В ее голосе нет напряжения. Он звучит устало, но решительно. Брекен кидает взгляд в зеркало и встречается со мной глазами.
– Мы не знаем, где участок, – говорит он. – Но если хочешь побеседовать со своим любезным другом в желтой бейсболке, мы можем вернуться. Спросишь, знает ли он адрес.
Его слова змеями ползут вверх по моей спине.
– Ты сказала, что надо держаться от него подальше, – говорит Харпер.
– Да, но мы делаем не то, что сказали нам полицейские.
– В баре отключилось электричество. Сомневаюсь, что они бы сказали нам ждать на темной парковке в компании стремного бомжа и надеяться, что мы не отравимся угарным газом.
– Так что, мы просто поедем дальше в сторону дома? – спрашивает Джош.
– Конечно нет. – Харпер хмурится. – Мы остановимся, как только увидим хоть какое-то открытое заведение. И оттуда позвоним.
– Мы же не пытаемся сбежать, – добавляет Брекен.
Я не отвечаю, но мы с Джошем обмениваемся короткими взглядами. Он приподнимает руку, словно говоря мне, чтобы я так не нервничала. Или так он просит дать ему время подумать? Неважно, что он имеет в виду. Мне достаточно знать, что я не одна.
Кайла снова отключилась. Или, может, притворяется – очень даже убедительно. У Харпер тоже сонный вид. Брекен почему-то решил покрутить радио. А Джош, похоже, потерялся в собственных мыслях. У него на челюсти проступает желвак. Пусть думает быстрее, потому что если он прав насчет Брекена, то мы в большой опасности.
Или… погодите… Может, я одна в опасности? Что, если меня одну преследует это гнетущее чувство, потому что лишь за мной охотятся? Глаза Брекена снова находят мои в зеркале, и я вспоминаю: книгу Джоша нашли в его сумке. А свой телефон я потеряла либо пока сидела спереди, либо когда бежала по кемпингу. И что же объединяет эти ситуации? Брекен. И на заправке… Я помню, как Харпер с Брекеном разговаривали.
Джош потерял книгу, я потеряла телефон, Харпер – кошелек, а Кайла – что-то, что она отказывается называть. Брекен сказал, что тоже что-то потерял, но меня охватывают сомнения. Они холодными скользкими змеями извиваются у меня в животе. Может, он соврал, чтобы посмотреть на нашу реакцию? Может, это он украл наши вещи?
Я сглатываю комок в горле. У меня в памяти оживает сцена: Брекен стоит, прижавшись к дереву. Глаза горят, щеки раскраснелись. Я думала, он радуется нашему внезапному спасению, но, может, я была неправа? Что, если он наслаждался моим ужасом? Или знанием, что кто-то забрал у меня телефон. Но с чего Брекену желать мне зла?
Или мне просто не повезло стать случайной жертвой?
Я заставляю себя сделать глубокий вдох и отвлечься от ужасающих мыслей. Мне нужно рассуждать здраво. Нужно найти выход. Если Брекен что-то задумал, могу ли я его остановить? Могу ли сбежать?
Он высокий и крепкий, как спортсмен. Широкие плечи, выпуклые мускулы – он и мокрого места от меня не оставит. А может, и от Джоша тоже. Мне нужно переманить Харпер на свою сторону. Кайлу вряд ли что-то заботит: она слишком не в себе. Но Харпер может сильно усложнить мне жизнь, если я захочу убежать. Нужно, чтобы она увидела: он может оказаться не тем героем, которого она видит.
Отдышавшись, я перевожу на нее взгляд.
– И что, никто из вас не чувствует никакой вины по этому поводу?
– Я чувствую. – К моему изумлению, это говорит Брекен. Он вздыхает, и его голос звучит мягче, тише. – Я ужасно себя чувствую из-за всего этого. Будто все идет наперекосяк.
– Все и правда пошло наперекосяк, – говорит Джош, выразительно глядя на него.
– Слушай, не один ты страдаешь, – резко возражает Харпер. – Мы не планировали все это.
– Я не думала, что поездка на машине в метель вообще входила в чьи-либо планы, – говорю я.
– Слушайте, мы все просто хотим попасть домой, – говорит Харпер.
– Без телефонов или карты это будет нелегко, – замечает Джош.
Брекен фыркает:
– Мы едем со скоростью тридцать километров в час. Скоро можно будет отслеживать дорогу по звездам.
– Подожди, – внезапно говорит Харпер, подняв руку вверх, словно ей пришла в голову какая-то мысль. – Останови машину.
– Что? – спрашивает Брекен.
– Съедь на обочину. Или просто остановись. Нужно проверить багажник.
– Ты о чем? – спрашивает Джош. – Что проверить?
– Адаптер. У некоторых машин, особенно вроде нашей, сзади есть розетки. Ну, для кемпинга и всего такого.
