– Именно так. У тебя есть Иммрал, такой же, как у него. Если он хочет использовать вещание, чтобы промыть мозги всем нам, то почему тебе его не использовать для того, чтобы вернуть каждому его собственные мысли?

Я представляю это: я, женщина, которая никогда добровольно не разговаривала с незнакомыми, стою перед десятками камер, обращаясь ко всему миру. Возвращаю людям их голоса. Полагаю, это своего рода поэзия.

– Но когда мы в последний раз пытались сделать нечто в этом роде, кончилось тем, что Мидраут отобрал у нас Экскалибур и стал премьер-министром, – напоминает Олли.

– Это я понял, – кивает папа, – но я скажу вам так. Первое: а что нам терять? И второе: он думает, что победил вас. Мидраут думает, вы рассыпались в испуге, что вас осталось недостаточно, чтобы впредь представлять для него какую-то угрозу.

– Он прав, – говорю я.

– Нет. Не прав. Потому что ему придется иметь дело не только с рыцарями или танами. – У папы куда более решительный вид, чем когда-либо прежде. – На вашей стороне сновидцы. Может быть, не все. Может быть, даже не большинство. Но с вами те, кто потерял кого-то, кто потерял родных, или друзей, или свободу, – и все из-за этого человека. И по моему опыту – следуя из того, чему вы меня научили, вы оба, – множество голосов всегда будет намного сильнее одного, каким бы он ни был хитрым.

Мы молчим, каждый обдумывает сказанное.

– Вам бы стать оратором, сэр, – говорит в телефон Иаза.

Папа смущенно посмеивается. Но он зажег во мне огонь. Память о поясе Нимуэ и его силе, которую пояс передал всем нам.

Когда ты будешь готова, он найдет тебя. Здесь, под куполом.

– Ты прав, папа, – говорю я. – И у меня есть план. Но прежде всего я собираюсь найти кое-что необходимое.

Я наконец готова.

49

Разработка плана в следующие дни занимает почти все наше время. А еще добыча пропитания в местных лесах и реке, что протекает в конце нашего сада. Папа не хочет рисковать и снова ехать в город, где его могут засечь камеры видеонаблюдения. Остара всего через несколько дней, и мы рассчитываем на то, что Мидраут сейчас слишком занят и торжествует, чтобы тратить усилия на поиски меня. Никто из нас не возвращался в Тинтагель после той ночи, когда он рухнул, разве что несколько рыцарей, которым хотелось убедиться в том, что его до сих пор охраняют сновидцы Мидраута. Мы спим днем, по очереди, наблюдая друг за другом на случай признаков каких-то затруднений. В какой-то момент Олли кричит во сне, а когда я его бужу, клянется, что на него надвинулась целая толпа, которую подстрекала женщина с торчащими из спины змеями. Брату понадобилось несколько часов, чтобы успокоиться, и мы теперь боимся спать даже днем, понимая, что опасность слишком реальна.

В ночь накануне Остары мы устраиваем последнее собрание, чтобы обсудить наши планы. Мы до сих пор общались зашифрованными посланиями, на случай если люди Мидраута все еще выслеживают нас, но теперешний разговор слишком важен. Для такого случая все мы купили одноразовые телефоны.

– Рейчел, ты все координируешь из Итхра, хорошо? Речь назначена на четыре часа дня, так что к этому времени мы должны быть готовы, – говорю я.

Вмешивается Найамх:

– Боже, я уже дождаться не могу, когда наконец снова вас увижу! Наташа делает хорошую мину, но я просто слишком долго смотрю на одно и то же лицо!

– Я возмущена, – звучит из телефона голос Наташи. – У меня симпатичное личико, и я каждый вечер готовлю тебе кукурузные лепешки!

– Прекратите! – прерываю их я. Не то чтобы мне не нравилось слышать голоса друзей, но мне нужно, чтобы все сосредоточились. – Нам нельзя облажаться, а если мы не будем осторожны, то можем очень многое напутать.

– Ферн права, – кивает Самсон. – Мы должны снова сделать Тинтагель безопасным местом, напасть на самое охраняемое в Соединенном Королевстве здание, возможно, управиться с новыми слуа, захватить Мидраута, а потом использовать его собственную идею против него.

– Вот как раз насчет этой части я и тревожусь больше всего, – говорю я. – Будет драка – возможно, нешуточная, – где бы ни находился Мидраут. Будет суматоха. Но мы не должны повредить телекамеры. Они мне необходимы, если мы собираемся повернуть вспять то, что он натворил. Он хочет использовать телекамеры, чтобы распространить свой Иммрал, но у нас ведь не будет времени их починить в Итхре. Мы должны оберегать камеры.

– Мы знаем, Ферн. Честно, ты могла бы и доверять нам, – говорит Бандиле.

– Я вам доверяю. Но в это вложено все. Выживание Аннуна зависит от нас.

– Все в порядке, мы же всегда можем вернуться к Граалю, – шутит Олли.

– Прекрати, – качает головой Джин. – Грааль – не вариант, ясно? Выбрось его из головы.

Джин всегда раздражительна, но не настолько же!

– Джин? Ты в порядке? – спрашиваю я.

– Да-да. Я в порядке. Извините. Я просто взволнована. Увидимся завтра.

Она обрывает связь, а все остальные нервно посмеиваются, комментируя. Но наконец мы снова умолкаем.

– Ладно, – говорит Самсон. – Последние приготовления. Теперь тем, кому придется долго ехать, лучше отправиться в путь.

– Увидимся, – киваю я, ощущая, как нервозность еще долго витает по всей стране после того, как все отключили телефоны.



Ранним утром следующего дня мы прощаемся с домом и отправляемся в долгий путь обратно в Лондон. Не всем необходимо быть в столице, но для того, чтобы папа играл свою роль, мы должны быть там. Я опускаю оконное стекло и ловлю холодный утренний воздух, а Олли дремлет на заднем сиденье. Папа большую часть поездки молчит, а я позволяю пейзажам Озерного края, невероятно прекрасного даже в Итхре, впитываться в мою душу. После каждого поворота дороги перед нами открывается новый вид: широкие долины, спадающие к озерам, которые затянуты туманом. Когда мы добираемся до автострады, я убеждаюсь, что Олли все еще спит, и смотрю на папу.

