Тукэдун Циншэн
Преодолевая конец света
© Yuan Fang Publishing House, China, 2018
© ТД «Белый город», пер. на рус. яз., 2018
Миллионер Сюеи Чен убил своего единственного сына.
Эта удивительная новость потрясла город А. Общество разделилось в поиске внутренней подоплёки происшествия. Старики говорили, что судьба миллионера Сюеи Чена незавидная: деньги испортили его, но в предумышленное убийство никто не верил. Жена же рассказывала, что он заимел ребёнка на стороне и умышленно убил старшего сына. Она ходила по всем инстанциям и просила суд приговорить его к смертной казни. Друг Сюеи Чена из Шанхая пригласил юриста Ван Циньни, которая была когда-то в городе А знаменитым адвокатом, чтобы она стала его защитником на суде. Люди с нетерпением ожидали развития событий…
Сюеи Чен выбросил обжигающую пальцы сигарету в канализацию, вытер губы и зашагал в замусоренный цех.
Он посмотрел на стопы бумаги в холле, сплюнул слюну, как будто бы хотел развеять вокруг себя запах краски. Этот аромат, знакомый ему до неприязни, всегда вызывавший воспоминание о более чем двадцатилетней скучной, надоедливой типографской жизни, он ещё ребенком всегда чувствовал от отца.
Начиная с прошлого месяца, его маленькая типография начала работать в убыток, причиной стала устаревшая технология и высокая себестоимость производства. И беда не приходит одна. За короткий срок, внезапно, в их районе появилось более десятка мелких фабрик, что увеличило конкуренцию. Теперь, чтобы снизить производственные расходы, пришлось сократить двух механиков, которые работали с ним два года. На сердце стало ещё тяжелее от осознания того, что изменить полностью ситуацию за счёт выполнения мелких заказов невозможно.
Но неожиданно произошли перемены. Дело в том, что вчера Сюеи Чен встретился со старшим другом Гуанем в маленьком парке, где тот занимался тайцзицюань Чень Ши. Гуань около десяти лет тому назад перешёл из синьицюань, и Сюеи Чен считался его собратом. В парке на каменном столике лежала книга в чёрном переплёте, создавая резкий контраст с элегантной белой атласной тренировочной формой Гуаня.
Обложка книги завораживала: ослепительно белый крест в небе, потресканная земля и название «Пророчество о судном дне». Сюеи Чен поздоровался с братом Гуанем и машинально открыл книгу. Пролистнув первые две страницы, он профессиональным двадцатилетним чутьём ощутил потенциальную энергию этого пророчества, способного разбудить в читателях настоящее предчувствие «человеческой катастрофы»! Превосходно! Он понимал, что психология китайцев устроена так, что всё заинтересовавшее должно быть на слуху. При этом большим преимуществом являлось время: ведь до прогнозируемого конца света в августе 1997 года ещё оставалось пять лет и два месяца. Срок не настолько далёкий, чтобы люди не обратили на это внимание, и не слишком близкий, чтобы предаться панике – да хранят нас небеса!
Сюеи Чен почувствовал возможность хорошо заработать.
Одолжив у брата Гуаня книгу, он поспешно пошёл домой. Глядя ему вслед, Гуань покачал головой.
Сюеи Чен жил прямо на фабрике. Через наполненный оборудованием цех он прошёл к маленьким смежным комнатам, одна из которых служила жильём для них с женой, другая – для деловых встреч. Он включил настольную лампу, сел на разваливающийся стул и прочитал книгу на одном дыхании.
Содержание книги так его потрясло, что он аж прищёлкнул языком. Интуиция не подвела Сюеи Чена: книга может стать бестселлером, лидером продаж! Единственное, на что можно было посетовать – это непростой язык, затрудняющий понимание. Он открыл последнюю страницу, чтобы посмотреть на количество экземпляров. Две тысячи книг, число не велико, и из мало знакомого издательского дома в провинции Гуанси. Он поднял телефонную трубку, набрал номер директора местной авторской службы Сяо Цян и попросил проверить, является ли эта книга оригинальной. Через несколько минут Сяо Цян сообщил, что книги нет в списке издательских кодов, а это равносильно тому, что оно незаконное, то есть пиратское. В сердце Сюеи Чена вспыхнул восторг.
Сюеи Чен никогда и ни в чём не советовался с женой, потому что считал, что она не разбирается в его делах. Но на этот раз он сделал исключение, чтобы воспользоваться деньгами жены и вложить максимальные средства в предстоящее издание. Поскольку книга является незаконной, но перспективы заманчивые, лучше потратить несколько сотен юаней на приобретение издательского кода, что, скорее всего, не составит труда в их округе, где все занимаются книгами.
Он крикнул в сторону цеха: «Малый!», и на его зов прибежал промасленный худой человек лет сорока. Он был учеником Сюеи Чена по синьицюань, более того их связывала почти тридцатилетняя дружба. «Ты прочитай эту книгу и сделай ксерокопию, страниц немного, всего-навсего пятьдесят или шестьдесят тысяч иероглифов». Сюеи Чен знал, что современные технологии уже давно используют компьютеры, но у него не было денег на новое оборудование, и вся надежда оставалась на этот случай.
Он ещё раз всё обдумал и решил всё же не говорить пока с женой.
Сюеи Чен впервые инвестировал собственные средства в издание книги.
Две недели спустя новая книга в сто тысяч иероглифов «Пророчество о судном дне» вышла. Она была больше, чем первоначальное издание на десять тысяч иероглифов. Это дописал его юный друг Сяоцин Хуан, который сейчас учился на магистра литературы. Парень действительно был талантлив, и навыки написания стихов, что приобрёл в университете, сейчас пригодились.
Он не только переписал «Пророчество о судном дне» Нострадамуса, удлинил и добавил красок, но также расширил область предсказаний, даже добавил туда терроризм. Также вписал любимые китайцами книгу перемен «Йи Цзин», книгу пророчества «Туй бэй ту» и другие народные достояния. А в конце вообще сказал, что если внимательно прочесть Библию, то конец света в ней и «Пророчество о судном дне» – почти одно и то же.
Сюеи Чен, довольный, открыл последнюю страницу, убедился, что указан миллионный тираж. На самом деле было напечатано всего две тысячи экземпляров. Во-первых, всё же были определённые опасения. Во-вторых, деньги жены ещё не в руках, и нет возможности напечатать больше. Но сколько на самом деле книг, которые действительно можно печатать сразу миллионным тиражом? Не так много. И он хотел создать искусственный ажиотаж, привлечь больше читателей. Одним словом, использовать данные о тираже как маркетинговый ход.
Сюеи Чен знал все крупные книжные магазины города. Кроме магазина «Синьхуа», где централизованная и единая закупка товара, все остальные магазины подбирают ассортимент на своё усмотрение. Они лишь берут книги на реализацию и рассчитываются после продажи. Сюеи Чен опять забрался на свой старенький велосипед, взяв с собой пятьдесят экземпляров книги «Пророчество о судном дне» и направился в книжный магазин «Бао Джи». Это небольшой книжный магазин с очень приятным декором под старину. Несмотря на то, что сам магазин небольшой, у него есть несколько филиалов. И у владельца хорошая репутация, так как он против пиратских книг.
Директор магазина Лин сидел за столом рядом со входом. Он надел очки, открыл «Пророчество о судном дне», то ахал, то охал, а у Сюеи Чена сердце выпрыгивало из груди от волнения. Он с нетерпением спросил:
– Ну что? Плохо?
– Ну, как сказать… сама книга неплохая, захватывающая… Но ты же знаешь, я не продаю пиратские книги, боюсь испортить репутацию.
– Это ни в коем случае не пиратская книга! Лин, мы с тобой сотрудничаем не первый раз, если бы это была пиратская книга, я ни за что бы к тебе не обратился!
