Марьян Камали

В стране чайных чашек

Эту книгу я посвящаю своим родителям с благодарностью за их безграничную любовь
Marjan Kamali

TOGETHER TEA



Copyright © 2013 by Marjan Kamali

All rights reserved



© Гришечкин В., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023



Часть I. 1996

1. Приглашение на чай

Мина́ еще не совсем проснулась, когда ее мать Дария́ позвонила, чтобы сообщить – она нашла отличный подарок дочери на двадцатипятилетие.

– Его зовут мистер Дашти, – сказала Дария, слегка задыхаясь, как после быстрого бега. – У него два высших образования: степень доктора философии и диплом школы делового администрирования. Кроме того, он сын троюродного брата Резы-шаха[1]. Сейчас мистер Дашти живет в Атланте. У него отличное здоровье и превосходные зубы. Он будет у нас в следующее воскресенье во второй половине дня – я пригласила его к чаю, чтобы решить все вопросы. Пожалуйста, Мина, давай на этот раз без фокусов, ладно? Я все рассчитала… И надень свое лавандовое платье с новым поясом, договорились?

Повесив трубку на рычаг, Мина скользнула обратно под одеяло. Еще один потенциальный жених. Еще одно воскресенье кошке под хвост. Теперь ей придется провести вечер выходного в материнской гостиной, кивая и улыбаясь совершенно незнакомому мужчине, а ее родители, надев лучшие костюмы, будут из кожи вон лезть, стараясь угодить гостю.

Выходить замуж Мина не хотела. Она хотела окончить курс делового администрирования и отправиться в горы, чтобы с утра до вечера рисовать небо и цветы, долины и склоны. Но сначала ей нужно было подготовиться к экзамену по оперативному управлению производством.

В конце концов Мина все же заставила себя встать. Отправившись на кухню, она вскипятила воду и заварила чай по способу матери: залив заварку кипятком, Мина сняла с продолжавшего кипеть чайника крышку и поставила вместо нее заварочный чайник, чтобы горячий пар продолжал нагревать настой. Заварочный чайник она накрыла полотенцем, чтобы не расходовать тепло впустую. Заварка, кстати, тоже была составлена по рецепту Дарии: «Эрл грей», смешанный с какими-то таинственными травами.

Снова зазвонил телефон.

– Что еще, Дария? – В последние пару лет Мина старалась как можно чаще называть мать просто по имени. Это был ее способ хоть как-то противостоять постоянному контролю, который действовал ей на нервы. Способ был так себе, но Мине казалось – она должна что-то делать.

– Мина, это твоя мама. Я хотела только сказать…

– Да, я знаю. Очередной потенциальный муж. Приедет в воскресенье. Я не хочу с ним встречаться, Дария!

– Не говори глупости, Мина! Ты непременно должна с ним увидеться. А звоню я потому, что хотела лишний раз напомнить, что сегодня у меня очередные «математические посиделки», а я немного простыла, поэтому все утро ела сырой лук. Твой отец говорит, что это природный антибиотик, и… В общем, ничего серьезного, так что можешь не бояться заразиться. Приезжай к нам сегодня в четверть пятого. И не опаздывай!

Дария несколько раз чихнула, и Мина представила, как она вытирает нос платком, который много лет назад мамина мама и ее бабушка Меймени расшила крошечными лимонами и гранатами. Потом Дария пробормотала, что ей нужно заниматься делами и что Мина обязательно должна приехать.

– Будем вместе пить чай, – сказала она. – Как всегда.

Каждую субботу подруги матери Кавита Дас и Юн-ха Ким приезжали к ней, чтобы позаниматься математикой, что тоже сопровождалось чаепитием. Все три женщины жили в Квинсе и обожали математику. В последнее время Дария осваивала «Эксель»; ей ужасно нравилось вводить цифры в ячейки электронных таблиц, составлять диаграммы и графики, но и более сложных расчетов она не избегала. Напротив, для нее не было ничего интереснее, чем решать заковыристые уравнения и интегралы.

Математика была ее давней любовью. Еще в Иране, когда Дария была студенткой, она получала по математике только отличные оценки и мечтала стать профессором, но потом она вышла замуж и родила троих детей, а через три года после Исламской революции – в 1982-м – вся семья переехала в Америку. Муж Дарии и отец Мины, хотя и был по образованию врачом, был вынужден устроиться на работу в пиццерию, где он месил тесто и готовил томатный соус: в США его иранский медицинский диплом не имел никакого значения. Больше года он учился по ночам и даже на работе использовал каждую свободную минуту, чтобы заглянуть в медицинский журнал. И его усилия не пропали даром – в конце концов он успешно сдал экзамен на американскую врачебную лицензию. Теперь он снова был врачом и работал в больнице на Лонг-Айленде, лечил гастриты и язвы желудка, кишечные расстройства и заболевания желчного пузыря и был бесконечно доволен своими пациентами, своим собранием медицинской литературы и своими любимыми сэндвичами с индейкой и помидорами и кукурузными чипсами. Но больше всего на свете ему хотелось, чтобы его жена тоже была довольна и счастлива. Первые годы жизни в Америке не принесли Дарие радости, поэтому муж предложил ей возобновить занятия математикой.

«Ты должна заниматься тем, что тебе нравится, – заявил он однажды за ужином. – Не стоит и дальше отказывать себе в удовольствии. Я знаю, ты любишь математику, это твоя страсть – но где она в твоей жизни? Недаром говорят: если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе. Ты должна сосредоточиться на математике. Возможности на самом деле есть, много возможностей, их нужно только схватить и не выпускать больше!»

С этими словами он вскочил со стула и с торжеством воздел над головой сжатую в кулак руку, словно и вправду пытался поймать какую-то ускользающую возможность.

Мина и два ее старших брата, Хуман и Кайвон, молча смотрели на это представление, меланхолично жуя фаршированные баклажаны. Где-то в конце восьмидесятых отец открыл для себя видеоуроки какого-то то ли гуру, то ли тренера-психолога, которые якобы могли помочь каждому человеку повысить качество жизни. С тех пор он буквально зациклился на «правильной самооценке», на «чувстве собственного достоинства», постоянно цитируя излюбленные высказывания своего кумира.

«Но я не занималась математикой уже много лет, Парвиз!» – возразила Дария, пытаясь подцепить вилкой тонущий в подливке баклажан. После переезда в Америку она несколько лет проработала в химчистке, где занималась починкой одежды и белья.

«Это совершенно не важно! – Отец снова ткнул кулаком воздух, потом громко хлопнул в ладоши. Эти движения тоже были на пленке, которую он вместе с другими кассетами заказал через телевизионный “Магазин на диване”. – Прошлое не должно определять твое настоящее и будущее. Если ты во что-то очень веришь, значит, тебе под силу это осуществить. Реализуй собственное желание, и твоя жизнь заблистает новыми красками!»

Дария смотрела на мужа сквозь выступившие на глазах слезы и, отложив вилку, кивала как ребенок. Она была тронута до глубины души. Остаток вечера был посвящен тщательному обсуждению различных планов, которые должны были помочь ей заполнить свою жизнь математикой. Мина, Хуман и Кайвон с удивлением наблюдали за тем, как их родители сидят за обеденным столом и оживленно обсуждают какие-то не совсем понятные вопросы. Отец что-то яростно черкал в блокноте и, вырвав исписанную страницу, принимался за следующую. Дария снова и снова заваривала чай, будучи совершенно уверена, что без традиционного напитка никакой успешный мозговой штурм невозможен. Время от времени Парвиз вскакивал со стула и принимался метаться по комнате туда или сюда или проделывал серию прыжков «звездочкой». Он считал, что эти упражнения – особенно если во время прыжка ему удавалось сделать ногами «ножницы» – придают ему дополнительную энергию.

В конце концов Мина и братья потихоньку вышли из столовой, оставив родителей решать их непонятные проблемы. Час был поздний, и они молча разошлись по комнатам, чтобы лечь спать.

На следующее утро за завтраком Парвиз постучал ложечкой по своему стакану, призывая детей к вниманию.

«Послушайте внимательно, что я вам скажу! Начиная с сегодняшнего дня ваша мама каждый субботний вечер будет заниматься своим любимым делом – математикой. Для этого она будет приглашать к нам домой своих подруг. Таким образом, каждую субботу наша гостиная будет превращаться в… в математическую «фабрику идей». Прошу иметь в виду: это не пустяк, не пустая забава, поэтому от вас требуется не мешать маме и ее подругам. Пока они занимаются, вам категорически запрещается шуметь, бегать по дому и ссориться. Если хотите, вы тоже можете участвовать в этих семинарах, но только при условии, что вы будет приходить на них подготовленными, а главное – закончив все дела и сделав школьное домашнее задание. Повторяю еще раз: никакого шума, ничего, что может помешать вашей маме. Жить со страстью – это действительно важно. Мы все должны помочь ей и сделать все, чтобы она могла утолить свое желание. Фахмиден? Понятно?»

Хуман, который в тот год учился в последнем классе старшей школы, утвердительно кивнул и отправился на тренировку по баскетболу. Пятнадцатилетний Кайвон пробормотал «Круто!» и, поцеловав мать в лоб, нацепил наушники своего кассетного «Уокмена», прибавив громкость. Мина разобрала пробивающуюся сквозь поролоновые шарики мелодию популярного хита британской группы «Тиэрз фо фиэрз».

«А ты, Мина?.. – проговорила Дария неожиданно севшим голосом. – Ты согласна соблюдать эти правила, чтобы я могла утолить… – Она повернулась к мужу. – Что я должна утолить, Парвиз?»

«Свое страстное желание», – подсказал отец, благосклонно кивнув.

«Ах да! Мое желание», – повторила Дария.

Прежде чем ответить, Мина посмотрела в карие глаза матери и подумала, что сейчас она выглядит непривычно робкой и уязвимой.