– Я постараюсь, чтобы он вернулся в целости и сохранности, – говорю я.

– Что? – Папа выходит из задумчивости.

– Олли. С ним все будет в порядке.

Папа со страдальческим видом смотрит на меня:

– Постарайся сама вернуться в целости и сохранности, Ферн. Оба вы.

Внезапно он поворачивает на придорожную площадку для стоянки автомобилей и молча плачет, не снимая рук с руля.

– Это я все испортил? Ваша мама рассердилась бы на меня. Я все делал неправильно.

Меня мучает стыд. Это я вызвала у папы такие чувства, просто я хотела, чтобы он понял: я всегда знала, что Олли был его любимчиком. Потом папа одной рукой привлекает меня к себе и крепко обнимает.

– Я люблю тебя, Ферн. И всегда любил. Вы с Олли – единственные, кто заставлял меня жить. Мне не вынести потери одного из вас. Пожалуйста, вернись. Обещай мне, что ты вернешься.

Я цепляюсь за него и тоже плачу. Мы сидим так, и мне в ребра впивается рычаг, но наконец просыпается Олли. Потом папа уходит к машине, что-то проверяет, а мы с Олли сидим на краю площадки и едим сэндвичи.

– Я уже давно кое о чем думаю, – говорю я брату.

– И о чем?

– Ты не слишком разозлился на меня за то, что я несколько месяцев назад воздействовала на Чарли Иммралом. И ты отдалился от Иазы сразу, как только узнал о том, как мама заставила папу влюбиться в нее.

Олли перестает жевать.

– Ты ведь проделал с Иазой то же самое? Ты его заставил в тебя влюбиться?

Олли смотрит на дорогу неподвижным взглядом:

– Ты меня ненавидишь?

– Эй! – Я легонько толкаю его локтем. – Не надо! Ты ведь все рассказал Иазе в день похорон Элленби?

Олли кивает:

– Он никогда меня не простит.

– Но зачем ты это сделал? Ты же и так нравился Иазе.

– Но не так, как он нравился мне, – отвечает Олли. – Я просто хотел сравнять счет.

– Ты идиот, – мягко говорю я.

– Знаю.

Папа подходит к нам:

– Готовы ехать дальше? Думаю, бензина у нас хватит.

Мы подъезжаем как можно ближе к центральной части Лондона и останавливаемся на узкой боковой улочке. Я в последний раз натягиваю на голову капюшон, и мы с Олли на прощанье обнимаем папу.

– Берегите себя, – шепчет он каждому из нас. – Скоро увидимся.

Мы с Олли идем к собору Святого Павла, все так же гордо возвышающемуся в Итхре, хотя в Аннуне от него осталась лишь груда камней. В соборе почти пусто, что необычно для воскресенья, но, без сомнения, все сидят по домам, прилипнув к телевизорам и телефонам, любопытствуя, что именно желает сообщить им Мидраут. Лишь несколько отщепенцев сидят на передних скамьях или бродят тут и там. Я замечаю знакомые лица: Рейчел на галерее, мнет в руках свою сумку. Бандиле тихо сидит на скамье в глубине. Самсон наклонился через перила галереи, пристально смотрит на меня. Я посылаю ему нежнейший воздушный поцелуй, потом сосредоточиваюсь на деле. На галереях появляется немало людей: сестра Эмори, Кристэл Мур, брат и дядя Брендона, Киеран и еще несколько человек из «Кричи громче». Может, они и не могут встретиться с нами в Аннуне, может, они даже не понимают, что происходит, но они с нами, и они могут защитить несколько спящих тел от тех, кто захотел бы напасть.

Часы бьют два. Пора.

По всей стране люди зажигают фейерверки, колотят по кастрюлям и сковородкам, включают автомобильные гудки – это настоящий шквал шума, подающий сигнал к началу революции и будящий всех, кто, возможно, еще спит. Я слышу его изнутри собора, за ним доносится вой полицейских сирен, когда те несутся исполнять волю Мидраута. Будет безусловно слишком громко, ему вряд ли понравится. Но это и сигнал для нас с Олли. Мы одновременно достаем свои порталы и открываем их, позволяя свету Аннуна поглотить нас прямо посреди собора Святого Павла, под огромным куполом.

Я всплываю на платформе Тинтагеля. Вокруг, к счастью, пусто – шум, начатый сотнями танов и их союзников, сработал. Олли появляется рядом со мной. Скорее всего, люди снова начнут засыпать, особенно те, кто назначен в ночную смену, так что нам следует поспешить.

Я спрыгиваю с платформы и бегу к груде камней, некогда бывших Тинтагелем. Выбрасываю вперед руки, ощущая приветственное притяжение Иммралов и используя его, чтобы разбросать в стороны камни и проложить тропу между ними к центральному кругу. Разноцветный мрамор местами потрескался, но все равно он прекрасен, когда я избавляю его от обломков. Я погружаю в него руки, чувствуя мерцание Иммралов в глубине, древнюю силу, что помогла все это создать, и говорю:

– Теперь я готова.

Сначала не происходит ничего, только в пальцах пробегают мурашки. Потом пол натягивается, словно где-то под ним просыпается некое огромное существо. Давление в моей голове нарастает и нарастает, а потом лопается. Когда я открываю глаза, в центре круга что-то торчит. Рукоять, многоцветная, знакомый предмет, полный желания и страшных воспоминаний.

Когда я в прошлый раз извлекала Экскалибур из его укрытия, я отдала силу Мидрауту и лишилась собственного Иммрала. И стала причиной смерти Андрасты. Но тогда ведь я получала предостережение: все мое тело приказывало бежать от искушения, сообщая, что мне оно не по силам. Но не в этот раз. Теперь мое тело твердит мне, что я вправе.

