Энн-Мари Конуэй

Лето сумрачных бабочек

Anne-Marie Conway

Butterfly Summer



© Anne-Marie Conway, 2012

© Смирнова М. В., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Маме, со всей моей любовью


Глава первая

Мы прожили в нашем новом доме в Оукбридже лишь немногим больше недели, а я уже ненавидела всё вокруг.

Когда мы с мамой переезжали в эту деревню, я представляла себе красивый старомодный коттедж с розами, окружавшими калитку… Ну, то, что дом оказался старым, я угадала верно, но вдобавок он был тёмным, мрачным, и в нём водились огромные пауки, которые заплели всё настолько густой паутиной, что сквозь неё не проникал даже свет. Мы тратили каждую свободную минуту на то, чтобы привести дом в порядок, но он по-прежнему казался мне жутким.

– Новый дом, новая работа, новое начало, – постоянно твердила мама, стараясь, чтобы голос её звучал радостно. Но с «новым началом» всё было сложно – по крайней мере для меня.

У мамы-то всё было нормально – она жила в Оукбридже до моего рождения, так что для неё это в любом случае не было таким уж новым началом. Но я едва успела окончить седьмой класс, а потом мне пришлось упаковать свою прежнюю жизнь в кучу коричневых картонных коробок и оставить позади всё знакомое и родное.

– Я вообще не понимаю, зачем нам понадобилось сюда переезжать, – ворчала я, сидя за обедом в первую неделю – опять пицца, лежащая в крышке от коробки. С самого приезда сюда мы питались только пиццей. Горячая пицца на обед и холодные остатки пиццы к чаю. Я никогда не думала, что пицца может надоесть мне до тошноты, – но это произошло, серьёзно!

Мама, сидевшая по другую сторону стола, посмотрела на меня и нахмурилась:

– В каком смысле – ты не понимаешь? Сколько раз мне ещё объяснять?

– Знаю, знаю: «Это хорошая работа, слишком хорошая, чтобы от неё отказаться». Но ты же была довольна своей прежней работой, верно? И что насчёт меня? Что я должна делать без Лоры? И как насчёт моего курса по ландшафтной фотографии? Ты же знаешь, как я любила ходить на…

– Послушай, мне очень жаль, Бекки. – Мама прижала пальцы к виску, как будто у неё болела голова. – Я знаю, что тебе тяжело, но я уверена, что Лора приедет к нам гости этим летом, только попозже, и у вас будет масса возможностей пофотографировать природу здесь, в округе. – Она начала убирать пиццу со стола. – Ты же знаешь, что такая работа подворачивается нечасто, особенно в моём возрасте. Я возглавлю собственный отдел. Это большой шаг вперёд.

Мы были так заняты в эти первые дни, что у меня не нашлось времени подумать – а что я буду делать, когда мама действительно возьмётся за свою крутую новую работу? Были летние каникулы, синоптики постоянно твердили, что это самый жаркий июль за всю историю наблюдений, и мне предстояло как-то скоротать шесть пустых недель. Наш дом ещё не был подключён к интернету, и я едва могла поймать сигнал мобильной связи достаточно надолго, чтобы кому-то позвонить. Вот это и называется – застрять в полной глуши.

Большие коробки мы разобрали в первые же выходные после приезда. Мы распаковывали их целых три часа, и я уже готова была рухнуть на пол от жары и усталости, когда появилась мамина давняя подруга, Стелла, чтобы помочь нам.

– Трейси Миллер, поверить не могу, что ты вернулась! – воскликнула она, врываясь в дом и заключая маму в объятия. – Я так рада тебя видеть! А ты, должно быть, красавица Бекки! – Она повернулась ко мне, схватила меня за обе руки и крепко сжала их.

Я покачала головой, краснея. Никто раньше не называл меня красавицей. Прямые каштановые волосы, вздёрнутый нос и веснушки – это не то, что можно считать красивым. Милым – может быть, но не красивым.

– Мы с твоей мамой знакомы много лет, – продолжила Стелла, её глаза озорно блестели. – Я знаю её с начальной школы, ты можешь в это поверить?..

Я не могла представить себе маму в начальной школе. Она всегда была невероятно рассудительной и взрослой. Больше похожей на директора школы, чем на кого-либо ещё.

– Она много озорничала? – спросила я, заранее зная, каков будет ответ.

– Озорничала? – расхохоталась Стелла. – Да твоя мама собственной тени боялась! Она бы даже гусю не сказала «бу-у-у»!

Стелла мне сразу же понравилась. Она была того же возраста, что и мама, но казалась намного моложе. У неё были волнистые каштановые волосы с высветленными почти добела прядями, и она постоянно улыбалась. Она ворвалась в наш тёмный пустой дом, наполнив его шумом и смехом. Когда ей надоело разворачивать чашки и блюдца и протирать шкафы, она поставила в проигрыватель старый CD-диск с диско-музыкой и стала танцевать по комнате – по очереди подхватывая меня и маму и кружа нас, пока мы не запыхались и не вспотели.

– Слишком жарко, Стелла, – простонала мама, отталкивая её, но я видела, что она совсем не против.

– Когда-то мы танцевали всю ночь напролёт! – воскликнула Стелла. – И я не помню, чтобы ты тогда жаловалась!

– Это ты танцевала всю ночь, – со смехом возразила мама. – А я пыталась утащить тебя домой! Но я по тебе скучала, – добавила она. – Это всё было так давно…

– Я тоже скучала по тебе, Трейс, – отозвалась Стелла, на несколько секунд став серьёзной.

Было круто познакомиться с кем-то из маминого прошлого. Она никогда особо не рассказывала о том, почему покинула Оукбридж. Она разошлась с моим отцом и уехала ещё до того, как я родилась, и любое упоминание о нём – или о «тех временах», как она это называла, – гарантированно вызывало у неё головную боль. Я знала, что это звучит странно, но знакомство со Стеллой было всё равно что крошечный шаг к тому, чтобы узнать, что же на самом деле случилось тогда.

– Давай я попрошу своего сына Мака показать тебе окрестности? – предложила она мне перед уходом. – Когда он безвылазно торчит дома всё лето, то только путается у меня под ногами и сводит меня с ума!

Я кивнула и улыбнулась, хотя желудок у меня сжался в комок. Я представить себе не могла, как буду гулять по деревне с каким-то парнем, которого никогда раньше не видела.

После этого к нам зачастили гости. Должно быть, Стелла рассказала всем о мамином возвращении. Этим и отличаются маленькие поселения – новости в них расходятся быстро. К концу недели к нам зашла некая миссис Уилсон из церкви. Она была низкой, костлявой и застёгнутой на все пуговицы сверху донизу, хотя день был самым жарким с начала лета.