– Если книга не пиратская, то почему в ней столько ошибок? – с вопросительным взглядом проговорил Лин.
– Да это я не того редактора нанял. Он раньше работал в администрации, после того как его убрали, стал редактором. И опыта немного ещё, и самоуверенность с тех времён осталась, вот и делает ошибки… Если бы это было незаконное издание, меня бы здесь не было. – Сюеи Чен придумывал отмазки на ходу, в сердцах матеря Сяоцин Хуана.
– Ладно, я тебе доверяю. – Лин посмотрел на ценник: двадцать юаней. – При себестоимости в два юаня… ничего себе, миллион штук?
– Ха-ха, ты же знаешь, откуда у меня деньги на миллион экземпляров? В бою все средства хороши… Я отдам тебе по семь юаней, нормально?
– Хорошо, договорились! – кивая головой, встал из-за стола Лин.
В течение одного для Сюеи Чен на своём велосипеде из двухсот книг развёз две трети. Книги были развезены во все известные магазины, кроме магазина «Синьхуа» и нескольких других крупных магазинов. А Сяоцин Хуан ещё написал о книге статью в газету под заголовком «Катастрофа человечества»!
Сюеи Чен не спал всю ночь, ему всё время снились кошмары.
Ему снилось, что он скатился в пропасть с заледеневшими скалами. Дует ледяной ветер, мрачно, он весь дрожит от холода, ноги как будто связаны верёвками, свободны только руки, но всюду скользко, и он никак не может выбраться наверх.
Когда он проснулся, солнце уже стояло высоко. Сон не давал ему покоя, ему казалось, что это предвестник чего-то плохого.
За последние годы он уже стал бояться неудач. Что бы он ни делал, везде получался провал. Открыл кафе, не прошло и полгода, как обанкротился. Открыл магазин, через два месяца уже не хватало оборотных средств, в итоге ещё и партнёр его кинул, забрав весь склад себе. Сгоряча занялся сетевым маркетингом, за две тысячи восемьсот юаней приобрёл детский аттракцион-качалку, дальше ему промывали мозги, написал письма друзьями и родственникам, чтобы те стали следующей ступенью в его пирамиде, в итоге задолжал всем в округе около ста тысяч и до сих пор ещё не расплатился. Правда, продолжает считать, что такой маркетинг действительно эффективен. Если бы государство не вставляло палки в колёса, то все участники пирамиды смогли бы разбогатеть. Он просто не умел проигрывать.
Сейчас девять тридцать утра, магазины только открылись, наверняка ещё нет покупателей. Он настолько волновался, что готов был одним махом обойти все двадцать с лишним магазинов. Он так надеялся увидеть длиннющие очереди из желающих прибрести его детище – «Пророчество о судном дне». Он кое-как смог дотерпеть до половины одиннадцатого и всё-таки позвонил Линю. Линь долго и нудно что-то объяснял, потребовалось время, чтобы понять, что он хотел сказать. В итоге из длинного монолога Сюеи Чен смог разобрать, что были проданы четыре книги, и что рассчитаться с ним смогут только после того, как все книги будут проданы.
От этих слов на душе у Сюеи Чена стало радостно и тепло. Он не торопился забрать расчёт, ему вообще не важны были десятки юаней от продаж. Его цель была гораздо выше! Слова Линя вселили надежду, что риск был оправданный. «За полдня, нет, даже за половину первой половины дня уже проданы четыре книги…», – размышлял он.
Прошло три дня. Эти три дня длились, как три года. Сюеи Чен звонил Линю минимум десять раз на дню, но больше не было продано ни одной книги. Прошла неделя, Сюеи Чен уже начал отчаиваться, перестал звонить Линю и вообще старался избегать слова «книга».
Жена каждый день встречала его с недовольным видом, бурча себе что-то под нос. Она растолстела, ходила, покачиваясь из стороны в сторону, как гусь. Недавно записалась ещё в какой-то хор, всё время чем-то занята. У них давно нет интимных отношений, живот супруги, в глазах Сюеи Чена, похож на гору, причём пострашнее Эвереста.
Отсутствие близких отношений с женой всегда даёт ей повод усомниться в его верности. Ведь должен же он как-то удовлетворять свои сексуальные потребности. Её самый большой страх – остаться в старости в одиночестве и нищете, поэтому она очень старательно откладывает заначку. Она не потерпит неудач, поэтому можно и не рассчитывать на то, что она раскошелится ради него.
Сяо Линю – однокласснику Сюеи Чена, после сокращения на работе, было нечем заняться, и он часто заходил в типографию. Этот чрезвычайно спокойный человек в последнее время пристрастился к алкоголю, и складывалось впечатление, что он в лёгкой депрессии.
В школьные времена они сидели за одной партой, после уроков всё время залезали в бомбоубежище напротив школьного здания, по темну, пытаясь не наступить в отходы жизнедеятельности человека, тайком курили сигареты. И чтобы учителя и другие ученики не понимали, о чём речь, называли сигареты сеном.
Сяо Линь заметно постарел, чёрные круги под глазами, лицо обвисло, в руке держит сигарету без фильтра.
– Сюеи, давай я побегаю по местным книжным магазинам, всё равно сижу без дела.
Сюеи Чен кивнул головой, уловив запах перегара, доносившийся от Сяо Линя.
– Сюеи! – запыхавшимся голосом позвонил Сяо Линь (Сюеи Чен ещё услышал звуки проезжавших машин с другого конца трубки). ¬– Ты… ты знаешь?! В двадцати магазинах всего города было продано больше ста пятидесяти книг!
– Что? Сто пятьдесят?! Это правда?!– он почувствовал, что кровь прилила к его голове, и голова начала кружиться.
Сюеи Чен никогда не ходил по дорогим ресторанам, но сегодня он сделал исключение. Он пригласил Сяо Линя и Сяоцин Хуана в ресторан ретро стиля – ему всегда нравилось всё, что связано с этим стилем. Всё в этом ресторане было под старину, даже официанты были в золотистой форме под наряды династии Тан. Он заказал большие тефтели, жареное мясо на сковороде и мясо со вкусом рыбы.
Сяоцин Хуан повернул пухлое лицо, недовольно скривил губы: его раздражал набор старых блюд, но сказать он ничего не мог. Сюеи Чен открыл бутылку водки, налил два полных стакана, Сяо Линь знал, что Чен никогда не пьёт водку, поэтому обернулся, чтобы позвать официанта.
С улыбкой на лице появилась официантка, неся на подносе три стакана пива, ещё один официант приближался с другим подносом. Сяо Линь знал старую привычку Сюеи Чена: если он пил пиво, то заказывал только яйца сунхуадань и орешки, потом выпивал залпом первые три стакана, нагибал голову и ждал отрыжку, затем выдыхал и сообщал всем, что холодное пиво заморозило ему мозги, аж все кончики пальцев онемели. Сейчас Сюеи Чен, как и всегда, повторил традицию и с горящими глазами произнёс:
– До дна! Давайте всё до дна! Ха-ха-ха… грядут перемены!
Он только сейчас осознал, что Сяоцин Хуан – это сокровище.
Деньги жены – это единственный источник финансов Сюеи Чена. На первую партию книг он потратил около четырёх тысяч юаней, но даже эта сумма ему казалось астрономической. Он вдруг вспомнил информацию из телепередачи, в которой говорилось, что необходимо делать вклады на собственное имя. Такой куркуль, как его жена, уж точно не стала бы делать вклады на чужое имя. Даже на сына бы их не записала. При этой мысли он набрал номер телефона Бай Бяу из местного полицейского отдела, чтобы с ним обсудить вопрос, как бы проверить сбережения жены.
