Джо Спейн
Шесть убийственных причин
Посвящается незабвенным Джиму и Джули
Jo Spain
SIX WICKED REASONS
4 июля 2018
В заливе купаться нельзя. Местные это знали. Все моряки, что погибли за многие годы в южном заливе графства Вексфорд, пришли от других берегов. Они не знали о коварных скалах и прихотливых отбойных течениях бухты Спэниш-Коув, названной в честь первых ее жертв. Это была команда корабля Армады, сбившегося с курса и налетевшего на подводную каменную гряду.
Утонули все до единого, в прямой видимости от берега. Прилив вздымал мертвые тела и швырял на погубившие корабль скалы, окрашивая камни алым.
Некоторые утверждали, что несчастных заманили навстречу гибели сверхъестественные существа. В других странах их называют русалками или сиренами, а по-гэльски — морула. Роковые соблазнительницы с ледяными пальцами, костлявыми и цепкими, как спутанные водоросли. Предрассудки, конечно, фольклор. Подобные истории живучи в здешних краях, вдали от ярких огней и цинизма современных городов.
* * *
В тот вечер яхту для семейной вечеринки арендовали местные. Никому из них никогда не пришло бы в голову раздеться и залезть в воду.
Теперь все они сидели в конторе капитана порта, дрожа под накинутыми на плечи одеялами и мятой блестящей фольгой, промокшие насквозь, замерзшие и подавленные. На борт поднялись девять человек, но лишь восемь вернулись на берег живыми.
Вечер начался с фейерверка. До берега доносились обрывки музыки. Перед этим на яхту погрузили ящики шампанского, изысканные закуски — все необходимое для роскошного вечера в море в честь долгожданного воссоединения семьи.
Один из братьев, который исчез десять лет назад, оставив за собой скорбный след, вернулся домой. Праздник в честь его возвращения закончился, когда из воды вытащили тело, уже мертвое. На голове жертвы виднелся след сильного удара. Вода смыла кровь, открыв глубокую страшную рану с белеющими внутри костями черепа.
Вполне возможно, что погибший потерял равновесие от удара по голове гиком или другой частью рангоута, вот только на палубе, откуда он упал, таких опасностей не было. Он выпил, поэтому мог поскользнуться и удариться головой, а потом каким-то образом перевалиться за борт, однако ограждение для этого слишком высокое.
Сержант, ведущий расследование, спрашивал: не проявлял ли погибший симптомов болезни, головокружения или дезориентации? Не выглядел ли подавленным? Что именно происходило перед тем, как подняли тревогу?
Палубу покрывала россыпь осколков стекла. Судя по синякам и разбитым носам, двое братьев подрались.
Следователь, живущий теперь в Вексфорде, сам был здешним уроженцем и давно знал эту семью. Он мог бы попросить отвод от расследования, но в таком маленьком, отрезанном от всего мира городке, где все живут бок о бок, люди, как правило, более откровенны со своими.
К тому же у местной полиции выдался напряженный вечер: на их территории произошло еще два серьезных происшествия. Начальник радостно сообщил следователю, что, кроме него, никого нет.
Но дело несложное. Это же несчастный случай?
Ведь так?
Родные, ожидая своей очереди дать показания, утешали друг друга.
Единство, однако, было вынужденным: брат нашелся, но теперь они остались без отца.
Фрейзер Латтимер, возраст шестьдесят один год, уроженец Шотландии, проживший большую часть своей жизни в Ирландии, был мертв.
Его дети настороженно переглядывались.
Кто из них убийца?
ЧАСТЬ I
Клио
На прошлой неделе
Адам вернулся. Эти слова до сих пор звенели у нее в ушах.
Они прозвучали просто и буднично. Словно брат выскочил на минутку за угол в пиццерию и вернулся с шестнадцатидюймовой «глубокой сковородой», с добавкой пепперони. Или поздно вернулся с работы, высветив фарами подъезд к дому.
Адам вернулся.
Эти слова прозвучали без должного веса, без осознания серьезности того факта, что о брате никто ничего не знал целых десять лет. В худшем случае — погиб, в лучшем — тоже погиб. Клио до сих пор не могла прийти в себя после звонка Элен и оглушающей новости.
Адам вернулся.
— Он знает про маму? — спросила ее Клио. — Он знает, что натворил?
* * *
Жила-была семья: отец, мать и шестеро детей. Жили они в живописнейшем уголке Ирландии, в прекрасном доме на холме, и богаче их в округе никого не было. Богаче во всех смыслах этого слова. У них было всё: высокое происхождение, положение в обществе и дружная семья. И всё это пошло прахом.
