– Когда назначите дату вашей свадьбы, я вернусь. – Ее улыбка ослепила, эхо выражения Ливея вспыхнуло в ее черных глазах. – Мы станем сестрами.

Свадьба? Я пошатнулась от ее слов, они прозвучали так уверенно, в отличие от шепотков придворных.

– Мы не обручены.

Ее улыбка исчезла.

– Что тебя так испугало? Я думала, ты хотела пойти за него, что ты любишь моего брата. Все остальные тоже в это верят.

Я встретила ее взгляд не дрогнув, устав от чужаков, сующих нос в мои дела.

– Это касается только Ливея и меня.

Ее лицо застыло, она встала.

– Тогда предупреждаю: не играй с сердцем моего брата. Я не прощу тебя, если это сделаешь. – Не говоря ни слова, Чжии направилась к двери.

– Постой! – У меня на языке вертелся вопрос, о котором я и сама не подозревала. – Ты не жалеешь? Обо всем, от чего отказалась, чтобы жить в Царстве смертных? – Корона была ее наследием, но для меня станет кандалами.

Сначала Чжии молчала, играя с нефритовыми браслетами на запястье.

– Нет, потому что я получила гораздо больше. Это не жертва, когда любви достаточно. – Ее глаза остановились на мне. – Вопрос за вопрос: ты любишь Ливея?

– Да. – Голос дрогнул, но это была правда. Я всегда буду любить его, но меня по-прежнему одолевали сомнения.

Пусть сначала я отдала сердце Ливею, но затем полюбила другого. Того, кто отдал свою жизнь за мою, кого я не могла забыть. Я узнала, что смерть имеет свойство уменьшать грехи, позволяя помнить только о хорошем. Когда Вэньчжи был жив, я цеплялась только за его предательство и обиды. Но теперь наконец могла думать о нем без примеси горечи, и это придало новую ясность всему, что он сказал и сделал, с тех пор как я снова впустила его в свою жизнь.

– Я рада, – она помедлила, прежде чем добавить: – Если нет, то было бы очень недурно покончить с этим сейчас.

Я не ответила, задетая ее самонадеянностью: в последнее время я стала раздражительнее. И все же ощутила облегчение, что есть другой путь. У меня был выбор, хоть и трудный.



Утро выдалось безоблачным, небо было ярко-лазурным. Мы с Ливеем сидели в павильоне во дворе Вечного спокойствия. Водопад грохотал в пруду, лепестки персиковых цветов слетали с деревьев. Ливей отмахнулся от служанки и взял чайник, чтобы наполнить мою чашку – так же, как делал это, когда мы вместе учились, когда нас было только двое. Служанка воззрилась на него с благоговейным восхищением, поклонилась и оставила нас наедине.

– В Царстве смертных сейчас осень, – заметил Ливей.

Я кивнула, отвечая на его улыбку. Когда он поставил чашку передо мной, его рукав коснулся моей руки; вышитые серебряные цапли парили на синей парче. Волосы принца были собраны в сапфирово-золотой головной убор, такой же, как тот, что он носил прежде. Я почти могла представить, что после этого мы направляемся в зал Отражений, а не в зал Восточного света, где Ливей правил царством. Император во всем, кроме титула.

Он вручил мне деревянную шкатулку с изображением женщины в зеленом одеянии, с малиновым поясом на талии и золотыми украшениями в волосах. Облака клубились у ее ног, а над головой мерцал серебряный шар.

Я провела по ней пальцами. Моя мать, богиня Луны, как ее изображают смертные. Когда я открыла крышку, из-под нее потянулся насыщенный медовый аромат. Внутри лежали четыре золотисто-коричневые лунные лепешки, на вершинах которых были изображены драконы и фениксы. Ливей вынул одну и маленьким ножом разрезал ее на восемь пухлых ломтиков. Он предложил кусочек мне, ярко-оранжевый полумесяц яичного желтка блестел на темно-коричневой начинке. Паста из семян лотоса была густой и сладкой, корочка крошилась у меня на языке. Желток добавил солоноватой зернистости, которая идеально уравновешивала вкусы. Я закрыла глаза, пока жевала, представляя, как смертные едят эти лепешки, слушая рассказ о Хоу И и десяти солнцах, о Чанъэ, летящей на Луну. Меня объяли тоска и желание увидеть родителей.

– Ливей, я хочу домой. Не могу оставаться здесь.

Это был выход из преследовавших меня кошмаров – уйти из Нефритового дворца с его бесконечными церемониями и правилами, придворными и служителями, тяготами империи.

Его лицо побледнело, пальцы сжались на столе.

– Синъинь, я собирался предложить тебе выйти за меня замуж. Мой отец уходит в отставку, чтобы жить вдали от всех. Он попросил меня взойти на трон, стать императором.

Я безучастно смотрела на него, что-то сжимало мою грудь, как будто меня душили. Трон всегда был его наследием, но даже когда я мечтала о будущем с Ливеем, я думала, что у нас в запасе есть еще столетия, пока его отец не откажется от престола. Это служило мне единственной надеждой и утешением.

– Знаю: все происходит намного раньше, чем мы себе представляли, и ты хочешь не этого.

– Я должна уйти. – Решение обретало очертания, и я знала, что оно было правильным, пусть даже боль в моем сердце обострилась.

Глаза Ливея сверкнули, когда он схватил меня за руку.

– Почему должна?

– Я хочу домой, – повторила я, высвобождаясь, не из обиды, а потому что не могла позволить ничему поколебать мою решимость.

Тяжелая тишина повисла между нами, пока мы смотрели друг на друга.

– Знаю, что ты несчастна здесь. Хотел бы я пойти с тобой, – сказал он наконец, – но не могу бросить своего отца и империю. Никто не может править вместо меня.

– Понимаю.

Я и правда понимала. Ливей делал выбор в той же мере, что и я. Нам следовало делать то, что правильно для нас самих, но как же было больно, что наши пути расходились.

– Твое место здесь. Лучшего императора невозможно и представить. Я не стала бы просить тебя об этом.

– Имеешь полное право просить меня о чем угодно, – упрямо сказал он.

– Не хочу добавлять тебе забот. – Только теперь я поняла, чего на самом деле хочу, что мне нужно и чего он дать уже не может.

Я тяжело сглотнула, поднимаясь на ноги.

– Пожалуй, нам уже поздно сходиться, Ливей; мы никогда не сможем вернуться к тому, что имели. – В этих словах не было обиды, только скорбь, ведь они ранили и меня.

Ливей встал, сжимая меня в объятиях. Я позволила себе прислониться к нему в последний раз, оттягивая неизбежный момент боли. И хотя его тепло просачивалось сквозь мою одежду и кожу, оно больше не достигало сердца.