Бай Бяу – это парень, которого он взял к себе в ученики, занимаясь боевым искусством в парке. Это было полгода назад. В ту пятницу он проснулся и побежал в парк, даже не успев умыться. Он занимался боевым искусством уже больше тридцати лет. Нельзя сказать, что он добился больших успехов, но и бросать это дело тоже было жалко. Выучены были всего несколько приёмов, и он их повторял десятками тысяч раз, а то и сотнями тысяч раз. Каждый раз набирался нового опыта, но поверхностно. Он не любит быть дилетантом, поэтому, несмотря на скуку, занимался усердно. Он иногда обвинял предков, создателей ушу, что те слишком субъективны и превратили боевое искусство в изобразительное искусство. В тот день Бай Бяу наблюдал, как он занимался, и в глазах застыл немой вопрос.
– Слушай, а ты в движения вкладываешь боевой смысл, да?
– Я не смысл вкладываю, это и есть боевые приёмы, – недовольно ответил Сюеи Чен, прекращая заниматься.
– Ага… а ещё смотрю, ты редко задействуешь нижнюю часть тела, почему ногами не пользуешься?
– Подняв ногу, половина тела пустеет, – ответил Сюеи Чен, разглядывая Бай Бяу.
– А если я пну ногой в бок, что вы будите делать?
– Как только ты меня пнёшь, а точнее, как только твоя нога прикоснётся ко мне, я тут же словлю твою ногу, затем нанесу ответный удар, – показывая приём, ответил Сюеи Чен.
– Словишь ногу? – Бай Бяу недоверчиво окинул взглядом худощавое тело Сюеи Чена.
– Да, словлю ногу. Не смотри, что я старый и худой. Хочешь, давай проверим. Если травмируешь меня, не буду тебя винить, – со злобным видом произнёс Сюеи Чен.
– Ну, тогда давай попробуем? – У Бай Бяу загорелись глаза.
– Давай попробуем.
Сюеи Чен встал боком, зафиксировал ноги, занял позу. За эти годы, жажда борьбы явно убавилась. Если бы несколькими годами раньше у него спросили, есть ли в его движениях боевой смысл, он бы сам первым предложил спарринг. Он считал, что характер человека очень сильно зависит от возраста.
Бай Бяу делал движения руками, очень похожие на бокс, так как руки держал высоко, подумал про себя Сюеи Чен. Бай Бяу размял суставы на руках и ногах, не отводя взгляда от Сюеи Чена, в глазах была полная уверенность в себе. Секунду спустя нога уже полетела, причём движением точным и быстрым.
Когда Сюеи Чен только услышал, что тот хочет посостязаться, сначала немного напрягся, боялся промаха. Но сразу же успокоился, так как увидел, что противник уверенно стоит в позе, соответственно, основы освоил плохо.
Как только Сюеи Чен увидел, как у того дёрнулось плечо, не дожидаясь пока поднимется нога, сразу немного выставил свою ногу вперёд и выдвинул руку, чтобы словить ногу противника. Рука немного скользнула, но всё равно удалось удержать ногу. В доли секунды он поднял вверх голень, пользуясь моментом, провёл своей ногой по второй ноге противника, и тот тяжело рухнул на землю.
– Учитель! Вы прямо супер! – восторженно заявил Бай Бяу.
– Ну что вы, что вы… Просто ты немного отвлёкся и позволил мне воспользоваться моментом. Если бы ещё раз повторить, уверен, я наверняка проиграл бы.
– А как называется это боевое искусство?
– Синьицюань. Приёмы тут совсем несложные, самое главное – это сила и скорость.
Мятежный полицейский Бай Бяу был поражён и решил стать учеником Сюеи Чена.
На самом деле Сюеи Чен считал, что он не особо годится тому в учителя, ибо у Бай Бяу и сила, и скорость были на порядок выше, а ещё он служил в спецотряде больше года, и не так серьёзно относился к факту «падения на пол». Если бы тот не так резко начал атаку и чуть менее явно выдавал бы приёмы, то исход мог бы быть совсем другим. Просто на тот момент он не знал, что Бай Бяу – полицейский, да и с учеником заниматься интереснее, вот и согласился.
Бай Бяу услышал, что у учителя есть дело к нему, сразу собрался и подъехал к типографии на своей служебной машине. Сюеи Чен выложил всё как есть, не утаивая ничего.
– Учитель, ты имеешь в виду накопления жены, верно?
– Да, у меня наклёвывается одно дело, а точнее одна книга, с очень большими перспективами. Но средств не хватает, а они нужны для выпуска книги. У жены они есть, но ей всегда их жалко тратить, хотя это не растрата, а вложение средств.
– А сколько денег надо? – задумчиво спросил Бай Бяу.
– Чем больше, тем лучше, примерно несколько сотен тысяч.
– Несколько сотен тысяч?! Ну… у меня есть двадцать тысяч, может, пока их возьмёшь?
– Да нет, что ты! Ты лучше скажи, как я смогу найти сбережения жены?
– Да это легко! Давай я сделаю.
– Ты расскажи вкратце, чтобы понимать.
– У нас есть такая процедура, называется «Запрос уведомления в письменной форме», таким образом можно проверить её сбережения, можно проверить любого, – сказал Бай Бяу.
– Замечательно! Когда будет готово? И да, надеюсь, тебя это не сильно напряжёт.
– Как её зовут?.. Ага, Ятсин Ван.
Бай Бяу открыл дверцу микроавтобуса, стряхнув слой пыли. Спустя два часа он позвонил, на счету жены оказалось сто сорок пять тысяч триста юаней, но лежат они на нескольких разных счетах. «Если хочешь снять деньги, обязательно нужно знать пароль, тогда в банке не возникнет проблем. Пароль?? Как обойтись без него?» – Сюеи Чен подумал о хитроумном Сяоцин Хуане.
Сяоцин Хуан предположил в качестве пароля несколько возможных вариантов: даты рождения всех трёх членов семьи, номер телефона или даты каких-либо важных событий. Сюеи Чен сразу подумал о своём сыне Сяои Чене, который учится в старшей школе. Сейчас он – единственное связующее звено их семьи, к тому же воспитанный и эрудированный ребёнок. Сяои – гордость Сюеи Чена, а также капитал, которым можно похвастаться перед другими. Как только он думает о сыне, сразу появляются невообразимые чувства.
Паспорт жены лежал на шкафу. Сюеи Чен суетливо запихнул его в карман верхней одежды, быстро запрыгнул на древний поржавевший велик и поехал в ближайщее отделение банка.
Он заметно нервничал. «Ну, так кто Я Тсин Ван мне в конце концов? Разве не моя жена? Разве я не имею права на её деньги?» Подумав так, он сразу же успокоился. Он просунул паспорт в окошко, на него посмотрел круглолицый толстячок – работник:
– Пожалуйста, введите пароль.
Потными руками он начал набирать пароль: 195362, день рождение жены.
– Вы кому-то снимаете деньги, верно? – из репродуктора донёсся приторно-сладкий голос.
Он решил сказать, что это для его жены.
– Введите пароль!
Смахнув с лица капли пота, он вышел из банковского отделения.
Согласно адресу, который дал ему Бай Бяу, он двинулся к другой кассе банка. Чернолицый охранник проводил Сюеи Чена взглядом. Он подумал, что ему не хватает уверенности, даже руки и ноги двигаются неестественно. Он собрался с духом, чтобы ввести дату рождения сына: 1979 год 5 мая превратилось в 197955.
– Господин, ваша сберегательная книжка?
– А? Потерял.
– Зарегистрировали утрату?
– Да, я только что потерял, эта – на имя жены, – утерев пот, сказал Сюеи, и в смятении просунул паспорт жены в окошечко.
– Введите пароль.
– Ага.
Его осенила блестящая мысль – ввести дату рождения сына наоборот: 559791.
– Какую сумму снимаем?
Его сердце взволнованно забилось:
– Всё! Всё снимаем!
Сюеи Чен потратил целых пять дней, чтобы забрать всё до копейки. Затем, испытывая угрызения совести, переписал сберегательную книжку на своё имя.
