Соён Пак
Снежный шар
© 2020 by Soyoung Park.
First published in Korean by Changbi Publishers, Inc.
All rights reserved.
© Москвичева Т. В., перевод на русский язык, 2022
© ООО «Издательство АСТ», 2022
Russian translation Copyright is arranged with Changbi Publishers, Inc.
Главные герои
Чон Чобам
Спектакль еще не окончен, а я уже боюсь, что тот день не за горами…
Возраст – 16 лет. Живет в скованном морозами внешнем мире, работает на электростанции. Мечтает стать режиссером. Отправляется в Сноубол, чтобы исполнить свою заветную мечту.
Ко Хэри
Открой коробку, и сама все увидишь.
Самая популярная актриса реалити-шоу, которое транслируется по шестидесятому каналу. Всеобщая любимица, одна из лучших актрис Сноубола.
Ча Соль
Я всего лишь хотела изменить мир. И хотела сделать это вместе с вами.
Режиссер, благодаря которой шоу с участием Ко Хэри завоевало огромную популярность. Родом из именитой семьи потомственных режиссеров.
Ли Бонхве
Прошу, не надо меня больше благодарить.
Наследник корпорации, создавшей всю инфраструктуру Сноубола.
Первая часть
Мир Сноубола
Бабушка сидит в гостиной, укутав ноги толстым лоскутным одеялом, и смотрит телевизор. Показывают ее любимый сериал. Справа в нижней части экрана всплывают белые субтитры – прогноз погоды на сегодня.
Минус сорок шесть. На три градуса холоднее, чем вчера. Рядом с числом, обозначающим температуру, появляется иконка с изображением падающих снежинок. Это значит, что сегодня в любое время может начаться снегопад.
Бабушка, поднявшись со своего места, ставит чайник с водой на электрическую печку, тем временем Онги, опять проспавший полдня, появляется в дверях с зубной щеткой во рту и тут же начинает ныть:
– Эх, жаль, я больше не школьник…
В те дни, когда температура воздуха опускается ниже сорока пяти градусов, школа не работает.
– Давай иди уже зубы чистить. – Это я ворчу на Онги, сама не переставая орудовать зубной щеткой.
Как обычно, бабушка смотрит шестидесятый канал. Это частный канал Ко Хэри, где круглые сутки крутят сериалы с ее участием.
– Нет, ну сама рассуди. – Онги продолжает наседать, загораживая мне экран. – Десять месяцев назад мне было шестнадцать лет, и сейчас все еще столько же. Можно подумать, после окончания школы я сразу стал более морозоустойчивым.
Повернувшись к Онги, тычащему пальцем в экран телевизора, я хмурюсь:
– Эй, Чон Онги, ты же пасту на пол роняешь.
Онги – мой братец-близнец, он появился на свет на десять минут раньше меня и время от времени пытается выдавать себя за старшего, но только выглядит это немного смешно. Я уверена, он родился раньше только потому, что даже в мамином животе мне приходилось прикрывать его со спины.
Бабушкин одноместный обитый бархатом диван уже совсем дряхлый, подушки на нем давно продавлены. Бабуля почти все время сидит на этом диване и смотрит телевизор. Она вдруг поворачивает голову в нашу сторону.
– Эй, Онги! Разве можно себя так вести, когда невеста рядом! Ты прямо как дитя малое!
Онги с досадой сплевывает пену от зубной пасты и смывает ее в кухонную раковину.
– Ну, бабушка, ну какая же это невеста…
С тех пор как у бабули началась деменция, она думает, что я девушка Онги, которая каждый день приходит к нему в гости.
Не говоря больше ни слова, я иду в ванную и наполняю тазик для умывания ледяной водой из-под крана. Отлив немного воды в стакан, полощу рот. Зубы ломит так сильно, что немеет подбородок. Я собираюсь вымыть голову, но тут ко мне торопливо входит бабушка.
– Вот, невестушка, возьми-ка.
Она выливает кипяток из чайника, который принесла с собой, в тазик с холодной водой и перемешивает.
– Онги говорит, ему не надо, велел тебе отнести.
Чтобы удостовериться, что вода достаточно теплая, бабушка опускает в тазик палец. На лице ее читается нескрываемое удовольствие от того, что смогла угодить девушке внука, за которую она меня принимает. Я украдкой кошусь на кухню и вижу, как Онги быстро сует голову под кран и тут же отпрыгивает, шумно фыркая от холода.
Наблюдая за братом, я давлюсь от смеха.
– Спасибо, бабуль!
Прежде чем уйти, бабушка поворачивается в дверях и пристально на меня смотрит.
– А говоришь прямо как моя внучка…
Окинув меня взглядом, полным глубокой печали, она возвращается на свой старый диван.
– Дава-а-ай! Еще немного!
Это мы с Онги пытаемся втиснуться в тяжелые зимние ботинки. Когда ты одет так, что похож на капусту, – в трое штанов и шесть слоев кофт и курток для сбережения тепла, – чтобы влезть в обувь, тебе просто необходим какой-нибудь боевой клич. Вслед за ботинками мы надеваем по две пары перчаток, защищаем лица масками, оставив незакрытыми только глаза, а в заключение водружаем на головы меховые капюшоны.
– Бабуль, мы пошли! – бодро кричит Онги и собирается открыть дверь, ведущую в прихожую, но тут бабушка взволнованно окликает нас:
– Онги, смотри! Тут нашу Чобам показывают!
