— Меня зовут Эбин…



До границы своих владений римлян провожал конный отряд молодых креонских воинов. Римские кавалеристы двигались строем «на марше». Креонская молодежь со свистом и гиканьем мчалась на низкорослых лошадках наперегонки, исчезала где-то вдали, потом возвращалась, орала песни и пугала лесной народ.

Константин искал глазами рыжеволосую Эбин, но заметил ее лишь на границе, где оба отряда кавалеристов остановились.

Направив к ней коня, Константин залюбовался веснушчатым светлокожим лицом и васильковыми глазами.

— Останься со мной…

Эбин покачала головой, и он спросил:

— Почему?

Она показала на ровные ряды римского конного отряда:

— Вы — порядок. — Затем обернулась к вольно стоящим креонским всадникам: — Мы — свобода.

Эбин что-то гортанно крикнула и пустила коня в галоп, за ней наперегонки поскакали креоны.

Римский отряд, возглавляемый Августом Констанцием, двинулся в земли каледонов. Потом были альбаны. В Эборакум они вернулись лишь в конце зимы.

Там Констанций подвел итог:

— Главное богатство северных племен — хорошие воины. Легионы в Галлии состоят наполовину из них. Британия — маленькая империя, но в ней есть все, что необходимо. Когда ты поймешь, как управлять Британией, тогда ты научишься управлять всей Римской Республикой.

После этого разговора судьба подарила Константину еще полгода общения с отцом.

В августе триста шестого года Елена получила письмо из Эборакума.


«Аве, матушка! Этой ночью на моих руках скончался отец.



Смерть была неожиданной и быстрой. Врач сказал, что в его желудке открылась язва, которая могла кровоточить весьма обильно. Последнее стало причиной кончины.



Год, проведенный с отцом, многому меня научил. Я сопровождал его в поездках по всей Британии. Он представил меня легионерам гарнизонов и сенаторам местных провинций. На Севере отец познакомил меня с вождями племен. Он был моим наставником и другом.



Сегодня легионы отца провозгласили меня Августом. Начинается новая эпоха, которую своими трудами подготовил отец. Я любил его всем сердцем.



Твой сын Константин».


Peter Paul Rubens — Constantius appoints Constantine as his successor



* * *

Спустя шесть лет каррука Елены в сопровождении четырех конных телохранителей, остановилась у Латинских ворот Вечного города. Дальше в Рим нужно было идти пешком или ехать на лектике[78].



Boulanger — Via Appia, colored, 1881



Всадники спешились, один из них открыл дверцу карруки и помог сойти на мостовую благородной матроне. Елене, поседевшей и слегка располневшей, к тому времени было без малого шестьдесят.

В сопровождении горничной Елена вошла в ворота, за которыми бурлил шумный рынок. Два телохранителя раздвигали толпу руками с раскатистым рыком «р-р-расступись». Иногда, для убедительности, добавляли пинок. Еще двое оберегали матрону сзади.

Проход под надвратной башней из светлого травертина был узким, но улица за ним — довольно широкой. Дорога привела процессию к Цирку и затем — к Палатину. Здесь, у входа в дворцовый комплекс стража почтительно склонилась перед Еленой.

Придворный, одетый в шелковую тунику и пурпурный плащ, преклонил перед ней колено:

— Благородная матрона Елена, я отведу тебя в покои. Так повелел Август Константин.

Он проводил Елену в ту часть дворца Домициана, где она проживала с Констанцием и юным Константином более двадцати лет назад.

Из гулкого вестибюля послышался голос сына:

— Матушка! Вот и ты!

Он шел навстречу ей — высокий, статный, красивый, в вышитой золотом одежде. Константин олицетворял собой успех, победу и власть. Мать и сын обнялись.

— Ты приехала одна? — удивился он. — Я предполагал, что Давид сопроводит тебя в путешествии.

— Август Галерий разрешил богослужения, и Давид стал епископом. А еще после смерти Теодора ему пришлось заниматься делами мансио. Я буду его глазами!

— Милая матушка…

— Наша община молилась за тебя, сынок, просила у Бога помощи.

— Молитвы мне помогли, — Константин с благодарностью взглянул на мать и коснулся губами ее щеки. — Идем, я все тебе расскажу.

