Шарлотта Ланнебу

Меня зовут Астрид!

Перевод со шведского Ольги Мяэотс







Художник Мария Нильссон Тор







Astrid, alltid Astrid!

Text © Charlotta Lannebo

Illustrations © Maria Nilsson Thore

First published by Rabén & Sjögren, Sweden, in 2019

Published by agreement with Rabén & Sjögren Agency.







© Мяэотс О. Н., перевод на русский язык, 2022

© Оформление, издание на русском языке. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2022 Machaon^®

Глава 1

Мне жаль всех, у кого нет такого замечательного имени — Астрид. Да, меня зовут Астрид. Я сама выбрала себе это имя, потому что, когда родилась, папа и мама не догадались меня так назвать.

Теперь у меня несколько отличных имён — Астрид Ева Мэри Ковач.

Звучит величественно. И мне подходит: величия мне не занимать, хоть ростом я ещё невелика. Почти самая маленькая в классе. Но ведь величие не в росте, главное, что у тебя внутри. Это я давно поняла.



Раньше меня звали просто — Ева Мэри Ковач. Но однажды вечером — дело было в рождественские каникулы, на крышах красиво лежал снег, в окнах уютно горели свечи — мама поднялась в нашу с Бланкой, моей сестрой, комнату с чашкой травяного чая и присела к нам на кровать.

— Хотите услышать про мою прабабушку, которая жила сто лет назад?

Если мама берётся что-то рассказывать, устраивайся поуютнее под одеялом и слушай. Потому что рассказывать она может долго-предолго.

— В ваших венах течёт вермландская кровь, — начала мама, — а не только венгерская. Бабушка моей мамы, Момма, жила в большом белом поместье у озера Фрюкен в Вермланде. Муж у неё был егерем. У них было пятеро детей. Много лет Момма вела хозяйство, следила за служанками и экономками, детьми, внуками и прочими родственниками, а также принимала детей-беженцев из Финляндии, где шла война. А егерь тем временем лишь пил пунш да крутил ус.

— Расскажи ещё! — попросила я.

— Момма была строгой, но благородной и справедливой. Волосы она собирала в высокую причёску. Чтобы её уложить, требовалась целая вечность, потому что волосы у неё были длинные — ниже пояса. Кстати, на поясе она носила связку ключей.

— Зачем? — спросила Бланка.

— Только она одна могла входить во все комнаты и закоулки, сараи и кладовки. Она была настоящий матриарх.

— А кто это — матриарх? — спросила я.

— Женщина, наделённая большой властью, она всегда сама всё решает.







Я попробовала слово на вкус. Оно мне понравилось. Я тоже люблю сама всё решать, по крайней мере в том, что касается меня.







Мама продолжала рассказывать о жизни в поместье. Момма воспитывала детей и следила, чтобы они делали уроки и ходили в школу, а тем временем егерь, в костюме с жилеткой и с часами в нагрудном кармане, обходил леса и поля. С ним была его верная собака Шайба. Впрочем, егерь часто делал перерывы и отдыхал в беседке, окружённой сиренью, пил кофе и пунш. Перед сном он надевал полосатую пижаму и специальную маску, чтобы усы не обвисли, и так спал всю ночь.

— А Момма, прежде чем отправиться отдыхать, проверяла расходные книги и планировала дела на следующий день. Потом запирала кладовку, чтобы никто не украл колбасу. И каждому в доме было ясно, кто всем заправляет.

— Совсем как ты, — сказала я.

Мама улыбнулась.

— А у тебя есть её фотография? — спросила Бланка.

— Да, — ответила мама. — Сейчас принесу.

Когда она вернулась, мы с Бланкой принялись рассматривать фотографию: статная женщина в красивом платье с кружевами и удивительной причёской строго смотрела на нас.

— Она что, всегда ходила в таком белом платье? — спросила я.

— Нет, обычно она надевала поверх передник.

— А какие у неё волосы! — восхитилась Бланка.

— На ночь Момма их распускала, и её дочка, моя бабушка, расчёсывала ей волосы гребнем не меньше ста раз.

— Наверное, на это уйма времени уходила! — сказала я.