– Она права, – говорит Джош с энтузиазмом. – Найди, где припарковаться.
– Ноутбук!
Эта мысль так внезапно приходит мне в голову, что я не успеваю ее продумать и сразу высказываю вслух. У меня от волнения кружится голова.
– Можно же зарядить телефоны через ноутбук!
Лицо Харпер озаряется. Я знаю, что она поняла.
– Гениально! – Она расплывается в улыбке.
– Ноутбуки… – тихо говорит Джош, словно удивляясь.
Может, он впервые за всю дорогу понял, что не у него одного в этой машине есть мозги. Затем он хмурится.
– А что, у твоего ноута осталась зарядка? Мой уже сдох.
– А я свой вообще не взяла, – вздыхает Харпер.
– И я тоже, – говорит Брекен.
– У меня могло остаться немного, – говорю я.
Джош разворачивается взглянуть на меня. Я поднимаю руки ладонями вперед.
– Только не слишком радуйтесь. Боюсь, на всех не хватит. Перед посадкой в Калифорнии у меня оставалось процентов сорок, и я еще пользовалась им в самолете.
Харпер трогает Брекена за плечо:
– Нам нужно остановиться. Прямо сейчас.
Через пару километров Брекен находит удобное место, где шоссе ответвляется на какую-то заброшенную подъездную дорогу. Идеальное место, чтобы достать ноутбук, зарядить телефон и, возможно, поговорить с Харпер.
Она открывает дверь, и я выползаю наружу.
– Я помогу тебе достать ноутбук, – говорит Брекен, отстегивая ремень безопасности.
– Я помогу, – возражает Джош, протягивая руку к собственному ремню.
– Нет, не надо. – Харпер хватает его за руку. – Тут снега по колено, а ты на костылях. Брекен отлично справится.
У меня в венах закипают пузырьки паники.
– Мне не нужна помощь.
– Да мне не сложно, – говорит Брекен и стремительно выпрыгивает из машины.
Я не нахожу что возразить. Снова ловлю на себе взгляд Джоша. Заметно, что ему не по себе, но что нам делать? Не станем же мы обвинять его, остановившись в какой-то глуши? Мало ли чем это может закончиться.
Лучше уж зарядить телефон и позвонить в полицию. Мы можем продержаться еще десять минут. Полиция – наш лучший шанс.
Я с трудом сглатываю и иду за Брекеном наружу, под пронизывающий ветер. Мы закрываем двери и остаемся наедине. Пассажиры машины словно очутились на другой планете. Ветер свистит в горных долинах; под ногами хрустит снег. Брекен смотрит на меня через крышу машины. Его взгляд пронизывает меня насквозь. Я застегиваю куртку. Не говоря ни слова, подхожу к багажнику. Кто-то с переднего сиденья разблокировал замок. Брекен не тянется к двери багажника. Он неподвижно наблюдает за мной, и меня пробирает страх. Я протягиваю руку, и Брекен моментально меня останавливает.
– Что ты делаешь?
В моем голосе слышно испуг.
– Ты думаешь, я сбил того парня, Мира?
Я вздрагиваю, с трудом удерживаясь от того, чтобы не отшатнуться. Отчаянно борясь со страхом, я пытаюсь оставаться спокойной. Глядеть во все глаза.
– С чего ты вообще о таком спрашиваешь?
– Потому что я вижу, что ты чего-то боишься, – говорит он, подходя ближе. – И хочу проверить, не меня ли.
Двадцать три
У меня нет ни малейшего желания стоять с Брекеном по колено в снегу. Я снова тянусь к багажнику, и Брекен хватает меня за запястье. Я пытаюсь вырваться, но он сильнее.
– Отпусти. – Я резко дергаю руку, но он не отпускает.
– Послушай… – Он ослабевает хватку, но продолжает держать. – Я не сбивал этого парня. Джош потянул руль.
– Я сказала: отпусти.
Он слушается. Моя рука бессильно падает. Брекен выдыхает, и пар от его дыхания создает между нами завесу.
– Я не пытаюсь тебе навредить. Я просто хочу всех нас защитить.
– От Джоша, – с каменным лицом говорю я. – От парня с гипсом на ноге.
– Мне наплевать на его гипс.
Брекен трясет головой; в глазах у него пляшут бешеные огоньки.
– Джош свихнулся. Он пытался убить этого парня!
– Ты думаешь, Джош пытался убить незнакомого человека на парковке?
– Да! – Глаза Брекена бешено сверкают, и он шепотом кричит на меня: – Он меня подставил. Наверно, и всех остальных тоже подставит!
Его слюна брызжет мне на щеку. Я отступаю назад. Брекен не в себе. И нам нужна помощь.
Я оглядываю чемодан, где лежит мой ноутбук. Поднимаю дверь багажника. Внутри играет радио. Снаружи гудит ветер. Они не услышат меня, если я не закричу, но мне это и не нужно. Мне нужен ноутбук.
