– А вы что думаете? – Миками стало любопытно, каково мнение Сувы по поводу происходящего.
– По-моему, они слишком заигрались. Если мы сейчас уступим, кто знает, что они потребуют в следующий раз? Но… откровенно говоря, рациональное зерно в их словах есть. Скорее всего, ваша голова им и не нужна, и их вполне устроит официальное извинение, чтобы они не потеряли лицо. Ведь на них давят их боссы. Самое главное – как все выглядит со стороны. Если им удастся представить дело так, что они умеют настоять на своем… мне кажется, умеренные сплотятся и заставят остальных отказаться от бойкота.
Миками показалось, что его посадили на цепь – причем не только репортеры, но и его подчиненные.
– По-вашему, они действительно отменят бойкот, если я извинюсь? Не забывайте, совсем недавно нам казалось, будто мы уладили вопрос с письменным протестом!
– Конечно, я ничего не могу гарантировать. Но нам необходимо сделать все, чтобы не допустить бойкота, что бы ни случилось; придется играть с теми картами, которые нам сдали.
Миками уставился прямо перед собой.
– Как по-вашему, как официальное извинение отразится на наших отношениях с членами пресс-клуба?
– По-моему, нам не о чем беспокоиться. В прошлом такое случалось не раз; я совершенно уверен, что мы не утратим своих позиций, даже если извинимся. Наоборот, такие происшествия даже помогают… отношения с прессой после такого, как правило, улучшаются.
Миками показалось, что для Сувы все происходящее – вроде новой партии товара, выброшенной на рынок. Он как будто не считал, что извинение дорого им обойдется.
– Как по-вашему, удастся нам решить конфликт своими силами?
– Что?
– Акама не допустит никаких извинений. Если на втором этаже узнают, что мы решили извиниться, Акама просто запретит нам это делать. – Миками решил испытать Суву. Интересно, что он скажет?
Ему показалось, что Сува все понял.
– Да, наверное, нам удастся все решить самим… Да, никаких проблем.
– Вот и хорошо. Дайте мне все обдумать. – Миками тяжело вздохнул. – Микумо еще там, с вами?
– Ах…
– Она – не приманка для репортеров, понятно? Я ведь уже говорил, что мы не станем прибегать к подобным уловкам. Пусть сейчас же едет домой!
– Но она пришла только потому, что сама хотела…
– В третий раз повторять не буду. Отправьте ее домой – и немедленно! – Миками повысил голос, и Сува замолчал, хотя Миками чувствовал его молчаливое неодобрение. – Послушайте, если хотите что-то сказать, говорите.
Сува глубоко вздохнул:
– Уверяю вас, беспокоиться совершенно не о чем. Я беру на себя ответственность за нее. Она здесь только для того, чтобы немного поднять настроение. Я не допущу, чтобы кто-то из репортеров провожал ее домой…
– Не будьте идиотом! – разозлился Миками. – Мы сотрудники правоохранительных органов. Мы не имеем права использовать то, что она красивая женщина! Завтра, если понадобится, я публично сделаю себе харакири, но вы сейчас же, сию секунду, отправите Микумо домой. Вам ясно?
Сува не сдавался:
– Вам придется считаться и с тем, что думает обо всем сама Микумо! Она очень хочет помочь! Если вы запретите ей общаться с представителями прессы… что ж, ей останется только работа с бумажками. Я ей говорил: «Тебе не обязательно приходить». Уговаривал смириться с существующим положением дел, напоминал о вашем запрете… Знаете, что она мне ответила? Что вы ее дискриминируете. «Я хочу делать то же самое, что и все остальные». Вот что она сказала!
«Дискриминируете»… Миками подумал, что это не ее словечко.
– Позовите ее к телефону.
– Хорошо, но предупреждаю: она довольно много выпила.
– Все равно. Передайте ей трубку!
Ждать пришлось несколько минут. Миками успел обдумать дело с разных точек зрения.
– Слушаю вас, Миками-сан. – Микумо говорила тихо и совсем не вызывающе.
– Мне казалось, что я выразился вполне ясно. Почему вы ослушались моего приказа?
Она не ответила.
– Посещение баров с журналистами не входит в ваши должностные обязанности.
– Я тоже работаю в управлении по связям со СМИ…
– В Первом управлении уголовного розыска тоже есть сотрудники, которые занимаются канцелярской работой. Думаете, они гонялись за убийцами?
– Я хочу быть полезной, помогать!
– Вы и так помогаете, а ходить по барам совсем не обязательно!
– Я так не думаю. Все наоборот!
Миками тяжело вздохнул перед тем, как ответить:
– Не скрою, я думал о чем-то таком, хотя и всего один раз. Мне показалось, мы действительно можем прибегнуть к каким-то приемам, ради улучшения отношений с репортерами. Но у меня и в мыслях не было привлекать вас. И вообще девушек.
Микумо не сдавалась:
– Я сотрудница полиции, прошла спецподготовку. Я приехала в бар, потому что считаю – здесь тоже моя работа.
– Репортерам так явно не кажется.
– Тут я бессильна. Если вам так нравится, можете считать, что я пользуюсь преимуществами своего положения. Но я не могу и дальше стоять в стороне, когда мы переживаем такие трудные времена! Я ведь знаю, что нам нужно и кто мы. Мы – окно, которое связывает полицейское управление с внешним миром. Я ведь специально изучаю вопросы, связанные со СМИ. Могу прочитать целую лекцию об отношениях с прессой. Я умею оказывать умиротворяющее воздействие в такие минуты, когда остальные разгорячены. Кроме того, репортеры ко мне прислушиваются…
– Вы просто наивны!
