Бенджамин, рискуя подавиться, пробурчал:

— Вежливая попытка уклониться от выполнения просьбы.

— Но японский МИД заявил, что вполне удовлетворен ответом.

— А что же еще оставалось? Ближайший друг и союзник. Приходится терпеть. Меня удивляет другое, — негромко проговорил Бенджамин. — Зачем в Токио приехал Стивен Льюис?

— А кто это? Я никогда не слышал этой фамилии.

— Еще услышите, — пообещал Бенджамин.

Кивком он указал на группу из трех человек. Два американца и седой японец. Они вели неторопливую беседу.

— Слева — Джон Уилби, — пояснил Бенджамин.

— Его-то я знаю, он советник посольства по культуре.

Бенджамин с усмешкой посмотрел на молодого журналиста.

— Он такой же советник по культуре, как я балерина. Уилби — заместитель резидента ЦРУ в Японии. Причем первый заместитель, потому что занимается политической разведкой.

— Ну да? Он так долго и со знанием дела рассказывал мне о японском кинематографе…

— А что вы думаете, ребята из Лэнгли — тупые головорезы? Это прекрасно образованные, умные, хитрые и опасные люди. Уилби получил докторскую степень в Принстонском университете, блестяще владеет японским.

— А японец рядом с ним, должно быть, его агент? — поинтересовался Мортон.

— Во-первых, забудьте шпионские романы, которые вы явно имеете обыкновение читать на ночь глядя; во-вторых, это один из крупнейших промышленников, господин Итодзаки.

— А третий…

— А третий и есть Стивен Льюис, и я никак не возьму в толк, почему он приехал.

— Кто же он такой?

— Льюис когда-то работал в Японии. Он оставил о себе недобрую память. А сейчас, насколько я знаю, он занимает важный пост в директорате операций. Он мастер грязных дел.

— Откуда вы все это знаете? — с некоторой долей сомнения спросил Мортон.

— Когда-то я много писал о ЦРУ.

— И японец знает, с кем разговаривает?

— Думаю, что да. Деловые люди предпочитают поддерживать рабочие отношения с разведкой, потому что тут не говорят, а делают. Остальные посольские в основном ведут светские беседы и напиваются на приемах.

В машине — Бенджамин предложил заехать к нему выпить сакэ — они молчали. И Мортон старался удержать в памяти лица тех трех, особенно японца. Об этих людях следовало расспросить Бенджамина подробнее.

Поздно вечером Комура, уставший и почти разуверившийся в удаче, все-таки разыскал таксиста, который вез Митико, ее сестру и Юкио Кога. Водитель долго не мог вспомнить интересовавших Комура пассажиров. Сразу показать фотокарточки инспектор не решился. Люди зачастую либо тотчас безоговорочно «узнают» тех, о ком спрашиваешь, либо, напротив, заявляют, что в жизни никого похожего не видели, — просто из желания отделаться поскорее от полиции. Комура долго возился с парнем, называл приметы сестер, описывал их внешность, но тот только нехотя качал головой.

— Не помню я… У меня иной раз за день больше сотни пассажиров бывает…

— Н-да, — Комура был разочарован, — раз так, ничего не поделаешь…

— О! — Таксист вскинул голову. — Вспомнил! Точно, было, две женщины сели ко мне. Я их отвез… — и он назвал улицу, где жила Митико. — Одна, помоложе, всю дорогу плакала. А та, что постарше, вот точно, как вы, сказала: «Раз так, ничего не поделаешь». Молоденькая там вышла, а вместо нее сел мужчина, и поехали в аэропорт.

Комура достал фотокарточки. Снимок Кога был не из удачных, инспектор взял его из старого дела. Террорист выглядел очень молодо и на себя нынешнего вряд ли походил.

— Они. Эта — молодая, — уверенно показал таксист. — Эта — постарше, только одета иначе. Платье на ней темное…

Снимок Кога он долго рассматривал.

— Вроде бы он. — Таксист засомневался: — Но не уверен. Может, ошибаюсь.

— О чем они говорили в машине?

— Да промолчали всю дорогу. Мужчина какой-то бледный, измученный сидел, горе у них, что ли, я не понял…

— Когда примерно в аэропорту были, не помните?

— Так, часов в девять, темнело… Женщина еще сказала: «Заранее приехали, а лететь всего полтора часа». Это потому, что нам со светофорами дважды повезло, а то… Теперь в пробку попадешь — все пропало, никуда не успеешь.

— Багаж у них был?

— Нет, сумка какая-то, и все. Я вначале даже думал, что они встречать кого-нибудь едут.

Таро обходил квартиру за квартирой, зачеркивая на плане крестиками те из них, обитатели которых ничего не видели и не знали. Время было вечернее, почти все сидели дома. Действительно, как выяснилось, несколько пожилых людей по ночам, спасаясь от томительного бодрствования, любили торчать у окна. Никто не опознал по фотографии Митико, зато сообщений о крупных мужчинах, входивших в ее подъезд и выходивших оттуда в ночное время, было столько, что Таро даже растерялся.

Вечером в апартаментах Брайтона, политического советника посольства США, состоялось совещание. Присутствовали: личный адъютант председателя комитета начальников штабов армии США, Уилби, Стивен Льюис и полковник Дэвис, начальник армейской разведки американских войск на Японских островах. Политический советник Брайтон, предупредив, что запись обмена мнениями предназначена для Вашингтона, включил магнитофон.

«Брайтон. Не хочу скрывать от вас: нашей работой недовольны. Создавшаяся в стране ситуация может серьезно отразиться на американо-японских отношениях. В последнее время усилились требования оппозиции расторгнуть договор безопасности. Печать критически оценивает наши внешнеполитические акции. Даже деятели консервативной партии позволяют себе нелояльные высказывания… Активизировалась деятельность коммунистов, особенно настораживает их успех на последних парламентских выборах… Надеюсь, понятно, какими последствиями это чревато…

Теперь о делах с «Джонсон эйркрафт корпорейшн». Должен признаться, что никто из нас не ожидал этого скандала. Практика, как бы это сказать, выражения благодарности стала традиционной… Я склонен полагать, что кто-то сознательно организовал «утечку» секретной информации в печать.

Адъютант. Кто?

Брайтон. Пока сказать трудно. Я поручил расследовать это дело.

Адъютант. А вы с самого начала были осведомлены о методах работы представителей «Джонсон» в Японии?

Брайтон. Разумеется. Кроме того, деятельность компании «Джонсон» шла на пользу нашей стране…

Адъютант. Вы неверно меня поняли. Я нисколько не сомневаюсь в правомерности ваших действий…

Брайтон. Надеюсь.

Адъютант. Но меня беспокоит другое: не всплывут ли данные о связях компании с ЦРУ. Отрицательный эффект такой информации поставил бы под угрозу и наше военное сотрудничество.