– Подвинься, мне надо взять чемодан.
– Ты меня не слушаешь. Джош перехватил руль. И еще до этого… Он хотел, чтобы я украл бензин.
– Он сказал тебе украсть бензин…
В моем голосе звучит недоверие.
Брекен морщится.
– Ну, не совсем. Но он так посмотрел на меня. В зеркало. Я видел. – Он подходит ближе и шепчет: – Я знаю, что это звучит безумно, но поверь мне. Он пытается выставить меня преступником. Но я не такой.
От сумасшедшего огонька в его глазах у меня по спине бегут мурашки. Он тяжело дышит, и его взгляд пугает меня больше, чем все, что с нами случилось за эту поездку. Он хочет, чтобы я что-то сказала, но я словно плутаю во тьме.
А еще, хотя я уверена, что Брекен опасен, его слова сеют во мне зерно сомнений. Если бы я хотела сделать кого-то из попутчиков козлом отпущения, то выбрала бы его. У него для этого подходящий вид: суровое лицо, широкие плечи… именно так выглядят опасные люди.
А что, если я ошиблась насчет Джоша?
Пока Брекен стоит, разве что не пуская пену изо рта, я решаю рискнуть. Смотрю на открытую дверь, на черный ремень сумки для ноутбука… Перевожу взгляд на Брекена.
– Слушай, у нас был очень тяжелый день.
Он облизывает губы, энергично кивая.
– Да, ты права.
– Мы все устали. Ты устал.
К моему изумлению, в его глазах блестят слезы. Он кивает еще быстрее.
– Да. Я устал, но это ничего не меняет. Я знаю, что тут происходит.
Я стараюсь выглядеть максимально дружелюбно.
– Давай достанем мой ноутбук, чтобы мы могли зарядить телефон и убраться наконец отсюда. Доехать до дома, ага?
Он не двигается с места. Я устала ждать. Мало-помалу я наклоняюсь к багажнику и вытаскиваю сумку. Брекен наблюдает за мной, прикрыв веки. Харпер открывает заднюю дверь. Раздается привычный звон: машина напоминает нам, что мы не закрыли дверь. Поймав взгляд Харпер, я пытаюсь незаметно показать ей, что мне нужна помощь. Она встает, тревожно нахмурившись.
– Что случилось?
– Все в порядке, – говорю я, сама не зная почему.
– Нет, не в порядке, – говорит Брекен, закрывая багажник и подходя ближе к нам. Он понижает голос: – Я думаю, Джош пытается навесить все на меня. Кажется, за всем стоит именно он.
– За чем – за всем? – спрашивает Харпер.
– За всем!
Брекен наседает на нее, забыв о моем присутствии. Словно он не говорил мне то же самое всего минуту назад.
– Это он сбил того засранца! Из-за него я уехал с бензоколонки. Он хотел, чтобы мы оказались здесь. Он предложил свернуть на I-80. Он что-то задумал!
– Вы оба предложили свернуть, и, когда мы сбили того парня, за рулем был ты, – ровно, спокойно отвечает Харпер.
Вернее, даже не так: она говорит в точности как доктора, когда те сообщали нам прогнозы лечения Фиби.
– Любой на нашем месте стал бы искать виноватого, но это не значит, что нам есть кого винить.
– Надо оставить Джоша здесь, – говорит он, не обращая на нее внимания. – Нельзя больше так рисковать.
– Что ты такое говоришь! Мы его не оставим, – возражаю я.
Однако я молчу о том, что Джош предложил сделать с ним то же самое. И я начинаю думать, что это была не такая уж плохая идея.
– Нельзя, чтобы он ехал с нами, – говорит Брекен. – Мы не знаем, что еще он может сделать.
– В смысле, какую книгу он станет читать следующей? – бормочу я.
Харпер вздыхает.
– Слушай, я обо всем этом уже думала. Мы не можем постоянно нападать друг на друга. Эта погода… эти дороги… Нам и так нелегко. Мы должны держаться вместе, а то совсем пропадем.
– Нет. Держаться вместе, но без Джоша. Он опасен, – говорит Брекен.
– А Джош считает, что это ты опасный, – говорит Харпер. – А я думаю, что Кайла. Уверена, у Миры тоже есть мнение на этот счет. Может, мы все просто дошли до ручки и ищем, кого бы обвинить.
Брекен продолжает, словно Харпер ничего не говорила.
– Все, что происходит… за этим кто-то стоит. Это ведь вы должны понимать.
– А ты уверен? – спрашивает Харпер.
Он не отвечает. Ее вопрос заползает мне под кожу холодными щупальцами. Может, она права? И мы просто сходим с ума? Неужели я настолько серьезно ошиблась?
Не в силах унять дрожь, я заталкиваю эту мысль поглубже и поднимаю сумку.
– Я пошла обратно в машину. Надо зарядить телефон.