– Ты можешь, Ферн, – говорит Олли.

– Знаю, – отвечаю я.

Я берусь за рукоять меча и сжимаю, впитывая силу, которую ощущаю в нем, ожидая, когда она высвободится. Я оглядываюсь на Олли.

– Дай мне руку, – прошу я.

– Что? Нет, он меня покалечит!

– Не станет, – говорю я. – Я не позволю.

Я берусь за одну сторону эфеса, Олли – за другую, и мы вместе, как тому и должно быть, вытягиваем меч из камня, точно нож из меда.

50

Пока сила Экскалибура течет по моим рукам, я борюсь с ней, стараясь подчинить. Иммрал Артура сопротивляется, отчаянно стараясь направить меч на темные цели. Но на этот раз вместо того, чтобы истощить собственную силу, я могу использовать энергию меча в своих интересах. Точно так же, как с Круглыми столами в прошлом году, я укрощаю ее, пока она не склоняется перед моей волей. Никогда до этого момента я не чувствовала полной силы завершенного Иммрала. Я словно впервые соразмерила свой Иммрал с Иммралом Артура и обнаружила, что могу склонить баланс в свою пользу. Это опьяняет.

Я укрощаю Экскалибур, посылая приказ в глубину его металла. Сила меча пульсирует во мне, создавая приливные волны Иммрала, которые трещат, как молнии по булыжнику. Держа рукоять обеими руками, я представляю возрожденный Тинтагель, его мощные стены не допускают вражеского вторжения. Я представляю конюшни и Круглый стол, они снова целы. Меч повинуется, но это требует платы. Инспайры внутри меня сплетаются вокруг Иммрала – это некий стержень воображения и силы. Я посылаю в меч свои воспоминания, насыщая его пищей, доселе ему неведомой. Этот меч был создан для разрушения, как любое оружие. Поначалу он сопротивляется моим приказам, он кажется ржавым и неповоротливым. Но когда я пробуждаю силу фей, дремлющую глубоко в металле, меч начинает согреваться и откликаться. Я напитываю его отвагой Пака, вкладываю в него терпение Нимуэ…

– Смотри! – выдыхает стоящий рядом Олли, глядя на лезвие меча. – Как он прекрасен!

Я ощущаю каждую частицу меча так, словно это частицы моего собственного тела. Краски внутри металла живые, подвижные.

– Построй это! – приказываю я, и мощный луч света бьет из меча.

Энергия нарастает вокруг нас, как шторм, кружит, создает камни там, где оставалась лишь пыль, заново сажает упавшие деревья, и вот наконец Тинтагель стоит, как стоял, и над нами с Олли высится огромный великолепный купол возрожденного замка. Стены, окружающие его, вновь неприступны. Никто, желающий причинить нам вред, не может сюда войти, пока я владею Экскалибуром, никто, даже Мидраут. Но всю мою кожу покалывает. Местами она шелушится, словно цена за возрождение – мое собственное тело. Мне вспоминаются слова Ашера: «Это будет дорого стоить».

На платформе перед замком я слышу потрескивание – прибывают другие таны, поначалу осторожно, но потом треск становится непрерывным, словно кто-то жарит на сковородке попкорн. Открываются двери, и входят все: Джин и Иаза, Рейчел, Найамх, Неризан и Наташа, Самсон и Бандиле…

– Ты это сделала! – кричат они, занимая свои места.

Джин подходит ко мне, ее улыбка сдержаннее, чем у других. Она сразу замечает шелушащуюся кожу и нежно, грустно проводит по ней рукой.

– Джин?

И когда она встречается со мной взглядом, я вижу в них правду. Вижу причину того, почему вчера она была так немногословна, причину того, что она так осторожно наблюдала за мной, отдавая эфес меча Ланселота. Она уже тогда все знала.

– Мы используем телекамеры, – говорит она. – Это все, что мы должны сделать.

Я киваю, собираясь с силами. Моя задача еще не выполнена. Я пробираюсь вглубь Экскалибура. Я ощущаю благоухание фей, создавших его. Цветочный аромат Нимуэ и железистый вкус Мерлина. И дальше, запрятанная так глубоко в меч, что едва ощущается, базовая нота – сладость Андастры.

– Верни их. Всех, – говорю я мечу и направляю его прямо вперед, на портал, где Тинтагель встречается со всем Аннуном. От щелчка моего ума, такого простого, такого безболезненного, портал активируется. Ослепительный свет вырывается из вершины купола, он намного ярче, чем тот, что горит в дни турниров.

За светом что-то возникает. Появляются смутные фигуры, тут же приобретая более конкретные формы. Потом свет бледнеет – и они приходят.

Сначала это животные, некоторые из них – домашние, другие – мифологические существа, которые никогда бы не смогли попасть в Итхр. Я извлекла их из воспоминаний каждого из спящих, из воспоминаний, которые протекали по моим венам.

За ними сквозь свет проходят более крупные существа. Их создать труднее. Здесь воображаемые друзья и товарищи по играм, и боги и богини прошлого. Мерлин, Нимуэ, Пак. Хотя я сосредоточиваю на этом этапе всю свою силу, я все же всматриваюсь в них. Но знаю, что она здесь. Я знаю, что мне удалось. Вон там… Растрепанные, как птичье гнездо, волосы, плохо сидящие доспехи.

Андраста быстро идет ко мне, ее лицо, как всегда, в шрамах. Я могла бы загладить эти шрамы, наверное, но зачем бы мне это делать? Это ее естественная часть, она ими гордится, как я горжусь своими. Это одна из тех многих нитей, что связывают нас.

– Почти готова, – тихо говорит она, и я киваю, бросая всю свою энергию на самую трудную часть задачи.

Новые тени появляются за светом. Их так много, они извлечены из моих воспоминаний, из моего сердца, из умов и сердец танов вокруг меня, из умов тех сновидцев, которые снова бродят за пределами замка. И когда тени наконец созрели, я приказываю им проявиться.