Брайтон. Это беспокоит и меня. Джон, не возьмете ли вы на себя труд сообщить последние сведения о ходе дела?

Уилби. Охотно. В завтрашнем номере газеты коммунистической партии будет помещен список получавших взятки. В списке три последовательно сменявших друг друга премьер-министра, пятнадцать бывших и нынешних министров, шесть депутатов, генеральный секретарь кабинета министров, бывший председатель комитета начальников штабов сил самообороны и ушедший в отставку начальник штаба ВВС.

Адъютант. Ого!

Уилби. Коммунисты образовали парламентскую комиссию по расследованию, которая действует отдельно от прокуратуры и Бог весть до чего может докопаться.

Дэвис. Они уже неизвестно каким образом разнюхали, что американская военная разведка работает в тесном контакте с японским управлением национальной обороны.

Уилби. Такого массированного удара консервативная партия может и не выдержать.

Брайтон. Это все, Джон?

Уилби. За исключением сообщения следственных органов о том, что бывший начальник штаба ВВС, а ныне депутат парламента за помощь в делах получил, кроме всего прочего, собачьи ошейники американского производства.

Адъютант. Вы шутите?

Уилби. Нисколько. Они даже нашли женщину, которая по поручению управляющего японским отделением «Джонсон эйркрафт корпорейшн» относила эти ошейники к нему домой.

Брайтон. Джон, приберегите анекдоты для посольских дам…

Господа, я пользуюсь случаем представить Стивена Льюиса. Я не зря попросил его приехать в Токио. Нестабильность ситуации в Японии вполне может привести к падению консервативного правительства и к созданию кабинета оппозиционных партий, где и коммунисты получат портфели. Я уже не говорю о политических последствиях, но они получат доступ к нашим военным и разведывательным данным, ведь мы тесно связаны с японскими коллегами.

Дэвис. На всякий случай мы приняли некоторые меры.

Брайтон. Похвальная предусмотрительность. Но я надеюсь, что до этого все же не дойдет. Правда, придется провести кое-какие акции. Вот тут-то как раз и незаменим такой специалист, как Стивен Льюис. Собравшиеся, очевидно, слишком молоды, чтобы помнить об эффективнейшей деятельности Стивена в Токио десять лет назад.

Льюис. Двенадцать.

Брайтон. Это не столь важно. Я имею в виду работу с террористами из группы «Боевое знамя». Десять с лишним лет назад в стране поднялась волна прокоммунистических настроений, и во что бы то ни стало нужно было эту волну сбить, лишить компартию поддержки среди избирателей. Мы внедрили в группу левых студентов опытного человека, снабдили необходимой литературой, и через несколько месяцев эти молодые японцы «сами», как им казалось, пришли к мысли о необходимости немедленного насильственного свержения буржуазного правительства. В результате — взрывы, два десятка смертных случаев, соответствующая кампания в печати, один из арестованных заявляет о своей причастности к компартии, и дело сделано: коммунисты скомпрометированы.

Адъютант. Не сочтите мои слова за попытку вмешаться в чужие дела, но, может быть, имеет смысл вновь применить лекарство, которое так хорошо себя зарекомендовало?

Уилби. Если только у японцев еще не выработался стойкий иммунитет к данному средству.

Брайтон. От нас ждут решительных действий, прошу формулировать конкретные предложения.

Уилби. Предложение номер один достаточно определенно выразил наш уважаемый коллега из Вашингтона, а его конкретное исполнение лучше всего поручить Льюису.

Брайтон. Хорошо. Благодарю всех за участие».

Поздно ночью с магнитофонной ленты сделали стенограмму и распечатали в трех экземплярах. Два из них были утром переданы помощнику государственного секретаря и председателю комитета начальников штабов, а третий пошел в шифровальный отдел — начальство Брайтона в Лэнгли должно быть в курсе дела.

Подполковник Дэвис подвез адъютанта председателя комитета начальников штабов к резиденции, где их разместили. Выйдя из машины и прощаясь, адъютант задумчиво произнес:

— У меня к вам две просьбы. Во-первых, шефа интересует краткая справка о последних изменениях в силах самообороны, а также имена людей, с которыми там можно иметь дело. Вы меня понимаете… И во-вторых, не забывайте, вы — армейская разведка, не следует, чтобы вашу службу непосвященные как-то связывали с ЦРУ. Это может повредить престижу армии.

Оставшись один, Брайтон поморщился: «Адъютант, этот тупица в погонах, сейчас начнет требовать от Дэвиса, чтобы тот прервал сотрудничество с нами. Армейские — мастера на такие штуки. Втравят в опасное дело, а сами в кусты. А Уилби небось интригует вместе с Льюисом». Вздыхая и позевывая от усталости, он заставил себя пройти в кабинет и набросать короткую шифровку. Начальник дальневосточного направления завтра узнает, что армейская разведка самоустранилась, что помощники Брайтона заняты устройством собственных дел и ему, Брайтону, практически в одиночестве приходится ломать голову над тем, как выкрутиться из создавшейся ситуации. Нет, в донесении не будет нытья. Начальство получит отчет бодрого, энергичного и опытного человека. Ценят именно таких.

Комура сверил возможное время прибытия Хироко Сасаки и Юкио Кога в аэропорт с расписанием авиарейсов. Выбирать пришлось из шести рейсов. Хироко сказала, что лететь всего полтора часа. Тогда это мог быть только Кумамото. Комура попытался разыскать стюардесс, сопровождавших этот рейс, но они были в полете.

Итак, он вышел на след бежавшего из тюрьмы Кунасиро опасного преступника, которого разыскивает полиция Японии. Что делать теперь? Сообщить в управление и таким образом передать дело в чужие руки? Эту мысль Комура отбросил. Но если так, то придется лететь в Кумамото и работать самостоятельно. Комура приводил все новые и новые доводы против этого псевдоромантизма и сам же безжалостно их опровергал. Ничего не поделаешь, возможно. Именно террорист Кога окажется тем, кто подтолкнет расследование убийства Митико.

Глубокой ночью Комура заехал в управление, чем безумно удивил дежурного, и оставил на столе записку с просьбой разрешить ему на несколько дней уехать из Токио по неотложным семейным делам. Таро он ничего не сообщил.

Мортон уже второй час сидел у Бенджамина. Они выпили несчетное количество миниатюрных бутылочек сакэ. Были на столе и удивительные японские закуски, которые предлагалось обмакивать в соевый соус. («С таким соусом и дерево съешь». «Уже съели, — засмеялся Бенджамин. — Это побеги бамбука».) Дым от выкуренных сигарет заполнял комнату. Бенджамин был в ударе, рассказывая одну за другой забавные истории. Особенно удачно он передразнивал немыслимое произношение офицеров американских оккупационных войск, воображавших, что в совершенстве овладели японским языком. В его рассказах американцы из-за собственного самомнения и надменности попадали в нелепейшие положения, японцы же неизменно выглядели умными и благородными.