Сто сорок пять тысяч триста юаней. Если действовать согласно его плану, то можно напечатать максимум сто тысяч экземпляров – далековато от поставленной цели. Если просто так продавать и при этом повысить цену, то обязательно найдутся те, кто обвинит в нарушении авторских прав, и тогда можно лишиться всего. Значит, нужно ухватиться за временную разницу в цене. Вторая партия по количеству должна быть не такой уж и маленькой, а все деньги нельзя использовать только на выпуск книг, нужно сделать рекламу, в этом плане он уже знал к кому обращаться – к Сяоцин Хуану. Сюеи Чен в течение нескольких дней не спал и почти не возвращался домой, слишком он был взбудоражен, да и не хотелось сталкиваться с женой, хоть она всё ещё была в неведении.
Первое сражение произошло в этом городе. Сюеи Чен пригласил менеджера магазина «Синьхуа» по имени Ген отведать морепродуктов. Ген, допив свой суп с акульими плавниками, извергнув из себя винный перегар, согласился взять дело в свои руки и дал гарантию, что его магазин сможет продать книгу Сюеи Чена. Услышав это обещание, Сюеи остался доволен, ведь капитала у магазина было достаточно, торговые точки находились по всему городу, к тому же охватывали книжный рынок половины страны.
В цехе печать была в полном разгаре. Громыхание машин звучало для Сюеи Чена, как симфония. А Сюеи Чен подумал о рекламной кампании, которая очень важна. Ведь если она не сработает, то чем больше будет напечатан тираж, тем большие убытки он принесёт. В последние несколько дней Сяоцин Хуан был неуловим: используя различные псевдонимы, он писал десятки статей, с разных сторон описывая Нострадамуса. Заголовки статей, один хлеще другого, поражали людей. А поскольку статьи выходили в свет одна за другой, то Нострадамус стал известен всем и каждому в городе.
Люди только и делали, что обсуждали конец света. За неделю было продано более четырёх тысяч экземпляров «Конца света» («Пророчества о судном дне»).
Спустя месяц, Сюеи Чен сидел как-то в общественном туалете парка и услышал, как рядом, в соседней кабине, испражнялся кто-то ещё. Подтирая свой зад, он вдруг подумал, что хоть он и одержал так сказать победу, надо вторгнуться в Пекин и захватить государство целиком.
В тот день, невзирая на мелкий дождь, он пошёл в управление промышленно-торговой администрации с целью закрыть возродившуюся типографию и зарегистрировать новую: общество с ограниченной ответственностью, в котором только два акционера: он и его сын Сяои, где Сюен Чен будет выполнять роль главы совета директоров, а Сяоцин Хуан будет назначен главным управляющим.
Сев на экспресс-поезд, Сюеи Чен, Сяоцин Хуан и Сяо Линцзы за пивом обсуждали будущие дела. Сяоцин Хуан смотрел в окно за мелькающим светом. Обращаясь к Сюеи Чену, у которого было неспокойно на душе, он сказал:
– Пекин, конечно, хорош, но у них ведь там своя состоявшаяся маркетинговая модель. Хотя оборотные средства не достигли ещё размера двухсот тысяч юаней, но насчёт расширения масштабов не может быть и речи, «захватив» Пекин, считай, будем на самой высоте всего государства.
Сяо Линцзы в прошлый раз по низкой цене снял квартиру в пекинском районе Хайдянь, три комнаты и зал, плюс кухня вместе со всем гарнитуром и посудой, жить удобно и к работе близко. Сяоцин под эти разговоры аж опьянел.
Сяоцин Хуан сразу же ринулся в бой. Первым делом нанял на работу несколько сообразительных студентов. Спустя несколько дней все газеты печатали пугающие статьи, якобы Пекин накроет страшный ураган. Сделав такую «мягкую» рекламу, её расклеили ещё в книжных магазинах.
На следующее утро они завтракали втроём, вдруг услышали как кто-то в переулке обсуждает страшное для человечества бедствие, за соседним столиком сидел студентик, видом похожий на тех, что работают у них, с веснушками и высокий:
– Ты веришь в то бедствие, которое ждёт человечество? – спросил он.
– Конечно, верю. Нострадамус же предсказал, что всё это должно исполниться, к тому же его мнение совпадает с тем, что описано в нашей «Книге перемен». Оба источника предсказывают катастрофу, да ещё и время, и место совпадают! Разве ты не веришь? – задал встречный вопрос круглолицый пухляш.
– Я тоже верю! Не может быть, чтоб в этом не было смысла. Они ведь и про две мировые войны всё точно предсказали, и даже имя Гитлера. Разве есть причины не верить? – твёрдо заявил паренёк с веснушками.
– Это нам так «везёт»? Почему именно в наше столетие это должно случиться? – пухлый кинул палочки на стол и уставился в окно на спешащих куда-то людей.
– Катастрофа должна случится 18 августа 1997 года. Получается, нам осталось менее пяти лет. В общем, вчера перед сном я размышлял о том, что нужно снова продумать всё ближайшее будущее, ведь осталось меньше 5 лет, а значит, всем ранее выдуманным планам пришёл конец, – серьёзно сказал парень с веснушками.
– Стоп. Разве не середина июля 1997 года? Почему вдруг 18 августа? – удивлённо спросил пухлый.
– Так это ведь старое европейское предсказание, ты пересчитай на новый календарь, получится что 18 августа, – промолвил высокий.
– Так или иначе – учиться больше нет смысла! Как только это объяснить маме. Однако ведь в предсказании не говорилось, что вымрет всё человечество, говорится лишь, что грядёт катастрофа. Скорее всего, будут выжившие, но они составят меньшинство. – Пухлый вдруг взял палочки и повернул лицо на своего собеседника. – То смысл продолжать жить есть.
– А какой смысл? Если катастрофа случится, то почти все умрут, да и близкие – кто куда, а какой тогда смысл существовать? – сказал высокий с веснушками.
Пухлый уставился в окно в поисках смысла существования.
– Жить! Просто жить, жизнь сильнее смерти. Я вот надеюсь, что все, кого я ненавижу, погибнут. И лучше б было, если первой была учительница Джан, мать её! – Высокий дал пухлому пятёру (ударил в ладоши).
Покончив с едой, они оба встали и вскоре их силуэты исчезли в переулке. Продавец выбежал на улицу и закричал им вслед:
– А деньги? Вы мне не заплатили!!
Этот крик заставил Сюеи Чена почувствовать какую-то непонятную, неясную грусть.
Сяоцин Хуан согласно интенсивности рекламы, которая уже проводилась несколько месяцев, мог с уверенностью сказать, что пекинский рынок пошатнулся и открыл для них свои двери. «Конец света» в скором времени станет бестселлером! А когда он услышал разговор тех студентов, то вообще раскраснелся. Он хлопнул рукой Сяо Линзы, который держал в руках стакан, с фразой:
– Эй, с завтрашнего дня больше не пьём по утрам, если хочешь пить – пей вечером.
Сяоцин Хуан поднялся и сказал, обратившись к Сяо Линцзы:
– А знаешь почему? Потому что наша реклама уже проникла в сердца людей. Слышал этих ребят, которые сидели за соседним столом сегодня? Наша книга уже начала влиять на их жизни! Но до 1997 года осталось чуть меньше пяти лет, а это значит, что мы должны продолжать усердно работать и извлекать выгоду.
Сяо Линцзы повернулся к Сюеи Чену, его глаза заблестели:
– Господин директор, мы скоро покончим с пекинским рынком, но мы не можем рассчитывать только на себя, нужно привлечь других инвесторов к нашей работе, затем поделить рынок, чтобы в каждой провинции был наш представитель. Пекин почти завоёван, я предлагаю нам увеличить масштабы продаж. Нельзя, чтобы всё держалось только на одной книге, это неправильно, ведь мы хотим разбогатеть.