Первыми сквозь свет проходят двое, рука об руку. Когда видишь их рядом, сходство поражает. Рамеш и Сайчи, счастливее, чем когда-либо в Аннуне или Итхре. Приукрашенная версия, но я об этом не сожалею.

Потом выходит Феба, а за ней Райф и Эмори, оба немножко туманные, потому что я видела их уже давно. Брендон идет за ними, радостный, хотя мне не удалось полностью стереть след на его горле. Некоторые воспоминания не прогнать. С ним идут Вьен, Майлос и Линнея, Майси и Бен, а дальше – лорд Элленби.

Но их больше. Намного больше, это и наши рыцари, и рыцари из других лоре. И еще те, кто прежде был сновидцем, они возникли из воспоминаний других людей. Потому что я теперь ловлю и чужие воспоминания, это нечто вроде лавины образов и эмоций. Имена из той тетради в Эппинг-Форест спрыгивают со страниц и тоже обретают форму. Возникает Константин Хэйл и все те, кого убили прислужники Мидраута.

И наконец, когда Тинтагель уже заполнен призраками, я создаю еще одно воспоминание. Я рисую маму как можно лучше – по фотографиям и по мелькавшим у меня в памяти картинам. Но я невольно добавляю собственные штрихи – грациозность губам, из-за чего она выглядит всегда готовой улыбнуться, тепло, хотя совсем не уверена, что оно присутствовало в реальной жизни… Но это мой подарок самой себе. Я позволила себе создать ту мать, какую всегда хотела иметь.

Я слышу, как судорожно вздыхает Олли, когда Уна приближается. Она кланяется Андрасте, потом кладет ладони на щеки мне и Олли.

– Вы это сделали, вы вместе, – говорит она, и ее голос так же целителен, как на тех обрывках записей, что у нас есть.

Уна открывает нам объятия, но ни я, ни Олли не можем их принять. Я так много времени провела, воображая этот момент… Так долго желала, чтобы она мной гордилась, хотела идти по ее следам… Но пришла наконец к пониманию моей матери, и теперь, когда она здесь, я не могу просто отмахнуться от всех своих открытий. То, что она сделала, слишком важно. Она частично расплатилась за это своей жизнью, но и других заставила заплатить. Она заставила заплатить моих отца и брата, а это нечто такое, за что ей никогда не рассчитаться.

Андраста пристально наблюдает за мной. Сильная боль, огромная тяжесть в моем сердце – они удерживают меня в стороне от других. Я должна задать ей вопрос.

– Если это не сработает, – говорю я ей, – как ты думаешь… Я…

В глазах Андрасты – только сострадание.

– Только если ты захочешь.

Я киваю, тяжесть проникает глубже.

– Полагаю, тогда нам лучше победить.

Подходит Рейчел:

– Ферн, мы готовы. Мы активировали Круглый стол. Ждем только тебя.

– Еще кое-что, – говорю я.

Я закрываю глаза и посылаю призыв через Аннун. Я их чувствую, на далекой равнине, но они слышат меня. Они слышат меня, и они несутся со скоростью, дарованной им самим Экскалибуром. Ворота Тинтагеля хлопают – и с десяток лошадей врываются в них, скользя на булыжнике. И во главе всех – моя Лэм, ее уши поворачиваются во все стороны, когда она резко останавливается передо мной.

– Привет, девочка, – шепчу я в ее гриву. – Прокатимся в последний раз?

Вокруг меня рыцари вскакивают на своих лошадей: Олли на Балиуса, Самсон на свою кобылу, Наташа на Домино. Локо мечется у них под ногами. Андраста поднимает руки, и из-под купола падает золотая колесница на украшенных драгоценными камнями колесах, ее влекут два огромные льва. Андраста вскакивает на колесницу, в одной руке у нее меч, в другой – поводья.

– Готовы? – спрашиваю я.

– Не совсем, – слышится голос от входа в собор.

Мисс Ди быстро выходит и садится на одну из свободных лошадей.

– Кто-нибудь, найдите мне оружие, будьте любезны, – обращается она к рееви.

– Я думала, ты уже ушла в отставку, – замечаю я.

– Так уж вышло, что у меня остался небольшой счет.

Вокруг становится тихо, но тишина полна жизни, воспоминаний и воображения. Я осознаю, что все ждут от меня каких-то слов. Как будто они совсем меня не знают.

– Что вы на меня уставились? – с улыбкой говорю я. – Я не ваша начальница. Не ваша Избранная. Единственная причина того, что я здесь, – та, что моя мать убедила кое-кого отдать мне Иммрал и мой брат решил передать мне свой.

Я смотрю на Олли, и моя благодарность к нему выплескивается, как вода из источника.

– Да, я особенная, но не более, чем все вы. И могучими нас делает не мой Иммрал, нет. Просто каждый из вас избран для того, чтобы находиться здесь. Мы сражаемся не из ненависти и не от страха. Мы сражаемся за нашу свободу и за свободу людей и мира, который мы любим. И это поможет нам победить.

Все люди вокруг замка кивают, берутся за руки, обнимаются. Олли начинает: он кладет ладонь на мое плечо, а я тянусь к Самсону, чтобы сжать его руку. И так продолжается от тана к тану, от бога к сновидению, и все берутся за руки – друзья, возлюбленные, единомышленники, и наконец все мы объединены. Цепь, связавшая нас, растягивается дальше по спирали, как цветок, открывающий лепестки навстречу солнцу. И так мы замираем на мгновение. А потом я поднимаю меч, и цепь разрывается, хотя чары единения остаются в воздухе.

Самсон наклоняется ко мне, целует:

– Увидимся на другой стороне?

Иаза подходит к Олли и смотрит на него снизу вверх, держа его за ногу.

– Ты вернешься ко мне, хорошо? – спрашивает он. – Мне плевать на то, что ты сделал. Вернись обязательно, а уж потом мы поговорим.