Клио взяла фотографию, запечатлевшую Латтимеров в более счастливые времена: они всей семьей на пляже. Родители сидят на колючих полосатых полотенцах. Кэтлин улыбается — искренне, от всей души. Улыбка Фрейзера слегка натянутая, но, судя по всему, он тоже наслаждается отдыхом на природе.
Сестры Клио — Кэйт и Элен — прикрывают ладонями глаза от солнца, оторвавшись от своего занятия: они украшали пестрыми ракушками гигантский песочный замок, построенный Адамом.
У Адама радостная улыбка на открытом, простодушном лице. Джеймс, как всегда, погружен в себя, лижет мороженое, растянув свою порцию дольше всех остальных. Райан в последний момент состроил рожу: высунул язык, скосил глаза и засунул в уши пальцы.
А вот и сама Клио на первом плане — пухлый младенец, самая младшая и обожаемая всеми без исключения.
Кто их фотографировал? Она была слишком маленькой и не помнит. Наверное, дядя Дэнни.
Она уложила фотографию в рамке в дорожную сумку и принялась ходить кругами по комнате.
Клио уже много лет не прощалась с неодушевленными предметами. До свидания, кровать. До свидания, альков. До свидания, шкаф. До свидания, лестница. Небольшое обсессивно-компульсивное расстройство на фоне беспорядочной в остальном жизни.
В последний раз она оглядела маленькую квартирку. Крохотная кухонька, на двухкомфо-рочной плите обгорелая снизу сковорода: как-то по пьяни она решила сделать попкорн на нескольких каплях масла… Односпальная кровать: половина досок сломаны. Клио подперла ее снизу ящиками, но кровать все равно жутко скрипела каждый раз, когда ей случалось с кем-то ее делить. Окно с треснувшим стеклом, откуда день и ночь просачивались звуки с Бликер-стрит, напоминая, что, несмотря на свое одиночество, Клио со всех сторон окружена людьми.
Это ее мир. За такие деньги сейчас уже невозможно поселиться в Гринвич-Виллидж или где-то рядом. Но когда четыре года назад, в нежном возрасте, а именно в двадцать один год, Клио приехала сюда, ее тогдашний бойфрецд снял у отбывающего экспата студию с фиксированной платой. С тех пор Клио так и держалась за нее.
Бойфренд утверждал, что Клио никогда не приживется в Нью-Йорке. Она выросла в краю непроглядных ночей и звездного неба, среди звуков прибоя и криков чаек. Бликер-стрит — это сирены, отбойные молотки, крики гуляк из ночных клубов и автомобильные гудки.
В конце концов бойфренд сам сбежал домой, а Клио осталась. Она работала в барах и ресторанах, бралась за уборку и другую халтуру, лишь бы платили наличными. При этом уверяя себя, что денег много не нужно, покуда хватает на самое необходимое.
За прогулки вдоль Гудзона платить не надо. Городские галереи и библиотеки регулярно устраивают бесплатные вечера. На спектакли можно попасть за полцены, если постоять в очереди или есть знакомые в буфете. Выпивки хоть залейся, если спишь со сговорчивым барменом.
Клио умела находить во всем позитив, и это многое о ней говорило. Мало кто, испытав все, что выпало на ее долю, и особенно лишившись в двадцать один год пятидесяти с лишним тысяч, не жаловался бы на судьбу.
Клио застегнула сумку и в последний раз оглядела комнату.
В горле вспух отчетливый комок ностальгии.
Здесь, в крошечной квартирке в большом городе, она обрела независимость и мир в душе. Стала просто Клио, а не Клионой Латтимер, младшей в семье, дочерью Фрейзера и Кэтлин, сестрой… ну, вы их знаете.
Однако далось это нелегко. В какой-то момент все выглядело крайне дерьмово. Но даже заключенным иногда сложно покинуть свою камеру и выйти в окружающий мир.
Однажды кто-то сказал ей, что у людей истощается сострадание. Они выслушают рассказ о твоих проблемах и побегут по своим делам. Никто надолго не задерживается рядом с жертвой. Поэтому Клио никогда никому не рассказывала всей правды о том, что ей пришлось пережить.
Она взяла с кровати письмо в чистом квадратном конверте — конверт, в котором оно пришло, давно выброшен. Именно с этого письма все и началось, все стало ясно.
Клио не раз обещала себе от него избавиться. Если кто-нибудь проведает о его существовании и прочтет, то узнает то, что знает она. Но Клио никак не могла заставить себя уничтожить письмо. Ей нужно было перечитывать его, напоминать себе, почему надо вернуться в Спэниш-Коув.
