– И ты воняешь лошадьми. – Что было справедливо, но Тэм накричала на него, и три минуты спустя мы услышали, как отъехала машина Мэла. Мы с мамой переглянулись и подумали: конюшня. Тэм всегда умудрялась упросить кого-то из дальних родственников подвезти ее к ее Дюку. Сейчас под руку подвернулся Мэл. Он сказал, что вовсе не против, но я возражала: никто не отвозил меня на работу каждый раз, когда у меня случалось плохое настроение.

Мне нравилось слоняться у дома Хоуп, прислушиваясь к разговорам и приготовлениям к свадьбе. Хоуп хотела, чтобы столы, украшенные полевыми цветами и простыми свечами в банках, поставили в саду. Если вдруг пойдет дождь, сказала она, нам придется перебраться в дом или же спрятаться под зонтиками – мы уже делали так раньше: ужин был на столе, тут начинался дождь, но никому не хотелось перемещаться в дом.

– Только англичане способны есть на улице под зонтами, – сказал папа, но мы не понимали, что здесь такого странного. Нам не приходило в голову, что есть на свете страны, где всегда можно рассчитывать на хорошую погоду.

Хоуп купила блокнот и выделила страницы под Список гостей, Меню, Напитки, Оформление и Технические детали, такие как церковь. Она заполнила эти страницы своим мелким аккуратным почерком, противостоя папиным попыткам взять большой лист и «организовать дело правильно, ради всего святого».

В свадьбе было нечто успокаивающее, подтверждение того, что викторианский социальный порядок еще не совсем сломан; что все еще возможно отыскать свою родную душу и жить счастливо, как в дешевой романтической комедии, сколь бы маловероятным это ни казалось.

Хоуп спросила, не хочу ли я чаю, но я отказалась и пошла домой.

В кухне Алекс редактировал на ноутбуке фильм о летучих мышах-зомби.

– Вот мы и снова встретились, – сказал он.

– Ага, – кивнула я.

– КАБЛАМ! – закричал он на мышь-зомби, а я пошла наверх.

11

Я проработала в магазине всего несколько дней, когда там впервые появился Кит. Он приехал на раздолбанном велосипеде Мэла купить пакет риса и лимоны для Хоуп.

– Так вот какой, значит, у тебя офис, – сказал он.

Я находилась в самом невыгодном для себя положении – распластанная на полу, со своим пистолетом выискивала на полках просроченный товар.

Я тут же почувствовала слабость пополам с удивлением. Руки у меня дрожали, и я с облегчением вздохнула, когда он обратил свое внимание на Линн, которая исподтишка бросала на него взгляды, делая вид, что кладет яйца в коробки.

– Не могла бы ты показать мне, где лежит рис, – попросил он голосом хорошего мальчика, говорящего без какого-либо подтекста.

Я встала на ноги, прекрасно понимая, что, вся скрюченная, выгляжу не лучшим образом.

– Я покажу, – сказала Линн, вопреки своему обыкновению не угождать покупателям, и повела его к полке, с которой взяла пластиковую упаковку риса быстрого приготовления и вручила ему с самым что ни на есть приятным выражением лица, что тоже было весьма необычно для нее. Кит с благодарностью взял упаковку, хотя я видела, что он изучает полку за спиной Линн и ищет глазами басмати, коричневый рис, арборио, органический, да что угодно.

Заплатив, он подошел ко мне:

– Я заново оценил твои карьерные перспективы, – прошептал он мне на ухо.

– Ну да, – ответила я, слегка дрожа и не в силах скрыть этого.

– Нет, правда. – Его губы почти касались моего уха. – Все это как-то странно возбуждает.

– Вали отсюда! – сказала я, но он уже был на полпути к двери и при этом улыбался.

Линн и Денис старались вести себя как ни в чем не бывало, но они знали, что это сын Флоренс Годден, и, кроме того, вовсе не обязательно быть сыном кинозвезды, если ты обладаешь такой внешностью.

– И что он из себя представляет? – спросили они, но я не сказала им, что он трахает всем мозги и преследует меня в моих мечтах. А просто пожала плечами и ответила:

– Нормальный парень.

Но этот ответ не удовлетворил их, равно как и меня.