Рейчел кивает мне со своего места у Круглого стола.

– Мы соединили купол с порталами других сообществ танов, – говорит она. – Готовы двигаться.

– Пора! – кричу я. – Все по местам!

Рейчел начинает обратный отсчет:

– Бреши активируются через пять, четыре, три…

Я поднимаю Экскалибур, показывая на купол прямо над нами.

– Два…

Я возношу мысленную молитву о благополучии моих любимых.

– Один…

И я через меч посылаю свой Иммрал в воздух и пробиваю огромные дыры в ткани Аннуна.

51

Сквозь брешь в Аннун льется свет, он растет, ширится, растекаясь по куполу Тинтагеля и вниз на мраморный пол. Замок уступает место кафедральному собору, и мы разом, как один, врываемся через брешь в Итхр. Я чувствую давление призраков на мой Иммрал, но я их останавливаю всей силой ума, удерживая в целости эфемерные тела. Мы появляемся на дневном свете Итхра, сотни призраков заполняют двор и улицу вокруг собора Святого Павла.

Я поворачиваю Лэм на запад, но остальные рассеиваются в разные стороны. Сестра Киерана движется на восток в поисках своих родных. Воспоминание об Амине ищет горы Уэльса. Некоторые летят к Шотландии, некоторые – через море – к Ирландии. Воображаемые друзья ищут среди взрослых тех, кто некогда играл с ними. Давно умершие домашние любимцы мчатся на поиск прежних хозяев. А умершие люди призрачно касаются лбами лбов тех, кто по-прежнему их помнит. Я ощущаю всех их, разлетевшихся по Итхру, это как паутина росистым утром, сверкающая воспоминаниями.

По другую сторону страны в Аннуне взрывается новая брешь, это цепная реакция от взрыва в Тинтагеле, созданная Рейчел, когда она связала с нашим порталом порталы всех сообществ. Рыцари Кайрис возникают в Кембридже Итхра, леди Каур мчится галопом по пустошам Корнуолла, и за ней – ее полк. Я чувствую всех, их энергия пульсирует во мне. По всей стране что-то вспыхивает в умах одурманенных людей, когда они видят призраки. Изумление и благоговение – это самые могущественные из эмоций. Единственные, которые способны бороться со страхом Мидраута. Когда мы скачем мимо, некоторые из людей кричат и убегают, но большинство пытаются коснуться нас.

Мы с Лэм возглавляем группу рыцарей и воспоминаний, спешащую к Вестминстеру, вдоль сверкающей Темзы, ведущей нас вдоль своих плавных изгибов. Впереди Большой Бен отбивает четыре удара. Время речи Мидраута и его расплаты.

Здание парламента – величественное ребристое здание, стоящее у реки, его многочисленные окна блестят на дневном солнце. Охрана по периметру шарахается от возглавляемой мной призрачной армии, пытается забаррикадировать двери, когда становится ясно, куда именно мы стремимся.

Но призракам нет дела до дверей.

Я поднимаю Лэм в воздух, и она, как газель, влетает в одно из окон и с дождем стекол приземляется внутри здания парламента. Мои друзья-рыцари приземляются рядом со мной. Самсон спрыгивает с лошади и кричит своей команде:

– Найдите Мидраута! Найдите его!

За ним следуют Неризан и Бандиле. Я не обращаю внимания на людей, что шарахаются от нас. Моя задача другая. Я гоню Лэм легким галопом по коридорам. Охранники внутри пытаются как-то сопротивляться, но куда им до нас с Олли! Балиус отталкивает одного в сторону, а Олли чакрамом вышибает оружие у других. Я сосредоточиваюсь на главной двери, бросаю свой Иммрал в замок. Он не желает мне повиноваться, хотя у меня в руках теперь Экскалибур.

А потом звучит некий голос. Он не исходит из каких-то громкоговорителей. Он ввинчивается в мою голову, тихий, но неотвратимый.

– Граждане мира, – вещает он, – пора объединить наши страны, наши континенты под единым знаменем. Более никаких войн, никаких территорий. Только один народ и один голос…

Я ощущаю силу за этими словами, но и более того: я ощущаю, что он делает с уже хрупкими стенами, разделяющими Аннун и Итхр. Еще одна брешь открывается позади меня, та, что вклинивается между мирами… Аннун, Итхр и серое пространство. Я чувствую, как появляются новые бреши и каждая втягивает инспайров, которых я использую для того, чтобы поддерживать себя и других призраков.

Но чем больше брешей, тем сильнее Иммрал, и когда я теперь приказываю всем дверям открыться, они повинуются. Засовы откатываются в сторону, замки щелкают, петли соскакивают с креплений. Олли распахивает двери. За нами идет целая толпа. Во главе наш отец и родители Рамеша и Сайчи. Они врываются внутрь, увлекая за собой охрану.

Среди этого хаоса мой отец вдруг останавливается и задыхается. К нему идет моя мать, она касается ладонями его лица. И это образ истинной любви.

– Ферн, мы его нашли! – кричит из одной двери Самсон.

Я соскакиваю со спины Лэм и бегу за ним, подзывая остальных. Мы мчимся по похожим на туннели коридорам, где картины и обои кривятся, когда рушится барьер между мирами. А за нами из серого промежуточного пространства слышится шипение слуа.

– Их слишком много, – говорит Олли.

Так и есть – так много, что нам и не сосчитать. Мидраут призвал сюда их всех: сотни искалеченных, сломленных рыцарей. Армия наших собственных друзей, направленная против нас.

– Идите дальше, мы их задержим! – кричит Найамх.

Они с Наташей берутся за руки, бросают на приближающихся тварей все свои надежды и мечты. Я чувствую, как они протекают сквозь меня – их дружба, чистая и искренняя, и надежда на то, что они будут всегда держаться друг за друга ради спокойной и радостной жизни. Их молчаливая любовь и планы, в которых они признаются друг другу потом, когда все это кончится. Но слуа слишком много. Слишком много даже для самой прекрасной мечты. Надежды Найамх и Наташи ярко расцветают во мне, на краткий ослепительный миг, а потом надвигаются слуа, и я ощущаю, как их души одновременно гаснут.

