Анна Князева, Галина Виноградова

Пылающий символ. Том 2

Детективный роман

Capitolo XII



Римская империя.





Декабрь 270 года — ноябрь 271 года



Рынок в Наиссе славился шерстью. На улице, ведущей к форуму, располагалось множество лавок, предлагавших жителям города шерсть в любом виде: мытую, чесаную, тонкорунную, грубую, белую и окрашенную.

Клавдия привела Елену в лавку Евтропия, торговавшую шерстяными нитями. Там в корзинах лежала пряжа блеклых цветов.

— А почему не торгуете яркой? — поинтересовалась Елена.

— Это баловство, — ответила Клавдия. — Красители нынче недешевы. Покрасить недолго, да вот только дорогие нитки покупатели брать не будут!

— Однажды постоялец нашего мансио приказал фуллонам выкрасить его полотно в красный цвет, — стала рассказывать Елена. — Я отыскала в библиотеке отца рецепт и купила красители. Конечно, в портовом городе выбор больше и цены ниже, но их можно поискать и в Наиссе.

В ответ Клавдия по-доброму улыбнулась:

— Ну, что же, попробуй, дочка.

В тот же день в сопровождении раба Оригена Елена отправилась в публичную библиотеку, здание которой возвышалось над форумом. Она бесшумно скользила в мягких кальцеях по мраморному полу вестибюля мимо бюстов великих авторов, но задержалась лишь у Эзопа, высеченного из лунского мрамора[1]. Глядя на него, с улыбкой припомнила, как отец читал его басни, голосом изображая животных.

Сердце сжалось от тоски. Здоровы ли отец и Иосиф? И что она делает в этом холодном краю, среди незнакомых людей? Где Констанций, какие тяготы он переносит?

Елена вытерла слезы и, отогнав печальные мысли, вступила в огромный зал. Ей тут же пришлось зажмуриться от яркого света, который лился откуда-то сверху. Когда она открыла глаза, то увидела многочисленные книжные шкафы, разделенные пилястрами[2]. Узкая галерея опоясывала помещение, давая доступ к свиткам на втором этаже.

Служитель проводил Елену к шкафам, где были размещены описания путешествий на греческом языке.

Преисполненная благодарности, она спросила библиотекаря:

— А на втором ярусе хранятся сочинения на латыни?

Пожилой служитель улыбнулся наивности юной читательницы:

— Наверху хранятся городские архивы.

Елена отыскала свиток Дионисия Фракийского и устроилась за столом в центре читального зала. Было холодно, однако теплая пенула ее согревала. Прокрутив свиток до нужного места, Елена переписала рецепты красителей на восковую дощечку.

Все необходимое для приготовления она отыскала в крошечной лавочке на форуме.

Скучающий торговец посетовал:

— Местные жители не оценили мой превосходный товар и предпочитают красить шерсть свеклой и сеном. Для такой благородной матроны, как вы, я сделаю скидку на корень марены[3] и белую землю[4]. Могу раскрыть секрет, который сделает красный цвет необыкновенно глубоким. — Он заговорщицки понизил голос: — Перед окраской пропитайте нити водой с добавлением оливкового масла. Вы вспомните обо мне и еще не раз придете в мою таберну![5]

Вернувшись в родительский дом Констанция, Елена с порога радостно сообщила:

— Я нашла старинные рецепты и купила двадцать мин[6] сушеной марены!

Свекровь поджала губы, не одобряя своеволие невестки.

Но Елена обняла ее, уговаривая:

— Ты столько всего знаешь, матушка. Научи меня красить нити!

Слово «матушка» само выскочило из уст Елены и растопило сердце Клавдии, она обняла невестку и пообещала:

— Завтра пойдем в красильню и опробуем твой рецепт.

Окрашивание нитей оказалось трудоемким и долгим делом. Только к Сатурналиям[7] корзина с клубками изумительного красного цвета оказалась в магазине Евтропия. Несмотря на высокую цену, пряжа была раскуплена в течение дня.

Сатурналии — праздник, который предписывал веселиться хозяевам и рабам всю неделю. Родители Констанция преподнесли Елене традиционные подарки — забавные восковые фигурки — и пригласили в храм Сатурна совершить совместное жертвоприношение. И тут ей пришлось признаться, что она христианка и чтит единого Бога.

Lawrence Alma-Tadema — Preparations for the festivities, 1866



Евтропий и Клавдия недовольно переглянулись и ушли без нее.



