Если и был на свете тот, кого Жаннаро любил больше жизни, так это супруга. Его родители умерли почти семьдесят лет назад, сестра — пятьдесят. Ему самому не так давно исполнилось ровно сто, и вплоть до семидесяти пяти он жил один, всецело посвящая себя исследованиям.
А потом в его дом вошла Естрия — и жизнь изменилась навсегда.
Строго говоря, это был ее дом. Жаннаро не видел необходимости приобретать жилье в собственность и снимал особняк у одной вдовы, владелицы нескольких доходных домов. Каждый Добрый День старушка появлялась на пороге с двумя кусочками пирога, тщательно пересчитывала монеты за традиционной чашкой чая — и они расставались еще на год.
Но четверть века назад она умерла, и в очередной Добрый День за рентой явилась ее внучка. Она знала только, что среди арендаторов бабушки есть старый колдун, известный на весь город вивисектор — и ужасно удивилась, когда увидела юношу немногим старше себя на вид.
Конечно, дело было просто в профессиональных навыках Жаннаро. Плох тот биомаг, что не способен поддерживать тело молодым и крепким.
Естрия за минувшие годы тоже почти не изменилась. Ей пятьдесят, но она по-прежнему выглядит двадцатилетней девчонкой — стройной и свежей. Когда они с Жаннаро посещали званые вечера, что так любит устраивать городской бомонд, их порой принимали за кого-то из светской молодежи, из этих модников и модниц, что фланируют по балам и тратят родительские денежки. Многие считали городского чародея заплесневелым, пропахшим формалином старикашкой, не вылезающим из лаборатории.
Собственно, вплоть до семидесяти пяти Жаннаро именно таким и был… если вычеркнуть «старикашку». Многие волшебники не считают физическое тело чем-то существенным и позволяют ему стареть, но Жаннаро всегда был щепетилен в этом отношении.
Потому и заполучил Естрию. Потому и был уже столько лет безумно с ней счастлив.
– Ты где был? – строгим голосом спросила Ласка.
— Ого, сколько он заплатил! — восхитилась жена, сунув нос в мешочек. — Это за тех шлюшек?
Джулеп стал заикаться.
— Сестер э’Браунте, да, — подтвердил Жаннаро. — Ему их очень хотелось.
– Я… я думал, вы за мной следом. А Дасти?..
– Её больше нет, Джулеп, – отрезала Ласка. – Меньше хвостов – меньше забот.
— Мог бы все-таки позволить помочь, — сказала Естрия. — Я бы тебя к ним не ревновала.
На этот раз настал черёд Джулепа ничего не сказать в ответ.
Он грустно шмыгнул и поднял голову.
Жаннаро только хмыкнул, щелкая пальцами, чтоб дрова получше разгорелись. За окном стояла холодная осенняя ночь, дождь лил так, словно Волноликий решил присоединить Таймуранг к своему царству, а они с Естрией сидели у жаркого камина, пили чай и ели сладкое печенье. Тонкое-тонкое, почти прозрачное. Мериунна пекла их просто изумительно.
– Подождите-ка… Пахнет кровью.
Ласка хранила молчание.
– Дасти меня укусила, – сказал Олео.
– Что? – ужаснулся Джулеп. – Но… – Джулеп перевёл дух. – Ну, так ты его уведи отсюда! Ласка! Он же заразный!
– Он пока что не изменился, – процедила сквозь зубы Ласка. – Олео всё ещё Олео.
– Но… но ведь он обернётся одним из этих!
– Он останется с нами! – прорычала Ласка.
Джулеп заворчал что-то себе под нос, а потом вдруг тяжело осел у стены. В сточном тоннеле всюду капала вода.
– Сегодня придётся спать здесь, – сказала Ласка.
– Здесь холодно, – отозвался Джулеп. – И сыро.
– Зато битком не набито бешеными собаками, – огрызнулась Ласка.
«Зато может появиться бешеная лиса, – с содроганием подумал Олео. – Уже скоро».
Лисы, как могли, устроились поудобнее в сыром подземелье. Прежнего укрытия больше не было. И Дасти не было тоже, и больше некому их направить. А Город кишит бешеными собаками.