– Вы обе намерены ходить в церковь? – без обиняков спросила она, пока мама наливала ей чашку чая. Я заметила, что она взяла лучшие чашки и такой же чайник. – В следующее воскресенье в церкви будет очень хорошая служба, быть может, вы захотите её посетить?

Мама чуть заметно кивнула.

– Мы очень постараемся, хотя завтра я должна приступить к своей новой работе, а ведь ещё нужно распаковать вещи и так далее… – Она умолкла, и некоторое время мы сидели в тишине.

В присутствии миссис Уилсон мне было не по себе. Она была какой-то кислой – как будто ела слишком много лимонов. Она всё время очень пристально смотрела на меня, а когда мама предложила ей печенье, она пробормотала что-то непонятное насчёт чревоугодия и греха. Я сразу представила, как Лора сказала бы: «Что за проблемы у этой леди?» – и едва удержалась от того, чтобы фыркнуть в чашку.

– Как ты полагаешь, тебе понравится Оукбридж, Бекки? – спросила миссис Уилсон некоторое время спустя. – Это не самое весёлое место для девочки твоего возраста.

– С ней всё будет хорошо, – быстро ответила мама. – Мы всегда жили вдвоём, так что Бекки привыкла обходиться без шумной компании, а когда начнётся школа, у неё быстро появятся подруги. Я записала её в старшую школу в Фарнсбери, она считается очень хорошей.

Миссис Уилсон хмыкнула:

– В наши дни у подростков нет никакой дисциплины, не то что в те времена, когда я училась в школе.

«И когда это было? – захотелось мне спросить. – В ледниковый период?»

В конечном итоге миссис Уилсон осталась ещё на одну чашку чая, неустанно болтая об этом доме, о том, насколько он старый, и о других скучных вещах. Мама постоянно поглядывала на часы и очень многозначительно покашливала, но старую леди это, похоже, ничуть не трогало.

– По-моему, мне ещё надо закончить распаковывать вещи, – заявила я при первой же возможности и удрала наверх.

Свою новую комнату я терпеть не могла. Она была маленькой, тёмной и душной, даже при открытом окне. Но меня тревожил не столько её размер и даже не нехватка света, а то, как я в ней себя чувствовала. То, что мне пришлось расстаться со своей прежней комнатой, было одним из самых тяжёлых моментов переезда – как будто потерять часть себя. Я пыталась объяснить это маме, но она не понимала. Она сказала, что к концу лета я привыкну и даже не буду помнить о том, как выглядела моя старая комната.

Ночь перед отъездом была самой худшей. Я начала думать обо всех тех людях, которые будут жить в моей комнате после меня, и она уже не будет моей, и никто не будет знать, что я провела здесь первые двенадцать лет своей жизни. В какой-то момент я вылезла из кровати и нацарапала на подоконнике «Бекки Миллер». Для этого я выдернула из двери комнаты старый гвоздь, на котором когда-то висела моя ночная рубашка. Я кучу времени потратила на то, чтобы процарапать буквы в дереве по-настоящему глубоко. Я просто хотела сделать так, чтобы крошечная часть меня осталась здесь – пусть даже это будет только моё имя.

На самом деле распаковывать мне больше ничего не было нужно; это был просто предлог для того, чтобы отвязаться от миссис Уилсон. Я лежала на кровати, слушая, как они с мамой разговаривают. Они стояли у входной двери, и миссис Уилсон снова спрашивала маму насчёт церкви. Я не расслышала, что ответила мама – она говорила слишком тихо, – но я знала, что она пытается поскорее избавиться от старой леди. Мама вообще как-то странно относилась к тем, кто заходил к нам, – если не считать Стеллы. Мама сказала, что именно это она больше всего ненавидит в деревне: люди считают, будто могут просто заявиться в гости, не позвонив предварительно и не удостоверившись, что их визит не будет некстати.



Я нашла коробку в тот же вечер, но уже позже, когда миссис Уилсон ушла домой. Коробка была втиснута под мамину кровать вместе с уймой других вещей – должно быть, её засунули туда при распаковке. Я искала журнал – почитать что-нибудь перед сном, – и чтобы дотянуться до того, который был мне нужен, пришлось вытащить коробку наружу.

Она была похожа на одну из старомодных шкатулок для украшений – ну, когда открывается крышка, то играет музыка и внутри шкатулки кружатся балерины. Она была сделана из очень тёмного полированного дерева с красивым золотым узором, выгравированным на крышке, и с крошечным замочком. Я провела рукой по поверхности. Шкатулка не выглядела новой, но я была уверена, что никогда раньше не видела её.

Я слышала, как мама в гостиной гладит свою блузку на завтра. Она собиралась занять должность начальницы нового отдела в «Хартоне», большой бухгалтерской компании, поэтому ей следовало выглядеть как можно лучше. Я подумала о том, чтобы убрать шкатулку на место и спросить у мамы, можно ли мне её взять, но сначала откинула крышку, чтобы посмотреть, нет ли внутри чего-нибудь интересного.

Не знаю, что я ожидала найти – может быть, мамино обручальное кольцо или какие-нибудь серьги, которые можно будет позаимствовать, – но там не было ничего, даже музыки и балерин, только ветхий кусок ткани и старое фото. Ткань была мягкой, по краям махрились нити. Посередине была вышита фраза: аккуратные, сделанные от руки стежки выцветшими красными нитями складывались в надпись «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ». Такие вещи делают в начальной школе на уроках рукоделия.

Я положила лоскут обратно в шкатулку и взяла фотографию. Она была старой и немного старомодной, и я сразу же поняла, что в ней есть что-то странное. На снимке была мама, лежащая на больничной койке и держащая на руках младенца. Крошечную девочку, закутанную в розовое одеяльце. Мама улыбалась в объектив, глаза её восторженно сияли. Я поверить не могла, какой молодой она выглядела. Кажется, я никогда не видела её настолько молодой или настолько счастливой.

Я сидела, сжимая в пальцах фотографию, и миллионы вопросов громоздились у меня в голове. Потому что я знала о том, как я родилась. Не очень много, но достаточно, чтобы осознать: что-то тут не так. Я знала, что появилась на свет слишком быстро, так что не было времени доехать до больницы. Это было в конце июня, и тогда было невероятно жарко, как этим летом. Я родилась дома и осталась дома – акушерка сказала, что никогда не видела ребёнка, так стремящегося поскорее родиться. Мы с мамой были дома. Никакой больницы. Никакого розового одеяльца. Разве только после моего рождения маму заставили поехать в больницу, чтобы убедиться, что с нами всё в порядке? Может, её вынудили это сделать, а она почему-то забыла мне об этом рассказать?