Убрав письмо в сумочку, Клио взяла дорожную сумку и чемодан на колесиках, где уместилось все ее имущество.
— До свидания, дом.
Подавив всхлип, она вышла.
* * *
Аэропорт Кеннеди встретил ее визгом тормозов самолетов на посадочной полосе.
Длинная вереница желтых такси, нагромождение серых бетонных зданий, стеклянные фасады терминалов, толпы опытных и ошарашенных путешественников.
Внутри, в маленьком кабинетике, двадцатипятилетняя женщина делала вид, что ей на все плевать, хотя внутренне трепетала, как ребенок.
— Клио. Клио, как машина, знаете? «Рено Клио». Не Клео, как царица. Хотя и звучит похоже.
— У вас в паспорте написано Клид-на… Кле-од-ха-на, мэм.
— Читается «Клиона». Кли-о-на. Именно поэтому я и предпочитаю Клио. Господи, ну сколько можно? Вы разве не слышите объявления? Это ж, мать вашу, мой самолет объявляют.
— Мэм, пожалуйста, воздержитесь от нецензурных выражений.
Здоровенный чернокожий сотрудник службы безопасности сверлил Клио взглядом. Она чувствовала, что щеки покраснели и горят. Микроскопический кабинетик, куда ее отправили на собеседование, выдернув из очереди на паспортный контроль после проверки, уже казался тюремной камерой. Из него очень хотелось выйти.
— Вас проводят через терминал на посадку. Вам нельзя выходить из зала ожидания. Вы…
На этом Клио отключилась. У нее не было никаких прав, никаких возражений.
Она злоупотребила гостеприимством величайшей в мире страны и теперь ее выпроваживают. «Вернем Америке былое величие!» Депортируем Клио Латтимер.
Разве она виновата, что вылет задерживается? «Эйр Лингус» в последний момент обнаружил какую-то мелкую техническую неполадку. Клио пыталась донести это до Бетти — сопровождающей ее сотрудницы службы безопасности — в надежде, что та прекратит злобно на нее поглядывать. Напоминающая телосложением кирпичный сортир, утомленная человечеством, всем своим видом Бетти обесценивала и без того саркастическое напутствие предыдущего сотрудника «Хорошего дня, мэм», с которым Клио отправили к выходу на посадку.
Теперь, сидя в суши-баре второго терминала — Бетти все же согласилась, что у Клио есть право поесть, при условии что она не покидает территорию аэропорта, — Клио поведала грустную историю своих приключений взгромоздившемуся на соседний табурет мужчине из графства Голуэй.
— А потом собака-ищейка порвала мне лосины, когда проходила мимо со своей дурацкой хреновиной на спине, — пожаловалась она и повернулась к надсмотрщице. — Ведь так, Бетти?
Зачем ей подходить так близко? В смысле, если ей надо подходить так близко, чтобы унюхать наркотики, то какой, черт подери, от нее толк, а, Бетти?
Голуэец, запомнить имя которого Клио не удосужилась, покраснел, видя нескрываемое раздражение охранницы, и заказал официанту еще две водки-тоника. Напитки тут же появились перед ними на квадратных салфетках. Клио опрокинула свой залпом. Бетти поджала губы. У нее дома, наверное, трое детей, и она, без сомнения, с нетерпением ждет конца смены, чтобы свалить побыстрее и успеть заскочить в супермаркет за продуктами. Клио стало почти жалко Бетти.
— Зачем же ты возвращаешься? — спросил голуэец. — Ты же знала, что тебя прищучат в Кеннеди. Кто-то умер, или еще что?
— Закажешь еще выпить, пока я схожу пописаю? — ответила Клио и крутанулась на своем табурете. — Бетти, не пойти ли нам, девочкам, попудрить носики?
Лицо охранницы так сморщилось, что его черты наползли друг на друга, сливаясь вместе. У Клио мелькнула мысль, что, если вылет «Эйр Лингус» еще немного задержится, Бетти запихнет ее в первый попавшийся самолет, летящий куда угодно, лишь бы наконец избавиться. Может, оно и к лучшему.
— Еще водки для леди, отправляющейся в таинственное путешествие домой, — улыбнулся голуэец.
— О, — отозвалась Клио, — на самом деле никакой тайны. Вернулся блудный сын Мой брат. Он пропал десять лет назад, а теперь ют нашелся.
Она спрыгнула с табурета.
— Господи, — удивился ее собеседник, ошарашенный неожиданным поворотом разговора. — Он что, просто исчез, что ли? И где он был?
— Бог его знает.
— А теперь вернулся? Потрясающе. Так вот почему ты возвращаешься. Тогда понятно. Тебе, поди, не терпится его увидеть.