Но это ещё не самое худшее.
Морщась от боли, Олео лежал на непокусанном боку и слизывал с плеча вязкую кровь. Рана пульсировала и горела. Что с ним будет дальше?
К спине прижалось чьё-то тепло.
– Я бы вылизала тебе укус, – проговорила Ласка. – Но я могу заразиться.
Олео хлюпнул носом.
– Спасибо, Лас.
Она нежно положила хвост ему на бок и прижалась теснее.
– Предупреди, если вдруг захочешь меня укусить, ладно?
Олео кивнул. Глаза наполнились слезами. Сможет ли он вообще разговаривать к тому времени?
Дыхание Ласки сделалось тихим и ровным. Потянулась ночь без конца и края. Олео не спалось. Не давала уснуть боль в груди. Не давали уснуть мысли о Ферме – что ему никогда уже туда не вернуться, никогда не спасти друзей. Но больше всего мешало другое. Как это будет, когда он обернётся? Неужто он перестанет думать о Ласке? И об Н-211?
Когда всё вокруг стихло, кроме храпа Джулепа, во мраке сточного тоннеля явились лица, мокрые и кривые. Их сухой шёпот эхом увязал в ушах Олео, забирался глубже, до самого горла.
– Пить, – шептали голоса.
Так хочется пить.
Но что?
У Олео сводило живот. Язык пересох.
– Не воду, – шептали голоса.
Только не воду.
Можно ведь утонуть.
Что же тогда?
Ты знаешь.
Красное.
То, что течёт внутри.
Тогда ты напьёшься вдоволь.
Выпьешь целое озеро.
Целое болото.
Пить.
Так хочется пить…
* * *
Над сточным тоннелем…
Над Городом…
Разверзлись облака…
И пошёл снег.
ЧТО?! – ОТКАЗЫВАЯСЬ ВЕРИТЬ, вытаращил глаза недоросток. – Нет. Нет, нет, нет. Олео нельзя умирать. Он же герой!
– Да, – воскликнула бета встревоженным больше обычного голосом. – У него же только-только всё начало получаться! И кто теперь, к бреху, будет спасать лис на Ферме?! Уже снег пошёл!
У альфы дрогнули усы, и она стала смотреть, как вокруг сосновых веток множатся снежинки.
– Я не говорил, что Олео умер, – произнёс Чужак, снова закрыв глаза. – Я только сказал, что он заразился.
– Но от жёлтого нет возврата! – не мог успокоиться недоросток.
Чужак не ответил.
– Они когда-нибудь ещё встретят Дасти? – спросила бета.
– Дасти… не встретят… нет.
– Не нравится мне эта история, – расхныкался недоросток.
К глазам у него подступили слёзы. У беты скривилась бровь. Альфа перепугалась, что от этой истории мех у младших поднимется дыбом так, что даже мама не сумеет пригладить.
– Не горюйте о Дасти, – проговорил Чужак. – Она теперь с дочерью в Подземном Лесу. Перед смертью лисица успела научить лисёнышей всему, что знала. Всему, что поможет им пережить грядущие ужасы.
– Что, ещё? – вытаращил глаза недоросток.
– Конечно, ещё! – выпалила бета. – Или ты думаешь, они будут жить долго и счастливо в сточном тоннеле?
Альфа слушала только в полуха. Снег повалил опять, задувал и с севера, и с юга, хлестал по сосне и с той стороны, и с другой. Если уйти сейчас и по дороге не мешкать, они успеют добраться до норы, пока сугробы не сделались непролазными. Пока зима не сомкнула накрепко пасть вокруг леса.
Альфа уже собралась было сказать младшим, что пора уходить, как вдруг бета вскочила на лапы.
– Ну и что теперь? Будем сидеть и слушать, как Олео потихоньку сходит с ума?
Недоросток ахнул:
– В Кирпичных Норах водится Булькожажд!
– Нет, – произнёс Чужак, поднимая голову. – В чреве Города нет никаких чудовищ. И там есть много способов выжить. Можно пить грязную воду. Охотиться на крыс.