Я стою у двери. Харпер закрывает собой проход. Вытянув руку, она жестом приглашает Брекена сесть.
– Давай. Поехали уже, – говорит она.
Я пытаюсь протиснуться в дверь раньше Харпер. Рядом со мной раздается шорох ног. Резкий вскрик. Что-то дергает мою сумку, оттаскивая меня назад. Харпер. Ремень съезжает у меня с плеча, и сумка падает. Вернее, падают они обе: и сумка, и Харпер. Я отчаянно взмахиваю руками, пытаясь схватить сумку в полете, но уже слишком поздно. Харпер приземляется коленями в снег, и в тот же момент из сумки выскальзывает что-то темное и тяжелое. Мои пальцы скользят по краю предмета, но Харпер тоже взмахивает рукой, и моя рука натыкается на ее локоть. Ноутбук с тихим треском падает на заснеженный асфальт.
Мои глаза ловят взгляд Харпер.
24 декабря
Мира,
я уверен, что ты меня узнала. Я стоял за тобой в очереди на посадку. Поняла ли ты, как близко мы были на трапе? А в самолете и того ближе.
Я наблюдал, как ты пишешь родителям сообщения, а потом рисуешь в блокноте. Слышал, как ты вздыхаешь, дожидаясь, пока мужчина перед тобой положит свой огромный чемодан на полку. Ты посмотрела на меня, Мира. Ты посмотрела прямо мне в лицо. В тот момент я был уверен, что у нас все хорошо. Что я передам тебе все эти письма. Наши взгляды встретятся, и долгие месяцы в разлуке растают. Мы снова будем вместе.
Но ты меня не видела.
Ты меня не видела.
И ты за это заплатишь.
Твой
Двадцать четыре
На вид ноутбук совсем не пострадал. Когда мы снова оказываемся в машине, наша суматоха будит Кайлу. Все собираются тесным кружком вокруг меня на заднем сиденье. Я тщательно отряхиваю снег с корпуса и включаю ноутбук, пытаясь оценить масштабы ущерба. Треснул один из шарниров, позволяющих открывать и закрывать крышку. Ничего ужасного, просто маленькая диагональная трещина на корпусе. Думаю, все в порядке.
– Упал на угол, – говорит Харпер, отряхивая снег с коленей. – Мне так жаль, Мира. Я пыталась его поймать.
– Ну как, работает? – встревоженно спрашивает Джош.
– Ну, лампочка загорелась, – говорю я, нажимая на кнопку включения.
Слышится высокий гул работающего процессора. Потом он резко затихает. Лампочка питания мигает желтым. И мигает. И мигает.
Сердце у меня уходит в пятки.
– А она всегда так делает? – спрашивает Брекен.
Он все еще стоит снаружи, заглядывая внутрь через дверь.
– Если да, то это пипец как раздражает, – говорит Кайла.
– Неважно, раздражает или нет.
Харпер перевешивается с переднего сиденья.
– Если этот сломался, я куплю тебе новый. Но, может, телефоны зарядить все-таки получится?
– Я…
Не договорив, я снова проверяю кнопку питания и ощупываю корпус. У шарнира чувствуется небольшая вмятина. Экран так и не включается. Лампочка продолжает мигать. Сердце колотится у меня в груди. Брекен вытаскивает шнур из сломанного разъема.
– Вот, попробуй мой телефон. Может, дело только в экране.
– Ну как, включается? – снова спрашивает Джош.
– Нет, он просто…
Мария Зотова
Я трясу головой, снова нажимая на кнопку. И опять начинается гул, и опять обрывается. Лампочка продолжает мигать. Я вставляю шнур Брекена во все три порта по очереди. Безрезультатно.
Москва купеческая. Как купцы себе и нам столицу построили
– Он будто не может загрузиться, – говорю я сквозь легкую тошноту.
– Может, просто порты разболтались, – говорит Харпер. – Уверена, в городе все быстро починят.
– Ну, я бы на это не рассчитывал, – фыркает Брекен.
– А зарядка работает? – спрашивает Джош.
© Зотова М.Б., текст, 2024
Я качаю головой. Что это за вкус у меня во рту? Ах да, это горечь поражения.
– Дай я попробую, – говорит Харпер, аккуратно вынимая телефон Брекена из зарядки.
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Подключив вместо него свой собственный, она хмурится. Меняет кабель. Снова проверяет. Я наблюдаю за ней, мысленно проигрывая случившееся снаружи. Я почти его поймала! Он бы не упал, если бы Харпер не стукнула меня по руке. Потому что сама пыталась его поймать.
Предисловие
Или пыталась меня остановить?
История московского купечества неразрывно связана с историей Москвы. Какой бы сферой мы ни начали интересоваться – политической, экономической, культурной, социальной, везде будут встречаться купеческие фамилии.