– Простите меня, но мне кажется, что наивны вы, а не я.
Что?!
Миками крепче сжал в руках трубку.
– Что позволяет вам считать меня наивным?
– А вы скажите, что мне нужно сделать! Я могу добывать для вас важные сведения… Я не боюсь немного испачкать руки.
– Вы пьяны!
– Нет.
– Если в самом деле хотите чего-то добиться, вам лучше уйти из полиции. С вашей решительностью и талантом… вы можете выбрать что угодно.
– Я поступила в полицию, потому что хотела стать стражем порядка. Я горжусь своей работой. Она меня вдохновляет.
– В таком случае вам давно пора понять – в полиции не слишком снисходительно относятся к женщинам. Многие мужчины здесь не выживают.
– Вы несправедливы.
– Почему?! – потрясенно воскликнул Миками.
– Я вижу, как вам самому тяжело на административной работе. Вам не нравится, как у нас делаются дела; у нас часто приходится забывать о своих идеалах, пускать в ход грязные трюки… Вы внушаете себе, что у вас нет другого выхода. Вы вынуждены просить Суву и Курамаэ делать все, на что они способны, хотя вам не нравятся их методы – это видно невооруженным глазом! И именно поэтому вы злитесь на себя. Но… – Голос Микумо дрогнул. – Несправедливо вымещать злость на мне! Вы поступаете жестоко. Вы пытаетесь сохранить мою чистоту, не подпускаете меня к грязной работе, чтобы вам самому было спокойнее. Больше я на такое не соглашусь. Это ужасно. Я тоже хочу вносить свой вклад в общее дело!
Миками закатил глаза. Из него как будто выкачали все силы.
И даже когда Микумо сказала, что у нее почти разрядился телефон, Миками ничего не ответил.
Глава 40
Только в одиннадцатом часу вечера Миками наконец погрузился в ванну. Ему показалось, что день был очень длинный.
Мысли в его голове путались. Он перестал понимать, что ему известно, а что нет. Теплая вода обволакивала, унося усталость. Однако всякий раз, как он закрывал глаза, чувствовал, как кружится голова.
На улице усиливался ветер.
Задребезжало заиндевевшее стекло. Сколько Миками себя помнил, их дом всегда был старым.
«Нам нужно привести дом в порядок», – говаривал, бывало, его отец. «Когда-нибудь», – неизменно отвечала мать.
Вечернее солнце заливало комнату, освещая вытертый татами. Посередине стоит круглый обеденный стол. На нем коробка с тортом из местной кондитерской, рядом – пивные бутылки. К ним в гости пришел военный друг отца. У него короткая стрижка и чеканный профиль. Когда он смеется, все его тело ходит ходуном. Вот он поворачивается и смотрит на Миками. Глаза у него загораются.
«Малыш, ты вылитый отец!»
Мама улыбается, словно подтверждая: «Да, он весь в отца». Отец показывает желтые зубы. В его улыбке, помимо гордости, угадывается горечь…
«Не спеши. Делай добрые дела, и они вернутся к тебе».
Миками вдруг вспомнил, что отцовский друг заплакал, когда отец произнес свою любимую поговорку. Он уже собирался уходить, завязывал шнурки на ботинках. Потом встал, обернулся… Лицо у него сморщилось.
На войне он потерял много близких друзей. И сам отнял много жизней.
После того раза он больше не приходил… А до того часто трепал Миками по голове, как будто Миками был его сыном. Он всегда приносил ему шоколадные конфеты и мороженое… Интересно, вернулись ли к нему его добрые дела?
Папа…
Отец существовал как будто в тени. В воспоминаниях Миками отец всегда стоял за матерью. Нет, отец его не запугивал и не бросал воспитание сына на жену. Просто он всегда был тихим, как будто боялся выйти из безопасного укрытия в ее тени. Миками, со своей стороны, тоже позволял матери стоять между ними. Он никогда не мог по-настоящему расслабиться, если мама выходила из комнаты и он оставался наедине с отцом. Ему трудно было реагировать на грусть в его глазах, на его морщинистое лицо, руки и пальцы. Он не помнил, чтобы отец когда-нибудь обнимал его. И хотя с генетикой не поспоришь и Миками пошел в отца, они так и не поговорили откровенно. Отец умер в тот же год, когда похитили Сёко Амэмию. Но даже перед смертью он ничего не рассказал.
«Давай-ка ешь, зачерпывай побольше, а то растает!» Миками послушно доел торт, но не улыбнулся. Когда друг отца заплакал на пороге, он украдкой покосился на него. Что с ним такое?
«Не волнуйся, все потому, что ты мальчик». Его мать всегда оставалась спокойной и добродушной. Правда, она совершенно растерялась – гораздо больше, чем отец, – когда Миками познакомил их с Минако. Мама отвела взгляд в сторону; глаза у нее затуманились. Потом она несколько раз моргнула и снова посмотрела на него. Он вспоминал об этом даже сейчас. Такое же выражение появилось у нее на лице много лет назад, когда она заподозрила его в том, что он утаил сдачу. «Неужели ты плохой мальчик?»
Миками улыбнулся.
Мама принимала его дела слишком близко к сердцу.
