Рагнар Йонассон

Раскол

Ragnar Jónasson

ROF

Copyright © Ragnar Jónasson, 2012

Published by agreement with Copenhagen Literary Agency ApS, Copenhagen

The Russian language publication of the book was negotiated through Banke, Goumen & Smirnova Literary Agency

All rights reserved

© В. С. Грушевский, перевод, 2023

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2023

Издательство Азбука®

* * *

Рагнар Йонассон – это Стивен Кинг исландской литературы.
She Reads

«Раскол» – леденяще красивая книга. Атмосферная, тонкая, захватывающая…
Bibliophile Book Club

Книги этой серии написаны с элегантностью и тонким умом, которые доставят удовольствие почитателям Агаты Кристи. Это отличный выбор для любителей неторопливых классических детективов…
Crime by the Book

* * *

Посвящаю эту книгу памяти Т. Рагнара Йонассона (1913–2003) и Гвюдрун Рейкдаль (1922–2005), моих дедушки и бабушки родом из Сиглуфьордюра
* * *

Эта история целиком и полностью вымышленная, и ни один ее персонаж не имеет реального прототипа. Район Хьединсфьордюра[1] необитаем с 1951 года, и рассказ о людях, впоследствии проживавших к западу от лагуны Хьединсфьярдарватн, является плодом воображения автора. Стоит, однако, заметить, что описание путешествия женщины из Кванндалира в Хьединсфьордюр в третьей главе основано на повествовании Торхатлы Хьяульмарсдоуттир о Гвюдрун Тораринсдоуттир и путешествии, которое та совершила осенью 1859 года. Мой дедушка, Т. Рагнар Йонассон, в свою очередь записал рассказ Торхатлы в 1986 году и опубликовал его в своем произведении «Сказки и легенды Сиглуфьордюра», вышедшем в издательстве «Вака-Хельгафетль» в 1996 году. Цитата, предваряющая роман, взята из его же книги «Истории о Сиглуфьордюре», опубликованной тем же издательством годом позднее.

Особую признательность за ценные советы и прочтение рукописи выражаю специалисту по инфекционным заболеваниям Харальдюру Бриему, инспектору полиции Эйрикюру Рапну Рапнсону, прокурору Хюльде Марии Стефаунсдоуттир и доктору Йоуну Гюннлойгюру Йонассону. Ответственность за окончательный вариант, включая любые возможные ошибки, полностью лежит на авторе.



…Жить в Хьединсфьордюре было совсем не просто, и сообщение с соседними районами было сопряжено с многочисленными трудностями. Гавани на побережье не имелось, так что зимой добраться туда по морю зачастую не представлялось возможным. Ситуацию усугубляли и снегопады, что обрушивались на окружавшее фьорд высокогорье. Т. Рагнар Йонассон. Истории о Сиглуфьордюре
* * *

1

Вечер был ничем не примечательным. Роберт проводил его точно так же, как и любой другой вечер, – растянувшись на диване.

Они жили в квартирке на цокольном этаже старого дома в западной части Рейкьявика, на Льоусватлагата. Дом, сооруженный в тридцатые годы двадцатого века, был средним в ряду из трех строений, стоявших, согласно тогдашней моде, стена к стене.

Роберт приподнялся на диване, протер глаза и бросил взгляд в окно гостиной, выходившее в разбитый перед домом крошечный сад. На улице темнело. Был март, так что погоды можно было ждать какой угодно, – например, сейчас накрапывал дождь. Стук капель по стеклу рождал чувство уюта и безопасности.

Занятия шли своим чередом. Несмотря на то что Роберту уже исполнилось двадцать восемь, он учился лишь на первом курсе инженерного факультета. С цифрами он всегда ладил. Чего нельзя сказать о его отношениях с родителями; они оба работали бухгалтерами и жили в другом районе Рейкьявика – Аурбайре. Его общение с ними и раньше-то было непростым, а теперь и вовсе сошло на нет, поскольку Роберт не вписывался в их представление об успешной карьере. Все их попытки заинтересовать сына бухгалтерским делом потерпели крах.

Как бы то ни было, теперь он наконец поступил в университет, но так до сих пор и не удосужился поставить их об этом в известность. Роберт, как мог, старался сосредоточиться на учебе, но в последнее время ему это удавалось далеко не всегда – мыслями он уносился в Вестфирдир[2]. Там у него с товарищами была лодка, и он с нетерпением ждал лета, когда, выйдя на ней в море, он сможет с легкостью обо всем позабыть – о хорошем и в первую очередь о плохом. Покачивание лодки на волнах наполняло его умиротворением – бывали дни, когда только эти морские прогулки и позволяли ему сохранять присутствие духа. В конце марта он намеревался встретиться со своими друзьями в Вестфирдире, чтобы привести лодку в рабочее состояние. Для его товарищей это в некотором роде был лишь повод устроить попойку, но только не для Роберта – он не прикасался к алкоголю уже два года.

Если бы он тогда не остановился, неизвестно, к чему привели бы эти возлияния. А к выпивке Роберт пристрастился после того рокового дня, восемь лет назад.



Тот день не предвещал ничего дурного. Погода была безветренной, и под теплыми лучами вечернего солнца на стадионе собралось довольно много болельщиков. Соперник попался довольно слабый, так что победа была у них почти в кармане. Роберту предстояли тренировки в юношеской сборной, а ближе к концу лета вырисовывалась перспектива попробовать себя в одной из ведущих команд Норвегии. Более того, агент Роберта рассказал ему об интересе, который к нему проявляла одна английская команда – пусть не игравшая в высшей лиге, но все же. Старик гордился им, словно собственным сыном. В свое время он и сам был неплохим футболистом, но построить спортивную карьеру не сумел. У современных спортсменов возможностей появилось гораздо больше.

До конца основного времени оставалось пять минут, когда Роберт завладел мячом. Обходя защитников, он вел мяч к воротам противника, в которых с испуганным выражением лица метался голкипер. Роберта охватило знакомое возбуждение: еще чуть-чуть – и они победят со счетом пять – ноль.

Игрока, который попытался отобрать у него мяч, Роберт так и не увидел. Он только услышал хруст ломающейся в трех местах ноги и испытал жесточайшую боль. С трудом ее превозмогая, Роберт опустил глаза и убедился, что перелом открытый.



Эта картина навсегда запечатлелась в его мозгу. О днях, проведенных в больнице, у него оставались лишь туманные воспоминания, однако в память врезались слова врача, что он вряд ли снова сможет играть в футбол – по крайней мере, на профессиональном уровне. Роберт тогда на все плюнул и стал искать утешения на дне бутылки. Глоток за глотком. Вопреки всем прогнозам его восстановление шло довольно успешно, но, как это ни печально, возвращаться к спортивной карьере было уже слишком поздно.

И теперь судьба снова улыбнулась Роберту. У него была Сюнна; маленький Кьяртан тоже занял в его сердце свою нишу. Однако его по-прежнему одолевали неприятные воспоминания, как он ни старался от них избавиться.

Сюнна вернулась домой, когда день клонился к закату. Постучав в окно, она сообщила Роберту, что потеряла ключи. Выглядела она, как всегда, великолепно. На ней были черные джинсы и серая водолазка, черные волосы, длинные и блестящие, обрамляли ее лицо с решительными чертами. В первую очередь Роберта очаровали ее глаза, а вслед за ними и восхитительная фигура – ничего удивительного, ведь Сюнна была танцовщицей. Временами казалось, что она не ходит, а кружится по квартире в танце. Двигалась она несуетливо и грациозно.