– Прости, если подвел тебя, – прошептал принц мне в волосы. – Тебе не нужно решать все сейчас. Ступай домой и возвращайся, когда будешь готова. Я дождусь тебя.

– Ты не подвел меня, это я подвела нас. – Мой голос надломился. – Когда-то я приняла такую жизнь, а теперь не могу ее выносить. Я слабее, чем думала, устала стараться быть сильной. И… не могу забыть его, не хочу.

– Ты не обязана выносить все в одиночку. – Он говорил с таким пылом, что лед внутри меня немного оттаял. – Я помогу тебе забыть его. Мы будем счастливы, как прежде. Ты стала бы прекрасной императрицей.

Нет.

Жизнь, которую он предложил, многим показалась бы сказкой, но для меня стала бы кошмаром. Дрожь пробежала по моему позвоночнику, когда я представила себе, как вечно разбираю заботы Небесной империи, а тяжесть короны с каждым годом становится все больше. Бесконечная борьба за благосклонность и власть, беспокойные и осуждающие взгляды – ожидание своевременного появления наследника. Превращусь ли в сварливую императрицу, угодив в ловушку такой жизни? Сколько времени потребуется, чтобы наша любовь омрачилась? Сколько – до того как она превратится в обиду, а затем… в ненависть?

Я отстранилась, чтобы посмотреть в его красивое лицо, в эти темные глаза, настолько дорогие мне. Выдержит ли мое сердце еще один удар? Каким-то образом мне удалось заговорить сквозь смятение, которое разрывало меня на части.

– Я не могу выйти за тебя. Не могу здесь жить. Я не была бы счастлива и сделала бы несчастным тебя.

Он некоторое время молчал.

– Я твержу себе, что прошлое не имеет значения, что не стоит завидовать мертвым. Однако, видя вас в роще госпожи Сихэ и то, как ты скорбишь о нем, невольно задаюсь вопросом: выбрала бы ты его, останься он жив?

Раньше я думала, что это невозможно, но отчаяние выдернуло меня из печали. Я не могла отрицать, что мои чувства к Вэньчжи стали гораздо глубже. Не могла унять эту боль в груди, когда думала о нем, острую боль утраты.

– Он не должен был умирать, тем более – за меня, – глухо сказала я.

– Вряд ли он пошел бы на это ради кого-то другого. – Ливей изучал мое лицо. – Не вини себя в его смерти. Не цепляйся за страдание, отбрасывая все прочее в сторону, думая, что не заслуживаешь счастья. Он хотел, чтобы ты была счастлива.

Тогда он должен был выжить.

Я заставила замолчать невозможную, неблагодарную мысль. Когда же посмотрела в лицо Ливею, боль в моей груди усилилась. Было бы так легко унять наши страдания одним словом, прикосновением, обещанием. Но это было бы неправильно; ложь не исцелила бы то, что во мне сломано, – если вообще хоть что-то могло. В моем сердце нет места для любви, пока оно переполнено горем. Слезы застряли у меня в горле. Развернувшись, я зашагала со двора, не смея обернуться. Конечности дрожали, а по коже бежал холодок.

Страшно отказаться от будущего, погрузиться в одиночество, в неизвестность. Но такова была моя жизнь, и я принимала ее… тьму, боль и все прочее. Если однажды заглянул смерти в лицо, каждое последующее мгновение – уже победа: новая надежда, новое начало. И я больше не боялась.

Глава 37

У моих ног прыгала маленькая крольчиха, ее мех блестел, как чистейший белый нефрит. Согнувшись, я взяла зверька на руки. Когда же нежно погладила по голове, крольчиха прильнула ближе, ее длинные уши прижались к телу.

Я несла ее, пока шла к своему дому, что уже оправился после разрушения. Крыша ярко сияла серебром, треснувшую черепицу заменили. Исчезли следы ожогов на каменных стенах, а сломанные перламутровые колонны снова стали целыми и теперь гордо высились над землей. Если бы только другие раны, нанесенные тогда, так же легко исцелялись.

Двери распахнулись, появились мои родители. Мама сменила привычный белый халат на ярко-розовый, перевязав его на талии сиреневым поясом. В волосах, как обычно, красовался алый пион. Они подошли ко мне, и их теплые улыбки раздавили комок в моей груди.

Отец кивнул на крольчиху, уткнувшуюся носом мне в сгиб локтя.

– Я решил, что на время твоего отъезда маме потребуется компания.

– Меня заменил кролик? – оскорбилась я и все же засмеялась.

Прилипший ко мне холод понемногу оттаивал.

– Кролик поспокойнее, – улыбнулась мама.

Я не могла не согласиться.

– Как ее зовут?

– Юту. – Мама начертила в воздухе иероглифы.

– Нефритовый кролик. Ей очень идет. – Рубиново-красные глаза зверька остановились на мне, когда я снова погладила его по голове. Когда же поставила на землю, крольчиха немного поскакала вокруг матери, прежде чем упрыгать в лес.

Войдя во дворец Чистого света, я обнаружила перемены: деревянный столик в коридоре, шелковые ковры ярких оттенков вместо тех, что обгорели при пожаре. На стенах висели свитки с изображениями лошадей и солдат, рядом стояли фарфоровые вазы со свежими цветами османтуса. Это папа собрал их для матери?

Отец шел рядом со мной, неся лук Нефритового дракона за спиной с ловкостью истинного солдата. Сила оружия коснулась моего сознания: скорее мягкое приветствие, чем нетерпеливый рывок, как в прошлом. Он не шел ко мне в руки, радуясь своей участи. И, несмотря на боль в груди, я ни о чем не жалела.

– Отец, к тебе вернулись силы?

Он развел, а затем снова согнул пальцы.

– Немного. Мне стало проще натягивать лук, хотя это все равно что взбираться на крутой холм. – Кривая улыбка расползлась по губам. – Пусть здесь в нем и нет особой необходимости, приятно снова его обрести.

Если бы лавр уцелел, то мог бы ускорить выздоровление папы, как и мое. Но дерево исчезло, превратившись в ничто, после того как потратило последние силы на мое возвращение. Я взглянула в окно, выходившее на османтусовый лес, пустое место, где когда-то возвышался лавр.

– Где Ливей? – наконец не утерпела и спросила мама.

– У себя дома, как и я у себя. – Я больше ничего не добавила.

– Это было твое решение? – В голосе отца проскользнула опасная нотка.

– Да, – поспешно заверила я. – Хотела вернуться домой. Он не виноват.

– Тебе всегда здесь рады. – Мама помедлила, прежде чем добавить: – Ты же снова к нему пойдешь? Я думала, ты и Ливей… – Она осеклась и обменялась с отцом тревожным взглядом.

– Нет, Ливей взойдет на трон. А я… нет.