Мортон заметил:

— Не очень-то вы жалуете соотечественников.

— Вам показалось, — отмахнулся Бенджамин. — Хотите зеленого чаю, приготовленного по старояпонскому рецепту?

Бенджамин принялся священнодействовать. Мортон пытался запомнить последовательность манипуляций, чтобы позже попробовать самому, но вынужден был отказаться от этой мысли: слишком сложно.

Разливая пенящуюся жидкость по фарфоровым чашечкам, Бенджамин задумчиво произнес:

— Вероятно, вы в чем-то правы. Я чересчур требовательно отношусь к американцам, приезжающим сюда. Я глубоко убежден, что мы, американцы, должны постоянно ощущать вину перед этой страной.

— Почему?

— Разве недостаточно Хиросимы и Нагасаки? Вы знаете, кто такие хибакуся? Это те несчастные, которые выжили после бомбардировки, но обречены на бесконечные мучения, на медленное умирание… Между прочим, таких в стране триста пятьдесят тысяч. Представляете, что должны испытывать японцы?

— А Пёрл-Харбор? Войну-то начали не мы.

— Но это мы бросили бомбу. А потом? Мы пришли сюда, чтобы навсегда покончить с войной. И вместо этого через несколько лет в нарушение конституции сами начали создавать японскую армию, назвав ее для отвода глаз силами самообороны.

— Силы самообороны? — пренебрежительно сказал Мортон. — Во-первых, у них нет ядерного оружия, во-вторых, они под нашим контролем.

— Это-то меня и беспокоит. Был шанс навсегда превратить Японию в нейтральную страну, а мы втянули ее в военный союз.

— Он необходим им для защиты…

— От кого? Мортон, вы же серьезный, думающий человек, неужто вы можете хоть на секунду поверить в то, что русские станут атаковать Японские острова? Нет, договор безопасности нужен прежде всего нам. Это было понятно еще во время корейской войны, когда мы использовали Японию как ремонтную базу и поставщика военного снаряжения. Когда позволили возродиться огромным военным концернам — наследникам дзайбацу’. Мы спустили их с цепи, и теперь они требуют своей доли. И добьются своего.

Дзайбацу — крупные монополии, контролировавшие основные отрасли японской экономики. Они стали вдохновителями агрессии императорской Японии во Второй мировой войне.

Мортон не узнавал человека, с которым близко сошелся за это время. В голосе его был гнев.

— Полно вам, Бенджамин, — пытаясь успокоить его, примирительно проговорил Мортон. — Вы просто начитались левых газет. Я перед отъездом сюда тоже проглядел одну книгу под названием «Японский милитаризм. Прошлое и настоящее». Автор описывает разные ужасы и предсказывает будущую агрессию Японии против Соединенных Штатов…

— И что же?

— Он кореец. А у корейцев к Японии застарелая неприязнь.

— Вы ошибаетесь, Мортон, — безнадежно махнул рукой Бенджамин. — Помните, что сказал президент в последней речи о Японии? Япония должна почувствовать себя военной державой. Понимаете, Мортон, военной державой! А здесь есть люди в штатском и в мундирах, которых не придется долго уговаривать, которые мечтают о сильной армии и еще помнят о «сферах взаимного процветания Великой Восточной Азии», о победоносных маршах императорской армии. Они ждут своего часа.

— Он не придет, — уверенно сказал Мортон. — Иметь такую армию Японии запрещает конституция. Да и Соединенные Штаты не позволят…

— «Не позволят»… В Вашингтоне надеются, что японцы станут таскать им каштаны из огня. Да ведь пушки-то стреляют в разные стороны. В конечном счете как бы в один прекрасный день наши собственные корабли не оказались под прицелом японских орудий. А виноваты будем только мы сами. Это мы заставляем их вооружаться.

— Каждый шаг сил самообороны под контролем прессы и парламента. Чуть что — начинается скандал.

— Кто может помешать японским генералам взять да и произвести небольшой военный переворот? Отменить конституцию, заявить о внешней угрозе и ввести воинскую повинность?

— Ну, это уж совсем несерьезно. Вы увлеклись, Бенджамин, да и выпили мы с вами немало. Какие там перевороты? Япония не Чили. С равным успехом и у нас может произойти переворот. — Он с усилием поднялся. — Уже поздно. Пора спать.

Бенджамин насмешливо наблюдал за ним.

— Постойте, Мортон, я вам кое-что покажу.

— Право, дорогой Бенджамин, в другой раз.

Но старый журналист протянул руку и снял с книжной полки какой-то японский журнал. На обложке был изображен танк, орудие которого было нацелено на открытые окна высокого здания. Фотомонтаж рассекала жирная надпись.

— Что здесь написано?

— Это название очерка, опубликованного в этом номере: «Военный переворот возможен». А ниже: «Силы самообороны поднимаются на борьбу».

Взглянув на соседей Комура по самолету, каждый бы без труда понял, что в Кумамото они летят не ради деловых встреч и забот. Разумеется, нет! Отдохнуть, половить рыбу, увидеть вулкан Асо, побывать в старинном замке начала семнадцатого века, одном из трех крупнейших в Японии, пройтись по паркам, посетить музей искусств. А знаменитые пятьсот ликов последователей Будды — пятьсот статуй, вытесанных из камня древним скульптором, который потратил на это двадцать четыре года жизни! В Кумамото есть что посмотреть. Комура старался скрыть свою озабоченность, чтобы не выделяться в веселой, оживленной толпе.

Он прежде не бывал в этих местах и решил остановиться в той гостинице, куда направятся туристы. Вероятно, и пара, которую он преследует, выдает себя за туристов и старается не привлекать внимания. Комура по опыту знал, что есть такие места, куда так или иначе попадают все прибывшие в город. Там и следует ждать появления Кога.

Уилби загнал машину в подземный гараж, проводил Льюиса в большую овальную комнату, пододвинул столик с напитками, скинул пиджак. В рубашке с расстегнутым воротом и сползающим узлом галстука, он все еще походил на быка, как его называли в ту пору, когда он был курсантом разведшколы.

— Наливайте себе сами, — предложил Уилби. — Не знаю, к чему вы привыкли там со своими друзьями-террористами, которых вы так заботливо опекаете. Вы их не боитесь?

— Везде есть разумные люди, — ответил Льюис. — Тем более что для них я не офицер разведки, а бизнесмен. А это очень уважаемая профессия…

— Да, да, я и забыл. Вы же крупный делец, владелец фирмы «Кристофер энд компани». Чем вы торгуете?

