Когда мы покончили с завтраком и убрали со стола, Тинкер, хлопнув в ладоши, спросил:

Повисла тишина.

– А как бы ты отнеслась, скажем, к пешей прогулке?

Я отступил на шаг, выбираясь из сумрака. Оригинальное место для встречи. Это там, что ли, Гесер разбирался с Дневным Дозором? Нет, вроде бы это было в каком-то ресторане.

– Я не особенно люблю гулять пешком.

Ладно, хоть в парабар, хоть в «Рози», хоть в «Шанс». Не важно. Хоть парашютисты, хоть яппи, хоть геи.

– Ой, а по-моему, ты как раз из этих. Ты просто об этом еще не знаешь. Между прочим, вид на озеро с горы Пиньон такой, что просто дух захватывает.

Но вот другую вещь перед встречей с Гесером я обязан узнать.

– Я надеюсь, ты не собираешься весь уик-энд веселиться подобным образом?

Достав мобильник, я набрал номер Светланы. Она отозвалась сразу.

Тинкер рассмеялся.

– Привет, – просто сказал я. – Ты на даче?

– Вообще-то есть такой риск.

– Нет. – Кажется, она растерялась от деловитости тона. – Еду в город.

– К тому же, – заявила я, – у меня нет подходящих ботинок.

– С кем?

– Ага! Так вот в чем дело?

Она запнулась:

И он потащил меня через гостиную, а потом по какому-то коридору мимо биллиардной и в итоге с торжествующей улыбкой распахнул некую дверь. За дверью оказалась грязноватая кладовая, где на колодках и крючках были размещены кроссовки и ботинки всех форм и размеров, а на полках лежали всевозможные шляпы. Выражение лица у Тинкера было как у Али-Бабы, сумевшего открыть дверь в пещеру с сокровищами сорока разбойников.

– С Игнатом.

* * *

– Хорошо, – искренне сказал я. – Слушай, ты ничего не знаешь про мел?

Тропа, начинавшаяся за домом, привела нас через небольшую сосновую рощу в настоящий густой лес, где было множество огромных, похожих на башни, то ли дубов, то ли вязов, то ли еще каких-то типично американских деревьев. В течение первого часа мы неторопливо шли рядом по пологому склону в тени деревьев, беседуя так, словно дружили с юных лет, и для нас обмен любыми воспоминаниями – словно продолжение прошлого, сколько бы времени с тех пор ни прошло.

– Про что?

Вот теперь растерянность была явной.

Мы говорили об Уоллесе, и наша общая любовь к нему эхом откликалась в наших душах. И об Ив мы тоже говорили. Я рассказала Тинкеру о ее бегстве в Калифорнию, и он с добродушным смешком заметил, что подобная новость может показаться удивительной лишь до того момента, пока ее не услышишь. А еще он сказал, что Голливуд пока еще не догадывается, кто к ним прибыл, ибо уже через год Ив станет там либо кинозвездой, либо знаменитым продюсером.

– Про магические свойства мела. Тебя не учили его применению в магии?

– Нет. Антон, с тобой все в порядке?

Слушая, как Тинкер рассуждает о будущем Ив, даже предположить было трудно, что совсем недавно произошло между этими двумя людьми. Можно было предположить, например, что это старые знакомые или даже друзья, связанные самыми теплыми отношениями. Возможно, впрочем, это почти так и было. И в таком случае Тинкер как бы заново начал отсчет их взаимоотношений, вернувшись к третьему января. Возможно, он просто выбросил из цепи событий эти последние полгода – так выбрасывают из сценария фильма плохо написанную сцену.

– Да более чем.

Чем дальше мы шли, тем чаще наш разговор прерывался паузами подобно тому, как тени деревьев прерывают поток солнечного света на лесной дороге. Белки бросались врассыпную у нас из-под ног и мгновенно исчезали за стволами деревьев; какие-то птицы с желтыми хвостами перепархивали с ветки на ветку; в воздухе пахло сумахом, сассафрасом и чем-то еще с не менее сладкозвучным названием. И постепенно мне начало казаться, что, может, Тинкер и прав, может, я и впрямь люблю пешие походы.

– Ничего не случилось?

Вечная женская манера: задавать каждый вопрос в двух-трех вариациях.

Однако подъем становился все круче и круче, а потом тропа и вовсе стала похожа на узкую винтовую лесенку. Мы поднимались в молчании, следуя друг за другом. Прошел час, а может, и все четыре. Мои ботинки уже казались мне на размер меньше, чем нужно, а левую пятку я так натерла, что каждый раз словно на раскаленную сковородку ступала. Два раза я упала, сильно испачкав свои стильные брюки цвета хаки, предназначенные для элегантной охоты на лис, а моя белая рубашка наследницы поместья давно уже насквозь пропиталась потом. В голове крутилась одна и та же глупая мысль: хватит ли у меня самообладания, чтобы безразличным тоном спросить: Ну что, далеко еще? И тут вдруг деревья стали редеть, подъем стал более пологим, и мы, вынырнув из леса, оказались на голой скалистой вершине, откуда открывался такой вид, словно до самого горизонта нет и не может быть ни малейших следов человека.

– Ничего особенного.

А далеко внизу гигантской черной рептилией – миля в ширину и пять миль в длину – вытянулось озеро. Казалось, оно, припадая к земле, ползет через весь этот дикий край к Нью-Йорку.

– Хочешь… – Она запнулась. – Хочешь, я спрошу у Оли?

– Ну вот, – сказал Тинкер, – теперь сама видишь.

– Она тоже с вами?

Да, теперь я все видела сама. И прекрасно понимала, почему Тинкер, почувствовав, что в его жизни полный кавардак, решил приехать именно сюда.

– Точно таким же его увидел и Натти Бампо, – сказала я, усаживаясь на большой камень.