Мать больше ничего не сказала, просто обняла. Я закрыла глаза, чувствуя, как тяжесть внутри меня уменьшилась. О, я радовалась, что стою здесь, что мои родители и наш дом снова невредимы. Но внутри поселилась боль; мне нужно было исцелиться. Я понятия не имела, как это сделать, но явно не став Небесной императрицей и живя чуждой мне жизнью.

Возвращение домой далось мне так же легко, как рыбе, нырнувшей в воду. Все было так, как я помнила… и в то же время нет. Иногда я вскакивала в постели, сонная, в холодном поту и с застрявшим в горле криком. Почти ожидала услышать твердые шаги Пин’эр по коридору. Когда скрипела дверь, я оборачивалась, сердце билось от несбыточной надежды, что это она, а потом я вспоминала, что ее больше нет. И все же было утешением знать, что часть Пин’эр навсегда останется здесь, переплетенная с нашими воспоминаниями.

Были и хорошие перемены. Наконец-то я осуществила свою заветную мечту – прогулялась с отцом по османтусовому лесу, и мы втроем вместе поели. Говорили о совершенно обыденных вещах: что готовить дальше, чем еще украсить дом, какие цветы посадить, – и это было музыкой для моих ушей. Я начала заниматься стрельбой из лука. Мы ставили мишени в лесу, и отец поправлял мне позу, то, как я держала оружие, выпуская стрелы. И если он где-то, по моему мнению, ошибался, я молчала, как любая послушная дочь, по крайней мере пока. Такие мгновения были действительно драгоценны, и хотя они не до конца заполняли дыру в моем сердце, но закрывали ее другими способами, даря иное счастье, чем то, что было утрачено.

Иногда по вечерам я выполняла обязанности матери, зажигая каждый фонарь вручную, радуясь тому, что работа отвлекла меня и можно предаться своим мыслям. Когда каждый фонарь вспыхивал, я представляла себе, как свет Луны озаряет мир внизу, а смертные поднимают головы к небу.

В те ночи я не боялась остаться наедине со своими воспоминаниями – они засыпали. Ибо свет в глазах моего отца, когда он смотрел на мать, ее ответная улыбка – все это наполняло меня радостью и невыразимой болью. Что бы я себе ни твердила, я не могла не тосковать по такой же любви. Любви, которую я презирала, отвергла и уничтожила.



Пролетел год, затем – еще один, пока я совсем не потеряла им счет. Это было хорошее время, мы жили одной семьей, так, как не могли раньше. Ум исцелялся медленнее, чем тело, потому что душевные раны всегда глубже и труднее залечить невидимое. Я не знала, когда это началось: в какой момент раздробленные кусочки сердца начали снова понемногу собираться воедино, срастаясь если не полностью, то, по крайней мере, настолько, что я чувствовала себя почти прежней. Я больше не просыпалась, шепча имена погибших, вновь переживая обжигающий вены огонь или леденящий плоть ужас, когда на меня обрушился топор Уганга.

Мои воспоминания стали добрее, боль притупилась, переплетясь с осколками радости: как Пин’эр рассказывала мне истории Царства бессмертных, а я слушала ее открыв рот; как принц Яньмин радостно размахивал своим деревянным мечом.

И Вэньчжи…

Как он упорно пробивался через барьеры, которые я перед ним воздвигла. Его ум и неукротимая воля, безжалостность и нежность, мягкость, с которой он на меня смотрел. И самое главное – как Вэньчжи любил меня, а потом отдал за меня жизнь.

По мере того как боль стиралась, что-то другое появлялось на ее месте. Какой-то зуд – такой же я чувствовала в детстве, страстное желание заглянуть за горизонт. Я испытала облегчение, что эта искра возродилась в моей душе, что пустота во мне начала наполняться стремлением… к большему.

Простая истина, жестокая правда, что это больше не мой дом.

Я отправилась навестить Шусяо. Они с Мэнци жили у южной окраины империи, в тихом месте, окруженном бамбуком, в тени серо-голубых гор. Меня согрел вид каменного дома с арочной крышей из красной черепицы – о таком подруга давно мечтала. Мы сидели с ней и разговаривали, как обычно, в тени деревьев в ее дворе. Я порадовалась, что она обрела радость жизни, пусть даже заставила меня тосковать по собственной.

«Невозможно», – усмехнулся мой разум. В моей жизни уже были две большие любви, и в сердце не осталось места для третьей.

Я приготовилась к следующему пункту назначения – Восточному морю. Мне необходимо было туда съездить, чтобы заглушить безжалостный голос совести, утолить горе, которое все еще меня терзало. Я не знала, был ли тот молодой солдат принцем Яньмином, и никогда не узнаю, – но, где бы ни находилась его душа, я надеялась, что он обрел заслуженный покой. Обещание драконов было большим утешением, и в лучшие дни я воображала, как Яньмин резвится с существами, которых любил больше всего, и что они тоже его любят.

Коралловый дворец все так же поражал воображение своими светящимися стенами из розового кварца, что высились над сапфировыми водами. И все же на меня навалилась тяжесть, ноги с трудом миновали хрустальную арку, ведущую ко входу. Охранники не пустили меня, слуга отправился на поиски принца Яньси, но мне не пришлось долго ждать. Наследник тепло приветствовал меня, хотя его улыбка была мрачной. Мой вид навевал неприятные воспоминания, те, что приносили боль. Закрыв глаза и вдохнув соленый воздух, я почти услышала звонкий смех его брата, топот шагов, когда он бежал ко мне. Я подняла голову, мой пульс участился в предвкушении, но затем на меня обрушились другие воспоминания: бледное лицо мальчика за миг до того, как гуандао пронзил ему грудь. Ах, как больно. Верно однажды сказала мне Пин’эр: некоторые шрамы вырезаны на наших костях. «А некоторые могут даже сломать их», – подумала я про себя.

– Можно мне его увидеть? – нерешительно спросила я, ожидая отказа.

Какое право я имела приходить сюда? Я не была ни родственницей, ни близким человеком. Но я любила его брата и оплакивала его, а разве это само по себе не дает права проститься?

К моему облегчению, Яньси кивнул:

– Яньмин хотел бы этого. Он всегда так тебе радовался.

Я последовала за ним через дворец, мои внутренности сжались от страха перед тем, что меня ждет. Холодный каменный алтарь, спрятанный в одинокой комнате? Зря я переживала. Они построили ему прекрасное надгробие в коралловом саду, согретом лучами солнца. В центре стоял лакированный алтарь из черного дерева и перламутра, а на нем лежала единственная пластина из сандалового дерева с выгравированным именем принца Яньмина в окружении двух свечей, чье пламя не колебалось даже на ветру.