Мы с Онги обмениваемся смущенными взглядами, но тут же слышим радостный бабушкин возглас:
– Вот она! Вот же моя внученька!
Бабушку осчастливил анонс с информацией о том, что Ко Хэри теперь будет ведущей прогноза погоды.
Хотя Онги ни за что не хочет это признавать, но все-таки мы с Хэри очень похожи друг на друга. Мы даже родились в один день, к тому же она левша, как и я. Конечно, кроме бабушки, нас с ней никто не путает. Кожа у меня на лице сухая и обветренная от мороза, и волосы острижены коротко, чтобы было проще мыть. А у Ко Хэри, как и у всех, кто родился и вырос в Сноуболе, кожа нежная и сияющая, а волосы длинные и блестящие.
В заледеневшем мире Сноубол – единственное место, не скованное морозом. Тепло сохраняется благодаря огромному прозрачному куполу, укрывающему город. Издалека он напоминает рождественский стеклянный шар с маленькими домиками внутри: встряхнешь такой – и в нем начинает кружиться снег. Из-за сходства с игрушкой люди и прозвали этот город Сноуболом.
Тех, кто, подобно Ко Хэри, живет в Сноуболе, называют актерами. Каждый их шаг запечатлен на пленке, фрагменты их повседневной жизни – телешоу, которое транслируется по всему миру. Ко Хэри только что была избрана ведущей прогноза погоды – передачи, вести которую имеют право лишь самые знаменитые актеры. За всю историю Сноубола она стала самой юной, кто удостоился этой чести.
Стоя перед камерой в безупречном костюме, Ко Хэри произносит речь голосом, которому сразу хочется верить.
– С первого января нового года я, Ко Хэри, буду создавать для вас погоду в Сноуболе. Благодарю всех за поддержку.
Я отрешенно смотрю на экран. Прислушиваясь к звучанию приятного голоса Ко Хэри, я размышляю: «Интересно, посчастливится ли мне попасть в Сноубол, смогу ли я когда-нибудь ее увидеть?»
Если бы волосы у меня росли так же быстро, как сильно я стремилась в Сноубол, то, побрейся я вечером налысо, уже наутро волосы подметали бы пол. Кто знает, может быть, это мое страстное желание попасть в Сноубол так подействовало на бабушку. Возможно, часть моей души уже улетела в Сноубол, и, возможно, это ее видит бабушка, когда смотрит шоу с участием Ко Хэри, и оттого ей кажется, что Хэри и есть ее внучка.
Оторвавшись от экрана, Онги открывает внутреннюю дверь и направляется к выходу, осуждающе цокая языком.
– Ты чего это? – спрашиваю я, сдвигая брови.
– И надо же было тебе тогда ляпнуть, что Ко Хэри – твоя потерянная сестра…
– Ах, ты… А ну, заткнись, пока я тебе в лоб не засветила!
Мой кулак вонзается брату под ребро. Онги делает вид, что мой тычок вовсе не застал его врасплох, но из его груди помимо воли вырывается сдавленный стон.
Как бы там ни было, шесть слоев одежды неплохо защищают от ударов, и все же Онги верещит без умолку, и мы, пихаясь и осыпая друг друга тумаками, минуем прихожую и наконец шагаем за порог, чтобы тут же попасть в объятия сорокашестиградусного мороза. Ноздри моментально смерзаются, и ресницы покрываются толстым слоем инея.
– Ай, как холодно! – Брат неудержимо трясется.
Мы с Онги всю жизнь неразлучны. Вместе играли в детстве, вместе ходили в школу, а с февраля этого года оба работаем на электростанции.
Как всегда, небо затянуто мутной дымкой, точно того гляди завьюжит, и куда ни глянь – повсюду ослепительная белизна. Ветви деревьев ломятся под тяжестью снега: четыре дня назад был сильный буран. А меж деревьев то тут, то там виднеются почерневшие от времени бревенчатые избы.
Мы с Онги с трудом переставляем ноги, прокладывая путь через сугробы к автобусной остановке. От нашего дома до электростанции при большом желании можно дойти и пешком. Но в такую погоду уж лучше сесть на автобус.
Мы каждый день заново прокладываем эту тропу и, казалось бы, должны уже привыкнуть, но всякий раз совершенно выбиваемся из сил. От тяжелого дыхания маска на лице намокает и мгновенно обледеневает. Несмотря на это, мои губы не чувствуют холода, ведь я промерзаю примерно наполовину, едва только ступив за порог.
Онги идет на несколько шагов впереди. Неожиданно он хватает и изо всех сил дергает нависающую над дорогой ветку дерева, и в следующий миг мне на голову летит охапка снега. Видя, что снег моментально залепил мне глаза, Онги бросается наутек.
– Давай кто быстрей до остановки!
– Эй, Онги! Так нечестно!
Со стороны может показаться, что мы передвигаемся неспешными прыжками, вытаскивая ноги из топкого снега, на самом же деле мы бежим что есть духу. Онги несется без оглядки и орет во всю глотку:
– Кто проиграл, будет стирать белье весь месяц!
– Только попадись! Я тебя точно прибью!
Я скачу во всю прыть, лишь бы только опередить брата.
– Ха-ха! Ну и кого ты хотел обогнать?!
Онги отстал всего на полшага, однако я первой касаюсь покосившегося знака остановки и, повернувшись к брату, ликующе хохочу.
Но Онги вдруг резко хватает меня за руку и оттаскивает назад, пытаясь спрятать у себя за спиной, а сам принимает угрожающий вид. Перед нами женщина, она слегка кивает, мы же стоим не шелохнувшись, глядя прямо на нее.