Тинкер улыбнулся, благодарный, что я помню, кем он хотел бы стать на один день, если бы это стало возможно.

– В общем, да, – согласился он, вытаскивая из рюкзака сэндвичи и фляжку.

А затем уселся в нескольких шагах от меня – на джентльменском расстоянии.

Пока мы ели, он вспоминал, что, когда их семья в июле обычно отдыхала в штате Мэн, они с братом порой на несколько дней исчезали из дома и шли куда глаза глядят по Аппалачской тропе[157], прихватив с собой палатку, компасы и складные ножи, которые мать подарила им на Рождество; каждый раз они по полгода ждали, чтобы можно было применить эти ножи в деле.



Наш разговор еще ни разу не коснулся ни колледжа Сент-Джордж, ни трагических перемен в жизни юного Тинкера. И я совершенно точно не собиралась поднимать эту тему первой. Но когда Тинкер заговорил о походах, которые они с братом совершали в штате Мэн, он по-своему ясно дал мне понять, что в его жизни это были самые мирные и счастливые дни, предшествовавшие временам куда менее удачливым и даже тяжелым.

Когда мы покончили с ланчем, я прилегла, подложив под голову рюкзак Тинкера, а он, наломав палочек, пытался попасть ими в маленький кустик мха, росший на расстоянии двадцати футов – так мальчишка не может вернуться из школы домой, пока не докажет, что он самый главный в мире чемпион. Тинкер даже рукава рубашки закатал, и стало видно, что руки у него все в веснушках, появившихся еще под жарким солнцем на юге Франции.

– Значит, ты поклонник Фенимора Купера? – спросила я.

– «Последнего из могикан» и «Зверобоя» я раза по три прочел – в разное время. Но я вообще любил всякие книги о приключениях: «Остров сокровищ»… «20 000 лье под водой»… «Зов предков»…

– «Робинзон Крузо».

– Да, мы втроем в город поехали.

Он улыбнулся.

– А знаешь, я ведь впервые взял в руки «Уолдена» после того, как ты сказала, что хотела бы оказаться на необитаемом острове именно с этой книгой.

– Пожалуй, не надо. Спасибо.

– И как она тебе? – спросила я.

– Антон…

– Ну, сперва я не был уверен, что вообще ее осилю. Четыреста страниц, посвященных тому, что человек, живущий в полном одиночестве в лесной хижине, философствует, пытаясь разобраться в истории человечества и докопаться до самих истоков нашей жизни…

– Что, Света?

– А потом?

Я подошел к столу, открыл ящик со всяким магическим барахлом. Поглядел на тусклые кристаллы, на неумело вырезанный магический жезл – тогда я еще хотел сам стать боевым магом. Задвинул ящик обратно.

Тинкер перестал ломать палки и швыряться ими в моховую кочку. Некоторое время он молчал, глядя куда-то вдаль.

– Прости меня.

– А потом… – задумчиво промолвил он, – я решил, что этот человек пережил самое великое приключение на свете.

– Тебе не за что просить прощения.



– Можно, я приеду к тебе?

К трем часам дня на горизонте появилась гряда серо-синих облаков, и стало так быстро холодать, что Тинкер даже вытащил из рюкзака толстенный ирландский свитер и сунул его мне. Мы поспешили по тропе вниз, надеясь опередить надвигавшуюся непогоду. Мы успели добраться до рощи, когда уже начинался легкий дождь, а на крыльцо дома взбежали одновременно с первым раскатом грома.

– Вы далеко?

– На полдороги.

Тинкер разжег большой камин, и мы устроились у огня на ковре, сотканном индейцами навахо. От тепла на скулах у него вновь вспыхнули знакомые звездчатые пятна румянца. Затем он прямо над угольями в камине разогрел свинину с бобами, а потом и кофе сварил. Мне стало жарко, и я стянула через голову его свитер. Чуть влажная шерсть издавала знакомый запах, такой же теплый и земной, как та изысканная дубленка, в объятьях которой я оказалась снежной январской ночью, когда мы обманным путем проникли в кинотеатр «Капитолий».

Покачав головой, я ответил:

Я с наслаждением пила вторую чашку кофе, а Тинкер встал и стал кочергой ворошить угли в камине, подняв тучу искр.

– Не получится. У меня важная встреча. Перезвоню попозже.

– Расскажи мне о себе что-нибудь такое, чего больше никто не знает, – попросила я.

Я отключил связь и улыбнулся. Правда может быть злой и лживой во многих случаях. Например, если сказать лишь половину правды. Сказать, что не хочешь разговаривать, и не объяснить – почему.

Он засмеялся, словно я сказала это в шутку; потом вроде бы призадумался; а потом, слегка повернувшись ко мне, сказал:

Позвольте мне творить Добро через Зло. Ничего другого под рукой нет.

– Хорошо. Помнишь тот день, когда мы случайно встретились в том кафе, что напротив церкви Троицы?

На всякий случай я прошел по квартире, заглянул в спальню, в туалет, в ванную, на кухню. Насколько я смог почувствовать, Завулон и впрямь не оставил «подарочков».

Вернувшись в кабинет, я запустил ноутбук, вставил диск с информационной базой по магии. Набрал пароль. И ввел слово «мел».

– Да, конечно…

– Так вот: мы встретились не случайно, я тебя выслеживал.

На особенный результат я не рассчитывал. То, что я хотел знать, могло принадлежать к такому высокому уровню допуска, что никогда не заносилось в компьютерные базы.

Я шутливо толкнула его в плечо – примерно так сделала бы Фран.

В базе слово «мел» нашлось трижды.

– Да ты что!