– Мне очень жаль, Мира, – со вздохом говорит Джош. – Хотелось бы как-то тебе помочь.
Москва – торговый город – всегда была привлекательна для амбициозных крестьян и мещан. Они стремились к лучшей жизни, стараясь не забывать, что их богатство должно приносить добро окружающим.
– Мне тоже, – вторит ему Харпер.
Насчет нее я теперь не уверена.
Кем они были для Москвы? Примером несгибаемой воли и невероятного трудолюбия, когда строили карьеру с нуля? Благотворителями и меценатами, которые тратили баснословные средства на помощь нуждающимся? Заказчиками зданий, которыми мы до сих пор восхищаемся, гуляя по московским улицам?..
– Как ты вообще умудрилась уронить ноутбук? – тихо спрашивает Брекен.
Первые купцы появились на Руси еще в IX столетии и сразу начали играть большую роль в укреплении экономических связей с другими странами. Купеческая деятельность постепенно приобретала все более почетный статус, стали появляться нормы и правила, регулирующие их работу. Золотое время для развития частного предпринимательства в России наступило в XIX веке на фоне промышленной революции и развития транспортного сообщения.
– Эй! – резко одергивает его Джош. – Думаешь, ты еще недостаточно бед натворил?
Купцы часто ассоциируются у нас с героями произведений Островского. Консервативные, малообразованные «Тит Титычи», думающие о собственной выгоде. Основатели купеческих династий чаще всего подтверждали эти стереотипы. Но проходило совсем немного времени, сменялось одно поколение, второе, и вот перед нами появляются прекрасно образованные, тонко чувствующие наследники. Умеющие вести дела и не забывающие о своих увлечениях.
Брекен всплескивает руками.
– Ты серьезно? Теперь еще и за сломанный ноутбук будешь меня винить?
В этой книге я хочу познакомить вас с самыми известными купеческими фамилиями и их жизнью. Мы прогуляемся по Москве, разглядывая фасады домов и узнавая истории, которые происходили в этих стенах еще каких-нибудь 150 лет назад.
– Ох, господи боже, – говорит Кайла. – Давай ты хоть на пять минут отвлечешься от своего нытья?
Часть 1
– Никто тебя не винит, – говорю я. – Просто не делай все еще хуже, ладно?
Купцы-коллекционеры
Хотя куда уж хуже. Хуже стало, когда я уронила ноутбук. Вернее, когда Харпер выбила его у меня из рук. Я бросаю на нее взгляд, чувствуя волну сомнений. Она ведь не нарочно… Да?
Мезальянс и коллекция Ивана Морозова. Купец, который не смог стать художником
– Нужно подумать, что делать дальше, – говорит Джош. – Карты у нас нет. Телефонов тоже. И зарядить их мы не сможем. Сколько осталось бензина?
Особняк на Пречистенке, 21
– Две трети бака, – отвечает Брекен.
– Может, надо поискать в машине? – предлагает Харпер. – Мы все еще не посмотрели, нет ли разъемов в багажнике. Может, в каком-нибудь из отсеков и вторая карта найдется.
Московская купеческая династия Морозовых – одна из немногих, про которую слышали все. Чем бы вы ни заинтересовались – политикой, бизнесом, экономикой, живописью, литературой, театром, архитектурой или благотворительностью, рано или поздно вы встретите фамилию Морозовы. Эта многочисленная семья, которая активно вела бизнес более 100 лет (редко кому из купеческих династий это удавалось), дала несколько поколений ярких мужчин и женщин, которые с помощью своих финансовых возможностей стремились помогать обществу. На их средства будут построены не только мануфактуры, давшие работу тысячам человек, но и больницы, школы, театры, богадельни, детские приюты и библиотеки.
Эту книгу я хотела бы начать с рассказа об одном из представителей семьи Морозовых, Иване Абрамовиче. Владелец Тверской мануфактуры и коллекционер, он, сам того не ожидая, сумел внести значительный вклад в национальное достояние нашей страны.
– Думаю, мы бы заметили разъемы, если бы они были сзади, – говорит Кайла. – Помните, как мы все искали телефон Миры?
– Точно, – говорит Джош. – Мы все вынули из багажника.
От крепостного к московскому фабриканту
– Но наши сумки, – возражает Харпер. – Давайте поищем в сумках. Может, мы про что-то забыли. Может, у кого-то с собой айпод? Или блокнот с картой?
Но прежде чем перейти к личности самого Ивана Морозова, необходимо познакомиться с историей этой семьи, начавшей свой путь к богатству из подмосковного Зуева. Именно там в 1770 году родился будущий основатель династии Савва Васильевич. Сын крепостного крестьянина, сам находившийся в зависимости, он не имел вначале никакой фамилии. Официально она появится уже после его переезда в Москву и вступления в гильдейское купечество. Как и его отец, Савва постоянно искал возможности для заработка – занимался земледелием, ловил рыбу, перегонял скот. Но все это не позволяло разбогатеть быстро.