Клио с трудом вздохнула, так сильно сдавило у нее грудь.
— На самом деле, — сказала она, — лучше бы он, блин, умер.
После
— Сколько ты сегодня выпила, Клио?
— Я, по-твоему, пьяна?
Следователь вздохнул.
— Раньше, — сказал он. — На вечеринке.
— А это имеет значение? — пожала плечами Клио. — Я не рулила яхтой.
— Все выпивали, ведь так?
— Более-менее. К чему это ты?
Пытаюсь воссоздать атмосферу. Выпили, развеселились или, наоборот, обозлились?
Вот оно что. Думаешь, началась страшная драка и папа в нее ввязался? Ничего подобного. Когда Джеймс и Адам переругались, папы даже рядом с ними не было. Никто не видел, как он упал за борт.
— Если ты напилась, откуда тебе знать? Клио моргнула.
— Когда нас отпустят домой?
— Когда я сниму у всех показания. Не буду скрывать, Клио, пока что это похоже на выдирание зубов. Я списываю все на шок и, пожалуй, отчасти на похмелье. А не на сознательное препятствование правосудию. Ты ведь прекрасно понимаешь, что это серьезно. Вне зависимости от причин мне нужно выяснить, что произошло на этой яхте.
— Ты не можешь продержать нас здесь всю ночь.
— Очень даже могу.
Клио нахмурилась.
— Итак, между Джеймсом и Адамом, как выяснилось, дошло до рукоприкладства, — продолжил следователь. — А твой отец с кем-нибудь ругался?
Клио почувствовала, что ее тело обмякло. Лишь бы все это поскорее закончилось!
— Все, кроме Райана, изрядно выпили, все нервничали. Еще неделю назад мы жили с мыслью, что Адам исчез навсегда, и вдруг выяснилось, что все эти десять лет он был жив и здоров. Нам пришлось переварить тот факт, что он нас бросил, причем намеренно. Никто, в общем, особо и не рвался на эту вечеринку. А папа, хм, ни с кем не ругался. Но.
— Что?
— Ничего.
Следователь изучающе смотрел на нее.
— Хорошо. Давай начнем сначала. Зачем вы все собрались в Спэниш-Коуве?
— Ты что, не слушаешь? Адам…
— Я в курсе, твой брат вернулся. Большое событие, все понятно. Но по твоему тону я слышу, что ты на него зла. Тем не менее ради него все изрядно напряглись, причем все сразу. Райану пришлось приехать из Италии. Джеймс и Кэйт работают в Дублине, у обоих дел полно. Ты вернулась из Штатов, к тому же не без проблем. Он мог бы и сам к вам приехать. Могли бы поговорить по скайпу, пока планировали встречу. Вместо этого вы бросили все дела и собрались.
Клио закусила губу. Ничего другого не остается, придется сказать правду.
— Мы… у нас не было выбора. И я все равно хотела уехать из Нью-Йорка.
— Почему?
— Мне… мне там разонравилось.
— Но почему у вас не было выбора?
— Да так. Папа выкинул свой обычный трюк.
— Что именно?
Пауза. Потом улыбка.
— Пригрозил лишить нас наследства.
— И он что, часто так делал?
— Не поняла…
— Ты сказала: выкинул свой обычный трюк. Это что, не новая уже тема?
— Что папа угрожает оставить нас без денег? В общем, да.
— Ясно.
Следователь опустил глаза в свой блокнот.
— Тебя раздражал — как бы это назвать — властный характер отца?
— Уже привыкла, — пожала плечами Клио.
— Зачем тогда эмигрировать?
Клио молчала. Она вовсе не собиралась выкладывать ему всю правду.
Джеймс
Как же это унизительно. Просто смертельно унизительно. Стоишь, и тебя никто не замечает. Словно ты пустое место и ровным счетом ничего не значишь. Джеймсу хотелось умереть, но он отчаянно старался не подавать виду.
Когда-то его узнавали везде, где бы он ни появился. Его лицо мелькало на страницах светской хроники. Его приглашали на телевидение и на премьеры. Садок ирландских знаменитостей невелик, и Джеймс на краткий миг стал в нем китом. Да, несколько лет назад он был в тренде: молодой продюсер, держит руку на кнопке. Впереди великое будущее.
Все закончилось слишком быстро. За последние шесть лет он не поставил ни одного шоу. Выйти в тираж в тридцать пять — никогда, это абсурд. Другие в его годы только начинают карьеру. Нет, Джеймс так просто не сдастся.