В первом случае речь шла о меловом карьере, где в пятнадцатом веке произошла дуэль Светлого и Темного магов первого уровня. Они погибли оба, погибли от элементарного истощения сил, не сумев выйти из сумрака в конце схватки. За последующие полтысячелетия в этом районе погибли почти три тысячи человек.

– Я понимаю, это отвратительно. Но я действительно тебя выслеживал. Ив как-то упомянула название той фирмы, где ты работаешь, и я еще до перерыва на ланч пришел к зданию вашей фирмы и спрятался напротив за газетным киоском, чтобы сразу тебя увидеть, как только ты выйдешь из дверей. Я ждал, наверное, минут сорок и уже начал замерзать.

Второй случай касался использования мела для начертания магических знаков и защитных кругов. Здесь информации было куда больше, и я торопливо прочитал все. Ничего особенного. Использование мела не имело никаких особых преимуществ перед углем, карандашом, кровью или масляной краской. Разве что стирался он легче всего.

Я засмеялась, вспомнив, какими ярко-красными были у него мочки ушей.

А вот третье упоминание шло в разделе «Мифы и неподтвержденные данные». Конечно, здесь было полно чуши, вроде использования серебра и чеснока для борьбы с вампирами или описаний несуществующих обрядов и ритуалов.

– Что это тебя потянуло такие подвиги совершать?

– Просто я никак не мог перестать о тебе думать.

Но мне уже приходилось сталкиваться с тем, что среди «мифов» встречались истинные, но хорошо забытые сведения.

– Не болтай, – сказала я.

Мел упоминался в статье «Книги Судьбы».

– Нет, я серьезно.

Я дочитал до половины, когда понял, что попал в точку. Информация была совершенно открытой, она лежала на виду, она была доступна для любого начинающего мага, а возможно – встречалась и в открытых для людей источниках.

Он посмотрел на меня с ласковой улыбкой.

Книги Судьбы. Мел.

– С самого начала я чувствовал в тебе некий покой – это было то самое внутреннее спокойствие, о котором писатели так часто упоминают в своих романах, но которым почти никто, похоже, на самом деле не обладает. И я все задавал себе вопрос: Как у нее это получается? А в итоге пришел к выводу, что такое возможно только при отсутствия всяческих сожалений – а это уже связано со способностью сделать свой выбор… будучи абсолютно уравновешенным и целеустремленным. Вот тогда-то я и почувствовал, что должен остановиться и задуматься. И просто дождаться не мог, когда же снова увижу все это во плоти.

Все сходилось.



Закрыв файл, я отключил машину. Посидел, кусая губы. Посмотрел на часы.

К тому времени, когда нам обоим пора было идти наверх и ложиться спать, предварительно всюду выключив свет и хорошенько разворошив в камине угли и золу, мы оба явно были готовы уронить голову на подушку и тут же крепко уснуть. Когда мы поднимались по лестнице, наши тени качались взад-вперед в такт покачиванию ламп, которые мы держали в руках. На площадке второго этажа мы, пытаясь каждый пойти в свою сторону, налетели друг на друга, Тинкер извинился, и мы на несколько секунд застыли в неловкой позе. А затем он, дружески поцеловав меня на прощание, пошел по коридору на запад, а я – на восток. Мы закрыли за собой двери своих комнат, разделись, улеглись в коротковатые для нас обоих кроватки и прочитали несколько бессмысленных страниц, прежде чем потушить свет.

Пора было ехать в точку нашего странного рандеву.

Лишь оказавшись в темноте и натянув на себя одеяло, я поняла, какой снаружи бушует ветер. Скатываясь с вершины Пиньон-Пик, он сотрясал деревья и оконные рамы и, казалось, тоже не знал покоя, потому что никак не мог прийти к определенному решению.

В «Уолдене» есть один часто цитируемый пассаж, когда Торо буквально заставляет нас искать свою путеводную звезду и следовать ей, дабы не сбиться с курса, как это сделал бы моряк или беглый раб. Это пронзительное чувство – одно из тех, что искупают любые ожидания. Но даже если у тебя хватает выдержки и дисциплины, чтобы всегда держаться избранного курса, то главная проблема, как это всегда представлялось мне самой, заключается в том, чтобы понять, в какой части небес следует искать именно твою звезду.

Я принял душ и переоделся. Из амулетов оставил при себе медальон Завулона, знак Ночного Дозора и подаренный когда-то Ильей боевой диск – древнюю бронзовую кругляшку размером чуть побольше пятирублевой монетки. Диск я не использовал никогда. Как сказал маг, в амулете оставался один, от силы – два заряда.

Из тайника я достал пистолет. Проверил обойму. Разрывные серебряные пули. Хорошо против оборотней, сомнительно против вампиров, вполне эффективно против Темных магов.

И еще один пассаж из «Уолдена» Торо часто приходит мне на память. Там говорится о том, что люди ошибочно считают истину чем-то далеким – она где-то на далекой звезде, или существовала еще до Адама, или станет известна лишь в час последней расплаты. Тогда как на самом деле все, связанное с истиной – все эти времена, места и случаи из жизни, – это сейчас и здесь[158]… В некотором смысле попытка восславить требование «сейчас и здесь», пожалуй, противоречит требованию следовать за своей звездой. Однако первое требование не менее убедительно, чем второе. И куда более осуществимо.

Словно я собрался воевать, а не шел на разговор с начальником.



Мобильник зазвонил в кармане, когда я стоял перед дверью.

Я снова нырнула в свитер Тинкера, на цыпочках прошла по коридору и остановилась у дверей его комнаты.

– Антон?

Я стояла, слушая, как поскрипывает старый дом, как стучит дождь по крыше; мне казалось, я слышу даже дыхание того, кто находится по ту сторону двери. Стараясь действовать совершенно бесшумно, я коснулась дверной ручки, сознавая, что через шестьдесят секунд окажусь в центральной точке между началом и концом времен. И тогда возникнет возможность стать либо свидетелем, либо участником этого «сейчас и здесь», либо попросту этому подчиниться.