— Момма любила порядок во всём, — ответила мама.

Она склонилась над нашими кроватями и подоткнула нам одеяла.

— На самом деле Момму звали Астрид, — сказала она.

— Но ведь и тебя тоже зовут Астрид! — удивилась я.

— Да, — кивнула мама. — И мою сестру, а твою тётю, зовут Астрид [1], и мою маму. Почти всех женщин в нашем роду звали Астрид.

— Только не меня, — сказала я, и мне сразу стало завидно.

— И не меня, — сказала Бланка.

Пусть Бланку не назвали Астрид, но у неё и без того три имени, так что она может быть довольна. Но у меня-то имён всего два: Ева и Мэри, и ещё фамилия — Ковач. Раньше я была этим вполне довольна, но после маминого рассказа поняла, что имя Астрид очень бы мне подошло.

Я так и видела её перед собой — эту Астрид-матриарха. Представляла, как она ходит в белом платье по своему поместью, всеми командует и всем управляет. Следит, чтобы обед подали вовремя, чтобы всегда были деньги на хозяйство и чтобы муженёк не спал в шезлонге на солнышке с непременным бокалом пунша.

Я села в постели, усталость как рукой сняло.

— Хочу, чтобы меня тоже звали Астрид! — потребовала я. — Ну почему вы до этого не додумались, когда я родилась?

— Но у тебя и так прекрасные имена, — удивилась мама. — Ева — это очень красиво!

— А у Бланки вон три имени! — сказала я. — И я хочу три! Хочу, чтобы меня звали Астрид Ева Мэри Ковач.

Бланка застонала — она так делает, если ей кажется, что я слишком упрямлюсь. А она так почти всегда считает.

— Сколько можно! — проворчала она сонно.

— Хочу, чтобы меня звали Астрид! — повторила я ещё более решительно. — Отныне зовите меня Астрид!

— Ева, ну что на тебя нашло! Спи-ка лучше, — сказала мама, обняла меня и поцеловала на ночь.

Но у меня сна не было ни в одном глазу. Я вспоминала всех Астрид у нас в роду. Взять, например, тётю Астрид, я её очень люблю. Она ездит в старом, допотопном автомобиле, носит весёленькие цветастые платья и завивает волосы специальными щипцами.

Или бабушку Астрид, которую я, к сожалению, никогда не видела, потому что она умерла очень молодой. На фотографии, что на мамином столе, она очень красивая.

Ясное дело, меня тоже должны звать Астрид!



Три недели я уговаривала маму и папу. Тётя Астрид сказала, что я должна убедить родителей, и я старалась изо всех сил, хотя Бланка говорит, что я просто ныла. Всякий раз, когда папа и мама были вечером в хорошем настроении, я заводила разговор о новом имени. А ещё когда помогала накрывать на стол.

И наконец они решились. Оставалось только заполнить бланк Налогового управления[2].

— Придётся подписать, — сдался папа.

— Хорошо ещё, что она выбрала Астрид, — вздохнула мама. — Могла ведь и чего похуже придумать!

— Вот именно! — сказала я. — Какую-нибудь Карамбу!



И вот теперь я Астрид. На веки вечные! Мне восемь лет, я живу с мамой и папой, Данте, Юлле и Бланкой на улице Ладугорд, 8, в жёлтом таунхаусе.

Давайте я расскажу вам о своей жизни.

Глава 2

В воскресенье мы с Бланкой сидели за письменным столом в своей комнате и вырезали животных из альбома, который подарила нам бабушка. Потом наклеивали их на отдельные листочки, чтобы получались красивые картины.

Бланка на два года меня старше. К сожалению, мы до сих пор живём в одной комнате, но ждём не дождёмся, когда наш старший брат Данте станет студентом и переедет от нас. Тогда другой мой брат, Юлле, займёт его комнату, а Бланка — комнату Юлле.

Похоже на игру в домино, где, как вы понимаете, я — самая последняя.

— Следи за порядком на своей территории! Какая же ты неловкая! — проворчала Бланка.