Вот только опасность по-прежнему была рядом. И исходила она от лисы, чей жёлтый запах с каждым днём становился всё гуще…
В доме шёлка и ладана
1
ДНИ И НОЧИ в Кирпичных Норах, куда не заглядывало солнце, куда не проникал лунный свет, Ласка не отходила от Олео ни на шаг. Рана его заживала и больше не пахла кровью. Но его мучили лихорадка и судороги. Из-под меха пышело жаром, как от железа в летний день.
Он говорил во сне.
– Уходи!
И хотя Ласка знала, что он говорит не с ней, она отвечала:
– Нет, я останусь здесь.
Олео спас ей жизнь. И она хотела сделать для него то же самое. Или хотя бы лизать ему уши, чтобы успокоить, пока жёлтое расползалось по его телу.
Когда Ласка в первый раз встретила Олео, от его меха не пахло ничем. Прошло немало времени, прежде чем она поняла, с чем это можно сравнить. Олео сам ей напомнил, когда заговорил о Беатрис Поттер – Ласка любила эту историю, когда была маленькой. Несколько недель жестокая женщина держала Мию в плену, кормила одной лишь овсянкой, высасывая из меха запах – так, что даже родная мать не смогла больше учуять Мию.
Это история не о доброте человека. Ласка не понимала, кто сумел обмануть Олео и заставить его думать иначе. Заставить его доверять людям больше, чем положено лисам.
Теперь уже не скажешь, что Олео не пахнет ничем. Чем дольше он жил вдалеке от Фермы, тем сильнее проступал его настоящий запах. Какой-то кисловатый и сладкий. Ласке хотелось прижаться к этому запаху носом и понять наконец настоящего Олео. Но его настоящий запах стремительно затуманивало жёлтым.
– Оставьте меня в покое! – зарычал Олео.
– Тише, тише, тише, – шепнула Ласка.
– Не буду! – вскрикнул Олео, напрягая мускулы. – Я не буду!
Она погладила мордой ему загривок, боясь, что его голос разлетится эхом по паутине сырых тоннелей и угодит в ухо какой-нибудь бешеной собаке, которая пролезет в водосток и отыщет их. Судороги у Олео почти унялись, превратились в дрожь.
Жизнь в сточном тоннеле целиком состояла из звуков и запахов – из рычания Олео и жёлтого зловония, из храпа Джулепа и его заживающей на голове раны. Единственным источником света было тусклое цветение зимы в далёком водостоке. В глубине тоннеля Ласка учуяла старую рубашку и притащила к месту ночлега – чтобы хоть немного сделать его похожим на нору. Вот только ничем нельзя было унять сырость, от которой промокал насквозь мех Олео. И её мех тоже.
Кап!
Капля воды упала слишком близко, и Ласка бросилась в сторону. Когда она не ухаживала за Олео, она отыскивала на рубашке самое сухое место и зажимала лапами уши, надеясь заглушить эти капающие, булькаю щие звуки, которые назойливо преследовали её в кирпичных тоннелях. С двух месяцев она всячески избегала воды. Но здесь от неё не было никакого спасения.
Тело Олео опять напряглось.
– Вы у меня замолчите!
– Что он там говорит? – спросил Джулеп из глубины тоннеля. С тех пор, как они обосновались в канализации, он держался от Олео на расстоянии.
– Я вас разорву! – проговорил Олео.
– Ну, просто… – растерялась Ласка, – просто он говорит, что хочет разорвать мешок с мусором и найти для нас сочный, вкусный стейк.
– Ласка! – покачал головой Джулеп.
– Он пока ещё на нас не бросается.
Джулеп лишь усмехнулся:
– Пока.
– Предупреждаю! – процедил Олео. Его рычание становилось всё злее.
– Нам надо уходить, Лас, – сказал Джулеп. – Если он попробует тебя укусить…
– Он не укусит, – перебила Ласка, стараясь придать голосу уверенности. Она посмотрела на Олео. Её шкура дёргалась так же, как у него. – Он со мной поговорил немного сегодня. Говорил как обычно.
– Прекрасно, – буркнул себе под нос Джулеп.
Она не сказала ему, что Олео отказывается от воды. И что в словах его нет никакого смысла. «Не могу пить, – вот, что он прошептал ей. – Я должен выдернуть хвост Живодёра. Голоса говорят: если я возьму в рот хоть каплю воды, меня испепелит Голубое».