– Света?

Ровно через шестьдесят секунд.

– Ольга хочет с тобой поговорить, я дам ей трубку.

Через пятьдесят. Через сорок. Через тридцать…

– Давай, – согласился я, отпирая замок.

На старт…

– Антон, я очень тебя люблю. Не делай глупостей, пожалуйста.

Внимание…

Я даже не нашелся, что ответить. Трубку взяла Ольга.

Марш…

– Антон. Хочу, чтобы ты знал: все уже решено. И все произойдет очень скоро.

– Сегодня ночью, – поддакнул я.

* * *

– Откуда ты знаешь?

Днем в воскресенье, когда Тинкер повез меня на вокзал, я понятия не имела, когда снова его увижу и увижу ли. За завтраком он сказал, что собирается побыть в «лагере» еще немного, чтобы как следует во всем разобраться. Он не пояснил, сколько примерно времени ему на это потребуется, а я не стала спрашивать. Я все-таки уже не школьница.

– Чувствую. Просто чувствую. Для этого Дозор и удалили из города, ведь верно? И Светлану привели в необходимое расположение духа.

– Что ты знаешь?

Сев в поезд, я специально прошла еще через несколько вагонов и села с той стороны, где к путям подступал лес. Отсюда перрон не был виден, и не нужно было мучительно долго махать рукой на прощание. Как только поезд тронулся, я закурила и извлекла из сумки роман Агаты Кристи. Поскольку я почти не продвинулась дальше седьмого абзаца восьмой главы, то намеревалась в пути несколько увеличить скорость чтения. И тут я увидела, что между страницами что-то торчит. Это была игральная карта, разорванная пополам – туз червей. На ее лицевой стороне было написано: Мата… встретимся в клубе «Сторк»[159] в понедельник 26-го в 9 вечера. И приходи одна.

– Книга Судьбы. Мел. Я уже все понял.

Заучив наизусть содержание этой записки, я аккуратно подожгла ее, держа над пепельницей.

– Зря, – коротко ответила Ольга. – Антон, ты должен…

– Я не должен ничего и никому. Только Свету во мне.

Оборвав связь, я выключил мобильник. Хватит. Гесер может связаться со мной и так, без всяких технических средств. Ольга продолжит уговоры. Светлана все равно не поймет, что и зачем я делаю.

Глава девятнадцатая

Решил идти до конца, так иди один. И никого не зови с собой.

По дороге в Кент



В понедельник 26-го сентября я позвонила на работу и сказалась больной.

– Садись, Антон, – сказал Гесер.

Предыдущая неделя была какой-то совсем уж безжалостной. Двадцатого сентября наброски четырех очерков, соперничавших друг с другом за место на первой обложке, были переданы Мэйсону Тейту, а он все их с отвращением отверг и вышвырнул за порог своего кабинета. Страницы их разлетелись в разные стороны, и я подумала, что, наверное, так русские раньше выстреливали телами шпионов из кремлевских пушек в сторону того государства, из которого эти шпионы явились. А потом, желая как можно отчетливей выразить, что он совершенно не удовлетворен нашей работой, Тейт в следующие четыре дня заставил всех торчать в офисе до десяти вечера. А мы с Элли и вовсе половину шаббата посвятили работе.

Помещение оказалось совсем крошечным. Шесть-семь столиков, разделенных перегородками. Барная стойка. Накурено. По телевизору с выключенным звуком – затяжные прыжки. На стенах фотографии – то же самое, распластавшиеся в полете тела в ярких комбинезонах. Народу оказалось немного, может быть, из-за времени: для обеда поздно, до вечернего пика еще далеко. Я окинул взглядом столики – и за угловым увидел Бориса Игнатьевича.

В общем, позвонив на работу и сказавшись больной, любая разумная молодая женщина тут же снова завалилась бы спать. Но небо было таким ясным, солнышко так сияло, а воздух был таким прозрачным и хрустким, что я решила не спать, а насладиться каждой минутой этого чудесного сентябрьского дня, обещавшего быть долгим.

Шеф был не один. Он сидел перед блюдом с фруктами, лениво отрывая от грозди виноградины. Чуть в стороне, скрестив руки, сидел высокий смуглый парень. Наши взгляды пересеклись, и я почувствовал мягкое, но ощутимое давление.

Я приняла душ, оделась, а затем пошла в кафе в Гринвич-Виллидж и выпила три чашки итальянского кофе с горячим молоком и шоколадной крошкой. Кроме того я подвергла пыткам и четвертованию тортик, постепенно съела весь, да еще и газету от корки до корки прочитала и даже полностью разгадала помещенный в ней кроссворд, заполнив каждую его клеточку.

Тоже Иной.

Секунд пять мы смотрели друг на друга, постепенно усиливая нажим. Способности у него были, изрядные способности, вот только опыта маловато. В какой-то миг я ослабил сопротивление, уклонился от его зонда и, прежде чем парень успел поставить защиту, просканировал его.

Каким все же трансцендентным развлечением может оказаться кроссворд! Например: найдите слово из четырех букв, имеющее значение «исполнение соло», начинающееся на «А» и кончающееся на «Я». Или найдите синоним слова «меч», но в два раза длиннее, начинающийся и кончающийся одинаковыми слогами. Совокупность разносортного из семи букв. И не имеет значения, сколь жизнеспособны слова «ария», «рапира», «попурри», сколь часто они встречаются в повседневном языке. Когда ты видишь, как идеально они подходят, как успешно заполняют собой нужные клетки, то испытываешь примерно такое же удовлетворение, какое, должно быть, испытывает палеонтолог, когда, собирая скелет какого-нибудь давно вымершего животного, обнаруживает, что данный обломок кости точно ложится в гнездо тазобедренного сустава, и это, безусловно, подтверждает существование определенного вселенского порядка, а может, и Божьего промысла.