– Блокнот с картой? – переспрашивает Брекен. – Мы попусту теряем время. Вы уже обыскали все наши сумки.
В конце XVIII века, благодаря закону Екатерины II, крестьяне получили возможность искать работу, не связанную с земледелием, чтобы выплачивать оброк своим владельцам.
– Ну хоть в аварийный набор давайте заглянем, – говорит Джош. – Вдруг пропустили что-нибудь полезное.
В России существовало два вида зависимости крестьян от помещиков – барщина и оброк. Барщина означала обязанность крестьянина бесплатно работать на помещика. Оброк же предполагал натуральные или денежные выплаты крестьянином в пользу помещика. Чаще всего помещик устанавливал барщину, если земли в его владениях были плодородные. Это позволяло получить больше выгоды с собранного урожая. При Павле I вышел Манифест, ограничивавший возможность устанавливать барщину более трех дней в неделю.
Мы снова выходим из машины один за другим: пять усталых путников, дрожащих от холода и потирающих спины от слишком долгого сидения в машине. Мы встаем у багажника унылым полукругом.
Воспользовавшись новыми возможностями, Савва Васильевич устраивается ткачом на фабрику Кононова в родном Зуеве и быстро становится опытным мастером. Работа на фабрике дает ему не только профессиональные знания, но и возможность заработать – средства были нужны и на выплату оброка помещику, и на открытие собственного дела. Была у Саввы и еще одна проблема – он вынужден был взять крупную сумму в долг, чтобы откупиться от необходимости идти в рекруты, деньги удалось выплатить всего за два года.
– Открывай, – говорит Брекен.
Харпер поднимает дверь, и мы принимаемся шарить в сумках и аварийном наборе. В сумках ничего интересного. В наборе тоже. Багажник опустел. Отсюда нам видно заднюю поверхность сидений: под ними есть углубление, где можно складывать вещи. В этой складке, по самому центру, блестит что-то металлическое.
– Что это? – спрашивает Джош.
Харпер наклоняется над багажником и прижимает палец к серебристому предмету. И тут же резко втягивает воздух, отпрянув.
Савва Васильевич Морозов
– Острое!
– Какой-то металлический зажим, наверно. – Брекен небрежно машет рукой.
– Мне так не кажется.
Уйдя с фабрики, Савва Васильевич занялся производством ажурно-ленточного товара, активно привлекая к работе своих односельчан. Продавал свои изделия Савва Васильевич в Москве, для чего каждую неделю преодолевал путь в 100 километров (по семейной легенде, весь путь туда и обратно он проходил пешком). Слава о качественной продукции Саввы Васильевича быстро распространялась, заказов становилось все больше, и производство расширялось.
Харпер еще раз касается металлической пластины и хмурится. Протолкнув пальцы в щель, хмурится еще сильнее. Повозив рукой под сиденьем, она аккуратно вытаскивает нечто. У меня перехватывает дыхание. Из-под сиденья появляется длинный охотничий нож с серебристой рукояткой.
Пришло время Савве Васильевичу жениться. Выбор жены – дело сложное. Морозову важно было найти женщину, которая не только будет заниматься ведением домашнего хозяйства и воспитанием детей, но и станет соратницей – сможет поддержать в его амбициозных планах. К счастью, Савве Васильевичу повстречалась Ульяна Афанасьевна, дочь красильщика, с которой они проживут 63 года в счастливом браке.
Харпер наклоняет нож, и на острие пляшет луч от задних фар.
Для любого ткацкого производства невероятно важно было найти хорошего красильщика. Рецепты красящих веществ, дающих стойкий и яркий цвет, хранились в тайне, в существовавших на фабриках специальных «секретных» комнатах. И для Саввы Васильевича было большой удачей жениться на девушке, уже владеющей всеми нюансами этого мастерства.
А ведь я сидела прямо там, на этом самом месте. В нескольких сантиметрах от ножа.
– Что это за хрень? – спрашивает Брекен, будто понятия не имеет.
Производство Саввы Морозова продолжало расти, чему особенно поспособствовал пожар, случившийся в Москве во время Отечественной войны 1812 года. В городе были уничтожены не только дома, но и инфраструктура – сгорели фабрики, склады, лавки. Эта трагедия обернулась временем возможностей для подмосковных фабрикантов, которые начали в еще большем масштабе производить товар для восстанавливающегося города.
– Это нож, – отвечает Кайла. – Что же еще?
Савва Васильевич быстро переходит на производство хлопковых тканей – плиса и миткаля, которые были более актуальными и выгодными в производстве. И именно на это время приходится активное накопление капитала, который в 1821 году позволил Савве Васильевичу выкупить свою семью (отца, жену и четырех сыновей) из крепостной зависимости у помещика Рюмина за огромную по тем временам сумму в 17 000 рублей.