Я вырезала льва и так старалась, что нечаянно опрокинула банку с карандашами, и они рассыпались по всем бумагам. Признаю: это было немного неаккуратно с моей стороны. Но у меня просто не получается соблюдать порядок! Бланка этого не понимает, она ведь чистюля. На её половине все заготовки картинок сложены аккуратной стопочкой.

— Очень трудно вырезать гриву, — объяснила я.

Бланка рассмеялась. Когда она в хорошем настроении, с ней вполне можно ладить. Она отличная выдумщица, мы играем в компьютерные игры, складываем мозаику или ставим театр. Но когда она не в духе, то вечно ругается. Меня это просто бесит.

Бланка ловко управляется с ножницами. Скоро её картинка была готова, и она пошла на кухню — показать её маме. Я осталась одна и продолжила вырезать, слушая Веронику Маджио[3].

Я была рада побыть в комнате одна: обычно-то у нас в семье не посидишь спокойно. Когда в доме два брата и сестра, тебя ни на минуту не оставляют в покое — прямо мука мученическая!

Вот и на этот раз, только я сделала музыку погромче, потому что она мне нравилась, в дверях появился папа.

— Ева, что ты тут устроила?! — сказал он. И голос у него был совсем не «доброго папочки», каким он обычно бывает.

— Вообще-то меня зовут Астрид, — напомнила я.

— Ах да, я забыл. Но посмотри: у тебя на полу сугробы из бумажек! Не забудь убрать до обеда.

Ну, несколько бумажек и впрямь упали на ковёр, но уж точно не сугробы. В сугробах-то так весело прыгать!

— Это не только я вырезала, и Бланка тоже, — запротестовала я.

Стоит только сказать «Бланка» — и она уже тут как тут, даже если была далеко. Словно у неё не уши, а радары.

— Я за собой всё убрала, — крикнула она елейным голоском ещё с первого этажа.

— Старушка, придётся и тебе за собой убрать, — сказал мне папа. — А потом спускайся в кухню, у нас сегодня рыбные палочки.

Я вздохнула, но принялась за уборку. Вечно мне выпадает уборки больше, чем Бланке, ведь я не такая чистюля. Между прочим, я нашла бумажки, оставшиеся от картинки с леопардом, а они уж точно Бланкины. А мне теперь за ней убирай! Несправедливо. Вообще-то ко мне часто бывают несправедливы просто потому, что я младшая. У Бланки, например, есть собственный мобильник. Данте может делать всё, что и взрослые, ведь ему уже стукнуло восемнадцать. А Юлле позволено целыми днями стучать на барабанах.

Только я вспомнила про Юлле, как он влетел в комнату, размахивая руками.

— Выруби эту гадость, от неё уши вянут! — заорал он и подскочил к динамику, чтобы выключить его.

— Это моя комната и моя музыка, что хочу, то и слушаю! — закричала я.

— Всё равно мы сейчас идём ужинать, — буркнул он и вышел, даже не подумав снова включить проигрыватель.

Ну я и разозлилась! Типичный Юлле! Самый большой зануда в нашей семье, так все считают. Юлле на семь лет меня старше, но по нему никогда не скажешь, в каком он настроении — то вроде добрый, а то как налетит коршуном, если я слушаю музыку, которая ему не по нраву, вот как сейчас. Сам-то он считает, что слушать можно только рэп Кендрика Ламара.

Юлле и на Бланку набрасывается, особенно если мы с ней заходим к нему в комнату, когда у него в гостях какая-нибудь девчонка. Пока он играет на компьютере, его ещё можно терпеть. А в остальное время лучше держаться от него подальше. Мама говорит, что у него сейчас мозги перепрограммируются, потому что он в пубертатном возрасте. Он даже разговаривать нормально не может, только стонет или ворчит.

— А я теперь включу Лале[4], — крикнула я Юлле вдогонку, но он не услышал.

Вот так всегда. Никто меня не слушает. Если вас в семье шестеро, то и словечка не вставишь. Мама хоть и пробует устраивать семейные советы, где каждый может высказать своё мнение, но кончается всегда тем, что она сама всё решает. Такой уж у нас матриархат.

Когда я наконец закончила уборку и спустилась в кухню, все, кроме Данте, уже сидели за столом и болтали наперебой. Даже Юлле, хоть он и набил рот рыбными палочками.

— Проходи и садись, старушка! — пригласила мама.

Ненавижу есть последней.

— А где Данте? — спросила я.

Данте мне нравится, он ко мне хорошо относится и смеётся, когда я что-нибудь рассказываю. А вот Юлле — никогда.

— Данте ушёл к Софии, — ответила мама.

— Он что, туда переехал? Вечно там торчит, — съязвила Бланка.

— Я бы тоже переехала, — сказала я, но все пропустили это мимо ушей.

… Данте вернулся домой через час, и мы стали обсуждать распорядок на следующую неделю. Мы делаем это каждое воскресенье.

У Юлле почти всё время репетиции, он играет на барабанах. Отлично!

— В среду я иду к Алексу, там и поужинаю, — объявила Бланка.

— А я буду у Софии. Мне надо закончить мой фотопроект, — сказал Данте.

Всё шло своим чередом. Каждый рассказывал, чем собирается заняться, про всякие свои интересные дела.

Только у меня ничего интересного не намечалось. Сперва будет гимнастическая тренировка, это я в принципе люблю, но потом придётся дудеть на флейте и, как обычно, умирать от скуки на продлёнке.

— Я хочу… — начала я.

— Ева, не придумывай, у тебя тренировка во вторник и флейта в среду, — перебила меня мама.

— Меня зовут Астрид!







Но всем до лампочки.

— В пятницу я иду на вечеринку, — объявил Юлле.

— Это мы ещё обсудим, — сказал папа. — Чтобы не вышло, как в прошлый раз. А ты, Данте, всё-таки приходи домой ужинать. Хотя бы иногда.

— Мне нужна отдельная комната, — проворчала я.

Но на мои слова опять никто не обратил внимания.

— Бланка, а у тебя будет танцкласс? — спросила мама.

— Да, в четверг.

— Я тоже хочу заниматься чем-нибудь весёлым после школы! — надулась я. — Мне нужна свобода!

Все повернулись ко мне и сказали хором:

— Но, Ева, ты же будешь на продлёнке, как обычно.

Тут я разозлилась:

— Меня зовут Астрид! И мне надоела ваша продлёнка!

Глава 3

Несколько дней спустя мы с моей лучшей подружкой Марьям сидели на продлёнке и складывали мозаику. Марьям — волка, а я — картинку, похожую на дом из «Майнкрафта», у меня хорошо получаются сложные орнаменты. Было непривычно тихо, потому что большинство детей ушли гулять и играли на улице в снегу. Мы с Марьям устроились подальше от комнаты, где Яннис и Рафаэль сражались в настольный теннис — уж больно они кричали.







Вообще-то я люблю круговой пинг-понг, но, к сожалению, на продлёнке почти все ракетки рваные. Единственную целую пару быстренько подхватили Яннис и Рафаэль, мы даже глазом не успели моргнуть.

Но главная проблема в том, что я не люблю быть в группе, а на продлёнке всё битком набито детьми. И от них нигде не скроешься. А ещё нас там кормят бутербродами с очень странным сыром, на вкус он как замазка.

Вдруг из большой комнаты раздались крики и музыка. Я откинулась на стуле назад — посмотреть, что там происходит.

— Ну вот теперь Элли и Вибеке вздумалось танцевать под хиты музыкального фестиваля Мелло, — вздохнула я. — Только у них не танцы, а сплошное кривлянье.

— Просто тебе не нравится этот фестиваль, — сказала Марьям. — А всё из-за того, что он нравится Юлле и Данте.

Я об этом и не думала. Хотя, может, и так. Ну, немножечко.

— Просто мне не нравится такая музыка. О нет, они ещё и на всю громкость врубили!

— Hello! Hello! — принялась подпевать Марьям.

Тут все прибежали с улицы назад и подняли страшный шум. Вот так всегда. Лучше бы я дома сидела: забралась бы на кровать с толстой книгой и растворилась в ней. Читала бы в тишине. Так ведь нет же! Продлёнка — настоящая тюрьма, хоть двери и не заперты, вечный шум и гам. И вот, когда мне показалось, что я больше ни секунды не выдержу в этом бедламе, мимо прошёл Янне:

— Астрид, ты вроде шить хотела? Одна машинка свободна.

Я страшно обрадовалась — обожаю шить! Но на продлёнке швейные машинки вечно заняты, так что нужно записываться заранее. Да и то часто приходится шить с кем-то по очереди, а мне это не по нраву — не люблю ни с кем делиться.

Я решила сшить сумку. Достала бирюзовую ткань и заправила красную нитку — отличное сочетание! Я начала шить, стараясь вести строчку ровно-ровно. У меня получалось просто классно — шик-блеск!

Но тут появился Адам — выскочил, словно чёрт из табакерки, встал позади и запыхтел мне в спину.

— Янне сказал, чтобы мы шили по очереди, — заявил он.

— Ты же видишь, я сейчас шью.

Я ужасно разозлилась: у меня работа в самом разгаре, а он отвлекает. К тому же Адам страшный копуша, худшего напарника и представить трудно. Если он засядет за машинку, я никогда не дошью свою сумку. Будет едва шевелить педалью, всё переделывать, строчить назад или зигзагом — он вечно так!

— Вы же можете чередоваться, — предложил Янне. — Ты согласна, Астрид?

— Ладно, — буркнула я и отодвинулась.

Вот так всегда, думала я, пока смётывала две стороны сумки. У бабушки я могу шить часами, а на продлёнке стоит мне только сесть за швейную машинку, как тут же кто-нибудь приходит и мешает. Вдруг я заметила, что Адам вынимает мою нитку.

— Что это ты делаешь? — возмутилась я.

— Мне не нужна красная нитка, — ответил он.

— Но я-то шью красной!

— А я нет. Мне нужна чёрная.







Снова вмешался Янне:

— Может, вам лучше шить одной и той же ниткой?

— Но мне нужна красная!

— А чёрная не подойдёт? Она менее заметная, — попробовал уговорить меня Янне.

Я посмотрела на него в упор. Он что, ничего не понимает? Не видел мою сумку? Да на этой строчке всё держится!

— Я не хочу быть незаметной, — сказала я, едва сдерживаясь, чтобы не закричать. — Я хочу быть неповторимой!

Янне раскрыл рот, но я не унималась:

— Пусть Адам тоже шьёт красными нитками либо пересаживается за другую машинку!

— Но другой нет, — сказал Янне. — Тогда поменяй нитку, когда придёт твоя очередь.

Адам стал вдевать чёрную нитку, но никак не мог попасть в иголку. А я злилась всё больше и больше и вышагивала у него за спиной, пока он там копался.

У меня чуть не случился нервный срыв. Но Адам вдруг бросил всё, встал и пошёл к теннисному столу. Значит, не так-то ему и нужна была швейная машинка! От этого я негодовала ещё больше. Зато теперь можно было спокойно шить дальше.

Я снова заправила красную нитку и нажала на педаль. Вскоре сумка была готова — получилось классно. Но я всё ещё злилась и со стуком поставила машинку на место.

Янне захотел поговорить со мной. Это тоже типично для продлёнки — вечно нужно с кем-то о чём-то говорить, нельзя просто побыть в одиночестве и спокойно чем-нибудь заниматься.

— В чём дело, Астрид? — спросил Янне, наклонив голову, как делают взрослые, когда хотят залезть вам в душу.

— Почему только я постоянно должна менять нитку?

— Мне казалось, что проще шить одной ниткой, но теперь я вижу, что был неправ. Адам мог строчить и красной. Мне надо было сперва спросить тебя.

Злость никак не проходила. Словно на мне была какая-то злая одежда, которую просто так не снимешь. Крики и смех отдавались в моей голове, и от этого становилось только хуже.

— Оставьте меня наконец в покое! — рассердилась я. — Я хочу просто сесть и почитать, но разве почитаешь в таком грохоте!

— Иди в комнату для персонала, там тихо, — посоветовал Янне.

Там и правда было тихо. И уютно. За окном шёл снег. В углу стоял цветастый диван. На столе — банка с имбирным печеньем, наверное, ещё с рождественских каникул. Я взяла одно и с хрустом откусила. Издалека доносились голоса играющих в пинг-понг и звуки музыки с фестиваля. Я раскрыла сказку «Мио, мой Мио».

Вдруг в дверях появился папа.

— Ты тут? — удивился он.

Я не ответила, просто взяла книгу и пошла к своей вешалке, дочитывая по дороге главу.

Потом закрыла книгу и оделась. Наконец я была свободна.

На обратном пути мы с папой шлёпали по слякоти и держались за руки. Папе на усы прилипли снежинки.

У некоторых детей в школе есть папы с бородой, но с усами — только у меня. Мой папа работает в банке, но и там нет никого с усами — так он говорит. И никто не носит галстук-бабочку и подтяжки, а мой папа — всегда, особенно когда дела на фондовой бирже идут хорошо.

— Не могу я больше в этом концлагере, папа, — пожаловалась я, когда готова была снова разговаривать.

— Что же там такого ужасного?

— Сегодня вот у нас с Адамом был кризис из-за швейной машинки. Ничего не могу решать сама!

— Ого, настоящий кризис?

— Ну почти.

— Но так уж устроена продлёнка, все всё делают сообща. И так будет и в дальнейшем: люди собираются вместе и работают сообща и всем делятся.

— А я не хочу делиться. И с Бланкой делить комнату не хочу!

— Ты уже это говорила.

— И на продлёнке не хочу оставаться. Там меня ни на минуту в покое не оставляют! Не могу больше!

Папа вздохнул.

— Ты же сам любишь, когда есть возможность, побыть одному, — сказала я. — Тебе тоже нужно время, чтобы в тишине обо всём подумать.

— Верно, — согласился папа. — Но попробуй всё-таки сохранять спокойствие духа и на продлёнке.

— Как? — вспылила я.

У папы не было ответа, он лишь крепче сжал мою руку.

Глава 4

Новой сумкой я осталась довольна. В неё прекрасно умещались книги, а маме понравилась красная строчка. И Бланке тоже. Жаль только, что вскоре я снова страшно разозлилась. На этот раз — на Бланку.

Я была одна в нашей комнате. Мне стало холодно, и я включила отопитель. Приятно было сидеть в потоке тёплого воздуха и думать обо всём на свете. У меня получился настоящий час размышлений. Вот это я люблю!

Для размышлений необходим абсолютный покой. И мне повезло: во всём доме было на удивление тихо, не слышно ни барабанов из комнаты Юлле, ни нытья Бланки, и даже Данте занимался у себя в комнате.

Я растянулась на полу, задрала ноги, положила ступни на письменный стол и принялась размышлять о том о сём. На самом деле мне лучше всего думается, когда я плыву в лодке и ветер дует в лицо, но и лёжа делать это тоже приятно.

Я представляла, что, когда вырасту, стану исследователем мозга. Тётя Астрид — врач, она подарила мне книгу про мозг, очень интересную. Там, например, написано, что мозг отвечает за нашу память. У меня отличная память! Наша учительница Гина столько всего нам рассказывает и объясняет, но я запоминаю всё с первого раза. Это у меня от папы.

Я следила взглядом за падающими снежинками и думала: как ужасно, что столько детей вынуждены бежать к нам в страну, потому что у них на родине война. Потом вдруг внутренним зрением увидела вкусные бабушкины плюшки, вспомнила её саму и представила, каково было жить в прежние времена, когда о мобильных телефонах ещё никто слыхом не слыхивал.

А затем я подумала, как несправедливо, что Бланка получает больше карманных денег только потому, что она на два года меня старше. Я об этом часто думаю, если честно. Но папа считает, что нашёл самый справедливый способ разделения наших денег: он разработал специальную математическую формулу, чтобы высчитать — сколько дать Бланке, а сколько мне. Ненавижу эти расчёты!

Пока я обдумывала, что бы такое предложить папе вместо его формулы, дверь в комнату со стуком распахнулась, и на пороге показалась Бланка.

— Ко-ко! — прокудахтала она и тут же исчезла.

Вот уж кто мастер мешать мне во время моих раздумий! Но я решила не обращать на неё внимания.

— Ко-ко! — послышалось снова, и снова в дверной проём просунулась её голова.

Я опять сделала вид, что не замечаю её. Но тогда Бланка принялась непрерывно открывать и закрывать дверь.

— Ко-ко!

— Ко-ко!

— Ко-ко!

— Да прекрати же ты! Не видишь разве, что я занята?! У меня час размышлений! — закричала я.

— «У меня час размышлений», — передразнила Бланка дурацким голосом.

Я почувствовала, что у меня чешутся руки, а ноги вот-вот сорвутся с места. Во мне словно всё закипело.

— Ко-ко!

Ну, это уж слишком! Я вскочила на ноги и, вцепившись в Бланку, изо всех сил пихнула её в плечо и вытолкнула из комнаты.

Она споткнулась о порог и со стуком растянулась на полу.

— Ты что, с ума сошла? — прохрипела Бланка, ловя ртом воздух.

— Сама с ума сошла! Зачем дразнилась? — прошипела я.







Бланка расплакалась и поковыляла прочь. Меня всю трясло от злости. Я попыталась успокоиться, но у меня ничего не вышло. Сердце колотилось как бешеное.

Тут в комнату влетел Данте. Злой как чёрт.

— Что ты тут устроила? — напустился он на меня.

— А что? Она первая начала! Мешала мне думать!

— Ты её так ударила, что её стошнило, — сказал Данте, рассвирепев.

У меня голова закружилась. Так всегда бывает, когда я слышу, что кого-то тошнит, ведь я этого боюсь больше всего на свете. Всё сразу начинает ходить ходуном, стоит мне заметить растёкшееся по земле мороженое, потому что оно немного похоже на рвоту. Но уж и не так сильно я её стукнула!

— Она упала! Сама виновата! Не надо было меня дразнить! — всхлипнула я.

— Держи себя в руках! — строго сказал Данте и захлопнул дверь.

Я сидела за письменным столом и смахивала слёзы, чтобы они не закапали моё последнее стихотворение, над которым я столько трудилась. Вообще-то Данте никогда на меня не сердится, и от этого мне было ещё обиднее.

И всё-таки это не я виновата: Бланка сама напросилась. А меня вечно обвиняют, потому что я не могу сдержаться, чтобы не дать сдачи. Стукнешь кого — сразу заметят. А вот дразниться можно и незаметно.

Я сидела в комнате и не решалась спуститься к ужину. Мне было стыдно и в то же время обидно, что Данте несправедливо на меня набросился. Я не виновата, что Бланка такая неженка и что её от каждого пустяка тошнит. Почему она просто не дала мне сдачи, как любой нормальный человек? Я легла на кровать, обняла своего любимого плюшевого мишку и притворилась, будто забыла про ужин.

Тогда за мной пришла мама.

— Ох, как же тут жарко! Прямо как в бане. Открой-ка форточку, Ева.

— Астрид, — поправила я.

— Открой форточку, Астрид, и спускайся ужинать. Бланке стало лучше.

— Она вредная, — сказала я.

— Давай сперва поедим, а после поговорим, — устало произнесла мама. — Пойдём.

Это был очень странный ужин. Бланка всё время косо поглядывала на меня. Данте обсуждал с папой разные уравнения и под этот разговор уплёл с космической скоростью четыре порции, так что еда мгновенно закончилась, а Юлле ещё и домой не вернулся. Он позвонил посреди ужина.







— Нет, — сказала мама своим самым строгим голосом. — Возвращайся домой, тебе надо делать уроки. Иначе мне придётся поговорить завтра с твоим учителем. Я всё равно собиралась это сделать, и ты знаешь почему.

А дело всё в том, что Юлле не больно-то любит школу и поэтому иногда пропускает занятия. Я даже обрадовалась немножко, что мама теперь сердилась на Юлле, а не на меня.

Когда мама пришла укладывать нас с Бланкой, она села на стул между нашими кроватями и раскрыла новую книгу — «Сказания о греческих героях». Мы получили её в подарок на Рождество, но ещё не успели прочитать.