Коридор выводит в большое помещение, которое я много раз видела по телевизору. Над двумя рядами скамей, стоящих друг напротив друга через широкий проход, нависают галереи. В центре прохода перед командой телевизионщиков стоит Себастьян Мидраут, повторяющий свою мантру: «Один голос», и его модный костюм посверкивает фиолетовыми Иммралами. Комната мерцает, зеленая кожа, которой обтянуты скамьи, становится серой.

За Мидраутом стоят его советники, и там же – Чарли и ее мать, аккуратные и испуганные.

Мидраут улыбается, и я слышу в голове его голос, один Иммрал обращается к другому:

– Ты опоздала.

За моей спиной раздается крик и мне не нужно оборачиваться, чтобы понять: слуа настигли нас. Я их ощущаю как отсутствие инспайров, каждый из них – извивающаяся путаница Иммрала, прикрепленная к бьющемуся, бездушному сердцу бывшего рыцаря. Змеи щелкают зубами, хватая без разбора людей и призраки.

– Помни! – кричу я, одним ударом Экскалибура сбивая двух слуа. – Не забывай!

Рыцари подхватывают мои слова, люди, пришедшие вместе с нами, произносят имена потерянных, пока воздух не наполняется какофонией этих имен. Но твари везде, они преграждают мне путь к Мидрауту. Я мысленно посылаю через всю комнату образ лорда Элленби, он протягивает руку Чарли, прося ее вернуться в настоящую семью.

Мидраут не видит происходящего, пока Чарли очень медленно не отодвигается от матери, проходит мимо слуа и восторженно смотрит на лорда Элленби.

– Нам нужна твоя помощь, – говорит он ей. – Готова?

Чарли молча кивает, я чувствую, как воображение, отказываясь и дальше спать, вспыхивает в ней.

– Лотти! – произносит Мидраут, его голос отчетливо взлетает над шумом схватки. – Лотти, что ты делаешь?

Словно выйдя из транса, Лотти поворачивается к нему.

– У меня всегда был только один отец, – говорит она Мидрауту. – И это не ты.

Чарли соединяет руку с призрачной рукой лорда Элленби и посылает мне свои мечты, окрашенные любопытством, и свободой, и глубокой печалью. Я подхватываю их и вплетаю в щит – этот щит достаточно крепок, чтобы растянуть его вокруг рыцарей и нашей маленькой армии и оттолкнуть ненадолго слуа.

Мидраут рычит, выстреливая в нас своим Иммралом. Я вскидываю Экскалибур и отражаю удар. Мы приближаемся.

– Осторожнее! – предупреждает Олли, когда мы проходим мимо съемочного оборудования – камеры продолжают работать.

Мидраут отступает к подиуму, с которого он произнес так много речей, сеявших раздор под прикрытием призыва к единству. Но он до конца держится прямо и гордо.

– Пора, – негромко говорю я, так, чтобы меня услышал только он.

Все еще потрескивая Иммралом, Мидраут вскидывает обе руки и пытается оттолкнуть меня, но, хотя я и чувствую напряжение, я выдерживаю. Потом на него опускается Андраста, заворачивает ему руки назад и открывает его грудь.

– Сделай это, Ферн, – говорит она, и ее голос мрачен и дик.

Я поднимаю Экскалибур. Я так долго ждала возможности это сделать – убить человека, убившего мою мать, моих друзей, пытавшегося убить меня. Я воображала этот момент, гадая, смогу ли убить кого-то вот так – не в хаосе битвы, но хладнокровно… И вот теперь, когда он стоит передо мной, я понимаю, что это должно произойти, хотя и не вижу удовольствия в казни. Я читаю его мысли, и в них нет ни сожаления, ни сомнений. Его цель проста, смертельна и непреклонна.

Я прижимаю к нему меч, но Мидраут, как я и предполагала, из последних сил противостоит мне и мечу.

– Ты недостаточно сильна, – дразнит он меня. – И никогда не была сильной.

– А мне и не нужно было, – говорю я, впервые улыбаясь ему.

Я призываю Экскалибур увеличиться, и его рукоять вытягивается, пока не становится длиной во всю комнату, длиной в Лондон, длиной в Итхр. Здесь сила Аннуна, так что теперь призраки и люди, жаждущие открытий, и красоты, и мести, все как один могут взяться за нее. Их тысячекратно умноженное воображение, соединившись с моим, сильнее любого Иммрала, какой только может придумать Мидраут. Потому что они, как и я, не были рождены под мантией власти, они сами решили ее надеть. Глаза Мидраута расширяются, когда он осознает, что вместе мы сильнее, чем он. Его взгляд устремляется к Чарли, но обе ее руки лежат на рукояти меча, и руки родителей Рамеша и Сайчи, и руки призрака мамы, и призрака женщины, лишившей его силы семнадцать лет назад, и, наконец, мы с Олли, бок о бок, держимся за меч, когда его лезвие погружается в грудь Мидраута.

Он что-то шепчет. Сначала мне кажется, что он просит пощады. И лишь когда оставшиеся Иммралы с треском вылетают с его последним вздохом, я понимаю, что он делает.

– Остановите слуа! – кричу я, но уже поздно.

Мидраут успел приказать им уничтожить телекамеры, те самые, которые я хотела использовать, чтобы исцелить Итхр, как он их использовал, чтобы его разрушить. Змеи бросаются на оборудование, крушат пластик и вырывают провода из розеток.

Безжизненное тело Мидраута опускается на пол, убившая его рана – не более чем красное пятнышко на его груди. Экскалибур становится слишком тяжелым. Слуа начинают рассыпаться, клубками тумана таять в воздухе, шипя на прощание. Я бегу к камерам, в отчаянии направляю на них Экскалибур, приказывая ему починить их. Но сила Аннуна уже угасает. Бреши закрываются. Я не могу исправить камеры, последнюю часть нашего плана.