«Конечно, согласна». – С этими словами Мина забросила на плечи свой рюкзачок и отправилась в школу. Шагая по улице, она думала о торжественной речи отца и о просьбе матери соблюдать новые правила. Должно быть, для Дарии это было действительно важно: каждую субботу приглашать к себе подруг, чтобы вместе решать уравнения и задачи. И уже не в первый раз Мина задумалась, какими были бы ее родители, если бы они не перебрались из Ирана в Америку.

В тот же день вечером Дария подсела к телефону и, держа на коленях свою черную записную книжку, обзвонила всех подруг. Подруг у нее было больше десятка, но тратить субботние вечера на уравнения и формулы согласились только двое – Кавита и Юн-ха, такие же иммигрантки, как и сама Дария. С тех пор они втроем каждую субботу собирались в ее доме, пили чай и усердно занимались математикой. Правда, начинать им пришлось чуть не с самых азов, поскольку за прошедшие годы они многое позабыли, так что в первые полгода «математических посиделок» Мина даже кое-что понимала, однако мать и ее подруги «проходили» один учебник за другим, и вскоре задачи, которые они решали на своих субботних собраниях, стали для нее слишком сложны. Дария, правда, пыталась уговорить дочь не бросать занятия. «Посиди с нами, Мина-джан, – говорила она. – Я все тебе объясню, и ты увидишь, как прекрасна математика!» Увы, никакой особой красоты в уравнениях и формулах Мина не видела, поэтому старалась под тем или иным предлогом увильнуть от дополнительных занятий скучным предметом.

На очередное Рождество (которое никто из подруг не праздновал, поскольку Дария была мусульманкой, а ее подруги – индуисткой и буддисткой) Парвиз подарил каждой из них по электронному финансовому калькулятору с возможностью печати. Дария даже заплакала, когда открыла сверток и увидела маленькую машинку, снимок которой она несколько раз разглядывала в каталоге новинок. После этого субботние занятия сделались еще более продуктивными, так что два года спустя Дария подала заявление на вакансию кассира в местном отделении крупного банка. Мине она несколько раз говорила, как ей нравится вводить в калькуляторе разные цифры и получать правильный ответ, как приятно ей слышать жужжание, с которым появлялась из калькулятора бумажная лента с напечатанными на ней символами. В том, как складывались друг с другом числа, ей виделось нечто большее, чем действие строгих математических законов. Определенность и предсказуемость результатов позволяли ей с уверенностью смотреть в будущее семьи, создавая приятную иллюзию, будто этим будущим можно в какой-то степени управлять.



Допив чай, Мина достала из холодильника немного арахисового масла. Ее крошечная квартирка находилась в Верхнем Вест-Сайде неподалеку от кампуса Бизнес-школы Колумбийского университета. Дария была очень рада, что ее дочь избрала своей специальностью деловое администрирование и скоро получит степень магистра. Сама Мина хотела быть художником, но мать считала, что дети из семьи Резайи непременно должны получить востребованную, высокооплачиваемую работу. А поскольку Мине не нравились ни медицина, ни юриспруденция, ни прикладные науки, ей пришлось искать себя в бизнесе. Бизнес, впрочем, ей тоже не нравился. Да, она понимала, что члены семьи Резайи – как все иммигранты – должны сами заботиться о собственном благосостоянии, о престиже и, самое главное, о том, чтобы обеспечить свое будущее в чужой стране. А живопись – увы! – вряд ли могла служить достижению этих целей. Как говорила Дария, заниматься искусством означает стоять в старых туфлях на углу улицы, шмыгать от холода носом и надеяться, что тебя заметят. Искусство, добавляла она, пристало капризным, ветреным, непостоянным и ленивым. И оно, безусловно, не годится для дочери иммигрантов, покинувших родину, где растут лучшие в мире гранаты, ради того, чтобы строить новую жизнь в Америке.

Арахисовое масло Мина ела ложкой прямо из банки. Потом она убрала банку обратно в холодильник, где стояли аккуратные ряды пластиковых пищевых контейнеров, которые привезла ей мать в прошлый свой приезд. В контейнерах хранились салат оливье с цыпленком, нарезанный треугольниками открытый пирог с сыром и яйцами, отбивные в густом томатном соусе, долма в виноградных листьях, желтый плов с ягодами барбариса и кисло-сладкий фесенджан – мясные шарики в густом орехово-гранатовом соусе. Еды было очень много, ее могло бы хватить на неделю для двух таких, как Мина, но можно было побиться об заклад – не пройдет и трех дней, как Дария снова появится на пороге ее квартиры с двумя объемистыми сумками. Подумав об этом, Мина невольно улыбнулась. Ни при каких условиях она не могла бы съедать все, что привозила ей мать, до следующего ее приезда. С другой стороны, ни одно блюдо из ресторанов быстрого питания не шло ни в какое сравнение с тем, что приготовили умелые руки Дарии.



В машине Мина включила радио и настроилась на программу новостей. «Иран» упоминался исключительно в контексте «мирового терроризма», «нарушения прав человека», «исламского тоталитаризма» и прочих гнусностей. Ах, как хотелось ей хоть раз услышать, чтобы ее родную страну назвали «благодатным краем», «государством свободы и радости»!.. Но ее надежды были тщетны. В конце концов она не выдержала и переключила приемник на волну ретрошлягеров шестидесятых и семидесятых, попав на песню «Ты тот, кто мне нужен» из фильма «Бриолин», которую Джон Траволта пел вместе с Оливией Ньютон-Джон.

Впервые Мина услышала эту песню еще в Тегеране, когда ей и ее лучшей подруге Бите́ было по девять лет. Они танцевали под нее десятки раз – в гостиной, в кухне, на кровати в спальне, между розовых кустов в саду. Эту песню они включали где угодно, но только не на улице, где их могли бы арестовать. В те времена Мина мечтала выйти за Траволту замуж. Его фотографиями были увешаны все стены в ее спальне. Бита тоже повсюду носила с собой фотографию актера, пряча ее под головным платком. Контрабандную кассету они запускали сотни и сотни раз и тысячи раз клялись, что останутся подругами навечно, что бы ни случилось. С тех пор прошел, казалось, миллион лет.

Мина перестроилась на другую полосу, и водитель ехавшей следом машины раздраженно засигналил. Она понятия не имела, где теперь Бита. Вечная дружба продолжалась, пока в стране не произошла Революция и пока последовавшая война не вынудила одну из них бежать за границу. Вечная дружба закончилась тем, что одна из них стала американкой, а другая осталась жить, или, вернее, выживать, в Исламской республике с ее новыми жестокими порядками.

Мина повернула и выехала на мост, соединяющий Манхэттен и Квинс. Последнее письмо от Биты пришло через год-полтора после того, как семья Резайи переехала в Штаты. Тонкая прозрачная бумага письма была плотно обклеена стикерами «Потри и понюхай» с фруктовым запахом. Интересно, если она потрет их теперь, будут ли они по-прежнему пахнуть свежей летней клубникой и лимонами?..

Мина выключила радио.



Уперев руки в бока, мать ждала ее у входных дверей. Она была в розовом домашнем халате, а ее рыжие волосы были, как всегда, собраны в пучок на макушке.

– Я вижу, тебе уже лучше! – крикнула ей в окно Мина, въехав на подъездную дорожку.

– Да, только, пожалуйста, не целуй меня – я вся провоняла луком, – ответила мать, но Мина, выбравшись из салона, все равно чмокнула ее в щеку.

– Что ты сделала со своими волосами? – как всегда спросила Дария.



В гостиной Кавита и Юн-ха пили чай с пахлавой. Кавита была приземистой, полной женщиной с блестящими черными волосами и руками, загрубевшими от работы: в течение многих лет она отскребала ванны в отеле, расчесывала волосы дочерей и перекапывала неподатливую землю в крошечном садике своего дома в Джексон Хайтс, пытаясь выращивать цветы. Юн-ха была миниатюрной и худой. Она всегда очень хорошо одевалась и не пренебрегала косметикой – Мина еще ни разу не видела ее в туфлях на низком каблуке или без чулок.

Едва войдя в комнату, Мина сразу поняла, что настроение у всех троих приподнятое – очевидно, им удалось решить какую-то особенно сложную математическую задачу. Черные вьющиеся волосы Кавиты были в полном беспорядке, а насурьмленные глаза Юн-ха сверкали как алмазы. Увидев Мину, они по очереди обняли ее, расцеловали, дружески ущипнули за щечку и засмеялись.

– Сегодня мы решали кое-какие интегральные уравнения! – сообщила Кавита своим высоким голосом. – Ничего особенного, просто повторяли основы… Мы использовали метод интегрирования для расчета общих затрат на основе переменных издержек.

– Да, но мы также учитывать постоянные издержки! – вмешалась Юн-ха. По-английски она говорила быстро, слегка задыхаясь – совсем как спортсмен, который только что пробежал спринтерскую дистанцию, – но не очень правильно. – Не забывать, мы также учитывать фактор постоянные издержки!

– Это было прекрасно, Мина, – мягко сказала Дария. – Просто прекрасно! А теперь… – Она взяла дочь за руку и потянула за собой к лестнице на второй этаж, где находился ее кабинет. – Я заполнила таблицу на мистера Дашти. Ты сама увидишь – там все очень точно.

Кавита и Юн-ха помахали Мине на прощание руками и вернулись к своим калькуляторам и пахлаве, и она нехотя последовала за матерью. Подойдя к лестнице, Мина увидела, что на верхней площадке стоит, чуть расставив ноги, ее отец. На его потном лбу поблескивали защитные очки с наглазниками, а в правой руке он держал аккумуляторный шуруповерт.

– Салам, Мина-джан! – Парвиз обнял дочь и, прижав к себе, расцеловал в обе щеки. При этом инструменты, которые висели у него на поясе, впились Мине в ребра. – Я как раз решил привести в порядок ванную, замазать швы и прочее… Что поделать! Если у тебя есть собственный дом, работа всегда найдется.

И он лихо отсалютовал дочери шуруповертом.

Мина отсалютовала в ответ, и Парвиз, повернувшись, направился по коридору к дверям ванной комнаты. Она проводила его взглядом, отметив, как смешно топорщатся у него на поясе разнообразные инструменты.