Когда в лабиринте рудничных туннелей во мраке и тишине Констанций осознал, что благородный легат Сервий Юлий провел его, как мальчишку, злость выбила из него остатки страха.

Но он был жив и хорошо помнил дорогу от грота до деревянного настила через провал. Если он туда доберется, то будет спасен. Констанций снял шарф, подарок отца, подрезал нить и, распустив вязание, смотал нить в клубок. Свободный конец зацепил за выступ и, разматывая клубок, осторожно двинулся вперед. Каждый тупиковый ход Констанций помечал кучкой камней, а нить возвращала его в исходную точку.

Духота вытягивала силы, лабиринт его вымотал, время исчезло. Констанций сел на землю и сделал несколько глотков из фляги. Воды осталось совсем немного.

Ощутив едва заметное движение воздуха, он встал и, нащупывая путь ногой, побрел навстречу потоку. В конце концов это спасло ему жизнь: при очередном шаге нога не нашла опоры. Констанций отшатнулся назад, присел на корточки и обследовал рукой край провала. Он бросил камень, звук падения раздался через семь ударов сердца. Внезапно его осенила мысль: помост через провал, по которому они прошли к семнадцатой штольне, убрали по приказу легата. Значит, он на правильном пути. Чтобы оказаться на свободе, надо преодолеть это препятствие.

Слева стена обрывалась в пустоту, а вот справа Констанций нащупал узкий карниз. Мысленно произнес короткую молитву: «Тебе, Иисус, вручаю свою судьбу» — и, прижавшись спиной к стене, ступил на карниз. Он сделал восемь маленьких шагов, на девятом карниз оборвался в бездну. Констанций набрал в легкие воздуха, оттолкнулся и полетел. Он жестко приземлился на другой стороне провала, ободрал колени и руки, но это уже не имело никакого значения.

Где-то впереди должны быть ступени.

Сотня осторожных шагов в темноте — и Констанций спустился на нижний уровень. Несколько минут он стоял и просто упивался сладостным воздухом, как вдруг услышал звук хлопнувшей двери и шаги. Из-за далекого поворота сочился слабый свет, который показался ему ярче солнца. Констанций дождался, пока затихнут шаги, и двинулся к боковому проходу, где слабый свет позволил увидеть нишу, в глубине которой пряталась грубо сколоченная дверь. Он толкнул ее и шагнул в темноту.

Констанций ощупью исследовал помещение, где вдоль стен тянулись полки со свитками и пачками прошитых документов. Эта находка навела его на мысль о настоящем учете, который велся в потаенной комнате в глубине рудника. Он взял наугад первый попавшийся свиток, сунул его за пазуху и вышел, прикрыв за собой дверь.

Через несколько минут, к немалому удивлению охранников, Констанций появился в гроте, сказал, что утром отстал от группы легата, показал свой мандат и потребовал коня. Было уже темно, и по всему выходило, что он блуждал в подземелье больше шести часов.

Когда Констанций достиг лагеря в Апулуме и вошел в жилище своих кавалеристов, они уставились на него, как на привидение.

— Ты жив, командир?! — декурион не скрывал своей радости. — Префект лагеря сообщил, что ты упал в пропасть, и приказал нам всем убираться.

— Еще повоюем! — пообещал Констанций.

В своей комнате он развернул похищенный свиток и понял, что это отчет о добытом золоте за весь предыдущий год. В нем были отметки об обозах, отправленных через Траянов мост, а также о перевозках через Данубий в Ратиарию, о которых государству не сообщалось. Таким образом, подозрения Констанция подтвердились. Тем же вечером он вместе с декурионом составил план дальнейших действий.

Ранним утром выздоровевший квестор выдал декуриону Констанция стопку тяжеленных липовых кодексов, и декурия[8], усиленная парой вьючных лошадок, покинула каструм Апулума. Однако направилась она не на юг, как было заявлено легату Сервию Юлию, а к золотому руднику.

У ворот форта Констанций разделил декурию на две группы: пятеро остались с лошадьми, получив наказ никого не выпускать, остальные последовали за своим командиром.



