Чжи Хун был уверен, что Мари понравится читать о бескрайних болотах. Эта книга сможет ее утешить – иначе, чем многочасовая беседа с подружкой в кафе или в баре. Киа разделит одиночество Мари: они будут сидеть рядом и молча смотреть, как над болотом садится солнце, окрашивая все вокруг в алые оттенки. После встречи с этой книгой у Мари появится друг, которому можно доверять. Она сможет поделиться с Кией чем угодно…

Во время перерыва члены книжного клуба пили чай, тихо переговариваясь. Чжи Хун ненадолго отлучился в уборную. Мари взяла со стола «Там, где раки поют» и начала читать. Книга увлекла ее с первой страницы.

– Ну что, готова? – сзади вдруг раздался голос Чжи Хуна.

Мари обернулась и растерянно спросила:

– К чему?

– К прогулке в летнюю ночь, – ответил Чжи Хун, держа в руке спрей от комаров.

– Что? Прямо сейчас? Разве не видишь, что я на высоких каблуках?

Чжи Хун лишь усмехнулся – в глазах Мари уже вспыхнуло детское любопытство.

Они направились к небольшой тропинке, ведущей в рощу, которая располагалась за «Книжной кухней». Воздух, – влажный и душный, каким он часто бывает в летнюю ночь, – напоминал воздушный шарик, которому еще только предстоит подняться в небо. Фонарей не было, но окрестности заливал лунный свет. Гуляющих оказалось довольно много. Неподалеку то и дело раздавался тихий возглас или детский смех. Вокруг летали светлячки, и дети лет семи-восьми прыгали, пытаясь их поймать. В роще тоже было душно, но гораздо прохладнее, чем на пути к ней; тихонько шелестел ветер, словно подгоняя светлячков.

– Если бы я знала, что мы пойдем гулять, то надела бы что-нибудь другое…

После того как Мари еще раз пожаловалась на высокие каблуки, Чжи Хун улыбнулся, снял рюкзак и достал кроссовки.

– Я знал, что ты так скажешь.

– Но что… откуда?!

– Это подарок тебе на день рождения. Твой размер ноги – тридцать шесть с половиной, верно?

– Ага…

Чжи Хун с невозмутимым видом положил кроссовки перед Мари. Немного поколебавшись, та присела, чтобы переобуться, и сказала:

– Эм, знаешь… В Корее верят, что если подарить кому-то обувь, то он убежит из твоей жизни.

Чжи Хун посмотрел Мари прямо в глаза. Девушка поняла, о чем он думает, и сердце у нее в груди пропустило удар.

– Ну, тебе не впервой, – отозвался Чжи Хун в шутливой манере, однако под этой шутливостью скрывались напряженные нотки.

Мари промолчала, не зная, что сказать.

Чжи Хун помог ей встать и указал вперед:

– Нам туда. Еще пять минут, и мы выйдем к заболоченной низине.

Они прошли дальше и оказались у пруда, где несколько влюбленных парочек, взявшись за руки, любовались видом. Воздух был наполнен кваканьем лягушек, жужжанием насекомых и пением цикад. С затянутого ряской пруда дул прохладный ветерок. Над ухом назойливо звенели комары, в кроссовках на босу ногу быстро стало влажно, но Мари чувствовала себя прекрасно. Гулять с Чжи Хуном по летнему лесу, полному светлячков… Это походило на сказку. Затем Мари подумала: «Странно, что Чжи Хун хорошо знает окрестности, ведь раньше он никогда не был в этих местах».

– Пришли.

– Вау… Что это?

Чжи Хун улыбнулся:

– И правда, что?

Перед ними лежало красное клетчатое покрывало с корзинкой для пикника, из которой выглядывали сладости и бутылка шампанского. К корзинке была прикреплена открытка с изображением светлячков в лесу, на ней от руки было написано «Чжи Хуну и Мари».

– Сэ Рин, которой я тебя представил, рассказала мне о лучшем месте для любования светлячками и о том, что если мы сюда пойдем, то нас ждет сюрприз, – Чжи Хун мягко рассмеялся.

Светлячки стайками перелетали с места на место, словно передавая над болотистыми тропами закодированное сообщение. Мари пригубила шампанское, не в силах оторвать от них взгляда.

– Как же здесь здорово… Такое ощущение, что находишься не на Земле, а на какой-нибудь другой планете.

– Кстати, раньше светлячков в этих местах не было. Это хозяйка «Книжной кухни» завезла их из Муджу.

– Что, правда? Никогда бы не подумала! Все выглядит так естественно, – оглядевшись, сказала Мари.

Чжи Хун кивнул и улыбнулся фирменной теплой улыбкой.

– Если идти дальше, то эта тропа выведет к озеру. Раньше ею часто пользовались сельские жители, но после того, как в нижней деревне проложили национальную автомагистраль, она стала не нужна. Думаю, хозяйка «Книжной кухни» хотела, чтобы люди не забывали, насколько здесь красиво.

Мари слабо улыбнулась и кивнула:

– И чтобы эту дорогу не забывали… Вот как.

Чжи Хун достал из корзинки яичную тарталетку, откусил от нее кусочек и, глядя на светлячков, продолжал говорить:

– Светлячки живут всего две недели. Светят четырнадцать ночей, а потом исчезают. Мне кажется, что возможность поговорить искренне выпадает не так уж часто… Будет ли в нашей жизни четырнадцать ночей, чтобы поговорить начистоту?

Улыбка исчезла с лица Мари. Чжи Хун повернулся и посмотрел на нее. Мари сделала глоток шампанского, отводя глаза, и промолчала. Лицо ее стало напряженным. Чжи Хун отложил тарталетку в сторону и выпрямился.

– В прошлом марте, когда я увидел тебя на скамейке перед студенческой столовой… Поначалу я подумал, что обознался, и прошел мимо… Но тело отреагировало быстрее мозга: я почувствовал покалывание в затылке и даже сам не понял, как остановился. Потом обернулся и заметил твой взгляд. Ты вдруг появилась передо мной через десять лет… Еще и в качестве сокурсницы по факультету психологии. В этом вся ты.

Чжи Хун прекрасно помнил тот день. Именно тогда, год назад, по прошествии десяти лет он снова встретил Мари. Стоял летний полдень, и время снова пришло в движение. Чжи Хун долго смотрел на Мари, словно пытаясь обнаружить следы прошлого, и молчал. Он не мог ни о чем спросить. Глаза Мари были непроницаемы. Она словно окружила себя высоким забором с колючей проволокой.

Мари первой нарушила молчание. Она заговорила с Чжи Хуном так, будто они и не прерывали общения. Сказала, что получает степень магистра по социальной психологии и приехала в Корею на год по обмену. А значит, скоро снова исчезнет – словно ее никогда и не было. Как сон в летнюю ночь.

Вокруг летали светлячки. Легкий ветерок, дувший со стороны леса, ласково трепал волосы. Вздохнув, Чжи Хун продолжил:

– На самом деле я знал, что сегодня в книжном клубе будут обсуждать «Там, где раки поют». Мне хотелось познакомить тебя с этим романом. Когда я прочитал его впервые, то первым же делом подумал о тебе.

Мари судорожно сглотнула. Она хотела что-нибудь сказать, но не могла выдавить ни звука – потому что чувствовала решимость Чжи Хуна. По жизни он напоминал кусочек теплого тоста, но, раз приняв решение, становился жестким и непреклонным.