Ей двадцать девять лет, рост – сто семьдесят четыре сантиметра, стройная фигура и невинный взгляд. Зовут Чо Мирю. Группа крови – вторая. Я знаю о ней все, ведь когда-то она была актрисой в Сноуболе.
В девятнадцать Чо Мирю прошла отбор и отправилась в Сноубол, где провела семь лет. За это время она убила девятерых мужчин. Девушка проделывала это с невинным взглядом и обрела бешеную популярность, а кое для кого стала счастливым билетом в успешную жизнь. Режиссер сериала, выбравший ее на главную роль, удостоился Высочайшего Ордена Почета.
Тем не менее в один прекрасный день сериал неожиданно сняли с эфира и Чо Мирю вернулась в родные края, мгновенно превратившись в изгоя. Даже близкие родственники, узнав о ее скором возвращении, поспешили переехать в другое поселение, ведь жить с клеймом родни убийцы стало бы для них непосильным испытанием. В то время нам с Онги было по тринадцать лет. Все вокруг – и дома, и в школе – настойчиво предостерегали, чтобы мы ни в коем случае не разговаривали с Чо Мирю и не смотрели ей в глаза. Но, несмотря ни на что, личность этой девушки всегда будила во мне любопытство. Мне до смерти хотелось послушать ее рассказы о жизни в Сноуболе. Интересно, каково это – прогуливаться по округе теплыми ночами в начале лета?
Онги, хорошо зная о моем нездоровом интересе к этой женщине, уверенно встает между нами и сверлит меня суровым взглядом, в котором отчетливо читается: «Даже не думай с ней заговорить!»
Вскоре к остановке подкатывает автобус – ржавый, двухэтажный, покрытый облупившейся ярко-зеленой краской. Этот автобус – единственное средство передвижения в нашем поселении. Взрослые ездят на нем на работу, дети – в школу. Люди набиваются в него, словно скот, и салон едва не трещит по швам.
– Зайдешь сюда – так мне удачи не будет! – Сидящий за рулем дядюшка Чэри вытягивает руку и преграждает путь Чо Мирю. – А ну, уходи!
– Мне только до почты доехать, – просит она, стоя с занесенной над подножкой ногой.
Почта, супермаркет, прачечная, приемная врача и прочая инфраструктура – все находится на территории электростанции, где работает большинство жителей поселения. Но не Чо Мирю. Она перебивается лишь охотой на кроликов и подледной рыбалкой и на электростанции появляется только тогда, когда у нее возникает в этом необходимость.
– Я ногу сильно подвернула. Разрешите мне проехать только один раз.
– Хватит притворяться! Думаешь, тебе тут кто-то поверит? – Дядюшка Чэри выходит из себя, и люди в автобусе начинают галдеть:
– Да что ты с ней препираешься, сажай остальных да поехали!
– Мы же на работу опаздываем!
В конце концов женщина опускает занесенную над ступенькой ногу. Сначала Онги, а за ним и я садимся в автобус, и тут Чо Мирю застенчиво окликает меня:
– Эй, девочка!
– Я?
– Ты не могла бы зайти вместо меня на почту? Узнай, пожалуйста, не пришло ли мне письмо.
Почему-то голос перестает меня слушаться, и я только киваю в ответ.
– Тогда я приду к обратному автобусу, буду ждать тебя здесь. Спасибо!
Онги бросается вперед и успевает крикнуть в закрывающиеся двери:
– Эй, не смей ждать тут мою сестру! – А потом сразу же набрасывается на меня: – Ты что, с ума сошла?! Ты хоть знаешь, что она с тобой сделает?
Стараясь не глядеть ему в глаза, я только пожимаю плечами:
– Ну и что…
Чо Мирю убила девятерых мужчин…
– Я же не мужчина…
Онги не находит что ответить на это мое оригинальное замечание и только фальшиво усмехается, а дядюшка Чэри кусает нижнюю губу: похоже, он сильно напуган.
Горячее дыхание двух сотен человек
– Уже приехали?
Мама стоит у дальней стены в центральном зале электростанции, обсуждая новости с односельчанами, и, увидев нас, машет рукой. Она работает в первую смену – с шести утра до четырех дня. Все, кто трудится на электростанции, распределены по четырем сменам, и раз в три месяца жребий решает, каким будет твой новый личный график.
Помахав маме, я первым делом бегу в конец зала и беру из стопки новый номер журнала «Телегид». В этом еженедельнике я нахожу все, что мне интересно: телепрограмму нескольких сотен каналов, которые транслируют из Сноубола, анонсы новых сериалов и информацию о том, какие сериалы прекращают снимать.
– О, вот она!
На этой неделе вышел специальный выпуск с интервью, которое дала Ча Соль, главный режиссер шоу с участием Ко Хэри. Ча Соль – мой кумир, я восхищаюсь ей больше, чем кем бы то ни было на этой земле.
Я крепко прижимаю журнал к груди. Можно было бы пролистать его прямо сейчас, но как лишить себя удовольствия не спеша прочитать его в спокойной обстановке, придя домой после тяжелого рабочего дня?
Любовно поглаживая обложку, я борюсь с желанием прочесть хотя бы «Советы будущим звездам Сноубола».
Каждую неделю в «Телегиде» выходит колонка с каким-нибудь ценным советом для будущих актеров и режиссеров. Нетрудно догадаться, что тетрадь, куда я вклеиваю вырезки, – мое самое ценное сокровище.