Я перевернула снимок, и мои руки внезапно задрожали. В правом верхнем углу была дата. Дата, написанная мелким, аккуратным маминым почерком. Слова и цифры прыгали у меня перед глазами, и мне пришлось несколько раз моргнуть, чтобы сфокусировать взгляд.

23 апреля 1986 г.

За двенадцать лет до моего рождения.

Глава вторая

Не знаю, как долго я сидела там, пытаясь понять смысл всего этого, но в какой-то момент я услышала, как мама выходит из гостиной и выключает свет на первом этаже. Я уронила фото обратно в шкатулку, сунула её под кровать и помчалась по коридору в свою комнату. Я не могла сейчас взглянуть маме в лицо, боясь расплакаться или ляпнуть какую-нибудь глупость.

Заснуть было невозможно. Я лежала поверх одеяла, думая о шкатулке, засунутой под мамину кровать и ждущей, точно бомба с часовым механизмом. Я пыталась прокручивать в голове свою лучшую «засыпательную» мечту, но даже она не сработала. Это была мечта, где я слышу стук в дверь, открываю – а на пороге стоит мой папа. Я не могу отчётливо разглядеть его лицо, но он говорит: «Бекки Миллер, я искал тебя целых двенадцать лет!» А я отвечаю: «Всё в порядке, пап, лучше поздно, чем никогда, верно?» Я не знаю точно, что он говорит после этого, потому что на этом моменте я обычно засыпаю.

Я грезила о том, как встречу папу, столько, сколько могу вспомнить, – и это всегда помогало мне уснуть. Иногда я засыпала ещё до того, как заканчивала ему отвечать. Но в ту ночь, лёжа в жаркой душной темноте, я могла думать только про ту маленькую девочку, укутанную в мягкое розовое одеяльце. Кем она была? Как мама могла скрывать от меня что-то настолько важное? Хранить такое в тайне все эти годы?

На следующее утро я лежала в кровати, пока не услышала, как она уходит на работу. Я твёрдо была намерена спросить её об этом фото, однако ни за что не смогла бы сделать этого перед её первым днём на важной новой работе. Я боялась, что она может плохо отреагировать на мои вопросы, – так обычно случалось, когда я спрашивала её о прошлом. А ещё она могла вообще отказаться отвечать мне.

Как только я услышала, что за ней закрылась входная дверь, я встала и спустилась вниз. На кухонном столе лежала записка и деньги.

Не хотела тебя будить. Погуляй, осмотри деревню – но будь осторожна. Я вернусь в полшестого. Мама.

Эта записка меня разозлила. Как она могла написать что-то настолько обычное, при этом скрывая такую огромную тайну? Я перевернула листок бумаги и нацарапала на обороте свои вопросы:

Кто этот ребёнок на фото?

Это твоя дочь?

Где она сейчас?

Она с моим отцом?

Если она твоя дочь, почему я о ней не знаю?

Чего ещё я не знаю?

Я как раз собиралась перейти к вопросу номер семь, когда в дверь позвонили. Звонок был такой громкий, что я подскочила на месте. Меня охватило неожиданное паническое чувство того, что это может быть мой отец, – не знаю уж почему. Полагаю, что причиной этому был и переезд в новое место, и странное фото, и то, что я осталась одна в этом старом доме. Но я была уверена: если он по-прежнему жил в этой деревне, он уже должен был услышать о нашем возвращении.

Звонок зазвонил снова, но я так и стояла у стола, затаив дыхание. С этого места мне была видна входная дверь.

Кто-то заглядывал в щель почтового ящика. Я попятилась назад, чтобы нежданный визитёр меня не заметил. Скорее всего, это была Стелла или кислая миссис Уилсон из церкви, но я не хотела ни с кем встречаться и разговаривать. Только не в это утро.

– Соберись, Бекки, – сказала я вслух, делая вдох, чтобы успокоиться. Я подождала ещё минуту, потом вышла в коридор. На придверном коврике лежала ещё одна записка. На листке линованной бумаги – скорее всего, вырванном из школьной тетради. В ней говорилось:

Встретимся в Саду Бабочек – в любое время сегодня утром после одиннадцати.

Я выглянула в окошко над входной дверью, но тот, кто оставил записку, давно ушёл. Я подумала, что это мог быть сын Стеллы, Мак. Перед тем как уйти в прошлый раз, она говорила, что пришлёт его, чтобы он показал мне деревню. Однако мне показалось странным, что он оставил записку, назначив мне встречу, хотя мы с ним даже не были знакомы. И вообще, я понятия не имела, где находится этот Сад Бабочек, – и даже если бы я сумела найти это место, откуда мне знать, как выглядит Мак?

Я возилась на кухне, стараясь немного прибраться к приходу мамы – но даже при включённом радио дом казался слишком тихим. Я не могла перестать думать о фотографии. Мне всегда не хватало сестры. Когда-то я всё время просила об этом маму, как будто она могла пойти и купить мне сестру в магазине или заставить её появиться в один миг. К тому времени мои родители уже давно расстались, но я всё равно думала, что мама волшебным образом может откуда-нибудь раздобыть ребёнка.

Просто я ужасно не хотела быть единственным ребёнком; это было так одиноко – особенно с тех пор, как мы переехали. Когда я вырасту, у меня будет большая семья. Я хочу завести по меньшей мере четверых детей – двух девочек и двоих мальчиков – и кучу домашних питомцев. У меня будут собаки, кошки, кролики и, может быть, даже птицы. Я хочу, чтобы мой дом был шумным, там звучала громкая и весёлая музыка – чем громче, тем лучше, на мой вкус.

Я помыла посуду, подмела пол, но часы показывали только половину девятого – восемь часов до того, как мама должна вернуться с работы. Каждый раз, когда я останавливалась, чтобы прислушаться, тишина казалась мне всё более оглушительной. Я хотела выйти из дома. Я знала, что мама будет вне себя, если я пойду в какое-то незнакомое место, чтобы встретиться с совершенно посторонним человеком, но неужели она ждёт, что я буду торчать здесь всё лето без единого друга? И вообще, Стелла была такой милой, вряд ли её сын окажется сумасшедшим маньяком-убийцей.

На то, чтобы собраться, у меня ушло немного времени. Я сунула в карман обе записки, прихватила телефон и вышла из дома сразу после десяти часов утра. Как только я оказалась за порогом, мне сразу же стало легче – как будто тут я могла дышать по-настоящему. Солнце уже стояло в небе высоко, но я прикинула, что ещё осталось не меньше часа до того, как жара станет невыносимой. Я остановилась возле деревенского магазинчика Джексонов, чтобы купить кока-колу и спросить, в какую сторону мне идти. Мистер и миссис Джексон жили в Оукбридже всю свою жизнь, и я была уверена, что они точно знают, где находится Сад Бабочек.