Мы с Яньси стояли молча, склонив головы, сцепив руки перед собой. Это смертные жгли благовония, надеясь, что дым донесет их слова до небес. Тем не менее я прошептала за него молитву, представляя, что ветер может унести ее туда, где лежит его нежная душа – будь то океан, который Яньмин любил, с драконами или здесь, в его родном доме. Слезы текли по моим щекам. Даже по прошествии всего этого времени я их не выплакала.

Хриплый всхлип вырвался из моего горла.

– Я обещала защитить его и подвела.

Голос принца Яньси был мягким и серьезным:

– Я тоже виню себя. Если бы я только мог, то не привел бы Яньмина в Южное море. Спрятал бы его до того. Но смерть брата – не наша вина. Мы должны положить конец этому циклу раскаяния, который ведет только к отчаянию. Яньмин не хотел бы этого. Он излучал радость, любовь и смех, и именно таким я хочу его запомнить. Не то, как он умер, а то, как жил.

Эти его слова пролили бальзам на мою рану, напоминая, что хотя в жизни есть смерть, но и в смерти есть жизнь, что не все должно быть потеряно. Принц Яньси замолчал, возможно, дав мне время собраться с мыслями. Как и он, я мучила себя в тишине своего разума, задаваясь вопросом, сумела бы я спасти Яньмина, если бы действовала быстрее, если бы убила Уганга при первой же возможности. Сотни «если», неизвестных развязок преследовали меня, столь же мимолетных и неверных, как туман на рассвете. Все сожаления в мире не изменят прошлого.

Мы стояли там несколько часов, пока лунный свет не посеребрил алтарь. Наконец я встала и поклонилась.

– Спасибо, – сказала я принцу Яньси. – Теперь мне пора.

– Куда ты пойдешь? – спросил он.

Это было не приглашение остаться. А даже если и оно, мне не хватало черствости его принять. К чему представать перед родителями Яньмина? Я не убивала их сына. Я отдала бы за него свою жизнь, и все же его кровь окрасила мои руки.

Я покинула Восточное море с грызшей меня тоской, решила отправиться в какое-нибудь новое место, не запятнанное прошлым. Мне хотелось странствовать и бродить, утопить чувства в незнакомых видах изумрудных лесов, серебристых гор и нетронутых океанов. Но одно место звало меня сильнее прочих, место, от которого я держалась подальше, боясь вновь вскрыть старые раны, которые так до конца и не затянулись.

И все же я сдалась и отправилась в Золотую пустыню. Шла через сверкающие дюны под жаром солнечных лучей. Если в Небесной империи царила вечная весна, то пустыня была безжалостным летом. Я спала днем и гуляла по вечерам под луной, когда становилось прохладнее. Иногда дремала на неровных песках, пробуждаясь только от яркого дневного света… и в такие ночи я спала лучше всего.

На границе Стены я застыла, потрясенная видом движущихся фиолетовых облаков, эмоции захлестывали меня. Из обрывков новостей, которые просачивались ко мне, я слышала, что после смерти Вэньчжи разразилась великая борьба за власть. Его мать, вдовствующая царица, вышла победительницей, взойдя на трон и доказав, что она способная и мудрая правительница. Такая же, каким стал бы ее сын, если бы его не угораздило в меня влюбиться.

Стена процветала, больше не являясь задворками королевства. Бессмертные свободно приходили в это место, которого так долго боялись, и про демонов говорили все реже. Внезапно меня охватило желание отправиться туда, где я познала и тоску, и надежду. Но мать Вэньчжи по праву прогнала бы меня прочь, ту, которая так дорого обошлась ее сыну. Нет, я не могла навязываться ей, снова пробуждая горе. Царица не была мне другом; я не претендовала на доброе отношение, хотя мне и хотелось скорбеть вместе с ней о том, кого мы обе потеряли. Самая большая услуга, которую я могла ей оказать, – это исчезнуть.

Немного утешало, что после гибели бессмертных их души продолжали жить в нашем царстве, будь то в небе или в четырех морях. Хотя их сознание угасло, по крайней мере, они не уходили совсем. Странно бессмертному размышлять о смерти, но как я могла не думать о ней, когда она забрала тех, кто был мне дорог?

Я подняла голову, глубоко вдохнула. Что-то во мне – та часть, которая все еще кровоточила, – жаждало самого здешнего воздуха, следа Вэньчжи, который я чувствовала среди этих облаков. Трудно понять, невозможно определить, ощущала ли я это из-за нашей близости, потому что нас связали чары, которые его и убили, или, возможно, мой разум создавал иллюзии, чтобы облегчить боль.

Я упала на колени, глядя на его землю, предаваясь воспоминаниям. Когда-то мне хотелось забыть все, что с ним связано, а теперь я дорожила каждой фразой, даже теми, которые меня ранили, – потому что больше у меня ничего не осталось. Я думала, что ненавижу его, страстно желала вырвать Вэньчжи из своей жизни, не подозревая, что корни моих чувств уходят глубже, чем я думала. Каждый раз, когда он боролся, чтобы вернуть то, что так безрассудно уничтожил, я отталкивала его, очень боясь внимать эмоциям, которые он во мне пробуждал.

– Прости, – сказала я вслух. В эти дни я то и дело у кого-то просила прощения. – Я была слишком горда и упряма, чтобы понять свое сердце, осознать то, что ты пытался мне сказать. Я любила тебя тогда… и скучаю по тебе до сих пор.

Сложив руки перед собой, я прижалась лбом к колючему песку. Свежий ветерок обдувал меня, приправленный едва уловимым ароматом сосны, таким родным и знакомым, – в груди все сжалось так, что стало трудно дышать. Закрыв глаза, я подняла лицо к ветру, вдыхала его, пока не стихла царапающая боль, шептала мечты и надежды, те, которым не суждено сбыться, – и мне представлялось: где бы Вэньчжи ни был, он меня слышит.

Какие сказки.

Глава 38

Я бросила считать, сколько раз возвращалась к границе Стены; это стало для меня ритуалом, без которого я чувствовала себя потерянной. Место, которое когда-то вызывало лишь презрение, теперь было единственным бальзамом для ран, хотя порой добавляло боли – я ловила отголосок духа Вэньчжи, навсегда для меня потерянного. Возможно, я была жестока к себе; милосерднее обо всем забыть… но я не позволила бы увянуть воспоминаниям о нем.

Сегодня ветер дул свирепыми порывами. Магия текла из пальцев, чтобы удержать облако, на котором я летела. Странная погода бушевала в нашем царстве, в душе бурлила тревога, с тех пор как я сегодня утром покинула луну. Золотая пустыня под темнеющими небесами казалась обесцвеченной, засыпанной пеплом. Было бы разумно повернуть назад, но нетерпение толкало меня вперед. Ни один враг не мог оказаться хуже, чем те, с которыми я сталкивалась, и те, что таились в моей голове.