Ласка поправила Олео голову – кажется, ему стало удобнее. С того дня, когда Дасти съела заразного кролика, и до дня, когда напала на них, прошло две недели. У Олео ещё есть время. Для чего только, этого Ласка не знала.
– Не понимаю, чего тебе так нравится этот лисёныш, – заговорил Джулеп. – От него одни беды. Не успел появиться Олео, как погиб Стерлинг, меня сбило машиной, а Дасти обернулась одной из… этих.
Тьма сточного тоннеля просочилась Ласке в самое сердце. Скольких лис она уже потеряла! Если жёлтое заберёт Олео, если у Джулепа не заживёт голова, эта утрата станет для неё такой же, как та, давняя, когда она потеряла маму и троих братьев.
– Ты ведь знаешь, что сказала бы Дасти, – заметил Джулеп.
«Дасти уже с нами нет», – хотела ответить Ласка.
Всякий раз, когда она вспоминала лисицу, у неё сжимало в груди, словно она вот-вот что-то почувствует. Но она не чувствовала ничего.
Она заглянула в блестящие глаза Джулепа:
– Олео спас тебе жизнь. Он спас тебя от собак. Из Ветери.
– Не так уж я пострадал, – проворчал Джулеп. – Да я бы и сам мог справиться.
– Он и мою спас тоже, – продолжала говорить Ласка. – В Молочном Фургоне.
Джулеп обиженно запыхтел:
– Если б я не сбежал, Ласка, Дасти бы меня покусала. Что мне, по-твоему, было делать? Залить её собственной кровью?
У Ласки приподнялись усы.
– Не ты ли сейчас говорил, что не так уж и пострадал?
Джулеп, щёлкнув зубами, захлопнул рот.
– С тех пор, как умерла Дасти, ты стала другой, – сказал он. Потом перекатился на другой бок и уткнулся в стену.
– Двести одиннадцатый! – вскрикнул Олео.
Он быстро перебирал лапами, словно откуда-то убегал. Или бежал куда-то.
Когда они в первый раз заползли в сточный тоннель, Ласка уловила кусочек трагической истории Олео. Она хотела удрать, пока история не закралась к ней в уши. Но эхо разносило слова Олео по тоннелю быстрее, чем бегала Ласка. И теперь эти слова обитали у неё в сердце.
Ей хотелось сказать Олео, что когда-нибудь он возвратится на свою Ферму. Что когда-нибудь он освободит из клеток своих друзей. Что когда-нибудь опасность минует их шкуры. Ей хотелось сказать, что если ему не суждено выбраться из тоннеля, если жёлтое всё-таки овладеет им, тогда она сама пойдёт и освободит всех лис.
Вот только Ласка не знала, где находится Ферма. А Олео был слишком болен и не мог ей рассказать.
Она дождалась, когда он загонит себя до изнеможения, а потом уютно устроилась у него под боком. От лихорадки его лапам было тепло даже в сыром брюхе канализации.
Рр-р-р-р-р!
Олео зарычал так громко, что Ласка отпрыгнула от него, не успев даже проснуться. Его морда заметалась из стороны в сторону. Ласка отступила назад и развернула лапы в тоннель, готовая броситься наутёк.
– Я тебе вырву сердце! – прорычал в темноту Олео.
– Ну, вот, – заключил Джулеп.
Он с ворчанием поднялся и заковылял прочь по тоннелю.
– Подожди! – крикнула ему вслед Ласка. – Он ещё не опасный! Он даже сидеть не может!
Джулеп обернулся и посмотрел на неё сердито.
– Ласка, я ранен. Ты же сама так сказала. Если он бросится на меня, я не смогу удрать. Ты не добежишь до реки, как Олео превратит меня в мышиное мясо. Хочешь, чтобы я стал таким же, как он?
Ласка не нашлась что ответить. Джулеп поковылял дальше, и вскоре его хвост растаял во тьме. А сердце Ласки тянуло в другую сторону.
Кап!
Булькающие звуки тоннеля залили Ласке уши, и откуда-то из глубины запузырилась непрошеная мысль. На этот раз Ласка уже не смогла тряхнуть головой и прогнать её.