Вот что еще он вспомнил: именно по маминому настоянию он записался в секцию кэндо. Мама хотела, чтобы он был сильным и благородным. Для нее это было даже важнее, чем умение хорошо считать или красиво писать иероглифы. Тренировки были для него утомительными. Если бы не радостное волнение, какое Миками ощущал всякий раз, надевая защитную маску, вряд ли он бы долго там продержался. Внутри мен гане, металлической решетки, защищавшей лицо, ему казалось, что он в убежище, на сверхсекретной базе, сделанной из старых коробок. До тех пор он даже не понимал, что ему хочется спрятаться, но, несомненно, и в этом тоже было дело. Лицо защищали тринадцать горизонтальных полос – ёкогане. Нос закрывала вертикальная дуга – татегане. Если не считать глаз, которые смотрели сквозь прорезь в мономи – расстояние между двумя ёкогане, – он превращался в невидимку. В человека без лица. Лицо перестало быть ему нужным. А когда он начал обращать внимание на девушек, маска для кэндо начала выполнять еще одну важную функцию: под ней не было видно прыщей. Хотя в маске было душно, в ней Миками чувствовал себя лучше всего.
Мамины наставления, его внешность, кэндо… Вполне естественно, продолжая в том же духе, он захотел стать стражем порядка. Миками схватил маленькое полотенце, вытер лицо. Ощупал свои грубые черты сквозь материю.
«Та работа легкая. Легче не бывает».
Может быть, Осакабе имел в виду, что такая работа поможет ему спрятаться от мира? Конечно, все считали, что работа детектива трудна и опасна. Многочисленные детективные романы, сериалы и документальные фильмы позволяли обывателям считать, будто они понимают, насколько тяжела жизнь сотрудников уголовного розыска. Его работа облегчала для него общение с людьми. Стоило ему представиться, сказать, где он работает, как все сразу шли ему навстречу. В этом смысле ему действительно было легко. Кроме того, детективу легко не обращать внимания на различные трудности, противоречия и страдания повседневной жизни. У него всегда были свои заботы – он всегда за кем-то охотился. Как выразился Мацуока, произнося речь для новобранцев в окружном управлении: «Учтите, никаких жалоб я не допущу! Вы пришли сюда не для того, чтобы весело проводить время. Вам платят за то, чтобы вы шли на улицы и охотились».
Детективы понимают, что такое правосудие и справедливость в общих чертах, но им зачастую недостает интуитивной ненависти к преступлению. Основной инстинкт для них – преследовать добычу. И здесь Миками не был исключением. «Вычисли преступника. Загони его в угол. Арестуй его». Ежедневные тренировки доводили их навыки до автоматизма, но попутно стирали любые признаки индивидуальности. Никто из них не сопротивлялся. Наоборот, все радовались процессу переплавки, жаждали большего. Для них желание охотиться превосходило даже материальные соображения. Работа для детективов – главное хобби, единственное развлечение.
Интересно, а что чувствовал Кода? Он добровольно отказался от своего призвания, из охотника превратился в добычу. И его единственным стимулом к работе стала необходимость содержать жену и ребенка.
«Спроси-ка его, трудно ли ему было служить детективом».
Миками глубоко вздохнул.
Комиссар приедет через четыре дня. Самое важное – сохранять хладнокровие. Он встанет на сторону административного департамента ради своей семьи. Правда, детектив, по-прежнему живущий в глубине его души, будет громко возражать…
Внезапно он ощутил прилив адреналина.
Сейчас не время сидеть сложа руки!
Какое заявление собирается сделать комиссар? И каковы его последствия? Вот что нужно выяснить ему, Миками.
Он вдруг живо представил себе человека, ставшего для него вторым отцом. Именно он сосватал их с Минако и на их свадьбе был посаженым отцом. Пусть Осакабе ему ничем не помог. Он обратится к Одате. Как и прочие директора уголовного розыска, Одате тоже причастен к сокрытию тайны. Он и сейчас считается уважаемой фигурой, второй по значимости после самого Осакабе. Вполне вероятно, что Одате в курсе планов комиссара. В начале года у него был инсульт; летом Миками приезжал к нему с подарками; тогда Одате уже выписали из больницы, и он восстанавливался дома – одна половина лица по-прежнему не двигалась. Одате выразил сожаление, узнав, что Миками перевели в управление по связям со СМИ, и пообещал позже замолвить за него словечко перед Аракидой.
Одате не откажется с ним побеседовать. Если Миками спросит его.
Внезапно воодушевление покинуло его. Такой разговор будет слишком жестоким по отношению к Одате. Он вышел на пенсию всего четыре года назад. Его раны еще не затянулись. Если к нему вдруг заявится один из его бывших подчиненных, к которому он так хорошо относился, что был у него на свадьбе посаженым отцом, и начнет бередить старую рану, то причинит ему боль. А ведь Одате еще не поправился до конца.
Футаватари наверняка не посчитался бы с состоянием Одате. Приехал к нему и позвонил в дверь. Возможно, он уже так и поступил.
Зато… Если лучший специалист административного департамента уже побывал у Одате, тому не придется спрашивать у Миками о цели его визита. А Миками останется только одно: молчать и смотреть Одате в глаза. И тот в конце концов признается…
Миками покачал головой. Он долго сидел, наблюдая, как пар поднимается к потолку.
Интересно, что сейчас делает Микумо? Возможно, она еще в «Амигос».
«Несправедливо вымещать злость на мне! Вы поступаете жестоко».
Миками попытался представить себе выражение ее лица, когда она обвиняла его в несправедливости.