Carle Vernet (French, Bordeaux — The Triumph of Aemilius Paulus, 1789 (detail)



Констанций сунул в лицо префекту форта письмо императора, оттолкнул часового и, не обращая внимания на протесты, вошел со своими солдатами в рудничный туннель. Они добрались до тайной комнаты, где сидел пожилой квестор. При виде военных тот схватил масляную лампу и бросил ее на свитки. Констанций скинул лампу на землю, затоптал огонь и, оглушив квестора, оставил его лежать в стороне.

Люди Констанция сгребли в мешки все, что лежало на полках, и не мешкая двинулись к выходу.

У ворот Констанций рыкнул на префекта форта:

— До полудня никого не выпускать! — И скомандовал своим легионерам: — Декурия, рысью марш!

— Ты действительно думаешь, что они будут ждать до полудня? — спросил декурион, который скакал рядом.

— Конечно нет. Но немного времени мы выиграем. Доберемся до ближайшей станции в Бландиане, поменяем лошадей, и тогда догнать нас будет непросто.

Вскоре задул пронизывающий, холодный ветер, и серое небо стало ронять снежинки.

— Метель будет, — сказал декурион. — Точно знаю, я из этих мест.

Когда до ближайшего городка оставалось всего пять миль, замыкающий крикнул:

— Командир! За нами погоня!

Констанций оглянулся и увидел вдали, на изгибе дороги, цепочку всадников.

— Не меньше турмы, — оценил он и отдал команду: — В галоп!

Усталые кони прибавили скорости, и скоро промелькнул мильный столб. Осталось четыре мили, снег пошел гуще, и поднялась метель. За леденящими хлопьями казалось, что им удалось оторваться от преследователей, однако вскоре стало понятно: расстояние между ними неумолимо сокращается.

К дороге подступили холмы, поросшие лесом и, хотя деревья стояли голые, густой подлесок обещал укрытие.

— Мы сможем спрятаться в лесу, метель скроет следы! — прокричал декурион.

Констанций оценил обстановку. Силы не равны, чтобы принять бой, да и цена поражения была высока: документы не дойдут до императора, и воровство не будет наказано. Он приготовился отдать команду поворачивать в лес, как вдруг из снежной мути на них выскочила группа кавалеристов.

После секундного замешательства декурион заорал:

— Да это же наша турма! Ребята скакали в Апулум, чтобы объединиться с нами! Сальве, Бурджи и Тинко!

Обе турмы объединились и перестроились в боевой порядок, готовясь к столкновению. Констанций выехал вперед и остановился перед первой шеренгой.

Преследователи тоже остановились и выстроились в отдалении в таком же порядке.

Констанций крикнул:

— Кто старший?! Переговорим! — и медленно двинулся вперед.

От противоположной шеренги отделился всадник и шагом поехал навстречу. Сквозь снежные хлопья и надвинутый до бровей шлем трудно было различить черты лица легионера.

Всадники сблизились.

— Ты знаешь, кто я и чью волю исполняю? — не выпуская из рук мандат, Констанций дал прочесть его командиру легионеров. — А это письмо императора: с печатью и предписанием. Теперь, командир, выбирай, чей приказ тебе выполнять — легата или императора. Сам понимаешь, мы не сдадимся.

Легионер сжал губы, лицо его оставалось неподвижно, а взгляд устремился в бесконечность. Наконец он моргнул и сказал:

— Не должен я перечить воле императора. И своих людей за легата положить не хочу. Желаю тебе выполнить приказ, преторианец!

Они развернулись, и каждый поскакал к своей турме.



Хозяева и рабы отправились в храм Сатурна, и в доме не осталось людей; сделалось непривычно тихо. Елена была в своей спальне. Всего одну ночь провели они с мужем в этой комнате. Теперь ей было одиноко в незнакомом городе рядом с новыми родственниками. Душа обращалась к богу: «Иисус, дай силы моему мужу, сыну Божьему Констанцию, пройти воинские испытания с честью, сохрани ему здоровье, огради его от опасностей». Елена молилась о Констанции и, казалось, видела то, на что смотрели его глаза: занесенные снегом холмы, окованные железом ворота и суровых военных в тяжелых доспехах.

Она скучала по дому. Каждый день добавляла по строчке на узкую полоску льна — писала отцу про все интересное и новое. Когда полоска будет заполнена, Елена скатает ее в рулон и отправит военной почтой в Дрепан.

Неизвестно, как сложатся отношения с родителями Констанция после того, как они узнали, что она чтит Иисуса. Но грустить и бездельничать было не в характере Елены. Она пересмотрела все рецепты красителей и обнаружила верный способ удешевить окраску: если к корню марены добавить ржавчины, то его уйдет меньше, а цвет пряжи приобретет пурпурный оттенок.