– Чон Чобам, ты меня вообще слушаешь? – Откуда-то рядом со мной вновь появляется мой брат. Он тоже взял себе журнал и снова переключился на меня. – Не смей с ней больше разговаривать, поняла?
– А ты, оказывается, такой трусишка!
Главный бригадир от служебных ворот громко окликает Онги:
– Эй, паренек! Не поможешь с разгрузкой?
– Да, уже иду!
Глядя, как брат торопливо исчезает в проеме ворот, я осуждающе цокаю языком. В этот момент кто-то со всей дури шлепает меня по спине.
– Чобам!
Обернувшись, я вижу свою подругу Чеён. Она глядит на меня, улыбаясь во весь рот. Да я и сама готова прыгать от радости.
– Чеён! Ну, как вы съездили?
– Ой, лучше не спрашивай! Посреди дороги повалил такой снег и шел целых четыре дня! Я думала, мы там и сгинем.
Чеён работает машинисткой на железной дороге.
В мире существует всего четырнадцать железнодорожных направлений, названных по буквам алфавита от А до М. По каждому ходит лишь один поезд, и все отправляются из Сноубола. Составы везут продукты для работников электростанций и школьников, доставляют товары в супермаркеты и разные произведенные в Сноуболе вещи, которые иногда заказывают жители поселений.
Наше поселение расположено в самом конце линии I, и по традиции машинистов всегда назначают из наших местных жителей. Моя подруга работает так уже шестой год.
– Ты знала, что, когда погода ухудшается, телевизор в инженерной рубке автоматически выключается, чтобы машиниста ничего не отвлекало? Перед глазами только тьма и поле, покрытое снегом. Ты сидишь одна в полной тишине, а снег все валит, и снежинки размером с кулак! И что самое страшное, вдруг откуда ни возьмись в небе сверкает молния! Да я сама не заметила, как начала молиться!
Чеён как никто другой любит приключения и ценит свободу. Но сейчас она выглядит напуганной. Осознав это, я настойчиво прошу:
– Расскажи, пожалуйста, обо всем Онги. Ему обязательно надо это услышать.
Понять не могу, почему этот трусишка так хочет стать машинистом.
Мой брат страстно мечтает стать машинистом, потому-то он и соглашается помогать с разгрузкой прибывшего из Сноубола поезда. Вообще-то, и Чеён, и ее сменщик дядя Чоун давно отработали положенный срок, и ходили слухи, что главный бригадир уже подумывает о замене.
– На самом деле лучше бы Онги оставался дома.
В ответ на мой непонимающий взгляд Чеён слегка наклоняется ко мне и понижает голос:
– У вас ведь бабушка не в себе. Не очень-то хорошо, если еще и Онги пойдет в машинисты и будет по полгода отсутствовать дома. Если ты уедешь учиться в киношколу, не лучше ли, чтобы твой брат оставался с бабулей?
Перед моими глазами неожиданно всплывает строчка из письма, полученного на прошлой неделе: «Несмотря на Ваши выдающиеся способности и высокий потенциал, с сожалением сообщаем…»
Киношкола – это старейшее учебное заведение, где готовят режиссеров для Сноубола. И в этом году, как и в прошлом, я снова не прошла туда по конкурсу. Отчего-то мне казалось, что на этот раз все точно получится, так что горю моему не было предела.
Тем временем Чеён разворачивает сегодняшний номер «Телегида» на странице с фото Ча Соль и, показав мне снимок, с размаху хлопает меня по плечу:
– Ты ведь не зазнаешься, когда станешь такой же знаменитой?
В улыбке подруги я вижу искреннее желание меня поддержать и от этого немного смущаюсь. Ведь режиссер Ча, одна из первых выпускниц школы, закончила ее с отличием. Не давая волю чувствам, я широко улыбаюсь и громко говорю:
– Ну конечно нет!
Я всего лишь хочу создать потрясающий сериал, какого никто никогда не видел, и пусть для этого придется подождать пару-тройку лет. Надо только верить. Мне нужна эта надежда. Во внешнем мире мы ютимся в домах-развалюхах, окончив школу, устраиваемся на электростанцию и изо дня в день выполняем одну и ту же тяжелую работу. Я не хочу такого будущего: жить по инерции, как все, – сама мысль об этом невыносима.
– Вторая смена, по местам!
По команде бригадира две сотни рабочих направляются к центру зала и выстраиваются в четыре линии по периметру огромного генератора.
– Давайте же и сегодня потрудимся как следует!
Хлоп-хлоп-хлоп! Бригадир хлопает в ладоши, и рабочие подтягиваются к ступальным колесам. Ступальное колесо чем-то похоже на автобусное, но только оно настолько огромное, что внутри помещается человек.
Одна бригада забирается внутрь колес и вращает их, перебирая ногами. Вторая рассаживается по стульям снаружи и что есть мочи раскручивает колеса руками. Через пятьдесят минут полагается десятиминутный перерыв, затем те, кто был внутри колеса, меняются местами с теми, кто работал снаружи, и снова начинается отсчет – еще пятьдесят минут напряженного труда.
Энергия от вращения колеса передается на вал генератора. Таким образом, работая руками и ногами, мы создаем самое важное, что есть в нашем мире, – электричество. Если не будет электричества, остановятся автобусы и поезда. Придется забыть о горячем какао и теплом душе, ведь чайники и бойлеры работают на электричестве. Вряд ли кому понравится купаться в ледяной воде, и многие, скорее всего, вообще прекратят мыться или станут делать это раз в неделю. Боюсь себе представить, какой тут будет стоять запашок: мы трудимся, буквально обливаясь потом.