– Моя мама сумеет помочь нам! – закричала она вслед Джулепу.
Шаги Джулепа смолкли.
– Твоя мама ведь умерла.
– В том-то и дело… – замялась Ласка, – что нет.
От этих слов её горло будто закровоточило.
– Чего? – показался из темноты Джулеп.
Ласка уставилась на мокрые кирпичи у себя под лапами.
Там, на кладбище, когда Джулеп и Стерлинг принимались шептаться о судьбах своих родных, она позволяла им верить, что вся её семья умерла тоже. Так проще. Ни о чём не надо рассказывать.
– Зачем тогда было об этом врать? – оторопел Джулеп.
Ласка повесила голову ещё ниже:
– Дасти не нравилось, когда мы заговаривали про такое.
– Мы со Стерлингом жалели тебя, а ты, значит, просто молчала? – В горле у Джулепа нарастал рокот. – Молчала, что у тебя есть мама и что всё это время ты могла к ней вернуться?
У Ласки затряслись губы.
– Мама думает, что я умерла. Как по-твоему, это легко?
– Уж полегче, чем смотреть, как отец умирает у тебя на глазах, – прошептал Джулеп.
Вина – жгучая, неуютная – разрасталась у Ласки в груди. Она смотрела куда-то в тёмную паутину Кирпичных Нор, а сердце отчаянно колотилось.
– Моя мама не умерла. Но всё своё время проводит с ними.
Джулеп прижал уши:
– Чего?
Плеск воды разлетелся эхом в тоннелях и высушил голос Ласки. Она чувствовала, что наговорила уже слишком много.
– Призраки… – Ласка собралась с духом и начала заново. – Они с ней разговаривают… Вроде как. Это не объяснить.
Джулеп насупился.
– Призраков не бывает, Ласка.
Ласка подняла на него глаза:
– Вы же со Стерлингом всё время говорили о призраках. И о Загах.
Джулеп опустил голову.
– Мы ж тогда были совсем лисёныши.
Ласка вздохнула и посмотрела на зимний свет в глубине тоннеля.
– Призраки – это лисы или другие существа, которые умерли. Они бродят рядом, как звуки или как запахи, когда всё остальное уже сгнило. Если ты знаешь, как надо слушать, призраки расскажут тебе о том, что их убило. Если не знаешь, они сведут тебя с ума. Моя мама знает, как надо слушать.
Джулеп не перебивал, и Ласка была ему за это признательна.
Мериунна, конечно, тоже была кадавром. Вся прислуга в доме появилась на свет так же, как новые служанки дожа. Жаннаро регулярно посещал казни и даже приплачивал палачу, чтобы тот поострее затачивал топор. Часть трупов, конечно, забирала родня, но некоторых просто зарывали на общественном кладбище… или отдавали Жаннаро.
– Одного из призраков зовут Бизи, – продолжала Ласка. – Она умерла от жёлтого. – Ласка взглянула на Олео, который рычал и корчился на полу. – Мама может спросить у неё, как его спасти. Вдруг она знает.
Всякий раз, когда мама заговаривала заикающимся голосом Бизи и рассказывала им историю о мисс Лисс, по спине у Ласки начинали бегать мурашки. Но с тех пор, как она ушла из Бельевого Шкафа, вспоминать о девочке-лисёныше, которая потеряла всех своих сестёр и братьев, сделалось невыносимо.
Естрию работа мужа поначалу отталкивала. Вся эта возня с мертвецами, отрубленные части тел, органы в банках, струящийся по трубкам наноплазм… да, непосвященных это пугает. Адепты Монстрамина пользуются жутковатой славой, хотя это самый безобидный институт в КА.
Джулеп посмотрел вверх на сводчатый потолок.
Со временем Естрия это поняла. Жаннаро сумел заинтересовать ее тем, что делает. Она увидела процедуру возвращения жизни его глазами и тоже разглядела таящуюся в ней красоту. После этого любимая стала вначале присутствовать при операциях, а потом и ассистировать.
– Если выйдешь, собаки тебя поймают.