– Ферн? – зовет меня Неризан.

Она поднимает руку. Та исчезает прямо у нас на глазах. Я концентрирую свой Иммрал, восстанавливаю ее, но я уже почти истощена.

– Вы должны вернуться в Аннун, – говорит Андраста.

– Но камеры… – бормочу я.

– Слишком поздно, Ферн. Беги, скорее!

Призрак мамы держится рядом с папой и Олли, а я бросаюсь в коридоры. Потом оглядываюсь и вижу, как они обнимаются. Толчки в моем уме говорят мне о том, что бреши одна за другой закрываются. Сила моего Иммрала угасает. Вокруг меня мерцают призраки, возникая и исчезая, и каждый из них добавляет тяжести моему уму, требуя внимания. Мы вскакиваем на лошадей и мчимся в Лондон, направляясь к самой большой бреши – той, что вернет нас в Тинтагель.

По всей стране призраки текут в убежище Аннуна, но моя сила здесь слабеет, я не могу спасти всех. Некоторые падают, другие рассыпаются на бегу, и я могу лишь думать: «Простите меня, простите меня», потому что знаю: где-то глубоко внутри я предпочла пожертвовать ими ради тех, кого люблю.

– Почти на месте! – кричит издали Олли.

Он тает, хотя мы уже пересекли двор и мчимся по ступеням собора.

Я тянусь к нему, он – ко мне. Он мерцает… Мы у бреши…

Я бросаюсь в закрывающуюся брешь, тяну за собой Олли. Мы кучей падаем у ног наших лошадей – задыхающаяся груда с колотящимися сердцами. Брешь закрывается, мы снова в Тинтагеле, остатки нашей армии толпятся вокруг нас, а харкеры и рееви, остававшиеся в Аннуне, радуются и проверяют, как мы.

Подбегает Джин.

– Ты это сделала? – спрашивает она.

– Мы убили Мидраута, – отвечаю я ей.

Она смотрит на мое лицо и понимает, что я не смогла использовать камеры, чтобы исправить сотворенное им.

– Ох, Ферн… – шепчет она.

Таны выходят на солнечный свет Аннуна, на лужайки Тинтагеля. Бреши натворили несказанных бед: Лондон разбит, здания обрушились… Темза пересохла.

– Но мы его убили, – говорит Рейчел. – Все вернется, так ведь? Должно вернуться.

– В любой момент, – соглашается Олли, глядя на голые ветви дуба.

Другие вертят головами, смотрят в небо – не появятся ли в нем птицы или не встанут ли заново стены замка за пределами Тинтагеля в возрождающемся Аннуне… А я превращаюсь в сплошное колотящееся сердце.

– Ну же, давай, давай! – бормочет Самсон.

«Это должно произойти!» – говорю я себе.

Все, что нужно, – это искра. Расцвет инспайра, чтобы вернуть все то, что мы потеряли. Как некое пламя, начавшееся как нечто безобидное и медленно разгорающееся. Возможно, это уже началось где-то далеко, в тех местах, куда Мидраут хотел дотянуться. Это могло бы иметь смысл. Да, именно это и происходит. Просто нужно время, чтобы оно добралось сюда, вот и все.

Но в глубине души я знаю, что моя надежда не осуществится. Я ведь могу ощущать Аннун своими венами, через меч, который все еще свободно держу в одной руке. Я связана с этим миром так, как никто другой. Осталось слишком мало инспайров, чтобы вернуть Аннуну целостность. Мы опоздали.

Вокруг нарастает говорок разочарования, когда до остальных доходит истина. Я не могу быть с ними, только не сейчас.

Но я знаю, что я должна делать.

52

Рыцари Ланселот, Бедевер, Паломид, Дагонет и Гэвейн собрались в башне Авалона, чтобы обсудить важный вопрос: Грааль. Меч Экскалибур лежал посреди стола, обернутый мешковиной. Никто не заговорил о вине, которую они чувствовали из-за совершенного ими. Это было трусливое убийство: устроить собственному королю засаду в Итхре, где он не мог спастись с помощью силы. Но это необходимо было сделать во имя Аннуна и ради тех клятв, которые рыцари дали с верой, что обещают защищать этот мир, а не разрушать его.

Но этого было недостаточно, чтобы исправить причиненные Артуром опустошения. Башня Авалона оказалась единственным сохранившимся строением.

– У нас нет выбора, кроме как найти Грааль, – сказал Бедевер. – Это теперь единственный способ возродить эти земли.

– Но кто? – спросил Гэвейн. – Каждый из нас связан с Аннуном. Любой из нас может быть Граалем.

Рыцари не могли смотреть друг другу в глаза.

– У меня жена и трое детей, – сказал Паломид. – Я не могу оставить их без помощи.

– Мой замок и земли дают людям работу, – сказал Дагонет.

– Я должен заботиться о матери, – сказал Гэвейн.

Ланселот и Бедевер молча переглянулись, как бы сопротивляясь велению долга. Серая земля вокруг башни будто замерцала в предвкушении.

– Я буду Граалем, – произнес наконец Ланселот.

– Должен же быть другой путь! Нельзя требовать так много, – возразил Бедевер.

– Нет, не так. – Ланселот решительно посмотрел на всех. – Это не слишком много, милорды. Одна жизнь, отданная добровольно ради спасения целого мира. Жизнь, полная радости. Разве не это снова и снова давал нам Аннун? Да кто мы такие, чтобы отказаться пожертвовать собой ради шанса спасти такую красоту?

Рыцари один за другим ушли, пока не остались только двое. Ланселот склонил голову в знак согласия.

– Ты не обязан это делать, – сказал Бедевер.

– Не обязан, – согласился Ланселот. – Но сделаю ради мира, который люблю.