– Директор Хуан, а эта книга, ну то, что в ней написано, это правда? – спросил Сяо Линцзы, вытирая капли жира с губ.
– А кто его знает, – с пафосом ответил Сяоцин Хуан.
– Но ведь… как так? Разве это не глупо? – ответил Сяо Линцзы.
– Да какая разница? Хочешь сказать, эту книгу не выдумали люди? Каждый человек, прочитав, сам решит, как на это реагировать. Людей много, естественно, что тех, кто примет всё близко к сердцу, будет немало.
– У нас только эта книга, сформированная по чьим-то рассказам, верить или нет – дело автора. Как говорится, успех одного лежит через жертвы многих. Мы хорошо подзаработали, есть свой капитал. А что касается общества, ну, это их проблемы. Это вроде как называется общественные издержки. Жизнь в обществе вообще казино: есть победители, есть проигравшие. Какого чёрта ты вообще запереживал? И вообще, моя креативность сдвинула мир с мёртвой точки, посмотри как перепуганы китайцы, хоть какой-нибудь исторический герой мог такое? Я хочу максимально с этого разбогатеть, – тараторил без остановки Сяоцин Хуан.
Сердце Сюеи Чена, смотревшего на сияющее лицо Сяоцин Хуана, вдруг заныло. Он в который раз восхитился одарённостью Сяоцин Хуана. Он понимал, что поскольку Сяоцин Хуан не получил должность одного из акционеров, где-то в душе он затаил обиду. Но про себя Сюеи Чен думал, что всё сделал правильно, иначе потом столько было бы противоречий, да и к тому же это несправедливо, ведь капитал и идея изначально его, все риски на нём, с какой стати делать кого-то ещё акционером? Заработаем деньжищ – получит побольше, и всё честно.
Сяоцин Хуан, говоря, что идея его, разве не приписывал себе чужие заслуги? Люди, которые делают великие дела, обычно великодушны, их главная конечная цель – уважение окружающих, хотя нет, даже не уважение, а преклонение. Добился успеха – тут же на голове лавровый венок. «Самое важное для меня, – думал Сяоцин Хуан, – продвинуть сына Сяои, чтобы уехал за границу учиться и начал всё с высокого старта, не то что я».
Тут же с болью на сердце он вспомнил жену… «Ведь у этой жирухи ничего нет сейчас».
Книжный рынок Пекина открылся им. Это был первый раз, когда Цин Ни присутствовала в зале суда в качестве юриста, и это было не открытие дела, а вынесение судебного приговора.
Места для свидетелей были заняты одной дородной мамашей с тёмными кругами под глазами. За скамьёй подсудимых стоял один высокий здоровяк крепкого телосложения, фигурой напоминавший гориллу. Рядом с ним, не доставая его плеча, стоял судебный пристав, обвинителя пока не было. Места для публики были заняты только одним человеком.
– Сейчас огласят приговор по уголовному делу… Суд считает, что не было акта изнасилования.
Мамаша забеспокоилась, вскочила, на лице блестели капли пота. Обвиняемый, тронутый решением суда, повернулся к местам для публики, где сидела девушка, и заплакал.
Цин Ни – прекрасная девушка. У её родителей никогда не возникало и мысли, что они хотели сына больше, они лишь хотели, чтоб она всегда могла беззаботно существовать, подобно ребёнку.
Цин Ни Ван красива. Она выросла в уездном городке западной части Внутренней Монголии. Она родилась во время китайской культурной революции в 1971 году. Отец её всю жизнь проработал в организационном отделе партком уезда.
Уездный центр находился на западе реки Хуанхэ. Фактически это был небольшой городок, население которого составляло чуть больше двадцати тысяч человек. Поскольку город находился вблизи реки, забираясь на полицейскую вышку можно было видеть дорогу к реке, над которой расстилался туман. Дорога вела на запад, в самом её конце был перекресток. На юге от перекрёстка стоял огромный супермаркет, на севере – почта, на западе – трёхэтажное здание парткома уезда, а на востоке – здание суда.
Семья Ван всю жизнь прожила за зданием суда. Отец Ван работал в орготделе и был уважаемым человеком, при встрече каждый ему кивал. Ещё будучи ребёнком Цин Ни помнила, что все окружающие, завидев её отца, первыми подходили здороваться. По правде говоря, их семью нельзя было назвать влиятельной, но и обычной тоже не назовёшь.
В этой обстановке она провела восемнадцать лет своей жизни.
Во всём городке было только две начальные школы. Когда Цин Ни стала ходить в начальную школу, она нисколько не выделялась из толпы. Её жидкие волосы всё время были собраны в косичку. Но стоило ей пойти в среднюю школу, как её внешность резко изменилась. Её классная руководительница Ли получила образование в Пекине, отец её – военный участвовал в революции в провинции Цзянси, из пяти контрпоходов китайской красной армии он участвовал в четырёх, а после – и в других сражениях. Ему пророчили большое будущее, вместе с Линь Бяо бороться в антипартийной группе, но он рано скончался. Ли была похожа на своего отца. Она не осталась в Пекине, вернулась во Внутреннюю Монголию. Она – хороший учитель, уникальный, заботилась о детях больше, чем многие родители. Она выросла в «красных стенах», видела многих руководителей ЦК, так как в конце каждой недели у них устраивались танцевальные вечера. Училась она хорошо, с детства у неё были свои далёкие идеалы, была начитанной, зная как западную литературу, так и древнекитайскую. Оставшись во Внутренней Монголии, она решила стать учителем русского и литературы.
Цин Ни в то время училась у учительницы Ли. Её подход к литературе не производил на Цин Ни особого впечатления, но вот её воспоминания о Пекине и больших городах оказали серьёзное влияние на Цин Ни.
Дети из провинции больше всего любили слушать воспоминания учительницы Ли о детстве, о Ванфуцзин, Дашилань, Цяньмэнь, о московских ресторанах, всё это оставило огромный отпечаток.
У учительницы Ли была ещё одна особенность – она поощряла детей учить английский. В то время учить языки было непопулярно, мол, заграница далеко, а иностранцы – плохие люди. Но Ли говорила: к тому моменту, как вы вырастите, английскому языку будет отведена ключевая роль.
Все восхищались Ли, а она изящно стояла у доски и объясняла тему. Она всегда говорила очень убедительно, чем заставляла людей ей верить, а результаты по анлийскому языку в её группе были самими выдающимися.
Цин Ни как-то утомлённая сидела под тополем около здания суда, рисовала домик, потягивалась, её движения были странными, но прелестными. На улице постоянно одни и те же лица, этот одноэтажный магазин со своими вывесками со своими лозунгами в духе: «Развиваем экономику», эти стеклянные витрины, да даже этот кирпич, об который рано или поздно кто-то споткнётся. Всё это Цин Ни видела миллион раз. Ей надоела такая однообразная жизнь.
Какая же везучая учительница Ли, выросла в Пекине. Хоть сейчас она и живёт в глуши, но она всё видела с малолетства. У неё есть много детских фотографий, чёрно-белых, на которых видно, как её жизнь отличалась от жизни остальных.
На фотографии генерал с нахмуренными бровями – это её отец, а женщина с тонкими и правильными чертами лица – её мать. Вот их огромный одноэтажный дом со своим двором.
Цин Ни мечтала о такой аристократичной жизни, хотя её отец – всего лишь рядовой компартии уезда, но он очень уважаем среди людей.
В руках учительницы всегда была книга в коженном переплёте под названием «Конец света», которая помогла учительнице изменить взгляды Цин на жизнь. Она стала отличницей, на каждом уроке усердно трудилась, а по окончании школы сдала экзамены лучше всех.