Елена подсела к оконцу, достала абак и стала считать.

Когда родители возвратились из храма, они пригласили Елену за праздничный стол. В Сатурналии к столу садились вместе все домочадцы. Рабы с удивлением наблюдали за невесткой хозяев, которая не подняла чашу во славу Сатурна и не выплеснула вина в жертву богу. Однако после нескольких тостов на нее перестали обращать внимание, и она незаметно ускользнула в свою комнату. Ей не терпелось вернуться к расчетам, в голову пришла еще одна мысль, требовалось рассчитать затраты и прикинуть ожидаемую прибыль.

Праздничная неделя продолжалась, все отдыхали, ходили друг к другу в гости и навещали родственников. В харчевнях разрешались азартные игры, и оттуда доносились горестные вопли проигравшихся и хохот счастливчиков.

В один из вечеров Евтропий и Клавдия попросили Елену рассказать им о своей вере. Через окошки в комнату заглядывала зимняя синева, и потрескивал огонь в очаге, освещая оранжевым светом их лица. Елена рассказала об Иисусе, учившем любить ближнего и несправедливо казненном. О всемогущем Боге Отце, который простил людей, виновных в смерти сына, и воскресил Иисуса. Еще о том, что смерть тела освобождает душу для вечной жизни в царстве небесном.

С этого дня вечерние беседы стали доброй традицией. Елена открывала Септуагинту и Евангелия, сама переводила с греческого на латынь, отвечала на вопросы домашних. Конечно, ей не хватало мудрости Иосифа, но многие мысли стали понятнее для нее самой.

Неделя праздников завершилась, у очага снова уселись прядильщицы, а Елена получила право говорить о делах. Она показала свекрам свои расчеты, которые подтвердили, что покраска в красный цвет может быть выгодной.

— Мы значительно уменьшим расходы, если купим краситель оптом в Наиссе, а потом отправим Оригена в ближайший порт и закупим краситель там.

— Уж больно ты бойкая… — покачал головой Евтропий.

— Конечно, самим выращивать марену намного выгоднее, но тогда нужно сходить в библиотеку и поискать в книгах, как это делается. Давайте установим в красильне еще один котел и пробуем выкрасить шерсть в розовый и в пурпурный цвет.

— Да где же взять на все это средства?

— Я дам эти деньги из своего приданого.

Евтропий продолжал качать головой, но Клавдия быстро почуяла выгоду, и они втроем увлеченно обсудили детали. Прикинули, что запасы шерсти на исходе, но скоро весенняя стрижка, и появится возможность развернуться.

Клавдия завороженно смотрела, как пальцы Елены порхают над абаком, и это было похоже на волшебство — она вычислила будущую прибыль и назвала число.

— Даже если прибыль будет в два раза меньше, этого хватит! — воскликнул Евтропий.

А потом они закупили оптом всю марену в лавчонке на форуме.

Пересчитывая монеты, продавец радостно приговаривал:

— Я знал, почтенная матрона, что вы еще придете в мою таберну!

Вторую партию окрашенных нитей в лавке Евтропия продали быстрее, чем первую. Вскоре раб Ориген отправился в Дирахиум, крупный порт в четырехстах милях от Наисса, с приказом закупить большую партию марены и белой земли.

Клавдия и Елена подолгу колдовали в красильне, добавили в разных пропорциях ржавчину и наконец получили пурпурный цвет. Образцы, протравленные каплями оливкового масла, переливались на солнечном свете всеми оттенками фиолетового и привлекали самых придирчивых покупателей.



Joseph Coomans — Roman women, 1840-1889



К концу января запасы марены закончились, и Ориген с возом, груженным красителем, прибыл весьма вовремя. Его сопровождал купец, желавший закупить большой объем красной пряжи. У него был огромный заказ для императорской армии, и он был готов ждать, пока пряжу выкрасят.

Работы прибавилось всем, каждый человек в хозяйстве Евтропия и Клавдии был на счету. В один из таких дней, полных хлопот, к дому прискакали два кавалериста с долгожданным письмом от Констанция.