Спрыгнув вниз, я зашагала к фиолетовым облакам. Вздернула подбородок, готовясь к потоку воспоминаний, которые каждый раз тянули меня назад, словно невидимая нить, обвивающая мое сердце.

Ничего не произошло.

Я подобрала подол и побежала вперед, пока под моими ногами больше не хрустел песок, а оказались мягкие объятия облаков. Безрассудно соваться на Стену, но мне было все равно. Я закрыла глаза, лихорадочно ища эхо присутствия Вэньчжи, это нежное касание, но нашла лишь тишину. Сошла ли я с ума или наконец очнулась? Возможно, все это время ничего и не было, только отражение моих желаний. Если таково исцеление, то я не хотела выздоравливать.

Нет, мне не почудилось; я была не из тех, кто удовлетворяется иллюзиями и мечтами. Нахлынули страх и обида, что даже эту малость у меня отняли. Я не знала, что произошло, но узнаю. И был только один человек, который мог дать ответы или обладал властью потребовать их.

Я призвала свое облако и полетела на север. Резные драконы Нефритового дворца сверкали, будто объятые огнем, пока я поднималась по белой мраморной лестнице между огромными янтарными колоннами, что держали трехъярусную нефритовую крышу. Из усыпанных драгоценными камнями горелок вились бледные струйки ладана, в воздухе витал аромат жасмина. Охранники у входа не остановили меня, пропустив без слов.

Минули годы с тех пор, как я появлялась здесь последний раз, но мои ноги все еще помнили дорогу. Я прошла через Внешний и Внутренний дворы к залу Восточного света. В этот час вся знать собралась у Небесного императора. У двери я заколебалась. Разговор предстоял непростой. Помимо пристального внимания двора я впервые увижу Ливея с тех пор, как уехала. Хотя это был мой выбор, он причинил боль и мне. Где бы я ни путешествовала, везде гремели вести о нем – молодом Небесном императоре, настоящем правителе, доброжелательном и мудром не по годам, – и хотя о помолвке еще не говорили, то был лишь вопрос времени. Императоры должны иметь наследников.

Меня задела эта мысль – старая привычка, которая исчезла так же внезапно, как и появилась. Когда я вошла в зал, в нем воцарилась тишина. Придворные повернулись в мою сторону, некоторые напряглись, узнав, а те, кого назначили недавно, нахмурились, наблюдая за моим появлением.

– Просители должны ждать снаружи, пока их не вызовут, – предупредил меня придворный, раздувая ноздри.

Другой сложил руки чашечкой и поклонился Ливею.

– Ваше Небесное Величество, мне вызвать стражу?

– Нет, – отрезал император. – Ей всегда здесь рады.

В глазах придворных светилась едва завуалированная зависть, а некоторые заискивающе улыбались. Проходя мимо наставницы Даомин и генерала Цзяньюня, я низко склонила голову в приветствии. Приятно было видеть их в большом почете. Мудрые советники, имеющие мужество высказывать свое мнение, – действительно редкость.

Когда я приблизилась к возвышению, меня охватила аура Ливея: теплая, яркая и до боли знакомая. Подняв глаза к нефритовому трону, я ощутила нежность, пронизанную раскаянием, но лишенную сожаления. Я не была бы счастлива здесь, рядом с ним, и не могла сделать его счастливым, если тосковала по тому, кого больше не существовало.

Черты лица Ливея превратились в царственную маску, не выдавая ни одной мысли. Его желтая парчовая мантия была расшита лазурными драконами, а на волосах покоилась тяжелая корона из золота и сапфиров. Жемчужные нити отцовской короны исчезли, и хорошо, я не хотела больше слышать их зловещее щелканье. Как величественно он выглядел, как истинный император, готовый выслушать даже простолюдинов.

Я опустилась на землю, вытянув перед собой сложенные чашечкой руки. Ливей этого не требовал, но все ждали, и я не хотела унижать его достоинство. Подняв голову, я заметила, что глаза императора слегка сузились, он жестом приказал мне встать. Церемонии ему нравились не больше, чем мне. Оставайся Ливей еще принцем, мог бы отослать всех прочь: слуг, придворных и охранников. Император имел большую власть, но при этом его сильнее связывали традиции, правила приличий и груз бесконечных ожиданий – по крайней мере, того правителя, который стремился быть достойным своего положения.

– Зачем ты пришла, Синъинь?

– У меня есть просьба к Вашему Небесному Величеству. – Я говорила официально, мой тон был настороженным.

Каждое сказанное здесь слово будет взвешено и перевернуто. Как я скучала по былой легкости, когда мы сидели вдвоем во дворе Вечного спокойствия, но те дни ушли так же безвозвратно, как вода, впитавшаяся в землю.

Ливей склонил голову.

– Проси все, что пожелаешь.

Благоразумнее было сдержаться, но я сильно тревожилась.

– Ваше Небесное Величество, что значит, когда бессмертный дух покидает наше царство? – Я помолчала, прежде чем добавить: – Я больше не чувствую его.

Он выпрямился, его плечи, казалось, напряглись под мантией.

– Кого ты имеешь в виду?

– Вэньчжи. – Имя прозвучало как сорванный аккорд. Оно мне снилось, я мысленно повторяла его, но не могла и представить, что снова произнесу его вслух, тем более в этом зале небожителей.

– Все это время ты искала его? – нотка грусти прозвучала в его тоне.

– Да.

– Что ты нашла? – спросил он.

– Тень его присутствия, как сон без лица. – Мой голос дрожал; я вспомнила, как закрылись глаза Вэньчжи, как он испустил последний вздох. – Я знаю, что он мертв. Но думала… верила, что часть его духа оставалась в Стене Облаков до сих пор. – Я замолчала, понимая, какую чушь несу, уже сожалея о том нетерпении, что привело меня сюда.

Я гналась за миражом.

В зале стало так тихо, что наверняка все слышали шелест моего рукава и шорох моего дыхания. Ливей наклонился вперед, его глаза были темными и непроницаемыми.

– Он в нижнем мире, но не такой, каким ты его знаешь. Еще нет.

Я не могла пошевелиться, уставившись на него широко раскрытыми глазами. А затем до меня дошло: ослепительная легкость охватила сердце, даже несмотря на то что в голове пронеслась сотня вопросов. Неверие боролось с дикой надеждой, которую нельзя было укротить, слишком долго она томилась в клетке. Я дрожала, мое сердце все еще собирало воедино то, что разум уже начал схватывать. Отец рассказывал мне о нескольких случаях, когда бессмертных отправляли в нижнее царство по приказу Небесного императора, точно так же, как его самого послали убить солнечных птиц. Редкое исключение, требующее разрешения монарха и обещания о возвращении.