– Это случилось до того, как мы снова встретились, – продолжил Чжи Хун. – Я думал: было бы здорово, если бы эта книга нашла тебя, где бы ты ни была…

Холодное бледно-желтое шампанское мерцало, со дна бокала поднимались многочисленные пузырьки. Чжи Хун сделал глоток и посмотрел на возвышающуюся за болотом гору. Ночное небо над ней казалось темно-фиолетовым.

– Я знал, что на болотах ты наконец почувствуешь спокойствие и умиротворение – иное, чем после многочасовой беседы с подругой в кафе или в баре. Что на закате, когда мир окрасится в оттенки красного, Киа скрасит твое одиночество. Знаешь, я… я тебя… – Чжи Хун запнулся и замолчал, не в силах закончить фразу.

– Я… Кажется, я встретила тебя в рассказе, – сказала Мари, обняв свои колени, и подумала: «Почему мой голос так дрожит?» Кажется, за всю свою жизнь она еще никогда так не нервничала… Пытаясь унять колотящееся в груди сердце, Мари медленно продолжила: – Помнишь книги, которые мы читали вместе? «Убить пересмешника», «Энн из Зеленых Мезонинов», «Маленького принца»… – Мари замолчала, вспомнив, как перелистывала страницы потрепанной книги, которую взяла в библиотеке. На ум пришли отрывки из нее.

Чжи Хун кивнул:

– Помню. Ты еще пролила на «Маленького принца» апельсиновый сок.

Мари рассмеялась:

– Кажется, на той части, где рассказывалось о баобабах?

– Хм, думаю, на той, где был разговор с розой. А помнишь, как мы готовили домашку по «Энн из Зеленых Мезонинов»? Каждый из нас прочитал по половине книги, а потом рассказал другому свою часть.

– С Энн много чего происходит, поэтому книга довольно длинная.

– Да, в двух словах сюжет не расскажешь.

Мари посмотрела на улыбнувшегося Чжи Хуна и подумала: «Мне столько всего хотелось тебе рассказать… Столько всего…»

Подлив себе шампанского, вслух она сказала:

– Помню, как осталась у вас на ужин, когда дочитывала «Убить пересмешника». Наверное, нам нужно было сдать его до рождественских каникул? – Мари почувствовала теплоту, вспоминая маленькую себя. – Чжи Хун, я… Можно сказать, что все это время ты был со мной, пусть даже я не могла поговорить с тобой лицом к лицу… Ты всегда был рядом, когда я перечитывала книги, которые мы читали вместе. Я словно переносилась в прошлое: вспоминала, какая была погода в тот день, в каком мы были настроении, что ели или пили…

Мари невидящим взглядом уставилась на кроссовки, которые ей подарил Чжи Хун, и продолжила:

– Я хочу сказать, что последние десять лет ты был моим другом. Пусть даже мы не виделись.

Чжи Хун прокрутил в голове последние слова – «последние десять лет ты был моим другом» – и непонимающе уставился на Мари.

– Но мы же могли видеться. Я… Я сделал что-то не так?

– Нет! Нет, дело не в тебе, – поспешно ответила Мари, потом сделала глубокий вдох и добавила: – Просто я… Я знала, что не смогу тебе врать. Не смогу делать вид, что у меня все хорошо. Не смогу рассказывать о милой маме и заботливом отце, которые живут только в моем воображении. Не смогу притворяться романтической девушкой, мечтающей о любви, семье и детях. Другим я могла врать о том, что я та, кем хотела бы быть…

Чжи Хун подумал, что Мари похожа на розу из «Маленького принца». Гордая роза хотела, чтобы ее считали идеальной… И в то же время роза жаждала прикосновения Маленького принца, жаждала жить обычной жизнью…

Чжи Хун осторожно дотронулся до плеча Мари и сказал:

– Мари, мы все лжем – чтобы защитить себя, чтобы защитить других. Порой – чтобы сбежать от реальности.

Мари медленно посмотрела на Чжи Хуна. Ее потряхивало, губы у нее дрожали, а лицо побелело, словно молоко.

– Чжи Хун… – начала было она и замолчала, не в силах издать ни звука. Вокруг мерцали изумрудным светом светлячки.

Чжи Хун продолжил, не сводя глаз с Мари:

– Честно говоря, время от времени кто-то из знакомых рассказывал о тебе. Но ты упорно молчала… Я подумал, что ты не хочешь общаться, и решил ждать. Я упорно отмахивался ото всех слухов. Потому что хотел узнать все новости лично от тебя – там и тогда, когда ты этого захочешь. Но, похоже, ты твердо вознамерилась навсегда исчезнуть из моей жизни.

Чжи Хун вспомнил летнюю ночь в Лейпциге, когда его сердце было разбито.

* * *

– Кстати, я тут недавно видел Мари. Ну как недавно – месяца три назад. Наткнулся на нее в кафетерии Бостонского университета.

Чжи Хун почувствовал, как сердце пропустило удар. Этим летом исполнилось ровно пять лет с тех пор, как Мари пропала. Сегодня Чжи Хун встречался со своими одноклассниками из международной школы. Они пили пиво и обменивались новостями об общих друзьях, и Джейсон мимоходом упомянул Мари.

– Что, правда? Как она поживает?

– Вышла замуж. О, Мари этого не говорила, но я увидел у нее на пальце сверкающее обручальное кольцо. Никогда не видел таких больших бриллиантов! Мари сказала, что очень спешит, поэтому мы не поговорили толком. Так, обменялись приветствиями.

Джейсон продолжал что-то говорить, но Чжи Хун ничего не слышал. После слов «вышла замуж» ему показалось, словно его ударили под дых. Он никогда не думал, что Мари выйдет замуж. Чжи Хун вышел на террасу, оставляя позади шумную пивную. Летними ночами в Лейпциге было довольно жарко: раскаленные мостовые щедро отдавали тепло, накопленное за день. Однако сейчас Чжи Хун ничего не чувствовал и не слышал. Перед глазами у него стояло лицо Мари. Маленькой девочки, которую он увидел в музее естествознания в восемь лет; подруги, с которой встретился в одиннадцать лет, когда перешел в новую школу, и с которой смеялся за праздничными рождественскими ужинами…

После той ночи Чжи Хун бросил Лейпцигский университет, уехал в Корею и поступил на военную службу. Отслужив, он не вернулся в Германию. Потому что думал, что если останется в Корее, то никогда не встретит Мари. Чжи Хун хотел начать новую жизнь. В месте, где не будет никаких следов Мари…

* * *

Мари сидела, подтянув колени к груди, как испуганный зверек. Чжи Хун продолжил:

– Сегодня мне хочется быть с тобой честным. Если подумать, я тоже был с тобой не до конца честен. Возможно, у нас есть всего две недели, поэтому мне хочется рассказать о своих чувствах без утайки.

Чжи Хун казался спокойным, но Мари знала его, как никто другой, и видела, что он нервничает.

– Ты очень дорога мне, Мари. Несмотря на все твои тайны, мне всегда хотелось тебя защитить. Я хотел, чтобы ты знала об этом, прежде чем снова исчезнешь из моей жизни.

Сундук, давно покоящийся на морском дне, медленно всплыл на поверхность воды, где его подцепило буксирное судно. Сердце взволнованно затрепетало.

Чжи Хун достал из рюкзака маленькую коробочку – судя по размеру, в ней могло бы быть кольцо… Мари не могла произнести ни слова, она словно окаменела. Чжи Хун открыл коробочку и показал желтую бабочку в стеклянном футляре.