Он взглянул на часы, аккуратно переступая через кабели, которые ассистенты оттаскивали в сторону, чтобы те не попали в кадр. По телефону сказали, что съемки уже закончены, но вот вам, пожалуйста: продолжают снимать до сих пор. Джеймс слышал, что режиссер перфекционист, но будь исполнительным продюсером Джеймс, он остановил бы съемки еще несколько дней назад. Легко им, креативным. Не надо думать о низменных вещах: откуда берутся деньги на твою зарплату и кто финансирует всё до последних дурацких мелочей.
В кармане беззвучно завибрировал телефон. Джеймс профессионально проигнорировал звонок. Дубль снимается в четырнадцатый раз, и посмей кто-то хотя бы тяжело вздохнуть, актеры и ассистенты растерзают его на месте. Когда-то Джеймс слышал городскую легенду о члене съемочной группы, который повесился прямо в кадре, вошедшем в окончательный монтаж «Волшебника страны Оз» — на заднем плане. Слышал он и недоверчивые комментарии людей, не верящих, что нечто подобное может попасть в фильм.
Просто никто из них не имеет понятия, сколько раз приходится снимать одну и ту же сцену, чтобы добиться нужных ракурсов и выдержать все детали. Киноляпы получаются вовсе не по ошибке, а потому, что редакторы и режиссеры в конце концов дружно заявляют: а, да пошло оно все.
Так или иначе, ему все равно не хотелось отвечать на звонок. Ситуация накаляется все сильнее. Джеймс чуял это нутром. Но ему не до этого. Не сейчас. Возвращение Адама — вот что теперь главное.
— Стоп! — отвлек Джеймса от размышлений выкрик режиссера. — Мы закончили.
Перерыв тридцать минут, и обратно на базу, мальчики и девочки.
Раздался общий вздох облегчения и вялые аплодисменты.
Джеймс поспешил к актеру, которого искал, пока никто его не перехватил. Дариус Лефой, восходящая звезда. Немного за двадцать, ангельский лик с нервно-изнуренным выражением, возбуждающий умиление в женщинах и не вызывающий опасений у мужчин. Чертовски фотогеничен. Молодой актер уже работает главным образом в Лондоне, ходят разговоры о предложениях из Лос-Анджелеса.
Всего несколько лет назад Джеймс сам двигался в том же направлении.
Джеймсу нужно лишь заполучить Дариуса на роль в новом проекте, и дело в шляпе. Всего на восемь недель. Ничуть не помешает звездной карьере актера, а Джеймсу без этого не встать на ноги.
— Дариус, привет, Джеймс Латтимер, — Джеймс пытался излучать уверенность, которую вовсе не испытывал, лавируя между членами съемочной группы с вытянутой вперед рукой. Вокруг актера суетились помощники по костюмам, высвобождая его из костюма — пуленепробиваемого жилета и пояса с кобурой.
Дариус вяло пожал руку Джеймса.
— Э-э, привет, — с сомнением в голосе протянул он.
— Из «Ред Продакшнс», — продолжал Джеймс. — Твой агент, Наоми, она же предупредила тебя, что я заскочу посмотреть на тебя в деле, да?
— Э-э, ну да. Вроде да.
Джеймс разозлился. Он добивался этой встречи несколько недель. За его спиной раздался шепот:
— А это еще что за козел приперся?
Судя по голосу, кто-то молодой. Наверное, один из помощников по костюмам.
Джеймс сглотнул. Захотелось посоветовать этому типу не плевать в колодец.
Актер поднял руки, чтобы с него сняли полицейскую сбрую. Как же он нелеп в этой роли! На экране Дариус смотрелся прекрасно, но в жизни-то он ростом метр с кепкой и весом не больше шестидесяти килограммов. Редактору придется попотеть, монтируя героические сцены.
— Слушай, чувак, очень жрать хочется, — произнес Дариус. — Надо бы перехватить что-нибудь в автобусе. Ты хотел поболтать или вроде того?
Джеймс бросил взгляд на автобус-столовую, потом на часы и нервно потер затылок.
— Хотел, — отозвался он. Пора заходить с козыря. — Но, знаешь, давай в другой раз. У меня в два встреча с ребятами из «Нетфликса», сам знаешь, к ним опаздывать себе дороже. Тем более они специально прилетели на встречу.
Дариус был хорошим актером, но не настолько. Джеймс почти увидел, как у него в голове провернулось несколько шестеренок.
— О черт, ну да, конечно, — спохватился тот. — Джеймс Латтимер. Слушай, может, возьмем по салату и поговорим?
Джеймс чуть помедлил, а потом вскинул руки в знак согласия.