Теперь Ливей был Небесным императором.

– Вэньчжи стал смертным? Как это возможно? Он умер, – сказала я, запинаясь.

– Ему повезло. Сознание сохранилось вместе с бессмертным духом, чего мы никогда прежде не видели.

– Лавр. – У меня в горле образовался ком, когда я вспомнила увядающие остатки сока, растекающиеся по телу умирающего. – Он вернул меня. Дерево спасло и часть самого Вэньчжи. Но почему его дух ушел только сейчас? Отчего не раньше? – Мой голос дрожал, мозг все еще переваривал грандиозное откровение.

Хранитель смертных судеб выступил вперед, приближаясь к возвышению.

– Сначала мы не могли это сделать. Его дух очень ослаб; мы сомневались, хватит ли ему сил поддерживать смертное существование, только так он мог вернуться, не теряя своего бессмертного «Я». – Хранитель задумчиво погладил свою длинную бороду. – Но с годами дух Вэньчжи постепенно укреплялся, как будто что-то помогало ему исцеляться, – обстоятельство весьма необычное. Только теперь его получилось отправить в Царство смертных.

– Но это произошло после того, как лавр исчез, его силы больше нет. – Я и теперь не смела до конца поверить в удачу, опасаясь, что все это – сон, что счастье снова у меня отнимут.

– Его исцелил не лавр – ты, – мягко сказал Ливей.

Все то время, что я возвращалась к Стене… неужели Вэньчжи тоже чувствовал меня? Находил ли он утешение в моем присутствии, как я – в его? Вэньчжи боролся, чтобы вернуться ко мне? Мне стоило догадаться, что он увяжется за мной, если только сумеет. Слезы навернулись на глаза и упали на каменный пол – когда они скопились? Я терпеть не могла плакать перед двором, но ничто не могло смягчить мои эмоции: переполняющий меня восторг, ослепительную радость.

Ливей жестом пригласил меня подняться на помост. Когда я шагнула вперед, слуга бросился ставить стул рядом с нефритовым троном. Какое облегчение иметь возможность поговорить вдали от ушей придворных, хотя они не спускали с нас глаз.

– Почему ты не сказал мне? – В моем вопросе не было обиды, просто удивление.

– Мы не осмелились тебя обнадеживать. И я не мог отправить его в Царство смертных до тех пор, пока не занял трон и не уверился, что это безопасно, – объяснил Ливей.

– Спасибо, я благодарна. – Какими пустыми казались эти ничтожные слова. – Я отплачу тебе, – горячо добавила я.

– Ты мне ничего не должна, даже своей благодарности. – Его рот растянулся в слабой улыбке. – Ибо если бы мы решили свести счет, мой долг оказался бы больше. Главное – твое счастье, ты заслуживаешь его как никто другой.

– Ты сделал это ради меня? – Внутри разлилась щемящая благодарность.

– А для чего еще? Уж точно не ради него. Я видел, как ты скорбела, стала тенью самой себя. Ты, должно быть… очень любишь его. – У него вырвался тихий вздох. – Все трудности, которые он перенесет в нижнем мире, необходимы для укрепления его бессмертного духа, скорейшего возвращения. Преодолеть невзгоды Царства смертных, будь то болезнь, утрата или разбитое сердце, не так уж просто.

Мои внутренности скрутило при упоминании последнего. «Я бы его вернула».

– У меня есть просьба к Небесному императору, – медленно произнесла я.

Он не колебался.

– Лучше попроси об этом своего друга. Мы ведь друзья, не так ли?

– Навсегда. – Обещание и прощание.

Что-то вырвалось из груди, тяжесть, которую я несла все это время. На ее месте расцвела такая легкость, радость, оттого что эта трещина во мне наконец заживет, – даже когда боль пронзила мне грудь, я все еще не хотела отказываться от мечты о нас, которую лелеяла так долго. Ливей глубоко вплелся в мою жизнь, и мне казалось, я отрываю часть себя. И все же мы не расстаемся. Я всегда буду любить его, даже если мое сердце больше не принадлежит ему.

Когда император поднял руку, весь двор поклонился ему. Ливей хотел, чтобы они услышали его слова, дабы развеять все сомнения.

– Синъинь, дочь богини Луны и Солнечного воина, за твою службу империи в уничтожении вечного лавра и предателя Уганга проси все, что пожелаешь, и это будет исполнено.

Я встала перед троном. Сложив руки вместе, низко поклонилась. Надо сыграть свою роль; я почту Ливея таким образом, чтобы никто не мог его винить. Я заслужила право просить и сделаю это с гордостью.

– Ваше Небесное Величество, единственное, чего я желаю, – это эликсир бессмертия.

Ливей кивнул.

– Ты его получишь. Один почти готов… – Он осекся, тревога промелькнула на лице.

Вдруг я вспомнила, как Чжии показывала мне персик, с радостью сообщая, как брат посулил эликсир ее мужу. А что насчет моего собственного обещания ей? «Спешки нет, у нее был персик», – прошептал мой разум, потому что я не хотела ждать.

Я повернулась к Хранителю смертных судеб.

– Вэньчжи в безопасности? – Я старалась помнить о чести, но, если на кону стоит жизнь любимого, вряд ли стану цепляться за принципы. Если был только этот единственный шанс, я не упущу его, пусть это и запятнает мою душу.

Хранитель кивнул.

– Вэньчжи в добром здравии, живет в месте под названием город Серебряного облака. Если он столкнется с опасностью в нижнем царстве, даже если умрет – это не повлияет на его истинное «Я». Как только Вэньчжи вернется в небо, он обретет свою бессмертную форму, воспоминания и силу.

Он старался меня успокоить, но сердце сжалось при мысли, что кто-то причинит Вэньчжи боль. Смертным будет виновник или нет – он заплатит. И все же я заставила себя угомониться и подумать. Вэньчжи жив, ему возвратят все, что он потерял.

Он вернется ко мне.

Я всмотрелась в лицо Ливея, уловив дрожащий свет в его глазах. Если попрошу эликсир, он не откажет. Его сестра никогда не узнает об этом; она жила в нижнем мире. Наступила тишина, мои желания боролись с честью, внутренний голос кричал мне, чтобы я не глупила, чтобы хваталась за счастье, которое висит перед самым носом, – я так долго ждала. И все же могла ли я нарушить свое обещание, если была обязана Чжии жизнью своего отца? Могла ли обременять Ливея этим решением? Ибо ему было бы жаль нарушить слово. Он так много для меня сделал.

Пока ты моя, а я твой, у нас есть все время мира.

Именно это сказал мне Вэньчжи, когда я попросила его подождать, когда он впервые узнал, кто я. Первые проблески нашей искренности сгинули под грузом обмана – однако чувства не лгали. Мы найдем время – я позабочусь об этом. Гораздо лучше, если наша радость не будет омрачена стыдом и виной. Ибо я изводила бы себя до конца дней, если бы дважды забрала то, на что претендовал другой, и нарушила свое обещание. Я не отказывалась от Вэньчжи, никогда не смогла бы это сделать, – скорее, просто отсрочила наше воссоединение.

Мы допустили столько ошибок, но тут все должны сделать правильно. Мы начнем заново, на более прочном фундаменте, чтобы дать себе шанс, которого у нас никогда не было и который мы заслужили.

Я снова поклонилась.

– Ваше Небесное Величество, я желаю два эликсира. Первый – для вашей сестры, а второй – для себя. – Слова отдавали горечью, мое сердце замерло. Я была не настолько благородна, чтобы легко сдаться, внутри все скручивалось от обиды и тоски.

Ливей кивнул, напряжение в его поведении спало.

– Ты уверена? Это займет годы. Наверное, даже десятилетия.

– Я возвращаю свои долги. Пока еще есть эликсир, буду ждать. – Возможно, я все-таки научилась искусству терпения.

– Ты получишь его, я обещаю. – Торжественная клятва перед всем двором, хотя мне этого от него и не требовалось.

Наши с Ливеем взгляды встретились, и теплота распространилась по сердцу от понимания, которое я там нашла. Единственная мысль поглотила мой разум: Вэньчжи жив, и именно Ливей вернет его мне. Мой мир вывернулся наизнанку, и все же он никогда не был более совершенным.

Ливей поднялся и направился ко мне, его сила обвилась вокруг нас, образуя щит уединения. Никто не мог слышать то, что он произнес дальше:

– Еще кое-что хочу тебе сказать. Жаль, что я не отпустил тебя в первый раз, потому что, даже когда ты вернулась ко мне, твое сердце больше не принадлежало мне одному. А когда ты ушла, я должен был пойти с тобой и помочь тебе исцелиться.

– Я и не ждала, что ты придешь. У тебя есть свои обязательства.

Он покачал головой.

– Ты должна была быть на первом месте. Не нужно было ни о чем просить. Я знал, что тебе больно, что жизнь здесь не сделает тебя счастливой. Я верил – эгоистично, – что если будем вместе, этого окажется достаточно.

– Было бы достаточно, более чем достаточно, но я изменилась, как и ты. Жизнь выковала нас по-разному. – Мой голос был хриплым от эмоций. – Я всегда буду благодарна за то, что ты пожалел безродную девушку и впустил ее в свою жизнь.

Он склонил голову.

– Как я навсегда благодарен тебе, Синъинь.

Мои пальцы потянулись к рукаву, найдя то, что я всегда носила с собой. Лакированная шпилька, его обещание будущего, которое больше не было нашим. Я протянула Ливею украшение, чувствуя, как нож вонзился мне меж ребер – или его, наоборот, вытащили?

– Я этого не заслуживаю. – Я не хотела показаться жестокой, но и врать не могла. Я не заслужила его любви, потому что не могла предложить ему свою.

Его глаза были чернилами и тенью.

– Оставь ее как дружеский подарок. Она не может принадлежать никому другому. Иди к нему. Будь счастлива. – Его рука коснулась моей, душу пронзило болью.

Только на сей раз меня ждало исцеление.

Глава 39

Рассвет разлился по небу мазками оттенка золоченой розы. Я спустилась в Царство смертных на облаке и приземлилась на окраине города. Его окружала высокая каменная стена, над арочным входом висела черная лакированная табличка с вырезанными словами:





ГОРОД СЕРЕБРЯНОГО ОБЛАКА

Здесь стояла осень, когда листья меняют зеленый окрас на красновато-коричневый, а воздух пронизывает прохлада. Несмотря на ранний час, смертные на улицах уже сновали у прилавков. Одни несли соломенные корзины, другие держали своих детей за руки, пробираясь сквозь толпу. Из ротанговых клеток пищали цыплята, на одном столе громоздились фарфоровые кувшины с вином, на другом – маленькие деревянные игрушки. Пикантный аромат хрустящих кунжутных блинов и свиных клецек доносился от прилавка торговца, смешиваясь с кислыми нотами разбросанных по земле объедков. Мое внимание привлекли засахаренные фигурки, искусно выполненные в виде птиц и цветов, но я поспешила мимо купцов, расхваливавших свой товар.

Возможно, мне следовало подождать, пока получу эликсир, дать Вэньчжи прожить свою смертную жизнь в покое, но я не могла остаться в стороне. Мои ноги быстро бежали по каменной дорожке, хотя я не знала, куда иду. Волосы растрепались, пряди вились по лбу и шее. Мое сердце колотилось, хотя я напоминала себе, что Вэньчжи даже не знает моего имени. Еще нет, но узнает.

В моей голове пронеслись воспоминания: сражения, в которых мы участвовали, времена, когда спасали друг друга. Наша дружба и любовь, предательство и вражда, переходящие во что-то совершенно новое, гораздо более сильное и ценное. Я не верила, что он может измениться, не хотела этого. Только в ужасный момент смерти Вэньчжи до меня дошло, что именно он мог меня исцелить, точно так же, как разорвал меня на части. Ибо когда Вэньчжи сломил меня своим предательством, то сломил и себя. Несмотря на мои холодность, равнодушие и обиду, он безжалостно боролся за нас, пытаясь доказать глубину своих чувств, искренность и любовь… бескорыстную любовь, – я и представить себе не могла, что он на нее способен.

Впереди возвышалось большое поместье, белые стены которого поддерживали сводчатую крышу из черепицы цвета мха, сверкающую в лучах солнца. Сосны качались, гирлянды белых фонарей свисали рядом с лакированной дверью, волнуясь на легком ветерке. Снаружи гарцевала лошадь, нетерпеливо ковыряя землю, ее поводья держал молодой человек.

Вэньчжи был здесь: я чувствовала его, как и тогда, у Стены. Смертный или бессмертный, я узнаю его где угодно. Споткнувшись, я остановилась, отряхнула лиловый халат, поправляя малиновый пояс на талии. На шелке нежно-розовыми нитями были вышиты хризантемы. Несмотря на нетерпение, тщеславие побудило меня принарядиться. Я поддалась искушению польстить своей внешности. Меня охватило желание подойти к двери и постучать – но я буду для него чужачкой, неучтивой гостьей, прибывшей в этот час без приглашения и уважительной причины.