Не сдержав счастливой улыбки, Елена сломала печать и быстро пробежала глазами по строкам. Потом прочитала письмо родителям. В письме Констанций сообщал, что здоров, очень занят и ждет приезда Елены в Дробету. Он просил жену поторопиться и в скорейшем времени выехать к нему вместе с сопровождающими, которые доставили ей письмо.

Ориген спешно приготовил карруку. Елена уложила сундуки. Клавдия собрала посылку для сына (она хорошо знала, что нужно солдату — носки, шарф и туника), а также приготовила для невестки теплую одежду. Евтропий снабдил Елену провизией, которой хватило бы и для путешествия в Рим. До Дробеты было всего каких-то сто тридцать миль.

Тепло простившись со свекрами, Елена тронулась в путь. В дороге у нее было время подумать. Помимо радости от предстоящей встречи с мужем было какое-то предчувствие: неспроста он вызвал ее, да еще и выделил свиту.

На Траянов мост каррука и конники въехали ясным морозным днем. Как и Констанций, Елена пошла пешком. До этих пор она не предполагала, что река может быть настолько широкой, а мост — длиннее, чем городская улица. У берегов Данубия намерз мощный лед, но там, где течение было сильным, темная вода пробила себе дорогу. Мост был так высок, что, если идти рядом с перилами и смотреть вдоль реки, казалось, будто плывешь по воздуху.

На другом конце моста Елена неожиданно для себя попала в объятия Констанция. Он разговаривал с часовым и, когда увидел Елену, быстрым шагом направился к ней. Они обнялись, Елена прижалась лбом к его колючему подбородку, вдохнула родной запах, заглянула в любимые глаза и в который раз удивилась: за что ей такое счастье?

Констанций и Елена приняли приглашение центуриона остановиться в его доме. Остаток дня они устраивались в маленькой комнате над гостиной, в которой пылал очаг. После того как она перецеловала все его шрамы и не обнаружила новых, после ласк, рассказов и снова ласк Елена спросила:

— Почему ты послал за мной?

— Потому что люблю тебя, — Констанций смотрел на нее глазами, в которых читались восхищение, благодарность, нежность и другие прекрасные чувства, из которых слагается любовь. — А еще потому, что в твоей помощи нуждается государство.

— Не верю!

— Завтра ты все узнаешь.

Они еще немного пошептались, и Констанций уснул. Елену переполняло и не давало уснуть счастье, но в то же время в глубине души поселилась горькая мысль: если бы не государственное дело, послал бы за ней Констанций?



Утро было чудесным: ярко светило солнце и местами подтаивал снег. Каструм Дробеты был рядом с домом центуриона. Когда Констанций привел Елену в квесториум[9], квесторы с удивлением уставились на нее, подняв головы от абаков.

— Дело у нас движется медленно. Моя жена Елена призвана служить в нашей вексилляции, она хорошо умеет вести дела и расчеты. С этого дня вы все будете выполнять ее указания.

Елене выделили комнату, стол и абак. Она изучила задание императора, и Констанций показал ей хранилище, заполненное кожаными мешками со свитками, собранными со всей Дакии.

Елена потребовала списки крепостей и рудников. Для примера сама рассортировала один мешок и разложила документы по пачкам. Просуммировала, сделала предварительные записи на восковых дощечках, а итог записала в главный кодекс, предназначенный для представления императору.

После этого она выучила квесторов сортировать документы, производить расчеты и предоставлять данные для записи в кодекс. Дело пошло быстрее, уже через три дня квесторы работали самостоятельно, а Елена занялась документами золотых и серебряных рудников.



Lawrence Alma-Tadema A Roman Scribe Writing Dispatches, 1865



Разобравшись с записями, она постигла суть двойного учета. Половина добытого золота и серебра уходила из-под контроля государства.

В одну из ночей Елена сказала Констанцию:

— Эти документы стоят больше, чем золото! Наверное, трудно было их раздобыть?

— Трудно быть мужем такой проницательной жены, — ответил Констанций.

Он коротко рассказал ей о своих приключениях, опуская самые неприятные эпизоды. Но подробности Елена выведала в течение последующих ночей, приходя в ужас, обнимая и ища у него утешения.

По окончании работы Елена перелистала страницы кодекса и задумчиво призналась Констанцию:

— Я знаю, для чего императору этот кодекс. Из него Аврелиан узнает истинную стоимость добытого в Дакии золота и серебра. Я знаю ее и делаю вывод: провинция Дакия — тяжкое бремя для государства.