– Но что он там делает? – Джош протягивает руку.
В 1785 году при императрице Екатерине II издается «Грамота на права и выгоды городам Российской империи», в которой дается описание распределения купцов по трем гильдиям. В первую гильдию записывались граждане с капиталом от 10 000 до 50 000 рублей. Они получали возможность торговать за границей, владеть фабриками и заводами. Купцы второй гильдии должны были обладать капиталом от 5000 до 10 000 рублей. Они могли торговать оптом и в розницу только внутри России. Третья гильдия предполагала наличие от 1000 до 5000 рублей. Такие купцы могли вести только розничную торговлю.
Это длинный, пугающего вида нож, какие в магазинах для охоты помещают под стекло.
В 1826 году он окончательно переезжает в Москву, где покупает дом в Шелапутинском переулке за 5000 рублей и обустраивает свою первую московскую фабрику. Постепенно его владение будет расширяться, и к 1860 году на территории будет построено уже 11 каменных и деревянных строений, включавших ткацкую фабрику, красильную мастерскую, дома для приказчиков и контору.
– Он лежал под твоим сиденьем, – тихо говорит Харпер, поднимая на меня взгляд. – Прямо за твоей спиной.
– Знаю… – содрогаясь, отвечаю я. – Одно неудачное движение – и он бы меня заколол.
Одним из первых Савва Васильевич понимает необходимость в модернизации производства и заключает соглашение с Людвигом Кноппом, выходцем из Германии, выступавшим посредником между российскими владельцами текстильных фабрик и английскими компаниями по производству ткацких машин. Оснастив свои производства по передовым технологиям, Морозов выводит свое дело на лидирующие позиции.
– Нет, – спокойно отвечает Харпер, глядя на меня с непроницаемым выражением лица. – Лезвие было направлено в сторону багажника. Тот, кто засунул нож, сделал это, сидя на заднем сиденье.
Таким образом, начав свою жизнь крепостным крестьянином, Савва Морозов становится богатейшим купцом первой гильдии. Он смог существенно расширить свое дело и подготовить сыновей к работе в нем.
– На твоем месте, – жестко добавляет Брекен.
Второе поколение Морозовых
Страх будто бы хватает меня за затылок.
К счастью для Саввы Васильевича, в его браке с Ульяной Афанасьевной родилось пятеро сыновей (последний, Тимофей, родился, когда Морозов уже выкупился из крепостной зависимости) и бизнес можно было передать в надежные руки. Сыновья Елисей, Иван, Абрам, Захар и Тимофей смогли не только продолжить, но и существенно расширить семейное дело. По их именам принято называть ветви семьи Морозовых – Захаровичи, Абрамовичи, Тимофеевичи.
– Но не я одна там сидела!
Харпер бледнеет и совсем тихо говорит:
Старший сын Саввы Васильевича Елисей довольно быстро отошел от семейного бизнеса и сосредоточился на изучении религии. Духовное образование, полученное еще в детстве, позволило Елисею стать одним из авторитетов старообрядчества и основателем так называемой Елисовой веры. Управление фабрикой перешло в руки его сына Викулы, поэтому чаще всего в литературе можно встретить «Морозовых-Викуловичей», а не «Морозовых-Елисеевичей».
– Но ты сидела там чаще остальных. И сидела там последней.
Сыновья Саввы Васильевича, как это и было заведено в семьях тех лет, активно помогали отцу в бизнесе. Каждый из них, за исключением Абрама, получил в свое управление фабрику, созданную Морозовым с нуля. И только Тверская мануфактура, доставшаяся Абраму, была приобретена у фабрикантов Шибаевых.
– Да ладно вам, это тут при чем, – говорит Джош. – Может, нож там лежит уже несколько месяцев.
– А еще она могла засунуть его туда до того, как мы начали обыскивать сумки, – говорит Брекен. – Чтобы мы его не нашли.
А теперь я расскажу мой любимый факт о Савве Морозове, который вас особенно поразит после того, как мы обсудили те успехи, которых он смог достичь. В течение всей своей долгой жизни (Савва Васильевич скончается в возрасте 90 лет) Морозов был абсолютно безграмотным. Он не умел ни читать, ни писать, да и возможности выучиться в детстве у него просто не было. Когда бизнес выйдет на серьезный уровень и появится необходимость подписывать документы, за него это будут делать приказчики и сыновья. Но совершенно точно можно сказать, что считал Морозов отлично, хоть и делал это в уме!
– И для чего он ей? На охоту собралась, что ли? – Кайла закатывает глаза к потолку. – Что за идиотизм? Скажите, она похожа на человека, который умеет обращаться с ножами?