В небольшом уютном триклинии впервые за шесть лет мать и сын наконец могли поговорить за ужином.

— В последние годы моя армия усилилась христианами, которые спасались от преследований.

— Надеюсь, ты убедился в том, что это люди особой стойкости.

— О да, матушка! Ты преподала мне великую науку.

— Я слышала, что в борьбе за власть ты сразился с Максенцием[79].

— Сражение готовилось несколько лет, но победа пришла стремительно! Перед выступлением войск я увидел знамение: крест, символ Христа, полыхал в полнеба. Многие узрели его, но я решил, что он предназначен мне и распорядился изготовить лабарум[80] с хризмой[81] и надписью: «Сим побеждай». Мы победили, и это был Божий перст!



Raphael Santis — Vaticano, Stanza Di Costantino — affresco



— В твоем дворце я видела немало архиепископов. Еще недавно их место было только в тюрьме.

— По моему приказу готовится важный документ о свободе вероисповедания, возврате церкви собственности и возмещении убытков.

— И это было бы справедливо, — с одобрением проговорила Елена. — Но где же ты возьмешь столько денег?

Услышав этот вопрос, Константин помрачнел:

— Растянем выплаты на несколько лет. Средства будем изымать из налогов.

Елена поднялась из-за стола и торжественно объявила:

— Сейчас я сделаю то, ради чего проехала половину империи.

— Ты говоришь загадками…

— Отошли рабов, возьми эту лампу и следуй за мной.

Они прошли в мраморный вестибюль. Елена остановилась и нажала рукой на камень. Часть стены повернулась, открыв лестницу.

— Помоги мне, — попросила она и стала медленно спускаться по ступеням, опираясь на руку сына.

Спустившись по лестнице, они проследовали дальше, и перед ними затрепетали тысячи огоньков.

— Что это!? — воскликнул Константин.

— Золото Флавиев.

— Как ты о нем узнала?

— Много лет назад император Аврелиан приказал мне рассчитать, все ли сокровища Иерусалимского храма были потрачены Флавиями. Изучив документы и планы, я узнала, что значительная часть сокровищ осталась, но не успела рассказать об этом Аврелиану. Теперь понимаю, что это было Божественное провидение.

— Матушка, ты сделала Риму поистине царский подарок! На эти деньги я выстрою новую прекрасную столицу на новом месте. И это будет первый христианский город. Ты — благороднейшая из женщин!

В честь знаменательного события Константин распорядился отчеканить монеты с портретом Елены и надписью Nobilissima Femina[82].


Capitolo XXI




Стамбул, Херсек. Наше время



В тамбуре почтового отделения сделалось тесно от набежавших людей. За дверным стеклом на улице собрались зеваки.

— Что с ним? — Элина бросилась к Таскирану.

Богдан присел рядом и приложил пальцы к шее.

— Тихо…

Все смолкли и, кажется, престали дышать.

— Ну что? — первой не выдержала Нинель Николаевна.

— Жив. — Богдан поднялся с корточек и огляделся: — Кто-нибудь, вызовите врача и полицию!

Но именно в этот момент Айзак Таскиран приоткрыл глаза.

— Не надо… — Он обвел взглядом почтовых служащих, вытащил из кармана удостоверение и с усилием повторил: — Никакой полиции. Я в полном порядке. Это спецоперация.

Было очевидным, что Таскиран еще не совсем пришел в себя. Он сел, потрогал свой затылок и поднес к глазам окровавленные пальцы.

— Перекись и бинты — все, что мне нужно.

— Ну уж нет! Вам нужен врач! — безапелляционно заявила профессорша. — У вас большая кровопотеря, того и гляди грохнетесь в обморок!

— Вас не спрашивают! — огрызнулся следователь. — Просто перевяжите мне голову.

— Где Ядигар? Где свитки? — спросил Богдан.

— Его не найдете, — Таскиран ответил крайне расплывчато, и это давало повод для размышления.

— Выходит, это он вас так приложил? — болгарин зло рассмеялся.

— Не знаю, что на него нашло…

— Свитки у Ядигара?

— Не задавайте глупых вопросов, — проворчал следователь. — Неужели и без того не ясно?