Я шагаю быстро, на пределе сил, как спортсмен на состязаниях. Наконец скорость на моем личном датчике превышает отметку шесть с половиной, и тогда включается установленный внутри колеса монитор. Стоит чьему-нибудь монитору погаснуть, тут же является главный бригадир и начинает орать. Он любит говорить, что в нашем обществе каждый должен приносить пользу. А кто не хочет, может отправляться на улицу и замерзнуть до смерти.
Я беру пульт, включаю на мониторе шестидесятый канал и надеваю наушники. Канал Ко Хэри лучше всего подходит, когда хочешь отвлечься и подумать о чем-то своем. Я видела почти все эпизоды сериала, где она снимается, поэтому мне практически не нужно концентрироваться на том, что происходит на экране, чтобы понять сюжет.
– Те, кто считает скорость шесть с половиной достаточной, не желают стать лучше, чем они есть. – Неожиданно рядом со мной возникает бригадир с мегафоном в руке. – Разве можно довольствоваться малым? Разве трудно постараться сделать в своей жизни чуть больше? Неужели кому-то от этого станет хуже?
Облокотившись на опору моего колеса, он сверлит меня взглядом. «А как бы он себя вел, если бы на моем месте оказалась Чо Мирю? Наверное, как и дядюшка Чэри, уже давно бы поседел от страха».
Чтобы не обращать внимания на бригадира, я стараюсь думать о Чо Мирю. Интересно, что за письмо она ждет. Может, весточку от семьи, которая ее бросила? Или записку от бывшего возлюбленного, который до сих пор живет в Сноуболе?
– А ну-ка давайте все как следует поднажмем! Думаете, за сегодня вы уже окупили стоимость просмотра любимых каналов?
Бригадир назойлив, и работники с недовольными лицами изо всех сил крутят колеса. Каждое поселение обязано ежедневно вырабатывать определенное количество энергии. Электричество передается в Сноубол по проложенным под землей высоковольтным проводам, ведь актеры ни в чем не должны испытывать нужды. В обмен на наш труд нам позволяют без ограничений смотреть трансляции сериалов.
У-у-у-у… Огромный вал генератора вращается, шум и вибрация все нарастают, а наша одежда становится мокрой от пота.
– Когда-то ваши прадеды справляли нужду в обычном уличном сортире, – бубнит бригадир в свой рупор, взобравшись на балкон второго этажа.
Опять эта история… Я увеличиваю громкость в наушниках и стараюсь сконцентрироваться на экране монитора. Через четыре дня наступит Рождество, и для создания подходящего настроения сегодня на шестидесятом канале весь день крутят старые записи рождественских праздников в семье Ко Хэри.
Четырехлетней малышке Хэри подарили алмазный браслет. Надев его на запястье, она играет в куклы. Мама настойчиво выспрашивает, нравится ли ей подарок. Но Хэри никак не реагирует, полностью отдавшись игре. На Хэллоуин она так сильно испугалась привидения, что упала в обморок и вскоре после этого совсем перестала говорить. Когда я видела эти кадры, мне становилось грустно… Тем не менее каждый, кто, подобно мне, следит за жизнью Ко Хэри, знает, что уже следующей весной к ней вновь вернется ее чудесная улыбка.
– А больше всех ходить в уличный сортир боялись малые дети.
На милый образ Ко Хэри накладывается бубнеж громкоговорителя.
– Ведь, бывало, встанет малец посреди ночи справить нужду да и провалится в дыру спросонья.
Я вполуха слушаю разглагольствования бригадира, глядя на Ко Хэри с алмазным браслетом на запястье, и мне начинает казаться, что все происходящее не имеет ко мне ни малейшего отношения. Само собой, возле нашего дома тоже когда-то стоял уличный туалет. И все же, как ни крути, моя жизнь куда ближе к уличному сортиру, чем к алмазным браслетам.
– А как вы думаете, хорошо ли сидеть с голой задницей в холодном туалете, когда на улице мороз минус сорок шесть градусов? А?!
Он говорит о тех временах, когда люди еще не научились перерабатывать энергию движения в ценнейший ресурс – электричество. В прошлом невозможно было защитить трубы от промерзания, а значит, и пользоваться водопроводом, и, уж конечно, о домашнем туалете оставалось только мечтать.
– Что ни говори, а нашему поколению ужасно повезло!
Закончив свою речь, бригадир с хрустом откусывает яблоко. Эти яблоки нам сегодня раздали на обед, но обычным сотрудникам вроде меня досталось по крохотному кусочку, равному одной восьмой от целого. Сотрудники электростанции каждый день получают немного фруктов, которые выращивают в теплице. Разумеется, их стоимость вычитают из зарплаты.
– Если кому и повезло, то только тебе. В одиночку такое яблоко умял! – Моя мама, что крутит колесо рядом со мной, неодобрительно цокает языком и вдруг, слегка наклонившись в мою сторону, понижает голос: – Послушай, мне тут Онги сказал… Эта особа что, заговорила с тобой?
Это она про Чо Мирю. «Эта особа», «та женщина» и даже просто «она» – жители нашей деревни все как один избегают называть Чо Мирю по имени.
– Да ничего особенного, просто попросила зайти на почту, ее дядя Чэри не пустил в автобус…
Когда мама слышит мой ответ, у нее глаза округляются от ужаса:
– Девочка моя, ты ведь знаешь, насколько она коварна?