– Нам восемь лет, Берлин, музей естествознания, зал на первом этаже. Помнишь? Тогда мы встретились впервые. Ты смотрела на нас с родителями, а я смотрел на тебя. Потом я ушел в зал с бабочками, но все, о чем я мог думать, – это твои глаза. Пустые, полные одиночества, они были похожи на разноцветную бабочку, приколотую булавкой и выставленную на всеобщее обозрение. Порой я вспоминал о тебе, когда видел мягкие игрушки. Ты похожа на девочку, которую заточили в высокой башне… Не знаю, кто или что тебя заперло, не знаю, что заставило тебя так ненавидеть себя, но, быть может, пришло время отпустить прошлое.

– Чжи Хун, я…

Потекли слезы. Мари уставилась на бабочку, закрыла лицо руками и заплакала. Она впервые плакала у кого-то на глазах.

Чжи Хун медленно потянулся к ней и заключил Мари в объятия. Это было… Как подставить плечо уставшему другу. Как подхватить человека, которого сбило с ног землетрясением. Мари была крохотной, как маленькая птичка, у которой к рассвету намокли крылья после ночного полета над открытым морем. Чжи Хун гладил Мари по спине, как это делает мать, утешая дитя. Он вкладывал в прикосновения все свои чувства.

– Все хорошо. Все хорошо, Мари. Не плачь…

Прошло немало времени, прежде чем они вернулись на тропу, вдоль которой пели кузнечики и цикады. Освежающий запах леса пронизывал теплый ночной воздух. Стайками летали безмолвные светлячки. Казалось, они танцуют в темном лесу… Происходящее напоминало сон. Чжи Хун и Мари шли в молчании и одновременно остановились. Вдали показался теплый свет.

Мари открыла рот. Ресницы, на которых блестели слезы, задрожали.

– Чжи Хун… Прежде всего, я хочу сказать, что мне очень жаль. Прошло десять лет. Как ты уже знаешь, я… Я всегда настороже. Я с детства живу тем, что лгу и подпитываюсь чужим восхищением. Я даже не знаю, кто я на самом деле… Я прожила свою жизнь в полуправде-полулжи, рассказывая о себе то, что окружающим покажется правдоподобным.

Чжи Хун хотел что-то сказать, но Мари его опередила:

– Но я не могла лгать тебе. Нет, не так. Я не хотела лгать тебе. Рядом с тобой я ненавидела себя за ложь. За прошедшие десять лет я не раз хотела связаться с тобой, но не осмеливалась. Боялась, что и ты меня бросишь, если узнаешь правду… Быть может, я не хотела впускать тебя в свою жизнь, потому что она – полный хаос… Наверное, мои слова могут показаться оправданием, но…

Ресницы Мари задрожали. Было видно, что она едва сдерживает слезы.

– Ты слышал про… синдром Рипли?[29] – спросила она и, не дождавшись ответа, продолжила: – Да, так оно и есть. Мне нравилось жить в выдуманном мире и делать вид, что он настоящий. – С каждым словом Мари говорила все быстрее и быстрее. – Мне не казалось, что я лгу. Что плохого в том, чтобы говорить, что я такая, какой мне хочется быть? Более того, я верила, что я такая на самом деле. Но два года назад произошел один инцидент… В конце концов врачи сказали, что у меня синдром Рипли. Поначалу я, конечно же, все отрицала. Я верила, что созданный мною мир действительно существует. Мне потребовалось много времени, чтобы признаться во лжи. Честно говоря, я все еще прохожу лечение… то есть…

Чжи Хун медленно кивнул, словно говоря, что все в порядке. Он не стал больше ни о чем спрашивать. Просто крепко сжал дрожащую руку Мари своей. В свое время Чжи Хун начал изучать психологию, потому что хотел понять, что она чувствует. Теперь ему стало интересно: возможно Мари начала изучать психологию потому, что хотела понять, что с ней происходит?

Держась за руки, Чжи Хун и Мари дошли до конца тропы и оказались перед ярко освещенной «Книжной кухней Соян-ри».

* * *

– Ну, что там? – спросил Си У, когда принес мусор с банкетного стола.

Сэ Рин сидела в книжном кафе и наблюдала за Чжи Хуном и Мари, которые неспешным шагом направлялись в сторону кафе, безостановочно беседуя. Все окна были открыты, поэтому помещение продувалось прохладным ветерком с гор.

– Пока не знаю. Они только идут, – ответила Сэ Рин, не сводя глаз с Чжи Хуна и Мари.

Ей хотелось узнать, какое у них сейчас выражение лиц, но с такого расстояния было не разглядеть. Как бы то ни было, в их движениях не угадывалось ни скованности, ни неловкости. Оба казались довольно спокойными.

– Как, ты сказала, его зовут? Чжи Хун? – со вздохом спросил Си У. – Похоже, он хороший парень…

– Ну, так я о чем и говорю…

«Интересно, – подумала Сэ Рин, – сильно ли Нам У похож на Чжи Хуна?»

– Он отправился в Канвондо, Мучжу и Чолла-пукто, чтобы раздобыть светлячков… Наверняка ему пришлось попотеть.

Си У завязал мешок для мусора и, глядя на Чжи Хуна и Мари, которые подошли уже совсем близко, спросил:

– А девушку ты знаешь? Чжи Хун так хотел показать ей светлячков, что не поленился потратить месяц на разъезды…

– Чжи Хун не из тех, кто хвастается такими вещами. Сегодняшняя тема книжного клуба – тоже его идея. Он попросил не откладывать встречу из-за свадьбы, потому что хотел, чтобы его подруга узнала про эту книгу…

– Интересно, доведется ли мне однажды испытать такую любовь…

Никто не знает, каким будет конец истории Мари и Чжи Хуна – счастливым или печальным. Как невозможно предсказать, каким краем упадет волчок, постепенно теряющий равновесие, так невозможно сказать, к чему приведут отношения этих двоих.

Жара постепенно спадала. На летнем небе ярко светила луна, а за окном порхали светлячки, словно танцуя под какую-то мелодию.

5

Вторая пятница октября, шесть часов утра

Мин Су Хёк, двадцать лет. До этого дня удача всегда ему благоволила – по крайней мере, он так думал. Раннее детство Су Хёк провел в особняке, расположенном в престижном районе Ёнхуэй-дон. Дедушка по материнской линии души в нем не чаял и самолично возил внука в детский сад на черной иномарке.

Су Хёк всегда был на голову выше сверстников. Он отличался крепким телосложением, хорошим аппетитом и крайней непривередливостью, благодаря чему везде оказывался лидером. Родись Су Хёк во времена династии Чосон, то занял бы почетное место среди воинов. Из-за несдержанного и вспыльчивого характера Су Хёк подчас мог показаться самодовольным, но на самом деле он любил людей и общение. Начав ходить в школу, Су Хёк переселился в Восточный Ичон. Как и остальные ученики, он ел ттокпокки с хрустящими рулетиками из лапши, завернутой в лист морской капусты, и хлебал рамен.

У Су Хёка была нормальная школьная жизнь, но, повзрослев, он оказался в совершенно другом окружении. Родители его друзей были политиками, бизнесменами и финансистами, которые не так слепо верили в важность обучения, а потому ценили личное счастье, а не успехи в учебе.