— Ладно, если уж они решили, что стоит прилететь из Лос-Анджелеса, то пять минут подождут, — сказал Джеймс. — Пойдем.
Большая игра, и ничего больше. Но важная, чертовски важная игра. Ему нужно появиться дома успешным человеком. В уик-энд все должно пройти гладко. Иначе нельзя.
Кэйт
Кэйт раздумывала, что взять с собой. В Дублине достаточно тепло, но Спэниш-Коув, находящийся на самом юге, с барьером холмов со всех сторон, в том числе в графстве Уотерфорд на другой стороне залива, отличается собственным микроклиматом. В это время года там обычно стоит ужасная жара, но холодный бриз с Атлантики превращает бухту в аэродинамическую трубу, и температура мгновенно падает.
Кэйт положила поверх маек и льняных брюк два аккуратно сложенных свитера. Она старалась выбирать одежду стратегически: чтобы хорошо выглядеть, недостаточно лишь регулярно посещать спортзал.
Фигура ее матери напоминала грушу: если верить женским журналам, не слишком выигрышная для тех, кто стремится произвести впечатление. К тому же мать всегда была чуть полновата, но это совершенно ее не портило. Все считали ее красавицей, потому что видели только лицо и улыбку. Ощущали ее сердечность. Хоть кого спроси, всякий скажет, что никогда не встречал никого привлекательнее Кэтлин.
Кэйт никогда не отличалась особой красотой, во всяком случае, так считала она сама. И к тому же унаследовала фигуру матери, а полнота совсем ей не шла. В школьные годы у Кэйт было много лишнего веса. Ужасающе много.
— Так на сколько, говоришь, ты едешь?
Чен искал в гардеробе туфли для гольфа, в который раз повторяя, как ненавидит гольф, но ничего не поделаешь, приходится себя заставлять. Кэйт подозревала, что посещениями клуба, набитого стопроцентно ирландскими, исключительно белыми, ожиревшими и незаслуженно высокооплачиваемыми мужчинами, Чен тешит своего внутреннего анархиста. Чен богаче их всех, но никогда не станет там своим, хотя другие члены клуба охотно посещают его отель. Заведение действительно процветает: свободных номеров, как правило, нет, ресторан вот-вот получит первую мишленовскую звезду, а подвальный коктейль-клуб с живым джазом каждую неделю ломится от посетителей.
И во главе всего этого, как любил говорить Чен, бедный китаец из Пекина. Здесь он сильно преувеличивал. Мать Чена по китайским стандартам, возможно, и находилась на низшей ступени социальной лестницы, но отец-ирландец — вовсе нет. Свекор Кэйт — сын известного промышленника — поехал в Пекин по одной из первых программ обмена студентами в конце семидесятых.
Отправился изучать культуру страны, только начавшей открываться для остального мира, а вернулся домой три года спустя с женой и сыном.
Чен смотрел на уже изрядно раздутую сумку.
— Только на выходные, — ответила Кэйт. — Но все может быть.
Она отвернулась, ее щеки горели.
— Эй, — окликнул ее Чен. — Ты уверена, что мне не стоит поехать с тобой? — и тихо добавил: — Я знаю, как тебе тяжело.
Кэйт замерла.
— С чего это вдруг?
Ты же ни разу не ночевала в. родительском доме с тех пор, как мы познакомились. Мы встретились с твоим отцом и Джеймсом один-единственный раз, а остальных я и вовсе никогда не видел. И понимаю почему.
— Понимаешь? — ее сердце забилось чуть быстрее.
— Да ладно, — он тихо рассмеялся. — Это же не ядерная физика.
Он обнял ее сзади и заговорил с акцентом:
— Твоя молодой белый девуська. Моя бальсой страсьный китайса. Восток присел на запад и украл зенсина.
Смеясь, Кэйт оттолкнула его.
— Надень свою футболку Black Lives Matter и посмотри, что будет, — предложил он. — Замерь уровень расизма.
— Ты не черный и живешь здесь всю жизнь, — возразила она.
— Не смей лишать меня идентичности. Я на шкале оттенков, бледнолицая. В любом случае в тот единственный раз, когда я видел твоего брата, он спросил меня, не знаю ли я актеров-азиатов на роль плохих парней для его коллеги. А что сказал Фрейзер, и повторять не стану. В общем, понятно, почему тебя практически отлучили от семьи. Остальные, поди, садятся за стол в остроконечных белых колпаках.
Кэйт остановилась и посмотрела в сумку. Какого черта ей это надо? Зачем вообще туда ехать?