Мама порывается найти на моем мониторе реалити-шоу, где снималась Чо Мирю. Раньше она запрещала нам с Онги смотреть такие передачи, опасаясь, что это может плохо отразиться на психике. Но в девятом классе, во время зимних каникул, мы с братом посмотрели все семь сезонов, пока мама была на работе, а бабушка устраивалась подремать после обеда.
– Да ты ведь и сама все отлично знаешь.
Я до сих пор отчетливо помню лицо Чо Мирю и пистолет в ее руке, как она целится в своего возлюбленного. Как вообще можно убить того, кого любишь? Пускай с Чо Мирю и запрещено разговаривать, но все же когда-нибудь я спрошу у нее об этом. Хочу узнать, о чем она думала в тот момент.
А еще я пытаюсь понять свои чувства.
Что, если однажды, когда я стану режиссером, мне придется иметь дело с актрисой вроде Чо Мирю? Как я поступлю в такой ситуации? Смогу ли я снимать реалити-шоу, основанное на кровавых убийствах?
Я иногда вспоминаю церемонию награждения Ча Квибана, режиссера, снявшего это шоу. За свой труд он удостоился Высочайшего Ордена Почета, а сам сериал потом еще несколько лет не сходил с экранов. Я словно воочию вижу, как господин Ча стоит перед камерой с золотым орденом на груди, и вдруг представляю на его месте себя.
И тут мое сердце начинает стучать быстрее, а ноги больше не чувствуют усталости. Я бегу, чтобы вырваться из этой тюрьмы, где крутить колесо – наш общий удел. Я бегу, стремясь поскорее попасть в Сноубол, дремлющий в ожидании грандиозного шоу, которое по силам создать только мне одной. И пусть ступальное колесо никогда не тронется с места, моя душа в этот момент все ближе и ближе к Сноуболу.
Странное происшествие и загадочный гость
После работы я отправляюсь на почту, которая находится здесь же, на территории электростанции. Наше почтовое отделение совсем не похоже на великолепные красные здания Сноубола. Оно притулилось во внутреннем дворе, соединяющем проходную электростанцию с цехом главного генератора, здесь же расположились супермаркет, прачечная, медицинский пункт и поварской цех. Невзрачное строение занимает особое место в нашей жизни. Ведь именно сюда мы приходим, чтобы получить весточку от родственников, перебравшихся в другое поселение, или купить что-нибудь в Сноуболе, отправив конверт с бланком заказа. Здесь редко бывают очереди. Неудивительно, ведь цена на марки очень высока, не говоря уже о стоимости товаров, продающихся в Сноуболе. И все же каждый год мама приходит сюда, чтобы заказать торт на наш с Онги день рождения. Актер, исполняющий роль шефа-кондитера, изготавливает лакомство, и его доставляют на поезде. При мысли о том, что всего через несколько дней мы снова украсим свечами торт и вместе пропоем песенку в честь дня рождения, мое сердце начинает биться чаще.
– Эй, Чобам! – Сотрудница почты Суджи широко улыбается, будто ждала, что я приду.
Суджи старше меня на два года. У нее с детства парализованы ноги, и она на всю жизнь прикована к инвалидному креслу, поэтому работает на почте, а не на электростанции.
– Послушай, Суджи…
Но не успела я заикнуться о Чо Мирю, как почтальонша вручает мне позолоченный конверт.
– Посмотри с обратной стороны.
Повернув конверт, я вижу, что письмо запечатано красным сургучом, на котором четко отпечатан логотип с надписью «Ли Бон». Корпорация «Ли Бон Медиа Групп» – таково ее полное название – принадлежит древнему клану, создавшему всю инфраструктуру современного Сноубола.
– Это от Юджин!
При этих словах Суджи мои глаза округляются, а челюсть отвисает. Я кручу в руках конверт размером с две ладони, и он играет золотыми отблесками.
– Эй, подожди удивляться, это еще не все! – Суджи отъезжает немного назад в своем кресле и движением фокусника сдергивает серую ткань, прикрывавшую какую-то груду вещей на полу.
Первое, что бросается мне в глаза, – это пирожные брауни в огромном пластиковом контейнере, размером с таз, который стоит у нас в ванной. Я ни разу в жизни не пробовала брауни, но знаю, как они выглядят, ведь это любимое лакомство Ко Хэри. Мало того, эти брауни необычные: они украшены красным и зеленым кремом и на них изображена рождественская елка.
Суджи со списком в руках перечисляет все, что Юджин прислала нам в подарок:
– Вон те десять бутылок – это апельсиновый сок, а в той коробке – клубника.
От нахлынувших чувств у меня начинает щипать в глазах. Син Юджин – вторая за десять лет актриса, которая отправилась из нашего поселения в Сноубол после Чо Мирю. И всего через два месяца после своего отъезда моя славная подруга присылает мне такой красивый конверт из золотой бумаги и целую гору подарков.
– Ой, кстати… Для Чо Мирю… То есть для этой женщины, случайно, ничего не приходило?
От радости я чуть не забыла, зачем пришла.
Суджи смотрит на меня с таким выражением, будто я сказала что-то немыслимое.
– А, да кому придет в голову ей писать?
Я киваю, бережно, словно сокровище, прижимая к груди письмо Юджин.
– Тут так много всего. Возьми наши санки и лыжи, – предлагает Юджин, погрузив ящик клубники на красные сани.
– Син Юджин прислала целый ящик клубники?