Роберт понимал, что ему крупно повезло с Сюнной. Он познакомился с ней на дне рождения своего друга, и между ними сразу пробежала искра. И вот уже немногим более полугода они были парой, а три месяца назад стали жить вместе.

Войдя в дом, Сюнна включила обогреватель на полную мощность – она была более чувствительна к низкой температуре, чем Роберт.

– На улице такой холод, – сказала Сюнна.

Дома тоже было прохладно: окно в гостиной закрывалось неплотно, так что полностью защититься от сквозняков было проблематично.

Отношения Роберта и Сюнны складывались хорошо, хотя жизнь их была далека от идиллии. От предыдущего брака у Сюнны остался полуторагодовалый сын Кьяртан, за опеку над которым она вела непримиримую борьбу с Бреки, отцом ребенка. Поначалу они договорились о совместной опеке, и как раз сейчас Кьяртан находился у отца.

Сюнна, однако, наняла адвоката и стала отстаивать свое право единолично воспитывать сына. Помимо прочего, она также подумывала поехать в Великобританию, чтобы совершенствоваться там в искусстве танца, хотя дальше их с Робертом разговоров на эту тему дело пока не продвинулось. Бреки подобную перспективу принял в штыки, и все шло к тому, что разногласия им придется разрешать в суде, где, как считала Сюнна, ее шансы на выигрыш довольно велики.

– Присаживайся, дорогая, – пригласил Роберт. – Я приготовил пасту.

– Умница, – ответила она, уютнее устраиваясь на диване.

Роберт принес из кухни еду, тарелки и стаканы, не забыв захватить кувшин с водой.

– Надеюсь, паста вполне съедобная. Я ведь пока еще не очень искушенный повар.

– Я такая голодная, что съем все, что угодно.

Включив расслабляющую музыку, Роберт уселся рядом с Сюнной. Она стала рассказывать ему, каким был день, как прошла репетиция, а также о том, в каком напряжении она живет. Сюнна была перфекционисткой и не терпела ошибок.

Ее откровения делали атмосферу в гостиной по-особенному приятной. Паста удалась – ничего выдающегося, но довольно вкусно, – и Роберта это радовало.

Внезапно Сюнна поднялась с дивана и, ухватив Роберта за руку, велела:

– Вставай, любовь моя. Потанцуем.

Роберт послушно встал, крепко прижал ее к себе, и они начали двигаться в такт томной южноамериканской балладе. Он скользнул рукой Сюнне под водолазку и, поглаживая ее по спине, воспользовался возможностью, чтобы одним неуловимым движением расстегнуть бюстгальтер. В этом он был мастер.

– Послушай-ка, парень, – сказала Сюнна с нарочитой строгостью и лукавой искоркой в глазах, – что это ты делаешь?

– Мы ведь не упустим случая, раз уж Кьяртан сегодня у отца, – ответил Роберт и запечатлел на ее губах долгий поцелуй.

Они почувствовали, как их накрывает теплой волной, – и дело было не только в том, что температура в гостиной поднималась. Прошло совсем немного времени, прежде чем они оказались в спальне.

По старой привычке Роберт захлопнул дверь и задернул занавески на выходящем в сад окне. Этих мер, однако, было недостаточно для того, чтобы соседи не слышали их сладострастных стонов.

Воцарившаяся в конце концов тишина была нарушена глухими ударами в дверь, которые перемежались со стуком дождевых капель по стеклу. Первая мысль была о том, что стучат в заднюю дверь, как раз в ту, что выходила на крыльцо старого дома.

В то же мгновение Сюнна приподнялась в кровати и с тревогой посмотрела на Роберта. Тот попытался скрыть испуг под маской мужественности, встал с постели и, не заботясь о том, чтобы прикрыть наготу, шагнул в гостиную. Там никого не было.

А вот задняя дверь была открыта и раскачивалась от порывов ветра. Выглянув на крыльцо, Роберт тут же захлопнул ее: одного быстрого взгляда на улицу было достаточно, чтобы потом не упрекать себя в том, что он этого не сделал. Однако, даже если бы за порогом стоял целый полк солдат, он бы их не разглядел – такая была темнота.

Под стук собственного сердца, которое колотилось все сильнее, он переходил из одной комнаты в другую, но непрошеных гостей не обнаружил. Слава богу, хоть Кьяртана нет дома!

И тут Роберт увидел то, что лишило его сна на остаток ночи.

Он бросился обратно через гостиную к спальне, ужаснувшись внезапной мысли, что, пока он бродит по дому, что-то могло произойти с Сюнной. Почти не дыша, Роберт проскользнул в спальню.

Сюнна сидела на краю кровати, натягивая на себя футболку. Она улыбнулась ему, но в глазах ее была тревога.

– Все в порядке, дорогая, – сказал Роберт слегка дрожащим голосом, надеясь, что Сюнна этого не заметит. – Просто я вчера выносил мусор, а когда зашел обратно в дом, недостаточно плотно захлопнул заднюю дверь, и она осталась незапертой, – солгал он. – Ты ведь знаешь, там, бывает, такой ветрище поднимется. Не вставай – я принесу тебе что-нибудь выпить.

Не теряя времени, Роберт ретировался из спальни, плотно прикрыв за собой дверь, и, пользуясь возможностью, быстрее избавился от того, что его так поразило.

Он надеялся, что принял верное решение, ничего не рассказав Сюнне о мокрых следах, оставленных на полу незваным гостем, который вошел в дом из-под проливного дождя. И хуже всего было то, что следы эти были не только у задней двери, они тянулись до самой спальни.

2

Полицейский из Сиглуфьордюра Ари Тор Арасон и сам не смог бы объяснить, что его сподвигло достать из архива старое дело по просьбе человека, с которым он почти не был знаком, да еще теперь, когда в городке творилась такая сумятица.

Мужчина, представившийся Хьединном, позвонил Ари незадолго до Рождества, когда оперативный дежурный находился в отпуске в Рейкьявике. Просьба мужчины состояла в том, чтобы Ари, если ему позволит время, разобрался с одним старым делом о гибели молодой женщины. Ари пообещал, что по возможности займется им, однако вплоть до сегодняшнего вечера руки у него до этого не доходили. Он попросил Хьединна зайти в участок – естественно, предварительно удостоверившись, что в последние несколько дней тот не выходил из дома и, соответственно, не мог заразиться. Сам Хьединн отнесся к такому приглашению с определенной опаской: стоит ли ему встречаться с Ари в нынешних обстоятельствах? Однако в конце концов он решил не упускать такой возможности.

Инфекция стала распространяться среди горожан два дня назад по милости путешественника-экстремала из Франции. Сначала он прокатился в Африку, а оттуда направился прямиком в Гренландию, где арендовал самолет, чтобы по-быстрому слетать в Исландию с целью посетить расположенный в Сиглуфьордюре знаменитый Музей селедки. Приземлиться ему разрешили на крошечном аэродроме городка. В Сиглуфьордюре он собирался провести не более суток, но прямо в день прилета путешественник почувствовал резкое недомогание. Все указывало на то, что у него тяжелая форма гриппа, сопровождаемая высокой температурой; его состояние стремительно ухудшалось, и на следующий день мужчина скончался. Опасаясь того, что дело здесь не в банальном гриппе, а в чем-то гораздо более коварном, местные власти связались со специалистом по инфекционным заболеваниям из Рейкьявика. Тот пришел к выводу, что речь идет о геморрагической лихорадке, которую француз, видимо, подхватил в Африке и до поры до времени переносил бессимптомно. Заболевание считалось крайне заразным, так что горемыка, вполне возможно, успел передать его не одному человеку, до того как течение болезни у него самого не приняло крайние формы.