В последние годы она чаще бывала в Пекине, чем в Спэниш-Коуве. Как минимум раз в год они ездили в Китай и обычно жили в районе Инь, где выросла свекровь. Когда-то здесь были только швейные фабрики и дешевые забегаловки, но в девяностые годы растущий город поглотил предместья и все изменилось.
Кэйт там нравилось. Она любила ходить на цветочный рынок Лай-Тай, ужинать в «Кай-И-Цзян» в отеле Four Seasons, где Кэйт и Чен мечтали, как откроют конкурирующий пятизвездочный отель, гулять по Запретному городу. Возможно, когда все закончится и этот адский уик-эцд останется позади, им лучше переехать в Китай.
— Бедняжка. Совсем потерялась, а? — Чен обнял жену.
Кэйт взглянула в его темные серьезные глаза. Когда они познакомились, этот потрясающий мужчина, на пять лет старше нее, более опытный, превосходящий во всех отношениях, покорил ее мгновенно. Она его недостойна. Лишь бы он об этом никогда не узнал!
— Может быть, я все-таки тебя отвезу? Или подожди, пока тебе не вернут машину из мастерской. По крайней мере, у тебя не будет ощущения, что застряла там навсегда.
— Нет, не стоит. Я все равно планировала съездить с Джеймсом. И он тоже не собирается задерживаться.
— Ладно, но не важно, насколько болен твой отец, цинь, — сказал Чен. — Если все зайдет слишком далеко, просто позвони, и я сразу за тобой приеду. Где, кстати, мой телефон? Не видела? Ведь только что слышал, как он звонит… Куда же он завалился?
Кэйт вполуха слушала мужа, голос которого доносился уже из спальни.
После звонка с известием о возвращении Адама она обнаружила, что вернулись все ее дурные привычки: начала пихать в себя еду, плохо спала. Много лет она держала все под контролем. Чен часто шутил, что если Кэйт разрезать, то внутри, как жила в камне, обнаружится лозунг «сила воли», а если бы она родилась в Китае, то в пять лет выиграла бы золотую олимпийскую медаль.
Ей следовало сказать «нет», отказаться ехать в Спэниш-Коув на длинный уик-энд. В конце концов, она взрослый человек. Однако едва отец взял трубку, как она мгновенно превратилась в ребенка: из Кэйт Грант в Кэйт Латтимер. Она снова дочь, а не жена, сестра, а не друг.
Ее убивало, что пришлось лгать Чену, но ведь нужно было изобрести причину для внезапной поездки. А зачем рассказывать правду?
В каждой семье есть тайны. Латтимеры, возможно, чуть более… ненормальные, чем большинство, но разве это само по себе не нормально? Да, они не разговаривают друг с другом, ну и что? И в конце концов, Адам пока здесь, но кто знает…
Возможно, завтра он сбежит снова. И отношения с родственниками снова прекратятся.
После
Кэйт держалась рукой за живот. Она чувствовала себя больной, по-настоящему больной. Ей было нехорошо весь уик-энд. Теперь, по крайней мере, для этого появилась конкретная причина.
Следователь Даунс дал ей чашку с чем-то горячим, но она даже не посмотрела, что это, достаточно и ощущения тепла в руках. Она решила, что тот настолько предупредителен, ишо-тому что они познакомились немногим раньше. Мельком, в более приятной обстановке — в деревне, до вечеринки, до того, как Кэйт поднялась на борт яхты, до того, как отец…
Не прошло и двенадцати часов с тех пор, когда все было нормально.
— Итак, Джеймс ударил Адама, — сказал он, черкая что-то в своем блокноте, по виду совершенно школьном. Выглядел следователь как-то странно: вроде бы старше своих лет, но все же слишком молоддля настоящей взрослой работы.
— Да, — ответила Кэйт. — Но это Адам сам начал…
— И все же, — перебил ее Даунс. — Вы сказали, что именно Джеймс ударил первым.
— Да. Прошу прощения, но при чем здесь мой папа?
Взглянув на нее, следователь снова опустил взгляд в блокнот. Возможно, он вовсе ничего и не записывает, подумала Кэйт. Играет в виселицу, напускает на себя важность до прихода начальства. Или пишет детские замечания о каждом из них. Об их внешности. Кэйт знала таких типов и видела гадости, которые они писали о ней внутри шкафчиков и на партах.
— Вы сказали, что, перед тем, как случилась драка, — продолжал следователь, — все ненадолго разошлись. Почему? Произошла ссора еще до того, как Джеймс ударил Адама?
— Я… Нет, не то чтобы ссора. Просто папа… он сказал кое-что насчет дома.
— Что?
— Так, не важно. Но все разошлись по углам, ненадолго.
— Это случилось примерно между восьмью и половиной девятого?