Онги помогает мне засунуть сани в багажное отделение автобуса, а сам весь дрожит от возбуждения, и по его лицу видно, что ему не терпится хотя бы на секундочку заглянуть под красную влагозащитную ткань, в которую тщательно упаковали посылку. Обернувшись к своему наивному братцу, я жестом показываю ему, чтобы вел себя потише. В автобусе полно работников электростанции, наших соседей и просто знакомых. Едва ли кто-то из них в своей жизни хоть раз пробовал клубнику. И если мы не планируем делиться ей со всей округой, лучше бы держать язык за зубами. Но Онги слишком простодушен. Громко хлопая дверцей багажного отделения, он как ни в чем не бывало продолжает меня расспрашивать:
– И сколько апельсинового сока она прислала?
– Девять бутылок, – отвечаю я беззвучно, одними губами, решив не упоминать о том, что одну бутылку я оставила в подарок Суджи. При мысли о том, как мы с мамой, бабушкой и братом будем пить апельсиновый сок и пробовать брауни с клубникой, рот мой наполняется слюной.
– Странно…
Мы выходим на своей остановке, я смотрю по сторонам, но Чо Мирю нигде не видно.
Небо, затянутое облаками, уже потемнело, и мы достаем из карманов курток налобные фонари и сразу крепим их на головы.
– Почему она не пришла? – Сделав луч фонарика поярче, я свечу вокруг остановки.
– Ты почему меня не слушаешь? Хватит о ней беспокоиться!
Онги вщелкивает ноги в лыжи, а я обматываю вокруг его пояса веревку, второй конец которой привязан к саням. Как-никак благодаря моему умению дружить и правильно выбирать друзей нам выпал шанс окунуться в роскошь, а мой брат решил взять на себя перевозку нашего сокровища.
– Ну что ты такое говоришь! Я же ей обещала, как мне теперь не беспокоиться?
Напоследок я решаю еще раз оглядеться. И тут замечаю то, что не заметила минуту назад: за деревьями, не двигаясь, лежит что-то темное.
– Эй, ты куда?
Оставив позади Онги, которому быстро идти мешают лыжи на ногах и груженые сани за спиной, я направляюсь к темной фигуре, с трудом переворачиваю ее и тут же узнаю Чо Мирю. Лоб ее залит застывающей кровью. Без лишних раздумий я срываю с нее защитную маску и приближаю ухо к губам. К счастью, она еще дышит, а на лице нет признаков обморожения.
– Ты что творишь?! Отойди от нее!
Онги бросается ко мне, но, поскользнувшись, валится в сугроб.
– Очнитесь! – Я изо всех сил трясу Чо Мирю, и она приоткрывает глаза и понемногу приходит в себя. – Только не спите! Нельзя засыпать!
Резкими рывками я пытаюсь тащить Чо Мирю туда, где остался Онги, но две пары перчаток мешают мне как следует уцепиться за ее одежду. Сорвав с себя перчатки, я зажимаю их в зубах, и мне наконец удается крепко схватить Чо Мирю за край пальто.
– Ты что делаешь?! – кричит Онги. Бросив санки и подбежав ко мне, он крепко стискивает мне руку.
– Освободи санки! – кричу в ответ я, сама не понимая, что делаю. Я и представить не могла, что человек, валяющийся без сознания, словно мешок, может быть настолько тяжелым. Но, видимо, оттого, что сердце мое бешено стучит от страха, я чувствую невероятный прилив сил и неумолимо приближаюсь к дороге. – Надо скорей отвезти ее на станцию!
Отвезти Чо Мирю к доктору на станцию поздно вечером можно только на санях. Единственный транспорт, который туда ходит, – это автобус, но он появится здесь только перед рассветом, чтобы доставить на работу первую смену.
– Ты с ума сошла?! Зачем нам помогать убийце?
– Ты что, хочешь ее тут умирать оставить?! – Я сверлю Онги взглядом, мой голос срывается, и брат, кажется, уже готов сдаться, но вдруг еще сильней сжимает мое плечо.
– Сейчас уже минус пятьдесят градусов, еще полчаса – и находиться на улице будет опасно!
Не знаю, возможно ли за полчаса довезти до электростанции взрослую женщину, которая к тому же выше меня ростом. Но, с другой стороны, я хорошо хожу на лыжах…
– Тогда я поехала…
Я снимаю с запястья Онги веревку от саней.
– Ну ты чего?! Совсем рехнулась, решила замерзнуть до смерти? – От злости он даже топает ногой.
– Знаешь, если бы наш папа был таким же трусишкой, как ты, мы бы и на свет не появились!
В пылу ссоры обидные слова нечаянно слетают с моих губ, и Онги мрачнеет. Наверное, не стоило называть его трусишкой, но сказанного не воротишь… Мое сердце бьется как бешеное, но я стараюсь говорить спокойно:
– Со мной все будет в порядке. Я еще так много не попробовала в своей жизни, поэтому сейчас уж точно умирать не собираюсь. Можешь за меня не волноваться.
Рукой в перчатке Онги стягивает с головы защитный теплый шлем.
– Я мигом тебя догоню! – кричит он уже на ходу, быстро шагая в сторону дома за лыжами.
Он убедил себя, что должен отправиться вслед за мной на случай, если я не доеду, упаду в снег и замерзну насмерть. Я не пытаюсь его отговорить. На споры с Онги сейчас нет времени, к тому же, возможно, в нем говорит кровь нашего отца. Но я не допущу, чтобы брату пришлось тащить нас с Чо Мирю по снегу.