В «кабинете», или, точнее, в спальне матери стоял большой железный шкаф для документов с двумя отделениями, при виде которого Мина почувствовала, как у нее портится настроение. Она отлично знала, что́ находится в новеньких пластиковых папках.

– Так-так, минуточку… Где же он?.. – Открыв одно из отделений, Дария принялась ловко перебирать папки. – Мистер Ахмади… Мистер Бидар… Мистер Самии… Мистер Джаханфард. – (Папки были разложены в соответствии с персидским алфавитом.) – Ага, вот и он – мистер Дашти! – воскликнула она, выхватывая из ящика ярко-желтую папку.

Пронзительный скрежет сверла, донесшийся из ванной, на мгновение заглушил ее слова.

– Смотри! – Дария достала из папки листок бумаги и поднесла к глазам Мины. Это была аккуратно распечатанная биографическая справка. – Подруга тетки твоего отца из Атланты прислала мне это резюме после того, как поговорила с женой дяди мистера Дашти. У него просто великолепные данные!.. Мистер Дашти изучал химию в Йельском университете, где получил диплом бакалавра и степень доктора философии, а впоследствии получил еще и степень магистра делового администрирования в Стэнфорде! Кроме того, он любит персидскую музыку и сам играет на сетаре. В настоящее время у него очень хорошая должность в отделении «Кодака» в Атланте – мистер Дашти заведует лабораторией, которая рассчитывает химический состав покрытия для разных пленок. – Дария сложила руки на груди и добавила: – К тому же его мать была настоящей красавицей.

Во время этой маленькой речи Мина рассматривала обои в материнской спальне и пришла к выводу, что обои ей совершенно не нравятся.

– А теперь посмотри сюда… – Дария взмахнула другим листом, озаглавленным «Здоровье, наследственность и семейная история». – Мне понадобилось много часов, чтобы все выяснить и систематизировать. В его семье не было никаких наследственных заболеваний, можешь себе представить?! Все его родственники абсолютно здоровы. Правда, несколько лет назад одна из его сестер развелась с мужем, но мне сказали, что это было только к лучшему. Постарайся завтра произвести на него наилучшее впечатление, Мина. Ты просто обязана это сделать! Я разговаривала с теткой твоего отца и с ее подругой в Атланте, и обе в один голос утверждают, что для тебя это просто великолепная партия. – Она протянула папку дочери. – Здесь ты найдешь все, что нужно. Статистика не лжет.

Мина с размаху опустилась на кровать. Снизу доносились голоса Кавиты и Юн-ха, обсуждавших интегральное исчисление. Отец перестал сверлить и только негромко чем-то постукивал. Мина знала: Дария очень любит вести подробный статистический учет холостых мужчин из числа иранских иммигрантов, учитывать их личные качества, образование, наследственность, прогнозировать склонность к разводу и так далее. Для этого ее мать даже разработала свою собственную систему, оценивая то или иное свойство потенциального жениха по балльной системе. К примеру, за хорошие зубы кандидату набавлялось пять баллов. Десять баллов вычиталось в случае, если у человека не было никаких ученых степеней, кроме диплома бакалавра. Двадцать баллов добавлялось, если удавалось установить, что кандидат почтительно относился к своей матери. Еще семь баллов кандидат получал, если умел пользоваться ножом и вилкой. Все эти баллы Дария заносила в программу «Эксель», знанием которой (в особенности умением строить на основе табличных данных графики и диаграммы) она весьма гордилась.

Где же та мама, которую она знала в Иране, невольно задумалась Мина. Словно какой-то волшебник заставил исчезнуть ту, прежнюю Дарию Резайи и заменил ее этой полноватой, рыжеволосой, навязчивой свахой. Та мама, которую она помнила по своим детским годам, никогда бы не стала заниматься подобными глупостями. Никогда бы она не стала искать кого-то, кто был бы хорошо знаком с родственниками какого-нибудь образованного холостого мужчины. Ей и в голову бы не пришло возиться с этими дурацкими баллами, звонить в далекие города, посылать неизвестным людям фотографии дочери, чтобы совершенно посторонние мужчины, связанные такими же идиотскими обязательствами со своими навязчивыми родственниками, садились в поезда, на самолеты или в собственные автомобили и мчались через полстраны, чтобы принять участие в традиционном чаепитии.

– Но, Дария, я не хочу пить чай с мистером Дашти. Я не хочу с ним знакомиться. Я вообще не хочу выходить замуж, и тебе это прекрасно известно.

Дария открыла было рот, чтобы что-то сказать, но так и замерла, округлив губы в виде буквы «о». Наконец она заговорила, глядя в пространство:

– Моя дочь говорит, что не хочет выходить замуж. Интересно, правда?.. Что заставляет ее так говорить? Ответ может быть только один: молодость. Молодость и глупость! – Тут она бросила короткий взгляд на дочь, и ее темные глаза сердито блеснули. – Ты должна познакомиться с мистером Дашти, Мина, я настаиваю. Ты хоть знаешь, какой в Америке процент разводов? А известно тебе, как трудно выйти замуж женщине за тридцать? Я проанализировала мистера Дашти и говорю тебе прямо: он очень, очень перспективный кандидат. Во всех смыслах. Забудь о мистере Джаханфарде. Забудь о Бидаре и всех прочих занудах, которые заставляли тебя зевать и проливать чай на ковер. Я о них уже забыла. Кончено. Наплевать и растереть. Их нет, как будто и не было. Но мистер Дашти… Это совсем другое дело, Мина. На этот раз я сделала подробный статистический анализ и получила данные, которые неопровержимо свидетельствуют…

– Но ведь ты его совсем не знаешь!

– Я твоя мать, Мина, и я знаю тебя!

– А тебе не приходило в голову, что я могу оказаться лесбиянкой?

– Лесбиянкой? – Дария презрительно фыркнула. – Ты думаешь, я не знаю, кто такие лесбиянки? У нас в Иране их хватало. А знаешь, как мы определяли, кто лесбиянка, а кто нет? На самом деле все очень просто: женщина, которая встречается с женщинами, а не с мужчинами, и есть лесбиянка. У тебя нет подруги, Мина, значит, ты – не она.

Мина вздохнула. Она действительно не была лесбиянкой, однако у нее не было ни малейшего желания выходить замуж за совершенно незнакомого мужчину только потому, что его средний балл, рассчитанный по материнской системе, оказывался выше среднего. Раздумывая, как бы прекратить этот ненужный разговор, она уставилась на картину на стене, которую Кавита подарила Дарие после того, как ездила в Индию знакомиться со своими будущими зятьями. Своих трех дочерей Кавита растила и воспитывала в Квинсе, но однажды ей позвонил из Дели отец и сообщил, что нашел для внучек подходящих женихов. После того как Кавита с ними встретилась (что было чистой формальностью), дело сладилось быстро, и вскоре мужья ее дочерей уже перебрались в Нью-Йорк, чтобы быть вместе со своими индо-американскими женами. К счастью, все трое оказались очень приятными и хорошо воспитанными молодыми людьми, которые к тому же умели прислушиваться к чужим советам. По словам Дарии, они очень быстро справились с культурным шоком, вызванным переездом из Индии в США, и сумели отлично приспособиться к новым реалиям.

– Но, Дария, я ведь еще даже не окончила магистратуру! Зачем мне выходить замуж именно сейчас?

– Затем, что каждому в жизни нужен партнер.

– Мне не нужен.

– Тебе так только кажется, а на самом деле… Что будет с тобой, когда я умру? Кто будет заботиться о тебе в старости? Твои братья? Кто будет вытирать тебе нос, если ты заболеешь?

– Я сама сумею вытереть себе нос! – сердито отозвалась Мина. – Или попрошу подруг. В крайнем случае расклею на столбах объявления, мол, требуется квалифицированный вытиральщик носов…

– Тебе нужен муж, Мина! Я хочу, чтобы у тебя было…

– …все, чего не было у тебя? – закончила за нее дочь.

– Нет, Мина, – тихо возразила Дария. – Я хочу, чтобы у тебя было все, что было у меня. Я хочу, чтобы ты получила хотя бы часть того, что было подарено мне. Я хочу, чтобы в твоей жизни была страсть, чтобы ты влюбилась так же сильно, как я когда-то…

– Но ведь ты вышла замуж по сговору. Тебя никто не спрашивал. Твои и папины родители просто договорились, и вы…

– Нет, все было немного не так. Да, наши родители договорились, но меня никто не заставлял выходить за твоего отца. Меня… готовили. Поощряли. Не скажу, что у меня был выбор, и все же мне дали достаточно времени, чтобы я могла узнать своего будущего мужа как следует. Я могла не торопиться, и я не торопилась – я присматривалась к Парвизу очень, очень внимательно, пока не убедилась, что он не сделает мне ничего плохого. Кроме того, я очень любила свою мать и была уверена, что она не желает мне зла. Потому что моя мама…

Не договорив, Дария всхлипнула и закрыла лицо руками. Ее мать погибла во время ирано-иракской войны. Когда начался воздушный налет, она покупала гранаты на рынке в центре города. Авиабомба разнесла лавку торговца фруктами в щепки, от Меймени не осталось ничего – кроме окровавленных лохмотьев. Дария всегда плакала, когда вспоминала об этом.

Мина тоже почувствовала, как подступают к глазам жгучие слезы. Она считала себя отчасти виновной в смерти бабушки, ведь Меймени покупала гранаты для нее! Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы взять себя в руки. В конце концов, Дария не в первый раз оплакивала при ней гибель матери, и Мина считала, что это не повод идти на уступки, как бы глубоко она ей ни сочувствовала.

– Потому что, Мина… – Дария отняла ладони от лица и подняла голову. Щеки ее были мокры от слез, но глаза смотрели спокойно и печально. – …Мама преподнесла мне самый лучший подарок, который только мать может сделать дочери. Мне тогда было всего девятнадцать, и я была слишком молода и глупа, чтобы понять, какой это подарок. Моя свадьба состоялась только потому, что в те времена девушка не могла идти наперекор воле родителей. Прошло много лет, прежде чем я поняла, что мама поступила правильно. В конце концов моя жизнь сложилась очень счастливо, и этим я обязана ей.