— Как же так… — расстроилась Нинель Николаевна. — Полицейский офицер, государственный служащий. Что заставило его пойти на такое безрассудство?

— С этим разберемся. Потом… — Таскиран протянул руку Богдану и потребовал: — Помогите мне встать!

С помощью болгарина и Элины он дохромал до зала для посетителей и тяжело опустился на скамью.

Рядом с ним присела почтовая служащая и стала бестолково рыться в аптечке.

— Дайте мне! — Элина отыскала флакон с перекисью водорода и, поворошив волосы на голове Таскирана, плеснула жидкость на рану.

— А-а-а! — вскрикнул тот. — Нельзя ли поосторожнее?!

— Терпите! Сами отказались от квалифицированной помощи.

— Да вы настоящий коновал, — посетовал следователь. — Теперь сделайте перевязку.

Элина ловко наложила повязку и прежде, чем закрепить концы бинта, осведомилась:

— Не слишком туго?

— Пойдет. Завязывайте. — Таскиран постепенно осмыслил все, что случилось, и чувствовал себя немного заторможенно. Ему принесли воды, он сделал медленный и тяжелый глоток. — Спасибо.

— Вы запретили вызвать полицию. Что собираетесь делать? — Богдан держал себя в руках, но по его лицу было видно, что в любую минуту он может сорваться на крик.

Не реагируя на вопрос, Айзак Таскиран встал со скамьи и заковылял к выходу:

— Идемте на воздух…

Они вышли на улицу. Таскиран закурил сигарету и, сделав пару затяжек, признался:

— Во всем, что случилось, только моя вина.

Богдан ухмыльнулся:

— Могли бы не объяснять.

— Не ерничайте! Остроты делу не помогут, скорее наоборот, — одернула его Нинель Николаевна. — Нам необходимо все обсудить. Можете со мной не соглашаться, но я считаю, что Ядигар — сообщник служки епископа. Не мог офицер полиции решиться на преступление, не имея на то серьезных мотивов.

— Давно его знаете? — поинтересовалась Элина.

— Около года, — ответил ей Таскиран.

— Не так уж и мало. — Элина засомневалась. — Не исключаю, что, услышав про сокровища, он решил отыскать их самостоятельно.

— Перечеркнув карьеру военного, пенсию и всю свою жизнь?.. — пробормотал Таскиран.

— Тогда в чем же дело? — Богдан в упор смотрел на следователя. Тот отводил взгляд, но, когда их глаза встречались, Таски-ран принимал виноватый вид.

— Со временем разберемся. — Он затушил сигарету и бросил ее в урну. — Или нет… Будем разбираться сейчас! — Оглядевшись, Таскиран отыскал глазами припаркованную машину Ердына Экинджи и направился к ней.

Все двинулись следом.

Из автомобиля вышел епископ и, обращаясь к Таскирану, осведомился:

— Что происходит? Зачем вы здесь?

— То же самое хотел бы спросить у вас, — буркнул следователь. — Вам придется взять такси или — по обыкновению — лимузин.

— Что происходит? — тот же вопрос епископ адресовал Богдану. — Где мои свитки?

— Ну-у-у… — протянул болгарин. — Они, положим, еще не ваши.

— Договор есть договор!

— Вы деловой человек, хоть и священник.

— Отвечайте на мой вопрос!

— Свитков нет, — обрубил Богдан.

— Прохиндей! Вы проявили преступное легкомыслие! Из-за вас может разразиться вселенский скандал! Вы хоть понимаете, что натворили?!

— Ваше преосвященство… — заговорил Таскиран. — Не советую вам так горячиться. Если свитки найдутся, по закону они будут принадлежать Турецкой Республике.

Теофилус Чезарини переменился в лице:

— Кто сказал?

— Я.

— Не имеете права. Есть договоренность, и не вам ее пересматривать! — запальчиво произнес епископ, но вдруг осекся: — Свитки можно вернуть? Вы, кажется, так сказали?

— Именно это я собираюсь сделать.

— Надо же! — Богдан негодующе рассмеялся. — Они все решили! Свитки — моя собственность!

— Скажите спасибо, что я не упек вас за решетку… — заметил следователь. — Придется нам договариваться.