Су Хёк вырос с мыслью, что только так и нужно жить. Поэтому при виде впавшего в депрессию друга Су Хёк удивлялся его подавленному виду. Поэтому при встрече с человеком, у которого были философские взгляды на жизнь и смерть, Су Хёк пугался, что тот раздумывает о самоубийстве, и бросался его отговаривать. Обласканный вниманием красивых женщин, Су Хёк вступал в отношения легко, со смешанным чувством любопытства и волнения. Жизнь была похожа на шикарный торговый центр, полный блестящих вещей, которые легко получить, – стоит только протянуть руку.

Су Хёку удалось окончить школу с хорошими оценками и поступить в университет в Сеуле. Несмотря на это, он понимал: им недовольны.

Отец был единственным, кого Су Хёк боялся. У его родителей был брак по любви; семья его матери в то время имела большое влияние в мире бизнеса. Родителей Су Хёка никто не заставлял вступать в брак по расчету, как это обычно показывают в дорамах. Однако его маме разрешили выйти замуж только при условии, что ее муж возьмет на себя управление компанией. Отец Су Хёка окончил вокально-музыкальное отделение и мечтал стать оперным певцом, точнее – тенором.

Однако в восьмидесятые зарабатывать на жизнь в Корее пением было непросто, поэтому отец, повинуясь воле тестя, встал на путь управляющего.

Отец продемонстрировал деловую хватку, которую никто от него не ожидал. Мог отличить потенциально прибыльное предложение от мошеннической схемы. Избегал пустых светских встреч, которые выглядели благовидно, например завтрака с чеболями[30] во втором поколении или семинара о том, как развивать корейскую экономику. Вместо этого он еженедельно тщательно проверял финансовые отчеты. Цифры не лгут. Они наглядно показывают причины прибыли и убытка. Отец проводил жесткую кадровую политику и, если возникала такая необходимость, решительно принимал необходимые меры, не беря во внимание ни эмоции, ни давние отношения.

Вот почему Су Хёк боялся своего отца. Отец презирал тех, кто смешивает личные отношения и бизнес. Дружба или любовь – личные привязанности мешали. Отец занимал должность управляющего более тридцати лет, поэтому не было ничего удивительного в том, что его стиль управления отразился на его подходе к образованию своих детей. Су Хёк всегда считал отца твердым и непоколебимым, как сталь. Он был сильным человеком; удары судьбы не оставляли на нем ни царапинки. Отец задавался вопросом, сможет ли его старший сын, не знавший забот, выдержать суровые жизненные испытания. До двадцати лет перед Су Хёком стелили красную ковровую дорожку, и отец задавался вопросом, что будет делать его сын, если эту дорожку вдруг выдернут у него из-под ног.

Не то чтобы отец требовал или ругал Су Хёка за что-то конкретное. Однако посыл, что отцовская жизнь – лучший пример для подражания, преследовал Су Хёка всю жизнь.

– Уж слишком ты мягкотелый. Мир – это огромная буря, в которой не выжить, если быть мягким, как переспевший персик. Возьми себя в руки, соберись!

Встречи с отцом были формальными и короткими; несмотря на это, Су Хёку они давались нелегко. Отец всегда казался недовольным своим старшим сыном, и Су Хёк чувствовал себя неспособным оправдать его ожидания.

Зато мама всегда была для Су Хёка островком спокойствия. От нее исходило тепло, как от лучей ласкового солнца. С мамой можно было поговорить о чем угодно. Когда на первом курсе Су Хёк захотел отправиться в Америку изучать музыкальную режиссуру, мама бросилась в агентства по образованию за рубежом и даже поехала с ним в Нью-Йорк, чтобы помочь найти жилье. Она уговорила отца, который не одобрял затею с учебой в Америке, выделять Су Хёку средства на проживание. Мама с широкой улыбкой говорила, что отец с юных лет мечтал заниматься музыкой, поэтому будет здорово, что Су Хёк исполнит его мечту. Когда Су Хёк вернулся домой после учебы, отец посоветовал ему присоединиться к компании. Мол, за ночь мюзикл не срежиссировать, поэтому пусть он поработает на благо компании. Су Хёк согласился бы без колебаний, если бы его мама внезапно не выступила против.

Когда Су Хёк понял, что ему не хватает квалификации, чтобы работать по специальности, его золотая мечта, наполненная сладким ароматом персиков, начала разваливаться на части. После окончания учебы в Нью-Йорке он больше года писал сценарий, которым никто не заинтересовался. Отказы никак не объяснялись, но Су Хёк и сам знал причину. Его сценарий плохо выражал боль, печаль и разочарование жизнью. История не смогла бы вызвать сочувствие у публики.

В это непростое для Су Хёка время один из его друзей обратился к нему с деловым предложением выкупить права на известный зарубежный мюзикл. Тогда Су Хёк сам сможет его поставить… Думая об этом как о возможности продемонстрировать отцу свои достижения, Су Хёк продал часть акций, которые получил от деда по материнской линии, и вложил деньги в проект своего друга. На следующий день номер телефона этого друга стал недоступен.

Тогда Су Хёку пришлось устраиваться на работу к отцу. Его младшая сестра уже проработала там более пяти лет и со следующего года должна была стать руководителем одного из направлений. Рутина быстро наскучила Су Хёку. Работы было мало, ее нельзя было назвать сложной (к тому же все вокруг наперегонки рвались ему помочь). Время утекало, как песчинки сквозь пальцы, и Су Хёку казалось, что он попал в ловушку. Он плохо спал и все время просыпался. Сердце вдруг начинало колотиться ни с того ни с сего, а лицо – гореть. Постепенно симптомы усиливались, но Су Хёк не хотел идти к психиатру или психологу: мешала гордость. Вместо этого на выходных он отправлялся к какому-нибудь малолюдному озеру или пляжу, где сидел часами, а потом возвращался домой.

Вслед за этой пыткой судьба нанесла Су Хёку жестокий, сбивающий с ног удар. Этим ударом стала мамина смерть. В прошлом у мамы был рак гортани; его обнаружили относительно рано и полностью вылечили. Однако потом во время компьютерной томографии в одном из легких случайно обнаружили метастазы рака третьей стадии. Внешне мама выглядела как обычно, но сгорела за три месяца. Бабушка Су Хёка по материнской линии прожила еще восемь лет после постановки диагноза. В случае с мамой у семьи почти не было времени, чтобы принять неизбежное и толком проститься.

Су Хёк не мог прийти в себя, не мог осознать случившееся. Он не понимал, почему жизнь завела его в тупик и почему былое счастье и безмятежность оставили его. У Су Хёка не было сил – ни физических, ни моральных, – чтобы разбираться в том, что так сильно запуталось.

* * *

Потихоньку Су Хёк начал думать о смерти. Он был не из тех, кто, выпив, звонит ни свет ни заря друзьям и кричит в трубку: «Эй, сегодня я покончу с собой!» Су Хёк подступался к этой мысли медленно, постепенно – так медленно и постепенно, как наполняется водой ванна. Ему было трудно найти причины, чтобы жить дальше. Проза жизни давила на плечи все сильнее, и казалось, что вскоре Су Хёк сломается под ее весом. Что вскоре вода в ванне перельется через край.

Во вторую пятницу октября Су Хёк не добрался до работы. Ему казалось, что никто его не понимает; впрочем, он и сам себя не понимал. Лицо в зеркале было незнакомым, чужим. Су Хёк выехал из дома в шесть утра. Рев автомобильного двигателя и ощущение простора всегда его успокаивали, – быть может, потому, что навевали теплые воспоминания о том, как дедушка катал его в своем черном седане.