Мина подумала о мужчине, который сейчас сидел в ванной на полу и выдавливал на шпатель розовую затирку для межплиточных швов. Она представила себе его поредевшие волосы, неровные зубы и выпирающий живот, вспомнила его кассеты с записями уроков самопомощи и то, как он постоянно путал слова, когда слушал по радио американские песни. И это – счастье? Это – дар, который Меймени преподнесла дочери? Неужели теперь и Дария желает ей чего-то в этом роде?

– Это нелепо и смешно, – заявила Мина. – Нельзя выбрать для человека идеального супруга. Откуда ты знаешь, что именно ему нужно? Кто подходит ему лучше всего?..

Дария усмехнулась.

– Браки по сговору существовали в нашей стране много веков. Это давняя, освященная временем традиция. То, как заключаются браки здесь, в Америке, – вот это действительно смешно! Как может человек, в особенности молодой и неискушенный в жизни, выбрать себе мужа или жену? Сама посуди: разве ты думала так же, как сейчас, когда тебе было пятнадцать? И я уверена, что, когда тебе будет тридцать, ты будешь смеяться, вспоминая свои нынешние мысли и стремления. В молодости человеку кажется, что он сам все знает и способен принимать правильные решения. Мама говорит: ешь овощи. Мама говорит: рыбий жир полезен. Мама говорит: надень куртку, на улице холодно, но ты не слушаешь, ты отказываешься. Тебе кажется, что и куртка, и рыбий жир – все это не обязательно, но это не так. В конце концов настанет день, когда ты поймешь, что мать знает тебя лучше, чем ты сама. Именно поэтому она – твоя мать.

– Может быть, ты думаешь, я не понимаю, что ты чувствуешь? – продолжала Дария, и рыжий пучок у нее на макушке несколько раз качнулся из стороны в сторону. – Вовсе нет. Когда-то я тоже плакала по ночам, как и ты сейчас, потому что не знала, как мне быть. Я не хотела выходить замуж, к тому же твой отец мне вовсе не нравился. Я хотела получить ученую степень и стать профессором математики. Я была уверена, что сумею сделать фундаментальное открытие, сформулировать важную теорему или найти решение проблемы, которое до меня никто найти не мог. Тогда мне и в голову не могло прийти, что каждую субботу я буду сидеть в гостиной с Кавитой и Юн-ха и решать уравнения, которые никто никогда не увидит. Я и представить себе не могла, что не стану знаменитым математиком, поэтому, когда мама познакомила меня с Парвизом, я его возненавидела. И Меймени я тоже возненавидела за то, что она навязывает мне совершенно незнакомого, малосимпатичного мужчину. В течение нескольких месяцев или даже лет я злилась и раздражалась и изводила всех, кто попадался под руку…

– Ну и?.. Что же произошло потом?

– Что произошло? Я повзрослела. К тому же твой отец… Он оказался совсем не таким, каким я его вообразила. Он ничего от меня не требовал, а только давал. Он неустанно и самоотверженно трудился, стараясь сделать меня счастливой. Однажды утром я проснулась, посмотрела на него, посмотрела на свой раздутый живот, на наш уютный дом и поняла, что на самом деле я – счастливая женщина. И когда несколько дней спустя я услышала по радио о какой-то женщине, которая получила международную премию в области математики, я только рассмеялась. Мне было все равно. Моя жизнь переменилась, я стала другой. Кроме того… Когда умерла Меймени, я пережила это только потому, что рядом был Парвиз. Я осталась жива только благодаря ему. А вот если бы я была профессором математики… Не думаю, что математика могла бы меня спасти.

В задумчивости Дария взяла с туалетного столика щетку для волос и принялась вертеть в руках.

– Кроме того… – продолжила она после небольшой паузы. – Помнишь, когда тебе было восемнадцать, мы пошли в универсальный магазин и я купила тебе джинсовую рубашку? Помнишь, как ты не хотела ее надевать? Ты терпеть ее не могла, а теперь ты носишь ее чуть не каждый день!

– Мистер Дашти не рубашка.

– Он очень хорошо одевается, а его рубашки – настоящий образец вкуса.

– Мама!!! – Внезапно Мина почувствовала под ложечкой что-то вроде щекотки. Это ощущение спускалось все ниже, вплоть до кончиков пальцев на ногах, и она сначала хихикнула, а потом расхохоталась в голос. Она просто не могла ничего с собой поделать. О чем они только спорят?! Какой идиотизм! Мистер Дашти носит стильные рубашки. Ее отец – драгоценный дар… На мгновение она представила своего отца, перевязанного крест-накрест красной атласной лентой с огромным бантом, и расхохоталась еще громче. Ну и ну!.. Слезы потекли у нее по щекам, когда она подумала о диаграммах и графиках, с любовью и тщанием составленных Дарией. Вот эта зазубренная кривая – это мистер Джаханфард, а эта унылая синусоида – мистер Бидар. А вот и мистер Дашти: его линия напоминает очертаниями не то Эверест, не то собор Парижской Богоматери. Бред!..

– Ой, не могу больше! – Мина схватилась за живот. Ей и вправду казалось, что она вот-вот лопнет от смеха.

И снова Мина подумала об отце. Парвиз Резайи – подарок! Подарок Дарие от бедной мертвой бабушки! О Аллах, всемилостивый и милосердный!

Говорить Мина не могла. Согнувшись пополам, она каталась по кровати, чувствуя, как горят щеки и сводит судорогой живот. Сквозь слезы она взглянула на мать. Широко расставив пухлые ноги, Дария стояла над ней в своем розовом домашнем халате, сжимая в одной руке папку с досье мистера Дашти, а в другой – щетку для волос. Надо лбом Дарии белели седые корешки отросших волос: похоже, ей пора было краситься. Когда их семья сумела вырваться из Ирана, Дария поклялась, что покрасит волосы в рыжий цвет, если им удастся добраться до страны, где никто не будет заставлять ее носить хиджаб. И она сдержала слово. Чуть не в первый день их пребывания в американской гостинице Дария на полчаса исчезла в ванной комнате, а когда вышла (ее мокрые волосы были замотаны полотенцем), Парвиз встретил жену громкими аплодисментами и восторженными воплями. Пока Дария медленно разматывала полотенце, он смотрел на жену с нескрываемой гордостью и любовью, а потом безропотно отправился в ванную, чтобы смыть со стен и раковины пятна ярко-красной краски. Точно так же он когда-то собирал по всему рынку окровавленные обрывки ткани и все, что осталось от Меймени, после того как иракский летчик сбросил бомбу на магазин, куда та пришла покупать для внучки лучшие в мире гранаты.

Смех Мины прекратился так же внезапно, как и начался. Еще несколько раз она судорожно вздрогнула, но уже беззвучно, потом встала с кровати и повернулась к матери. Дария молча смотрела куда-то в сторону.

– Ах, мама!.. – Мина усадила ее на кровать и вынула щетку из неподвижных пальцев. – Я вот что подумала… Как тебе кажется, может, когда я буду встречаться с мистером Дашти, мне стоит надеть к лавандовому платью белый кардиган?.. – С этими словами она коснулась щеткой седых корешков на голове Дарии и принялась медленно расчесывать ей волосы.

2. Жених в бежевом костюме

Настало воскресенье, и Мина спустилась в подземку, чтобы доехать до дома родителей (ее машина была в ремонте). У дверей она позвонила, словно была гостем. Дверь открыл Парвиз, одетый в свой лучший костюм-тройку. На шею он повязал галстук с черепашками, купленный в музее Метрополитен (ручная работа!). Волосы у него были еще влажными после душа, к тому же от него исходил густой запах «Олд спайса».

Дария тоже вышла в прихожую. На ней был пошитый на заказ кремовый костюм с юбкой, отчего ее светло-карие глаза казались зелеными. Пучок был в идеальном порядке, губы подведены блеском. При виде дочери, одетой в джинсы и белую рубашку и подпоясанной кардиганом, она слегка нахмурилась, но ничего не сказала.

Потянув носом, Мина уловила доносящийся с кухни запах риса басмати и аромат подливки гормэ-сабзи[2]. Похоже, чай с мистером Дашти обещал превратиться в полноценный обед.

Ровно в четверть второго зазвонил дверной звонок, и Дария, бросив половник в раковину, бросилась открывать. Перед дверью она остановилась, несколько раз глубоко вздохнула и пригладила ладонями пучок и только потом повернула ручку замка. На пороге стоял невысокий коренастый мужчина с букетом белых и розовых роз, одетый в бежевый костюм. Он был чисто выбрит. Его глаза имели очень красивую миндалевидную форму, что, впрочем, было свойственно многим иранцам. Пряди редких волос были хитроумно зачесаны таким образом, чтобы максимально прикрывать лысину, однако как раз тогда, когда он наклонил голову в знак приветствия, резкий порыв ветра поднял их почти вертикально вверх.

– Мистер Дашти! Какая приятная неожиданность! – воскликнула Дария на фарси, словно приход гостя застиг ее врасплох. – Добро пожаловать! Проходите, мы ужасно рады вас видеть.

Мистер Дашти снова поклонился.

– Я тоже рад знакомству, миссис Резайи. Да сохранит Аллах вас и ваш дом. Мне очень неловко вас затруднять, поэтому простите великодушно, если я доставил вам неудобство.

– О, мистер Дашти, как вы можете так говорить? Гость в дом – радость в дом! Мы очень счастливы принимать у себя столь достойного человека. Очень любезно с вашей стороны почтить вниманием наш скромный кров. Сегодня у нас настоящий праздник. Пожалуйста, входите, все наше – ваше. – И Дария в свою очередь поклонилась.

Весь этот обмен любезностями представлял собой старинный персидский обычай, требовавший произнесения цветистых фраз, демонстрации уважения, лести, самоуничижения, ритуальных жестов и поступков и уклончивых ответов на необязательные вопросы. Дария и Парвиз виртуозно владели этим ритуалом и наслаждались каждым произнесенным словом или фразой, тогда как Мина терпеть его не могла.

– …Вы доставили нам огромное удовольствие, когда согласились посетить нас в нашем убогом жилище, – продолжала Дария. – Прошу вас, проходите.

Мистер Дашти наконец-то переступил порог и неуверенно огляделся. Заметив Мину, он сразу же отвернулся и стал смотреть на лестницу, которая вела на второй этаж, потом перевел взгляд на стену, потом – на свои сверкающие туфли. От дальнейшей неловкости его спас голос Парвиза, который донесся из-за все еще распахнутой входной двери.

– Очень, очень рад вас видеть, мистер Дашти, сэр! – воскликнул Парвиз, поднимаясь на крыльцо. – Добро пожаловать в наш дом! – И он принялся энергично трясти руку гостя, пока тот в свою очередь выражал свой восторг по поводу знакомства со столь достойным человеком.

Когда оба мужчины оказались в прихожей, Дария наконец закрыла дверь, повернулась и… встретилась взглядом с Миной. На мгновение она как будто даже растерялась, но тут же овладела собой и воскликнула:

– О, мистер Дашти! Позвольте вам представить… Это наша дочь, Мина.

Парвиз тоже обернулся, и в течение нескольких секунд он и Дария переводили взгляд с дочери на мистера Дашти и обратно, словно недоумевая, как получилось, что Мина оказалась дома в тот самый день и час, когда блистательный мистер Дашти почтил их своим присутствием. «Поразительное совпадение!» – подумала Мина не без сарказма.

Мистер Дашти повернулся в ее сторону, однако смотреть на нее прямо по-прежнему избегал. Его шея над воротником рубашки порозовела, потом краснота стала подниматься все выше, пока не достигла лысой макушки. Мистер Дашти поклонился.

– Счастлив познакомиться с вами, – сказал он мыскам своих ботинок.

Мина в отчаянии посмотрела на мать, потом на отца. Оба пытались подсказать ей что-то взглядами, но она никак не могла понять – что именно. Наконец Дария коротко кивнула, и Мина выпалила:

– Спасибо! Я тоже!

Парвиз жестом пригласил гостя в гостиную. Мистер Дашти на цыпочках пересек застланную ковром комнату и тяжело плюхнулся на диван, не рассчитав высоту сиденья. Дария тут же предложила ему орехи и сушеный нут, а Парвиз затеял с гостем светскую беседу. Он спрашивал, как прошел перелет, понравилось ли гостю в Нью-Йорке, как поживают его родственники в Атланте, а также отпустил несколько юмористических замечаний о нью-йоркской погоде и вопиющей некомпетентности городских таксистов. Мистер Дашти вежливо кивал, время от времени издавая согласное мычание, но Мина заметила, что его лоб и подбородок блестят от испарины.

– Что вы хотите, ведь нью-йоркские таксисты – сплошь иммигранты! – вставила Дария таким тоном, словно она была прямым потомком первопоселенцев, прибывших в Америку на борту «Мейфлауэра».

Мина в обсуждении транспортных проблем Нью-Йорка не участвовала, и не только потому, что этого требовал обычай. На самом деле она с нетерпением ждала, когда гостя позовут к столу. «Мы пообедаем, потом, как полагается, выпьем чаю, а потом он уедет домой», – обещала ей Дария, и Мина надеялась, что эта программа будет выполнена в кратчайшие сроки. В конце концов, ей еще нужно было готовиться к завтрашнему семинару по финансовой отчетности. Пока же она исподтишка наблюдала за гостем, который то закидывал ногу на ногу, то снова садился прямо. Бежевый костюм был ему тесноват: мистер Дашти оказался грузнее, чем предсказывали таблицы Дарии. Почему-то Мине отчетливо представились жесткие черные волосы, растущие у него на пальцах ног. Она была уверена, что, женившись, он захочет иметь ребенка уже в первый год после свадьбы, причем непременно мальчика. С таким не поговоришь по душам, проснувшись среди ночи, да и вообще… Наверняка он захочет, чтобы она каждую неделю писала письма на фарси его родным в Иране, причем непременно авторучкой и обязательно – синими чернилами. Он будет требовать, чтобы обед ему подавали очень горячим, а его сын непременно должен будет стать нейрохирургом или знаменитым инженером и жить в Мэриленде со своей женой, которая будет ходить на занятия аэробикой, оставляя Мину присматривать за внуками.

Но Мина не хотела присматривать за внуками, да и Мэриленд ей не нравился.



Вымоченный в шафране золотистый рис был выложен на тарелки ровными рядками. Гормэ-сабзи, хуреш[3] с бараниной, красной фасолью, петрушкой, кориандром, зеленым луком и шамбалой источал дивный аромат. На десерт были сушеные персидские лимоны, от которых рот заполнялся приятной кислотой. К тому моменту, когда обед закончился, мистер Дашти, Парвиз и Дария успели обсудить самых известных политиков (шарлатаны, все как один!), погоду (в Нью-Йорке достаточно солнечных дней, но настоящего тепла здесь почти не бывает), экономику (это важно), здравоохранение (это еще важнее!), химию (у них отыскался один общий знакомый – известный профессор, занимавшийся органической химией), иммигрантов (которые заполонили и вот-вот погубят Квинс), кабельное телевидение (абсолютно коммерциализированное вещание, ни уму, ни сердцу) и телепрограмму «Рецепт дня» (идея неплохая, но поварам, которые демонстрируют свои блюда, следовало бы почаще мыть ножи и половники и не пользоваться грязными разделочными досками). Участие Мины в застольной беседе свелось к тому, что она сказала «хорошо» в ответ на вопрос, как продвигаются ее занятия, «мне интересно» – когда ее спросили, нравится ли ей в бизнес-школе, и «да» – на предложение положить еще риса. Все три вопроса были заданы ее родителями, пытавшимися таким образом вовлечь ее в разговор. Мистер Дашти, впрочем, тоже становился на удивление косноязычен каждый раз, когда смотрел в ее сторону. На подмышках его бежевого костюма расплылись темные пятна, к тому же он то и дело вытирал лоб мятой салфеткой, которую крепко сжимал в пухлом кулачке.

Наконец Парвиз и Дария поднялись, чтобы убрать со стола. Мина бросилась им помогать, но мать с натянутой улыбкой сказала, что они справятся сами и никакая помощь им не нужна. Было совершенно очевидно, что избежать разговора с мистером Дашти ей не удастся. И пока Дария и Парвиз гремели посудой в кухне, Мина сидела напротив гостя и молчала, прислушиваясь к громкому тиканью старинных часов. Мистер Дашти заговорил первым:

– Э-э… мисс Мина… как поживаете?

Мина вскинула взгляд. До этого момента все говорили на фарси, но эти слова мистер Дашти произнес по-английски, и она удивилась, что в его словах нет ни намека на тот певучий персидский акцент, который отчетливо звучал в речи ее брата Кайвона (когда он этого хотел). Мистер Дашти говорил по-английски как стопроцентный американец.

– …Нормально… – машинально откликнулась она, тоже на английском. – То есть я хотела сказать – хорошо.

Гладкий лоб мистера Дашти еще сильнее заблестел в лучах солнца, проникавшего в гостиную сквозь окно. Он кивнул. В кухне заработала посудомоечная машина, и Мина представила, как отец вручную моет медные кастрюли, а мать заваривает для гостя чай.

Слегка прикусив губу, мистер Дашти пристально разглядывал персидские миниатюры на стенах, и Мина неожиданно подумала, что он чувствует себя так же неловко, как и она.

– Мне сказали, у вас есть диплом магистра в области администрирования, – проговорила она наконец. – Надеюсь, вам было не очень трудно его получить?

Мистер Дашти сверкнул глазами и улыбнулся, и Мина подумала, что хотя бы в одном мать не ошиблась: у него действительно были великолепные зубы.

– О нет, нисколько! Учебная программа была очень интересной и полезной. Я учился с удовольствием. – Впервые за все время он посмотрел ей прямо в глаза. – Конечно, пришлось потрудиться, но оно того стоило.

– Да, конечно… – сказала Мина и зачем-то кивнула. Что-то в его манере говорить навело ее на мысль, что ей следовало как-то ему помочь, поддержать, а не усложнять ему жизнь еще больше. В конце концов, кто знает, вдруг дома его ждет такая же Дария или какой-нибудь другой настырный родственник, который вынудил его сесть в самолет и прилететь в Нью-Йорк, чтобы пить чай с совершенно незнакомыми людьми. Если так, в таком случае они товарищи по несчастью, жертвы одной судьбы. Мине было совершено ясно, что они видятся в первый и последний раз, и она решила сделать так, чтобы хотя бы остаток вечера прошел более или менее приятно. «Вот бедняга! – подумала она про себя. – Так потеть! И еще этот костюм!»

– Да, учебная программа интересная, хотя и сложная, – сказала Мина чуть громче, чем намеревалась. – Приходится учить много… разного.

– Да-да, совершенно верно, – подхватил мистер Дашти. – Программа очень насыщенная.

Он кивнул и стал снова смотреть на миниатюры на стенах, а Мина разглядывала узор на скатерти.

– А вот и чай! – Дария вошла в гостиную, искусно балансируя подносом, на котором стояли четыре камарбарика – грушевидных стакана с черным чаем. Следом за ней появился Парвиз. В одной руке он нес серебряную сахарницу с колотым сахаром, а в другой – блюдо с пахлавой, нарезанной аккуратными ромбиками.

– Да не устанут ваши руки, миссис Резайи, – сказал мистер Дашти. – Еще раз прошу прощения за то, что причинил вам столько хлопот.

– Никаких хлопот, мистер Дашти, – отозвалась Дария. – Для нас большая честь принимать у себя такого гостя.

– Пахлава просто божественная, – сказал мистер Дашти, взяв себе кусочек. – Я никогда не ел ничего подобного!

– Главный секрет в том, чтобы хорошо растереть миндаль. – Парвиз потер палец о палец, словно показывая, как это нужно делать. – И как вымесить тесто. Тесто – очень важно.

Чуть подавшись вперед, мистер Дашти внимательно слушал секреты изготовления хорошей пахлавы. «Хороший человек, – решила Мина. – Он, безусловно, заслуживает, чтобы у него была добрая, любящая жена». Ей, однако, было очевидно, что она такой женой стать не сможет.

При мысли об этом Мина даже почувствовала себя немного виноватой перед мистером Дашти. Тот, впрочем, вряд ли об этом догадывался. Парвиз продолжал подробно объяснять, гостю, как следует вымачивать тертый миндаль, и пока мистер Дашти кивал, пережевывая второй кусок пахлавы, Мина обменялась с матерью быстрым взглядом. Она знала, что Дария читает по ее лицу как в раскрытой книге и ей должно быть ясно, что в ближайшее время ни о какой софрэ[4] не может быть и речи.

Чайные стаканы опустели, и Дария снова наполнила их, для чего ей пришлось совершить еще один рейс на кухню. Вернувшись на свое место за столом, она тихонько вздохнула и сложила пополам лежащую на коленях салфетку, потом еще раз и еще. Мистер Дашти снова поблагодарил ее и Парвиза за «царское» угощение – за обед, чай и пахлаву.

– Не стоит благодарности, мистер Дашти. Нам было очень приятно. Надеюсь, вам понравилось в Нью-Йорке, – сухо ответила Дария.

Теперь уже всем сидящим за столом было ясно, что Мина и мистер Дашти не поженятся.

– Желаем приятного возвращения в Атланту, – сказал Парвиз. Это означало, что в их доме мистер Дашти больше не появится.

– Желаем вам всего наилучшего, – поддакнула Дария, слегка приподнимая свой чайный стакан. – Счастья, успехов и долгой жизни. Аллах да помилует вас и ваших сродников.

В молчании все трое допили чай. День клонился к вечеру, и мистер Дашти еще несколько раз поблагодарил хозяев за радушный прием, но плечи его устало сутулились, а голова поникла. Мина, однако, обратила внимание, что его лицо больше не было таким потным, хотя чай, который они пили, был очень горячим. Когда она потянулась за последним кусочком пахлавы, мистер Дашти сделал то же, и их глаза на мгновение встретились. Он, впрочем, тут же отвел взгляд и, убрав руку, вежливо улыбнулся, еще раз продемонстрировав свои великолепные зубы.

Относя на кухню пустые стаканы, Мина подумала, что правильно прочла выражение его лица. На нем было написано не уныние или отвращение, а глубокое облегчение.

Она была абсолютно уверена, что не ошиблась.

3. Картотека

– Он слишком толстый, – сказала Дария. – Ему нужно заниматься спортом, а он… Один бог знает, как ему удалось получить степень доктора философии. Съесть столько пахлавы за один присест! Нужно же хоть немного соображать! А этот его костюм!.. – Она сморщилась.

– Бас ас, достаточно, – вмешался Парвиз. – Хватит, Дария.

Они находились на кухне, убирали посуду и остатки еды. На лбу Дарии пульсировала толстая вена – так бывало всегда, когда ее что-то сильно расстраивало. Кроме того, Мина заметила, что ее пучок растрепался и из него выбилось несколько прядей.

– Я просто хотела сказать… В общем, на этот раз ничего не вышло. Иногда информация, которая поступает ко мне от некоторых моих источников, бывает несколько… предвзятой. К счастью, у меня есть еще несколько вариантов.

Незадолго до этого они втроем стояли во дворе, глядя, как такси мистера Дашти выезжает с подъездной дорожки и исчезает в конце улицы. Они помахали ему на прощание и продолжали по инерции махать даже после того, как машина пропала из вида.

– Ничего страшного не произошло, – сказал Парвиз, тщательно вытирая полотенцем серебряные чайные ложечки. – Жизнь-то продолжается. Нужно двигаться вперед, не оглядываясь на прошлое.

– Конечно, продолжается. Будем идти вперед… В общем, действительно ничего страшного, правда, Мина-джан? Все равно этот мистер Дашти был слишком толстым… – Дария принялась вытирать сковородку.

– Пожалуйста, перестань, мама! Перестань называть его толстым. И перестань навязывать мне женихов, перестань составлять свои таблицы и приглашать к нам в дом незнакомых мужчин. Как ты не понимаешь, что этим ты унижаешь и их, и меня? Я прошу тебя, прекрати!

– Да что с тобой?! – Дария не глядя сунула сковородку в руки Парвизу. – Что это на тебя нашло? Пойдем-ка со мной наверх, я тебе кое-что покажу!

Мину на мгновение посетило ощущение, что все это происходит не с ней, а с кем-то другим, в какой-то другой семье. И это не ее, а чьи-то чужие родители приглашают на смотрины совершенно посторонних людей. Это делала не мать, которая ее вырастила, которая еще в Тегеране возила ее и братьев на уроки английского и учила с ними классические персидские газели. Это делал не ее отец, который хладнокровно завязывал ей шнурки во время прогулок по тегеранским холмам, учил считать пузыри в лужах во время дождя и играл с ней в шахматы у лагерного костра.

Чувствуя себя так, словно она была привязана к матери невидимой веревкой – которую она хотела, но не могла оборвать, – Мина пошла за Дарией к лестнице и поднялась наверх.

В спальне пахло зелеными яблоками и лосьоном. Письменный стол был в идеальном порядке, недавно отполированное бюро блестело. Единственным предметом, который, казалось, попал в эту комнату по ошибке, был железный шкафчик для документов. Верхнее отделение было открыто, а из выдвинутого ящика торчала желтая папка с «досье» мистера Дашти. Должно быть, утром Дария заглядывала в него, чтобы освежить в памяти какие-то детали.

– Знаешь, Мина, мне очень не понравилось, как он хлюпает, когда прихлебывает чай. Это было как-то очень по-крестьянски. – Дария сложила руки на груди. – Можно подумать, он не очень хорошо воспитан! Ну, ничего, я уверена, что сумею подобрать тебе человека получше.

«Аллах всемогущий, помоги мне!» – подумала Мина, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, а вслух сказала:

– Мистер Дашти – это была твоя идея. Разве не так? – Она очень старалась говорить разумно и по-деловому. – Кроме того, мне двадцать пять лет, и я считаю, что это самое подходящее время для того, чтобы найти свое место в мире, понять, кто ты такая и что собой представляешь. Ну и наконец, молодость – это пора, когда нужно развлекаться и получать удовольствие. Зачем спешить? Муж-дети-кашки-пеленки – это от меня никуда не уйдет. Сейчас мне нужно прежде всего окончить бизнес-школу.

– Не говори ерунды, Мина. Конечно, ты ее закончишь. Что касается того, что молодость – время для развлечений, так это вообще полная чушь! Так считают многие американцы, но на самом деле это просто предлог, чтобы продлить детство… Эти поиски себя, своего места в мире… Типичная психочушь, пустая болтовня! Ты хочешь знать, кто ты такая? Я тебе скажу! Ты – моя дочь!

Мина с размаха плюхнулась на кровать.

– Все эти «поиски», о которых здесь, в Америке, так много говорят, на самом деле не что иное, как лень. Обыкновенная лень! А еще способ подольше ни за что не отвечать. Для того чтобы разобраться в окружающем мире, вовсе не нужно ждать десять лет. В чем там разбираться? Просто всем, кто так говорит, хочется подольше оставаться детьми!

Мина посмотрела на желтую папку. Неужели мать всерьез думает, что какой-то мужчина может стать ключевым фрагментом головоломки по имени Мина? Последней переменной, которая заполнит и определит электронную таблицу жизни дочери? Или Дария мечтает создать что-то вроде математической формулы, чтобы с ее помощью понять ее мысли и предпочтения? Ах, если бы мама просто взяла и выбросила эти свои папки! И если бы Мина спросила, почему она так поступила, Дария ответила бы, что ей приходится прилагать слишком много усилий, чтобы готовить каждую встречу-смотрины, которые не приносят результата исключительно потому, что дочь не хочет ей помогать. Хватит, я сдаюсь, сказала бы Дария и тяжело вздохнула протяжным вздохом матери-мученицы.

Мина знала, что этот вздох погрузил бы ее в хорошо знакомое чувство вины, но это было бы пустяком по сравнению с главным: она была бы свободна. Она освободилась бы от тяжкой обязанности пить чай с незнакомыми мужчинами и смогла бы жить так, как ей хочется.

– Так мы покончили с этими встречами? – спросила она вслух. – Оно ведь того не сто́ит, не правда ли?

– Дело не в том, сто́ит или нет, – ответила Дария сухо. – Дело в том, что ты заслуживаешь самого лучшего, вот я и делаю все, что только в моих силах.

По улице за окном промчался автомобиль. Тяжелые басы включенной на всю катушку музыки громом отдались в ушах Мины.

– Вот это… – Дария жестом показала на набитый папками шкаф для документов. – Это то немногое, что я могу сделать для тебя здесь, в Америке. Будь мы там, дома, все было бы иначе. Там мы были среди своих. Нас уважали. У нас была налаженная жизнь, были средства… Там мы не были иммигрантами, которым приходится искать счастья среди других иммигрантов. Там я могла бы сделать для тебя гораздо, гораздо больше.

Слова матери невольно заставили Мину задуматься. Дария сказала «там мы были среди своих». Но истина состояла в том, что Мина затруднялась сказать, как бы она себя чувствовала, окажись она сейчас в Иране. Оставленная много лет назад страна часто казалась ей миражом, видением. Когда самолет, на котором они летели, заходил на посадку в Нью-Йорке, маленькая Мина прижималась лицом к стеклу иллюминатора, любуясь сверкающими, как драгоценные камни, огнями огромного города. Быть может, именно в эти мгновения та другая страна перестала существовать? Была ли она в Америке иммигранткой, иностранкой? Мине хотелось думать, что нет. Во всяком случае, Дария всегда называла ее американкой, и она ей почти верила.

Садящееся солнце ложилось на персидский ковер на полу бледными островками света. За окном наступали сумерки, в домах вспыхивали ранние огни. Там лежала Америка, и Мине и ее братьям нужно было прилагать все силы, чтобы укреплять ту хрупкую новую жизнь, которую они создали для себя здесь. Им нужно было следить, чтобы в ее тонкой ткани не появилось ни одной прорехи, через которую может незаметно вытечь все, ради чего они бежали от кошмара Революции и войны: уютный дом, гарантированные конституцией гражданские свободы, удобные продуктовые рынки, безопасные улицы и парки. Да, они должны беречь и сохранять ту американскую жизнь, которую создали для себя с нуля буквально на пустом месте.

– Пора накрывать к ужину, – тихо сказала Мина и, обогнув железный шкаф для документов, спустилась вниз.

На ужин они ели оставшийся от обеда отварной рис с шафраном, который Дария превратила в тахдиг – поджаренный хрустящий рис, который можно было макать в мясную подливу.

Зазвонил телефон.

– Это тебя, Дария-джан. Юн-ха, – сообщил Парвиз.

Дария взяла трубку.

– Да… Нет… – коротко говорила она. – Хорошо… Ты же знаешь, мои таблицы имеют допустимый предел погрешности.

Мина знала, что ей пора возвращаться в свою квартирку на Манхэттене. К завтрашнему утру ей необходимо было сделать сложный финансовый расчет для семинара, но она чувствовала, что голова совершенно не соображает. Визит мистера Дашти основательно выбил ее из колеи.

После ужина Мина снова поднялась в спальню матери. Как можно тратить столько времени и сил на то, чтобы найти кому-то пару, пусть даже этот кто-то – твоя родная дочь? Неужели Дария так сильно беспокоится, как бы она не осталась незамужней? Или мать просто получает удовольствие, заполняя данными свои таблицы, составляя графики и диаграммы?

Подойдя к шкафу, Мина одну за другой доставала папки с «отработанными» кандидатами и бросала листки с резюме на пол. На многих листах виднелись рукописные пометки и комментарии. «Мать забыла привить его брата от полиомиелита, и он заболел» – было написано на полях жизнеописания мистера Джаханфарда, и тут же крупно, красным карандашом: «Беспечность!» В другой папке Мина обнаружила информацию о тридцатитрехлетнем банкире, который «курил десять лет, но теперь бросил». «Проверить! Убедиться!» – написала Дария рядом с этими строками.

Когда Дария вошла в спальню, Мина увидела, что ее аккуратный пучок окончательно развалился. Несмотря на свой парадный костюм, который она так и не сняла, выглядела Дария усталой и опустошенной. Перешагивая через папки, которыми был усыпан весь пол, она молча подошла к дочери и опустилась на пол напротив нее. Подтянув колени к груди, Дария резко дунула, пытаясь отбросить свесившиеся на лицо пряди волос. Сейчас она выглядела совсем молодой – такой, какой Мина помнила ее по жизни в Иране. Казалось, на несколько секунд Дария снова стала той матерью, которая бы только рассмеялась, если бы ей сказали, что она будет составлять таблицы с данными вероятных женихов. Та Дария сказала бы, что бережет свое время для более важных и интересных дел.

Да, когда-то мама была другой, подумала Мина и тут же вспомнила о мистере Дашти. Она не сомневалась, что он был человеком хорошо воспитанным, порядочным и даже где-то симпатичным, однако даже это не могло избавить ее от ощущения, что сегодняшний день они потратили зря.

– Знаешь, когда-то я смеялась над теми, кто устраивал предварительные встречи с потенциальными женихами, – проговорила Дария, упираясь подбородком в колени. Взгляд ее рассеянно скользил по грудам распотрошенных папок. – Как же я над ними смеялась!..

Она еще сильнее наклонила голову, и Мина снова увидела отросшие седые корешки ее крашеных волос.

– Ты приготовила финансовый расчет на завтра? – спросила Дария после паузы. – У тебя впереди сложный экзамен. Ты должна готовиться как следует, а не тратить время на ухажеров. Я думаю, это будет самое разумное, – глухо добавила она, по-прежнему упираясь подбородком в колени.

4. «Разговоры по душам» и повышение квалификации

Скорее бы этот день заканчивался, думала Дария, чувствуя, как часто и неровно бьется в груди сердце. Она ужасно устала, но эта усталость не была усталостью человека, который много работал, преодолевал трудности и в конце концов добился своего. Впрочем, в последнее время она довольно часто обманывалась в своих ожиданиях, и чувство разочарования было ей не в новинку.

«В последнее время» означало – с са́мой Революции. Все эти пятнадцать лет Дария существовала, словно поставив собственную жизнь на паузу. Все эти пятнадцать лет Дария ждала, чтобы в Иране сменился политический режим и она могла бы вернуться к тому, что считала «нормальной жизнью», – к своему зеленому домику в одном из районов Тегерана, стоявшему всего в нескольких кварталах от дома, где жили ее родители. Ей очень хотелось вернуться в мир, где слова «магистр делового администрирования» – пустой звук и где никто не знает, где находится Атланта, но она была в Америке – в другой реальности. Здесь выросли ее дети. Они стали взрослыми, самостоятельными (или, если называть вещи своими именами, излишне дерзкими) и, как ей иногда казалось, более глупыми, чем раньше. Сегодняшний обед с мистером Дашти ничем не отличался от обедов и чаепитий с другими мужчинами, однако в его спокойствии, в его блестящем от пота лице и великолепных зубах было что-то такое, что Дария почти пожалела о том, что вынудила его прилететь в Нью-Йорк. В его безукоризненно вежливой улыбке было что-то, что заставило ее задуматься о глупости и тщетности ее затеи. А сейчас она чувствовала себя измученной и обессилевшей, словно визит мистера Дашти стал последней соломинкой, сломавшей спину верблюда. Чего ради она так надрывалась? Как ей только могло прийти в голову составлять подробные резюме и заполнять таблицы данными о мужчинах, ни один из которых не стоил и кончика ногтя ее дочери?

Что сделано, то сделано, уже не в первый раз подумала Дария устало. Прошлого не изменишь, сделанного не воротишь. Исламская революция изменила ее мир.

В комнату вошел Парвиз. Он уже переоделся в джемпер и джинсы; костюм и галстук с черепашками отправились обратно в шкаф, однако от него по-прежнему пахло его любимым «Олд спайсом». Парвиз пользовался им с тех пор, как привез ее в Америку – эту страну полосатых карамельных палочек, каруселей и легкомысленного отношения ко всем и ко всему.

– Я отвезу Мину домой, Дария-джан, – сказал он.

– Не надо никуда меня везти, – тут же отозвалась Мина. – Утром я прекрасно добралась к вам на метро, на метро и вернусь.

– Уже поздно, – сказал отец и слегка нахмурился.

– Ничего со мной не случится.

– Ну хорошо, тогда я провожу тебя хотя бы до станции.

– Ступай с отцом. Пусть он тебя проводит. – Дария подняла голову. – Идите уже. Марш!

Мина, мрачная и угрюмая, нехотя помахала матери рукой, и Дария подумала, что ее дочери недостает энергии, напора. Или самой обычной уверенности в себе. Но как и куда они пропали – эта ее уверенность, энергия? И что с ней вообще происходит? Вот Мина даже не поблагодарила отца за предложение подвезти, и это было совершенно на нее не похоже, но, порывшись в памяти, Дария без труда припомнила еще несколько случаев, когда дочь вела себя не так, как положено, не так, как от нее ожидали. Неужели она так и не сумела ничему ее научить?

Услышав, как внизу хлопнула входная дверь, Дария снова опустилась на ковер, но на этот раз она не сидела, а лежала, вытянувшись во весь рост и закрыв глаза. Ей вспомнилось, какими высокими были потолки в их доме в Иране. Благодаря этому комнаты казались полными воздуха, да и те, кто в них жил, чувствовали себя свободными, раскрепощенными. Здесь, в домике в стиле кейп-код[5], как называл этот архитектурный кошмар Парвиз, Дарие постоянно чудилось, что стены грозят ее раздавить, а потолки – обрушиться на голову. Ее сыновья – оба довольно рослые – ходили по комнатам едва ли не пригибаясь, и даже самой Дарие казалось, что стоит ей встать на цыпочки, и она ударится макушкой о потолок.

Потом она подумала о том, какой сад был у ее матери: пышные алые розы, густые лимонные деревья, мягкая трава. Дария хорошо помнила, как отец поливал кусты из шланга и в воздухе плыл запах листвы и пыли, а за высокой оградой нежно позвякивал колокольчик на тележке торговца вареной свеклой[6].

– Хуб асти? Все в порядке? – В дверях, точно по волшебству, снова появился Парвиз. Быстро он обернулся – наверное, повез Мину до метро на машине, а может, она слишком глубоко задумалась и не заметила, как пролетело время.

Знакомая теплая рука ласково легла на ее руку, когда Парвиз вытянулся на ковре рядом с ней. Много лет назад в день помолвки, которая проходила под присмотром Меймени, Дария впервые коснулась его руки. До сих пор она помнила, как ее поразили крупные, пульсирующие вены с наружной стороны его кисти. Дария полюбила эти вены, которые с годами стали еще больше проступать под смуглой сухой кожей.

– Хуб-ем. Все хорошо, – ответила она и снова закрыла глаза, вспоминая, как они когда-то жили в Тегеране. Тогда их семья была намного больше. Кроме нее и Парвиза, кроме Мины, Кайвона и Хумана, в нее входили ее мать Меймени и отец Ага-хан, сестра Ники́, дети сестры, родители Парвиза, его четыре брата и сестра, их дети, пять сестер Меймени и их дети и внуки, а также бесчисленные двоюродные и троюродные братья, сестры, тетки, дядья и другие дальние родственники, населявшие огромную территорию от Тегерана до Мазендерана на берегу Каспийского моря. Дарие очень нравилась такая жизнь, нравилось ощущать свою принадлежность – нет, даже не к семье, а к роду. Когда она устраивала кому-то из детей день рождения, в гости приезжало порой до сотни человек с подарками, поздравлениями, добрыми пожеланиями и свежими сплетнями.

Кроме родственников – близких и дальних, – были у них и многочисленные друзья, которыми Дария и Парвиз обзавелись еще в университетские годы. Все это были веселые, жизнерадостные люди, которые со временем стали для них почти родными, и Дария очень по ним скучала.

Парвиз то ли вздохнул, то ли шмыгнул носом. Неужели он тоже вспоминает их прежнюю жизнь, скучает по тому спокойствию и стабильности, которые исчезли в одночасье, после того как Революция и война ввергли страну в хаос? Или он просто подумал о том дне, когда под бомбежкой погибла ее мать?

Дария открыла глаза и посмотрела на мужа.

– Боже мой, Парвиз! Что ты делаешь? Качаешь пресс? Неужели ты не можешь хоть на минутку позабыть про свои дурацкие упражнения? Мы… Я думала, мы наконец-то поговорим по душам, а ты…

Парвиз, взмокший и слегка запыхавшийся, с шумом выдохнул воздух.

– Я подумал – несколько скручиваний…

– Ну, знаешь!.. – Дария поднялась с пола и почувствовала, как пояс нейлоновых колготок болезненно врезался в раздавшуюся талию. Что толку его упрекать, подумала она. Парвизу хорошо в Америке, здесь он счастлив и вряд ли скучает по оставленной родине. «Лови момент и будь счастлив сейчас!» – таким был его нынешний девиз.

Сейчас Дарие больше всего хотелось поскорее снять тесные колготки, надеть пижаму и завалиться спать.

– …Сорок девять. Пятьдесят! – Парвиз с торжеством выдохнул и быстро вскочил на ноги.



В ту ночь Парвиз заснул быстро. Пока он безмятежно похрапывал, Дария лежала рядом с ним и думала. Вот он всхрапнул особенно заливисто, и она, приподнявшись на локте, посмотрела на мужа. Даже во сне его лицо выглядело спокойным и довольным, и она спросила себя, неужели ему совсем не хочется вернуться. Как он может не скучать по отцовскому дому, где туалет был в саду, а возле бассейна гонялись за бабочками длинношерстные персидские кошки?

И Дария слегка толкнула мужа в плечо. Парвиз громко всхрапнул и, вздрогнув, открыл глаза.

– Ты спишь? – шепотом спросила она.

– Нет, дорогая, я отжимаюсь от пола и делаю прыжки-«звездочки»! Разумеется, я сплю! Ну, в чем дело?.. А-а, понимаю!.. Да забудь ты про этого мистера Дашти. Выкинь его из головы.

– Нет, не в этом дело… Я просто хотела тебя спросить, неужели ты не скучаешь по вашему дому в Тегеране, где удобства были в саду, а у бассейна играли кошки?

– Что-что? – пробормотал Парвиз озадаченно.

– Ваш дом… Ты по нему не скучаешь?

– Нет.

– А почему?

– Потому что туалет там был на улице, а в саду орали коты – вот почему! И вообще, Дария… Снова заводишь свою любимую пластинку – «Ах, как я скучаю по своему старому дому!»? Я тебе уже говорил: нужно жить настоящим, да и вернуться в прошлое все равно нельзя.

– Слушай, я прекрасно обойдусь без твоего любимого самовнушения и приемов самопомощи! – Дария повернулась к Парвизу спиной.

– Но ты же сама хотела поговорить!

– Считай, что у меня просто разыгралась ностальгия. Я… Раньше я никогда не думала, что буду жить в Америке и вычислять, какой мужчина больше подходит моей дочери. Мне казалось, все будет по-другому. Я думала, что в моем возрасте я буду успешной, состоявшейся женщиной и…

– Но ты и есть состоявшаяся! У тебя трое прекрасных детей, и это ты сумела создать для всех нас новый дом на новом месте. Хуман – врач, Кайвон – юрист, Мина заканчивает бизнес-школу… Мы сумели живыми и невредимыми выбраться из Ирана и стали американцами, а ты к тому же работаешь кассиром в банке. Чего же еще тебе желать?

В ответ Дария только вздохнула.

– Спокойной ночи, Парвиз.

Пять минут спустя он снова захрапел, и Дария невольно подумала, что даже ночной отдых ее муж использует с полной продуктивностью, не отвлекаясь на глупые фантазии. Кое в чем он был, конечно, прав. Дети радовали их своими успехами, и это было, наверное, самым главным, да и она сама работала теперь в банке, что было, безусловно, лучше, чем вкалывать швеей в химчистке, куда она устроилась сразу после переезда в Америку. И все-таки… все-таки… Невольно ей вспомнились студенческие годы. В те времена в Иране лишь очень немногие девушки могли посещать университет. Как ни странно, количество женщин в высших учебных заведениях страны выросло только после Исламской революции, а в те времена Дария была одной из пяти студенток на всем потоке. Парни буквально из кожи вон лезли, стараясь завоевать ее сердце. Цветы. Рестораны. Поездки в кино. Предложения руки и сердца. Дарии приходилось прикладывать значительные усилия, чтобы сосредоточиться на учебе. Лучше всего была, конечно, математика – сложная, захватывающая, наука из наук. Дария с легкостью удерживала в голове цифры, которые казались ей вполне материальными – чем-то, что можно потрогать, подержать в пальцах, покрутить туда-сюда, даже подбросить в воздух и выстроить в новом, безупречном порядке. Удовлетворение, которое она испытывала, когда ей удавалось расставить цифры так, как следовало, нельзя было сравнить ни с чем другим. Ну, или почти ни с чем.

Иранские мужчины времен ее юности катали Дарию в машинах с открытым верхом, водили на прогулки в холмы. Тегеран в те времена был молодым, современным городом, обещавшим стать поистине великолепным. Шах заявлял, что им взят курс на модернизацию страны. «Белая революция»[7]. Реформы. Вестернизация. И как результат – новый, великий Иран. Как же давно это было! И все же Дария прекрасно помнила новые разнообразные возможности, которые поджидали буквально на каждом углу. Парвиз в те времена был для нее даже не на втором, а где-то на пятом плане. Неуклюжий, худой, с не зажившими еще следами от подростковых прыщей на щеках и подбородке, он был для нее практически пустым местом. Единственным, что выделяло его среди прочих ухажеров, был глубокий, звучный голос, почти бас. Его голос и его доброта… Он так заботливо держал ее за руку, так трогательно поддерживал ее, когда они гуляли в холмах! Тем не менее Дария и представить не могла, что когда-нибудь выйдет за него замуж. Она бы и не вышла, если бы не Меймени…

Снова повернувшись к спящему мужу, Дария некоторое время смотрела, как слегка вибрируют от храпа его ноздри, потом, вздохнув, натянула одеяло на его поднимающийся и опускающийся живот. Меймени с самого начала разглядела в Парвизе нечто такое, что пришлось ей по душе. Разглядела и сумела убедить дочь в том, что он сможет стать ей хорошим мужем.

В жизни Дарии начался новый этап.

Прошлого не изменишь, сделанного не воротишь.

Зато теперь у них было трое детей.

Когда ее сыновья были маленькими, Дарию больше всего поражала их неуемная энергия. Они постоянно боролись на ковре в гостиной, смахивая на пол инкрустированные деревом и металлом шкатулки и опрокидывая вазы с орехами, которые Дария так тщательно и любовно расставляла на низких столиках, и тогда она мечтала о том, что когда-нибудь у нее будет дочь. Не раз Дария воображала себя мудрой женщиной средних лет, которая сидит в ресторане с очаровательной юной девушкой – своей подросшей дочерью. Они будут есть челоу-кебаб[8], запивать чаем, болтать обо всем на свете, сплетничать и делиться сокровенным. Дария станет внимательно слушать, давать советы, поддерживать дочь. Они вместе будут смеяться над забавными глупостями и прочими пустяками, а после отправятся выбирать шелк для платья, чтобы уже дома обсудить самый модный фасон. Она научит ее проводить рукой по пыльным рулонам ткани, чтобы определить качество и плотность, научит правильно кроить, укрепляя таким образом ее уверенность в себе и в своих силах, как когда-то делала ее собственная мать. А в день свадьбы Дария станет смотреть, как танцует ее дочь, и испытывать гордость за нее и удовлетворение от того, что она выполнила свой долг до конца.

Да, так она мечтала, когда была матерью двух маленьких сыновей, которые, сопя, возились на ковре у ее ног. А потом это случилось. После нескольких часов болезненных схваток, от которых темнело в глазах, врач протянул ей мокрый и красный, крошечный, как котенок, комок – ее дочь, и Дария почувствовала одновременно и невероятную радость, и страх, который охватывает человека, когда его давняя мечта наконец-то сбывается.

До сих пор она порой испытывала и ту смешанную со страхом радость, и ту ослепительную боль.

Да, некоторые ее мечты сбылись.

А некоторые – нет.

Дария закрыла глаза. Пусть Парвиз поспит, решила она, однако ее рука каким-то образом – почти против ее воли – легла ему на лицо. Почти, потому что на самом деле она хотела его разбудить.

– А?.. Что?!! – Парвиз снова проснулся и очумело крутил головой.

– Прости. Я тебя разбудила?

– Да… Да. – Он потер щеку. – Что случилось? Ты меня ударила или?..

– Нет, я просто… Мне просто не спится, и я захотела…

– Я же сказал, забудь ты об этих своих мужчинах! Спи!.. – Он снова опустил голову на подушку и завозился, устраиваясь поудобнее.

– Как ты думаешь, может, я просто ошиблась, когда вводила данные в таблицу? Ну, ты знаешь мою систему с баллами… Что, если именно поэтому мистер Дашти оказался не таким, как я думала? Мне-то казалось, я все делаю правильно, но теперь, похоже…