Иной. Светлый. Четвертый уровень.

Последние квадратики, которые нужно было заполнить, требовали перевода французского слова ECLAT, и уложиться нужно было в пять букв. Вписав в клеточки подходящее слово «успех», я решила, что для меня это некое благоприятное знамение, и, выйдя из кафе, направилась прямиком в парикмахерскую «Изабелла», находившуюся за углом.

Парень скривился, как от боли. Глянул на Гесера глазами побитой собаки.

– Как вас причесать? – спросила новенькая молоденькая парикмахерша по имени Луэлла.

– Познакомьтесь, – предложил Гесер. – Антон Городецкий, Иной, Ночной Дозор Москвы. Алишер Ганиев, Иной, Ночной Дозор Москвы с недавних пор.

– Как кинозвезду.

Курьер.

– Тернер или Гарбо?

Я протянул ему руку и снял защиту.

– Все равно. Вам кто из них больше нравится? Но волосы должны быть рыжими.

– Светлый, второй уровень, – сказал Алишер, посмотрев мне в глаза. Поклонился.



Покачав головой, я ответил:

Исторически так сложилось, что я, стоило мне оказаться в руках парикмахера, делала все, лишь бы не вести глупую беседу ни о чем: я морщилась, делала вид, что уснула, тупо смотрела в зеркало, а однажды даже притворилась, что не говорю по-английски. Я терпеть не могла бессмысленную болтовню, но сегодня, когда Луэлла принялась трещать, выкладывая мне ложные сведения о романах голливудских звезд, мне вдруг захотелось ее поправить. Кэрол Ломбард вовсе не вернулась к Уильяму Пауэллу, а по-прежнему живет с Кларком Гейблом. И Марлен Дитрих вовсе не называла Глорию Свенсон видавшей виды; все было как раз наоборот. Я не только бедную Луэллу, но и себя удивила столь глубокими познаниями. Должно быть, бедная девочка решила, что я уже много лет слежу за каждой публикацией в газетах, посвященной знаменитостям. Однако это были всего лишь крохи того, что я бессознательно впитывала в течение рабочего дня. Когда вычитываешь текст, то отнюдь не испытываешь приятного возбуждения, видя все эти винтики и гаечки голливудского конвейера. Но Луэлла от этих подробностей просто в восторг приходила. Она даже улучила момент и подозвала ко мне еще парочку девушек, чтобы и они могли послушать мои байки о Кэтрин Хэпберн и Говарде Хьюзе – они бы никогда такому не поверили, если бы не узнали об этом непосредственно из уст представительницы прессы. Впервые в жизни меня назвали представительницей прессы, и, как оказалось, это было не так уж неприятно. Я даже вдруг подумала, а что, если и я тоже все-таки болтушка? Ну да, бродяга и болтушка! Прямо сезон личных открытий!

– Третий.

Оказавшись в сушилке, я вытащила из сумки Агату Кристи и продолжила неторопливо продвигаться к развязке.

Парень снова посмотрел на Гесера. Теперь не виновато, а удивленно.

– Второй, – подтвердил шеф. – Ты на пике своей формы, Антон. Я очень рад за тебя. Садись, поговорим. Алишер, наблюдай.

Пуаро в тот день встал необычайно рано. Он поднялся на третий этаж усадьбы, тихо проник в старую детскую и, пробежав рукой в перчатке по подоконникам, открыл самое западное окно. Потом вытащил из кармана бронзовое пресс-папье (еще в четырнадцатой главе он сунул его в карман, находясь в библиотеке) и метко швырнул его по касательной на шиферную крышу, нависавшую над окном соседней спальни. Точно шарик в китайской лотерее, пресс-папье скользнуло по желобку шифера и упало, с грохотом задев окно хозяйской спальни, а затем, несколько изменив угол падения, пролетело над окном гостиной, скатилось по отвесам оранжерейной крыши и исчезло в саду.

Я уселся напротив шефа.

Зачем Пуаро понадобился подобный эксперимент, можно было только догадываться.

– Знаешь, почему я назначил встречу именно здесь? – спросил Гесер. – Виноград бери, вкусный виноград.

Если только…

– Откуда мне знать? Может быть, здесь самый вкусный виноград в Москве.

Гесер засмеялся.

Если только он не подозревал, что некто, застрелив жениха наследницы, не взбежал по лестнице в детскую и не выкинул пистолет из окна точно так же, как только что сам Пуаро выкинул пресс-папье – чтобы пистолет в итоге перелетел через западное крыло дома, упал в сад, и все бы решили, что стрелявший обронил его там, спасаясь бегством. Это позволило бы убийце спокойно спуститься по лестнице в противоположном конце дома и с изумлением спрашивать, что тут, собственно, произошло.

– Браво. Ну, это не главное. Фрукты мы на рынке купили.

Но чтобы добиться подобного результата, требовалось, по всей видимости, хорошенько поэкспериментировать, бросая различные предметы и наблюдая, куда они упадут, скатившись с крыши, – так дети часто развлекаются, бросая мячик. Но после выстрела лишь один человек, спустившись по лестнице, стал задавать вопросы о том, что здесь случилось… и это была наша героиня-наследница…

– Значит, обстановка приятная.

Ох-хо-хо.

Шеф пожал плечами:

– Ничего особенного. Маленький зал, если пройти в ту дверь – бильярд и еще пара столиков.

– Ну, теперь давайте посмотрим, что у нас получилось, – сказала Луэлла.

– Вы тайно прыгаете с парашютом, шеф.