Но не на спецзаказах, конечно. Дож уверен, что о близняшках э’Браунте знают только четверо — он, Жаннаро, да сами близняшки. Не то чтобы это имело какое-то значение… но все же не стоит лишний раз волновать дожа.
Ласка принюхалась, повернув нос вглубь тоннеля.
– Я могу отыскать дом по запаху, через водосток. На улице неподалёку отсюда булочная. Я пройду дальше и буду принюхиваться, пока не учую Особняк Дам. Они без конца курят ладан.
— Ладно, но в следующий раз обязательно позови, а то мне одной скучно, — сказала Естрия, прижимаясь к Жаннаро покрепче. — Устал, мой хороший? Может, завтра портанемся куда-нибудь, отдохнем? Я давно не была на Шайхе…
– Что ещё за Дамы? – поинтересовался Джулеп.
— Завтра четыре операции, — покачал головой волшебник. — Герцог э’Трино и графиня э’Деари записались на омоложение, барон э’Таурики хочет себе кое-что увеличить, а супругам Ольвенд нужно решить проблему с бездетностью.
Ласка ничего не ответила. Даже их имена заставляли морду неметь.
– Нельзя просто так взять и зайти к человеку в дом, – сказал Джулеп. – Тебя убьют.
— Все понятно с тобой, трудяга, — взъерошила ему волосы жена. — Тогда как насчет послезавтра?
В пересохшем горле у Ласки застрял комок – и не проглотишь. Единственным, что страшило её больше возвращения в Особняк Дам, была мысль о том, чтобы вовсе туда не ходить.
— Три операции. Омоложение, улучшение тела, вживление новых зубов и смена печени.
– Ладно, – проворчал Джулеп. – Идём. В какую сторону булочная?
– Но… – растерялась Ласка, – у тебя же ещё не зажила голова.
— Это четыре.
– Да, – сказал он, прищуривая один глаз. – Ну, а кто ещё тебя защитит?
— Зубы и печень — одному и тому же человеку.
Ласка прижала уши. От Джулепа в его состоянии было столько же пользы, сколько от занозы в лапе. Она принюхалась к Олео.
– А кто присмотрит за ним? А вдруг крысы обгрызут ему пальцы?
— Все понятно с тобой, — повторила Естрия. — А когда-нибудь у тебя будет свободный день?
– С этим его рычанием? – усмехнулся Джулеп. – Да крысы только перепугаются. И вообще, – он смерил презрительным взглядом морду Олео, по которой пробегали судороги, – я с ним тут не останусь.
— У меня когда-нибудь будет свободный день? — эхом повторил Жаннаро.
Ласка закусила губу. Она ни за что себе не простит, если вернётся и увидит покусанного, провонявшего жёлтым Джулепа.
Она дождалась, когда у Олео пройдут судороги, и прижалась мордой к его уху.
По стене на цепких паучьих лапках пробежал его личный секретарь. Была то химера, существо, созданное из трех разных насекомых и обезьяньей головы. От человека в этом создании присутствовал только гипофиз, но этого кусочка плоти вполне хватало. Создание не было по-настоящему разумным, но твердо запоминало все, что Жаннаро говорил или слышал, и могло в любой момент напомнить все, что нужно.
– Олео, – прошептала Ласка. – Ты меня слышишь?
Он хрипло дышал в забытьи. Зубы клацали друг о друга – клац-клац, клац-клац. Она постаралась заставить себя не испугаться.
— В день Малахитового Скорпиона ничего не назначено, — донеслось из крохотного ротика.
– Я иду к маме, – сказала она ему. – Хочу узнать, как выгнать из тебя жёлтое.
Олео неожиданно сжался и выставил в пустоту клыки:
— Отлично, и это как раз Меркаторидис, — улыбнулся жене волшебник. — Портируемся куда захочешь — везде будут ярмарки и гулянья.
– Уходи!
— Но это же только через девять дней, — укоризненно сказала Естрия.
– Только если ты будешь помнить, что я скоро вернусь, – ответила Ласка.
Она осторожно дотронулась до него сбоку, и от его меха у неё по носу проскочила искра. Рычание Олео сменилось каким-то бульканьем, а мышцы снова обмякли на мокром бетоне.