— Я занимаюсь валютными операциями. Но мы, кажется, отвлеклись…

— Мне нужна ваша помощь, — сказал Уилби. — Я очень на вас рассчитываю. В принципе мне нужно то же, что и Брайтону: чтобы вы с помощью своих друзей вновь заставили леваков действовать. Но взорванной на каком-нибудь пустыре бомбы и дурацких листовок сейчас недостаточно. Нужно кое-что посерьезнее…

— Что же?

— Следует организовать нападение на казарму сил самообороны. Квалифицированное нападение. Чтобы были убитые и раненые, чтобы завизжала от ужаса перед красными вся японская пресса…

— И чтобы военные подняли мятеж, — закончил фразу Льюис. — Я правильно вас понял?

Уилби с размаху опустился в кресло, затрещавшее под его тяжестью.

— Да, вы меня поняли правильно.

В редакции центральной коммунистической газеты шло очередное совещание.

Перед выступающим лежала стопка аккуратно исписанных листков — он делал доклад о проблемах текущего момента.

— За последнее время, — говорил он, — участились случаи террора против коммунистов. В особенности во время выборов в местные органы самоуправления. Видя рост наших рядов, крепнущие позиции партии, наши успехи на парламентских выборах, правые силы, в частности консервативная партия, развернули антикоммунистическую кампанию. Нас обвиняют во всевозможных преступлениях, пытаются опорочить. Правые развязали настоящую войну против коммунистов. Практически каждый день штаб-квартира компании становится объектом провокаций. Всем памятно нападение на председателя президиума ЦК партии, выступавшего на митинге. Тогда был задержан человек, который пытался взобраться на трибуну. У него был кинжал, и он показал в полиции, что входит в группу «Движение за Великую Японию», после чего заявил: «Хотел убить председателя компартии, очень жалею, что не удалось». В тот же день состоялось нападение и на депутата от нашей партии, когда он выступал перед избирателями.

Сейчас насчитывается примерно шестьсот правых террористических групп, куда входят около четырех тысяч человек. Многие из них созданы за последние три года. На содержание и вооружение террористов требуются большие деньги. Кто их финансирует?

Он на секунду замолк, отыскивая что-то в тексте выступления.

— Не хочу быть голословным. По поручению парламентской фракции компартии я обратился в бюро расследований общественной безопасности министерства юстиции с письменным запросом. В ответе сообщается, что только в нынешнем году, а он еще не закончился, создана сорок одна правая организация. Цитирую: «Бюро расследований общественной безопасности с тревогой отмечает, что некоторые из этих организаций начали создавать своего рода добровольческий корпус, готовый прибегнуть к насилию. В целях ослабления и уничтожения влияния коммунистов». Тут уж трудно говорить, что коммунисты трубят о несуществующей угрозе. Угроза есть. Она реальна. Недаром ультраправые заявляют, что сейчас страна находится в преддверии более серьезного кризиса, чем даже в предвоенные времена, когда так называемое молодое офицерство не раз делало попытку совершить фашистский переворот с целью «навести порядок» перед тем, как развязать войну. Нынешние террористические акции, таково мое твердое убеждение, тоже совершаются с дальним прицелом на установление фашистского режима.

Многое говорит о том, что в определенных кругах японского крупного капитала зреет заговор против демократии. 9-я статья конституции, гражданский контроль над «силами самообороны», бдительность демократических сил, и в первую очередь коммунистов, — вот что мешает военно-промышленному комплексу. «Мицубиси», «Исикавадзима-Харима» некому продавать оружие: внутренний рынок ограничен, внешний вообще закрыт; благодаря нашему давлению правительство обязалось не экспортировать оружие. А ради рынков сбыта монополии пойдут на все. Вот почему правые силы, которые верно служат крупному капиталу, вновь выступают с националистическими лозунгами. «Великая Япония» — вот их идеал. А национализм очень опасен и потому, что выступающих против него легко обвинить в отсутствии патриотизма и любви к родине.

— И что же, попытка переворота кажется вам вполне реальной? — задал вопрос заместитель редактора газеты, профессиональный журналист и партийный работник.

— Конкретных фактов в нашем распоряжении нет, но косвенные свидетельства, несомненно, осуществляющейся подготовки к серьезной антидемократической акции не могут не настораживать.

Таро не сразу поверил в удачу. Пока эксперт управления не протянул ему влажные фотоснимки, он старательно убеждал себя, что с фотографиями ничего не получится и впереди те же утомительные хождения по лестницам, звонки в чужие двери, бесконечные разговоры…

Он добрался до пятого этажа дома. Дом этот был последним в списке Таро. Если и здесь ничем не помогут, шансов отыскать мужчину, о котором рассказывал парень у подъезда, останется совсем мало. В угловой квартире никого не оказалось. С чувством безнадежности он подошел к соседней квартире, но вместо обычного «Кто там?» донеся веселый юношеский голос:

— Входите! Не заперто. Это Адати-сан?

Вытирая на ходу мокрые руки, появился молодой человек лет семнадцати-восемнадцати, с растрепанными волосами, в цветастой рубашке. Увидев Таро, он удивился.

— Я из полиции, — представился тот. — Мы распутываем одно очень важное дело и надеемся на вашу помощь.

Эту фразу он автоматически произносил в каждой квартире. Однако молодой человек воспринял ее серьезно.

— Подождите секундочку, я выключу воду.

— Вы собирались ванну принимать, извините, что побеспокоил вас.

— Нет, — рассмеялся молодой человек, — я пленки проявляю. Накопилось за неделю.

— Увлекаетесь фотографией? — из вежливости спросил Таро.

— Не то слово, — донеслось из ванной. — Снимаю днем и ночью. Иногда из окна часами прохожих фотографирую. Многие говорят: чепуха, а я считаю — это лучшая практика. Как стать мастером, никто вам не объяснит. Надо просто снимать, и потом становится ясно: хороший снимок или плохой. Правильно я говорю?

— Правильно, — рассеянно произнес Таро. Его заинтересовало упоминание о прохожих. — А можно взглянуть на ваши работы?

— Конечно!

Небольшая комната была вся завалена пакетами, из которых торчали черно-белые снимки. Чтобы так основательно забить комнату, нужно было щелкать аппаратом буквально день и ночь.

— Чем интересуетесь? Пейзажи? Портреты?

— Да я не очень разбираюсь… Вы говорили, прохожих снимаете, вот и покажите. Неприукрашенная жизнь как-никак…

— Пожалуйста.

За несколько минут, ориентируясь по каким-то ему одному понятным пометкам на пакетах, юный фотолюбитель выложил перед Таро целую груду снимков. Придерживая ее рукой (чтобы не развалилась), подмигнул:

— Смотрите!

Будущий следователь скинул пиджак и принялся за дело.