Полицию Сиглуфьордюра уведомили, что эпидемиолог провел встречу в Департаменте общественной безопасности и что в известность о ситуации были поставлены Комитет общественной безопасности Северной Исландии, а также соответствующие надзорные органы за границей. Анализ образца тканей покойного подтвердил, что причиной смерти послужила чрезвычайно опасная вирусная инфекция, и теперь все находились в полном недоумении, что с этими неутешительными выводами делать.

Спустя короткое время после кончины путешественника было принято нетривиальное решение закрыть весь городок на карантин. Соответствующие структуры не пожалели усилий, чтобы установить тех, с кем носитель вируса вступал в контакт, и тщательно продезинфицировать все те места, что он посетил.

Вскоре поползли слухи, что медсестра, дежурившая в ту ночь, тоже заболела. За состоянием женщины пристально наблюдали, а когда в течение дня симптомы ее болезни стали более явными, то поместили в изолятор. А потом связались с теми, кто имел с ней дело, и процедуру обеззараживания пришлось повторить.

На этом, однако, все успокоилось. Медсестра по-прежнему находилась в больнице Сиглуфьордюра, но в случае ухудшения состояния ее планировали перевезти в отделение интенсивной терапии в Рейкьявик. Согласно указаниям полиции, город следовало закрыть на карантин по крайней мере еще на несколько дней.

Жители Сиглуфьордюра пребывали, естественно, в состоянии, близком к панике, которая подогревалась широким освещением происходящего в прессе, а политики и участники ток-шоу делали особый упор на необходимости избегать каких бы то ни было рисков.

Геморрагическую лихорадку между тем окрестили «французской болезнью», и город словно вымер. Большинство жителей предпочли запереться в своих домах на все замки и общаться с внешним миром исключительно посредством телефона и электронной почты. И никому не приходило в голову перебраться через невидимую стену, которая окружила Сиглуфьордюр. Все учреждения закрылись, а занятия в школе были приостановлены.

Ари чувствовал себя вполне здоровым и надеялся, что инфекция обойдет его стороной, поскольку ни с несчастным путешественником, ни с медсестрой он не имел никаких контактов. То же самое касалось и начальника полиции Сиглуфьордюра Томаса, который вернулся из отпуска и теперь дежурил на пару с Ари Тором.

Ари надеялся, что визит Хьединна даст ему пищу для размышлений на какую-нибудь другую тему, помимо этой проклятой инфекции.

3

– Я родился в Хьединсфьордюре, – сказал посетитель по имени Хьединн. – Вы там бывали?

Они с Ари сидели в буфете полицейского участка, соблюдая подобающую социальную дистанцию. Здороваясь, они даже не пожали друг другу руки.

– Проездом, после того как появился туннель, – ответил Ари, ожидая, пока его чай остынет.

Хьединн предпочел кофе.

– Ну да, конечно, – отозвался он тихо.

Внешне Хьединн был сдержан и спокоен, но смотреть прямо в глаза Ари избегал.

– Конечно, – повторил он. – Мало кто останавливается там надолго. Это все тот же безлюдный фьорд, хотя через туннель каждый день проезжает бессчетное количество автомобилей. В свое время такое даже представить себе было невозможно.

Навскидку Ари дал Хьединну лет шестьдесят, и тот почти сразу подтвердил его предположение:

– Родился я в пятьдесят шестом. Мои родители переселились туда примерно годом раньше, когда во фьорде уже никого не осталось. Так что благодаря им те места были обитаемы еще какое-то время. Однако родители оказались в Хьединсфьордюре не одни. Сестра матери со своим мужем тоже туда перебрались. Решили вести там хозяйство.

Хьединн замолчал, осторожно отхлебнул кофе и отправил в рот кусочек кекса, лежавшего в упаковке на столе. Было видно, что он слегка нервничает.

– Значит, у них там была ферма? Или земля? – спросил Ари. – Там красиво.

– Красиво… – эхом отозвался Хьединн, погружаясь в воспоминания. – Именно так. Но это не первое, что приходит мне на ум. Жизнь там никогда не была простой. Вечные снежные заносы и абсолютная оторванность от мира. А еще сходы лавин. Случись что, добраться до соседней фермы было бы нереально, не говоря уже о соседнем городе.

Хьединн нахмурился и для пущей убедительности покачал головой. Телосложения он был плотного и страдал избыточным весом. Его редеющие сальные волосы были зачесаны назад.

– Что касается вашего вопроса… Нет, у родителей не было там фермы. Однако им предложили арендовать пустующую, которая находилась в приличном состоянии. Отец работы не боялся и всегда хотел трудиться на земле. Дом был достаточно большим, чтобы в нем разместились четыре человека: мои родители и тетя с мужем. У того, вообще-то, были определенные финансовые трудности, так что он ухватился за возможность начать все с чистого листа. А через год родился я, и нас стало пятеро… – Хьединн осекся и сдвинул брови, а потом добавил с ноткой волнения: – Ну, тут я не совсем уверен, но я к этому еще вернусь.

Ари его не перебивал, терпеливо ожидая продолжения.

– Вы говорили, что бывали там лишь проездом. Значит, фьорда как такового не видели. То, что вы заметили с новой дороги, – это наверняка лагуна Хьединсфьярдарватн. Там есть перешеек под названием Викюрсандюр, который отделяет лагуну от фьорда. А больше с дороги ничего и не разглядеть. Но это не меняет сути дела. Наш дом – вернее, то, что от него осталось, – стоял… да и до сих пор стоит у лагуны. Это единственная постройка к западу от водоема. Он примостился в тени высокой горы, у самого подножия. Поселиться там было со стороны моих родителей чистым безумием. Но они рискнули. Я никогда не сомневался, что такие условия существования – эта гора и крайняя уединенность – и привели к тому, что случилось. Так и рассудка можно лишиться, верно?

Ари потребовалось несколько секунд, чтобы удостовериться, что Хьединн ждет ответа на свой вопрос.

– Ну да, – пробормотал он. Его собственные воспоминания о первой зиме в Сиглуфьордюре тоже были ужасными, но наверняка это и в сравнение не шло с тем, что было в Хьединсфьордюре. – Вам, конечно, виднее. Как вы там жили?

– Я? Бог с вами, я же ничегошеньки не помню. Мы уехали оттуда после… после того, что произошло. Мне едва год исполнился. Родители почти не говорили о тамошней жизни, что, в общем-то, и понятно… Хотя, наверно, было в ней и что-то хорошее. Вот мама, например, рассказывала, что я родился в замечательный день в конце мая. Произведя меня на свет, она спустилась к лагуне и, глядя на абсолютно неподвижную гладь воды, в которой отражались солнечные лучи, решила, что назовет меня Хьединном. А вот о зимних месяцах родители вспоминать не любили, – правда, отец иногда говорил, насколько опасными могут быть горы в зимней тьме.

Ари стало немного не по себе. Он помнил, какое гнетущее впечатление произвели на него горы в Сиглуфьордюре, когда он оказался в этом богом забытом месте два с половиной года назад. Неприятное ощущение замкнутого пространства до сих пор его тревожило, хотя ему и не хотелось себе в этом признаваться.

– Добираться из Хьединсфьордюра до Сиглуфьордюра или Оулафсфьордюра было непростой задачей, – продолжал Хьединн. – Разумнее всего было переправляться морем, ну, или, как вариант, пешком, например через горный перевал Хестскард, спускаясь к Сиглуфьордюру. Рассказывают, что в девятнадцатом веке какая-то женщина с одной из ферм в Кванндалире отправилась в сторону Хьединсфьордюра за хворостом и преодолела весьма трудный путь – под осыпью на восточной стороне фьорда. Ко всему прочему, она была беременна, а кроме того, несла еще и совсем маленького ребенка – так что все возможно, было бы желание. – Он улыбнулся. – У этой истории конец оказался хорошим. Чего не скажешь о моей. Наш дом стоял как раз недалеко от того места, где спускаются к Хьединсфьордюру, когда идут туда из Сиглуфьордюра через перевал. Теперь тем путем ходят разве что из спортивного интереса. Времена изменились, да и люди тоже. Моих родителей уже нет. Сначала не стало матери, а потом и отца, – вздохнул Хьединн и замолчал.