Третий сын Саввы Васильевича Абрам, как мы уже говорили, стал владельцем «Товарищества Тверской мануфактуры». Фабрика, доставшаяся им от Шибаевых, нуждалась в модернизации и, благодаря деятельности Морозовых, существенно расширилась, объем производства вырос втрое. К 1914 году на фабрике работали 14 000 рабочих, которые выпускали продукцию на 30 миллионов рублей в год. Особенно удачными для бизнеса Морозовых стали годы Первой мировой войны – они получили государственные заказы на изготовление ткани для нужд армии.
– Нет, это точно не ее нож, – Джош трясет головой. – Не может этого быть.
Морозовы-Абрамовичи
Харпер оглядывается с неуверенным видом. Лицо Брекена и вовсе исполнено подозрения. Мою грудь заполняет волна жара, словно я сделала что-то плохое. Но я ничего не делала.
Абрам Саввич занимался фабрикой вместе со своими сыновьями Абрамом (отцом главного героя этой главы) и Давидом. В будущем к управлению Тверской мануфактурой присоединится жена Абрама Абрамовича Варвара Алексеевна, о жизни которой вы сможете прочитать в отдельной главе этой книги. Последние годы своей жизни Абрам Абрамович страдал от серьезного психического заболевания и работать не мог. Впрочем, за судьбу мануфактуры можно было не волноваться – Варвара Морозова сумела стать сильным руководителем.
– Да, не мой! – говорю я, глядя на Харпер.
Она больше не смотрит мне в глаза, и я вижу, как меняется ее лицо. Она не знает, можно ли мне доверять. А может, хочет убедить всех, что нож принадлежит мне. Как знать? Может, и ноутбук у меня выпал не случайно.
Вдруг это она все спланировала? Называла меня солнышком, притворялась такой заботливой, а сама положила нож мне под сиденье. У меня сводит живот.
Иван Абрамович Морозов
– Давайте подумаем логически, – говорит Брекен, пододвигаясь ближе к Харпер. – Кто последним видел карту? Мира.
– Прекращай, – обрывает его Джош. – Это просто глупо.
Мне нужно оправдаться, но в ушах шумит, и горло свело судорогой.
В семье Абрама Абрамовича и Варвары Алексеевны родилось трое сыновей – в 1870 году Михаил, в 1871 году Иван и в 1873 году Арсений. Третье поколение семьи получило хорошее образование. Мальчики учились в гимназии и продолжили образование в сферах, которые были им наиболее интересны.
– Почему глупо? – спрашивает Брекен. – Насколько я помню, до того как у Харпер пропал кошелек, с ней в машине находился лишь один человек. Тоже Мира. А кто подключал наши телефоны? Мира. И карту последней брала она. И уронила последнее устройство, с которого мы могли бы зарядить телефоны. Все это была она!
Необычным для купеческих семей было то, что, помимо общеобразовательных предметов, сыновьям Абрама Абрамовича давали уроки живописи. Сначала мальчики учились в художественной студии Николая Авенировича Мартынова, затем им давал частные уроки молодой и перспективный студент Московского училища живописи, ваяния и зодчества Константин Коровин. Его сменил художник Егор Моисеевич Хруслов, которые приезжал к ним в имение Поповка, где мальчики проводили летнее время, и учил их писать этюды. А затем Хруслов и сыновья Абрама Абрамовича отправились в поездку по Волге и Кавказу, где они вновь работали над этюдами. Этот опыт подарил Ивану Абрамовичу любовь к пейзажам, которая будет оставаться с ним на протяжении всей жизни.
– Я ничего не делала! – восклицаю я. – Это не я уронила мой тупой ноутбук, и этого ножа я раньше не видела. Даже не знаю, откуда их вообще достают такие!
От художника до директора фабрики
Харпер, сморщившись, отступает на шаг. Мне знакомо это выражение ее лица. Уверена, что, когда Брекен стоял на моем нынешнем месте, умоляя выслушать его подозрения насчет Джоша, я слушала его с таким же лицом. Пока он доказывал свою невиновность, а я не верила ни единому его слову.
Самое сильное впечатление уроки живописи произвели на среднего сына Морозовых, Ивана. В его голове зарождаются мечты о карьере художника, и вплоть до последних курсов Цюрихского политехникума, где Иван изучал химию, он будет продолжать писать. Но мечты о живописи все-таки пришлось оставить. Будучи серьезным и обстоятельным, Иван Абрамович понимал, что именно ему предстоит в будущем возглавить семейное дело. Брат Михаил окончил филологический факультет Московского университета и планировал заниматься писательской карьерой, младший брат Арсений пока не нашел себе дела, но и мануфактурой явно заниматься не спешил.
Интересно, чувствовал ли он то же, что я сейчас? Бешеное биение пульса, спазмы в животе. Чувствовал ли он себя в ловушке, совсем беспомощным, когда все улики указывали на него и до истины было не дотянуться? Теперь даже Джош смотрит на меня с подозрением.
Они могут оставить меня тут. Повесят все – все эти безумные происшествия – на меня, и я ничего не смогу сделать, чтобы их переубедить.