Все снимки были небольшого формата, и Таро приходилось подолгу вглядываться в каждый из них, чтобы убедиться — не тот. Он был упрям. Хозяин квартиры продолжал заниматься своими делами, проявлял пленки, звонил по телефону, с кем-то разговаривал, кто-то приходил, уходил, а Таро, не отвлекаясь ни на секунду, продолжал искать.

— А вот эту пленку я ночью отснял. Купил телескопический объектив, решил попробовать. Вон в том подъезде, видите? — он показал на подъезд, где жила Митико.

Эти кадры Таро просматривал так внимательно, что глаза заслезились. Так, это соседка Митико и еще какая-то женщина… Вот парочка — оба спиной к снимающему… Опять та же парочка, видно, долго стояли… Мужчина… Мальчик… Еще раз мальчик… Женщина, не Митико… Старуха… Еще раз старуха… Опять старуха… Далась она ему! А это? Митико!!! Неужели… Похоже, она. С ней мужчина, лица, правда, не видно. Ничего, есть же еще фотография — там он отлично получился… Да, это, несомненно, он. А вдруг нет?

Надо ехать в управление к экспертам. Пусть для верности сравнят эту фотографию Митико с ее снимками, имеющимися в деле. Неужели повезло?

Таро просидел еще полчаса, просматривая оставшиеся пакеты, но больше ничего не нашел. Хорошенького понемножку.

— Берите, берите, — согласился молодой человек. — У меня же негативы остались.

Два дня в небольшой гостинице города Аомори, расположенного на севере Хонсю — главного из Японских островов, генерал Такаса давал последние указания участникам заговора. Сюда, соблюдая чрезвычайные меры предосторожности, поодиночке прибыли члены общества «Хризантема», чтобы договориться о синхронности выступлений частей «сил самообороны», расквартированных в различных городах. В папке Такаса, которая стоила жизни Митико Садзи, был точный план действий участников переворота.

Помощник начальника отдела токийской полиции Фудзи счел доводы Таро заслуживающими внимания — фотография человека, приходившего к Митико, была размножена и направлена для идентификации личности.

Ответ поступил неожиданно быстро.

Стажер сидел в комнате инспекторов, ощущая сладостную усталость человека, выполнившего свой долг. О дальнейшем расследовании он пока не думал, было так приятно вновь и вновь вспомнить о том, как ему удалось раздобыть снимок. В комнате здорово накурили, инспектор Нагано вслух читал статью из журнала, а остальные наперебой комментировали ее и спорили. Поговорить действительно было о чем. Автор статьи писал:

«Программа так называемых прогрессивных сил, которые поддерживают послевоенную демократию, есть не что иное как лицемерие, попытка закрыть глаза на подлинную сущность человека, худшее проявление рабского комплекса неполноценности. Это менталитет женщины. Выполнять же общественные функции — дело мужчины. Его мир — это мир поражений и побед. Внутренний импульс, заложенный в мужском начале, зовет к войне. К нам были занесены из-за границы и навязаны чуждые японскому народу конституция, понятия евро-американского гуманизма. Мы — нация особенная. Нас нельзя назвать азиатами. Посмотрите, как теперь успехами нашей страны восхищаются и в Европе, и в Америке. Оживив лучшие черты нашей нации, сделаем следующее столетие японским веком».

Таро не успел дослушать споры, которые возникли вокруг статьи. Его неожиданно вызвали к начальству. В кабинете Фудзи сидел какой-то аккуратный человек в штатском, не из городского управления, — его Таро видел впервые.

Со стажером незнакомец заговорил удивительно дружелюбно, расспрашивал об учебе, семье, похвалил за проявленную сметку и спросил, почему старший инспектор Комура не помогал ему в поисках. Таро выложил все, что слышал от Комура по поводу дела Митико, вспомнил даже о ее старшей сестре и какой-то террористической группе (название, правда, он запамятовал), рассказал, как нашел фото мужчины, и подробно описал молодого фотографа. Незнакомец выслушал все с легкой улыбкой, поблагодарил и отпустил его. Таро ушел, размышляя: как жаль, что в токийском управлении нет таких симпатичных людей.

Фотографию человека, разыскиваемого по подозрению в убийстве Митико Садзи, быстро опознали. Полицейский чиновник уже записал данные: Такаса Рёити, генерал-майор, командующий 1-й дивизией Восточного направления «сил самообороны», в настоящее время местонахождение неизвестно.

«Приятный человек» был сотрудником второго исследовательского отдела управления национальной обороны — военной контрразведки.

Бенджамин дал Мортону перевод статьи на английский язык, и тот жадно просматривал страницу за страницей, изредка вглядываясь в огромного размера иллюстрацию к материалу: с оружием на изготовку японские десантники сидят на танках. Бесстрастная камера запечатлела металлический блеск в глазах людей, готовых выполнить любой приказ. Или так только казалось Мортону?

Статья была необычной. В ней автор писал о существовании в офицерском корпусе «сил самообороны» тайного общества «Хризантема», деятельность которого направлена на возвращение императора к власти, создание сильной армии, роспуск компартии и установление в стране тоталитарного режима. Мортон с интересом читал статью, которую неизвестный ему японский журналист построил как беседу четырех провинциальных офицеров, именуемых А, Б, В и Д. Двое из них, по словам журналиста, были лейтенантами, один — капитаном и один — майором. То, что говорили офицеры, поразило Мортона — и слова и мысли во многом подтверждали рассказанное только что Бенджамином.

«Мы не выступим до тех пор, пока не будет стопроцентной уверенности в успехе, — говорил Б. — Сейчас необходимо выработать конкретную политическую программу. Мы не только совершим переворот, мы останемся у власти, и нам требуется реальная политическая, экономическая и социальная программа».

«На этой стадии мы сконцентрировали все силы на сплочении единомышленников и отмене 9-й статьи нашей нынешней позорной конституции, запрещающей иметь армию, — продолжал В. — Мы защитники культуры и традиций. Японская нация и императорская система неразделимы — это отличительна черта нашей страны, у нее нет аналогов в мире.

Нам необходимо возвращение к традициям предков, — развивал свою мысль В. — Покончим с рационализмом. Необходимы реформы и в системе образования, которое придает слишком большое значение идеям западного гуманизма».

«Вероятно, когда в результате внутриполитических волнений, хаоса, коррупции, кризиса правящей партии правительство окажется не в состоянии справиться с ситуацией, военные и придут к власти, — заявил Д. — “Силы самообороны” выступят в защиту стабильности и порядка, возьмут в свои руки политическую власть. Государственный переворот — не простая операция. Только для захвата столицы требуется минимально 15 тысяч человек, то есть целая дивизия. Пока такими силами мы не располагаем».

«Мы бросаем семена в землю, — заговорил А. — Никто из нас не знает, удастся ли при жизни увидеть цветы. Тем не менее наш долг — поливать ростки и ухаживать за ними».