– А они тоже умерли, – нарушил тишину Ари, – ваша тетя и ее муж?

Хьединн смутился, а потом спросил:

– Так вы не слышали о том, что произошло?

– Нет, не припоминаю.

– Простите… Я-то полагал, что вам это известно. Когда-то все об этом знали. Однако со временем все забывается – все-таки больше полувека прошло. Даже самые ужасные события в конце концов стираются из памяти. К тому же никому до сих пор неясно, был ли это добровольный уход из жизни или все же убийство…

– Вот оно как? И кто же умер? – спросил Ари с нарастающим любопытством.

– Моя тетя. Она выпила яд.

– Яд? – Ари слегка передернуло.

– Да, в ее вечерний кофе было что-то подмешано. Врач добирался до места целую вечность. Окажись он там раньше, тетя, возможно, и осталась бы жива. Однако, вероятно, она прекрасно понимала, что помощь не подоспеет. – Голос Хьединна зазвучал еще более скорбно. – Следствие пришло к выводу, что это несчастный случай. Якобы она по ошибке насыпала себе в кофе крысиного яда вместо сахара. По мне, так это полная чушь.

– Значит, вы думаете, что ее кто-то отравил? – спросил Ари, который давно отказался от попыток облекать неудобные вопросы в красивую форму. Хотя особо щепетильным он никогда и не был.

– Но это же самое вероятное объяснение. А подозревать можно лишь троих человек. Ее мужа и моих родителей. Тень этого подозрения постоянно висела над нашей семьей, хотя чаще всего говорили, что тетя сама наложила на себя руки. Теперь же о том случае люди со мной почти не заговаривают. Когда тети не стало, мы опять поселились в Сиглуфьордюре, а ее муж уехал в Рейкьявик, где и жил до конца своих дней. Мать с отцом никогда со мной этой темы не затрагивали, да я и сам не выпытывал у них подробностей – человеку ведь несвойственно подозревать собственных родителей в чем-то плохом. Но меня постоянно точил червь сомнения. В моей голове сосуществовали две гипотезы: тетя либо совершила самоубийство, либо ее убил муж. Такое случалось не раз – мужья убивали своих жен и наоборот, – со вздохом заключил Хьединн.

– Полагаю, вы понимаете, каким будет мой следующий вопрос? – спросил Ари озабоченно.

– Да, – отозвался Хьединн и после короткой паузы продолжил: – Вы хотите знать, почему я вдруг решил копаться в этой истории столько лет спустя, верно?

Ари кивнул. Он собрался было сделать глоток чая, который остывал перед ним на столе, но вдруг остановился при мысли о крысином яде в кофе несчастной женщины.

– Тут есть своя подоплека. – Сложив руки, Хьединн задумался в поисках нужных слов. – Во-первых, скажу без обиняков: я позвонил вам перед Рождеством, потому что знал, что вы приехали на смену Томасу. Он знает эту местность и все, что с ней связано, как свои пять пальцев. А я надеялся, что вы сможете взглянуть на те события свежим взглядом. Хотя я немного удивлен, конечно, что вы о них вообще ничего не слышали. Но есть и другая причина. Один мой знакомый, что живет в Рейкьявике, осенью присутствовал на встрече уроженцев Сиглуфьордюра. У них был так называемый вечер фотографий.

– Что, простите?

– Вечер фотографий, – повторил Хьединн. – Когда на экран проецируются старые снимки, сделанные в наших краях. Это такое развлечение. Интрига в том, смогут ли присутствующие узнать людей на фото. А имена тех, кого узнают, вносятся в особый список. Таким образом память о прежних обитателях города продолжает жить.

– Так на этом вечере что-то произошло? – спросил Ари.

– Да. Мой приятель позвонил мне сразу же по его окончании. Его внимание привлекла одна фотография.

В голосе Хьединна вдруг появился какой-то новый, мрачный оттенок, заставивший Ари вслушиваться в его слова с еще большим интересом.

– Снимок был сделан в Хьединсфьордюре, прямо перед нашим домом.

Наступила пауза, во время которой Хьединн слегка дрожащей рукой поднес чашку ко рту и сделал глоток кофе.

– До того как умерла моя тетя, посреди зимы – всюду лежал снег, но день был ясный.

У Ари снова возникло все то же неприятное ощущение, и он предпринял очередную попытку отогнать его от себя.

Хьединн продолжал:

– А вот на самом фото никакого позитива. Мы стоим на нем впятером – мне там, полагаю, несколько месяцев.

– Хорошо, – отозвался Ари. – Но что же странного в такой семейной фотографии?

– В этом-то и суть, – ответил Хьединн, уставившись в чашку, а потом резко поднял глаза и посмотрел Ари прямо в лицо. – На фото были мои родители и тетя. Ее муж, Мариус, видимо, и сделал снимок – я так предполагаю.

– Вот как? А кто же пятый? – спросил Ари, почувствовав, как у него по спине пробежал холодок. Ему даже стало не по себе при мысли, что сейчас Хьединн заявит ему, что на фотографии запечатлен призрак.

– Какой-то паренек, которого я никогда раньше не видел. Он стоит в самом центре снимка и держит на руках меня. Короче говоря, никто из тех, кто присутствовал на вечере фотографий, понятия не имел, кто этот человек. – Хьединн тяжело вздохнул и добавил: – Кто он такой и что с ним стало? Может, это он виноват в смерти тети?

4

Роберт налил молока в тарелку с хлопьями. После бессонной ночи он чувствовал себя абсолютно разбитым. А вот сидевшая напротив него за кухонным столом Сюнна, казалось, прекрасно выспалась. Звуковым фоном их завтрака служили последние известия, которых этим мартовским утром было не много, как мог судить Роберт, – не считая, конечно, сообщений о вспышке вирусного заболевания в Сиглуфьордюре, – ночью там скончался еще один человек. Роберт почувствовал легкую тревогу, надеясь, что распространение вируса все же удастся остановить на начальном этапе. Однако в данный момент его мысли занимали гораздо более насущные проблемы.

Их дом, такой прекрасный и чистый, теперь, казалось, запятнан и даже осквернен проникновением незваного гостя прошлой ночью. Кто же это был? Может, он – или она – подглядывал через окно спальни за тем, как они с Сюнной занимаются любовью, а потом решил пробраться в квартиру? Возможно ли, что это просто какой-нибудь жалкий вуайерист, или за ночным происшествием стоит что-то более серьезное? Задняя дверь была заперта – Роберт не сомневался в этом ни секунды.

Еще и Сюнна ключи потеряла! А потеряла ли она их? Может, ключи у нее украли, чтобы проникнуть в их с Робертом жилище? Вопросы крутились и множились у него в голове. Или все-таки кто-то подобрал ключи на улице? Лучше бы так. В любом случае ясно одно: первое, что нужно сделать, – это вызвать мастера, который заменит все замки в доме.

Роберт протянул руку к радиоприемнику и выключил его. Некоторое время в кухне царила тишина, нарушаемая лишь шумом дождя за окном – непогода разыгралась не на шутку.