Мистер Джексон стоял у прилавка, разбирая фотографии своего недавно родившегося внука Альберта.

– Судя по всему, сегодня опять будет жарко, – сказал он своим хриплым, как у медведя гризли, голосом. То же самое он сказал, когда я зашла несколько дней назад, чтобы купить таблетки от головной боли для мамы. Миссис Джексон быстрым шагом появилась из кладовой, неся консервные банки с супом.

– Доброе утро, милая, вы уже закончили распаковывать вещи?

– Более или менее, – ответила я. – Сегодня мама пошла на свою новую работу, так что я собираюсь встретиться с другом в Саду Бабочек. Вы знаете, как туда пройти?

Мистер и миссис Джексон переглянулись.

– Сад Бабочек, говоришь? – произнёс мистер Джексон, слегка нахмурившись. Перед кассой жужжал маленький вентилятор, и мистер Джексон всё время наклонялся, чтобы поток воздуха обдувал его лицо. Он постоял так минуту, пока я расплачивалась за кока-колу, потом обошёл прилавок и вместе со мной вышел из магазина.

– Иди по дороге прямо мимо луга, – медленно сказал он, делая паузы, чтобы перевести дыхание. – Потом сверни направо на Эмбл-кросс и шагай дальше, пока не дойдёшь до дорожки в дальнем конце, она называется Бэк-лейн. Указатель прячется за кустами ежевики, но, если обойти кусты по кругу, дорожку найдёшь без труда.

Оукбридж сильно отличался от города, где мы жили раньше. Для начала, он был раз в сто меньше. Здесь не было кинотеатра, или больших супермаркетов, или чего-нибудь ещё такого. Пока что я видела только магазинчик Джексонов, пивную «Орлиное гнездо» и церковь. Я знала, что в конце одной из улиц расположена начальная школа, но, насколько мне было известно, это и всё. Неудивительно, что мама уехала отсюда при первом же подвернувшемся случае.

Я сделала лишь несколько шагов в сторону луга, когда меня окликнула миссис Джексон. Она стояла перед магазинчиком, заслоняя глаза от солнца.

– Побереги себя, милая, – сказала она. – Будь осторожна возле озера.

Я собиралась спросить её, о чём она говорит: насколько мне известно, в Оукбридже не было никакого озера, – но она уже снова скрылась в магазине. И что она имела в виду под «будь осторожна»? Мои щёки начали гореть, хотя вокруг никого не было. Мама, должно быть, сказала миссис Джексон, что я не умею плавать и боюсь воды. Мама тоже не умела плавать и боялась воды ещё сильнее, чем я, – но я никогда и никому об этом не рассказывала. Я была в такой ярости, что мне показалось, будто я сейчас расплачусь. Мама явно хранила свои секреты намного лучше, чем мои.

Сморгнув слёзы, я затопала к Эмбл-кросс, вжимаясь в изгороди всякий раз, когда мимо проезжала машина. Солнце палило, обжигая мне ноги. Чуть дальше, у конца дороги, виднелся ряд старомодных домиков, маленьких и аккуратных, с небольшими квадратными садиками при каждом; на окнах висели кружевные занавески. Было в них что-то настолько идеальное, что я почувствовала, как сжимается мой желудок. Я могла бы поклясться, что у людей, живущих за такими красивыми занавесками, под кроватями не скрываются никакие мерзкие сюрпризы.

Мистер Джексон был прав. Найти Сад оказалось нетрудно. Крошечная дорога в конце Эмбл-кросс напоминала скорее тропинку, чем настоящую дорогу, а в дальнем конце её стоял маленький коттедж с выцветшей деревянной вывеской перед ним:



Добро пожаловать

в Оукбриджский Сад Бабочек!



Я точно никогда раньше не бывала в Саду Бабочек – я даже никогда не бывала в Оукбридже до того, как мы приехали сюда (ну, разве что когда я была в животе моей мамы, а это не в счёт), – но всё это место казалось мне каким-то знакомым. Каким-то очень-очень знакомым. Несмотря на жару, меня пробрала дрожь. Коттедж и вывеска, даже каменные ступени, ведущие к двери… всё это было ужасно знакомым, словно сон или давнее воспоминание. Я постояла несколько секунд, пытаясь понять, что это может значить.

А потом вошла внутрь.

Глава третья

– Ты бывала здесь прежде? – Женщина у входа протянула мне карту и какие-то буклеты. Она была очень старой, всё её лицо покрывала сетка морщин, похожая на паутину.

Я покачала головой и слегка пожала плечами:

– Кажется, нет, не бывала. Нет, я уверена, но есть в этом месте что-то знакомое.

– Забавно, – произнесла она. – Я как раз то же самое подумала о тебе. – Она посмотрела на меня поверх очков. – Но неважно, когда доживаешь до моих лет, всё начинает казаться знакомым.

Я из вежливости улыбнулась и прошла дальше, в маленький магазинчик, где продавались сувениры с бабочками и мороженое.

Другая женщина, такая же старая, как и первая, поставила мне на руке штамп красными чернилами: маленькая бабочка с раскрытыми крыльями.

– Для всех младше четырнадцати лет вход бесплатный, – объяснила она, – но мы предпочитаем отслеживать, сколько людей бывает у нас каждый день.

В дальней части магазинчика я увидела дверь с табличкой над ней: Сад Бабочек – сюда.

Я провела пальцами по красному оттиску бабочки у меня на руке.

– В это лето у нас отмечены двадцать четыре вида бабочек, – сообщила старая леди. – Возможно, есть даже голубянка-аргус.

– Э-э-э… спасибо, – отозвалась я, смещаясь к двери. Обе руки были у меня заняты – одна картой, вторая телефоном, – и дверь мне пришлось открывать ногой.

Оказаться в Саду Бабочек – это было всё равно что войти в ТАРДИС[1] или оказаться в диснеевском мультфильме. Трудно было представить, что нечто столь волшебное и чарующее может скрываться в конце едва заметной дорожки в Оукбридже. Я поверить не могла, что мама даже не упомянула об этом месте, когда сказала мне, что мы должны переехать сюда.

Пышные травянистые луга расстилались далеко, насколько хватало взгляда, в траве пестрели цветы – такие яркие, что казались ненастоящими. Через траву были проложены извилистые дорожки, по старинке вымощенные брусчаткой. А чуть ниже по пологому склону, исходя туманом под утренним солнцем, лежало самое красивое озеро, какое я когда-либо видела.

Я подумала о миссис Джексон и её предупреждении, и моему лицу снова сделалось жарко.