«Ты можешь так говорить только потому, что ты – женщина», – подумал тогда Миками, раздосадованный ее словами. Кроме того, Микумо нарушила табу. Меньше всего он ожидал услышать такие слова именно от нее. Он был потрясен и опечален, но все же понял, что она вовсе не хотела его обидеть. Слушая ее, он испытал прилив ненависти к себе и вдруг изумился, сообразив: то, что он так давно ищет, находится под самым его носом. Микумо все время рядом с ним. И хотя она тихоня, Миками сразу понял, что она сообразительна, что у нее острый слух и острое зрение.
Но все дело в том, что Микумо – женщина. Он никогда не собирался использовать ее в качестве приманки. Правда, вовсе не стремился и хранить ее чистоту. Он всего лишь защищал ее. После того как ему не удалось защитить жену и дочь, он приблизил к себе Микумо, думая, что ему удастся оградить ее от бед на год или два, пока остается ее начальником.
Он все-таки выместил на ней досаду. Поступил с ней несправедливо… И, может быть, в самом деле был с ней жесток.
«Амигос»… Громкий смех… Запах спиртного…
Может быть, его стремление оградить ее, сохранить ее невинность оказало противоположное действие? Или ее жажда деятельности никак не связана со стремлением отказаться от собственной женственности? Миками нахмурился, вспомнив, как Микумо призналась, что не боится запачкать руки. Насколько далеко она способна зайти?
«Я хочу быть полезной, помогать».
– Милый!
Миками вздрогнул. Сначала он решил, что задремал, а голос Минако ему померещился.
– Как ты там?
Она звала его из соседнего с ванной помещения с умывальником. Наверное, забеспокоилась, что он так долго сидит в ванне.
– Все хорошо. Уже выхожу, – ответил Миками, но не двинулся с места.
Ему показалось, что он даже согреться не успел. Неужели он и правда сидит в ванной так долго, что она забеспокоилась? После того как Аюми сбежала, у них все пошло кувырком, даже повседневные дела – стирка, уборка, мытье… Миками начал долго, сосредоточенно чистить зубы. Нет, во время этой процедуры он не думал об Аюми; просто сосредотачивался на движениях зубной щетки. Чтобы не нужно было думать. «Отгородиться от действительности». Иногда ему казалось, что именно этим он и занимается.
Но раньше он никогда не представлял себе дочь мертвой. Гнал от себя страшные мысли.
Она жива! Но вместе с тем…
Помимо мысли о том, что Аюми жива, он ничего не представлял.
А ведь если она жива, значит, она где-то находится. Ходит пешком… ездит на транспорте… ест… спит. Но он не мог себе представить, чтобы дочь все это делала.
Аюми казалось, что весь мир смеется над ней. Она терпеть не могла, когда на нее смотрели. Миками не мог себе представить, как она живет нормальной жизнью за пределами дома, – особенно при ее… психическом расстройстве. Откуда у нее, например, деньги? Где она спит? Большинство ее ровесниц уходят из дома, чтобы поступить на работу, или сбегают с приятелем, часто попадают в кварталы красных фонарей… все это совершенно неприменимо к Аюми. На какие средства она существует? Неужели она живет на улице? Трудно представить, чтобы молодая бездомная девушка ускользнула из сети, раскинутой двумястами шестьюдесятью тысячами сотрудников полиции. Может быть, кто-нибудь взял ее к себе в дом, принял в семью? Если да, то кто? Кроме того, Аюми всего шестнадцать. По закону, тот, кто взял ее к себе, обязан известить ее родителей или представителей власти, иначе он будет считаться преступником… Значит, ее где-то держат втайне, взаперти. Неужели это – единственно возможный вывод? Неужели ему придется до конца жизни мучиться безвестностью?
О плохом лучше вообще не думать. Он должен позаботиться о том, чтобы и у Минако не возникали такие мысли. Аюми жива и здорова! Миками понимал, что нельзя себя растравлять. С другой стороны, Минако ни о чем другом вообще не говорит. Она без конца обсуждала странные звонки, а все остальное было табу. Аюми, которая звонит им из телефона-автомата… Вот единственный образ Аюми во внешнем мире, какой они, ее родители, могли себе представить.
– Она к нам вернется.
Миками вслух повторил слова, которые он часто говорил Минако. Прислушался к звукам собственного голоса. Что бы ни случилось, пока Аюми нет, остальное несущественно. Им нужно одно: чтобы дочь вернулась домой. И они ее дождутся.
– Вернись… просто вернись, и все.
Капля конденсата ползла по темному окну. У Миками слипались глаза. Он уже не мог бороться со сном. Интересно, куда он дел амулет, который ему подарила Минако? Его окружила темнота.
Потом он увидел в темноте руку.
Минако в белом кимоно ласково улыбалась и тянулась к нему обеими руками.
Глава 41
Как он и предвидел, начало следующей недели трудно было назвать нормальным. Миками разбудил телефонный звонок. Акама позвонил даже раньше будильника, заведенного на шесть утра.
– Вы уже читали сегодняшний выпуск «Тоё»?
– Еще нет.
– Так возьмите и прочтите! – резко приказал Акама. Судя по всему, он еле сдерживался.
Миками, который еще лежал в постели, ответил Акаме, что перезвонит. Закончив разговаривать, он накинул поверх пижамы халат и поспешил на улицу, к почтовому ящику. В «Тоё», наверное, опубликовали какую-то сенсацию. Первым ему пришло в голову дело о незаконном сговоре при строительстве музея, но потом он понял, что из-за того дела вряд ли Акама стал бы звонить так рано.
Нет, там что-то другое, например: «Комитет общественной безопасности. Беременная женщина. Смерть старика!»