Цин Ни намеревалась уехать далеко-далеко. Учительница Ли очень много рассказала им об известных произведениях, из иностранной литературы Цин узнала про профессию юриста. Цин Ни полагала, что юрист – представитель высшего общества, который защищает интересы рабочих. В её представлении это была такая же благородная профессия, как и учитель. Спустя время, когда на её счету уже было двадцать восьмое судебное разбирательство, она вспомнила про свои девичьи взгляды и рассмеялась. Училась она хорошо, но не стремилась вступать в пионерские отряды и никогда не изъявляла желания взять на себя роль старосты. Сдав экзамены после окончания школы, она поступила в Китайский университет политики и права. Как только она поступила, весь их городишко уже знал, что дочь Вана поступила в престижный столичный университет.
В течение четырёх лет учёбы она всё своё время тратила на изучение теории и английского языка. У неё не было времени посмотреть даже пекинские достопримечательности, даже на Ванфуцзине она была всего несколько раз, и то ради шоппинга.
У неё была любовь с детства к парню по имени Хай Тао, но прошли годы и он изменился, она в конце концов решила больше не ворошить прошлое и не возвращаться в свой городишко, чтобы отрубить с концами все эти мысли.
И тут судьба заставила её поверить.
Однажды Цин Ни пошла погулять недалеко от пруда. По дороге около небольшого магазинчика воришка выхватил из её рук кошелёк. Новенькая в Пекине, всё что она могла – это сесть и заплакать. Хотя в кошельке было всего чуть больше сорока юаней, но денег на дорогу до университета не было. Её обступила толпа людей, но нашёлся молодой белолицый паренёк в цветной футболке, который предложил ей помощь. Он пригласил её перекусить, а потом помог добраться до университета. Его звали Лю Цзюнь, он был младше её на два года.
Лю Цзюнь – единственный ребёнок в семье, его родители – рабочие, они жили недалеко от пруда в одноэтажном двухкомнатном домике. Познакомившись, молодые люди стали друзьями. Он чуть ли не каждый день добирался до её университета, чтобы провести с ней время. У него не было постоянной работы: сегодня здесь поработает, завтра – там, в основном, конечно, жил за счёт родителей и их дохода. Лю Цзюнь, хотя и вырос в Пекине, но был сыном простых рабочих. Он восхищался сильным характером Цин Ни, но чувствовал себя не совсем достойным такой девушки. Цин Ни же он нравился, её привлекали его порядочность и отзывчивость.
В его глазах Внутренняя Монголия казалась далёким и безлюдным местом где-то на краю света. Но так было поначалу. Потом, когда Цин Ни рассказывала ему про свою малую родину, он проникся симпатией, проявлял к ней безграничную нежность, как к сестре.
Каждый день вечером он оказывался около спортивной площадки университета, выглядывая Цин Ни, которая с рюкзаком шла к нему вприпрыжку. У них не было денег, и они обычно покупали тоуфу с пальменями.
В её группе был ещё парень из провинции Аньхой, его звали Тин Юн, ребенок, выросший в горах. Как только Тин Юн переступил порог университета, он сразу влюбился в Цин Ни. Она сразу заметила это, но ответить взаимностью не могла. Ещё с уроков учительницы Ли она усвоила истину: если быть человеком, то благородным, если любить кого-то, то сильнее, чем себя.
Тин Юн был ребёнком из крестьянской семьи, вырос неподалёку от известной горы Хуаншань. Наружности однако он был благородной, но в душе был ранимым и по натуре сентиментальным. Цин Ни понимала, что из таких людей обычно ничего путного не выходит. В университете он особо ничем не выделялся, нельзя сказать, что совсем ничего не делал, но особо и не перенапрягался. Его нежное отношение к Цин Ни было заметно всем. Ради любви он был готов идти на любые жертвы.
Однажды во время вечернего собрания Цин Ни почувствовала боль внизу живота, свойственную девушкам юных лет. Мама говорила, что у всех девочек с Хуанхэ такая болезнь. Цин Ни старалась не показывать свою боль, но не вытерпев, она вышла из класса. Тин Юн всё это время внимательно на неё смотрел. Вернувшись, она увидела, что подушку на её стуле кто-то заменил. После окончания собрания Тин Юн подошёл и отдал ей подушку, которая была в каплях крови. Ей было очень неловко.
После этого случая между ней и Тин Юном возникли взаимоотношения, когда оба понимают друг друга без слов. Он заботился, а она позволяла это делать и радовалась этому. Был как-то случай, у Цин Ни сломалась спица на велосипеде, а денег на новую не было. На следующий день Тин Юн принёс ей ключи от нового велосипеда, который якобы купил на свои деньги. Но всё тайное становится явным, и вскоре выяснилось, что этот велосипед он просто-напросто украл. Он и его товарищи были разоблачены местными активистами. Впоследствии их отчислили из университета. На прощание он подарил Цин Ни такую же книгу, что была в руках учительницы, под названием «Конец света».
Цин Ни успевала не только хорошо учиться, но и дружить с парнями: один окружал её заботой в университете, а второй жил в центре, она искусно вертела ими так, что каждый не знал о существовании другого.
Напряжённый, но романтичный период студенчества окончился. Каждого из сорока шести студентов ожидал свой путь.
Во время банкетного вечера один из парней, не обращая внимания на учителей, запрыгнул на стол и крикнул:
– Ребята! Скоро ведь конец света, катастрофа, мы все умрём, так чего нам париться? Живите и наслаждайтесь!!
Послышались одобрительные возгласы.
На следующий день позвонил Лью Цзюнь и радостно выпалил, что он рассказал родителям о своих чувствах к Цин Ни, и они ждут её на встречу и даже готовы выделить им комнату для совместного проживания. Она согласилась на встречу, но в голове не было и мысли о том, чтобы в скором времени стать их невесткой. В её сердце теплилась надежда о лучшем будущем, а мещанские радости – вовсе не то, чего она хотела.
Дав согласие идти в гости к родителям Лью Цзюня, она прежде всего хотела узнать, как относятся столичные жители к провинциальным людям, как она.
Она шла дорогой около пруда, которую знала от и до, ей было интересно, сколько солнечных дней с Лью Цзюнем они провели вблизи этого места.
На этой улице располагался один ресторанчик, в котором готовили хого. Лью Цзюнь говорил, что заметил в нём нескольких алкашей, которые каждый день ровно в обед приходят в это место, и они решили понаблюдать. Цин Ни и Лью Цзюнь пришли без десяти двенадцать. Они сели за маленький столик возле окна, заказали домашнюю лапшу и стали ждать. Только часы над барной стойкой пробили двенадцать, у входа появился человек и прокричал:
– Закуску на наш стол.
Дверь открылась, и вошли трое мужчин в возрасте за пятьдесят, они были одеты в синюю форму хунвейбинов времён Культурной революции, и у каждого в руках была бутылка эрготоу (китайская водка 60–70 градусов). Они сели за первый столик около барной стойки, подвинули к себе закуску и начали пить и вести беседу как завсегдатаи этого местечка.
Лью Цзюнь был чутким парнем, делал всё, чтобы Цин Ни не грустила.
Однажды они вышли с Цин Ни из супермаркета, когда чёрные тучи по всему небу уже превратились в проливной дождь, такой дождь даже в июне не часто увидишь. От дождя повеяло прохладой, и уже через несколько минут стало холодно. Тогда Лью Цзюнь снял майку и брюки и отдал Цин Ни, оставшись только в красных трусах. Они побежали в супермаркет, и Лью Цзюнь случайно натолкнулся на стеклянную дверь входа. Эта ситуация вызвала у людей, прятавшихся от дождя в стенах магазина, смех. А девушки вокруг даже цокали от восхищения.