– Лет двадцать как не прыгал, – невозмутимо отпарировал Гесер. – Антон, дорогой, я зашел сюда покушать картошечки с бефстрогановом и закусить виноградом, лишь чтобы показать тебе микросреду. Маленькое-маленькое общество. Вот ты расслабься, посиди. Алишер, кружку пива Антону! Посмотри вокруг, солдат. Погляди на лица. Послушай треп. Вдохни воздух.

Выйдя из салона «Изабелла», я вспомнила обещание Битси насчет нашей с ней крепкой дружбы и решила ей звякнуть.

Я отвернулся от шефа. Сдвинулся к краю деревянной скамьи, чтобы хоть немного видеть окружающих. Алишер уже стоял у стойки, ожидая пиво для меня.

– Может, встретимся за ланчем?

У них были странные лица, у завсегдатаев парабара. Чем-то неуловимо схожие между собой. Особенные глаза, особенные жесты. Ничего особенного, вот только невидимое клеймо на каждом.

– Откуда ты звонишь? – Она инстинктивно понизила голос до шепота.

– Из телефонной будки в Виллидж.

– Коллектив, – сказал шеф. – Микросреда. Я мог бы провести этот разговор в гейском клубе «Шанс», или в ресторане ЦДЛ, или в забегаловке рядом с каким-нибудь заводом. Не важно. Главное, чтобы там сложился именно узкий, замкнутый коллектив. В той или иной мере изолированный от общества. Не «Макдоналдс», не шикарный ресторан, а явный или скрытый клуб. Знаешь почему? Это мы. Это модель нашего Дозора.

– Ты что, лентяя празднуешь?

Я молчал. Я смотрел, как парень на костылях подошел к соседнему столику, отмахнулся от предложения сесть и, опершись на перегородку, начал что-то рассказывать. Музыка перекрывала слова, но общий смысл я мог впитать через сумрак. Нераскрывшийся и отстегнутый парашют. Посадка на запаске. Перелом. Полгода, блин, не прыгать!

– Более-менее.

– Здешняя компания очень показательна, – неторопливо продолжал шеф. – Риск. Острые впечатления. Непонимание окружающих. Сленг. Совершенно непонятные для нормальных людей проблемы. И, кстати, регулярные травмы и смерть. Тебе здесь нравится?

– Ну, тогда, конечно, можно и встретиться.

Подумав, я ответил:

И она сразу взяла быка за рога и предложила встретиться в Чайнатауне в ресторанчике «Шинуазри».

– Нет. Здесь надо быть своим. Или не быть совсем.

– Я буду там через двадцать минут! – весело пообещала она, находясь в Верхнем Ист-Сайде.

– Конечно же. В любую такую микросреду любопытно заглянуть – один раз. Далее ты либо принимаешь ее законы и входишь в ее маленький социум, либо отторгаешься. Так вот, мы ничем не отличаемся. По сути своей. Каждый Иной, найденный, осознавший свою сущность, встает перед выбором. Либо он входит в Дозор своей стороны, становится солдатом, бойцом, неизбежным смертником. Либо продолжает жить почти человеческой жизнью, не развивая особенно магических способностей, пользуясь рядом преимуществ Иного, но и недостатки такой жизни вкушая в полной мере. Самое неприятное, когда изначальный выбор сделан неправильно. Иной не хочет уже принимать законы Дозора по тем или иным причинам. Но выйти из нашей структуры почти невозможно. Вот скажи, Антон, ты мог бы существовать вне Дозора?

На мой взгляд, ей нужно было как минимум минут тридцать, чтобы туда добраться, а мне – минут десять. Ну что ж, пусть у нее будет шанс, и я шагнула через порог старого букинистического магазина, находившегося рядом с салоном.

Конечно же, шеф никогда не ведет абстрактных разговоров.

Магазин был удачно назван «Калипсо»[160]. Собственно, это было небольшое, залитое солнцем помещение с узкими проходами между покосившимися от старости стеллажами; старик-хозяин, обладатель на редкость шаркающей походки, выглядел так, словно его лет пятьдесят назад в наказание высадили на Мак-Дугал-стрит, как высаживали преступников на необитаемый остров. Он безо всякого энтузиазма ответил на мое приветствие и с явным раздражением повел рукой, указав на книги и словно желая сказать: Читайте, смотрите, если вам так уж это понадобилось.

– Наверное, нет, – признал я. – Мне трудно, практически невозможно будет удержаться в границах допустимого для рядового Светлого мага.



– А не входя в Дозор, ты не сможешь оправдывать магические воздействия интересами борьбы с Тьмой. Так ведь?

Я свернула в первый попавшийся проход и прошла достаточно далеко, не желая находиться в поле зрения старика. На полках стояли напыщенного вида тома, но со сломанными корешками и потрепанными обложками – это был самый обыкновенный букинистический магазинчик, раздолье для богемы. Оказалось, что на этом стеллаже собраны биографии, письма, мемуары и различные труды исторического и документального свойства. Сперва я решила, что все это нагромождено на полки как попало: книги не были расставлены в алфавитном порядке ни по фамилиям авторов, ни по названиям; но потом выяснилось, что расположены они в хронологическом порядке. (Ну, разумеется, как же иначе.) Слева от меня были трактаты римских сенаторов и первых христианских святых, справа – мемуары генералов Гражданской войны и поздних Наполеонов. А прямо передо мной были авторы эпохи Просвещения: Вольтер, Руссо, Локк, Юм. Склонив голову набок, я старалась разобрать названия книг на потрепанных корешках. Трактат о том-то. Рассуждение на такую-то тему. Исследования и изыскания…

– Так.

– Вот в чем вся сложность, Антошка, вся беда. – Шеф вздохнул. – Алишер, не стой столбом.