Скинув в снег подарки от Юджин и водрузив раненую женщину на сани, я обвязываю веревку вокруг пояса, а сама шепчу себе под нос:
– Успею за полчаса. Так что нет никакой опасности.
Резко выдохнув, я плавно толкаюсь левой ногой, и лыжи со скрипом скользят по снегу. Постепенно набирая скорость, я двигаюсь по следу, оставленному колесами автобуса: он приведет меня к электростанции. В любой момент откуда-нибудь может выскочить олень или дикая лошадь, и такая встреча не кончится ничем хорошим, поэтому я внимательно смотрю перед собой. Облака полностью закрыли луну, и земля тонет во мгле.
Иногда я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на Чо Мирю. Она – изгнанница, хладнокровно убившая девять человек, и вот я рядом с ней, а вокруг ни души. От этих мыслей у меня холодок бежит по спине. «Эй, Чобам, не время об этом думать!» – говорю я себе и снова устремляю взгляд вперед.
Я иду уже довольно долго, но пейзаж вокруг не меняется: свет моего налобного фонарика пронзает непроглядную тьму, и тени деревьев падают с двух сторон, как костяшки домино, похожие на привидения. Дышать в маске очень трудно, но и снять ее нельзя. Как только ледяной воздух коснется влажной от дыхания кожи лица, она тут же покроется коркой льда.
– Ха-а… аха-а-а…
От холода ноги теряют чувствительность, а сознание затуманивается. Хочется забыть обо всем, и будь что будет. Вдобавок начинается снегопад, но не с маленьких снежинок, как должно бы быть. С неба сразу валят крупные хлопья. Вот черт.
Чтобы не потерять связь с реальностью, я раз за разом прокручиваю в голове историю, которую мне рассказывала мама.
В те времена, когда дядя Чэри только начал работать водителем, случилось так, что автобус застрял посреди дороги. Переднее колесо попало в яму, которую было не видно из-за снега, выпавшего за день до этого. Дядя Чэри что есть сил давил на газ, но колесо со старой шиной только глубже зарывалось в снег. Пассажиры пытались помочь, но не смогли вытолкать огромный автобус. Электричества для обогрева салона хватило бы чуть больше чем на час. После этого температура начала бы быстро опускаться, стремясь сравняться с уличной. Не приходилось и рассчитывать, что какой-нибудь другой автомобиль проедет по той же дороге. Разве что доктор, живущий на станции, получит вызов из нашего поселения и отправится к больному на машине скорой помощи. И тогда мой папа, понимая, что не стоит ждать чуда, и желая спасти сидевшую рядом маму и нас – в ее животе, попросил у водителя лыжи и выдвинулся в сторону станции. Ему предстояло проделать путь, который автобус преодолевает за сорок минут.
Через два часа послышался вой сирены. Замерзшие пассажиры перебрались в салон скорой помощи и благополучно доехали до электростанции. Мама сразу бросилась к папе. Он лежал в больничной палате, вся его кожа покрылась глубокими язвами.
Четыре дня спустя мама, заплатив за поездку огромные деньги, снова села в кабину скорой. Выполняя волю отца, который хотел однажды побывать с семьей у моря, она развеяла его прах на заснеженном берегу.
В декабре того же года мы с Онги появились на свет в палате родильного отделения. Несмотря на то что роды были преждевременными, мы весили два с половиной и два и шесть килограмма и выглядели даже упитанней обычных младенцев.
Рассказывая эту историю, мама не уставала повторять, что, даже если бы нас не было в том автобусе, папа все равно поступил бы точно так же. Он бы не раздумывая предпочел пожертвовать собой ради спасения ближних, чем сидеть и покорно ждать смерти.
Некоторое время мама стоит у меня перед глазами: каждый раз, когда она рассказывает о папе, уголки ее глаз краснеют. Тем временем снегопад усиливается. Все, что я вижу в свете своего налобного фонарика, – белый монстр, без конца атакующий меня.
Я осознаю, что давно не чувствую ног и переставляю их по инерции, и в этот миг замечаю вдалеке огни электростанции. В окне медпункта тоже горит тусклый свет.
Увидев меня, врач приходит в ужас:
– Что случилось?
Ха, я все-таки добралась. Больше всего мне сейчас хочется без чувств свалиться на пол, но вместо этого я с помощью доктора затаскиваю Чо Мирю в смотровую. Он начинает аккуратно снимать с нее одежду, я вызываюсь помочь и принимаюсь стаскивать с нее меховые сапоги и брюки. Но руки, как и ноги, у меня настолько онемели, что я почти не могу ими пошевелить. Я двигаюсь непривычно медленно и неуверенно.
Как будто из глубокого сна доносится голос доктора:
– Надо же, все хуже, чем казалось…
Чо Мирю лежит на кушетке, на левом плече и ноге у нее отчетливо проступают огромные синяки. Такие раны может нанести разве что разъяренный лось. Мне хотелось бы верить в такое объяснение. Вот только Чо Мирю – опытная охотница, да и лоси никогда не приближаются к жилью людей. А раз так, то не значит ли это, что кто-то из местных решил свести с ней счеты? С другой стороны, в наших краях к этой женщине все относятся как к заразной больной. Без веской причины никто не стал бы к ней приближаться.
Сбросив одежду Чо Мирю на пол, доктор на максимум включает электрический матрас на кушетке, а я накрываю раненую женщину одеялом из оленьей шкуры. Прежде всего ее нужно согреть.
Смыв запекшуюся кровь с ее лба, доктор обращается ко мне: