Артур Конан Дойл
Среди любителей крикета имя Уолтера Скаугелла не нуждается в дополнительных рекомендациях. Еще в 90-х он начал выступать за университетскую команду, а с начала нового столетия сделался бессменным лидером в команде своего графства. Его долгая и славная карьера игрока прервалась только с началом мировой войны. После трагических военных лет Уолтер Скаутелл не нашел в себе душевных и физических сил вернуться на прежнюю стезю, но с крикетом окончательно не расстался, являясь членом совета клуба графства и одним из самых лучших и опытных судей во всем Соединенном Королевстве.
Оставив большой спорт, Скаугелл продолжал вести активный образ жизни и часто совершал длительные пешие прогулки по лесным угодьям заповедника Нью-Форест, близ границы которого стоял его дом. Подобно всем мудрым людям, во время своих странствий по лесным дебрям Скаугелл старался передвигаться бесшумно, в результате чего нередко оказывался свидетелем сцен и событий, которые обычно недоступны взору случайного прохожего, не привыкшего соблюдать тишину. Однажды вечером ему посчастливилось наблюдать за барсуком, пробирающимся в свою нору в отвесном склоне берега ручья. Часто попадались на лесных прогалинах маленькие группы благородных оленей. Иногда тропинку пересекала осторожная лиса, готовая скрыться или метнуться в сторону при первом намеке на близость человека. Но как-то раз ему довелось встретить в чаще людей, и эта встреча оказалась куда более удивительной, чем со всеми прочими обитателями заповедного леса.
По оба конца узкой, длинной лужайки высились два гигантских дуба. Разделяло их футов тридцать или сорок, и между ними, на высоте более пятидесяти футов, была протянута толстая веревка. Кому-то пришлось здорово потрудиться, чтобы привязать ее на таком расстоянии от земли. По обе стороны веревки на стандартной дистанции друг от друга располагались крикетные калитки. Худой и высокий молодой человек в очках подавал мячи, которых у него, похоже, имелось в достатке, с одной стороны импровизированной площадки, а на другой их принимал парнишка лет шестнадцати во вратарских перчатках. Точнее будет сказать, что он ловил мячи, не попадавшие в калитку, потому что ни один поданный мяч не касался поверхности земли. Подающий наносил удар таким образом, что каждый мяч взмывал почти вертикально вверх, перелетал над натянутой веревкой и под очень острым утлом опускался на стойки калитки.
Скаугелл несколько минут наблюдал за необычным зрелищем, не выходя из кустарника. Сначала происходящее показалось ему чистейшей воды глупостью, но постепенно он начал усматривать в действиях игроков скрытый смысл. Во-первых, чисто технически выполнить подобную подачу, то есть поднять мяч над веревкой и попасть при этом в площадь калитки, требовало верного глаза и точного расчета траектории, а во-вторых, поражала стабильность, с которой этот удивительный молодой человек, выполняя раз за разом сложный крученый удар, как легко определил наметанный глаз старого профессионала, попадал мячом либо в верхнюю перекладину калитки, либо прямо в руки защитника. За такой стабильностью непременно должна была стоять длительная практика.
В конце концов любопытство мистера Скаугелла возобладало над деликатностью. Он вышел из-за кустов на поляну, повергнув своим появлением обоих участников игры в очевидное смущение. Они выглядели так жалко и виновато, словно занимались чем-то предосудительным и были застигнуты с поличным. К счастью, Уолтер Скаугелл был джентльменом, светским человеком с безупречными манерами и обаянием, и ему без особого труда удалось успокоить молодых людей.
— Прошу простить меня за вторжение, — заговорил он с наигранной веселостью, — но я тут проходил мимо, и мне стало страшно интересно, чем вы занимаетесь. Я сам старый игрок, так что вы должны понять мое любопытство. Могу я спросить, господа, что именно вы пытаетесь изобразить?
— Да просто решили размяться немного и покидать мячики, — с притворной скромностью ответил старший. — Видите ли, поблизости у нас не найти подходящей площадки, вот мы с братом и отыскали это местечко в лесу.
— Вы подающий?
— Д-да, вроде того.
— За какой клуб выступаете?
— Собственно… Мы играем только по средам и субботам. Наша деревня называется Бишопс-Брэмли.
— И вы всегда подаете подобным образом?
— Ну, что вы! Нет, конечно, просто я решил немного потренироваться и проверить кое-какие идеи.
— Мне представляется, вы добились весьма высокой точности.
— Я стараюсь. Вы знаете, сначала я попадал куда угодно, только не в калитку, но со временем приспособился. Не знал даже, в каком приходе искать улетевшие мячи, зато сейчас сами видите.
— Вижу, вижу…
— Простите, сэр, вы сказали, что сами играли когда-то. Могу я узнать ваше имя?
— Уолтер Скаугелл.
Настороженность во взгляде молодого человека сменилась восторгом и обожанием — так во все времена смотрят на чемпионов зеленые юнцы.
— Похоже, мое имя вам знакомо?
— Уолтер Скаугелл! Оксфорд и Гемпшир. Последний раз выступал в 1913 году. Средняя результативность на подаче в том сезоне — шестнадцать калиток из семидесяти двух за игру, а на приеме — двадцать семь с половиной очков.
— Боже правый!
Младший брат, подошедший с другой стороны площадки, весело расхохотался.
— У Тома всегда так, — пояснил он. — Уизден и Лиллиуайт в одном лице. Он способен без раздумья выдать вам послужной список любого игрока и результаты любого клуба во всех розыгрышах с начала века.
— Ну и ну! У вас, должно быть, отличная память.
— Не в этом дело, сэр, просто я очень люблю крикет, — больше всего на свете! — воскликнул Том с внезапной откровенностью, часто проявляющейся у застенчивых людей, встретивших внимательного и сочувствующего слушателя. — К сожалению, хотя сердце мое принадлежит этой игре, именно оно не позволяет мне играть так, как я мечтаю. Понимаете, сэр, у меня врожденная астма, и если я подвергаю себя слишком сильным нагрузкам, возникает аритмия сердца, В команде Бишопс-Брэмли меня держат из-за моей медленной подачи, и, пока я не допускаю слишком много промахов, бегать мне особенно не приходится.
— Так вы говорите, что еще не пробовали эти ваши высокие подачи — не знаю, как вы их называете, — в настоящей официальной игре?
— Нет. Пока нет. Сначала я хочу довести их до совершенства. Видите ли, мечта всей моей жизни — изобрести совершенно новую подачу, и я уверен, что смогу это сделать. Вспомните хотя бы Босанкета и его крученые мячи, Он всего лишь пораскинул мозгами и нашел способ так зацепить битой мяч, чтобы казалось, будто он летит в одну сторону, а на самом деле резко сворачивает в другую. Вот я сказал себе: природа наградила тебя слабым сердцем, Том, но с головой у тебя все в порядке, а значит, в твоих силах выдумать что-нибудь новенькое. Я называю эти подачи «навесными». «Навесной спидигью» — вот как будут когда-нибудь называться такие мячи!
Скаугелл добродушно рассмеялся.
— Не хотелось бы заранее разочаровывать вас, юноша, но на вашем месте я бы не очень рассчитывал на успех. Мне кажется, любой защитник с хорошим зрением и быстрой реакцией без труда примет такой мяч, как обычную высокую подачу.
Лицо Спидигью сразу омрачилось. Для него мнение такого специалиста, как Скаугелл, звучало чем-то вроде вердикта председателя Верховного Суда. Он никогда прежде не обсуждал свою идею с действительно первоклассным крикетистом и теперь не находил слов и мужества для защиты собственного изобретения. Неожиданно на помощь старшему ринулся младший брат.
— Быть может, мистер Скаугелл, вы не до конца оценили идею Тома, — заметил он. — Том ведь не просто так этим занимается — он думал над своей подачей очень долго. Секрет заключается в том, что с большей высоты мяч падает с большей скоростью и почти отвесно, как будто подающий находится над головами принимающих. Плюс ко всему новая схема расстановки игроков.
— Вот как? И как же вы собираетесь по-новому расставить игроков?
— Все, за исключением одного или двух, размещаются во внутреннем секторе вблизи калитки, — поспешил перехватить у брата инициативу Спидигью-старший. — Это девять игроков. Одного я выдвигаю вперед. Все. Остальные восемь выстраиваются в цепь: трое по периметру кона, один в середине с внутренней стороны, двое по бокам и двое позади. В результате принимающий не знает, куда ему отбивать. Вот и весь расклад вкратце.
Скаугелл задумался. Ему стало ясно, что молодой человек продумал все действительно до мелочей. Он подошел к калитке.
— Вас не затруднит сделать парочку подач, — обратился он к Тому Спидигью. — Хочу еще раз взглянуть, как это выглядит с позиции принимающего.
С этими словами он взял в обе руки свою трость и пригнулся в ожидании мяча. Том подал, и мяч, взмыв высоко-высоко в воздух, с неожиданно высокой скоростью опустился на землю рядом со стойкой калитки. Скаугелл снова задумался. Ему пришлось принимать на своем веку великое множество мячей, но ни разу под таким утлом. Да, сегодня у него набралось немало пищи для размышлений.
— Скажите, неужели вы ни разу не пробовали эту подачу на публике?
— Ни разу!
— А вам не кажется, что уже пора?
— Полагаю, можно рискнуть.
— Когда?
— Трудно сказать. Дело в том, что я редко выхожу подающим в первом составе. В основном меня выпускают на замену или держат в запасе. Конечно, если тренер разрешит мне сыграть…
— Об этом я позабочусь, — пообещал Скаугелл. — Когда у вас следующая игра?
— В субботу. Ежегодный матч против Мадфорда.
— Отлично. В субботу постараюсь приехать и посмотреть своими глазами, как сработает ваша затея.
Скаугелл сдержал слово и явился на встречу двух деревенских команд, вызвав небывалый ажиотаж среди игроков обеих соперничающих сторон. Перед матчем он имел серьезный разговор с капитаном и тренером команды Би-шопс-Брэмли, в результате которого Том Спидигью впервые вышел на поле в роли основного подающего. Что подумали о его навесных подачах игроки соперников, сказать сложно, поскольку они с превеликим трудом принимали любые подачи. Тем не менее, из старого коровника, служившего трибуной для зрителей, Уолтер Скаугелл, оценивая наметанным глазом знатока открывающиеся перспективы, досмотрел игру до конца. Во время перехода подачи он подошел к Спидигью и тронул его за плечо.
— Мне кажется, у вас получается неплохо.
— Не совсем. Никак не могу поднять мяч на должную высоту. Да и вообще, эти мадфордцы совсем принимать на могут!
— Согласен. Согласен и с тем, что вы можете еще улучшить игру. А теперь послушайте меня. Если я правильно понял, вы служите заместителем директора в местной школе, не так ли?
— Совершенно верно.
— Вы можете взять отпуск на один день, если я договорюсь с вашим начальником?
— Это можно устроить.
— Прекрасно. Тогда я жду вас в следующий четверг. Любительский матч. Команда гостей сэра Джорджа Сандерсона против «Лесных бродяг» из Рингвуда. Я хочу, чтобы вы вышли подающим за команду сэра Джорджа.
Том Спидигью покраснел от удовольствия.
— Ох… не может быть… вы серьезно? — вот и все, что он смог пролепетать в ответ.
— Я постараюсь обо всем договориться, — успокоил его Скаугелл. — Кстати, принимать вы умеете?
— В среднем — девять очков за подачу, — не без гордости похвастался Спидигью. Скаугелл рассмеялся.
— Ладно, сойдет. Я обратил внимание, что около ворот вы неплохо держитесь.
— Да, обычно меня ставят хранителем.
— Значит, договорились. Пойду поговорю с директором школы, а с вами надеюсь в скором времени снова увидеться.
Следует казать, что Уолтер Скаугелл с большим рвением занялся этим, с первого взгляда, незначительным делом. Он посетил школу в Тоттоне и имел беседу с ее директором — пожилым, суровым и неразговорчивым человеком. К счастью, оказалось, что старик в молодости тоже занимался спортом. Когда Скаугелл все ему объяснил, директор размяк и согласился отпустить Тома. Правда, он недоверчиво рассмеялся, выслушав объяснение посетителя, и заявил без обиняков, что все это глупости и ничего из этого не выйдет.
— А я считаю, что у нас есть шанс, — сказал Скаугелл.
— Глупости! — упрямо повторил старик.
— Ваша школа может прославиться.
— Может, конечно, — согласился директор, — но все равно это глупости!
Скаугелл еще раз встретился с ним на следующее утро после игры с «Лесными бродягами».
— Как видите, система работает, — сказал он с ноткой торжества в голосе.
— Как же! Против третьесортных игроков что хочешь сработает!
— Я бы не сказал, что у «Бродяг» такие уж плохие игроки. Взять хотя бы Дональдсона или Мерфи. Они показали приличный класс. Говорю вам, после игры это были самые удивленные люди во всем графстве Гемпшир! Я взял с них слово молчать до поры.
— Зачем?
— Неожиданность — половина победы. А теперь пора подняться ступенькой выше. Клянусь Юпитером, может получиться великолепная шутка! — И оба бывших спортсмена разразились оглушительным хохотом, предвкушая развитие событий в ближайшем будущем.
В те дни внимание всей Англии сосредоточилось на одном: предстоящем пятом межконтинентальном матче между сборными командами Англии и Австралии. Грядущая встреча напрочь вытеснила из умов людей политику, бизнес и даже грабительские налоги. До этого Англия сумела дважды победить с незначительным перевесом, а в двух поединках уступила австралийцам с таким же минимальным разрывом. Всего через неделю поле стадиона Лорд станет ареной очередной решающей битвы между гигантами. По всей стране болельщики обсуждали шансы английской дружины и кандидатуры игроков.
То были горячие деньки для членов Отборочного Комитета, и во всем Лондоне трудно было найти троих столь же задерганных людей, как сэр Джеймс Джилпин, мистер Тардинг и доктор Слоупер. Они ежедневно собирались в зале заседаний комитета и с мрачным видом изучали список возможных претендентов на место в команде. Каждая кандидатура обсуждалась и обсасывалась со всех сторон. Во внимание принимались самые свежие итоги выступлений того или иного игрока во внутренних соревнованиях, но больше всего споров возникало по принципиальному вопросу: привлекать в сборную универсальных игроков, владеющих одинаково хорошо подачей и приемом, или брать тех, кто преуспел в чем-то одном. Таких, к примеру, как Уорсли из команды Ланкашира, чей средний показатель игры на приеме достигал фантастической цифры — семидесяти одного. Или виртуоза подачи Скотта из Лейчестер-шира, занимающего в списке принимающих одно из последних мест. Неделя таких трудов превратила трех цветущих джентльменов в нервных, сварливых стариков.
— Самое главное — выносливость игрока, — заявлял сэр Джеймс, старший по возрасту и наиболее опытный из членов комитета. — Трехдневный матч — это уже тяжело, а ведь предстоящий поединок, согласно регламенту, может продолжаться целую неделю. Многие хорошие игроки из верхней части списка уже в годах и могут не выдержать этой гонки до конца.
— Согласен, — поддержал его Тардинг, сам неоднократно выводивший на поле сборную Англии. — Я тоже целиком и полностью голосую за свежую кровь и новые методы. Беда в другом: мы настолько детально изучили все их подачи, а они — наши, что теперь обе команды могут играть практически с закрытыми глазами. Обе стороны могут рассчитывать набрать за подачу по пятьсот очков, и перевес той или другой команды будет ничтожным.
— Вот этот ничтожный перевес нам с вами и предстоит обеспечить, — серьезно заметил доктор Слоупер, имеющий среди поклонников крикета репутацию величайшего среди живущих знатока этой игры. — Эх, если бы только нам удалось подкинуть им что-нибудь новенькое! Вот только что — когда они играли почти со всеми графствами и назубок выучили каждый наш трюк?!
— Да что новенького вообще можно изобрести в нашем деле? — недоуменно вскинулся Тардинг. — Все уже давно разложено по полочкам и изучено вдоль и поперек.
— Ну, не скажите, — возразил сэр Джеймс. — В конце концов, крученый и резаный мячи вошли в употребление при нас с вами, джентльмены, хотя, конечно, Босанкеты не рождаются каждый день. Одно могу сказать: за каждым ударом по мячу должны стоять не только мускулы, но и мозги тоже.
— Как странно, друзья, что наш разговор принял вдруг такой оборот, — заметил доктор Слоупер, вытаскивая из кармана конверт. — Вот это письмо мне прислал старина Скаугелл из Гемпшира. Он пишет, что готов приехать и переговорить с нами по первому зову, если только мы сочтем нужным с ним встретиться. В письме он приводит примерно те же доводы, что мы с вами только что обсуждали: свежая кровь и тайное оружие — вот его нынешний девиз.
— А он не пишет, случайно, где искать это «тайное оружие»?
— Как это ни удивительно, он пишет, что уже нашел. По словам Скаугелла, он откопал где-то в глухой провинции никому не известного паренька, выступающего то ли за «Навозных Жуков» из деревни Большое Болото, то ли за «Салоедов» из городка Безымянного, то ли еще за что-то в этом роде. Так вот, Скаугелл предлагает, ни больше ни меньше, поставить этого типа подающим в основной состав на предстоящий матч. Бедняга Уолтер, должно быть, перегрелся на солнышке.
— Послушайте, коллеги, старина Скаугелл был одним из лучших капитанов за всю историю, и мне кажется, что с ходу отвергать его совет не стоит. Что именно он пишет?
— Ничего конкретного, но энтузиазм так и брызжет из-под пера. «Для меня это настоящее озарение!» — это одна фраза. А вот другая: «Никогда бы не поверил, если бы не видел собственными глазами». И еще: «После они, конечно, разберутся, но первый раз может застать их врасплох». Вот такие у него взгляды.
— А где живет этот вундеркинд?
— Скаугелл отправил парня в Лондон на тот случай, если мы пожелаем на него посмотреть. Здесь номер телефона гостиницы «Тенкерей» в Блумсбери.
— Итак, джентльмены, что будем делать?
— На мой взгляд, это все пустая трата времени, — заявил Тардинг. — В наше время чудеса больше не случаются. Кроме того, подумайте, друзья, что скажут публика и пресса, если мы все-таки решим поставить этого малого?
Сэр Джеймс упрямо выпятил вперед свою седую бороду.
— Плевать я хотел на публику и на прессу! — рявкнул он. — Мы собрались здесь, чтобы следовать собственному опыту и суждениям, и будь я проклят, если отступлюсь от этого в угоду зевакам и борзописцам!
— Поддерживаю, — кивнул доктор Слоупер. Тардинг пожал широкими плечами.
— По-моему, у нас и без того достаточно забот, чтобы гоняться за синей птицей. Однако, если вы оба настаиваете, я не стану возражать. Раз вам так хочется, тащите сюда это чудо и давайте вместе посмотрим.
Полчаса спустя донельзя смущенный молодой человек предстал перед очами знаменитой троицы и подвергся весьма пристрастному допросу. На все вопросы Том Спидигью ответил в меру своего разумения; впрочем, большинство из них совпадало с теми, что Уолтер Скаугелл уже задавал во время их первой встречи в лесу.
— Итак, мистер Спидигью, в подтверждение своих притязаний вы приводите в качестве критерия одну-единственную игру, в которой вам впервые в жизни довелось иметь дело с классными игроками. Позвольте узнать, что именно вы сделали в той встрече?
Вместо ответа Том выудил из бокового кармана уже изрядно потершуюся на сгибах газетную вырезку и протянул ее спрашивающему.
— Это было напечатано в «Гемпширском телеграфе», сэр.
Сэр Джеймс пробежал заметку глазами, а затем стал зачитывать выдержки из нее вслух:
«В немалое изумление повергла публику манера подачи молодого игрока Т. И. Спидигью». Гм-м… Двусмысленное замечание. Подача — это вам не клоунада! В конце концов, крикет — дело серьезное. «Семь калиток из тридцати четырех». Что ж, это совсем неплохо. Дональдсон хороший принимающий, но вы, как я вижу, сумели его выбить. Как? И Мерфи тоже! Так-так, молодой человек… Хорошо. Будьте любезны пройти в павильон и подождать. Там на стенах немало картинок, которые могут заинтересовать любого истинного ценителя крикета. Мы вас вызовем еще, только чуть позже.
Как только юноша покинул зал заседаний, все три члена комитета уставились друг на друга в напряженном молчании.
— Вы не можете так поступить! — первым не выдержал Тардинг. — Никто этого не поймет. Это же безумие, совершеннейшее безумие включать в сборную игрока деревенской команды, которому однажды удалось в любительском матче выбить семь из тридцати четырех. Нет, я положительно отказываюсь участвовать в этой профанации!
— Спокойно, спокойно, друг мой, — умиротворяюще заговорил сэр Джеймс. — Давайте сначала хорошенько все обмозгуем, а потом уж будем решать.
Они все «хорошенько обмозговали» и полчаса спустя снова пригласили Тома Спидигью. Сэр Джеймс сидел в центре, поставив на стол локти, сложив вместе кончики пальцев на обеих руках и подавшись вперед в типичной манере выносящего приговор судьи. Вердикт его звучал следующим образом:
— Мы тут посовещались и решили, мистер Спидигью, что для вынесения окончательного суждения необходимо прежде должным образом познакомиться с вашим методом. Вы должны понимать, что мы не можем без веских оснований совершить шаг, который способен вызвать бурю негодования и осуждения в спортивных кругах и у болельщиков. Поэтому мы предлагаем вам пока оставаться в Лондоне, а завтра утром, сразу после восхода солнца, будем ждать вас на стадионе. Возьмете спортивную форму и пройдете через боковой вход. Мы подберем дюжину игроков, взяв с них слово хранить тайну. Постараемся выбрать достойных доверия людей, но таким образом, чтобы среди них было не меньше половины действительно первоклассных принимающих. На поле для тренировок мы установим калитки, вы расставите игроков по вашей схеме и покажете нам свой трюк в максимально приближенных к реальным условиях. Если у вас ничего не получится, мы на этом расстаемся. Если получится… Если получится, мы вернемся к рассмотрению ваших претензий.
— Бог мой, сэр! Но я же не собирался выдвигать никаких претензий! О чем вы говорите, сэр?!
— Ну, не вы, так ваш друг, мистер Скаутелл… Но речь сейчас не об этом. Мы решили устроить вам испытание. Разумеется, завтра мы трое обязательно будем присутствовать. Мы и еще несколько доверенных лиц, чье мнение для нас важно. Если вы настаиваете на присутствии мистера Скаутелла, можете отправить ему телеграмму. В любом случае, основным условием остается соблюдение полной секретности. Мы все прекрасно понимаем, что только полная неожиданность может выбить из колеи соперников, — в противном случае вся затея не имеет смысла. Поэтому вы будете держать рот на замке — так же, как и мы.
На следующее утро на тренировочном поле стадиона Лорд состоялась одна из самых удивительных игр за всю историю крикета. Эта часть спортивной арены ограждена от посторонних взглядов высокой каменной стеной, но ранние прохожие в тот день с удивлением слышали доносившиеся из-за нее голоса игроков и хлесткие удары битой по мячу. Самые суеверные могли даже вообразить, что это сошлись в схватке тени великих игроков прошлого, и если бы нашелся такой смельчак, который сумел забраться на стену и бросить взгляд на поле, перед взором его предстали бы, быть может, легендарные гиганты былых времен, такие, как Билли Мердок, ведущий в неудержимую атаку своих знаменитых «Долговязых».
Импровизированный матч продолжался с четырех до шести часов утра, и после завтрака Отборочный Комитет принял самое рискованное, смелое и сенсационное решение за всю историю существования сборной Англии: на следующей неделе Том Спидигью выступит подающим за национальную команду.
— Скажу сразу, джентльмены, — уныло заявил Тардинг, — если этот бродяга нас подведет, я этого не перенесу. Заранее предупреждаю: на игру я возьму с собой заграничный паспорт, а ко входу на стадион вызову такси. До конца лета вы сможете писать мне в Париж, до востребования.
— Успокойся, старина, — ободрил его сэр Джеймс. — Совесть наша чиста, а решение принято в интересах дела. В конце концов, у нас в команде еще десяток великолепных игроков, кроме него. Если даже случится худшее — что ж, один пассажир корабля не потопит.
— А я уверен, что худшего не произойдет! — упрямо возразил доктор Слоупер. — Черт побери, разве мы с вами не видели все своими глазами? Что еще, по-вашему, мы должны были сделать? Будем надеяться, джентльмены, но я все-таки впервые в жизни выпил сегодня перед завтраком рюмку виски с содовой.
На следующий день список кандидатов был опубликован в прессе, и сразу же поднялся жуткий вой. Имена десяти претендентов на место в сборной не вызвали особых комментариев, так как все ожидали увидеть в основном составе именно их. Челлен, Джонс и левша Уидли славились быстрой и мощной подачей, а Питере, Муар, Джексон, Уилсон и Грив занимали верхние строчки в списке лучших принимающих. Ни у одного из них средний показатель не опускался ниже пятидесяти — великолепный уровень для конца весеннего сезона. Еще двое — Хэнвелл и Гордон — были универсалами, отлично играющими на любой позиции. Помимо блестящего владения всеми тонкостями приема и подачи, они отличались в поле кошачьей реакцией и подвижностью. Ни одна из этих кандидатур не могла вызвать особого недовольства у широкой публики, но кто такой, черт бы его побрал, Томас И. Спидигью?! Никогда еще в редакциях газет на Флит-стрит не было такого ажиотажа и такого полного отсутствия информации даже у съевших зубы на спортивных репортажах газетных зубров. Репортеры тщетно опрашивали всех известных крикетистов, — те пребывали в полнейшем неведении, как и сами журналисты. Никто ничего о нем не знал, а те, кто знал, вынуждены были молчать в силу данной ими клятвы соблюдать секретность. Самые фантастические слухи носились в воздухе. Вот только несколько выдержек из тогдашней прессы: «Мы обладаем проверенной информацией, что Спидигью — это всего лишь псевдоним, под которым выступит всемирно известный игрок, вынужденный скрывать свое настоящее имя по семейным обстоятельствам». «Публика стадиона Лорд будет немало поражена, увидев на поле джентльмена с угольно-черной кожей. По нашим сведениям, Томас И. Спидигью — выходец с Ямайки. Он остался в Англии после последнего визита сборной Вест-Индии и поселился в Дербишире, где готовился к выступлению за сборную Англии, хотя мы по-прежнему не понимаем, за какие заслуги его включили в состав». «Как нам стало известно, Томас Спидигью — малаец-полукровка, проявивший несколько лет назад в Рангуне экстраординарные способности в игре в крикет. Говорят, что он выходит на поле в набедренной повязке и ловит мячи не только руками, но и ногами. Возникают серьезные сомнения, имеет ли право этот человек выступать за британскую команду». «Спидигью, Томас И. — директор престижной частной школы на севере Англии, Его феноменальные способности в крикете не получили должного проявления в силу приверженности м-ра Спидигью к академической карьере. Хорошо знающие его люди выражают уверенность…» Были еще десятки публикаций такого же плана, но были и другие, изрядно попортившие нервы членам Отборочного Комитета: «Кто ответит публике, почему трое стареющих джентльменов, имея богатейший выбор талантливых игроков, прибегли, судя по их решению, к методу лотереи? Возможно, в избранном ими кандидате и таятся некие скрытые способности, но к борьбе на действительно высоком уровне он просто не готов, так как не имеет практически никакого опыта, не говоря уже об опыте международных встреч. Решение Отборочного Комитета заставляет поневоле усомниться в здравости рассудка некоторых его членов». В том же примерно ключе прохаживались в адрес членов комитета и другие издания.
Кончилось все так, как и следовало ожидать. Если уж ищейки с Флит-стрит взяли след, кому-нибудь из своры непременно удастся докопаться до истины. До сих пор неизвестно, каким образом репортеры «Дейли спортсмен» вышли на Тома Спидигью, но их репортаж произвел небывалую сенсацию, а ревностно хранимый секрет сделался всеобщим достоянием. В газете появилось интервью с деревенским старейшиной, сопровождаемое комментарием автора, после чего весь Лондон едва не лопнул со смеха.
«Нет, я нисколечки на удивлен, — заявил нам престарелый садовник м-р Хоббс, — малыш Спидигью всегда был шибко умный и вечно возился с мячиками. Вы бы посмотрели, как он разнес своими подачами этих придурков из Мадфорда. А уж те-то — явились, не запылились, даже шарабан наняли! Очень, очень ишкушный молодой человек, — это я вам говорю!»
Газетный репортер был куда более категоричен в своих комментариях, показав себя патриотом в широком смысле этого слова:
«Члены Отборочного Комитета безусловно совершили, мягко выражаясь, не до конца продуманный поступок. Возможно, у них еще есть время отказаться от такого абсурдного выбора. Мне кажется, их решение граничит с оскорблением наших австралийских друзей-соперников. Для меня очевидно, что место м-ра Спидигью, каким бы „ишкушным“ игроком он ни представлялся некоторым своим землякам, на деревенском лугу, но никак не на поле главного лондонского стадиона. Быть может, ему хватает мастерства разделаться с „приехавшими на шарабане придурками“ из соседней деревни, но хватит ли у него опыта и таланта справиться с первоклассными игроками, собранными из лучших команд Австралийского континента? Мне представляется, что произошла трагическая, но все-таки поправимая ошибка, и редакция нашей газеты употребит все свое влияние, дабы заставить Отборочный Комитет пересмотреть это неприемлемое для подавляющего большинства решение».
«Мы тщательно просмотрели все записи и отчеты крикетного клуба в деревне Бишопс-Брэмли, — писал еще один репортер. — Этот рукописный журнал хранится в баре местной гостиницы „Пятнистая Корова“ и представляет собой весьма оригинальный документ. Наш претендент на звание мастера международного класса мелькает на его страницах подозрительно редко — как оказалось, по той простой причине, что на большинство игр он заявлялся не в основном, а в запасном составе! Столкнулись мы с трудностями и при определении средних показателей игры м-ра Спидигью, поскольку у председателя клуба, по всей видимости, недостает грамоты для соответствующего анализа. Остается довольствоваться теми отрывочными сведениями, которые мы все же сумели извлечь из попавшего в наши руки талмуда. За текущий год м-р Спидигью был подающим девять раз. Лучший показатель — пятнадцать калиток, средний — одиннадцать, В прошлом году юный кандидат в сборную страны выступал еще реже и еще хуже: средний показатель результативных подач — всего девять! Помимо прочего, молодой человек служит заместителем директора средней школы в Тоттоне и не отличается крепким здоровьем, страдая от периодических приступов астмы и аритмии сердца. Как можно ставить такого человека на решающий матч сборной?! Этот выбор до сих пор кажется чьей-то злой, дикой шуткой! Впрочем, мы полагаем, что широкой публике решение Отборочного Комитета особого веселья не доставит, что же касается членов вышеупомянутой организации, то как бы им не пришлось потом смеяться сквозь слезы, если, конечно, они сочтут необходимым настаивать на своем невообразимом выборе».
Таковы были в большинстве своем отклики прессы, но, справедливости ради, следует отметить, что некоторые издания взяли не столь непримиримый тон в своих публикациях. Так, например, спортивный обозреватель «Тайме» писал:
«Нельзя забывать, что сэр Джеймс и двое его коллег — сами бывшие игроки с огромным стажем и уникальным опытом, чей авторитет никогда прежде не подвергался сомнению. Раз уж все мы доверили им право выбора, нам стоит, на мой взгляд, позволить им сделать его самостоятельно. Помимо колоссального опыта, у членов комитета несомненно имеется независимая информация, пока неизвестная широкой публике. Я считаю, что нам лучше положиться на суждение экспертов и терпеливо ожидать самой игры, которая и даст ответ на все вопросы».
А трое членов комитета упорно отказывались реагировать на газетную травлю и не собирались склоняться перед разыгравшимся штормом. Они не давали никаких объяснений, отказывались от интервью и не показывались на людях. Они залегли на дно, как медведь в берлогу, а всем окружающим оставалось только терпеливо дожидаться дня, когда должен будет состояться назначенный матч. Все мы помним великолепную погоду, выдавшуюся в первый день матча. Калитки австралийского производства и палящее солнце над полем, казалось, способствовали тому, чтобы игроки соперника чувствовали себя как бы в домашних условиях. Но именно англичане повели с первых же минут игры. Гигант Котсмор, лучший подающий у австралийцев, о котором говорили, что он быстрее Грегори и коварней Спофуорта, никак не мог достать мячом перекладину калитки на половине противника. Он подавал артистически, с непревзойденным вдохновением, но финальный анализ в конце первого дня состязаний показал удручающий результат: три калитки из ста сорока двух! Немного лучше показал себя виртуоз крученых подач Сторр — четыре из девяноста шести. Две калитки записал на свой счет Кейд. У англичан лучшим на поле был капитан Муар. Он набрал семьдесят три очка. Шестьдесят четыре, пятьдесят семь и пятьдесят одно очко принесли команде Питере, Грив и Хэнвелл соответственно. Достижения остальных были скромнее, но также выражались двузначными числами. У всех, кроме одного. Как вы, наверное, уже догадались, этим исключением стал Томас И. Спидигью, эсквайр, как значилось на табло с результатами первого дня соревнований, где против его имени стоял обидный прочерк. Его противником был игрок с очень быстрой подачей. Как признался потом сам Том Спидигью, за всю игру он ни разу не смог даже увидеть летящий в него мяч и при этом так сильно нервничал, что защищаемые им ворота только чудом остались в неприкосновенности. В общей сумме сборная Англии набрала в тот день четыреста тридцать два очка, удовлетворив этим довольно неплохим, кстати сказать, результатом даже самых взыскательных болельщиков. На следующий день команды поменялись ролями. За час до начала игры толпа болельщиков превышала сорок тысяч человек, а к моменту появления на поле судей пришлось закрыть ворота стадиона, так как на всем огромном пространстве этой классической арены не осталось ни одного свободного стоячего места. Вслед за судьями выбежала на поле английская сборная. Игроки заняли позиции у ворот, перебрасывая мячи из одной руки в другую по освященной временем традиции. Последними появились двое принимающих из сборной Австралии: Мор-ленд из команды Виктории, многими почитавшийся за лучшего принимающего в мире и обладающий быстроногостъю страуса и каучуковыми запястьями, и «твердокаменный» Донахью, разбивший сердца и надежды великого множества подающих своим невозмутимым спокойствием и непробиваемой защитой. Именно он отбил первую подачу знаменитого Челлена из команды Йоркшира, взрывного, импульсивного и скоростного северянина. Еще шесть красивейших мячей послал йоркширец один за другим, и все они вернулись обратно, отраженные неподражаемым ударом с полуоборота, типичным для популярного квинслендца. Первый блин получился комом.
А затем Муар перебросил мяч Спидигью и подал ему знак начинать. Капитан англичан был одним из присутствовавших на испытании и имел представление о потенциальных возможностях молодого коллеги. Сначала у Тома никак не получалось сосредоточиться — слишком велико было его волнение, но в конце концов, благодаря помощи со стороны капитана и других игроков, он все-таки сумел завершить расстановку по придуманной им схеме. Когда расстановка закончилась, многотысячная толпа на трибунах дружно ахнула, а принимающие соперника начали растерянно моргать и оглядываться по сторонам, словно не доверяя собственным глазам. Лишь один игрок остался за коном, торча там, как одинокий утес посреди прерии. Зато внутренняя часть площадки стала похожей на митинг в Гайд-Парке. Игроки толклись рядом друг с другом, закрывая привычные линии защиты. Им понадобилось немало времени, чтобы привыкнуть к такому раскладу, а Спидигью терпеливо ждал, стоя у кромки поля и с виноватой кривой улыбкой теребя в руках мяч. Члены Отборочного Комитета сгрудились у окна их персональной закрытой ложи. Лица их выражали тревогу и нескрываемую озабоченность.
— Бог мой! Это невыносимо! — пробормотал Тардинг.
— Такси вызвали? — поинтересовался доктор Слоупер, пытаясь изобразить на лице подобие ехидной усмешки.
— Конечно! Это мой последний оплот в этом мире!
— А для троих там места хватит? — спросил сэр Джеймс. — Господи! Что он творит! Пятеро на одной короткой линии — и ни одного, чтобы подстраховать! Скорей бы уж начинали — нет ничего хуже такого вот ожидания!
Свою первую подачу Томас Спидигью сделал в мертвой тишине. Это был самый обычный медленный мяч, направленный по центру ворот противника. В любое другое время Морленд, не задумываясь, отправил бы его далеко за пределы площадки. Но сегодня его порядком смутила непонятная возня с непривычной расстановкой игроков противника. Ему померещилось, что те приготовили какую-то скрытую ловушку. Поэтому он аккуратно отыграл мяч назад, прямо на подающего, и приготовился к приему следующего, который оказался точной копией предыдущего и с которым Морленд расправился аналогичным образом.
Произошло непредвиденное: Спидигыо потерял уверенность в своих силах и оказался не в состоянии на глазах у десятков тысяч зрителей разыграть ту навесную подачу, ради которой его и пригласили в сборную. Вместо этого он начал тянуть время, избрав самый пагубный путь, какой только можно было избрать. Он подавал верховые мячи, но ни один из них не взлетал достаточно высоко. Это были стандартные верховые подачи, выполненные без блеска, подкрутки и высокой скорости; такие подачи наверняка вызывают у принимающих счастливые улыбки, когда снятся им по ночам. Третий мяч Спидигью подал вообще немного в сторону, и тут уж успокоившийся Морленд проявил себя во всей красе. Пушечным ударом он послал мяч далеко-далеко, мимо одинокого сторожа на внешней стороне кона англичан. Со свистом разрезая воздух, этот мяч пролетел через весь стадион и врезался в ограду. Пот выступил на лицах троих пожилых джентльменов в закрытой ложе. Они беспомощно переглянулись и стиснули зубы. Следующий мяч опять оказался «конфеткой» для Морленда, будучи послан прямо ему в грудь. Он направил его в обвод столпившихся игроков сборной Англии своим знаменитым поворотом кисти так, что мяч благополучно ударился о землю. Теперь уже полностью обретя прежнюю уверенность, принимающий австралийцев дождался следующей подачи из счастливых сновидений и от души врезал по мячу битой, послав его за пределы стадиона на крышу соседней гостиницы. Публика разразилась аплодисментами; английские болельщики обожают удары навылет, даже когда их наносят соперники. На табло появились первые цифры: четырнадцать очков в первых пяти подачах. Такого начала сборная Австралии не знала за всю историю межконтинентальных встреч.
— Мы надеялись, что он сумеет побить рекорд — вот он и побил! — горько произнес Тардинг, не скрывая разочарования.
Сэр Джеймс при этом принялся свирепо жевать седой, обвисший ус, а доктор Слоупер начал в немом отчаянии заламывать пальцы. Капитан Муар, занимающий позицию в центре, подбежал к заметно сникшему подающему.
— Давай, парень, подвесь им свечку, как ты показывал нам во вторник. И не бойся ты, соберись! Выбрось все из головы, и тогда мы еще зададим им жару!
Спидигью судорожно схватил мяч и усилием воли заставил себя послать его высоко вверх, стараясь вызвать в памяти картину залитой солнцем лужайки в заповедном лесу, натянутую над ней веревку и лицо младшего брата у калитки на противоположной стороне. Но уверенность покинула его, а вместе с ней и привычная меткость. Под дружный хохот зрителей мяч взмыл на пятьдесят футов и принимающему пришлось бежать назад, чтобы оказаться в точке приземления. Смех перерос в свист, когда судья жестом показал перелет.
Последняя, седьмая, подача. Том знал, что этот мяч скорее всего станет последним, который ему будет позволено подать в этом матче. Он подошел к кромке. Огромное поле плыло перед глазами. Обидный смех трибун оказался последней соломинкой, окончательно сломившей боевой дух молодого игрока. Но в минуты полного отчаяния безвыходность положения порой приходит человеку на помощь, и тогда он говорит себе: «Терять больше нечего. Хуже уже не будет. Почему бы не рискнуть в последний раз?» За всю свою игровую практику Том Спидигью не посылал мяч на такую высоту. Трибуны весело оживились, когда мяч устремился прямо в зенит. Все выше и выше поднимался он, являя своей траекторией самую абсурдную подачу, когда-либо виденную поклонниками крикета. Даже судья не выдержал и засмеялся, поддержанный большинством игроков на австралийской половине поля. Описав крутую параболу, мяч устремился прямо в центр калитки. Морленд, радостно осклабившись, размахнулся и нанес по мячу могучий удар с полуоборота, отправивший его, как и в предыдущие разы, за пределы поля. Сердце Спидигью упало, и он мрачно уставился себе под ноги, ощущая в душе смертельную тоску и невыразимую горечь. Все кончилось, и он навеки потерял свой шанс! Но хуже всего было сознавать, что он подвел не только себя, но и членов комитета, товарищей по команде, да и всю Англию. В эти мгновения он страстно желал одного: чтобы земля разверзлась у него под ногами и единственным памятником незадачливому игроку остался бы шрам на безупречном травяном газоне стадиона Лорд. Но что это? Смех трибун внезапно умолк, сменившись растерянностью и недоумением, словно произошло нечто невероятное. Том поднял глаза. Морленд небрежной походкой шел в сторону раздевалки. Проходя мимо, он взмахнул над головой битой то ли в шутку, то ли всерьез грозя сопернику. А хранитель калитки нагнулся и что-то поднял с земли. Это была перекладина. Забыв обо всем и видя перед собой только опускающийся сверху мяч, великий Морленд случайно задел ногой собственную калитку и сбил перекладину. Спидигью выиграл последнюю подачу! Тишина сменилась аплодисментами. Подошедший Муар весело похлопал Тома по спине. Теперь на табло значился совсем другой расклад: четырнадцать очков против одной пораженной калитки.
Подача опять перешла к Челлену, но как ни закручивал он свои мячи, непробиваемый Донахью отражал их с невозмутимым хладнокровием, а один из них умудрился выбить за пределы поля. Но на последней подаче Челлена произошло маленькое чудо. Спидигью играл в поле, на своей прежней позиции, когда заметил краем глаза что-то красное справа от себя на уровне пояса. Машинально вытянув руку, он внезапно почувствовал, как в рукавице как будто затрепыхалось живое существо. Не вполне доверяя своим ощущениям, он поднес рукавицу к глазам и долго смотрел на оранжевый новенький мяч. Никогда в жизни не приходилось ему видеть более прекрасного зрелища! Каким образом угодил мяч прямо в рукавицу, навсегда осталось загадкой для молодого крикетиста, но по теории вероятности даже несокрушимая стена может со временем дать трещину! Как бы то ни было, в одну минуту из шута Томас Спидигью превратился в героя дня. Болельщики подбадривали его одобрительными возгласами, когда он занял место у кромки для своей второй серии из семи мячей. Счет к этому времени был двадцать одно очко против двух калиток.
Но на вторую подачу вышел совсем другой Томас Спидигью. Этот Том сумел преодолеть прежние страхи. К нему вернулась былая уверенность. Даже если он не добудет своей команде больше ничего, не беда — он уже заработал достаточно. Но он прекрасно знал, что способен на большее, и был полон решимости показать максимум. Том вновь обрел наигранную на тренировках точность, чувство дистанции, коварную мягкость исполнения, цепкую расчетливость. Он нашел себя и твердо настроился никогда больше не терять!
Блестящие австралийские принимающие, эти быстроглазые, быстроногие парни с отменной реакцией, с насмешливой улыбкой отбивающие самые быстрые и самые хитро закрученные медленные мячи из арсенала лучших английских игроков, оказались в полной растерянности. На их глазах происходило непонятное, к которому они не были готовы, которого не ожидали, о котором никогда не слышали и которое не имело аналогов в истории крикета. Спидигью на тренировках отработал свою подачу с пятидесятифутовой траекторией с точностью — до доли дюйма. Каждый мяч опускался либо на перекладину, либо между стойками калитки. А Том подавал и подавал, каждый раз поражая цель с точностью пристрелянной гаубицы. Баттен, сменивший Морленда, попытался отбить одну из таких подач и промахнулся. Чистый мяч! Стейкер хотел снять мяч прямо с перекладины, но в результате разнес собственную калитку, да еще и биту сломал, а мяч приземлился акку-рат посреди всего этого разгрома. Когда же принимающему все-таки удавалось отбить подачу, результат, как правило, был невысок. Лишь однажды мяч улетел за пределы поля. Пятый принимающий продержался недолго: быстрая подача одного из англичан угодила в стойку прямым Попаданием, и счет стал тридцать семь к пяти. Затем Спидигью последовательно вывел из игры Болларда и Уайтлоу, разрушив их калитки двумя удачными навесами. Мун и Картер продержались дольше других. Последний гонялся за каждым мячом, как кошка за мышкой. Какое-то время казалось, что они сумели приспособиться к навесным, хотя каждый раз отбить их удавалось с большим трудом. Но и они в конце концов пали жертвой новоизобретенной тактики: один нерасчетливо выдвинулся вперед и принял мяч на грудь, а со вторым расправился Хэнвелл, сумевший-таки провести свой коронный мяч. Вскоре из игры был выбит последний австралиец, и первый этап второго дня соревнований завершился с разгромным счетом. Сборной Австралии удалось набрать всего семьдесят четыре очка.
Толпы болельщиков сначала приветствовали такой исход бурными аплодисментами, но быстро притихли и не торопились покидать места, как бы пытаясь осознать и переварить происшедшее на их глазах чудо.
Где-то в середине игры Тардинг отвернулся от окна и крепко пожал руки обоим коллегам. Сэр Джеймс откинулся на спинку кресла и закурил сигару. Доктор Слоупер облегченно вытер лоб своим знаменитым красным платком.