Жаннаро только пожал плечами и откинулся в кресле. Заказ был все-таки не настолько уж простым, он работал без сна и отдыха почти двое суток. Зато сестры э’Браунте превратились в настоящие машины убийства, бессмертные и неуязвимые… и вряд ли дож будет их использовать для чего-то хорошего.
Ласка потрусила вниз по тоннелю, стараясь идти быстрее, чем жёлтое растекалось по телу её друга. Джулеп хромал позади.
– Ну, идём, Джулеп! – воскликнула Ласка.
Но их создателя это уже не касается. И Кустодиана не касается, поскольку дож — легитимный правитель. Перед законом Жаннаро чист… совершенно чист…
– Я иду! – ковылял за ней Джулеп, пытаясь догнать. – Меня вообще-то машиной сбило, не помнишь?
– Ну, да, – сказала она и резко остановилась. – Прости. Иди как можешь. Только поторопись.
С этими мыслями он и уснул, уже не услышав и не почувствовав, как Естрия кликнула Верзилу, велев перенести хозяина в спальню.
2
А через девять дней они были на Шайхе. Жаннаро, как и обещал, ничего не стал назначать на Торговый День, и они провели его только вдвоем, с утра до вечера развлекаясь на Веселом Острове. Портал Нураона стоит совсем рядом с Таймурангом, и это одна из главных причин, почему город вечных дождей так разросся.
НОС ВЁЛ ЛАСКУ за собой по тоннелю. В водостоки заливались запахи выстиранного белья, потом дрожжей, потом сырого костного мозга из лавки мясника, и наконец они с Джулепом подошли к решётке, откуда слабо веяло ладаном.
Пришлось, правда, вставать очень рано, портал Нураон — Шайх открывают аж в первом рассветном часу. К тому же Шайх лежит тремя часовыми поясами западнее, так что на место они прибыли глухой ночью.
Ласка вскарабкалась наверх по железным ступенькам и высунула нос в морозную ночь. Воздух щекотал ноздри. Никакого жёлтого. Она выбралась в сточную канаву, потом снова сунула морду в водосток, схватила Джулепа за загривок и помогла ему одолеть путь наверх.
Горели уличные фонари, подсвечивая лёгкий снежок. Трубы и смотровые колодцы пыхали облаками. Бетон под лапами заледенел. Обычно этот район Города кишел суетливыми покупателями, которые пялились сквозь отмытые дочиста витрины на ярко расцвеченную одежду. Но сейчас на улицах стояла такая же тишина, как в сточных тоннелях.
К счастью, город Ремиль никогда не спит. Ночью тут развлечений не меньше, чем днем. Жаннаро и Естрия танцевали до упаду, играли в казино, катались на лодках, посетили пять разных ресторанов и смотрели специально приуроченное к Меркаторидису шоу-фантазм с участием драконов, бегемотов и левиафанов.
Лисы двинулись дальше вдоль слякотных сточных канав, мимо домов из бурого песчаника.
– Ты как там сзади? – прошептала через плечо Ласка.
Но этот визит не заслуживал бы упоминания, если бы не одно незначительное как будто происшествие. Один из устроителей шоу-фантазма получил травму. Парящие в небе драконы втроем удерживали сложную, состоящую из сотен деталей картину — при движении детали менялись местами и переливались, образуя все новые и новые фигуры.
Джулеп щурил глаза, внимательно глядя на дорогу перед собой. Он слишком запыхался и не ответил.
СШШШУУУУуууумммммм…
Но одна из деталей оказалась закреплена непрочно. Веревка развязалась, и заостренная балка рухнула прямо на стоящего внизу волшебника — контролирующего действо иллюзиониста. Ему отсекло кисть руки, и чародей упал, обливаясь кровью.
Откуда-то издалека вдруг раздался выстрел. Из укрытия сточного тоннеля Ласка уже слышала раньше эти разрывные звуки. Люди, взяв свои чёрные палки, охотились на бешеных собак. Если люди заметят лис, их тоже застрелят. Ласка, как могла, поторапливала Джулепа.
Повезло ему, что среди зрителей оказался адепт Монстрамина. Он остановил кровь эстетлем, который всегда носил во внутреннем кармане, обезболил, наложил повязку и вживил в рану семя мимикратика.