Солнце еще не взошло, и мир, окрашенный в оттенки синего, мирно спал. Су Хёк ехал, сам не зная куда.

На прошлой неделе он был на море, а сегодня рассеянно подумал, что было бы здорово посмотреть на горы. Он хотел немного покататься, собраться с мыслями и отправиться в офис.

Затем в уме всплыла фотография, которую Су Хёк видел несколько дней назад в телефоне своего друга. Фотография была сделана в художественном музее, где сейчас проходит выставка современного искусства из Нью-Йорка. Это навевало воспоминания: Су Хёк сразу подумал о себе в двадцать лет и своей жизни в Нью-Йорке. В интернете он нашел сайт музея современного искусства Суваджин, находящийся в ста сорока семи километрах от Сеула, и вбил его в навигатор в качестве пункта назначения.

Всю дорогу до музея Су Хёк думал о нью-йоркских улицах, раскаленных в середине лета. Перед глазами сценой из фильма встала прогулка с Сильвией по улицам Манхэттена; Сильвия была одета в шорты, широко улыбаясь и ела мятное мороженое с шоколадной крошкой. Потом Су Хёк вспомнил, как они с Хён Гуком обсуждали тривиальную философию перед галереей в Сохо; Хён Гук вечно ворчал, как будто был чем-то недоволен. Су Хёк невольно улыбнулся, а в следующее мгновение понял: с тех пор, как шесть месяцев назад умерла мама, он впервые улыбнулся искренне.

Музей открывался только в полдень. Когда Су Хёк прибыл на место, часы показывали начало девятого. Он припарковался и вышел. Шум качавшихся на ветру стеблей бамбука, которые росли у музея, напоминал шелест моря. Неподалеку бесшумно появились два полосатых кота, лениво побродили вокруг и скрылись из виду. Время текло медленно, словно вот-вот остановится. Легкий ветерок принялся играть волосами Су Хёка, а окружающая оглушающая тишина словно заключала его в гостеприимные объятия.

В бамбуковой роще, где никого не было, время текло по-своему. Холодный воздух осеннего утра и теплое солнце создавали странное настроение. Время словно остановилось, решив передохнуть. Су Хёку показалось, что весь мир вокруг замер. Он ощутил одновременно и радость, и смутную печаль. Радость – потому что мир был прекрасен и полон солнечного света, печаль – потому что в голову лезли бесконечные воспоминания о том, как они проводили время с мамой.

Су Хёк почувствовал, что вот-вот расплачется. В затылке разлилась тяжелая тупая боль, и он решил: здесь, в бамбуковой роще, вдали от чужих глаз, можно проронить несколько слезинок. Возможно, тогда сдавливающая грудь печаль немного ослабнет…

Су Хёк вернулся в машину, надел солнцезащитные очки и включил песню, которую часто слушал в Нью-Йорке. Он думал, что разрыдается, но стоило ему сесть за руль и прислушаться к шуму двигателя, как его охватило спокойствие. А потом Су Хёку невыносимо захотелось выпить чашечку теплого американо.

* * *

Си У попросил Хён Джуна закончить приготовления к завтраку и отправился на задний двор музея – покормить бездомных кошек. Было очень рано, поэтому Си У не ожидал никого встретить, однако на стоянке увидел мужчину. Тот вышел из машины и направился вперед, оглядываясь по сторонам.

Первым, что бросилось Си У в глаза, были часы. Они выделялись на фоне повседневной рубашки и простых штанов. На циферблате вращались два круга, будто шестеренки, а по кромке сияли бриллианты, словно возводя стену между своим владельцем и окружающими его людьми. В меру загорелое лицо и гладкая кожа не давали определить возраст мужчины. Рост – около метра восьмидесяти, широкие плечи и прямая спина, как будто он постоянно тренируется.

Их взгляды встретились, и Си У охватило смущение. Глаза мужчины были скрыты солнцезащитными очками; казалось, он чувствовал себя неловко, как школьник, который ошибся классом. Раннее утро – прошло всего около часа после восхода солнца! – а он стоит себе перед художественной галереей в огромных солнцезащитных очках, сверкая дорогими часами.

– Не подскажете, поблизости есть место, где можно перекусить? – нерешительно спросил он, оставаясь на приличествующем расстоянии от Си У, и снял очки.

– Боюсь, что нет. Все заведения открываются после одиннадцати, – ответил Си У, а про себя подумал: «Наверное, это какой-нибудь коллекционер».

Появился рыжий полосатый кот и состроил умилительную мордочку, выпрашивая еду. Должно быть, почувствовал запах корма и не выдержал. Немного поодаль сидел серый кот, безмолвно буравя Си У взглядом.

– Ясно. Спасибо.

Мужчина хотел было отвернуться, однако Си У остановил его:

– Если вы ничего не имеете против домашней еды, то можете позавтракать в пансионате, где я работаю.

Нам будет нетрудно поставить на стол еще одну тарелку.

На Су Хёка смотрел лучезарно улыбающийся молодой человек с грустными глазами. Су Хёк жил под девизом «Доверять можно только самому себе», но юноша, кормивший кошек, был совсем не похож на убийцу или мошенника. К тому же слова «домашняя еда» пробудили в душе Су Хёка воспоминания о том, как по возвращении из школы его встречал запах свежесваренного риса, тушеной говядины чанджорим, яичных рулетиков гьеран-мари и рагу с соевой пастой твенджан ччигэ. Перед глазами встала мама, и Су Хёк внезапно почувствовал невыносимый голод.

* * *

Комната для персонала «Книжной кухни Соян-ри» располагалась на втором этаже книжного кафе. Еда оказалась куда лучше, чем Су Хёк ожидал: твенджан ччигэ с моллюсками и мидиями был пряным и пикантным, а самджанг, приправленный домашним чесноком и различными ингредиентами, был приготовлен из соевой пасты, которую можно найти только в деревне. Обжаренная до золотисто-коричневого цвета скумбрия, ккакдуги – кимчи из нарезанной кубиками редьки, яичные рулетики с морковью и брокколи…

Ни хозяйка «Книжной кухни» Ю Чжин, ни ее работник Си У ни о чем не спрашивали и совсем не проявляли любопытства. Даже не поинтересовались, как его зовут. Вежливо улыбнувшись, Су Хёк коротко поздоровался и сел напротив Ю Чжин и Си У, которые, в отличие от него, совсем не чувствовали себя неловко.

Из окна у них за спиной открывался вид на живописную природу. Извилистые горы, осенняя опушка, залитая ярким солнцем… все это напоминало картинку с открытки. Было видно, как порывы ветра срывают с деревьев листья, и те опускаются на землю – плавно, словно в замедленной съемке. Красноватый пейзаж идеально сочетался с белой деревянной мебелью, которая стояла в помещении.

Су Хёк съел раза в два больше обычного: две тарелки риса, разные закуски с твенджан ччигэ.

Ю Чжин проверила список книг, которые должны были сегодня доставить, и ушла, сказав, что ей нужно подготовиться к мероприятию, которое состоится днем. Одарив Су Хёка своей фирменной улыбкой, Си У любезно предложил ему выпить чашечку кофе в кафе и направился следом за Ю Чжин.

– Давайте я помою посуду.

– Что вы, это совсем необязательно. Мы займемся посудой позже.

– Я настаиваю. Мне бы очень хотелось это сделать.

– О, тогда… тогда конечно.