Маленькая жёлтая бабочка на секунду опустилась мне на плечо, а потом полетела дальше. Она как будто говорила «следуй за мной», поэтому я пошла вслед за ней по одной из мощёных дорожек. Скоро я оказалась окружена жёлтыми бабочками и потеряла из виду ту, за которой шла. Я вообразила, что они принадлежали к одной и той же семье; множество братьев-бабочек и сестёр-бабочек – и мама и папа, которым приходилось изыскивать всё более и более хитрые способы, чтобы отличать их друг от друга.

Я уселась на скамейку в тени и попыталась послать сообщение Лоре. Я ничего не сказала о фотографии таинственного ребёнка, только о том, что я оказалась в потрясающем месте и очень скучаю по ней. Мы с Лорой подружились в начале седьмого класса, когда вместе записались на курсы фотографии. Мы прошли основной курс и уже собирались переходить к продвинутому, когда мама обрушила на меня новость о том, что мы переезжаем. Я очень хотела показать Лоре Сад Бабочек, когда она приедет к нам в гости. Оукбридж сам по себе был, наверное, самой скучной деревней во Вселенной, но Сад Бабочек Лоре наверняка понравится.

Изящная оранжево-чёрная бабочка села на цветок возле скамьи. Это был идеальный кадр для того, чтобы отправить его вместе с сообщением. Я навела телефон на цветок со всей осторожностью, пытаясь навести фокус и не спугнуть бабочку. Отличное выйдет фото! Я затаила дыхание и подалась ещё ближе.

– Бу-у-у!

Какая-то девочка выпрыгнула прямо перед моим телефоном, уперев руки в бока, словно позируя для фото. Она была приблизительно моего возраста, с длинными, спутавшимися чёрными волосами и блестящими карими глазами.

– Эй, зачем ты это сделала? – Я отшатнулась, крепче сжав телефон. – Ты её спугнула.

– А, да зачем утруждаться, фотографируя скучного старого монарха? В Саду это самая обычная бабочка. – Она перебросила волосы через плечо и уставилась на меня, словно поощряя затеять спор.

– А ты что, специалист по этому вопросу или как? – пробормотала я. Она ухмыльнулась и кивнула:

– На самом деле – да. Я знаю о бабочках всё. Давай, спроси у меня что угодно. Ты наверняка не знаешь, что бабочки могут чувствовать вкус кончиками лапок или что самая быстрая бабочка может развивать скорость до двенадцати миль в час. А знаешь, во что когда-то верили древние греки? – Она выдержала драматическую паузу и наклонилась ко мне. – В то, что в бабочек воплощаются души умерших.

Я сидела, не в силах ничего сказать. Ну, то есть что я могла на это ответить? В этой девочке было что-то дикое, буйное. Она стояла передо мной, одетая в выгоревший голубой сарафан, её кожа была золотисто-коричневой – как будто она уже провела не одну неделю на свежем воздухе, под лучами солнца, хотя каникулы только-только начались.

– Кстати, меня зовут Роза-Мэй, – продолжила она. – А ещё называют Рыбкой.

– Почему Рыбкой? – спросила я, наконец-то обретя дар речи.

Она потянула меня за руку, заставляя подняться со скамьи.

– Пойдём, я тебе покажу!

Она буквально поволокла меня к озеру, со смехом продираясь через высокую траву. Я отдёрнула руку назад, стряхнув её пальцы со своего локтя.

– Что такое? – Она обернулась и снова схватила меня. – Чего ты ждёшь?

Я поколебалась секунду, потом позволила ей тащить меня дальше. Не знаю почему – она просто была очень настойчивой. Некоторое время мы бежали вместе, а потом она помчалась вперёд, волосы развевались у неё за спиной. Она пробежала всё расстояние до озера и, не останавливаясь, нырнула прямо в воду. Я замерла на месте, потом сделала несколько шагов назад. Что она вытворяет? Никто больше не плавал в озере.

Я держалась за бок, пытаясь перевести дыхание, и ждала, пока она вынырнет, но вода оставалась неподвижной, на поверхности не было даже ряби. Я оглянулась по сторонам. Мимо прошли ещё несколько человек, но я не была уверена, что кто-либо, кроме меня, заметил, что произошло. Я не знала, что делать.

– Ну же, давай! – тихо сказала я. Прошло уже слишком много времени. – Давай. – Меня начало подташнивать от страха. – Давай! – произнесла я громче, с паникой в голосе, и она неожиданно вынырнула с самого дна озера, расплёскивая воду во все стороны.

– Там так красиво! – воскликнула Роза-Мэй. – Идём, чего ты ждёшь?

Я покачала головой и отступила ещё дальше от берега; мне было нехорошо.

– Я должна встретиться кое с кем, – ответила я. – Мы ещё увидимся.

Я решила вернуться той же дорогой, которой мы пришли, но Роза-Мэй за считаные секунды выбралась из воды и оказалась рядом со мной.

– Погоди немного, не так быстро! Ты же даже не сказала мне, как тебя зовут. – Она внезапно остановилась и наклонилась, тряся головой, словно собака.

– Осторожней, ты меня обрызгала!

– Это же просто вода! Эй, ты же не как та ведьма из «Волшебника Оз», а? Ты не растаешь и не растечёшься лужей у моих ног?

– Конечно, я не растаю. Я просто не хочу намокнуть.

Она со смехом взяла меня под руку, как будто мы были давними подругами.

– Я просто охлаждаю тебя, глупая!

Я отдёрнула руку и уставилась на Розу-Мэй:

– Что ты делала в озере? Неужели все вот так берут и ныряют в него, когда жарко?

– Не все. Но не все и плавают так хорошо, как я, – похвасталась она.

– Но почему ты оставалась под водой так долго? Ты тренируешься?

Её глаза вспыхнули.

– Ага! Ну, то есть не совсем тренируюсь, я просто пытаюсь побить свой собственный рекорд. Прошлым летом мой предел был три минуты, в этом году я хочу достичь четырёх. А с кем ты собиралась встретиться?

Мы уже вернулись к скамейке. Я села и выудила из кармана записку.

– Это сегодня утром просунули в дверь, – сказала я, показывая бумажку Розе-Мэй. – Мы только что переехали сюда, и я подумала, что это от одного парня, Мака, но я не уверена в этом.

– О-о-о, свидание! – воскликнула Роза-Мэй. – Почему ты не сказала? А как он выглядит?

Я пожала плечами, чувствуя себя немного глупо:

– Не знаю, я его никогда не видела.

– Ты шутишь! Свидание вслепую? Ты хочешь сказать, что пришла сюда, чтобы встретиться с кем-то, кого ты даже не знаешь? Мне это нравится! Давай посидим здесь и посмотрим, сможем ли мы его заметить. Если вы друг друга даже не видели, он не будет знать, кто из нас ты.