Когда он вернулся в гостиную с пачкой газет в руках, Минако уже встала и включила обогреватель. Она смотрела на мужа исподлобья.
– Что-то в газетах?
– Похоже на то. Пожалуйста, свари мне кофе.
После того как Минако вышла на кухню, он развернул «Тоё» и пролистал до раздела местных новостей.
Ему сразу бросились в глаза крупные заголовки:
«Подарочные сертификаты за молчание! Что творится в наших КПЗ?»
Словно в лицо ударил порыв ветра… Начав читать, он сразу заметил, что статья в разделе местных новостей развивает тему, открытую на первой полосе. И хотя на первой полосе отсутствовали подробности, приведенные в местном разделе, заголовок также привлекал к себе внимание:
«Оскорбление женщины-заключенной в управлении полиции префектуры Д.».
Он отвел глаза.
В статье подробно рассказывалось о преступлении, предположительно имевшем место в августе в участке Ф., на севере префектуры.
«Есть все основания подозревать пятидесятилетнего сержанта, сотрудника изолятора временного содержания, в домогательствах к тридцатилетней женщине, задержанной по подозрению в краже. По словам потерпевшей, сержант несколько ночей подряд прикасался к ее груди и гениталиям».
Миками вернулся в местный раздел.
«Ты быстрее выйдешь на свободу, если будешь делать то, что я говорю». Сержант шантажировал задержанную, чтобы та стала доступнее. Позже потерпевшая получила условный срок и после выхода из КПЗ потребовала извинений от сержанта, заявив, что он воспользовался ее положением. Она назвала его действия «непростительными». Когда она пригрозила подать официальную жалобу руководству участка Ф., сержант предложил ей подарочные сертификаты на 100 тысяч иен и умолял не сообщать о его поведении начальству».
Миками стукнул по газете кулаком. Вряд ли журналисты посмели бы зайти так далеко, если бы вначале не заручились какими-то доказательствами. К горлу подступала желчь. Да, иногда непросто признать, что и в полиции служат непорядочные люди. И все же… подумать только, какой подлец, извращенец! Его поступок бросает тень на всех сотрудников полиции…
Он пролистал оставшиеся газеты. Больше та история нигде не упоминалась. «Тоё» напечатала эксклюзив. Чутье вчера не подвело Суву. Акикава так и не приехал в «Амигос»; вполне естественно предположить, что в то время он усердно трудился над статьей.
И все же одно с другим не вязалось. Почему сам Миками ничего не знал до того, как материал появился в газете? Перед тем как публиковать сенсационные репортажи, их авторы, как правило, звонят в полицию. По традиции они просят подтвердить те или иные факты. Может, у них не было времени, может, они узнали обо всем перед самой сдачей тиража? Или… Репортер был абсолютно уверен в правдивости полученной информации и счел излишним просить официального подтверждения. Однако даже в таком случае автор материала обычно звонит заранее и предупреждает, что статья появится в утреннем выпуске; правоохранительные органы идут навстречу прессе, но не после таких вот нападок…
И что-то еще казалось неправильным… Миками взял чашку кофе, принесенную Минако, и вдруг замер, не донеся чашку до рта. Набрал номер по второй линии – позвонил Акаме домой. Тот ответил после первого же гудка.
– Я прочел.
– Материал написал один из наших репортеров, – сказал Акама. Он не спрашивал, а утверждал. У «Тоё» действительно имелся корпункт в окрестностях участка Ф.
Далее Акама сообщил, что пожилой репортер, работавший в корпункте по контракту, только что позвонил Кобогате, начальнику участка Ф., и извинился перед ним: «Я сам только что прочел статью в утреннем выпуске. Неужели все так и было?»
– Очевидно, Кобогата именно тогда впервые услышал о случившемся, – продолжал Акама. – Начальник участка вызвал к себе сержанта. Сержант полностью признался. Кобогата вызвал сотрудников уголовного розыска и произвел срочный арест, сославшись на недостойное поведение государственного служащего. НПА уже отправило в Ф. представителя службы собственной безопасности; на девять утра в участке запланирована пресс-конференция. Вот как развиваются события.
Никак не могу взять в толк… Нам никто так и не позвонил – ни мне, ни Сироте, ни в службу собственной безопасности. Просто неслыханно! Такого раньше не было… Что вы обо всем этом думаете?
Мозг спрашивает руку о ее мнении: такого прежде тоже ни разу не случалось. Акама был явно потрясен. Сенсационный материал напечатан в центральной прессе… Миками подумал: уж не звонок ли из Токио нарушил сон Акамы?
– Скорее всего, репортер получил сведения из источника близкого к правоохранительным органам.
– Я не о том спрашиваю! Меня интересует ваше мнение о том, почему статья, в которой нам наносят оскорбление, появилась именно сейчас!
Ну конечно! Как он сразу не догадался!
Статья – нападение на административный департамент. Миками подумал о такой вероятности, когда читал статью. Возможно, уголовный розыск специально «произвел слив». Детективы перешли из защиты в нападение.