— Но ведь количество золота увеличивается! — возразил Констанций.

— На содержание военных частей, рудничных рабов и общественных зданий тратится в десять раз больше, чем добывается.

— А как же войны императора Траяна?! — с жаром воскликнул Констанций. — После них империя процветала!

— Траян захватил золото даков, которое копилось столетиями. В те времена рудники приносили огромную прибыль, но позднее копи истощились.

— И как, по-твоему, следует поступить Аврелиану?

— Вывести из Дакии войска, переселить жителей и укрепить границу вдоль Данубия.

Констанций усмехнулся:

— Да это все равно что руку отрубить!

— Чтобы спасти все тело, придется пойти на ампутацию.

К концу короткого месяца февраля был сформирован итоговый кодекс, и почтовый голубь вылетел в Рим с донесением. Ровно через двадцать дней император со свитой прибыл в Дробету.

Аврелиан расположился по-солдатски, в каструме, и в первый же день вызвал к себе Констанция. Прочитав отчет о хищениях, император пролистал кодекс и, задержавшись на страницах о золоте и серебре, сделал закладку.

— Квестор, который трудился над отчетом, ясно мыслит. Я бы забрал его в свою квесторию.

— Это невозможно, верховный командующий. Кодекс составляла моя жена.

Брови императора удивленно поползли вверх, а губы растянулись в усмешке:

— Хочешь сказать, что твоя жена делала выводы о состоянии Дакии?

— Да, верховный командующий. Дакия — тяжкое бремя для государства.

Услышав эти слова, Аврелиан громко расхохотался:

— Даже я не смог бы выразить мысль яснее. Где же ты нашел это сокровище?

— Отец Елены владеет постоялым двором в Дрепане, она с детства помогала ему с расчетами.

Задумавшись, император поинтересовался:

— Может быть, она и совет полезный дала?

— Так и есть, верховный командующий. Елена сказала, что из Дакии необходимо вывести войска, переселить жителей и укрепить границу вдоль Данубия.

— Ну, это уже слишком! Завтра в полдень я собираю большой совет!

Каково же было удивление Констанция, когда на совете император Аврелиан объявил, что Рим уходит из Дакии. Переселение мирных жителей на пустующие земли Мезии и Фракии он поручил Констанцию. Далее император приказал завершить укрепление границы вдоль Данубия и до конца ноября вывести из Дакии все войска.

После совета Аврелиан жестом подозвал Констанция.

— Рад назначению?

— Я бы предпочел воевать в действующей армии, — смиренно ответил тот.

— Вояк хватает. Толковых правителей мало. С таким советником, как у тебя, можно управлять империей! — Аврелиан расхохотался и хлопнул Констанция по плечу.

Кто действительно был рад назначению Констанция, так это Елена. Она кружилась вокруг него, хлопала в ладоши и пела о том, что весну, лето и осень они будут вместе, и Бог услышал ее молитвы.

Но как же быстро летело время! Уже в середине июля Констанций стоял на Траяновом мосту под палящим солнцем и наблюдал за нескончаемым потоком переселенцев, покидающих Дакию.

Теперь он командовал алой[10]. Его кавалеристы руководили движением четко и слаженно, разделив мост на четыре полосы. По трем движение шло на правый берег, а по одной — на левый. На правом берегу переселенцам указывали путь к их новым участкам земли.

По ближней полосе медленно тащилась повозка с клеткой, окруженная стражниками. Как только она приблизилась, Констанций разглядел внутри нее человека, в котором узнал Сервия Юлия, благородного легата и казнокрада. Его лицо заросло щетиной, волосы спутались, а туника стала такой грязной, что пурпурные полосы были едва различимы.

— Воды… — прохрипел заключенный.

Констанций протянул ему флягу. Сопровождавший военный покосился на знаки различия и недовольно буркнул:

— Это государственный преступник, не велено баловать.

— Куда везете? — спросил Констанций.

— В Рим, на казнь!

Сервий Юлий напился, и взгляд его прояснился.

— Это ты, проклятый провинциал! — воскликнул он. — Будь ты проклят!

Повозка-клетка поехала дальше, из нее долго еще доносились ругательства благородного патриция.