Су Хёк включил песню Lost Stars из фильма «Хоть раз в жизни» и, подпевая, принялся мыть посуду. Вскоре чистые тарелки уже сохли, сложенные одна на другую. Су Хёк любил мыть посуду, ему нравился сам процесс: взять тарелку из-под кимчи, миску из-под риса и супа, погрузить в горячую воду, вымыть, высушить… Су Хёку казалось, что так он смывает пятна со своей души и усмиряет царящий внутри себя хаос. Кроме того, ему нравилось, что во время мытья посуды можно ни о чем не думать.

Закончив, Су Хёк сел на обитый тканью диван и безучастно уставился в окно, слушая поп-музыку, которую автоматически включило приложение потоковой музыки. В голове было пусто. Су Хёк смотрел, как летит самолет, оставляя в синем, как цветная бумага, небе длинный белый след.

Дул сильный ветер. Ветки качались, и опавшие листья парили в воздухе, словно танцуя. Су Хёк вспомнил, как однажды возвращался домой после подготовки к осеннему дню спорта и его взмокшее от пота лицо приятно ласкал свежий ветер. Было не столько жарко, сколько сухо, но именно ветер дал понять, что пришла осень. Время года сменилось в очередной раз. Даже когда стоишь на краю жизни, время течет неизменно. Даже когда Су Хёк тонул в болоте эмоций, которые тщательно ото всех скрывал, в жестоком мире, где больше нет его матери, наступила ослепительная осень.

Су Хёк спустился в книжное кафе. Высокие потолки, аромат кофе, смешанный с запахом книг… Си У вытаскивал книги из коробок, а остальные сотрудники расставляли их по полкам и проверяли состояние других товаров, таких как блокноты и экосумки. Выходящее во двор окно напоминало картинную раму.

– Большое спасибо за завтрак. Даже не помню, когда я в последний раз так вкусно ел.

Видимо, заметив, что у Су Хёка улучшилось настроение, Ю Чжин довольно улыбнулась.

– Сотрудник, который отвечает за приготовление завтрака, – прекрасный повар! Благодаря ему я все никак не могу сесть на диету, – со смехом сказала она. – Я рада, что наш деревенский завтрак пришелся вам по вкусу. Я принесу вам чашечку кофе. Можете пока посмотреть книги.

Су Хёк покраснел от энтузиазма, звучавшего в ответе Ю Чжин.

– О, спасибо.

Полки не были забиты: чувствовалось, что хозяйка и персонал тщательно отбирают книги и раскладывают их по темам. На центральной книжной полке, которая в первую очередь бросалась в глаза, стояли несколько романов под общим заголовком: «Исцеляющие истории в октябре». Слева находились очерки и сборники стихов, а справа – детские книги в обложках теплых тонов. На маленькой зеленой доске в центре комнаты были написаны цитаты из книги «Энн из Зеленых Мезонинов».

«Как же я рада, что живу в мире, где бывает октябрь! Было бы ужасно, если бы после сентября сразу наступал ноябрь… Посмотрите, какие ветки! Разве при взгляде на эти ветки вас не охватывает приятная дрожь? Мне хочется украсить ими комнату».

Су Хёк вспомнил свою сестренку, которая очень любила Энн. Сестра, которая была на два года младше Су Хёка, всегда отличалась оптимизмом и открыто выражала свои чувства. У нее в комнате стояли DVD-диски аниме «Энн из Зеленых Мезонинов», с которых она стряхивала пылинки, как с величайшего сокровища. В младших классах сестра постоянно опаздывала в школу, потому что смотрела «Энн», которую транслировали по утрам, за что частенько получала нагоняй от мамы…

В голове всплыла музыкальная тема из заставки; казалось, она стала ключом от воспоминаний, потому что в следующую секунду перед глазами Су Хёка с поразительной яркостью встал субботний день из далекого прошлого. Сестренка благоговейно смотрела «Энн из Зеленых Мезонинов», мама сидела рядом с ней на диване и пила кофе. Они обе были полностью поглощены происходившим на экране: то и дело удивленно округляли глаза и хихикали…

Несколько дней назад Су Хёк столкнулся с сестрой на работе. От его внимания не укрылось, что сестра похудела, а ее лучистые глаза потеряли былой жизнерадостный блеск. Они не общались с тех пор, как умерла мама, и Су Хёк подумал, что было бы неплохо поговорить с сестрой за бокалом вина.

Он невидящим взглядом уставился на твердую обложку книги «Энн из Зеленых Мезонинов», впервые за все время думая о том, как тяжело, наверное, приходится сейчас его сестре. Как она одинока, как грустит… Интересно, что сказала бы ей Энн, будь она на его месте?

Су Хёк взял книгу в руки и принялся листать страницы. Взгляд зацепился за слова героини: «После семинарии мне казалось, что будущее лежит передо мной прямой дорогой. Я думала, что вижу все препятствия на много миль вперед. Но теперь дорога привела меня к повороту.

Я не знаю, что ждет меня дальше, но буду верить в лучшее. Этот поворот прекрасен сам по себе. Интересно, что за ним… какие луга, какой свет и какие тени… какие новые пейзажи, новые красоты… холмы и долины…»

Су Хёк отложил «Энн из Зеленых Мезонинов» в сторону и начал рассматривать другие книги, рекомендованные для чтения. На них были наклеены стикеры со сделанными от руки заметками.

#Как насчет легкого и приятного чтения? #Смешнее, чем кажется #Просто приятные впечатления #Освежает #Исцеляющее эссе #Корейский писатель #Идеально, чтобы развеяться

Ким Хон Би «Чувствуя любовь»

Ким Хана «Искусство расслабления»

Юн Га Ын «Хо-хо-хо»

Чхве Мин Сок «Вкус пончика квабеги»

Чан Ки Ха «Не все ли равно?»



При покупке трех и более книг их бесплатно заворачивали в подарочную упаковку. Полистав книги, Су Хёк решил приобрести «Хо-хо-хо» Юн Га Ын. Девушка с комиксом на обложке напоминала его младшую сестренку, а еще ему понравилась приписка: «О вещах, которые заставили меня смеяться». Следующей Су Хёк взял «Вкус пончика квабеги» Чхве Мин Сока, потому что одно только оглавление вызвало у него смех. Су Хёк направился к Ю Чжин с тремя книгами, в числе которых была «Энн из Зеленых Мезонинов».

– У вас замечательный магазин. Можете, пожалуйста, завернуть эту книгу?

– Конечно. Вы берете ее в подарок?

– Да. Думаю подарить своей младшей сестре. Она очень любит «Энн из Зеленых Мезонинов».

– Прекрасно понимаю вашу сестру, – рассмеялась Ю Чжин. – После прочтения этой книги в Энн невозможно не влюбиться.

С этими словами она взяла «Энн из Зеленых Мезонинов» и принялась быстрыми движениями заворачивать ее в упаковочную бумагу. Некоторое время Су Хёк наблюдал за ее ловкими пальцами, а потом сказал:

– Насчет стоимости еды…

– Ее приготовили на завтрак постояльцам пансионата, – со смехом перебила Ю Чжин. – Мы тоже ели, поэтому нам было нетрудно поставить на стол еще одну тарелку. А вы еще и посуду помыли! Спасибо вам за это.

Словно опомнившись, Ю Чжин поставила перед Су Хёком стаканчик американо навынос. По воздуху поплыл соблазнительный аромат кофе.