Мы сидели на скамейке и болтали. Я не была уверена в том, что хочу разыскивать Мака, но было приятно поговорить с кем-то после того, как я всю неделю торчала в доме с мамой. Роза-Мэй объяснила, что её отец основал на другой стороне Сада учебный центр «Всё о бабочках», куда дети приходили, чтобы узнать о жизненных циклах и местах обитания бабочек и так далее.

– Вот почему я всё время здесь, особенно в каникулы, и почему я столько знаю о бабочках. А ты в первый раз здесь?

Я кивнула:

– Я ничего не знаю о бабочках, но увлекаюсь фотографией.

– А где твой фотоаппарат? Ты его принесла?

– Я снимаю на свой телефон. Мама подарила на день рождения. – Я показала ей телефон. – Считается, что он один из лучших для фотосъёмки. Я думаю, она купила мне его, чтобы я не так расстраивалась из-за переезда, – с телефоном я могу связываться со своими друзьями.

– Круто, – произнесла Роза-Мэй, глядя на мой телефон. – И сколько тебе исполнилось?

– Двенадцать.

– Мне столько же, – сказала она, и мы улыбнулись друг другу.

– Эй, давай я устрою тебе большую экскурсию! – Она неожиданно вскочила и помчалась прочь по лугу, прежде чем я успела ответить.

– А как же Мак? – крикнула я ей вслед, хотя чем больше времени я проводила с Розой-Мэй, тем меньше мне хотелось знакомиться с Маком. День пролетел быстро. Роза-Мэй показала мне разные участки сада: луга диких трав, тянущиеся на целые мили, поляны густой крапивы, на которой сидели блестящие красные божьи коровки. Она показала мне, как бабочки откладывают яйца на изнанку листьев и как выбирают те растения, которыми непременно будут питаться их детки-гусеницы после того, как проклюнутся. Она называла мне тех бабочек, которых мы видели, и даже ухитрялась ждать – пусть и с явным нетерпением, – пока я их сфотографирую.

Когда стало слишком жарко, мы прошли по красивому изогнутому мостику, перекинутому через озеро, и нашли на другой стороне под деревьями тенистый уголок. Мы долго болтали о бабочках, о парнях, о том, что никто из нас никогда не был на настоящем свидании. Роза-Мэй была невероятно энергичной и уверенной в себе – совсем не такой, как я. Она перескакивала с одной темы на другую, как будто не в силах долго задерживаться на чём-то одном. Я совсем забыла о встрече с Маком. Я даже ненадолго забыла о загадочной фотографии с младенцем, но потом мысль о ней вернулась ко мне, настойчиво вертясь в глубине моего разума.

Я глазам своим не поверила, когда посмотрела на часы и увидела, что уже почти пять вечера.

– Мне надо возвращаться, – сказала я, потянувшись. – Моя мама пошлёт поисковый отряд, если я не буду дома, когда она придёт.

Поднявшись с земли, я спешно направилась к выходу. Мама действительно подняла бы всех на уши, и к тому же мне нужно обязательно спросить её насчёт фотографии. Мне страшно, но я должна узнать, что это за снимок.

Роза-Мэй впервые за день вела себя тихо.

– Ты же вернёшься завтра, да? – спросила она, взяв меня под руку, когда мы вместе шли к домику.

– Конечно, – ответила я, удивившись тому, что мне удалось подружиться с кем-то так быстро. – Я буду здесь к десяти, обещаю.

После этого она снова развеселилась и стала болтать о том, как круто, когда в каникулы можно вместе с кем-то побродить по Саду.

– Бекки, ты когда-нибудь слышала о голубянке-аргусе? – спросила она. Мы как раз перешли озеро и пробирались через длинную траву.

Я покачала головой:

– На самом деле нет, не считая того, что старая леди в магазине упомянула о ней, когда ставила штамп мне на руке. А что в этой бабочке такого особенного?

– Я скажу тебе завтра, – поддразнила Роза-Мэй, – если тебе повезёт! – И прежде чем я успела сказать ещё что-нибудь, она разбежалась и снова нырнула в озеро.

– Пока, Рыбка, – сказала я, улыбаясь про себя, – но быстро отвернулась от озера, чтобы не видеть, как долго она просидит под водой.

Глава четвёртая

Я практически бежала всю дорогу до дома, периодически поплёвывая на пальцы и оттирая с руки бабочку, оттиснутую красными чернилами; я размазала её достаточно сильно, чтобы никто не мог определить, что это было. Если мама узнает, что я была в Саду Бабочек, она никогда и ни за что больше не подпустит к этому месту даже на милю. Озёра, плавательные бассейны и пляжи были для меня под строгим запретом – по её мнению, они были слишком опасны.

Мистер Джексон сидел перед своим магазинчиком и разгадывал кроссворд. Он снял рубашку, под которой обнаружилась сетчатая майка, какие обычно носят старики.

– Я застрял на четвёртом вопросе по вертикали, – сказал он, опустив газету и глядя на меня с прищуром – солнце светило с моей стороны. – Первая буква «П», восемь букв, значение – оставить, бросить, отказаться.

Я пожала плечами:

– Извините, я полный ноль в кроссвордах.

Он со стоном закрыл глаза:

– Чёртова жара. Как человеку думать в такую погоду? – Он сложил газету и стал ею обмахиваться. – Кстати, помогли тебе мои указания? Ты нашла своего друга?

Я кивнула, улыбнулась и поспешила дальше. Болтать с мистером Джексоном мне нравилось, но мне нужно было поскорее попасть домой.

Я собиралась сразу же по приходе спросить у мамы про фото, но у нас в гостях была Стелла.

– Мы в кухне, – окликнула она меня, когда я вошла через переднюю дверь. – Иди посмотри, что я принесла твоей маме.

Они сидели за столом, разбирая кусочки пазла. Это был один из тех огромных пазлов, которые можно собирать не один год.

– Я никогда не смогу его закончить, – простонала мама. – В нём пять тысяч кусочков, и почти все они голубые.

– Трейси, милая, но ты же у нас королева пазлов. Вот почему я купила его тебе. Много неба. Это же всегда была твоя коронная фишка, разве нет?

Мама кивнула, её руки порхали над крошечными кусочками, когда она раскладывала по всему столу кучки голубого картона.

– Когда-то она половину своего времени тратила на собирание пазлов, – сообщила Стелла, оглядываясь на меня. – Какое-то время твоя мама была от них просто без ума.

– Знаю, – отозвалась я.

Мама вскинула голову.