Дверь распахнулась, и вышел высокий мужчина, его черные волосы были собраны в гладкий пучок. Одежду из тонкой парчи цвета индиго перехватывал шелковый пояс. Как будто вкопанная, я упивалась его видом: рельефные скулы, тонкие губы, ясные глаза с серым ободком. Редкий оттенок для смертных, они преследовали меня во сне долгими беспокойными ночами. Имелись небольшие различия в чертах и фигуре. Тело не такое тренированное, хотя все равно сильное; Вэньчжи стал выше, больше напоминал ученого. Тем не менее острый ум сиял в его взгляде, а движения сохранили грациозность.

Это был он, я знала это так же верно, как свое имя. Болезненная радость захлестнула меня, струясь по венам, пылая небесным светом. Улыбка расплылась по моему лицу. Мне хотелось рассмеяться от охватившего меня восторга, оттого что это не сон.

Он был жив.

Вэньчжи прошел мимо меня и остановился. Когда он повернулся, наши взгляды встретились – по коже пробежали мурашки, будто ее коснулось дыхание утренней росы, дуновение осени, холод свежевыпавшего снега. Я покраснела. Он моргнул, ошеломленный моим настойчивым взглядом. На его лице не было улыбки; узнавания не последовало. Вэньчжи выглядел точно так же, как и в нашу первую встречу: холодный, недоступный, отстраненный.

Молодой человек, державший поводья, почтительно поклонился ему.

– Министр Чжао.

Когда Вэньчжи кивнул в ответ, я задумалась, что же сказать, чтобы заинтересовать его, помешать ему уйти, но затем он сам неловко подошел ко мне.

– Простите за дерзость, но мы не встречались раньше? – настороженно спросил Вэньчжи.

– Да. Давно. Вы бы не вспомнили.

Его глаза сузились.

– Позвольте не согласиться. Я бы не забыл.

Были ли то пустые слова вежливости или что-то большее крылось в его интонации, в том, как его взгляд задержался на моем лице?

В дверном проеме появилась дама и направилась к нему. Ее лицо напоминало формой слезу, россыпь веснушек пересекала тонкую переносицу, блестящие волосы были изящно уложены. На сгибе локтя приютилась ручка трехъярусной лакированной корзины, которую она и протянула Вэньчжи.

– Ваш завтрак. На сей раз не забудьте поесть.

Его жена, кто ж еще? Что-то пронзило мою грудь и стало сильнее, когда Вэньчжи поблагодарил ее, подарив знакомую улыбку. Я не имела права так себя чувствовать. Он забыл меня, построил новую жизнь, где влюбился, женился, возможно, даже стал отцом. Мне следовало радоваться, что он жив, что нашел здесь счастье. Этого должно было быть достаточно, более чем достаточно… но не с моим характером. Я была ревнивым и эгоистичным существом и теперь старалась подавить взрыв неуместных эмоций. Вэньчжи любил меня, умер за меня, только тогда я не хотела его любви, а теперь он о нас забыл. Мне хотелось смеяться и плакать над прихотью судьбы, я разрывалась между желанием обнять его и пнуть по голени. С чего я решила, что Вэньчжи останется моим, если он забыл даже мое имя? Когда я превратилась в неуловимую тень в его сознании, эхо песни, которую он никогда не вспомнит. По крайней мере, не в своей земной жизни.

Возможно, почувствовав мой жадный интерес, дама с любопытством взглянула на меня, прежде чем снова повернуться к Вэньчжи. Обменявшись с ним еще несколькими тихими словами, она ушла обратно в дом.

– Ваша жена задумчива. – Меня всегда тянуло поковырять ранку, пока та не зажила.

– Жена? – повторил он, склонив голову набок. – Она моя сестра.

– Сестра! – Меня охватило облегчение. Эта сестра казалась гораздо лучше злого бессмертного брата. – Она заботится о вашем благополучии. Такая добрая и любезная и… – Я прикусила язык.

– Министр, – служитель снова поклонился, – вас ждет совет.

– Я должен идти, – сказал он мне.

Я кивнула, хотя и не хотела его отпускать. Эта короткая встреча была каплей воды в пересохшем горле, звездой среди одинокой ночи.

– Могу я увидеть вас снова? – с сомнением спросил Вэньчжи, как будто не мог поверить, что спрашивает такое.

Моя улыбка была манящей и теплой.

– Если пожелаете.

Он покачал головой, словно пытаясь прояснить ее, и как же мне хотелось прочитать его мысли.

– Желаю. И все же не хочу навязываться вам. – Вэньчжи напрягся, прежде чем добавить: – Можете отказаться. Я бы не обиделся, хотя и был бы разочарован.

– И часто вы приглашаете незнакомых людей? – весело спросила я, хотя по моим венам пробежал трепет.

– Впервые. Только вы не кажетесь чужой. – Он говорил медленно, словно пытаясь собраться с мыслями. – Если бы это вас успокоило, я мог бы пригласить сестру присоединиться к нам, хотя она станет нещадно вас допрашивать. – Даже теперь Вэньчжи искал лазейку, чтобы обеспечить себе победу.

– Не надо, – сказала я ему. – Вас одного будет достаточно.

– Спасибо за доверие. – Выражение его лица стало серьезным, он оглядел тихие улочки. – Может, вы нездешняя, в этом городе таится много опасностей. Будьте осторожны с теми, от кого принимаете приглашение. Если возникнут какие-то проблемы, просто…

– Я могу о себе позаботиться, – заверила я его.

В груди разлилось тепло: он продолжал обо мне заботиться. Конечно, Вэньчжи не знал, кто я такая, кем был сам, что мне ничто не грозит. Тем не менее для него опасности этого царства были велики, и, если он позволит мне, я останусь рядом и присмотрю за ним, пока мы снова не воссоединимся в небесах.

На его лице появилась медленная улыбка.

– Не сомневаюсь. – Он помолчал некоторое время. – Если хотите, мой слуга может проводить вас.

Я покачала головой.

– Я живу далеко отсюда, на севере. Хотя часто здесь бываю. – Я надеялась, что Ливей не станет возражать против моего самоуправства.

– Рад слышать. – Он легко вскочил в седло, схватив одной рукой поводья, а другой провел по шее лошади. – Вам нравится вино из османтуса?

– Да. – Мое сердце подпрыгнуло при упоминании любимого напитка. Возможно, в глубине души Вэньчжи все еще помнил меня.

– Есть одно место у озера, чайхана Солнца и Луны. На закате там прекрасный вид и подают лучшее вино в провинции. Давайте встретимся там завтра вечером? – Его губы изогнулись в медленной улыбке, от которой у меня забилось сердце.

– Я приду, – пообещала я на сегодня и на все последующие дни.

Я смотрела ему вслед, пока он не свернул за угол. Только тогда подняла голову, глядя на солнце. Его золотые лучи скользили по безоблачному небу, рассеивая задержавшуюся тень ночи. Новый путь простирался передо мной, прямой, чистый, пылающий светом. Никогда прежде солнце не казалось мне таким ясным и настолько ярким.