Лисы подошли к Особняку Дам – двухэтажному дому, блестящему от подтаявшего льда. В окне, которое смотрело на улицу, горел неоновый человеческий глаз, окрашивая в пурпур пролетающий снег. В сердце у Ласки похолодело так же, как в воздухе.
Джулеп увидел, что по ней пробежала дрожь.
— Через десять дней вырастет новая рука, — пообещал он, помогая коллеге сесть в кабриолет. — Будет лучше старой.
– Что с тобой?
Иллюзионист признательно улыбнулся и укатил, а Жаннаро окликнул мокрый мальчишка.
Ласка молча перевела дух.
Она юркнула в узкий просвет, отделявший дом от соседнего. С сосулек на венцах крыш капала вода, брызгами разлеталась по лужам и по её меху. Запах ладана расцветал из треугольной дыры в нижних досках дома. Это была та самая дыра, в которую мать Ласки выскользнула той самой ночью, когда повстречалась с её отцом. Та самая дыра, через которую много лун тому назад убежала из дома Ласка.
— Ваша мудрость, вот рука их мудрости! — воскликнул он, протягивая отрубленную кисть.
Она пролезла в дыру, за ней, не отставая, Джулеп, и они оказались в пустом пространстве между стен. Внутренние подпорки стены царапали Ласке правое плечо, а розовый утеплитель мягко чавкал о левое. От сухого дерева отлетали пыль и тонкие острые обломки.
Жаннаро мысленно ругнулся. Пришить родную конечность гораздо проще, чем выращивать новую. Просто иллюзионист стоял на причале, рука упала в воду, а гавань Ремиля кишит рыбой, так что ему даже не пришло в голову…
Лисы подобрались к вентиляционному отверстию. Его решётка едва держалась на болтах. Сквозь чёрные железные завитки Ласка выглянула в сумрак дома. Большая комната была всё такой же тёмной и напоминала пещеру, как и в те времена, когда у Ласки ещё не выпали молочные зубы. В воздухе по-прежнему пахло лавандой и сладостями.
– Вроде, всё чисто, – прошептал Джулеп.
— Выкинь ее куда-нибудь… хотя нет, погоди, — забрал кисть Жаннаро. — Спасибо, малец, держи.
Он протиснулся мимо Ласки, носом надавил на решётку, и та со скрипом открылась.
Получивший серебруху пацан радостно взвизгнул и умчался, а волшебник остался разглядывать трофей. Что-что, а человеческая рука биомагу всегда пригодится. Особенно если при жизни та принадлежала чародею.
Ласка ткнулась в Джулепа мордой:
– По-моему, тебе лучше остаться здесь.
Законно подобный материал достать непросто. Жаннаро в том числе из-за этого поддерживал хорошие отношения с дожем — ради доступа к свежим останкам. Но там в основном казненные преступники, всякое отребье с дурной предысторией, а тут…
Лицо Джулепа тут же сморщилось – то ли от обиды, то ли от злости.
– И зачем ты тогда заставила меня тащиться в такую даль?
Естрия ничуть не удивилась, увидев мужа с чьей-то рукой. Она знала, за кем замужем. Жаннаро никогда не упускал случая подобрать что-нибудь эдакое. Издохшие животные, чьи-то кости, один раз — целый бычий череп… в этом отношении Жаннаро э’Стакро отличался домовитостью. Никогда не знаешь, что в каком проекте пригодится.
«Я не заставляла», – подумала Ласка.
Да, она хотела, чтобы Джулеп был рядом, чтобы увидел дом, хозяек, ванную наверху. Но гораздо больше она хотела, чтобы он со своей раненой головой оставался в целости и сохранности между стен.
А всякого рода необычные ингредиенты его всегда волновали. Специально за ними не гонялся, но если уж сами шли в руки…
Ласка оглянулась назад, где сквозь щели в досках пробивался уличный свет.
По возвращении домой Жаннаро спустился в холодный погреб. Мериунна держала тут припасы, с потолка свисали бараньи и свиные туши, а в дальнем конце было особое отделение, ключ от которого волшебник всегда держал при себе.
– Стой на страже. Тявкни, если почуешь опасность.