Вы верите в судьбу? Я никогда не верила. Господь свидетель, Руссо, Вольтер, Локк и Юм тоже не верили. Но примерно на уровне моих глаз на соседней полке, где середина восемнадцатого века уступала место более поздним произведениям, я увидела маленький томик в красном кожаном переплете с золотой звездой, выдавленной на корешке, и вытащила его, думая: а что, если это и есть моя Полярная звезда? И вдруг – о чудо! – книга оказалась «Избранными трудами» Отца-основателя нашего государства. Я перелистала ее и сразу после «Оглавления» обнаружила юношеские максимы Вашингтона, все сто десять. Книгу у старого букиниста я, разумеется, купила, причем всего за пятнадцать центов, и было ясно, что ему настолько же не хочется с ней расставаться, насколько мне приятно ее приобрести.

* * *

Он прямо-таки помыкал этим парнем. Но о причинах я догадывался без труда: курьер выбил, выпросил себе место в московском Дозоре и сейчас вкушал неизбежные последствия.

– Ваше пиво, Светлый Антон. – С легким кивком парень поставил передо мной кружку.

«Шинуазри», небольшой ресторанчик в Чайнатауне, недавно вошел в моду. Его внутреннее убранство являло собой некую фантазию на тему Востока, которая вскоре превратилась в самое настоящее клише: большие напольные фарфоровые вазы, бронзовые фигурки Будды, красные абажуры и строгая, почти безмолвная почтительность восточных официантов (представителей последней сервильной этнической группы в Америке, выделявшейся среди прочих иммигрантских группировок девятнадцатого века). В задней части обеденного зала был выход прямо на кухню, и через две широкие цинковые створки вращающихся дверей клиенты могли сами все рассмотреть и убедиться, что там царит атмосфера невероятной активности. Эта кухня не была похожа на склад продовольствия; скорее она напоминала деревенский рынок – прямо на полу стояли грубые мешки с рисом; повара, вооруженные мясницкими ножами, держали за горло живых цыплят. Естественно, сытый и благополучный Нью-Йорк просто влюбился в это место.

Я молча взял пиво. Ни в чем он не был виновен, этот молодой и талантливый маг. Наверняка мы сможем подружиться. Но сейчас я зол даже на него: Алишер привез в Москву то, что навсегда разъединит меня и Светлану.

Передняя часть ресторана была как бы слегка отделена от общего зала широким алым экраном, на котором извивались драконы. Прямо передо мной какой-то широкоплечий человек с гнусавым выговором жителя одного из нефтедобывающих штатов пытался объясниться с метрдотелем, ухоженным китайцем в безупречном смокинге. Обоим собеседникам явно стоило постараться и сделать свой акцент менее заметным для нейтрального слуха образованных жителей Нью-Йорка, однако они этого не делали, считая, видимо, практически непреодолимым расстояние между теми точками на земном шаре, где каждый из них появился на свет.

Собственно, метрдотель пытался вежливо объяснить техасцу, что без предварительной записи он просто не в состоянии куда-либо посадить и самого этого джентльмена, и его компанию. А техасец втолковывал метрдотелю, что они отлично устроятся за любым столиком, какой найдется. Метр предложил зарезервировать столик на вторую половину недели. На что техасец ответил, что не находит, чтобы хоть один стол стоял слишком близко к кухне. После чего китаец словно временно впал в ступор и лишь молча, но с невозмутимым спокойствием, смотрел на техасца. Тот снова понял это по-своему: шагнул к метрдотелю и характерным жестом впечатал десятидолларовую купюру ему в ладонь.

– Антон, что будем делать? – спросил шеф.

– Конфузий[161] говорит, – заметил техасец, – услуга за услугу.

– А в чем, собственно говоря, проблемы? – глядя на него преданными глазами старого сенбернара, ответил я.

Метрдотель, которому, похоже, все-таки удалось уловить суть этого замечания, готов был от удивления поднять бровь, если бы она у него была. Вместо этого он бросил на техасца взгляд, исполненный мрачного презрения – мы-изобрели-бумагу-тысячу-лет-назад, а ты кто такой? – и, скованно махнув рукой в сторону обеденного зала, повел техасцев туда.

– Светлана. Ты выступаешь против ее миссии.

Пока я ждала его возвращения, появилась Битси. Я увидела ее, когда она передавала свое пальто девушке-гардеробщице. Чтобы столько времени сюда добираться, она, наверное, пешком шла, подумала я. Мы поздоровались и повернулись лицом к залу.

– Конечно.

Как раз в этот момент я и заметила Анну Гранден. Она сидела в отдельном кабинете совершенно одна, и на столе перед ней в беспорядке стояли пустые тарелки. Она, естественно, и здесь чувствовала себя как дома. И выглядела отлично: короткая стрижка ей очень шла, да и одета она была со знанием дела. В ушах у нее красовались уже знакомые мне изумрудные серьги. Меня она явно не заметила – ее взгляд был устремлен в другую сторону, туда, где в конце коридора находились туалетные комнаты. Оттуда и появился Тинкер.

– Антон, это ведь азбучные истины. Аксиомы. Ты не вправе возражать против политики Дозора, исходя из своих личных интересов.

– При чем тут мои личные интересы? – искренне удивился я. – Я считаю, что вся готовящаяся операция аморальна. Она не принесет пользы людям. Так или иначе – все попытки кардинально изменить человеческое общество терпели крах.

Он был очень хорош собой и вновь облачился в один из своих шикарных, сшитых на заказ костюмов. На этот раз на нем был желто-коричневый пиджак с узкими лацканами, белоснежная рубашка и василькового цвета галстук. Позади (слава богу) остались те деньки, когда он ходил с распахнутым воротом. Бороду он сбрил и аккуратно постригся, вновь обретя элегантно-сдержанный облик успешного жителя Манхэттена.