Сомнительным казалось уже то, что речь в статье шла об изоляторах временного содержания, по-старому – камерах предварительного заключения. Официально КПЗ управлялись административным департаментом, хотя и находились на территории уголовного розыска. В народе бытует мнение, что КПЗ – «рассадник незаконно осужденных». Таким образом, с организационной точки зрения уголовный розыск дистанцировался от КПЗ, желая избежать жалоб со стороны правозащитников. С другой стороны, в префектуре не было ни одного участка, где изоляторы временного содержания управлялись бы исключительно сотрудниками административного департамента. Многие охранники только формально числились по административному департаменту, а в прошлом служили в уголовном розыске; для других там было первое место службы, так сказать период ученичества. Позже их переводили в тюремную охрану. По вечерам они часто охраняли КПЗ, составляя подробные рапорты. Таким образом, хотя сотрудники уголовного розыска имели беспрепятственный допуск в изоляторы, всякий раз, как там возникали какие-то проблемы, вину возлагали на административный департамент, который официально отвечал за КПЗ. И пусть противозаконные действия, совершаемые в других подразделениях, уголовному розыску часто удавалось скрывать, у детективов имелась масса материалов, связанных с изоляторами временного содержания.
И тем не менее… Могли ли они так поступить?
В такое верилось с трудом; слушая Акаму, Миками понимал, что отвечать ему нужно очень осторожно.
– То есть вы считаете, что таким образом уголовный розыск напоминает нам о себе?
– Ничего себе «напоминает»! Они откровенно угрожают нам, шантажируют нас! Прекрасно зная, что творится в изоляторах временного содержания, они, наверное, решили ответить сильным ударом на слабый…
«Сильным ударом на слабый»?!
Статья никак не могла им повредить. Любой сотрудник, который в пятьдесят лет был еще сержантом, считался либо совершенно неспособным, либо от него не знали как избавиться. Естественно, таких сотрудников не подпускали к сколько-нибудь важной работе, к мало-мальски ответственной должности. На роль козла отпущения выбрали «чужака», позаботившись о том, чтобы вся тяжесть скандала легла на административный департамент.
Миками все больше казалось, что за всем стоит уголовный розыск.
– Миками, а может быть, все дело в вас?
Услышав вопрос, он оцепенел. «Дело? Какое дело?»
– Не совсем понимаю, о чем вы…
– Может быть, вы путались у них под ногами и случайно наступили кому-то на мозоль?
Миками едва не выпалил: «Не будьте идиотом!» – но вовремя прикусил язык. Если уж кто-то и путался под ногами у сотрудников уголовного розыска, то не он, а Футаватари.
– Не припомню за собой такого… нет.
– Ну, тогда, может быть, вы нарочно их разозлили?
– Что, простите?
– Последнее время вы посещаете различных сотрудников уголовного розыска, хотя я запретил вам этим заниматься…
Миками заскрипел зубами. «Вот, значит, как!» Акама не сообщил ему причину визита комиссара, однако по-прежнему готов был подозревать предательство.
– Мне скрывать нечего. Я собираю необходимую информацию, нужную мне по работе, и больше ничего.
– Ну ладно. Даю вам последнюю попытку – учтите, только ради вашей семьи. Пусть Исии занимается круглым столом; вы же узнайте, откуда появилась статья, и разберитесь с возможными последствиями. Начальнику участка Кобогате потребуется помощь. Пожалуйста, пошлите кого-то из ваших подчиненных на пресс-конференцию в участок Ф. А как только пресс-конференция закончится, мне нужен подробный рапорт – какие вопросы задавали, что отвечали. Надеюсь, мы с вами поняли друг друга!
Акама нажал отбой, не дав Миками ответить. Миками положил трубку и, стараясь не выдавать волнения, повернулся к Минако.
«…только ради вашей семьи».
Акама никогда не упустит своей выгоды! Теперь он решил натянуть удила.
Миками еще смотрел на телефон, когда он зазвонил снова. Он услышал взволнованный голос Сувы:
– Миками-сан, вы уже видели утренний выпуск «Тоё»?
– Да.
– Вот подонок Акикава! Я так и знал!
– Он не умеет вовремя остановиться.
– Во всем виноват я. Надо было установить за ним слежку.
Миками вспомнил, как вчера выговаривал Суве из-за Микумо; к счастью, новая проблема помогла замять неловкость.
– Нам звонят из «Таймс»… и из других газет тоже… все хотят знать, правду ли написали в «Тоё».
– Ясно. Скажите им, что все верно. И что сержанта уже арестовали.
– В самом деле? Он уже арестован?
– Да.
– Значит, все так и было, как написано в статье?
– Скорее всего, да.
Сува протяжно вздохнул. Наверное, он испытывал то же чувство, что и другие сотрудники полиции. Унижение. «Ради всего святого, прекратите поливать нас грязью»…
– Ну а что делают остальные – те, кто упустил сенсацию?
– Некоторые уже аккредитуются на пресс-конференцию.
– Одна запланирована в участке Ф. на девять утра. Как считаете, вы сможете туда поехать?
– Естественно. Но сначала я заеду на работу и посмотрю, что там творится.
Сува собрался закончить разговор, но Миками его остановил:
– Есть у вас какие-то предположения относительно источника Акикавы? – На самом деле его интересовало, что думает Сува. Считает ли он, что за всем стоит уголовный розыск? А может быть, Сува как-то связан с Акамой, и канал связи является двусторонним? Известно ли ему, с какими препятствиями сопряжен визит комиссара?
– Хм… – Сува помолчал и медленно ответил: – Вообще-то нет. Во всяком случае пока. Постараюсь что-нибудь выяснить.
– Это было бы великолепно, – сказал Миками, заканчивая разговор. Как же неприятно не доверять собственным подчиненным! Сува не в курсе проблемы. Надо было самому думать, стараться не обижать подчиненного, а не подозревать его в том, что он шпион Акамы… Раньше он не учитывал Суву в масштабе сложившейся ситуации – совсем как Акама раньше не учитывал его. Миками не делился ничем важным ни с Курамаэ, ни с Микумо.