— Слава Богу, все в порядке, но ни за какие коврижки, джентльмены, я не согласился бы пережить все это еще раз! — пробормотал он.
Поразительный эффект произвел результат игры на членов обеих сборных. Англичане выглядели как будто в чем-то виноватыми, словно сомневаясь в душе, этично ли применять против ничего не подозревающего соперника такие новомодные методы. Австралийцы казались ошеломленными и даже вроде бы обиженными.
— Какой счет? — спросил капитан Баттен, уходя в раздевалку.
А счет был следующим: Том Спилигью выбил семь калиток из тридцати одной!
Сразу после завершения подачи возник животрепещущий вопрос: удастся ли повторить еще раз это чудо? На следующую подачу англичан австралийцы вновь выставили в первоначальном составе Морленда и Донахью. Почти сразу всем стало ясно, что непробиваемый «твердокаменный» Донахью вовсе не так уж непробиваем. Более того, он оказался совершенно беспомощен перед навесными подачами Спидигью. Ну как, скажите на милость, отбить мяч, который падает прямо на голову под прямым углом? Австралиец не нашел ничего лучшего, кроме как подставлять под мяч биту. Тот просто подскакивал на три фута вверх и попадал в руки хранителю ворот. Ноль очков. Баттен и Стейкер делали простую прямую отмашку, и мяч летел прямо в толпу игроков соперника, которые только этого и ждали. Вскоре, однако, сделалось очевидно, что новая подача также имеет уязвимые места, и универсальный игрок, обладающий игровым чутьем, вполне способен к ней приспособиться. Морленд первым показал пример товарищам по команде, раз за разом принимая подачи Спидигью придуманным им способом, впоследствии получившим название «возвратный плоский мяч». Никто прежде не применял такого приема: Морленд поворачивался боком и отправлял мяч через голову хранителя калитки за пределы площадки. Сегодня, когда головы игроков защищены шлемами, этот метод далеко не так опасен, но в тот день после игры тот же Грив признавался, что чувствовал бы себя увереннее, имея в кармане страховой полис. Англичане в ответ поставили дополнительного игрока на кромке поля на одной линии с калиткой, но изобретательный Морленд тут же нашел способ, как обойти и это препятствие. В конечном счете, этот гениальный игрок уже в первом матче разработал комплексную защиту от навесных подач, которая в наше время считается классической и единственно возможной. Не менее изобретательный Уайтлоу стал принимать подачи, отступив на шаг назад от своей калитки и отбрасывая принятые мячи низом на внешнюю сторону площадки соперника. Это заставило Спидигью срочно перебросить туда еще двоих игроков, в результате чего придуманная им схема расстановки затрещала по швам. Эта парочка продержалась дольше всех, набрав девяносто очков, и когда Хэнвелл выбил-таки из игры неугомонного Уайтлоу, счет был сто тридцать против шести.
Однако все старания этих двух гигантов уже не могли изменить главного: команда Австралии была обречена. Ничего удивительного: такие гении, как Морленд, способные мгновенно адаптироваться к изменившимся условиям, встречаются крайне редко. А обычный игрок в крикет, пусть даже очень высокого класса, к такому подвигу не готов. И главная причина в том, что профессиональный крикетист — существо в высшей степени консервативное и к новым методам непривычное. Зеленый мальчишка из деревенского клуба имел бы больше шансов найти противоядие подачам Спидигью, нежели все эти многоопытные ветераны с громкими именами, чье пристрастие к ортодоксальным методам не позволяло им видеть дальше собственного носа. Стоило только внести в игру некий революционный элемент, отменяющий, по сути, веками наработанные правила и условности, как эти матерые игроки оказались беспомощны, словно малые дети. Они не смогли найти ответа на вопрос, как отбить отвесно падающий мяч, хотя и сделали все возможное, чтобы не ударить в грязь лицом. Почти не вызывает сомнения, что англичане, окажись они на месте австралийцев, вели бы себя точно так же. Но судьба распорядилась иначе, и лучший результат, показанный последними, был бесконечно далек от прогнозируемого до начала матча. Морленд был единственным, кто до конца сражался на равных и проявил свой экстракласс, набрав семьдесят семь очков. Второй день игр завершился в шесть вечера. Австралия набрала сто семьдесят четыре очка. Спидигью поразил восемь калиток из шестидесяти двух. Англичане одержали убедительную победу по всем показателям с гигантским отрывом в сто восемьдесят четыре очка.
Ну что ж, то был замечательный день с не менее замечательным концом. Мы не будем здесь пересказывать факты, ставшие уже достоянием истории, и вспоминать, как высыпавшая на поле восторженная толпа болельщиков смела все барьеры, усадила на плечи яростно протестующего Тома Спидигью и с триумфом пронесла его в раздевалку. Не будем мы и повторять восторженные хвалы в адрес виновника торжества, которому раз за разом пришлось выходить и показываться неугомонным зрителям. Когда те устали от славословий по поводу показанной им игры, они принялись петь дифирамбы его родной деревне Бишопс-Брэмли. Затем капитан английской сборной в кратком спиче сравнил Спидигью с Котсмором в его лучшие годы. Потом пришла очередь выступить лидеру австралийцев Баттену.
— Вы выиграли, потому что сумели подложить нам свинью, — заявил тот, разведя руками, — только я пока еще не совсем понял, какой она породы. Скажу лишь, что у нас дома мы играем в немножко другой крикет.
Следом за игроками пришел черед членов Отборочного Комитета. Им хлопали с тем же энтузиазмом, с каким прежде забрасывали грязью. Тардинг во всеуслышание рассказал об ожидавшем его такси.
— Между прочим, я его еще не отпустил, — признался он, — но теперь, полагаю, могу сделать это с чистым сердцем.
Том Спидигью больше никогда не играл в крикет — не позволяло больное сердце. Его лечащий врач заявил, что этот матч слишком сильно отразился на здоровье его пациента, и поэтому он запрещает ему в дальнейшем выходить на поле. И все же, к лучшему или к худшему — а многие до сих пор считают, что именно к худшему, — но Том Спидигью навсегда оставил свой след в истории крикета.
Англичане восприняли одержанную победу больше с удивлением, чем с восторгом. Австралийские газеты первое время склонялись к тому, чтобы обвинить соперников в нечестной игре, но потом и до них дошла вся абсурдность ситуации, суть которой состояла в том, что никому не известный игрок из третьего дивизиона по существу в одиночку выиграл международный матч. Когда же эта мысль окончательно прояснилась, Сидней и Мельбурн присоединились к мнению своих лондонских оппонентов в том, что все происшедшее следует рассматривать как величайший розыгрыш за все времена существования игры под названием крикет.
1928 г.