– В каком смысле – знаешь? Я не собирала пазлы много лет, с тех пор как уехала из Оукбриджа.

Я пожала плечами:

– Просто знаю. Должно быть, ты как-нибудь говорила мне об этом. – Я открыла кран и плеснула себе в лицо воды, чтобы охладиться. – А почему ты вообще перестала ими заниматься?

Я почувствовала, что она смотрит мне в спину.

– Посмотри, как ты выглядишь! – воскликнула она, меняя тему. – Где ты была весь день? Ты вся перемазалась!

– Должно быть, она просто веселилась на свежем воздухе, да, Бекки? – Стелла с улыбкой подмигнула мне. – На улице слишком жарко, чтобы делать что-нибудь, кроме как валяться в траве и смотреть в небо.

Я села к столу и ухватила кучку деталей пазла, чтобы рассортировать их. На крышке от коробки было нарисовано поле алых маков с широким-широким небом над ним, местами оно было глубокого синего цвета, местами светлее, а местами затянуто облаками. Я сказала:

– Я начну отделять красные кусочки, мам, только я ужасно хочу есть. Я ничего не ела с самого завтрака.

Мама была занята тем, что разогревала на плите консервированные тушёные бобы. Она переоделась из делового костюма в старый сарафан, а её волосы были убраны назад. Я попыталась представить её молодой и счастливой, как на той фотографии, но это было невозможно.

– Как твоя работа? – спросила я. – Туда долго добираться?

На её лице читалось недовольство.

– Добираться туда нормально, но остальной день, честно говоря, меня немного напугал. Люди там, похоже, очень милые, но я никогда раньше не была на такой должности – ну, понимаешь, начальницей. Это совсем не то, к чему я привыкла. Основную часть дня я просто пыталась запомнить, как кого зовут.

– Ну, это только первый день, – сказала я. – Я уверена, что завтра будет лучше.

– Я надеюсь только, что не была слишком робкой, – продолжила она, голос её сделался выше. – Я имею в виду, предполагается, что я буду возглавлять отдел, но мне кажется, что будет лучше, если я дам сотрудникам время на адптацию, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Да, но ты должна поставить себя, Трейс, – ответила Стелла. – Показать им, кто тут начальство!

Я не могла представить, как мама покажет кому-то, что она начальство. Она была из тех людей, которые извиняются, если кто-то пролезет перед ними в очереди на автобус.

– Ох, я не знаю, – вздохнула она, помешивая бобы. – Полагаю, ты права…

– Конечно, я права! Именно так я всегда и говорю своему Маку: никто не поверит в тебя, если ты сам в себя не веришь. Не то чтобы он слушал меня, впрочем.

– Он ведь не приходил сюда сегодня утром, да? – спросила я, слегка краснея. – Просто кто-то один раз позвонил в дверь… – Я от смущения прикусила губу.

– Сегодня утром – нет, солнышко. Он пару дней побудет со своим отцом, они отправились в поход. Как мужчина с мужчиной, сказал его папаша. – Она захохотала и согнулась от смеха пополам, стукнувшись головой о стол. – С тех пор как мы с Колином развелись, он всегда таскает бедного Мака в какие-нибудь важные и сложные авантюры, которые якобы должны сделать их ближе. Я скажу Маку, чтобы он заглянул к вам, как только вернётся.

Я подумала о том, чтобы показать им таинственную записку, но не хотела пугать маму. Если она хотя бы на секунду подумает, что я ходила встречаться с совершенно незнакомым человеком в Саду Бабочек, она, скорее всего, запрёт меня в моей комнате – или, хуже того, попросит кого-нибудь приходить и присматривать за мной, пока она на работе. Наверное, эта записка была для неё или для тех людей, которые жили в этом доме до нас.

Стелла торчала у нас целую вечность. Мы намазывали бобы на тосты вместе с расплавленным сыром, потом она ненадолго выскочила в винную лавку и купила бутылку вина для них с мамой. Я думала спросить маму про фотографию, пока Стелла уходила за вином, но я не знала, как скоро она вернётся. Я понимала, что откладываю этот разговор, тяну время, но мне нужно было быть уверенной, что я выберу правильный момент.

Когда Стелла вернулась, они затеяли долгую дискуссию о группе «Take That» и о том, следовало ли Робби возвращаться или нет. Они рассуждали об этом целую вечность, а потом мама откопала старый CD-диск, и они стали подпевать каждой песне, громче и громче, размахивая бокалами. Я пыталась слушать и проявлять интерес, но внутри у меня всё зудело. Общаться со Стеллой было круто, но мне очень нужно было поговорить с мамой наедине.

К тому времени, как Стелла ушла, было уже больше десяти часов вечера. Как только мама закрыла за ней дверь, все огни в доме словно погасли, он стал казаться каким-то особенно тёмным и пустым.

– Стелла очень славная, верно? – вздохнула мама. – Она всегда была замечательной подругой.

– А почему ты с ней не общалась всё это время?

Мама пожала плечами.

– Честно говоря, не знаю. Я уехала из Оукбриджа и была занята работой и тобой. Наверное, так просто случается, вот и всё… Но я теперь, наверное, пойду к себе. Я с ног падаю. День сегодня был нелёгкий.

У лестницы она остановилась и повернулась ко мне:

– Знаешь, я очень надеюсь, что не совершила огромную ошибку. – Она говорила о своей новой работе, но я гадала, сколько других ошибок она могла сделать. Для начала, например, она не рассказала мне правду о своём прошлом. Я подумала о списке, нацарапанном на обороте записки, которая лежала у меня в кармане. Все эти вопросы продолжали вихриться у меня в голове. Кто этот ребёнок? Это моя сестра? Где она теперь? Почему я о ней не знаю? Я пошла вслед за мамой, решив, что я могу хотя бы попробовать прощупать почву.

Она была в своей комнате, лежала поперёк кровати, прикрыв глаза предплечьем.

– Выключи свет, хорошо, солнышко? Я чувствую, у меня начинается мигрень.

Я стояла возле двери, протянув руку к выключателю. Мои вопросы неожиданно показались мне трудными и даже опасными.

– Пожалуйста, Бекки, выключи. – Мама приподнялась, чтобы видеть, что я делаю. Я открыла рот, чтобы заговорить, но все слова спутались у меня в голове. Я не могла выстроить их в правильном порядке, не могла заставить свой голос звучать должным образом.

– Зачем ты сказала мистеру Джексону, что я не умею плавать? – Это было всё, что я сумела произнести в итоге.

Что-то промелькнуло на её лице. Было, а потом исчезло. Страх или вина… я не была уверена. Она снова легла, отвернувшись лицом к стене.