Неожиданно он кое-что понял.
Он не собирался задерживаться в административном департаменте, поэтому и не стремился завязать там с кем-то прочные отношения. Он все время думал только о том, как через год-другой вернется в уголовный розыск. Собственное решение, принятое восемь месяцев назад, теперь показалось ему ужасно недальновидным.
Глава 42
Миками приехал на работу в половине восьмого. Сува уже был на месте; очевидно, он ненамного его опередил. Микумо тоже сидела за столом и разговаривала по телефону. Сбоку ее лицо казалось слегка припухшим. Она посмотрела на него и кивнула в знак приветствия. Миками заметил, что она почти не накрашена. Возможно, отсутствие косметики символизирует для нее новую жизнь.
Сува подошел к его столу и загородил от него Микумо.
– Я послал Курамаэ в соседнюю комнату, чтобы он проверил, как там дела. Возможно, все еще обернется к нашей выгоде.
Миками показалось, что он понимает, на что надеется Сува. За последнее время в «Тоё» вышло несколько эксклюзивных материалов. А сегодняшняя статья представляла подробный отчет о тяжком преступлении. Одним словом, настоящая сенсация. Наверное, конкуренты сейчас в отчаянии. Они выступили единым фронтом против сокрытия персональных данных, а победителями вышли только представители «Тоё», которые и стали зачинщиками процесса. Возможно, другие решат, что в «Тоё» воспользовались неразберихой к своей выгоде. Возможно, их единый фронт расколется.
– Не исключено, что их отношения сейчас ухудшились… По-моему, нам сейчас легче будет переманить «умеренных» на нашу сторону. Если все пойдет хорошо, возможно, нам даже удастся убедить их отменить бойкот!
Миками осторожно кивнул. Он тоже считал, что после публикации сенсационного материала в «Тоё» ситуация изменилась. Однако выражение лица Сувы не соответствовало его уверенным словам. Только вчера вечером он настаивал: извинение – единственный способ как-то помириться с пресс-клубом. Он что, за ночь растерял все самообладание? Если их управление начнет действовать самостоятельно, без санкции Акамы, они сильно рискуют. Особенно это опасно для Сувы, ведь он пока всего лишь младший инспектор, хотя и считается восходящей звездой департамента. И хотя Миками ни в чем не мог его упрекнуть, он все же был разочарован. Сува по-прежнему оставался верным слугой Акамы.
– Доброе утро, Миками-сан!
Микумо закончила разговор по телефону, встала и поклонилась. Она стояла, поджав губы, неестественно официальная и жесткая. Наверное, она готова была попросить прощения за то, что вчера позволила себе возражать ему. Но, судя по выражению ее лица, она не собиралась извиняться за то, что пошла в «Амигос».
– Я тут навел справки о том сержанте. – Сува во второй раз встал между ними. В руках он держал какие-то таблицы и папку, похожую на досье. – Его зовут Ёситакэ Курияма. Ему пятьдесят лет. Вы о нем раньше слышали?
Миками ответил, что не слышал. Конечно, Курияма был ближе ему по возрасту и, наверное, давно служил в полиции. Однако в уголовном розыске он точно не работал…
– Окончив колледж, он почти все время работал на низовых должностях в кобан и на стационарных постах. В изолятор временного содержания его перевели после того, как он пожаловался на сильные боли в спине.
Сува намекал на то, что Курияма не служил в административном департаменте.
– Есть у него награды или, наоборот, дисциплинарные взыскания?
– Ничего примечательного. Однажды он потерял документы по делу об имущественных спорах, но это было давно.
– Ну а в целом на каком он счету?
– Похоже, его не слишком ценят. Я только что звонил в участок Ф. Его считают довольно замкнутым и скрытным. А еще он любил важничать, задирал нос. Коллеги считают его бездельником. Зато, как мне сказали, он пользовался успехом у женщин и был завсегдатаем в местных барах.
Миками замутило.
– Ладно. А о пострадавшей вы что-нибудь узнали?
– Там все тоже не так однозначно…
Имя – Нацуко Хаяси. Тридцать семь лет. Работала в массажном салоне; ее сожитель – известный рецидивист, чья «специальность» – кражи со взломом. В настоящее время он отбывает срок за очередную кражу…
Миками не удержался от презрительного смешка:
– Ну и парочка! Попробую угадать… наверное, ее тоже обвиняли в краже?
– Да, в краже сумки. У школьницы, которая хотела купить билет на железнодорожной станции.
Миками покрутил шеей, задумался.
– Как-то странно, что он во всем признался.
– Кто?
– Курияма. Ведь подарочные сертификаты, которыми он пытался откупиться, не были именными! Почему не сказать начальнику, что она все выдумала?
– Ну, не знаю… Потерпевшая дала письменные показания под присягой. Он, наверное, сразу понял, что его ждут крупные неприятности, если о случившемся станет известно его начальству или родственникам. Кажется, она еще заставила его написать извинительное письмо.
Решительное, весомое доказательство. Знали ли об этом в «Тоё»? Если да, понятно, почему они поспешили опубликовать материал, не поставив в известность префектуральное управление.
– А не может быть, что сама Хаяси и стала источником информации?
Сува ненадолго прищурился, задумался. Потом несколько раз моргнул и снова посмотрел на Миками.
– Что-то не похоже… То есть… она ведь взяла у него подарочные сертификаты. Возможно, именно поэтому она и решила шантажировать Курияму. Но она ничего не выгадала бы, если бы сама сообщили обо всем журналистам.
– Ладно. Кто, по-вашему, передал материал Акикаве?