— Найдите свитки! — воскликнул Теофилус Чезарини и, сбавив тон, осведомился: — Где они сейчас?

— Предполагаю, их забрал мой помощник.

— Зачем вы ему позволили?

— А он у меня не спрашивал, — Таскиран болезненно сморщился и повел шеей. Потом заглянул в салон и объявил Ердыну Экинджи: — Я реквизирую ваш автомобиль, поскольку мой забрал Ядигар.

— Не имеете права! — запротестовал турок.

— Имею. У нас форс-мажор. Не зря я следил за вами от самого аэропорта.

— Пишите расписку! — мгновенно отреагировал Ердын Экинджи.

Морщась от боли, Таскиран достал из кармана блокнот и ручку, потом, опершись о капот, начал писать.

— Куда это вы собрались? — поинтересовалась Нинель Николаевна.

— Вам-то какое дело? — не отрываясь от расписки, спросил следователь.

— Ну так я скажу вам сама! — победно провозгласила профессорша. — Вы направляетесь в Херсек, чтобы поймать Ядигара! Я в этом уверена!

— Зачем же тогда спрашивать? — дописав, он протянул расписку Ердыну. Тот хотел покинуть машину, однако Таскиран приказал: — Оставайтесь на месте! Повезете меня в Херсек.

— На это я не подписывался! — турок протестующе поднял руки.

Таскиран беспомощно огляделся и, сделав над собой усилие, попросил: — Пожалуйста… Я не могу сесть за руль в таком состоянии.

— За руль сяду я! — Богдан обошел машину, вытащил Ердына Экинджи и уселся на место водителя. Настроив под себя сиденье, он посмотрел на следователя: — Садитесь!

Однако Таскирана опередила Элина. Она заскочила в салон и сноровисто потеснилась, уступая место профессорше. Нинель Николаевна не преминула этим воспользоваться и, усевшись, захлопнула дверцу.

Не мешкая ни минуты, Теофилус Чезарини сел на переднее сиденье и безапелляционно заявил:

— Я тоже поеду с вами! Это мой долг.

— Да вы что?! С ума посходили?! — Айзак Таскиран распахнул заднюю дверцу и потребовал: — Немедленно покиньте автомобиль!

— И не подумаю, — устроившись удобнее, Элина снисходительно взглянула на следователя: — Осталось одно место. Вы с нами поедете?

Ругнувшись по-турецки, Айзак Таскиран сел рядом с ней, намереваясь захлопнуть дверцу, но ему помешал Ердын Экинджи. С протестом в голосе он заявил:

— Вы не смеете ехать без меня! В конце концов, это моя машина!

— Я бы с радостью, — в ответ хохотнул Богдан. — Но мест больше нет.

— А как насчет того, что вы не подписывались? — процитировал его слова Таскиран.

— Я передумал! — Ердын Экинджи обошел машину, залез в багажник и развернул запасное сиденье. Устроившись, махнул Богдану: — Вперед!

Едва они успели выехать из Стамбула, как Нинель Николаевна заметила, что Айзак Таскиран безжизненно уронил голову на грудь.

Профессорша тут же забила тревогу:

— Он потерял сознание! Немедленно везите его в больницу!

Местечковый госпиталь они разыскали по указателям на дороге, и как только подъехали к приемному покою, Таскирана сразу же увезли на каталке. Заполнив необходимые документы, медицинская сестра велела им ждать и никуда не уезжать. Это распоряжение, по сути, было приговором. Все поняли: теперь им ни за что не догнать Ядигара.

За время, проведенное в госпитале, Теофилус Чезарини не проронил ни слова, но очень нервничал, когда ловил на себе чей-нибудь взгляд.

Доктор вышел к ним через несколько часов и сообщил, что Таскирана полностью обследовали и даже для очистки совести направили к кардиологу. Кроме раны на голове и сотрясения мозга, медики не нашли ничего серьезного. Однако ввиду большой кровопотери пациенту следует оставаться в госпитале. Всем остальным врач разрешил покинуть больницу, так что теперь они могли продолжить свое путешествие.