Наконец Роберт, стараясь не выдать голосом своей обеспокоенности, спросил:

– Ты ключи так и не нашла? Ты говорила вчера, что потеряла их.

– Я и сама удивляюсь, – ответила Сюнна, поднимая глаза от газеты, которую она в тот момент читала. – Ума не приложу, куда они запропастились. Они совершенно точно были на месте, пока я вчера репетировала, лежали у меня в кармане пальто. Я повесила его в гардеробе. Может, кто-то шарил у меня в карманах? Это мог сделать кто угодно. Но из гардероба никогда ничего не крали.

– Кто угодно? – переспросил Роберт.

– Ну… в общем, да.

– И даже кто-то посторонний?

– Да, – отозвалась Сюнна, не отводя взгляда. – А почему ты спрашиваешь? Что-то не так?

Роберт выдавил из себя улыбку:

– Да нет, все в порядке, дорогая. В полном порядке. Я просто подумал… – Он осекся, но все же закончил фразу: – Я просто подумал, что надо бы заменить замки. Так, на всякий случай.

– А это не перебор? – удивилась Сюнна. – Ключи обязательно найдутся.

– Ну, ты ведь знаешь, какой я… подозрительный. А вообще, давно пора это сделать. Ключи проворачиваются в замках уже не так свободно.

– Даже так? А я и не замечала… – Сюнна поднялась из-за стола и посмотрела на часы. – Поступай, как считаешь нужным. А я уже опаздываю.

В дверях кухни она оглянулась:

– Днем будешь дома?

Роберту, вообще-то, нужно было на лекцию, но он решил, что выйдет из дома не раньше, чем мастер поменяет все замки. Он вовсе не солгал Сюнне, когда сказал ей о своей врожденной подозрительности.

– Да, буду дома, – ответил он ровным голосом.

– Бреки приведет Кьяртана… Ты встреть их, если я вдруг задержусь, – произнесла она колеблясь.

Бреки, отца мальчика, Роберт терпеть не мог.

– Конечно, – кивнул он и, прежде чем Сюнна успела выйти из кухни, добавил: – Послушай, дорогая… Он что, так и не оставляет тебя в покое?

– Бреки?

– Да. Ты же помнишь, что говорил адвокат… Тебе нельзя вступать с ним сейчас ни в какие споры. Теперь все ваше общение должно вестись через юристов. Он тебе что, звонил?

– Нет, – ответила Сюнна. – Да ты не беспокойся из-за Бреки. Я сама с ним разберусь, – улыбнулась она.

5

Усевшись на свое место в самолете, который должен был унести ее обратно домой, в Рейкьявик, Исрун почувствовала, как от страха у нее засосало под ложечкой. Перелет до Фарерских островов она перенесла более-менее сносно, а вот когда самолет стал заходить на посадку, буквально лавируя между вздымающимися к небу горами, у нее по телу побежали мурашки. Она попробовала закрыть глаза, но легче ей от этого не стало: снижаясь, самолет вошел в зону турбулентности, от чего воображение Исрун разыгралось не на шутку, и у нее перед глазами замелькали ужасающие картины возможных последствий неудачной посадки. Прощаясь с ней, стюард выразил надежду, что полет ей понравился, хотя наверняка заметил, какая она бледная.

– Ну да, – ответила Исрун, слегка запинаясь. – Если, конечно, не считать посадки…

– Да что вы? – удивился стюард. – Сегодня-то как раз все прошло наилучшим образом – благоприятные условия и лишь небольшая турбулентность.

Тем не менее Исрун очень надеялась, что взлет с этого крошечного аэродрома окажется менее неприятным, чем посадка. Потуже затянув ремень безопасности, Исрун мысленно вернулась к нескольким дням своего пребывания на Фарерских островах. Она прилетела сюда не для того, чтобы развеяться, – как раз наоборот. Исрун испытывала самые теплые чувства к этой стране и ее народу и неоднократно бывала здесь с родителями. Однако в этот раз Исрун путешествовала в одиночестве – она оказалась тут, чтобы встретиться с матерью.

Мать Исрун, Анна, родилась на Фарерах в семье рыбака. Родители Анны уже умерли, но на островах у нее остались две сестры, с которыми она поддерживала добрые отношения. Сама Анна переехала в Исландию, когда ей было чуть больше двадцати, познакомившись с исландцем Орри, который работал водителем на Фарерах. Работа эта была временной – лишь на одно лето. Анна всегда рассказывала Исрун, что влюбилась в ее отца с первого взгляда. Даже не успев пожениться, пара выстроила себе дом в Коупавогюре, недалеко от столицы; позднее, правда, они переехали в Рейкьявик, в район Граварвогюр, – и Анна поступила на филфак в университет, а через несколько лет родилась Исрун.

Орри продолжал работать шофером – он крутил баранку и на грузовиках, и на автобусах, – а Анна, получив диплом о высшем образовании, открыла небольшой издательский бизнес. Изначально она поставила перед собой цель познакомить исландского читателя с произведениями фарерской литературы. Однако, опубликовав несколько переводов, Анна расширила поле своей деятельности и стала заниматься также изданием детской литературы, в чем достигла известных успехов. В последние несколько лет в издательстве Анны стали выходить и путеводители, которые продавались, как горячие пирожки.

Путеводители обеспечивали Анне и Орри безбедное существование, а вот прочности их браку не прибавили. Нежданно-негаданно у Орри возникла идея поменять сферу деятельности и затеять туристический бизнес. Он воображал, как будет лопатой грести валюту, которой за его услуги станут расплачиваться иностранные туристы. Кроме того, он намеревался воспользоваться путеводителями Анны для саморекламы. Он приобрел микроавтобус, а потом его автопарк пополнился еще одной машиной. Именно она и стала каплей, переполнившей чашу. Анна, которой вскоре исполнялось шестьдесят, собиралась отойти от дел и подыскала покупателя, готового выложить за ее издательский бизнес кругленькую сумму. Хотя Орри был старше жены на семь лет, он и слышать не хотел о том, чтобы сворачивать свою деятельность, и в штыки принял решение Анны продать издательство. На свою беду Исрун стала свидетельницей сцены, во время которой разногласия родителей достигли наивысшей точки.

– Я купил автобус, – как бы невзначай сообщил отец, отправляя в рот очередной кусок стейка, приготовленного на ужин в то воскресенье.

– У тебя ведь уже есть автобус, – простодушно заметила Исрун.

– Есть, но я купил еще один – заказал из Германии.

– Еще один автобус?! – выпалила Анна, безуспешно пытаясь в присутствии дочери не дать вырваться наружу своему возмущению.

Она уставилась на мужа, а тот как ни в чем не бывало продолжал:

– Цена была очень выгодная, и пробег всего-то сто тысяч. Еще и с кондиционером, – с гордостью добавил Орри.

Слово «кондиционер» он произнес на английском, которым овладел, пока год жил в Штатах в начале восьмидесятых.

– И какова же цена? – поинтересовалась Анна.

– Он очень быстро окупится, – оставил ее вопрос без ответа Орри. – Я все рассчитал. Сейчас такой сумасшедший спрос на туры по Золотому кольцу[3]. Это просто эльдорадо! – Он сконфуженно улыбнулся.

– Но разве мы не собирались сбавить обороты? – спросила Анна, но ответа не удостоилась, и разговор сошел на нет. Однако спор наверняка разгорелся с новой силой после того, как ушла Исрун.

И вот два месяца спустя Анна уехала. И не куда-нибудь, а за границу – на Фареры, где поселилась в большом доме одной из своих сестер, предварительно продав издательство. Тем временем Орри прилагал все усилия, чтобы его турбизнес оставался на плаву, но Исрун считала, что он поставил себе слишком высокую планку. Кроме того, без поддержки Анны он был уже не тем энергичным Орри – отъезд жены лишил его энтузиазма.

