке, – ответил Биверс. – Запустим рекламную кампанию. Расклеим по всему городу имя Тима Андерхилла. Если кто поинтересуется, можем сказать, что ищем бывших бойцов нашего взвода. При этом нигде не засветим настоящее имя Коко. Думаю, стряхнем пару персиков с дерева.

2

Машина, предоставленная компанией «Лимузин для звезды», на самом деле оказалась фургоном с тремя рядами кресел и багажной полкой на крыше. Даже в салоне было очень холодно, и Пул поплотнее запахнулся в пальто, пожалев при этом, что не положил в чемодан свитер. Он чувствовал себя одиноким и чужим здесь, а страна за окнами фургона казалась столь же чужой, сколь и знакомой: словно он уезжал отсюда очень надолго.

Будто застегнутые на все пуговицы от холода, уродливые дома жались друг к дружке на пустынной земле по обе стороны шоссе. Уже стемнело. Никто в фургоне не разговаривал, даже супружеские пары.

Майклу вспомнился Робби из сна с фонарем в поднятой руке.

26. Коко

Возвращение домой – процесс, по сути, никогда ни в чем не меняющийся. В возвращении домой всякий раз присутствовал фактор страха. Кровь и Разум всегда оставались дома. Надо лишь прямой сделать стезю чрез пустыню, и тогда будешь в силах потрясти небеса и земли, море и сушу[113]. Сделай прямой стезю чрез пустыню, ибо «…кто выдержит день пришествия Его, и кто устоит, когда Он явится?»[114]

Возвращаешься домой к тому, что оставалось незавершенным и потому укоряло тебя; к тому, что было сделано дурно; к тому, что говорит с тобой начистоту; к тому, что сделано, но не должно было быть сделано, что набрасывается на тебя с доской, ремнем, кирпичом.

Все это было в книге, даже Кровь и Разум были в ней.

В книге той пещера была рекой, а по реке шел голенький мальчик, измазанный замерзшей грязью. (На самом-то деле это была кровь женщины.) Он прочитал книгу от начала до конца и от конца к началу. Именно так они и говорили дома – «от конца к началу». Коко помнил, что купил эту книгу, потому что когда-то в другой жизни знал автора, и вскоре книга стала периодически меняться и расти в его руках и превращаться в книгу о нем самом. Коко помнил, как ощутил, будто находится в свободном падении, – как если бы его сбросили с вертолета. Тело его, объятое таким знакомым всеохватным ужасом, покинуло себя самое – поднялось и вошло в книгу, которую Коко держал в руках.

Ужас всеохватный и знакомый.