Ночь наступила быстро. На лесной дороге серые сумерки превратились в непроглядную тьму, подсвеченную редкими фонарями и автомобильными фарами. Богдан непрерывно чертыхался и пару раз свернул не туда. После этого машина пятилась задом или, если позволяла дорога, неуклюже разворачивалась. Так они потеряли еще два часа, которые гипотетически позволяли достичь Херсека еще до наступления рассвета.

Епископ Чезарини хранил молчание. И если ноздри его не раздувались от ярости, то возмущение происходящим он явно испытывал.

— Освободите место водителя! — не выдержал Ердын Экинджи. — Я сам поведу машину!

Богдан вгорячах воскликнул:

— Я не виноват, что здесь плохой интернет, а в автомобиле нет навигатора!

Окончательно переругавшись, Богдан и Экинджи поменялись местами. Машину дальше повел турок, а болгарин сел рядом с Элиной, на место, которое прежде занимал Айзак Таскиран.

По мосту Османгази они перебрались на противоположный берег Измитского залива и свернули влево по указателю «Херсек». Рассвет застал их на узкой улочке, с одной стороны которой были редкие домики, с другой — бетонные остовы недостроенных четырехэтажных зданий.

По мере приближения к городу появился интернет. Сверившись с навигатором, Элина сообщила, что автомобиль свернул не к городу, а на улицу Херсек, которая на самом деле вела к населенному пункту Алтынова.

Скорректировав маршрут, Ердын Экинджи выехал на трассу Девлет Йолу Устю и направил автомобиль в сторону Яловы.

На этот раз Херсек показался маленьким городом и напоминал скорее дачный поселок. Дома были разными — одни побогаче, другие победнее. Движение на улочках полностью замерло, изредка его оживляли такси или пустые экскурсионные автобусы.

Когда совсем рассвело, автомобиль съехал на каменистую площадку, куда их привозил Серхат на экскурсию. Богдан предложил разойтись по территории и обследовать каждый камень.

Однако Теофилус Чезарини с присущей ему рассудительностью произнес:

— Нам всем нужен отдых. Доверимся Господу, а не самим себе. Так мы узнаем волю Его.

Нинель Николаевна поддержала епископа, и Элина тоже с ним согласилась. Ердын тронул автомобиль и к вящему неудовольствию Богдана пересек дорогу. Преодолев несколько сот метров, он свернул к небольшой семейной гостинице и остановился перед запертыми на ночь воротами.

Все, кроме Ердына Экинджи и епископа, вылезли из машины, чтобы размять ноги.

Богдан позвонил в ворота и, выждав несколько секунд, снова нажал кнопку.

— Да что они там… Спят, что ли?

— Четыре часа утра. Это неудивительно, — сказала профессорша.

Она прошлась вдоль ворот и задержалась у каменного столба, на котором крепилась левая воротина. Подняв глаза, Нинель Николаевна вдруг застыла и встревоженно посмотрела на Элину.

Та быстро спросила:

— Что такое?

— Сюда подойдите… — чуть слышно проронила профессорша.

Их разговор уловил Богдан и подошел вместе с Элиной.

— В чем дело?

— Взгляните на верхнюю часть столба, — дрожащим голосом проговорила Нинель Николаевна.

Они подняли головы. В первых лучах солнца на столбе отчетливо была заметна резьба.

— Высечен какой-то орнамент, — сказал Богдан.

— Это надпись на древнегреческом.

— И что там написано?

— Дословно? — Нинель Николаевна запрокинула голову и прочитала: — Другу Иосифу.

— Вы предполагаете…

— Я уверена, что это стела, о которой Елена писала сыну!

Болгарин недоверчиво присмотрелся:

— Что? Реально?

— А на другом столбе что-нибудь есть? — на всякий случай поинтересовалась Элина.

— Второй сделан недавно, вероятно, в пару к античному. Это же очевидно. Кому-то пришло в голову использовать стелу как столб для ворот.

— Невероятно! — Богдан прикоснулся рукой к мраморной поверхности. — Это что же получается? Нас ввели в заблуждение? Мансио было здесь?

— Не факт. Камень могли привезти откуда угодно. Площадка, где предположительно располагалось мансио, не так далеко, на другой стороне дороги.

— Нужно расспросить об этом кого-нибудь. — Богдан закрутил головой в поисках источника информации, но в этот момент ворота отворились, на крыльцо отеля вышел хозяин.