После этого визита я каждую минуту на работе ждала следующего появления Кита, но знала, что он не объявится до тех пор, пока я не устану от этого, и перестала ждать. Помимо этого единственной интересной частью моей работы было наблюдать, кто из деревни заходит в магазин, не пришел ли этот человек с кем-то, с кем не должен был приходить, и не покупает ли он что-то такое, чего покупать не должен. Спустя некоторое время я научилась представлять жизнь покупателя по содержанию его проволочной корзины или же тому, что он относит к почтовому окну. Кто-то тратил свой недельный бюджет на энергетические напитки и сладости. Один парень покупал три пиццы в день.

Кроме того, рядом была почта. Алиса, жившая дальше по дороге, возвращала в среднем девять пакетов в неделю в интернет-магазин одежды, и мы решили, что она шопоголик, ведь всем было известно, что она едва может позволить себе молоко. Другая женщина, похоже, должна была сидеть на строгой диете – в ином случае больница не выдала бы ей желудочный бандаж. Она покупала кабачки, лук, морковь и малокалорийный хлеб, но посылала своих детей затариться перед закрытием кукурузными чипсами и шоколадом.



Когда я пришла с работы домой, мама на кухне нанизывала на шампуры кебаб. Ужин был для нас большим событием. Между восходом и закатом солнца все разбредались по пляжу, но к ужину обязательно возвращались домой. Но надо было быть осторожным: если ты слонялся около кухни, тебя могли призвать на помощь.

Тамсин пришла через несколько минут после меня.

– Хорошо провела день, радость моя?

Как будто был смысл спрашивать об этом.

– Замечательно! – ответила Тамсин. – Мы с Дюком ездили по пересеченной местности.

– Видела что-нибудь интересное?

– Двух зайцев, совсем молодых. Как раз там, где и в прошлый раз. У одного из них голова почти черная, так что я уверена, это те же самые зайцы.

– Надеюсь, ты была осторожна.

– Ну конечно.

О-хо-хо.

За Тэм явился Алекс, взял несколько луковиц и жонглировал ими до тех пор, пока они не упали и не покатились по полу.

– Алекс!

– Видела нескольких незнакомых мне лошадей, – продолжала Тэм. – В каком-то лагере для пони. Палатки поставили на заднем поле.

Мама рассеянно кивнула:

– Передай мне большое блюдо, пожалуйста.

– Знаешь, за свиной фермой ловят птиц.

– Правда? А как ты узнала?

– Иногда я возвращаюсь по той дороге.

Мама взглянула на нее:

– И через свиную ферму проходит птичья тропа для верховой езды?

– Это не совсем тропа. Я оказалась там случайно – немного заблудилась.

Лошади ненавидят свиней. Это известно даже мне.

– Тебе надо быть осторожной. Фермеру не нравятся случайные люди. Особенно верхом на лошадях. – Мама подняла с пола луковицу. – А какие ловушки для птиц ты имеешь в виду?

– Проволочные. Я видела множество сорок, попавших в них. Это было ужасно.

– У тебя будут большие неприятности, если лесник обнаружит, что ты рыщешь поблизости.

Тамсин выпятила подбородок:

– Я не рыскала.

– Ладно. Ужин через полчаса.

Но Тамсин еще не закончила:

– Вообще-то сороки выклевывают глаза поросятам. Вот почему их ловят.

Я посмотрела на нее:

– Ты уверена? Выклевать глаза у живого существа – не самый простой способ добыть себе еду.

– Еще они садятся на овец и выковыривают из ран личинки насекомых. Когда личинки заканчиваются, они продолжают есть. Так говорит Долли, а все члены ее семьи – фермеры.

– Прикольно, – сказал Алекс. – Думаю, глаза у них вкусные и тягучие. Ням-ням.

– Какой же ты противный! – воскликнула Тамсин и пошла наверх переодеться. Тэм никогда не помогала маме; все, что она умела делать, так это седлать и расседлывать пони.

Малколм и Хоуп пришли около семи, свежие после душа, с большой миской салата со своего огорода. Чуть позже притопал Гомез, как обычно, тяжело дыша. Подойдя к ним, он наступил на одно из своих больших ушей и сделал впечатляющее сальто. А потом, слегка взвизгнув, встал и с достоинством пошел дальше, будто ничего не произошло.