– Мне жаль, – сказала она спустя пару секунд. – Мне действительно жаль. Мы вчера разговаривали, и это как-то само собой выскользнуло.

– Мам, ты же знаешь, что я никогда никому об этом не говорю!

– Я делаю это ради тебя, Бекки, – пробормотала она, голос у неё был сонным. – Честное слово.

Я выключила свет и закрыла за собой дверь. Я не могла спросить её о фотографии. Не сейчас.

Мне было гораздо труднее уснуть, чем маме. Я лежала в душной комнате, крепко закрыв глаза, и пыталась представить папу, стоящего на крыльце, но что-то мешало мне. Я последовательно вспомнила всё, что произошло с прошлой ночи: обнаружение фотографии, таинственная записка, встреча с мистером Джексоном и с Розой-Мэй. Я вспомнила каждый момент с той секунды, когда нашла коробку, спрятанную под маминой кроватью, но так и не смогла понять, что же меня беспокоит. Это было как новый пазл – только кусочки не складывались воедино. А потом, когда я уже уплывала в сон, до меня дошло.

Это было то, что сказала мне Роза-Мэй в Саду Бабочек, когда я показала ей записку.

«Ты хочешь сказать, что пришла сюда, чтобы встретиться с кем-то, кого ты даже не знаешь?» Так она сказала, когда мы заговорили о Маке. Я включила свет, достала записку из кармана джинсов, разгладила её и положила перед собой на кровати.

Встретимся в Саду Бабочек – в любое время сегодня утром после одиннадцати.

Эта записка была не от Мака, ведь он ушёл в поход. Но был ещё один человек из Оукбриджа, который мог пожелать встретиться со мной. Ещё один человек, которого я не знаю и которого видела только в грёзах.

Моё сердце заколотилось чаще.

Неожиданно в случившемся появился отчётливый смысл.

Эта записка, скорее всего, была от моего отца.

Глава пятая

Я знаю о своём отце только три факта. На свой седьмой день рождения я донимала маму расспросами о папе, и в минуту слабости она сказала:

– Его зовут Бен, он очень высокий, и он природозащитник.

Я не знала, что значит «природозащитник» – я тогда не могла даже правильно выговорить это слово, – но в словаре было сказано: «Тот, кто защищает природную среду от уничтожения или загрязнения». Помню, я подумала, что это очень круто: получается, что мой папа – кто-то вроде супергероя, который всегда в отъезде, потому что он спасает тропические леса или следит, чтобы белые тигры не вымерли.

На некоторое время мне этого было достаточно. Я бегала вокруг игровой площадки в школе, притворяясь, будто мы с папой вместе в амазонской сельве сажаем деревья и присматриваем за гориллами и другими тропическими животными. Когда мне было девять лет, мне подарили фотоаппарат, и я ползала по саду, фотографируя каждое насекомое, какое только могла найти. Мы оба были природозащитниками, и у нас была важная работа.

Наши выдуманные приключения становились всё более опасными и волнующими, они сопровождали меня все годы учёбы в младшей школе, но в конце концов мне захотелось узнать больше. Мелкие повседневные подробности: например, какой пудинг он предпочитает и кого любит больше – кошек или собак, – и самое главное, собирается ли он когда-нибудь вернуться к нам? Но мама ничего мне не говорила. Она сказала, что разговоры о нём заставляют её вспоминать вещи, о которых она больше не хочет думать, и, похоже, что бы я ни делала, она не собиралась менять своё мнение.

На следующее утро, к тому времени как я проснулась, мама уже ушла на работу. Должно быть, она убегала в спешке, потому что на кухне царил хаос. В раковине стояла куча тарелок с прилипшими к ним холодными, засохшими тушёными бобами. Мне понадобилась целая вечность, чтобы отскрести сковородку дочиста. Я вытерла стол вокруг пазла, оставив кусочки голубого картона лежать там, где мама разложила их предыдущим вечером, потом приготовила себе тосты. В доме снова было мертвенно-тихо. Я сидела за столом, размышляя о записке, и наполовину хотела, чтобы дверной звонок снова зазвонил, а наполовину боялась этого.

У меня был соблазн прождать целый день, просто на всякий случай, но я обещала Розе-Мэй встретиться с ней в десять часов, а кроме того, мне не хотелось сидеть в доме одной. Он ощущался слишком пустым. Я пошла вдоль дороги, мимо магазина Джексонов, и спустилась до Эмбл-кросс. День снова был замечательный; небо было настолько голубым, что казалось, будто его заново покрасили сегодня утром – таким голубым, что оно казалось почти ненастоящим.

Я была на половине пути к Саду, когда в кармане у меня завибрировал телефон. Это было сообщение от Лоры. Она прикрепила к нему красивую фотографию, сделанную на выходных: это была паутина, покрытая сверкающей утренней росой, а в середине паутины сидел маленький паук. Я сразу же написала ответ – о том, что сигнал в Оукбридже ловится ужасно плохо, что пауки здесь огромные и что я нашла потрясающее место, которое хочу показать ей, когда она приедет в гости.

– Ты вернулась? – спросила меня морщинистая дама на входе. – Нам нравится, когда молодые люди посещают Сад. Кстати, меня зовут Мэгги, а та женщина в магазине – моя сестра Джоан.

– Я Бекки, – застенчиво отозвалась я. – Я переехала в Оукбридж всего несколько дней назад.

Она улыбнулась и жестом направила меня в крошечный магазинчик, где Джоан уже держала наготове печать.

– Я рассказывала тебе о том, сколько видов бабочек у нас этим летом? – спросила она, когда я протянула руку. – Наверное, это из-за жары – но мы никогда раньше не видели ничего подобного!

Я кивнула и начала смещаться к двери, торопясь поскорее увидеть Розу-Мэй.

– Мне лучше идти, я договорилась встретиться с подругой.

– О, это хорошо! – сказала Джоан. – Так будет куда веселее, чем просто бродить по Саду в одиночку.

Я заметила Розу-Мэй задолго до того, как она осознала, что я здесь. Она стояла на мостике, согнув колени и готовясь нырнуть в озеро. Я стояла и смотрела – она была такой изящной, когда летела к воде, словно какая-нибудь экзотическая птица. Я ждала, пока она вынырнет. Я знала, что она останется под водой столько, сколько сможет, проверяя вместимость своих лёгких до предела. Я на секунду закрыла глаза и стала считать:

– Один… два… три… четыре…

Я произносила слова шёпотом. Чем дольше Роза-Мэй оставалась под водой, тем труднее мне было дышать.

Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем она пробила головой поверхность. Едва заметив меня, она поплыла к отмели. Я побежала к ней через поле, и она встала во весь рост, капли воды блестели на её коже, словно крошечные бриллианты.