— Любезный! — Богдан помахал рукой. — Сюда подойдите!

Мужчина прошел к воротам, обвел взглядом компанию и поклонился епископу. Потом уточнил на плохом английском:

— Желаете комнаты?

— Этот столб… — Элина прикоснулась к гладкой поверхности. — Откуда он взялся?

— Зачем это вам? — гостинщик взглянул на нее с подозрением.

— Просто интересуемся. Камень старинный, с орнаментом.

— Меня об этом уже спрашивали.

— Когда? — насторожился Богдан.

— Вчера.

— Кто?

— Двое постояльцев.

— Они еще здесь?

— Комнату сняли, но ночевать не остались.

— Что вы им рассказали? — тихо проронила Элина.

— Камень торчал из земли возле мастерской. Мой дед вырыл его, вытесал второй и повесил на них ворота.

— Где эта мастерская? — спросил Богдан.

— Идемте…

Элина, Богдан и Нинель Николаевна прошли во внутренний двор отеля, в его удаленную часть, и приблизились к постройке из грубого камня.

— Это бывшая мастерская, теперь здесь гараж.

— Давно он здесь стоит?

— Лет сто или двести.

— Покажите нам место, откуда торчал камень.

— Справа от входа.

Все сосредоточили взгляды на огромных каменных плитах, вытесанных вручную и уложенных по периметру здания.

— Дженгиз! — в окошко отеля по пояс высунулась полная женщина. — Комнаты нужны или нет?!

— Подожди! — отмахнулся гостинщик и обернулся к гостям: — Еще что-нибудь?

— Можно попасть внутрь? — поинтересовался Богдан.

— Зачем?

— Хорошо бы туда поставить нашу машину. Мало ли что… — нашелся болгарин.

— Там уже стоит машина тех постояльцев.

— Дженгиз, ты скоро?! — не унималась жена хозяина.

— Иду! — направившись к отелю, гостинщик снова спросил: — Желаете комнаты?

— Да, пожалуй.

— Свободны только четыре. Решайте, кто будет жить вдвоем.

— А что тут решать, — заметила Нинель Николаевна. — Вместе поселится молодежь — Богдан и Ердын Экинджи.

Все четверо вернулись к отелю. Ердын Экинджи тяжело выбрался из машины и направился к ним. Возможно оттого, что устал с дороги, он не стал оспаривать решение Нинель Николаевны. У остальных тоже не было возражений, и только епископ оскорбленно приподнял брови, узнав, что в комнатах нет удобств.

Разобрав ключи, все разошлись по номерам.

Заселившись, Элина взяла полотенце и отправилась в ванную: удобства и в самом деле были в конце коридора. Вернувшись, она увидела у своей двери Ердына Экинджи.

— Кажется, вы перепутали комнату, — предположила Элина.

— Нам надо поговорить, — сказал Экинджи. — Дело не терпит.

Она отомкнула дверь и впустила Ердына в комнату. Бросила на кровать полотенце и, не присаживаясь, приготовилась слушать.

— Сядем, — он присел на стул возле окна.

— Начинайте, — любезно предложила Элина.

— Наверное, вы догадываетесь, что я увязался за Таскираном и приехал сюда из-за вас.

— Не улавливаю связи…

— Ни для кого не секрет, что я в вас влюблен! — выпалил турок.

— Чего вы хотите? — холодно осведомилась она.

— Взаимности.

Элина внимательно его оглядела:

— Серьезно? — и, чуть поразмыслив, заметила: — Многого предложить не могу.

— Что вы имеете в виду? — не понял Экинджи.

— Только сочувствие.

— Надеюсь, это жестокая шутка. Любовь, какой бы она ни была, требует ответного чувства, а не чего-то иного.

— Послушайте, — Элина взглянула на часы, — мне в девять утра вставать.

— Я требую ответа! Сейчас!

— Ну хорошо, — твердо сказала она. — Вы мне не нравитесь. Так понятно?

— Более чем… — зловеще прошипел Экинджи. — Извечная насмешка любви… Женщины никогда не любят тех, кто любит их.

— Не стоит вам обобщать. — Давая понять, что не планирует откладывать сон, Элина стащила с кровати покрывало.