Исрун решила во что бы то ни стало убедить мать вернуться домой в Исландию, для чего воспользовалась отгулами на работе и полетела на Фарерские острова. Затея была, конечно, совершенно бесперспективная, но в последнее время Исрун имела склонность поддаваться спонтанным порывам. Прошло больше полутора лет с тех пор, как она обратилась к врачам, подозревая, что унаследовала болезнь, которая приводит к образованию различных опухолей и когда-то давным-давно унесла жизнь ее бабушки. Обнаруженная у Исрун опухоль оказалась доброкачественной, но доктор предупредил о необходимости быть готовой к тому, что болезнь может в любой момент пойти по гораздо менее благоприятному сценарию. Тем не менее он посоветовал Исрун не терять оптимизма, и она пыталась жить так, будто ничего не случилось, и никому не рассказывала о своих проблемах со здоровьем – даже собственным родителям. Правда, мысль поделиться неприятной новостью с матерью ее все же посещала – вдруг это убедит Анну вернуться в Исландию? Однако Исрун почти сразу отказалась от этой идеи, посчитав, что поступила бы несправедливо по отношению ко всем, кого такое положение вещей могло затронуть. Плюс ко всему разлад между родителями лишь добавлял напряжения, которого ей с лихвой хватало на работе. Врач рекомендовал Исрун не пренебрегать физическими упражнениями, правильно питаться и избегать стресса. Особый упор он сделал на то, что ей следовало бы распрощаться с журналистикой. Но Исрун сразу отмела этот совет.

– Уж лучше умереть, – не задумываясь, выпалила она и мгновенно поняла, насколько неуместна ее реплика.

Истина заключалась в том, что она обожала скорость и азарт, сопряженные с работой в СМИ. Еще будучи студенткой, Исрун с перерывами работала в отделе новостей на телевидении, и ей это очень нравилось. Там у нее сложился круг друзей из числа коллег, но были и недоброжелатели. Например, сотрудник отдела по имени Ивар. Исрун была на сто процентов уверена, что он плетет интриги, чтобы выжить ее из коллектива. Поскольку Ивар регулярно выполнял функции выпускающего редактора, Исрун чаще всего приходилось работать под его началом, и именно он решал, какие задания ей поручать. Задания эти были в большинстве своем пустяковыми, но все изменилось прошлым летом. Исрун получила журналистскую премию за подробнейшее освещение торговли людьми в Исландии, чем заслужила расположение главного редактора Марии, а позиции Ивара заметно ослабли. Исрун не сомневалась, что последний намеревался в будущем сам занять место главного редактора (должность, о которой, надо сказать, мечтала и Исрун), так что меньше всего Ивару хотелось восстанавливать против себя Марию, и он стал обходиться с Исрун более любезно, хотя, как всем было очевидно, ему это претило.

Поездка на Фареры закончилась полным фиаско. Мать ничуть не уступала ей в упрямстве и была полна решимости оставаться там, где находится, – по крайней мере, пока. А Исрун пожалела о времени и деньгах, потраченных на путешествие, но, несмотря на это, дала себе зарок бывать на островах чаще. Она не поддерживала контактов со своими родственниками со стороны матери и почти не говорила по-фарерски, имея весьма поверхностные знания о стране и живущих там людях, так что ей было за себя даже немного неловко.

– Просто наши с папой пути разошлись, доченька, – сказала Анна. – На данный момент, по крайней мере. А дальше – посмотрим.

Затем она задала вопрос, который ожидала услышать Исрун:

– Это он тебя сюда прислал?

– С чего ты взяла? Я что, не могу приехать к тебе в гости просто так?

– Прости… Можешь, конечно, – ответила Анна смущенно.

– У папы сейчас дела не очень… – продолжила Исрун.

– А я его предупреждала. Придется ему теперь самому все расхлебывать. У нас достаточно денег… на достойную жизнь на пенсии. А этот его турбизнес слишком дорого обходится.

– Но вы же не позволите каким-то туристам разрушить брак длиною в несколько десятков лет?

– Все не так просто. Меня стали раздражать всякие мелочи – да и папу тоже. Его ничто не интересовало, кроме работы – естественно, кроме этих его злополучных автобусов. А я хотела наслаждаться жизнью: путешествовать, копаться в саду, ходить на концерты, в театр… Ему до всего этого не было дела. Я даже почитать перед сном не могла – весь свет должен быть погашен, как только он ложился спать. Мы устали друг от друга. Брак – совсем не вечный праздник. Ты и сама это когда-нибудь поймешь, – тонко намекнула Анна на отсутствие мужчины в жизни Исрун.

Последние романтические отношения у нее закончились уже довольно давно. Свою роль тут сыграла и ее болезнь, и тот факт, что ей с трудом удалось восстановиться после одного серьезного испытания, которое ей пришлось пройти. Так что заниматься поисками жениха у нее не было ни времени, ни сил.

Перелет с Фарерских островов прошел гладко, и прямо из аэропорта Исрун поехала на работу. Она переступила порог отдела новостей за считаные минуты до начала своей смены.

– Исрун! – окрикнул ее выпускающий редактор Ивар, бросая взгляд на настенные часы.

Она направилась к нему, стараясь, чтобы на лице у нее не дрогнул ни один мускул. Пасовать перед Иваром ей было никак нельзя – ведь это не его полку украшал почетный трофей обладателя журналистской премии, и им обоим было это известно, но что еще важнее, это было известно главному редактору Марии.

Исрун глядела на Ивара, не произнося ни слова.

– У тебя ведь смены в ближайшие дни, верно? – наконец спросил он после неловкого молчания.

– Да, – ответила Исрун, не поведя бровью.

– Я могу тебе поручить отслеживать ситуацию в Сиглуфьордюре? Я имею в виду этот смертельный вирус. Ты ведь там была прошлым летом, так?

Исрун действительно ездила на север в связи с проводившимся там расследованием убийства, и эта поездка даже зарядила ее энергией, которая помогала ей справляться с болезнью.

– Без проблем. – Не удостоив Ивара улыбкой, она села за свой рабочий стол, включила компьютер и нашла там номер телефона полиции Сиглуфьордюра.

6

Томас пришел на работу в семь; на смене был Ари. В первые утренние часы поступила информация, что состояние медсестры значительно ухудшилось, а потом и о том, что она скончалась, не дотянув до отделения интенсивной терапии в Рейкьявике.

Созвали срочное совещание с руководителями больницы, эпидемиологом и представителями Управления общественной безопасности – совещание было, разумеется, селекторным. Ни о каких других способах общения не могло быть и речи – никому не хотелось становиться следующей жертвой вируса. Томас, конечно, пытался создать впечатление, что он полностью владеет ситуацией и что работа для него важнее, чем собственное здоровье. Но на самом деле это было далеко не так – он как черт ладана боялся этого проклятого вируса и насколько возможно избегал любых контактов.

Томасу нужно было подготовить пресс-релиз о кончине медсестры. Вся страна – с безопасного расстояния – наблюдала за положением дел в Сиглуфьордюре. Жители городка и те, кто волею судеб там оказался, будто превратились в подопытных животных, накрепко запертых в стеклянной клетке, которую никто не испытывал желания открыть. Пресс-релиз был чистой формальностью, поскольку трагическая весть уже и так успела распространиться: о смерти медсестры сообщили в утренних выпусках новостей задолго до того, как Томас уселся перед компьютером. Однако основной целью пресс-релиза было не оповещение о печальной участи медсестры, а попытка успокоить местное население и заверить жителей других регионов, что инфекцию удалось локализовать. Томас надеялся, что так оно и было.