Был ещё один случай. Как-то в марте, гуляя по Летнему императорскому дворцу в достаточно прохладную погоду, Цин Ни шла по каменной дорожке вдоль озера с зонтиком, который ей подарил Лью Цзюнь. Обычно в выходные в летнем дворце много народу. Сегодня тоже было много посетителей, несмотря на будний день. Такие зонтики обычно продаются по семь-восемь юаней, а Лью Цзюнь, радостный олух, купил больше чем за двадцать. Утром он позвал Цин Ни на прогулку, она долго отнекивалась, потому что в тот день Тин Юн тоже пригласил её сначала покушать, а потом по магазинам. Тин Юн терпеть не мог прогулки по магазинам, но ради Цин Ни был готов даже на это. В итоге Цин Ни отказалсь от приглашения Тин Юна.
Зонт был что надо: белый с синими цветами и с тонкой кружевной каймой. Цин Ни оценила его по достоинству, и Лью Цзюнь был счастлив. Мелкий торговец в лавчонке продавал самолётик на батарейках с пропеллером, самолётик этот мог высоко подниматься над головами людей, в то время такая игрушка была редкостью. Лью Цзюнь подумал, что Цин Ни хочет такой самолёт и пошёл узнать цену, оказалось, тридцать юаней, не дёшево. В тот день он прихватил из дома только тридцать юаней: двадцать потратил на зонт, восемь – на вход во дворец, в кармане оставалось всего два юаня на автобус.
Цин Ни была человеком прагматичным, её практически не привлекали такие игрушки, она даже злилась на него за то, что у них такие разные вкусы. Но он этого не подозревал, как и не подозревал то, что оба они находятся на разных прямых, которые никогда не пересекутся.
А у него в тот день будто сердце горело, да ещё и денег не было в кармане. Продавец снова завёл самолётик, он, и правда, был сделан качественно. Как воздушный змей, моментально поднялся над головами людей.
К тому времени, как Цин Ни поняла, что надо отойти, уже было поздно. Самолётик столкнулся с её зонтом, она выпустила зонт, подул ветер, и он улетел прямиком в озеро. В этот момент продавец, посмеиваясь, снова запустил самолёт. Лью Цзюнь в этот момент был так зол, что у него нет денег на самолёт, что повернулся к темнокожему продавцу, сжав кулаки. Но продавец не обращал на него никакого внимания. Тогда он взглянул на Цин Ни, и его сердце будто полоснуло ножом. Он хорошо понимал, сколько завтраков стоил этот зонт. Он был очень стыдливым ребенком: когда говорил – всегда краснел. Посмотрев ещё раз на Цин Ни, на продавца, на зонт, который плыл по озеру, он неожиданно прыгнул туда. Он хорошо плавал, почти как все пекинские парни. Но он забыл проверить одну вещь – глубину. А в озере была глина, и его начало засасывать. Он даже начал терять надежду, но потом ухватился за камень и смог таки высунуть голову наверх.
Цин Ни смотрела издалека, недоумевая. Лицо Лью Цзюня невозможно было разглядеть – оно всё было измазано глиной. Стоявшие на берегу хохотали, некоторые даже упали на траву от смеха. Лью Цзюнь тем временем плыл очень медленно, даже начал коченеть.
Если бы у Лью Цзюня была другая девушка, она тут же бы растрогалась его поступком и упала бы ему в объятия. Но Цин Ни смотрела на него другими глазами: она увидела в таком поступке трусость. Вот если бы вместо того, чтобы прыгнуть в озеро, он пошёл к продавцу и заставил его компенсировать ущерб, это было бы правильным действием.
В этот момент она окончательно осознала: ей не нужен маленький мальчик, слепо любящий её, даже несмотря на то, что у него есть пекинская прописка. У неё есть более высокие цели, нежели те, что обычно присутствуют у провинциальных девиц, у которых одна цель – выскочить замуж за столичного парня. Она думала о лучшем будущем, известности и богатстве. В процессе изучения права она поняла, что к рыночной экономике можно прийти путём исправления законодательства. Она чётко знала, что Китай пойдёт по стопам всего мира, у него будут такие же ценности, общество станет более благосостоятельным. Нужно только разбогатеть, и тогда ты сможешь стать хозяином своего счастья.
Лью Цзюнь же мечтал о полноценной семье с детьми и работе, чтобы хватало на жизнь, водить и забирать детей из садика. Разве такая жизнь есть только в Пекине, а скажем, близ Хуанхэ всё по-другому?
Традиционные китайские взгляды на семью её раздражали: превосходство мужчины над женщиной. Эти устои ей были чужды: требования общества, что женщина обязана быть добродетельной супругой и ласковой матерью. «Если всё погрязнет в патриархате, то какие у меня перспективы?» – думала она.
Она скромно считала себя симпатичной, но не красавицей, и уж тем более не королевой красоты. Иначе говоря, она презирала тех красавиц, которые жили за счёт мужчин, пользуясь своей красотой. В её университете было несколько провинциальных девиц, которые приехал в Пекин именно с этой целью. Например, Ван Фан. Она была красива, как актриса, каждый день она выходила погулять, чтобы завести новые знакомства с местными парнями. В конце концов она и впрямь нашла себе одного паренька. Паренёк этот был невысокого роста, хорошенький, одетый всегда по моде. Он относил себя к сычуань-тибетской национальности. Его отец, относившийся к министерским кадрам, после похода на север для отпора японским захватчикам с красной армией там и осел. Ван Фан каждый день в университете рисовалась перед этим пареньком.
Цин Ни презирала таких людей, которые вечно ходят парочкой. Её раздражала золотая молодёжь, которая только и делала, что пользовалась состоянием родителей. Ещё её дико бесило то, что они всегда чавкали жевательной резинкой. Это были звуки болотной трясины.
Цин Ни понимала, что её жизненная цель куда выше. Она знала, чего ей это может стоить, но не боялась, потому что в детстве извлекла много уроков от учительницы Ли, которая и подтолкнула её к поступлению в университет.
Учительница Ли была интеллигентным человеком и думала как о простом народе, так и о том, что «золотая молодёжь» только пользуется привилегиями и радуется неравенству общества.
В этот момент Цин Ни решила для себя, что должна подняться по социальной лестнице на самый верх общества и ни в коем случае не скатиться в самый низ. Для того чтобы подняться наверх, нужно было принимать активное участие во всяких университетских мероприятиях, в общественной деятельности.
В возрасте двадцати лет Цин Ни поняла вред высокой нравственности. Играя высоконравственного человека, можно оторваться от реальности и вступить в яму мизантропии и ненависти к остальным. В этом мире, безусловно, есть достаточно серого, просто не нужно акцентировать на этом своё внимание. Но очень сложно не заиграться в высоконравственность и не пойти по пути пустой траты времени.
У неё была мечта остаться в Пекине, но вот Лью Цзюнь, она знала, не был способен на свершение каких-либо дел, в то же время невестки в их семье автоматически приравнивались к домохозяйкам. Между Пекином и провинциальными городами была огромная пропасть, и, несмотря на то, что спустя более двадцати лет и Пекин, и провинциальные города претерпели изменения, кажется, эта пропасть между ними выросла ещё больше.
Пейзажи Хуанхэ ничуть не уступали столичным, зимой замёрзший лёд на реке слепил глаза. В тот год зимой на реке вырубили прорубь и из неё всплывали многие вещи… там даже были красные ботиночки грудного ребёнка. Одно из самых жестоких её воспоминаний.
Весной Хуанхэ полностью освобождалась от оков льда, оставшиеся на реке кусочки льда выглядели, как игрушки. И хотя ива к тому времени ещё не распускалась, всё равно ощущалась весенняя зелень. В реке водилось много карпа и другой рыбы.
Что же, помимо этого, можно назвать тоской?
Цин Ни впервые вела судебное дело от своего имени, это было перед сдачей экзамена на подтверждение статуса адвоката. Каждый год в середине апреля-мая во время проверки судебный административный орган изымал лицензии у всех юристов. На самом деле эта лицензия практически не нужна. Только в том случае, если юрист идёт к подозреваемому, охранники в изоляторе чётко контролируют и сверяют.