53

Я проталкиваюсь между танами и незаметно возвращаюсь в Тинтагель. Я не иду в рыцарский зал, не отвечаю на приветствия проходящих мимо рееви.

– Ферн?

Только голос Самсона останавливает меня. Я оборачиваюсь, изображая улыбку. Он обнимает меня, и я цепляюсь за него, за его тепло, за его любовь.

– Ты это сделала, – шепчет он.

– Не совсем.

– С этим мы справимся, – уверяет он, снова и снова целуя меня. – Мы найдем Грааль, пусть на это уйдут месяцы. Новая задача для нас. Что скажешь?

– Безусловно. – Я тянусь к нему, крепко целую. – Мне нужно пойти кое-что сделать. Встретимся в рыцарском зале, ладно?

Самсон немного смущенно кивает, но уходит к другим танам. Бандиле держит в руке бутылку с чем-то. Неризан танцует с Рейчел, одновременно плача и смеясь. Олли и Иаза о чем-то шепчутся, взявшись за руки.

Я Иммралом отпираю дверь кабинета лорда Элленби и вхожу внутрь. Свет льется сквозь окно с цветными стеклами, он окутывает комнату меланхолией. Письменный стол лорда Элленби пуст, заброшен. Деревянная панель, скрывающая дверные ручки, открыта. Я ищу одну: из слоновой кости, гладкую, светлую и промытую солнцем, как то место, куда она меня приведет.

Стоунхендж приветствует меня, словно старый друг, но он совсем не такой, как в тот день, когда я была здесь в последний раз. Лишь одна часть круга стоит, пошатываясь. Прочее исчезло или лежит в траве жалкими кучками зубов и косточек пальцев.

Кости взывают ко мне, они стонут и трещат, отчаянно цепляясь за существование. Я сажусь на жертвенную плиту, поднимаю лицо к пустому небу и чувствую, как сминается трава под моими ногами. Я глубоко вдыхаю пустой воздух. Но ничто не может облегчить давящую тяжесть в моей груди.

– Ферн? Что ты здесь делаешь?

Олли прошел следом за мной, и я каким-то образом знала, что он так и поступит. В моей памяти вспыхивает: Джин велит ему найти меня. Она знала, что я решила сделать, и понимала, что мне нужно будет попрощаться.

– Нам нужен новый план действий, – начинает тем временем Олли. – Мы ведь должны найти Грааль? Это может…

– Я знаю, где Грааль, – говорю ему я.

Он таращится на меня:

– Ты… Но это же прекрасно! Почему ты раньше не сказала? Где…

Брат умолкает. Он видит ответ в моих глазах. Он понимает: мне нет нужды что-то ему говорить. Он ведь мой близнец, моя половинка.

– Нет… – шепчет Олли. – Ты не можешь. Ты не можешь им быть.

За его спиной возникает Андраста, сияющая и прекрасная, все еще покрытая грязью битвы. Я не знаю, пришла ли она сюда через дверь в Тинтагеле, или я ее позвала, как всегда делала, впадая в отчаяние.

Когда Андраста начинает говорить, я вонзаю пальцы в землю, пытаясь смириться с тем, что должна выполнить. Пытаясь убедить себя: дело не только в насущной необходимости, но и в том, что игра стоит свеч. Одна жизнь за возрождение целого мира. Одна жизнь за возвращение голоса безмолвным. Одна маленькая жизнь, чтобы воспламенить новое Возрождение. Это небольшая цена. Вообще ничтожная.

– Путь Грааля – это некий выбор, – говорит Андраста, и пока она объясняет, то тепло, что охватывало меня каждый раз, когда я в последние годы клялась защищать Аннун, снова наполняет меня.

Только теперь я осознаю, что это и есть глубочайшая сила Аннуна, признающего мое обещание.

– Должен же быть другой путь! – Голос Олли срывается.

– Мне жаль, – отвечает Андраста. – Другого пути нет. Ферн уже давно решила стать Граалем, хотя и сама еще этого не понимала.

– И когда ты догадалась? – спрашивает Олли.

– Как раз перед схваткой. Но думаю, где-то в глубине себя знала это уже несколько месяцев. Просто не хотела этого признавать.

История Иммрала, превратившего свои руки в водопад. Каждый раз, когда я с помощью своей силы что-то восстанавливала, у меня начинала шелушиться кожа, как намек на великую цену Грааля. И то, как София сказала мне, что воссоздание Тинтагеля не имеет отношения к моему Иммралу. Все это и привело к осознанию.

– Но что, если я хочу стать Граалем? – спрашивает Олли, встряхивая меня. – Я буду им, ладно?

– Это так не работает, Олли. Это не мгновенная жертва. И не то, что я могу отдать тебе, как ты отдал мне свой Иммрал.

Я внезапно вижу, как я возникла, слой за слоем складываясь из желаний, потерь, усилий, – и стала той женщиной, какая я теперь. Женщиной, которая видит: если Аннун может быть спасен, то лишь ценой ее собственного существования.

– Но не так же все должно было закончиться, – шепчет Олли. – Это мне полагалось умереть. Я думал, именно так и случится…

– Я бы никогда такого не допустила.

Несправедливость всего этого обрушивается на меня, я падаю в объятия брата. Мы держимся друг за друга, тяжело дыша. Мне этого не вынести, всего этого. Я так долго не слишком интересовалась жизнью. Не хотела иметь друзей, вообще не хотела Итхра – в нем для меня не было пользы, я не испытывала к нему любви. Но теперь… теперь там у меня появились друзья. Рейчел, Джин и Самсон… О боже, Самсон… Я отчасти испытываю облегчение оттого, что его здесь нет, что он празднует вместе с остальными, не подозревая, что должно произойти. А отчасти мне хочется его поцеловать, прижаться к нему, затеряться в нем и чтобы он затерялся во мне – в последний раз и навсегда.

Но больше всего я буду тосковать по Олли, моему брату. Я должна сделать так, чтобы он смог все это выдержать. Не хочу, чтобы он чувствовал себя виноватым.