– Рано или поздно мы преуспеем. Заметь, я даже не пытаюсь утверждать, что именно в этот раз нас ждет удача. Но шансы велики как никогда.

Я невольно отступила назад, прячась за экраном.

– Я не верю.

– Ты можешь подать апелляцию высшему руководству.

Моя встреча с Тинкером должна была состояться только в девять вечера в «Сторк-Клаб». И я заранее придумала, что приеду туда на полчаса раньше и спрячусь в уголке, надев темные очки, а он войдет и не узнает меня в этих очках и с рыжими волосами. Портить такую замечательную шутку мне не хотелось. Но Битси по-прежнему стояла у входа в обеденный зал, и если бы Тинкер ее заметил, то вскоре заметил бы и меня. Тогда все мои ухищрения пошли бы прахом.

– Ее успеют рассмотреть до того дня, когда Светлана возьмет в руки мелок и откроет Книгу Судьбы?

– Ш-ш-ш, – прошипела я.

Шеф прикрыл глаза. Вздохнул.

– Что? – прошипела она в ответ.

– Нет. Не успеют. Все произойдет сегодня ночью, едва лишь придет наше время. Удовлетворен? Узнал время акции?

Я мотнула головой в сторону кабинета.

– Борис Игнатьевич. – Я специально назвал его тем именем, под которым впервые узнал. – Послушайте меня. Прошу вас. Когда-то вы бросили родину и приехали в Россию. Не из-за интересов Света, не из-за карьеры. Из-за Ольги. Я немножко знаю, что у вас за спиной. Сколько всего: и ненависти, и любви, и предательства, и благородства. Но вы должны меня понять. Можете.

– Там Тинкер со своей крестной. Я не хочу, чтобы они меня заметили.

Битси выглядела настолько озадаченной, что мне пришлось схватить ее за руку и попросту втащить за экран.

Не знаю, чего я ждал. Какого ответа, отведенных глаз или брошенного сквозь зубы обещания отменить акцию.

– Ты имеешь в виду Анну Гранден? – удивленно спросила она.

– Я прекрасно тебя понимаю, Антон. – Шеф кивнул. – Ты даже не представляешь, насколько хорошо. Именно поэтому акция будет продолжаться.

– Ну конечно!

– Но почему?

– Но разве Тинкер – не ее банкир?

– Да потому, мальчик мой, что есть такая вещь – судьба. И нет ничего сильнее. Кому-то предназначено менять мир. Кому-то этого не дано. Кому-то предназначено сотрясать государства, а кому-то – стоять за кулисами с ниточками от марионеток в перепачканных мелом руках. Антон, поверь, я знаю, что делаю. Поверь.

Теперь уже я несколько мгновений ошарашенно смотрела на Битси, потом затолкала ее еще дальше за экран, а сама осторожно из-за него выглянула. Официант как раз слегка отодвинул столик, чтобы Тинкеру было удобнее вновь занять свое место. Он сел рядом с Анной, и за мгновение до того, как официант поставил стол на прежнее место, я успела заметить, как Анна незаметно погладила Тинкера по бедру.

– Не верю.

Тинкер кивнул метрдотелю, который стоял рядом, давая понять, что они готовы расплатиться. Но когда мэтр поставил на стол маленький покрытый красным лаком подносик, именно Анна протянула руку и взяла с него счет. А Тинкер и глазом не моргнул.

Я встал, оставив нетронутое пиво с уже стаявшей пенной шапкой. Алишер вопросительно посмотрел на шефа, будто готов был меня остановить.

На счет она, впрочем, лишь глянула и, пока Тинкер допивал что-то из своего стакана, вытащила из сумочки портмоне и извлекла оттуда очередную пачку новеньких банкнот. Застежка на кошельке была серебряная, сделанная в форме туфельки на высоком каблучке – нет сомнений, ее изготовил тот же мастер, создавший и прихотливой формы шейкер для мартини, и сигаретницу, и множество других изящных аксессуаров, которыми пользовался Тинкер. Как сказал тот техасец: услуга за услугу.

– Ты вправе делать все, что хочешь, – сказал шеф. – Свет в тебе, но за спиной – сумрак. Ты знаешь, что принесет любой неверный шаг. И знаешь, что я готов и должен прийти тебе на помощь.

Расплатившись, Анна подняла голову и тут увидела меня, стоявшую в дверях зала. Ничуть не изменившись в лице, она энергично помахала мне рукой. Она и не думала прятаться за восточным экраном или пальмой в горшке.

– Гесер, мой наставник, спасибо за все, чему меня научил. – Я поклонился, вызвав любопытные взгляды парашютистов. – Я не считаю себя вправе и дальше ждать твоей помощи. Прими мою благодарность.

Тинкер, проследив за ней взглядом, тоже увидел меня. И мгновенно все его очарование словно вывернули наизнанку. Лицо стало серым. Мускулы как будто обвисли. У природы есть свои способы показать кого-то совсем не таким, каким он хотел бы казаться.

– Ты свободен от всех обязательств передо мной, – спокойно ответил Гесер. – Поступай так, как велит твоя судьба.



Все. Очень легко он отказался от бывшего ученика. Впрочем, сколько у него было таких учеников, не осознавших высших целей и священных идеалов?

Единственным утешением, когда тебя унизили, является присутствие духа, позволяющее немедленно и с достоинством удалиться. Не сказав Битси ни слова, я пересекла лобби и через алые входные двери выбежала на улицу, хватая ртом холодный осенний воздух. На той стороне улицы странным образом зависло одинокое облачко, похожее на аэростат, зацепившийся за верхнюю часть рекламы «Сбережения и ссуды». Облачко еще не успело отцепиться, как Тинкер оказался рядом со мной.