Беседу офицеров автор статьи снабдил кратким комментарием:

«Гитлер начал с девяти человек, собиравшихся в мюнхенском пивном погребке. В то время в нем видели лишь упрямого сумасшедшего мечтателя, но, когда через десять лет он стал хозяином Германии, его планы уже не были фантазией. В январе 1939 года Гитлер сказал в рейхстаге: “Когда-то люди смеялись над тем, что я говорил. Теперь я показал, что я не лжец, теперь моя очередь смеяться”. Молодые офицеры, с которыми я встречался, — элита армии, в скором времени они начнут двигаться вперед по служебной лестнице к генеральским чинам. Кто знает, что произойдет, когда они окажутся в кабинетах управления национальной обороны».

— Это интересно! — воскликнул Мортон. — И что же, это не домысел? Статья на чем-то основана?

— В том-то и дело, — ответил Бенджамин. — Я знал автора статьи — блестящий газетчик. Он умер сравнительно молодым от рака. Под чужим именем, с рекомендательными письмами от военных, которые он с величайшим трудом раздобыл через третьи руки, он приехал в небольшой городок, где размещалось подразделение «сил самообороны». Постепенно завязал знакомства с местными офицерами. Всех подробностей я не помню, но за одно ручаюсь: эти А, Б и прочие — реальные люди. Я был у него дома за несколько месяцев до его смерти, и он назвал мне фамилии офицеров.

— Когда это было?

— Десять лет назад.

— Десять лет назад? — переспросил Мортон. — Так зачем вы мне показали статью? Это же вчерашний день. Офицеры давно забросили увлечения юных лет и разве что хранят пожухлый номер журнала как воспоминание о бурной молодости.

Бенджамин, покряхтывая, поднялся с кресла.

— Я записал тогда имена, которые он назвал… Три дня назад, отыскав листок с фамилиями, я сверил его со справочником «сил самообороны». И уже три дня не нахожу себе места… Десять лет назад эти люди были младшими офицерами на небольших должностях в провинции, а сегодня занимают ключевые посты в армии. Полюбуйтесь.

Он бросил смятый листок Мортону на колени. Мортон развернул и прочитал:

«А — начальник второго исследовательского отдела управления национальной обороны (то есть ведает контрразведкой). Б — начальник отдела кадров штаба сухопутных войск. В — начальник отдела связи управления национальной обороны».

— Ознакомились? — осведомился Бенджамин. — Меня поразил этот список. Именно эти люди оказались на чрезвычайно важных постах! Они могут подбирать и расставлять единомышленников с помощью Б. Устранять неугодных и защищать своих — с помощью А. Организовывать систему собственной связи и быть в курсе высших военных секретов — с помощью В. Можно ли считать, что назначение на эти посты — случайность и эти люди действительно и думать забыли о планах государственного переворота?..

— Значит, вы полагаете?.. — пробормотал Мортон.

— Полагаю не полагаю, — в раздражении произнес Бенджамин. — Что я могу вам сказать? Не знаю. Помните, как они формулировали необходимые для переворота условия: кризис консерваторов, взрыв возмущения в стране, неспособность правительства справиться с ситуацией. Скандал вокруг дела «Джонсон» вызвал в Японии серьезный политический кризис, и многие — прислушайтесь хотя бы к телекомментаторам — считают правительство консерваторов недееспособным. А в некоторых выступлениях уже нетрудно уловить нотки ностальгии по сильной руке, по прежним временам, читай: по императорской власти.

— И вы думаете, что именно сейчас армия, воспользовавшись ситуацией, опробует взять власть? — Мортон вполне овладел собой, теперь он вновь ощущал себя репортером, которому неожиданно удалось получить сенсационную информацию. И расспрашивал Бенджамина с нескрываемым профессиональным интересом.

— Сегодня я обзвонил всех троих. Благо в справочнике есть и их служебные телефоны. Все трое — в командировках вне Токио. Когда вернутся, неизвестно. И еще одно: майор Д, говоривший, что для захвата столицы необходима дивизия, которой у них тогда не было…

— Кто же он? — Мортон догадывался, каким будет ответ.

— Генерал Рёити Такаса, командующий 1-й дивизией Восточного направления сил самообороны, которая — вы, вероятно, об этом не знаете — расположена в Токио. И он тоже вылетел в служебную командировку.

Таро решил, что следствию или суду могут понадобиться негативы фотоснимков, запечатлевших Митико Садзи вместе с мужчиной, оказавшимся генералом сухопутных «сил самообороны». Поэтому он, не откладывая, вновь решил навестить юного фотографа. От остановки метро он пошел пешком, быстрым шагом пересек улицу и еще издали увидел большую толпу около дома своего нового знакомого, а когда приблизился, разглядел патрульную полицейскую машину. Таро безотчетно ускорил шаг. Вспугивая пешеходов сиреной, примчалась машина «скорой помощи». Толпа раздвинулась. На окровавленных носилках лежал искалеченное до неузнаваемости тело молодого фотографа.

— Говорят, из окна вывалился…

— Пьяный, что ли?

— Наверное…

— Нет, он вроде фотографировал что-то из окна. Не удержался и…

На носилки рядом с телом кто-то положил искореженную камеру.

В управлении Таро сообщили, что дело об убийстве Митико Садзи и все материалы переданы военной контрразведке. Почему?

У Таро не было доказательств, что фотографа убили. Но поверить в роковую случайность он не мог. Стоило ему прикрыть глаза, как он вновь видел окровавленные носилки с телом несчастного парня.

Почему же это произошло? Он не понимал. Рухнула привычная система представлений о добре и справедливости. Университетские учебники и пособия полицейской академии совета не давали, и он не знал, что делать дальше. Но одно желание все настойчивее овладевало им: нужно во что бы то ни стало добраться до истины. Что еще могла означать беспрецедентная передача расследования военной контрразведке, которая никогда не занималась подобными делами, как не попытку скрыть подлинного преступника? Но остается еще одна возможность — предать эту историю гласности.

Таро уехал к приятелю в один из пригородов Токио. Тот жил один и давно приглашал погостить. Таро долго сидел у окна, глядя на столетний бонсай — карликовое деревце, выращиваемое в горшочке, и думал. Он не хотел идти в полицейское управление. Он не верил больше людям, которые раньше казались ему образцом, достойным подражания.

Потому сел к столу и записал все, что знал об убийстве Митико Садзи. Он отошлет это корреспонденту газеты, прославившемуся сенсационными материалами о работе полиции. Его это должно заинтересовать, убийцы не останутся безнаказанными. Пошлет, разумеется, и в другие газеты.

Комура попробовал пошевелить связанными за спиной руками. Бессмысленно. Скрутили надежно, не освободишься. Голова мучительно болела после удара. Долго ли он пролежал без сознания? Сколько сейчас времени? Где он?

Он лежал на сыром и холодном земляном полу, скорее всего в подвале. Глаза привыкли к темноте, но ничего обнадеживающего рассмотреть он не мог. Повернувшись на бок, он уткнулся щекой в жидкую грязь, но голове стало чуть легче, и не так саднили руки. Что же произошло? Кто мог его узнать? Где он ошибся?

В гостинице Комура остановился под чужой фамилией. Неужели его опознала Хироко Сасаки или еще кто-нибудь из группы «Боевое знамя»… Похоже, что так. Он два дня болтался по городу, пытаясь нащупать след, но его засекли и решили, что нападение — лучшая защита. Могли и прикончить. Нет. Сначала они попытаются выведать, что известно полиции. А полиции ничего не известно. Никто и не знает, где Комура.

Кто же мог подумать, что ребята из «Боевого знамени» умеют так работать? Взяли его мгновенно. В сквере неподалеку от гостиницы. Он шел по пустынной аллее, всего в нескольких шагах от отеля. На земле, поперек дороги, валялся пьяный. Комура попытался перешагнуть через него, и в этот момент мнимый пьяный сбил его с ног. И тут же к нему метнулись из-за кустов еще двое. Первого Комура встретил ударом ног, вскочил, и тут… От страшного удара он потерял сознание.

Судя по его состоянию, дело не обошлось без наркотиков. Видимо, вкололи ему какую-то гадость.

Откуда только взяли? «Самое время поинтересоваться», — усмехнулся он.

Ничего. Пока жив, надежды терять не стоит. Прежде всего надо набраться сил. Он попытался, как его учили, когда он занимался карате, расслабиться, вспомнил последовательность условных фраз, способствующих отключению мозга от внешних раздражителей, погружению в глубокий сон. Через несколько минут и в самом деле задремал.

— …Смотри-ка, спит.

— Разбуди его, разбуди. Только легонечко, чтобы на небо раньше времени не отправился.

Перед глазами Комура вспыхнули и разбежались в разные стороны многоцветные шары. От резкой боли в боку перехватило дыхание. Над ним наклонились двое.

— А, очнулся. Ну и хорошо. Поднимайся, поднимайся. Нам с тобой поговорить хочется. Давай его наверх.

Комура грубо схватили за связанные руки и по складной лесенке потащили наверх.

На мгновение он зажмурился от яркого света, потом осмотрелся. Окна плотно занавешены — трудно определить, ночь или день.

— На стул посадите его, Сай, там ему будет удобно.

Сай бросил его на стул, как куль картошки.

— Ну что, старший инспектор токийского полицейского управления Сигэру Комура, завещание в пользу Акико будем писать, а? — заговорил старший из двоих и удовлетворенно откинулся на спинку кресла, заметив, как вздрогнул допрашиваемый.

— Удивляешься, что все про тебя знаем? Давай, давай, удивляйся. Напоследок можно.

Сай, в котором чувствовалась огромная физическая сила, даже тогда, когда он стоял неподвижно, загоготал.

— Сегодня еще, пожалуй, поживешь, а завтра, не обессудь, прикончим. По приговору революционного суда.

В углу опять раздался смех.

— Мы, истинные революционеры, сам понимаешь, должны покончить с тобой, как с грязным прислужником нашего классового врага, — сказал главный.

Этот человек явно подражал кому-то. Комура показалось, что он уже слышал подобные высказывания.

— Что молчишь? — не выдержал наконец говоривший.

— Может, развязать ему язык, а, Фукудзава-сан? — с готовностью предложил Сай.

— Погоди. Ну вот что, инспектор. Мы не думали, что полиция что-то разнюхает. Операция была обставлена аккуратно, надзирателям в Кунасиро осталось только глазами хлопать. И в Кумамото Кога с Хироко прилетели чисто, мы смотрели — хвоста не было. Поэтому нас интересуют три вопроса. Кто сообщил о том, что они в Кумамото? Что вы еще знаете об этом деле? И где остальные ищейки? Мы засекли только тебя.

Фукудзава подошел поближе к Комура и вперил в него маленькие немигающие глазки.

— Ты, наверное, думаешь: облапошу я вас, совру что-нибудь, выкручусь. На это не надейся. У него, — кивок в сторону верзилы, — в маленьком чемоданчике запасец кое-каких медикаментов. Я, конечно, не врач, но от одной-двух болезней как-нибудь излечу. От немоты и от вранья. Ты ж в курсе дела — нынешние препараты развязывают языки даже глухонемым. А ты у нас и слышишь, и видишь, и понимаешь. Лучше все выложить и помереть спокойно, чем… — Кривая улыбочка объяснила инспектору, какая альтернатива ему полагается.

— Кто вы такие? — говорить было трудно, слова глухо отдавались болью где-то в затылке.

— Мы-то? Революционеры. С буржуазией боремся и таких, как ты, уничтожаем. Извини, но подробнее удовлетворить твое любопытство не имеем права. Конспирация. Хоть и вряд ли представится тебе возможность с кем-нибудь, кроме нас, побеседовать. Да и что тебе о чужом беспокоиться, о своем подумай.

— Пока что дайте мне из вашего чемоданчика пару таблеток аспирина: голова раскалывается. И руки бы развязали. Так особо не разговоришься, — сказал Комура.

— А ты что, руками объясняться будешь? — хмуро поинтересовался Фукудзава. — Обойдешься и так.

— Так я говорить не буду. — Комура передернул плечами.

Фукудзава легко, пружинистым шагом подошел к инспектору, развязал веревки. Комура облегченно потер затекшие, посиневшие руки, улыбнулся и тут же краем глаза заметил блеснувший в руке верзилы пистолет.

— Вот теперь могу и ответить на вопросы. Сработали вы так себе, хвалиться нечем. Хочешь расскажу, как дело было?

Он назвал адреса Митико, Хироко, номер такси, на котором Кога приехал в аэропорт, и номер рейса в Кумамото.

— Я уж не говорю о том, что нашел одежду Кога, спрятанную на квартире Митико Садзи, которую сочли наиболее безопасным местом, — продолжал Комура. — Эксперты в нашей лаборатории дали твердое заключение: грязь на одежде по химическому составу идентична почве вокруг тюрьмы Кунаси-ро. Кстати, довольно редкий состав, так что девяносто девять процентов из ста, что ваш Кога испачкался прямо там, пока добирался до машины, на которой его увезли в Токио.

Скептически отозвавшись об организации побега, Комура немного кривил душой: спрятать бежавшего террориста в квартире никому не известной Митико (даже с сестрой у нее разные фамилии) — неплохая идея. С одеждой все тоже было логично: оставить в чуланчике у Митико грязные тряпки, в которые превратился костюм Юкио Кога (на него он сменил тюремный балахон у стены Кунасиро). Карты организаторам побега спутало убийство Митико Садзи.

— Так что хвалиться нечем, — повторил Комура.