Главный контролёр обычно не вписывает имя каждого юриста в рекомендательное письмо, в бланке есть пропуск, где можно написать: «Юрист ХХ, затем ФИО». Когда Цин Ни вписывала себя, у неё колотилось сердце.
В этом деле по изнасилованию подозреваемым был спортсмен, во время разбирательства он находился в изоляторе при полицейском участке, там следили не так жёстко, как в городском изоляторе.
Вокруг главного суда было очерчена белая линия, которая с годами исшаркалась подошвами людей. Цин Ни и юрист Джан, старенький уважаемый юрист в очках, прождали около линии полдня, но никто не обратил на них внимания. Цин Ни вопросительно посмотрела во все стороны, а затем спросила:
– Есть тут кто?
Джан тоже закричал во всё горло.
Из верхнего окна высунулась темнолицая фигура в фуражке. Спустя десять минут они зашли в изолятор, внутри всё было по-простому, устаревшее, на стенах висело несколько фотографий, судя по всему, памятные снимки работников изолятора. На вахте сидел старичок лет восьмидесяти. «Где ещё есть старики в таком возрасте и не на пенсии?» – подумала она. Старик протянул руку за рекомендательными письмами. Он отодвинул письма на расстояние, с которого мог увидеть, и таращился в них минут пять.
– Вам, кажется, нужны очки для дальнозоркости? – спросил Джан.
– А ты дашь мне на них денег? – взглянул на него старик. Он открыл реестр и стал искать нужного подозреваемого.
Комната для встреч находилась метрах в десяти. Эти комнаты отличались от других: во-первых, были меньше, во-вторых, оснащение было хуже прежнего. Вскоре из коридора послышался звук бренчания кандалов. Невысокий надсмотрщик привёл высоченного (под два метра) подозреваемого. Цин Ни с любопытством смотрела на него, однако не боялась. Её удивляло и то, что этот вид преступления до сих пор присутствовал в современном обществе. Кроме того, в теории криминальной психологии говорилось, что насильник обычно человек с психическими отклонениями и акт изнасилования – не просто результат вожделения. Поэтому неважно, насколько открыто и свободно общество, всегда будут такие преступники.
Преступника звали Тэму Тсиле, лучший спортсмен свободного спарринга, девятнадцать лет, на лицо ещё ребёнок. Он выглядел робким и стеснительным. Поскольку он был большим и сильным, наручники и кандалы тоже были особыми. Он сидел, наклонив голову вниз и опустив глаза на руки, будто был учеником, которому читали нотацию.
Адвокат Джан достал из портфеля кипу бумаг и приготовился к записи протокола. Подозреваемый говорил на китайском беспорядочно, к тому же он не понимал, чем полицейские отличаются от адвокатов. Цин Ни впервые вела дело и, увидев средства усмирения, в какой-то мере посочувствовала подозреваемому.
– Тэму Тсиле, у вас слишком длинное имя, мы будем называть вас просто Тэму, хорошо? – спросил Джан, хотя между собой они его уже так называли.
– Угу.
– Тэму, вы понимаете, что являетесь главным подозреваемым в преступлении?
– Э-э-э… я не понимаю.
– Иными словами, вы понимаете, каким образом нарушили закон?
– Знаю, я дрался и бил людей.
– Били людей? А если не только это?
– Ну, я бил людей.
Джан посмотрел на Цин Ни.
– Тэму, вы были с той женщиной… как её зовут-то там? – Джан перевернул странички протокола… – а, точно, Ван Мэй. Она пила с вами в тот вечер?
– Да, чуть-чуть, – он стал ещё более стеснительным.
– Тэму, мы ваши защитники, ваша семья попросила нас выступать за вас в суде, мы играем на одной стороне, вы это понимаете? Мы не полицейские, которые арестовали и задержали вас и выдвинули иск. Их задача – обвинить вас в преступлении, а мы – адвокаты, наше дело – опровергнуть и найти доказательства. Понятно? А сейчас вы подробно расскажете, что вы делали втроём.
– В тот день после обеда… я, Пабу и Джан Хэ-Пин пошли в гости к старшему брату Пабу, чтобы выпить. Джан ХэПин тоже из нашей команды.
– Сколько вы выпили? Со скольки начали пить?
– Ну, в тот день тренер отменил тренировку, получается, что часов с одиннадцати дня и где-то до четырёх, а потом Джан ХэПин сказал, что нужно найти «курочку» и пошёл.
– А почему он пошёл, а не вы?
– Джан ХэПин говорит, что у нас с Пабу китайский так себе, да и на внешность мы… – он посмотрел на Цин Ни. – Стрёмные, поэтому он и пошёл.
– Тэму, что значит «курочка»?
– Ну, «курочка» – это распутная женщина, – ответил он.
– И нашли вы эту самую «курочку»? – поинтересовался Джан.
– Да. Ту самую, по фамилии Ван, – он опустил голову.
– Что с шеей?
– Да, на вашей шее красный след, что это? – спросила Цин Ни.
– Э-эм… просто капитан команды не разрешает говорить.
Цин Ни вспомнила этого худого, темнолицего человека сорока с лишним лет – капитана команды. В тот день Джан отправил её в уголовный отдел на встречу с подозреваемыми. Всё утро она не могла найти свой велосипед, в итоге нашла около какого-то жилого дома.
Уголовный отдел располагался в жилом доме и занимал несколько арендованных комнат, на двери даже не было таблички. В полиции работали только мужчины, все они были старше тридцати пяти лет, с лысыми блестящими головами. Завидев постороннего, свирепо смотрели. Цин Ни была всегда в себе уверена, у неё была удивительная способность определять по взгляду и жестам всё, что думает собеседник. Когда на улице Ванфуцзин Лью Цзюнь или Тин Юн гуляли с ней, их всегда удивляло количество обернувшихся на неё парней.
Особенно это касалось Лью Цзюня. Он был коренным пекинцем и чувствовал в этом своё превосходство. Но когда по Ванфуцзиню он гулял с провинциальной девчонкой, большинство парней, завидев статную высокую Цин Ни с почти идеальными параметрами и прелестным личиком, а также её уверенность и сверкающие глаза, оборачивались в её сторону.
Увидев семь-восемь бритых голов, Цин Ни выпрямила грудь и решительно вошла в кабинет. В комнате был всего один стол и две двухъярусные кровати, на которых лежали четыре человека. Завидев Цин Ни, они присели. Один из них, детина высокого роста, спрыгнул с кровати и подставил ей стул.
– Здравствуйте, кто из вас тут самый главный?
– спросила она, мило улыбаясь во весь рот.
– Ты, наверное, к командиру Чхэну, но он вышел, а ты?
– Я – адвокат, вернее, я направлена адвокатским агентством, чтобы оформить кое-какие формальности.
Услышав это, все, кроме разговаривавшего с ней, снова прилегли.
– А ты знаешь командира Чхэна? – спросил он мягко.
– Нет, а кто это?
– Не знаешь? Ну, он у нас тут самый главный, начальник, сейчас вышел по делам.
– А почему командир? Почему вы его так называете? Насколько я знаю, при полицейском участке нет такой должности.
– Да, он просто раньше в войсках состоял и там его называли «командир батальона»… А ты чего стоишь? Вот садись.
– Нам нужно увидеть одного подозреваемого, его зовут Тэму, Тэму Тсиле. Согласна шестой части уголовно-процессуального кодекса он сейчас находится под следствием, я пришла оформить все необходимые формальности, чтобы потом нам назначили встречу.
– Не выйдет, мы же сказали, командир Чхэн не здесь, – послышалось с верхней полки.
– Я поняла, но для этого и заместитель командира тоже подойдёт, – мягко ответила она. Она знала, что им лучше не указывать. Высокий окликнул низкорослого мужчину, тот только заворчал.