– Вот, держите. Я налила вам кофе и забыла подать. Последние дни я ужасно рассеянная.

Су Хёк улыбнулся и обхватил теплый стаканчик ладонями.

– Благодарю. Мне очень хотелось кофе.

Ю Чжин закончила с упаковкой, потом взяла с прилавка открытку и протянула Су Хёку.

– Одна только книга – это немного… безлично. Не хотите написать несколько слов?

На открытке был изображен мужчина в футболке с надписью: «Would you like to go on a picnic with me?»[31] Су Хёк рассмеялся, глядя на нее.

– Знаете, если бы я пригласил сестру на пикник, она решила бы, что меня подменил пришелец.

Засмеявшись, Ю Чжин вложила открытку ему в руки.

– Слышала, что вы с утра пораньше проделали весь этот путь из Сеула, чтобы полюбоваться картинами. Вы собираетесь в художественную галерею Суваджин? Можно попросить вас об услуге?

Су Хёк широко раскинул руки и улыбнулся, словно в мире не было ничего, что бы представляло для него сложность. Его улыбка излучала безоблачное спокойствие, свойственное людям, выросшим в атмосфере любви. Загнанное выражение, которое таилось в уголках глаз, когда Су Хёк только пришел в «Книжную кухню», исчезло без следа. Ю Чжин взяла небольшую картонную коробку с шестью или семью книгами.

– Вот. Не могли бы вы передать эти книги и брошюру куратору Ким У Чжину? Их доставили сегодня утром. Господин Ким должен зайти за ними, но раз вы направляетесь в музей…

– Конечно, без проблем, – улыбнулся Су Хёк и взял коробку.

На ней аккуратным разборчивым почерком было написано «Ким У Чжин». Немного поколебавшись, Су Хёк сказал:

– Честно говоря… В соцсетях я увидел, что сегодня в «Книжной кухне Соян-ри» проходит фестиваль по сбору хурмы и каштанов. Если вам нужна лишняя пара рук, то я с радостью предложу свои услуги. Вы не взяли с меня денег за еду, поэтому я был бы рад оказаться полезен.

Ю Чжин пару секунд молчала, словно предложение застало ее врасплох, а потом весело блеснула глазами и широко улыбнулась:

– Вы когда-нибудь собирали хурму и каштаны? После этого вашу одежду можно будет только выбросить…

После этих слов Су Хёк оглядел себя. Он был одет так, как обычно ходил на работу: в повседневную рубашку и бежевые хлопчатобумажные брюки. Несмотря на простоту, на рубашке не видно ни пятнышка, а штаны безупречно выглажены – ни морщинки, ни складочки. Любому ясно, что это не та одежда, в которой будешь трясти каштаны в горах. После недолгой паузы Су Хёк и Ю Чжин разразились громким смехом.

* * *

Художественный музей Суваджин оказался меньше, чем Су Хёк думал, и креативнее, чем он ожидал. Здание было необычным само по себе: оно было спроектировано так, чтобы по его залам можно было бродить, как по лабиринтам.

Сейчас в нем проходила выставка, посвященная Нью-Йорку. Автор наглядно показывал, каким видит этот город: свободным, но ужасно одиноким. Уличные попрошайки тоже мечтают, но реальность сурова. Кто бы сюда ни приезжал, реальность их разочаровывает, и они уезжают или просто терпят ее. Нью-Йорк в видении автора выставки был именно таким. На выставке была представлена серия экспонатов, привезенных из нью-йоркского музея современного искусства, в том числе шестиугольные стулья, фотографии черно-белых улиц 1950-х годов, девушки в футболке «Я люблю Нью-Йорк», панорамные снимки Нью-Йорка со смотровой площадки Метрополитена…

Су Хёк разыскал куратора Ким У Чжина. Завидев посетителя, куратор, одетый в мешковатую футболку и линялые джинсы, заулыбался. Его улыбка прекрасно сочеталась с уникальным стилем музея.

– Мне позвонил Си У. По его словам, вы приехали в музей, когда не было еще и девяти?

– Эмм, в общем-то, да. Так уж получилось. Я принес вам книги.

С этими словами Су Хёк передал куратору коробку, в которой лежало около семи книг и тонкий журнал, похожий на буклет. Аккуратно вынув буклет, куратор потрогал вощеные страницы, посмотрел, хорошо ли он напечатан, и проверил текст на опечатки.

– Благодарю, – отозвался куратор, склонив голову. – Сегодня я как раз должен был забрать свою посылку.

Он говорил спокойно и манерой речи напоминал работника отеля. Су Хёк тоже склонил голову в знак уважения, после чего направился прочь.

Пятница, час дня, но вместо офиса Су Хёк находился в затерянном в горах музее, где бамбуковая роща шумела подобно волнам. Он словно попал в мир, где не существовало такого понятия, как время. Если подумать, Су Хёк совершенно спокойно мог бы взять выходной и отправиться в горы или на море, на за последний год такая мысль ни разу не пришла ему в голову. Неужели он настолько был поглощен мыслями о том, как бы пережить очередной день, что не мог думать ни о чем другом?

Су Хёк хотел было вернуться в «Книжную кухню», но потом, поколебавшись, подошел к куратору, который все еще проверял книги одну за другой.

– Извините. Не подскажете, поблизости есть магазин, где можно купить что-нибудь к чаю?

* * *

В «Книжной кухне Соян-ри» витал сладкий запах, исходящий от тридцати картонных коробочек с вафлями. Вафли размером со стейк были покрыты кленовым сиропом, а взбитые сливки посыпаны корицей. В кафе вошла мама с маленьким мальчиком лет пяти-шести, который с радостным возгласом тут же бросился к вафлям. Ю Чжин окинула взглядом ряд коробочек и расхохоталась:

– Господи, что это?!

– Плата за завтрак, – с улыбкой ответил Су Хёк, хотя в глубине души он и сам был удивлен своим поступком.

Последние несколько месяцев он говорил только то, что от него ожидали услышать, и скрывал все эмоции за непроницаемой маской. Но сейчас, казалось, жизнь снова обрела краски, – быть может, потому что Су Хёк вспомнил себя в двадцать лет, когда он был свободным, беззаботным, полным предвкушения и энтузиазма. Скоро ему придется вернуться в реальность, но сейчас, во время этого мимолетного путешествия, ему можно было притвориться кем-то другим.

– Я тут подумал, что было бы здорово угостить всех, кто примет участие в фестивале по сбору каштанов и хурмы. Нужно зарядиться дозой сахара, чтобы поработать на славу!

– Я так люблю эти вафли! А ванильная у вас есть?

Ю Чжин открывала одну из коробочек, и тут появился Си У, который словно только этого и ждал.

– О-о-о! Пахнет вафлями! – воскликнул он и быстренько спрятал под прилавок три коробки с вафлями.

Потом Си У протянул Су Хёку мятую черную футболку и широкие штаны в цветочек – в таких обычно работают на полях…

– Хённим[32], тебе следует надеть рабочую одежду.

Су Хёк с улыбкой взял одежду. Он чувствовал себя актером, который переодевается в театральный костюм для выхода на сцену. Широкие штаны в цветочек… Су Хёк представил реакцию своих коллег. Впрочем, при виде этой мятой футболки они были бы шокированы еще больше. А еще он уже и не помнил, когда его в последний раз называли «хённим». По сердцу осенним ветерком пронеслось приятное чувство.