— Кто помимо тебя вел дознание? — спросил Фукудзава, оправившись от мгновенного удивления.

— Как обычно, наше управление сформировало бригаду. Но зачем вам имена, если результаты уже доложены руководству?

— Так, понятно… — Фукудзава встал и кивнул Сай: — Держи его под прицелом. Я скоро вернусь.

Он вышел и плотно прикрыл за собой дверь.

Сай уселся на его место, закурил, положив пистолет на колени, и с видом победителя взглянул на следователя. Люди, подобные Комура, умные да образованные, всегда командовали им, теперь же один из них в его власти. Упустить такой случай Сай был не в силах.

Цепь телефонных звонков сработала безотказно. Начальник токийского полицейского управления Вада сообщил Куихара, что старший инспектор Комура работал в одиночку, без санкции руководства, о результатах его расследования и даже нынешнем местонахождении ничего не известно. К выяснению обстоятельств побега Юкио Кога из тюрьмы он и вовсе никакого отношения не имеет. Кстати говоря, расследование этого дела по-прежнему не продвинулось ни на шаг.

О фотографиях, найденных Таро, Вада еще и сам не знал. Подобная информация проходила долгий путь по многоступенчатой лестнице полицейской бюрократии. В конце разговора Вада даже посетовал: к чему излишнее беспокойство по мелочам? Раз он обещал присмотреть за делом, значит, все в порядке.

Хэйдзо всегда обедал в одно и то же время в маленьком китайском ресторанчике. Сюда и прибежал Фукудзава, напуганный словами следователя. Выслушав его, Хэйдзо вышел позвонить и через некоторое время, довольный, вернулся к столу.

— Позвольте вам еще пельменей? — угодливо спросил официант.

— Можно. Пельмени сегодня удались.

Обед действительно был хорош. Знаменитые цзяоцзы — пельмени из смеси свинины, баранины и тыквы, байцайтан — суп с креветками и капустой. К рису — свинина в тесте и пирожки. Несколько бутылочек просяной водки маотай.

Хэйдзо работал на ЦРУ с 1947 года, с того времени, как первые сотрудники только что созданного разведывательного ведомства появились в Японии. Он постарел на этой службе, но не желал уступать место более молодым. Стремясь доказать свою ценность как агента, он вышел на Куихара и постепенно выяснил. кое-что об операции «Хризантема». Теперь он получал приказы непосредственно от Льюиса и Уилби.

Выпив множество чашечек зеленого чая, который поглощался до, во время и после обеда и сочетался с неменьшим количеством просяной водки, Хэйдзо вдруг усмехнулся:

— А ведь купил тебя инспектор. Не будь меня, ты б в такую панику ударился. Все дело бы поломал. Парень не дурак, решил тебя припугнуть: начальству, мол, доложил, с группой работал! Хорошо, что я сразу созвонился с Токио, выяснил, что прилетел он сюда на свой страх и риск. В полиции даже не знают, где он.

— Будем кончать его?

Хэйдзо задумался. Фукудзава знал этого человека уже много лет, но до сих пор не мог предугадать его реакции. Хэйдзо был непредсказуем. Также невозможно было поймать его взгляд, заглянуть в глаза, полуприкрытые тяжелыми веками. Смотрел он всегда мимо человека, но все видел, а собеседник начинал чувствовать себя неуверенно, терялся.

— Нет, — медленно покачал головой Хэйдзо, — мы возьмем его с собой на базу. Возникнет перестрелка, и его труп мы подложим полицейским ищейкам. Пусть поломают голову.

Фукудзава был восхищен.

Звонок Хэйдзо из Кумамото, несмотря на все заверения Вада, заставил Куихара забеспокоиться. Тем более что после этого сотрудник военной контрразведки, который разговаривал с Таро, сообщил Куихара не только адрес молодого фотографа, но и то, что полиция разыскивает генерала Такаса. Произошло непредвиденное. Генерал оказался впутанным в грязную уголовную историю, и одновременно полиция вышла на след Кога. Это совпадение могло быть случайностью, но несколько таких совпадений — и под ударом весь план.

— Ну что молчишь, дрянь паршивая? — не выдержал Сай.

Ни на оскорбления, ни на попытки уязвить Комура не реагировал. Сай, собиравшийся вволю потешиться, начал раздражаться.

— Врежу я тебе сейчас так, — угрожающе произнес он, — что из твоих мозгов потом и на омлет не наберешь… А может, немного пострелять в тебя? Потренироваться. Пулю в левую руку, вторую в правую, потом опять в левую, а? А шефу скажу, что ты бежать пытался. Все равно ж убьем тебя.

Комура смотрел на Сай, как смотрят на надоедливо жужжащую муху. Такого пренебрежения тот стерпеть не мог. Неуклюже переваливаясь, он подошел к следователю, левой рукой он небрежно поигрывал пистолетом. «Левша», — решил Комура. Сай долго соображал, что бы такое сказать язвительное, и не придумал:

— Улыбаешься, гад? Больше не будешь!

И коротко ударил его в челюсть. Вспыхнула утихнувшая было боль в голове. Комура рухнул вместе со стулом, ударившись затылком о каменный пол. Но успел заметить, как Сай поднял ногу, чтобы ударить его в живот, и резко перекатился на бок, правда, опоздал, и верзила попал носком тяжелого башмака ему в печень. Комура от боли свернулся в клубок, но уже в следующую минуту, изогнувшись, ответил ударом на удар. Завопив, Сай отскочил и поднял пистолет. Если бы Комура сделал хотя бы попытку приподняться, тот, не раздумывая, выстрелил бы. Но полицейский, не шевелясь, лежал на полу, стараясь перебороть боль. Сай решил доказать, что в состоянии справиться с ним и без оружия. Он осторожно приблизился. Реакция следователя была мгновенной. Он взвился и резким движением выбил пистолет. Раздался выстрел — пуля впилась в стену, пистолет отлетел в сторону. Ошеломленный Сай кинулся было за ним, но, напоровшись на удар Комуры, охнул и отскочил. Они медлили, настороженно наблюдая друг за другом и определяя слабые места противника. Сай был, несомненно, сильнее, но Комура знал приемы борьбы и действовал хладнокровнее. Он бросился первым, каждую минуту мог появиться «шеф» или еще кто-нибудь… Удар левой отшвырнул его к стене. Опершись о нее, Комура подпрыгнул и выбросил вперед обе ноги. Сай, нелепо взмахнув руками, упал. Через секунду в висок ему уперся холодный ствол пистолета.

— Не убивай! — в ужасе закричал Сай. — Я тебе все расскажу! Не стреляй!

— Тише ты, — приказал Комура, — не ори. В доме еще кто есть?

— Одни мы.

— Второй когда вернется?

— Не знаю. Он к Хэйдзо пошел.