Физически Томас чувствовал себя хорошо – вирус обошел его стороной. Однако он испытывал некоторую усталость: они с Ари дежурили по очереди, поскольку в участке требовалось чье-либо присутствие в любое время дня и ночи. Было объявлено о вакансии на должность третьего полицейского, однако в свете сложившихся обстоятельств процесс отбора застопорился. К счастью, в участке имелась видавшая виды раскладушка, на которую можно было прилечь во время ночной смены.

Томас не так давно вернулся из длительного отпуска – он целых три месяца провел в Рейкьявике, где его жена училась на факультете искусствоведения. Ему, конечно, хотелось, чтобы она была рядом, но сейчас он был рад, что жена находится вне зоны досягаемости вируса. Она жила в небольшой съемной квартире недалеко от Исландского университета и чувствовала себя там очень уютно. Это она предложила Томасу приехать в Рейкьявик – хотя бы на некоторое время. Если бы ему там понравилось, они могли бы попытаться продать свой довольно-таки большой дом в Сиглуфьордюре и купить квартиру в столице. Прошло много времени, прежде чем Томас решился на поездку; естественно, он скучал по жене, да и разогретая в микроволновке еда порядком ему надоела. И вот, совершив долгий переезд с севера на юг, он оказался на пороге рейкьявикского жилища своей супруги. Было время ужина, и она его ждала, однако в тесной квартирке находилось чересчур много людей – однокурсников, как объяснила жена. Два молодых человека и девушка – все гораздо моложе Томаса. Они сидели на потертом синем диване у знавшего лучшие времена журнального столика, когда в комнату вошел Томас и смущенно их поприветствовал. На столике теснились бокалы с красным вином, а рядом красовалась наполовину опорожненная бутылка, возле которой стояла еще одна – уже пустая.

– Выпьешь вина? – спросила жена.

Томас покачал головой и сказал, что приляжет после долгой дороги. Он-то надеялся, что жена выпроводит гостей как можно скорее, но какое там – они болтали чуть ли не до двух ночи. Томас ворочался с боку на бок в крошечной спальне в ожидании ухода однокурсников жены, чувствуя себя заключенным в одиночной камере. На кровати едва помещался один человек – она совсем не была рассчитана на супружескую пару. Оказалось, что жена думала предоставить кровать ему, а сама укладывалась бы на диван или просто спала на матрасе. А потом, задержись Томас дольше, чем на три месяца, они купили бы кровать побольше. Томас, однако, предложил ей спать на кровати, а сам устраивался на ночь на диване.

Лиха беда начало, думал Томас, но ничего не менялось: друзья жены могли нагрянуть к ним в любое время, и вся ее жизнь вертелась вокруг лекций и экзаменов – иной раз она сидела за книгами до рассвета. Томасу не удалось подружиться с ее сокурсниками, да он и особых усилий для этого не прикладывал. Бывало, жена проводила целый вечер в библиотеке, а он в гордом одиночестве сидел дома, ощущая полнейший душевный разлад и удивляясь, как жена, будучи всего на несколько лет моложе его, может вести такое хаотичное существование.

Однако к концу своего пребывания в Рейкьявике Томас уверился в одном: другого мужчины жена себе не нашла. Она просто наслаждалась своей новой жизнью. Томас осознал то, о чем окружающие – их друзья и знакомые – наверняка уже давно догадывались: их с женой отношения сходят на нет.

Момент был самый неподходящий – если вообще существовали подходящие моменты для расставания с юношеской любовью, – Томас все никак не мог оправиться от шока, в который его прошлым летом повергло самоубийство его коллеги-полицейского. В довершение всех бед в тот трагический вечер получил ножевое ранение и Ари. Слава богу, жизненно важные органы оказались не затронуты, хотя рана была нешуточная. Было проведено расследование, и все свидетели утверждали, что речь идет о несчастном случае. Вероятно, так оно и было, но Томас не сомневался, что там не все так просто; возможно, между Ари и их коллегой, который размахивал ножом, произошла потасовка. Дело закрыли, и Томас делал вид, что ничего не случилось. Он ни разу не обсуждал трагедию с Ари – не хотел вынуждать того лгать.

Теперь Томас старался с головой уйти в работу, чтобы не думать о своем разваливающемся браке. Он должен был обеспечивать непрерывное поступление продовольствия в Сиглуфьордюр; и с этой задачей он справлялся довольно успешно, хотя она была не из простых. Немногие водители отваживались привозить продукты в городок: в их воображении он был буквально пропитан смертоносным вирусом, так что они просто выгружали товар у въезда в один из туннелей, что вели в Сиглуфьордюр. В свою очередь, жители городка не горели желанием выходить из дома, да и охотников стоять на кассе в продуктовом магазине было днем с огнем не найти, поэтому директору пришлось взять на себя прием заказов и их доставку на дом покупателям. Томасу и самому приходилось пользоваться этой услугой: он платил через виртуальный кошелек – и в тот же день пакет с продуктами оказывался у него перед дверью.

Томас как раз собирался позвонить директору продуктового магазина, когда на его столе ожил телефон. Звонила молодая тележурналистка Исрун – та самая, со шрамом на щеке. Ее имя было на слуху с тех пор, как прошлым летом в соседнем Скагафьордюре, у горячего источника Греттислёйг, обнаружили труп мужчины. Исрун оказалась первым репортером на месте трагедии.

Она хотела получить информацию о состоянии дел в городке, где вирус уже унес две жизни. Томасу было недосуг беседовать с журналисткой, поэтому он записал ее номер на желтом стикере, пообещав, что перезвонит. Стикер он прилепил на экран компьютера Ари – пусть парень разбирается с докучливыми медийщиками, когда вечером заступит на дежурство.

7

Роберт вздрогнул.

Неужели кто-то постучал в окно?

Он приподнялся на диване. Кроме него, в квартире никого не было, – по крайней мере, он на это надеялся. Гулявший по комнате сквозняк вернул его к реальности: ну конечно! Он же уснул прямо у открытого окна.

Роберт бросил взгляд на висевшие на стене часы – почти полдень. Его знобило, появился насморк, а в горле першило – он явно подхватил простуду.

Вдруг снова раздался стук, громкий и настойчивый. Теперь это уже точно не сон, стук был вполне реальным.

Роберт резко оглянулся, и его словно парализовало: через окно на него смотрел какой-то незнакомец. Несколько мгновений Роберт не мог даже пошевелиться. Вообще-то, он был не робкого десятка, но события прошедшей ночи отразились на его нервах не лучшим образом.

Потом он вспомнил, что ожидал мастера, который заменит в доме замки.

Выйдя из оцепенения, Роберт кивнул стоявшему под дождем мужчине и, вскочив с дивана, поспешил в прихожую, чтобы пустить того в квартиру. Мастер оказался человеком среднего возраста с трехдневной щетиной и зализанными назад волосами, так что дождь мало повлиял на его прическу.

– Я пробовал звонить в дверь, – сказал он извиняющимся тоном. – А потом решил постучать в окно и заглянуть внутрь. Подумал, вдруг и дома никого нет?.. Совсем не хотелось прокатиться впустую – я ведь из Мосфедльсбайра приехал, семнадцать километров как-никак.

– Входите-входите, – все еще окончательно не проснувшись, ответил Роберт, протирая глаза. – Простите, звонок такой тихий, что я ничего не слышал; честно говоря, спал.

Мастер вытер ноги о коврик в прихожей, но обувь снимать явно не собирался.

– Так в чем проблема? Замок заело?

– Ну, не совсем. У нас потерялся ключ, так что я хотел бы, чтобы вы заменили замок здесь и на задней двери. На всякий случай.