Роль сборщиков каштанов оказалась не из легких. Потрясти дерево было еще половиной дела. Потом надо было собрать каштаны, покрытые острыми колючками, и, зачастую поранив руки, вынуть твердый плод, если его, конечно, еще не съели насекомые. В обязанности сотрудников «Книжной кухни» также входило следить за тем, чтобы бегающие друг за другом школьники не поранились, наступив на каштаны, и чтобы колючки не проткнули им одежду. За каштановой рощей находился крутой обрыв, а еще здесь водились змеи, поэтому расслабиться нельзя было ни на секунду.

У Су Хёка не было ни одной свободной минуты, чтобы насладиться романтическим видом. Он пробыл на ногах четыре часа, с двух пополудни до шести, когда солнце стало близиться к закату. После завершения сбора каштанов Су Хёк убедился, что все на месте, и последним спустился с горы. Только тогда он осознал, что за последние четыре часа ни разу не взглянул на экран телефона. Телефон даже не звонил. Су Хёку и не хотелось смотреть на экран.

Гора, купавшихся в красноватых лучах закатного солнца, представляла собой впечатляющее зрелище. День медленно переходил в сумерки, безмолвно прощаясь с безоблачным небом. Ветви сливового дерева качались на ветру, словно прощаясь. Под крышей книжного домика возвышались пирамиды хурмы.

Си У мирно сидел за одним из столиков и смотрел YouTube, складывая оригами. За прошедшее время он, должно быть, успел сблизиться с детьми постояльцев. Посетители, выбирающие книги, рассматривали их пристально, словно картины на выставке. Снаружи «Книжная кухня Соян-ри» напоминала домик из сказки.

– Садовые штаны вам очень идут. Вы выглядите так, будто прожили здесь уже несколько лет, – сказала Ю Чжин, внезапно появившись сбоку.

Су Хёк, рассеянно наблюдавший за людьми внутри книжного кафе, застенчиво улыбнулся. Ю Чжин тоже улыбнулась, и некоторое время они молчали.

– Большое спасибо за помощь. Нам и правда не хватало рук… – Ю Чжин сделала паузу, словно ожидая ответа, но Су Хёк ничего не говорил, и тогда она продолжила: – Я завернула вам хурму и каштаны. Обязательно возьмите с собой, когда поедете в Сеул…

– Вообще-то я подумывал остаться здесь на выходные. У вас найдется свободная комната? – внезапно спросил Су Хёк перебивая и ошарашенно замер, удивленный собственным вопросом.

Су Хёк страдал от легкой формы мизофобии, поэтому никогда не отправлялся в путешествие без своей пены для бритья, очищающего геля, тонера и лосьона. Он не взял даже нижнего белья на смену, не говоря уже о средствах по уходу за кожей, и теперь собирался переночевать вне дома?! Рациональная часть его сознания громко протестовала, но следующие слова, сорвавшиеся с языка, были подобны взрыву бомбы.

– Если все комнаты заняты, то я могу лечь где угодно. Например, на диване в комнате отдыха персонала… – выпалил Су Хёк и поморщился, словно проглотив горькое лекарство.

Взгляд его был по-прежнему устремлен на книжное кафе, особенно живописное в вечернем освещении. В красноватых лучах уходящего солнца гора выглядела одновременно прекрасной и невероятно печальной.

– Эмм…

Ю Чжин посмотрела на Су Хёка, чувствуя, что сейчас он разговаривает не столько с ней, сколько с самим собой. У него в глазах плескалось отчаяние. Су Хёк переживал период, когда его жизнь подошла к той черте, за которой следует обрушение. Он выглядел измученным, как птица, которая не может найти места для отдыха после долгого полета.

Ю Чжин подумала, что однажды Су Хёку понадобится убежище, где он сможет на время спрятаться от всех вокруг.

– Все номера забронированы. Но диван в комнате отдыха довольно мягкий. Можете лечь там, если вас устроит такой вариант… – предложила Ю Чжин, пытаясь говорить как можно небрежнее. – Но вы же заметили, что в комнате отдыха нет штор? Утром солнечный свет будет светить вам прямо в глаза.

Вместо ответа Су Хёк глубоко вздохнул и слабо улыбнулся. Небо заволокли темные тучи, но воздух был прозрачным и чистым, поэтому атмосфера не казалась мрачной. Зарево заката померкло, и над величественной горой медленно сгущалась тьма. Вскоре на землю опустится холодная осенняя влажность.

– Хённим, зачем тебе диван в гостиной? Ложись у меня! – воскликнул Си У и предложил Су Хёку стать своим соседом по комнате на следующие два дня.

Ужинали они втроем. Ю Чжин и Си У делились своими детскими воспоминаниями. Си У рассказал, как маленьким мальчиком пел и танцевал под дождем, Ю Чжин – о до сих пор смущавшем ее стихотворении, которое написала после того, как в пятом классе ее бросил парень, в которого она влюбилась, о том, как однажды летом ездила с друзьями на пляж Хэундэ и как провалила сунын. Не лучшее время в ее жизни, но сейчас Ю Чжин вспоминала его с ностальгией. Су Хёк почти не рассказывал о себе, но остальных это, казалось, ни капельки не смущало. Это не имело значения.

Ужин продолжался до тех пор, пока желудки всех троих не начали молить о пощаде. Потом Су Хёк, Ю Чжин и Си У поднялись на второй этаж и вышли на террасу. Тихо поблескивали стулья и зонтики, стоявшие у стены. Ю Чжин водрузила на круглый деревянный стол маленькую печку и поставила вариться каштаны, которые вымыла на кухне. Су Хёк и подумать не мог, что переносная печка – настолько удобная штука. Торопиться было некуда. Открыли бутылку вина; Ю Чжин пила коктейль из кофе и вина, а любитель пива Си У уже принялся за вторую банку.

В небе ярко светил полумесяц. Солнечный день спрятался за кулисы, и на сцене появилась ночь, от которой трепетало сердце. Теплый ветер гулял по округе, как бродячая кошка.

– Вы когда-нибудь представляли, как… – начал было Су Хёк вполголоса, словно разговаривая сам с собой.

Си У дремал. Ю Чжин, которая поигрывала теплым каштаном, подняла голову.

– Вы когда-нибудь представляли, как едете по прибрежной дороге… Справа от вас изумрудное море. Погода солнечная, на небе ни облачка. Играет музыка, например Viva la Vida группы Coldplay. Да, она бы подошла идеально… Впрочем, годится любая песня, ритм которой будет отзываться в сердце. Вот вы мчитесь вперед под звуки музыки. Где-нибудь вдалеке пролетает дикий белый гусь… Вы подъезжаете к повороту, и вдруг из-за него на полной скорости выскакивает грузовик. И – бам! Наступает темнота.

Тихо урчала кастрюлька на печке. Прохладный воздух плыл по террасе, которую накрыла темнота. Су Хёк не ждал ответа, и Ю Чжин понимала, что он еще не закончил свой рассказ.

– Моего друга госпитализировали. Я поехал к нему в больницу, представляя, как он едет по прибрежной дороге… Он сказал, что у него случилась паническая атака. Он ехал по шоссе рано утром и врезался в ограждение. Опасных для жизни травм не было. Он отделался парочкой переломов… Никто не приехал его навестить. Не знаю почему, но когда я думаю о нем, представляю, как еду вдоль моря.

Ю Чжин понимала, что нет никакого друга и что Су Хёк рассказывает свою историю. Сомневаться не приходилось. Это можно было понять, просто заглянув ему в глаза.