Сува ответил сразу же:
– Хотя я не могу назвать имени, почти уверен, что источником информации стал детектив.
– Почему вы так решили? – спросил Миками, не меняя выражения лица.
– Так сказал мой знакомый из администрации участка Ф. По его словам, никто не знал о том, что сделал Курияма, а даже если и знали, с их стороны слив – настоящее самоубийство. В общем, никто из администрации в этом не заинтересован.
– А детективы? В конце концов, они считают, что именно они руководят изоляторами временного содержания.
– Да, но официально изоляторы подведомственны административному департаменту. И они очень серьезно относятся к вопросам секретности; никто там не стал бы раскрывать рот.
Миками понял, что хотел сказать Сува. В отличие от детективов представители администрации предпочитают держать язык за зубами. Потом он решил немного перефразировать свое предположение:
– Наверное, Хаяси вскользь обмолвилась кому-то из детективов… о том, что с ней делал Курияма.
– И детективы тоже вскользь обмолвились об этом при репортерах?
Заметив раздражение Миками, Сува наклонился к нему:
– По словам моего знакомого, сотрудники уголовного розыска в самом деле вели себя немного странно.
– Странно? Что значит «странно»?
– Наверное, все испытали потрясение, когда прочли утренний выпуск. Начальник участка созвал срочное совещание, так что они теперь все там, но… никто из детективов не выказал ни малейшего удивления; похоже, они заранее знали, что случится, только делали вид, будто тоже не в курсе.
– Вы не найдете ни одного детектива, который бы демонстрировал свои чувства в открытую… – Еще не договорив, Миками понял, что Сува, наверное, прав. В конце концов, потерпевшая – та еще штучка. Изворотливая и корыстная. И муженек ей под стать – взломщик-рецидивист… Должно быть, парочка хорошо знакома детективам участка Ф. И допрашивали потерпевшую мягко, как старую знакомую. Вполне возможно, она пожаловалась на ретивого сержанта кому-то из знакомых детективов. Хотя, судя по тому, что делу был дан ход значительно позже, она, скорее всего, просто намекнула на приставания сержанта, не обвиняя его напрямую. Так или иначе, история о похотливом сержанте стала известна всем детективам участка Ф. Потом о ней узнали детективы других участков; возможно, даже департамент уголовного розыска префектурального управления.
Да, скорее всего, источник утечки надо искать в уголовном розыске. История стала известна директору Аракиде. Он приказал кому-то из сотрудников угрозыска в участке Ф. проверить факты. Затем воспользовался самым эффективным средством, какое у него было, чтобы надавить на административный департамент, – «Тоё» с тиражом 8 миллионов экземпляров.
Миками посмотрел на Суву.
– Вы тоже считаете, что утечка исходит из уголовного розыска в участке Ф.?
– Да.
– Значит, Акикава специально ездил в окружной участок в глуши, чтобы раздобыть материал?
– Вряд ли он сам куда-то ездил. Скорее ему привезли готовый материал. Он ведь местная знаменитость. Его почти все знают.
– Зачем понадобился слив?
– Судя по тому, какой разрастается скандал… по-моему, те, кто за всем стоит, метят в начальника участка. Говорят, у Кобогаты тяжелый характер; кое-кто считает его чуть ли не одержимым. Многие обрадуются, если он уйдет.
Так вот чем он объясняет свою версию! Конечно, звучит вполне правдоподобно. И все же Миками был уверен, что дело тут в другом. Да и Сува наверняка переменил бы мнение, знай он о конфликте вокруг визита комиссара. Пожалуй, пора его просветить. Видимо, единственный способ заручиться помощью Сувы – немедленно ввести его в курс дела. Пусть лучше узнает обо всем от него, чем от Акамы. Правда, вопрос с конфликтом сложный. Ему и самому еще многое непонятно. Правильно ли объяснять суть дела вкратце? Так сказать, обрисовать лишь общие очертания… Все равно что вручить ему черный пластиковый мешок, не говоря, что лежит внутри.
– Мне, наверное, пора. – Сува покосился на часы. – Но сначала я хотел спросить еще об одном.
– Выкладывайте.
– Кобогата впервые будет проводить пресс-конференцию такого уровня. Возможно, нам придется ему помочь. – Он заговорщически понизил голос: – Я подскажу ему, чтобы он поподробнее рассказал о… словом, о прошлом Хаяси. Либо в конце пресс-конференции, либо позже, когда его обступят репортеры, начнется общий разговор. Он вроде как даст комментарий не для протокола… Некоторые газеты могут даже отказаться от публикации, если станет известно, что потерпевшая работает в массажном салоне и живет с рецидивистом. И даже если опубликуют, в вечерних выпусках им придется выражаться осторожнее.
Миками вздохнул:
– Думаете, конкуренты обвинят Акикаву в нечистоплотности?
– Если мы намекнем, что там не все чисто, на лучшее нам и надеяться не приходится. Кобогата вообще может молчать; пусть репортеры сами делают выводы.
Замысел был неплох. Но Миками что-то сдерживало.
– Если Кобогата промолчит, может быть, все и получится. Но мы не имеем права переубеждать репортеров, что бы ни случилось. Даже если предположить, что Хаяси сама соблазнила Курияму, он все равно остается жалким подонком. Мы не имеем права его выгораживать. Молчание Кобогаты будет расценено гораздо хуже, если репортеры подумают, будто мы поддерживаем охранника… – Последние слова Миками произнес очень быстро, потому что зазвонил стоявший у него на столе телефон.