Мастер кивнул – он наверняка слышал подобное объяснение не впервые – и сразу взялся за работу.

Роберт приготовил себе кофе и уселся с чашкой в руках у стола на кухне. Он хотел покончить со своей простудой в самом начале и сделал первый глоток горячего дымящегося напитка. Но единственное, в чем он преуспел, так это в том, что обжег язык. Как же он устал! Ему и так было трудно засыпать по ночам, а тут еще этот незваный гость… Роберт не думал, что ему будет настолько тяжело свыкнуться с некоторыми обстоятельствами своего прошлого.

– Хотите, я вам еще цепочку для надежности привинчу? – раздался из прихожей голос мастера.

Роберт на пару мгновений задумался, тем не менее ответил утвердительно, хотя и не без колебаний. Ему было досадно расписываться в собственном бессилии обеспечить безопасность своей семье.

Мастер справился с поставленной задачей быстрее, чем ожидал Роберт. Когда тот ушел, Роберт снова решил прилечь, на этот раз не преминув задернуть все занавески и закрыть обе двери на цепочку. Хотя если кому-нибудь взбредет в голову проникнуть в дом, применив грубую силу, от цепочки вряд ли будет толк. Роберта не покидало неприятное ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Он лег на диван и попытался отогнать неприятные мысли, но это оказалось совсем не просто.

Уснуть ему так и не удалось, и спустя полчаса тишину нарушил звонок в дверь. В этот раз Роберт услышал его очень ясно.

Открывать он не спешил, уверенный, что теперь явился Бреки, будь он неладен, и привел Кьяртана, их с Сюнной сына. Роберту никогда не нравился Бреки, хотя особых попыток познакомиться с ним поближе он и не предпринимал.

– Вы с ним чем-то похожи, – как-то сказала Сюнна.

Роберт понимал, на что она намекает. Сам он никогда никому не уступал и догадывался, что и Бреки из того же теста.

Роберт отворил дверь ровно настолько, насколько позволяла цепочка, и выглянул за порог. После этого он снова закрыл дверь и снял цепочку.

– Здравствуй, – поприветствовал он Бреки без тени радушия.

Они оба были высокого роста – под два метра. Бреки сверкал бритым черепом и был обладателем неухоженной бороды и на редкость больших глаз. Кивнув Роберту, он протянул ему свою гигантскую ладонь, смахивавшую на медвежью лапу.

Роберт сделал вид, что не заметил его жеста.

Другой рукой Бреки держал детское автомобильное сиденье, на котором мирно посапывал Кьяртан, укутанный от дождя и коварного холода в теплую одежду.

– Сюнна дома? – пробурчал Бреки, окидывая взглядом окружающую обстановку.

– Она на работе, – ответил Роберт, забирая у него сиденье и ставя его на пол.

Бреки лишь пожал плечами, развернулся и направился в сторону зеленого с ржавчиной пикапа, который оставил посреди узкой дороги.

– Послушай, – окликнул его Роберт, шмыгая носом – c простудой кофе не справился. – Послушай-ка, – повторил он. – Чем это ты тут занимался вчера ночью?

Роберт пристально наблюдал за реакцией Бреки. Тот обернулся и в недоумении уставился на него; глаза его, казалось, вот-вот вылезут из орбит.

– Ты, вообще, о чем? Вчера ночью меня тут не было.

Роберт выжидал – пока этого было достаточно.

– А мне показалось, что я тебя видел, – наконец проговорил он и захлопнул дверь.

Роберт опасался, что произведенный им шум разбудит ребенка, но тот продолжал спать как ни в чем не бывало. Роберт подождал, пока Бреки отъедет на своей зеленой развалюхе, а потом осторожно достал мальчика из автомобильного сиденья и переложил в коляску, которая стояла в коридоре. После этого, не забыв сунуть в карман новые ключи, вышел на дождливую улицу.

Пройдя несколько метров, он остановился и почти неосознанно оглянулся. Позади никого не было, но воспоминание о ночном визитере преследовало его, как призрак.

8

Ари заступил в ночную смену. Выспаться днем у него не получилось, так что усталость давала о себе знать.

Делать было нечего. Может, ему все-таки удастся подремать этой ночью дома? С телефоном под рукой, разумеется. Ему, вообще-то, нужно было позвонить этой корреспондентке из Рейкьявика, но она наверняка уже вернулась с работы домой, так что с этим можно и подождать. Кроме того, ему следовало связаться с больницей и эпидемиологом, чтобы получить последнюю информацию, как развивается ситуация. Второй смертельный случай вызвал среди населения настоящую панику: симптомы убитой вирусом медсестры – от рвоты до внутреннего и наружного кровотечения – широко обсуждались в СМИ. Никому не хотелось быть следующим в печальном списке жертв коварной болезни. Из бесед с главврачом выяснилось, что персонал больницы находится в полном смятении, несмотря на строгие меры, принятые для сдерживания вируса-убийцы, а тот факт, что речь идет о завезенном заболевании, наводил еще больше ужаса.

После смерти медсестры репортеры всех мастей словно соревновались, у кого лучше получится пощекотать нервы и без того перепуганным людям, в то время как власти пытались убедить общественность, будто все могло быть гораздо печальнее и можно считать настоящей победой, что заразившихся не оказалось больше.

Однако был у Ари и повод для радости: в отношениях с Кристиной, его бывшей девушкой, появились явные признаки улучшения. Они уже давно расстались, когда он нанес Кристине неожиданный визит в Акюрейри[4] – как оказалось, лишь для того, чтобы обнаружить в ее доме другого мужчину. В порыве жгучей ревности Ари вступил с ним в потасовку, в результате которой получил ножевое ранение. Ари взял всю вину на себя, и странным образом это происшествие снова сблизило его с Кристиной.

А потом, в начале января, раздался телефонный звонок, который опять все спутал. Это случилось в самый неподходящий момент и лишь усилило воздействие, которое оказывала на Ари повсюду царившая в этом зимнем месяце беспросветная мгла.

– Алло, это… Ари? – раздался женский голос на другом конце провода.

Звонок застал Ари в полицейском участке.

– Да, – коротко ответил он, не узнав голоса. Личные звонки на работу были редкостью. Первая мысль, что у него промелькнула, заключалась в том, что звонит какая-то жалобщица, недовольная его работой. Если б так оно и было!

– Может, ты уже не помнишь меня, – после небольшой паузы продолжила женщина. – Мы познакомились в Блёндюоусе.

Дальше она могла и не продолжать. Ари словно обухом по голове ударили, – конечно, он вспомнил ее, хотя это воспоминание было очень размытым, что немудрено, если учесть, сколько он выпил в тот вечер на сельской дискотеке в Блёндюоусе. Закончилось веселье тем, что он оказался в постели с рыжеволосой девушкой, которая сейчас ему и звонила. Это произошло той осенью, когда он расстался с Кристиной.

– Да-да, – только и смог он пробормотать.

– Нам нужно поговорить. – Она снова помолчала, а потом заговорила вновь: – У меня, вообще-то, была еще одна связь, когда мы познакомились, но в тот момент те отношения стояли на паузе… Ну, в общем, после того, как мы с тобой… Выяснилось, что я беременна.

Именно этих слов опасался Ари – и они прозвучали.

– А… ты считаешь, что отец я? – выдавил он из себя.

– Подозреваю, что да. Хотя я не уверена на сто процентов. Я уже рассталась с тем парнем. Сначала я сказала ему, что ребенок его, но потом призналась, что это неточно. И мы почти сразу разбежались. Нужно провести тест, чтобы убедиться окончательно.