Многих усилий стоило Констанцию подобрать подходящие земли для переселенцев из Дакии. Они должны были располагаться вдоль Данубия, вблизи от общественных дорог. Армия выделила землемеров, но его кавалеристам пришлось заниматься несвойственной им работой — оформлением документов на участки. Половина подготовленных владений уже обрели хозяев, и на них зрел урожай. Констанций планировал, что все участки будут востребованы до конца ноября, ибо императорский указ гласил: первого декабря легендарный Траянов мост, простоявший сто шестьдесят пять лет, будет разрушен.

Вечерами Констанций не отказывал себе в удовольствии искупаться в Данубии — возле каструма была удобная заводь, где учили плавать новобранцев. По возвращении домой он всегда находил жену в перистиле, куда выходили двери их летней спальни. В последнее время Елена хранила загадочный вид, и Констанций пытался выяснить причину. Она же всячески уходила от ответа, расспрашивала, как прошел день, показывала прочитанные свитки.

Но однажды Елена торжественно заявила:

— Мой дорогой муж, у нас будет ребенок!

Констанцию потребовалось несколько секунд, чтобы осознать эту новость.

— Когда он родится?

— В конце февраля или в начале марта.

— Какой подарок ты преподнесла мне, любимая! — он обнял жену.

Весь вечер они строили планы и вспоминали тот благословенный день, когда повстречали друг друга.

Император Аврелиан в это время во главе своих легионов очищал территорию от воинственных племен остготов на левом берегу Данубия. Осенью римляне окружили и уничтожили их армию во главе с вождем Каннибадом. После этого войска оставили Дакию. Каструмы и форты опустели.

Ноябрь заставил деревья потерять последние листья, низкие тучи роняли капли дождя. Констанций и Елена покинули Дробету вместе с последней турмой. Движение на обреченном мосту было прекращено, доски настила сдирали и грузили на повозки, запряженные терпеливыми волами. Спустя несколько дней от моста остался лишь остов — дубовые балки в сложном переплетении арок. Разобрать прочную конструкцию не смогли, и было решено предать мост огню. Балки обильно пролили каменным маслом[11] и подожгли. Много часов пылал легендарный Траянов мост, роняя в темную воду горящие обломки конструкций.

В тот день история римской Дакии подошла к концу.


Capitolo XIII




Остров Родос, Эгейское море.





Лайнер «Олимпик».





Наше время



Когда Элина, Нинель Николаевна и Лидия сошли на причал, к ним сразу подъехал полицейский фургон. Последним по трапу яхты спустился Богдан. Болгарин сообщил офицеру, что это он позвонил в полицию, и пообещал рассказать все подробности в участке.

Четверо экскурсантов вконец измотались плаваньем, которое больше походило на рысканье по волнам. Навигационное оборудование судна было устаревшим, и Богдан не смог его подключить. Путь к Родосу пролагали по солнцу и по наитию, тем не менее все закончилось благополучно. По прошествии нескольких минут после прибытия фургон повез их в полицейский участок. Проезжая по территории порта, они увидели, что «Олимпик» стоит на своем месте, и это всех успокоило.

В участке им сообщили, что капитан экскурсионного катера заявил в полицию о происшествии на острове Эзр, но сделал это лишь утром. Свое поспешное бегство из лагуны он объяснил тем, что бандиты приказали ему убираться. У них было оружие, и он не стал с ними спорить.

— Что же капитан не позвонил в полицию вчера? — с усмешкой спросил Богдан.

Греческий полицейский невозмутимо ответил:

— От пережитого страха у старика прихватило сердце. Не будем тратить время, — открыв дверь допросной, он указал рукой: — Вам сюда.

— Только мне? — уточнил Богдан.

— Женщин будут допрашивать в других помещениях.

— Нас в чем-то обвиняют? — Нинель Николаевна возмущенно смерила взглядом полицейского. — Не верю своим ушам! Вам следует навести порядок на своих территориях! Вчера во время экскурсии нас едва не убили!

— Прошу пройти в соседнюю комнату, мэм, — сказал полицейский, после чего осведомился: — Девочка ваша?

— Она моя внучка!

— Возьмите ее с собой.

Элину завели в третью комнату и оставили там ждать. Она хорошо понимала, что происходит: сначала с них снимут показания, потом их сравнят и, если факты совпадут, скорее всего, отпустят. Затем по факту убийств и нападения возбудят уголовное дело, но чем все закончится, они узнают не скоро.

— А может, и вообще не узнаем… — проговорила Элина и обернулась на звук открывшейся двери.

В допросную вошел долговязый человек в форме.