Кит пришел спустя десять минут, когда ужин был готов, не хватало лишь Тэм и Хьюго. За пять минут до того, как мама стала подавать на стол, вниз спустилась Тэм в сарафане, и Алекс сделал вид, что падает в обморок. Хьюго явился, когда мы уже приступили к еде, став чемпионом того лета по балансированию над пропастью.

– Привет, Хьюго! – Я здоровалась с ним уже из спортивного интереса.

Он воззрился на меня.

Все сидевшие на моей стороне стола подвинулись, чтобы освободить место, и я оказалась совсем рядом с Китом.

– Ты изумительно пахнешь, – прошептал он.

– Спасибо, – прошептала я в ответ. – А ты пахнешь как наживка для рыбы.

Кит рассмеялся. Мэтти метнула в меня взгляд-кинжал. Рядом с ней уселся Хьюго, унылый и неловкий. Хоуп говорила, что он симпатичнее, чем все считают, ну, может, станет симпатичным через несколько лет. У него были скулы Годденов, красивый подбородок и большие серые глаза. Его стеснительность, конечно, несколько его портила – и все-таки в нем было что-то особенное. Он перехватил мой взгляд и отвернулся.

Папа взял еще один бокал и долил вина Хоуп, Малколму и Киту.

– Рад, что день у нас удался, – сказал Малколм, глядя на детей. – Правда ведь? Никто не утонул, не переломал руки-ноги, не получил серьезные травмы? – Он поднял бокал, словно желал произнести тост. – А как насчет тебя, Мэл? У тебя был хороший день? Да, день был хорошим. Большое спасибо, что спросили! Очень хороший день, правда-правда.

– Ты не передашь мне салат? – попросил Алекс папу.

– Пожалуйста.

– Пожалуйста.

– Спасибо вам всем, кроме Алекса, за ваше доброжелательное внимание. Сегодня я праздную не только помолвку с возлюбленной. Мне позвонил мой агент, сказал, что мне предложили роль Гамлета в театре «Роуз». – Мэл сделал причудливый жест и поклонился, и тут все закричали и зааплодировали. – Вдобавок к тому, что я стану женатым человеком, я буду еще и принцем датским. И вот я спрашиваю вас: разве жизнь не прекрасна?

– Это очень мило. Тебе будет к чему стремиться после свадьбы, и ты не впадешь в депрессию, – сказал Алекс, и мама посмотрела на него с осуждением.

– Вау! – воскликнул Кит. – Я вот хочу когда-нибудь сыграть Гамлета в «Глобусе». Это будет потрясающе. – Он поднял глаза на Мэла: – Но «Роуз» – тоже очень хорошо.

– Спасибо тебе огромное.

На лице Тамсин появился ужас.

– Подождите. Значит, тебе придется выучить эту роль наизусть?

– Нет, – ответил Алекс, наклонившись к Тамсин. – Он напишет ее на руке.

Мэл толкнул Алекса и усадил его на место.

– Четыре тысячи строчек. По крайней мере, кто-то из вас, неофитов, понимает, что играть в театре – это не просто прыгать по сцене в трико.

Кит поднял бокал.

– За «Гамлета», – провозгласил он, и все чокнулись. – Невзирая на то что Мэлу предстоит тяжкий труд в его довольно немолодом возрасте.

– Мне тридцать один год, приятель. Самый подходящий возраст, между прочим. Сверься с первоисточником.

Кит поднял бровь. Хьюго, похоже, скучал.

– Я играл в «Гамлете» в школе, – заявил Кит. – Это было ужасно. Подростковая неуверенность в доме для вечно шатающихся.

– Что-что? В каком смысле шатающихся? – нахмурилась Хоуп.

– Просто шатающихся. В моей школе все постоянно шатались. Девушки в шелковых одежках шатались туда-сюда по урокам поэзии и сценической речи. Парни шатались за ними. Учителя шатались вокруг и следили, чтобы никто не дошатался до наркотиков или подростковой беременности.

Алекс хихикнул. Мама протянула руку и отодвинула от него вино.

– Примерно так, – сказал Кит и пошел по дорожке, откинув голову назад. Выражение его лица было самым что ни на есть серьезным. Выполнив идеальный разворот, как модель на подиуме, он пошатался обратно, изящно двигая руками.

– Прекрасное шатание! – сказал Малколм. – А, господь свидетель, я на своем веку повидал немало шатаний.

Хоуп посмотрела на него:

– Я не шатаюсь.

– Разумеется.

– А ты собираешься поступать в театральное училище? – спросила Кита мама.

Он пожал плечами:

– А что еще прикажете делать? Работать на Уолл-стрит? Податься в морские пехотинцы? Никто в нашей семье никогда не занимался чем-то полезным.

Тамсин не могла опомниться, узнав, какие большие роли в пьесах Шекспира:

– Ты действительно все запомнил?

– Всего «Гамлета»? Пьесу сократили, но она все равно была очень длинная.

– Далеко пойдешь! – фыркнул Мэл. – Может, станешь звездой пантомимы – специально для тебя поставят «Гамлета» без слов.

Солнце наконец скрылось за горизонтом, и стало темно – лишь на западе на небе оставались розовые и оранжевые полосы. Маргаритки и дрема отражали последние отблески солнца и светились в высокой траве подобно маленьким фонарикам.

Папа пошел в дом и вернулся с двумя светильниками. Свечи удалось зажечь лишь с пятой попытки, но потом желтые огоньки замигали в стеклянных подсвечниках, и все как-то сплотились вокруг них.

Мэтти сидела теперь по другую сторону от Кита и гипнотизировала его мечтательным взглядом.

Малколм взял у мамы вино, немного повозился со штопором и пустил бутылку по кругу, минуя Алекса.

Ночь брала свое, и на небе появились несколько бледных звезд.

– Посмотрите на луну, – сказала мама, и мы все повернулись и стали смотреть, как луна тихо поднимается в небе.

– Полнолуние было совсем недавно, – негромко сказал Хьюго, и я взглянула на него. Он был прав.

Мы сидели так целую вечность и вели разговоры, которые ни за что не вспомнишь потом. Хоуп прижалась к Малколму, Алекс лежал на земле и улыбался. Тэм почти заснула на плече у мамы, а Гомез иногда сонно тявкал. Кит и Мэтти сдвинули свои золотистые головы и что-то там бормотали, неслышное нам. Мама и Хоуп обсуждали свадебное меню, а папа и Малколм говорили о своем ежегодном плавании на лодке с парусом. Большое плавание всегда занимало целый день, но что еще делать летом?

Наконец Хоуп встала.

– Я домой. Постарайся не шуметь, когда вернешься. Кто завтра утром пойдет плавать?

– Я, – ответил папа.

– И я с вами, – поддержала его мама.

– Ну, спокойной ночи! – Хоуп исчезла в темноте, сопровождаемая низким тявканьем бассет-хаунда.

Алекс подполз к столу и встал на ноги:

– Кто-нибудь хочет сыграть в карты?

– Я хочу, – вызвалась Тэм. – А ты, Кит?

Кит откинулся назад, так что его стул балансировал теперь на двух ножках, потянулся и похлопал рукой по столу.

– О’кей, – вздохнула Мэтти.

– Хьюго?

Но Хьюго, встав с места и не сказав ни слова, подошел к краю стола, задев по дороге стул Кита. Стул потерял равновесие, и Кит катапультировал с него, а Хьюго тем временем растворился в ночи. Мэтти вскрикнула и подбежала к Киту, но тот уже встал и, смеясь, вычесывал из волос траву.

– Мой брат – тот еще ушлепок, – прошептал он Мэтти достаточно громко для того, чтобы все остальные тоже услышали.

Когда час спустя я встала из-за стола, игра все еще продолжалась. Кит выиграл почти все сдачи, и Алекс, Мэтти и Тэм безудержно смеялись. Я поднялась к себе в башню. Небо затянули облака, в нем мало что можно было рассмотреть, и потому я направила подзорную трубу на стол, освещенный свечами, наклонила ее под углом сорок пять градусов над морем и вдруг увидела: прямо на меня смотрят два глаза.

Я в шоке отпрянула от трубы. Хьюго. Он никак не мог видеть меня в темной башне, но я так сильно испугалась, что он смотрит прямо в линзы, что сбежала вниз по лестнице. Осмотрелась, но его не увидела.

Наконец игра закончилась, и все попрощались друг с другом, за исключением мамы и Мэла, которые теперь тихо разговаривали. Я под прикрытием темноты выскользнула из задней двери, прошла к воде и растянулась на песке. Я смотрела в небо и думала о комете Свифта – Туттля, совершающей свои стотридцатилетние витки вокруг Солнца. Несколько веков астрономы предсказывали ее столкновение с Землей, в тысячу миллионов раз более опасное, чем атомная бомба, – достаточное для того, чтобы уничтожить человечество как явление. Но этого не произошло. Зато Земля каждый год проходила сквозь облако осколков хвоста кометы, и на небе появлялись тысячи падающих звезд. Китайцы наблюдали за этим явлением еще два тысячелетия тому назад.

Как так получается, недоумевала я, что можно сверять часы по движению кометы и прохождению Земли через ее хвост? Будто это шестеренки в огромных часах, которые никогда не останавливаются. Успокаивающая смена времен года помогала мне легче относиться к жизни на Земле: лето, осень, зима, весна, рождение, рост, смерть.

Ночь была теплой, я повернулась на живот и стала смотреть, как приближается ко мне море, и прислушиваться к плеску воды о бакен. И тут, будто из ниоткуда, в пятидесяти футах справа от меня появились Кит и Мэтти. Я лежала совершенно тихо и злилась на них за то, что они нарушили мое уединение.

Какое-то время они сидели у воды, разговаривали и бросали в море камешки, а потом Мэтти вскочила на ноги и стащила через голову платье. Ее бледное тело слабо светилось в темноте. Сначала она стояла, победоносно вытянув руки, а потом забежала в воду и позвала Кита, который, как мне показалось, сомневался на секунду-две дольше, чем нужно, – он явно не стремился принять ее приглашение. Но наконец он поднялся, медленно расстегнул рубашку, потом джинсы, снял их и не спеша вошел в воду. Я задержала дыхание. Мэтти стояла к нему спиной, вода омывала ее плечи, и наконец он сделал то, что от него ожидали, нырнул и оказался рядом с ней, и я видела лишь, как они, голова к голове, целовались.

Я немного посмотрела на них, ревнуя сверх всякой меры. Разве есть что-то романтичнее, чем поцелуи в море теплой летней ночью?

Чем дольше я оставалась на берегу, тем больше беспокоилась, что луна выглянет из-за облаков и они обнаружат, что я шпионю, пусть и непреднамеренно, и потому встала и пошла домой.

Мама и Мэл все еще тихо беседовали в свете мигающих свечей.

– Эй, дорогая, где ты была? Мы думали, Кит и Мэтти с тобой.

– Я ходила к морю. Одна.

– Может, они с Хьюго? – нахмурилась мама. – Все трое пошли в дом?

Если бы.

– Да какая разница? – сказал Малколм. – Они молодые. Мы тоже когда-то были такими.

– Я не помню этого. – Мама зевнула. – Пожалуй, пора спать. – Она посмотрела на часы: – Если увидишь Мэтти, скажи ей, чтобы шла в дом.

Мэл вылил остатки вина в свой бокал и помахал мне на прощание. Я на секунду замешкалась, и он посмотрел на меня вопросительно:

– Ты в порядке?

Я засомневалась.

– Все хорошо, – наконец ответила я и пошла к себе.

Не знаю, когда Мэтти вернулась. Мама сказала, что, проснувшись в четыре часа утра, заглянула в летний домик и обнаружила дочь, крепко спящую в своей рубашке в цветочек.

Когда около полудня Мэтти ворвалась в гостиную, она сияла от счастья. В каком-нибудь незамысловатом романе все это могло бы стать завершением первой, вызывающей беспокойство, части истории. Но в нашей истории все еще только начиналось.

Позже в тот же день я забрала у Хоуп Гомеза, чтобы прогуляться с ним по берегу моря. Хоуп сказала:

– Мэл учит роль. Бедняга, это плохо сказывается на его характере.

Я ни за что на свете не выучила бы за месяц роль в пьесе Шекспира и не могла представить, что это по силам кому-то другому.

Глядя в окно, я видела на другом конце сада Мэла. Он ходил взад-вперед, взад-вперед и декламировал монолог Гамлета, оживленно жестикулируя. Как-то он сказал нам, что иногда, уча роль, вдруг точно понимает, каков его герой и что он пытается донести до людей.

Неужели про Гамлета этого до сих пор так никто и не понял?

12

Мэл больше не гулял каждое утро с Гомезом, и я взяла это на себя. Гомез лениво приветствовал меня, отрывал голову на дюйм-два от своей подстилки, а затем снова опускал ее в ожидании чего-нибудь съедобного. К тому времени как я, уже поговорив с Хоуп, съедала тост, он опять крепко спал, и мне было жалко его будить, но я будила, называла по имени и поглаживала его уши, пока он не открывал один глаз, затем другой и не вставал на передние лапы. Быть бассетом – значит вести непростое, шумное существование, то и дело колыхаясь всем телом, и при этом быть совершенно неотразимым для окружающих.

Хоуп смотрела на нас, уперев руки в бедра.

– Думаю, когда Мэл удерет от меня с какой-нибудь старлеткой, я обзаведусь милым маленьким уиппетом, – сказала она. А затем, наклонившись, чтобы потрепать Гомеза за уши, продолжила: – Ты очень глупая собака, Гомез.

– Он не глупый, а совершенно волшебный.

– Да уж, с такими короткими лапами ему ничего больше не остается, как быть волшебной собакой.

– Пошли, Гомез, – позвала я. – Нас здесь не любят. – И он потопал за мной, сердито повизгивая.

Я шла по берегу, Гомез семенил следом. Мама, Мэтти и, нехотя, Тэм отправились в магазин для невест и собирались пообедать в городе. Папа был в Лондоне, Хьюго и Кит – бог знает где. Ясно только, что не вместе.

Мы с Гомезом свернули на тропу, идущую от берега, и с трудом потащились по насыпи, параллельной морю. Солнце начало палить, я чувствовала сонливость, и в голове у меня было пусто. Потому я позвала Гомеза, принюхивавшегося к кроличьей норе, немного спустилась с насыпи, примяла траву и легла.

Трава была высокой, и нас можно было увидеть, только сойдя с насыпи в том же самом месте, что и мы. Горячее солнце нагрело землю, а с моря дул холодный ветер. Гомез трижды повернулся вокруг себя, сел и сразу же закрыл глаза. У него было тело большой собаки, которое успокаивающе грело мой правый бок. Какое-то время я полузакрытыми глазами смотрела на море, затем совсем закрыла их и стала прислушиваться сквозь дрему к куликам, крачкам и плеску волн.

– Привет!

Голос раздавался сверху, и я приподнялась, щурясь от солнца и пытаясь разглядеть, кто это. Но к тому времени, как мне это удалось, он уже сидел рядом со мной.

– Я услышал, как храпит Гомез, – сказал Кит. – Решил было, что у меня галлюцинации, но потом заметил, что трава примята. Прекрасное место. Не возражаешь, если я к тебе присоединюсь?

– Ты уже сделал это.

– Верно, – рассмеялся он и вытянулся на траве, заложив руки за голову и скрестив ноги, так что его ступни касались меня, то ли намеренно, то ли нет. – Ты любишь прятаться, верно? Всегда стремишься скрыться от чужих глаз.

Я взглянула на него, но он смотрел прямо в небо. Гомез снова закрыл глаза, рассеянно помахивая хвостом.

Кит выдохнул:

– Хорошее место. Тихое.

– Оно было таким.

Он открыл один глаз и улыбнулся:

– Если хочешь, я уйду.

Мне не хотелось этого. Он был ленив и уверен в себе и дал мне понять, что изрядно потрудился, чтобы найти меня. У меня нет иммунитета к лести. Ни малейшего.

– Итак, – сказала я спустя одну-две минуты. – Ты и Мэтти.

Он засмеялся:

– Что она тебе наговорила?

– Наговорила? Ты серьезно?

– О’кей. – Он с минуту подумал. – Это так очевидно?

– Родители еще не сообразили, что к чему, но это вовсе не значит, что всем остальным неясно, что происходит.

Он улыбнулся моим словам.

– Тебе действительно нравится Мэтти?

– Да, конечно, – нахмурился он. – А как иначе?

С чего начать?

Он повернулся и на этот раз посмотрел на меня внимательно:

– Ты недооцениваешь ее только потому, что она твоя сестра. А она умна, амбициозна, красива… – Он легонько толкнул меня ногой.

– Просто пытаюсь разобраться в твоих планах, Кит Годден. Она действительно подходит тебе?

– Ты мне не веришь, – сказал он. – Считаешь меня игроком.

– Я не знаю, что ты собой представляешь. – И это была правда. – И мне, в общем-то, все равно. – А вот это правдой не было.

Он закрыл глаза. Солнце высветило его идеальной формы бровь. Смотреть на него было все равно что смотреть через призму: при каждом ракурсе ты видишь нечто иное. Определенно одно: ты не можешь не смотреть на него. В каком-то смысле это был синдром Мэтти: он нуждался в том, чтобы на него смотрели, и потому делал все, дабы привлечь твой взгляд. И это напоминало мне хищные растения, издающие прекрасные запахи или очаровывающие яркими цветами. Он был очень приятным. Он приятно улыбался. От него приятно пахло. Мне ужасно хотелось лизнуть его руку.

В течение долгого времени никто из нас не произнес ни слова, и я решила, что разговор окончен. Но как только я опять задремала, он сказал, очень тихо, не открывая глаз:

– Но это вовсе не означает, что я не считаю тебя потрясающей.

Мои глаза распахнулись.

– И это правда.

Экстаз и возмущение.

– Ты другая. – Кит зевнул, вытянул руки над головой и улыбнулся: – Но это опять-таки не значит, что я не считаю тебя потрясающей.

Я стараюсь доверять своим инстинктам, хотя они, бывает, обманывают меня. Я посмотрела на свои пальцы, желая выяснить, дрожат ли они, потом обратилась к шее: а как ведет себя она? Я чувствую, когда на ней поднимаются волоски, а это случается, если я предвижу опасность, или когда я польщена, или осознаю свою исключительность, или полна радости бытия.

Сейчас я чувствовала себя польщенной, и особенной, и полной радости бытия. Вот только где-то вдалеке вспыхнул красный свет.

13

– Кто-нибудь видел Хьюго? – Мэл, как и все мы, чувствовал себя виноватым из-за того, что младшему Годдену уделялось слишком мало внимания. Но если по справедливости, это происходило вовсе не потому, что мы не старались.

Хьюго, хочешь сыграть в шахматы? Хочешь пойти поплавать? А в магазин? Как насчет прогулки? Поможешь с ужином? Хочешь почитать книгу? Это хорошая книга, она должна тебе понравиться.

Он никогда не отвечал «да». И разве кто-то способен вынести такое число отказов?

«Нет, спасибо», – говорил он. Или просто: «Не-а», или вообще молчал и лишь иногда отрицательно качал головой, словно страдал аллергией на контакты с людьми, аллергией на нас.

Мэтти считала его социально неуклюжим, не способным общаться, слишком надменным и к тому же фриком, и было жаль, что он оказался в комплекте с Китом. Мама и Хоуп говорили, что он просто застенчив. А папа вел себя как типичный мужчина – не замечал того, что происходит у него под носом.

– Хьюго? – спрашивал он. – Да он хороший парень.

О-ох.

Отношение братьев друг к другу беспокоило меня. Мы четверо могли сражаться как дикие звери, но только за нечто обычное – за какие-то вещи, за еду, за внимание. А Хьюго и Кит, казалось, искренне не любят друг друга, хотя Кит превращал это в шутку. Хьюго же этого не делал. Если Кит входил в комнату, Хьюго вставал и уходил.

Когда Хьюго оказывался поблизости, я наблюдала за ним, но мало что видела. Иногда он ходил к морю. Иногда был в доме. Иногда читал. Иногда просто лежал на спине на песке. Большую часть времени мы его не видели, словно он надевал плащ-невидимку, и ему было совсем нетрудно затеряться в окрестностях. Он был не так интересен мне, чтобы часами размышлять, где он или чем занимался весь день.

Я пыталась нарисовать спящего в траве Гомеза, выбрав его потому, что он был единственным живым существом, способным оставаться неподвижным на протяжении какого-то времени. Я работала уже давно и так сильно сосредоточилась на своем занятии, что не заметила, что в десяти футах от меня кто-то сидит.

Он прочистил горло, и я посмотрела на него.

– Ну? – сказал Хьюго.

– Ну что? – Все-таки он был чертовски странным.

– Ты как-то странно заботишься о своей сестре.

– Ты это о чем?

– Да о том, что ты сближаешься с моим братом.

– Я с ним не сближаюсь.

Он посмотрел на меня и фыркнул.

Мне не хотелось продолжать этот спор.

– Мы с ним друзья.

– Друзья? – Он как-то безрадостно хохотнул. – Кит ни с кем не дружит. Он занимается сексом.

– Только не со мной.

Хьюго слегка пожал плечами.

– Ты совсем меня не знаешь.

– Верно. – Он покачал головой. – В этом нет необходимости.

Что это? Соперничество между братьями? Хьюго ревнует его… ко всем и вся? Я не винила его. Я бы на его месте тоже ревновала.

– А что, кстати говоря, ты тут делаешь?

– Рисую тебя, рисующую Гомеза, – ответил он, и я заметила, что в руках у него маленький альбом и ручка. И я подумала: «Ну какой идиот рисует ручкой?»

– Дай посмотреть. – Я протянула руку и очень удивилась, когда он, ни секунды не сомневаясь, подошел ко мне и протянул альбом. Набросок оказался грубым и эксцентричным, но в то же время забавным и точным.

– А я и не знала, что ты умеешь рисовать. – Чем дольше я смотрела на этот набросок, тем больше он мне нравился. И это почему-то немного сердило меня. – Я рисую не так хорошо, как ты.

Он снова пожал плечами:

– Ты рисуешь по-своему.

Я пролистала альбом. В нем были портреты всех нас – моментально узнаваемые, они заставляли тебя смеяться и в то же время смущали. Кроме того, здесь были пейзажи с неожиданными деталями: летящая черепаха, какой-то неприличный динозавр.

– О. – Я чувствовала себя уязвленной, и у меня вызвало раздражение, что он не озаботился обнаружить свой талант раньше. Вот она я, собираюсь устроить из рисования шоу и поговариваю о поступлении в художественную школу, и тут он показывает мне альбом с такими рисунками. Сделанными ручкой.

– Это так характерно для тебя, – сказала я.

Он, казалось, был искренне удивлен:

– Что?

– Ты не говорил нам, что умеешь рисовать.

Он уставился на меня:

– Так вы не спрашивали.

– Ты понимаешь, о чем я.

– Нет. – Он какое-то время изучал свои руки, и я с удивлением увидела, что они у него дрожат. Я не могла понять, что выражает его лицо, и это было неудивительно, поскольку я никогда не могла понять, что оно выражает.

– Я чем-то обидел тебя? – наконец спросил он. – Со всеми остальными ты ведешь себя нормально.

– Обидел меня? Ну, вообще-то, да. Обидел. Тебе здесь не нравится. Ты ни с кем не разговариваешь. Ты подсматриваешь за нами…

– Подсматриваю?!

– Да, подсматриваешь. Такое впечатление, что ты бы с большим удовольствием оказался в камере смертников, чем у нас. Тебе не нравится даже Хоуп или Мэл. А мы всего лишь хотим хорошо провести лето. А ты похож на чертова змея в Эдемском саду.

Он смотрел на меня с возмущением.

– Это я-то змея? Превосходно. Держу пари, тебе бы очень хотелось, чтобы я больше походил на своего брата.

– Я этого не говорила.

– Надо же, как ты вежлива со мной. – Голос у него стал ледяным. Он встал, забрал у меня альбом и быстро ушел прочь. Я же в раздражении притоптывала ногой. В жизни не встречала людей, способных так быстро привести меня в бешенство.

Я пошла за ним.

– Кстати говоря, почему ты все здесь так ненавидишь? И ты ненавидел нас еще до того, как твой брат замутил с Мэтти.

Он, похоже, был шокирован.

– Я ничего не имею против Мэтти. Она хорошая.

Какое-то мгновение мне казалось, что он сейчас расплачется. Мы оба дрожали от распирающих нас эмоций. Ни он, ни я не знали, что сказать.

– Послушай, – наконец проговорила я. – Давай просто забудем о нашем разговоре.

Он покачал головой.

– Приходи иногда рисовать со мной.

– Именно это я и сделал сегодня.

Ради всего святого.

– Приходи еще.

– Не знаю. – Он уставился в землю.

Мы стояли и молчали, Хьюго покраснел и старался скрыть выступившие на глазах слезы.

– Пойдем погуляем.

Он засомневался.

– Пошли, – настаивала я, но он не сдвинулся с места, и тогда я взяла его за руку.

Он сильно вздрогнул:

– Не хватай меня!

– Прости, Хьюго. Я не знала, что ты ненавидишь, когда к тебе прикасаются.