— Здравствуйте, — он заговорил на английском. — Я — следователь Гераклидис. Давайте поговорим.

Для начала офицер выспросил у Элины личные данные и, заполнив обязательные графы протокола, задал вопрос по существу:

— Расскажите, что случилось после того, как вы прибыли на остров Эзр и поднялись на скалу.

— Если в общих словах — на нас напали бандиты.

— А если не в общих? — уточнил полицейский.

— Сначала мы увидели вертолет. Он приземлился у крепостной стены, оттуда выскочил человек и напал на Богдана Апостолова.

— Вам знаком этот человек?

Чуть помедлив, Элина проронила:

— Пожалуй…

— Назовите его имя.

— Серхат. Он был нашим экскурсоводом в Херсеке.

— Вот как? — офицер удивленно хмыкнул. — Выходит, теперь он сменил профессию?

— Мы этому тоже удивились.

— Как дальше развивались события?

— Со стороны лестницы появились еще двое…

— Сообщники Серхата? — спросил офицер.

— Скорее наоборот… — невесело усмехнулась Элина.

— Пожалуйста, поясните.

— Они расстреляли Серхата из автомата.

— Та-а-ак… — полицейский записал в протокол несколько фраз. — Что было дальше?

— Эти же двое расстреляли вертолет, и он вместе с пилотом рухнул с обрыва. После этого Серхат перестрелял их из пистолета.

— Его разве не убили?

— Ранили. Но он тоже умер.

— Четыре трупа… Серьезное дело.

— Еще один раненый.

— Кто? — не сообразил полицейский.

— Богдан Стоянов. Его ударили пистолетом по голове. Он потерял много крови и какое-то время был без сознания. Так что не слишком рассчитывайте на его показания.

— Приму к сведению. Надеюсь, пожилая дама сознания не теряла?

— Нет, но они с внучкой прятались за крепостной стеной.

— Было бы хорошо, если бы она подтвердила ваши показания, — сказал офицер.

— Подтвердит. Я в этом уверена, — проговорила Элина. — Вам необходимо направить на Эзр оперативную группу.

— Она уже там. Мы направили туда полицейский катер. — Он развернул протокол и протянул ручку: — Прочтите и распишитесь.

— Да, конечно. — Элина пробежала глазами текст и расписалась. — Теперь я могу идти?

— Пока оставайтесь здесь. Должен предупредить: вам придется дать показания в процессе расследования, а потом в суде.

— Я это знаю.

Попрощавшись, офицер скрылся за дверью. Примерно через час Элину вывели из допросной и усадили в тот же фургон, где уже сидели Богдан, Нинель Николаевна и Лидия.

Профессорша прижимала к себе внучку и обеспокоенно восклицала:

— Лидочке нужно к врачу! Везите нас на «Олимпик»!

После того как четверо путешественников ступили на палубу лайнера, «Олимпик» отдал швартовы и лег на курс. Следующим пунктом прибытия значился Тель-Авив.

Нинель Николаевна с Лидией сразу направились в лазарет. Элину и Богдана еще на трапе перехватил следователь Айзак Таскиран.

Оказавшись в комнате для совещаний оперативной группы, Элина выплеснула на него свое возмущение:

— Мы оба вторые сутки на ногах! Нам нужен отдых! Богдану требуется перевязка! — Она переводила взгляд с Таскирана на его помощника Ядигара и обратно. — Вы не смеете нас задерживать!

— Успокойтесь, Элина Коган! Вы закаленный человек, вам хватит выдержки. Всего полчаса, не больше.

— С какой целью нас задержали? — спросил Богдан. Он был измучен и бледен, повязка его голове пропиталась кровью, на лице появился багровый кровоподтек.

— Вам придется рассказать, что случилось на острове, — произнеся эти слова, Таскиран перевел взгляд и в упор посмотрел на Богдана: — А вам — объяснить, почему сошли на берег без сопровождающего.

— Я лично вам ничего не должен, — вспыхнул болгарин. — Сами прозевали, сами и объясняйте. И вот что я вам скажу: хватит меня сопровождать. Если бы я захотел сбежать, я бы на корабль не вернулся.

— Предположим, что это так, — Таскиран неожиданно улыбнулся. — Неплохо вас разукрасили!

— Небось, жалеете, что не вы?

— Не говорите банальностей, — нахмурился следователь. — Невелико удовольствие.