— Да. Я пыталась дозвониться до мужа, поэтому знаю время точно, по журналу звонков в телефоне…
— Как бы вы описали свои отношения с отцом? — прервал ее следователь.
— Как бы я описала?.. — Кэйт ответила непонимающим взглядом. — Хорошие. Хорошие отношения. Он же мой папа.
— Вы не так часто виделись — я имею в виду, до этого уик-энда. Не часто бывали дома.
— Да. Ну…
Кэйт почувствовала, что краснеет.
— Я работаю. Управляю отелем в Дублине, вечная суета. Я не могу часто ездить сюда на выходные. У меня своя жизнь и… просто, когда Адам вернулся, я должна была приехать и увидеть его. Это… отличная новость.
— В самом деле?
— Конечно же. К чему это вы?
— Итак, вы примчались домой, чтобы встретиться с братом, который исчез на десять лет, но для отца у вас никогда не находилось времени. Видимо, вы были не особенно близки.
— Дело не в том, что мы были не близки. Просто мы… — она опять не находила слов.
Следователь Даунс посмотрел Кэйт прямо в глаза.
— Ваш отец когда-нибудь причинял вам боль? У вас были причины желать его смерти?
Кэйт быстро замигала.
— Нет, никогда! — возмущенно ответила отца. — Я любила отца, а он любил меня.
После
Следователь Даунс вышел из здания администрации порта и прошел несколько сот ярдов до пришвартованной яхты, окруженной полицейскими машинами, мигающими в темноте синими и красными огнями. Рядом, в городке Альбертста-ун, в барах и ресторанах внезапно прибавилось посетителей. Проезжающие машины замедляли ход, интересуясь необычным оживлением на берегу.
Тело Фрейзера Латтимера все еще лежало в мешке для трупов на носилках в одной из подъехавших машин скорой помощи, дожидаясь отправки в лабораторию патологоанатома.
Когда следователь увидел тело, оно выглядело совершенно невредимым, за исключением раны на затылке. Но родственники увидят не такую мирную картину. Для начала Фрейзеру обреют голову, вскроют грудную клетку, извлекут органы, а потом уложат назад и зашьют. На похоронах тело будет лишь отдаленно походить на отца, каким они его помнят.
Как минимум одного из них это мало трогает. У следователя Даунса с самого начала возникли сомнения насчет несчастного случая. Показания пассажиров яхты только укрепили их.
Совершенно очевидно, что все чего-то недоговаривают. Но для этого должны быть причины. Что ж, несмотря на отсутствие показаний, остаются факты.
Криминалисты закончили на яхте и разрешили следователю подняться на борт. Даунс обошел яхту по кругу: длинная, метров двадцать, палуба, у бортов широкая — два человека могут свободно стоять рядом или разойтись; большая площадка на корме, ближе к носу рубка, остекленная со всех сторон. Небольшая лесенка на верхнюю площадку, поменьше, и довольно просторная каюта с туалетом под палубой.
Решив, что запомнил все детали, следователь перешел на правый борт, где, как он уже выяснил, Фрейзера Латтимера видели в последний раз. Проходя мимо, он кивнул облаченному в защитный комбинезон криминалисту, отбирающему пробы с палубы маленькими ватными шариками.
Вертя головой слева направо, Даунс рассмотрел рубку и перила на корме яхты. Изучил стальное ограждение: при его среднем росте оно доходило ему до груди. Случайно перевалиться через такое ограждение затруднительно.
Вдоль борта абсолютно ровная белая поверхность, иллюминаторы каюты, расположенной внизу, сюда не выходят. И, что самое важное, ничего, что могло бы ударить человека при резком рывке.
Даунс снова посмотрел на криминалиста и горку запечатанных пластиковых пакетов с пробами крови, взятыми с борта и с палубы. У Фрейзера на голове глубокая рана, такие сопровождаются обильным кровотечением. Однако после удара, от которого разлетаются брызги, кровь под действием силы тяжести обычно стекает вниз — по шее, под одежду.
На досках осталось достаточно капель, чтобы определить, где Фрейзера ударили по голове. А затем, не дав крови вытечь и скопиться под телом, выбросили его за борт, в море. Во всяком случае, следователь Даунс пришел именно к такому выводу.
Элен
В субботу, они приедут уже в субботу. Элен с новой силой взялась натирать перила. От аэрозоля с хвойным запахом щипало в носу, она явно уже надышалась им и теперь испытывала совершенно нездоровые приятные ощущения. Возможно, от этого и сердцебиение.
Еще только четверг. Достаточно времени, чтобы как следует подготовиться. Никаких причин для волнения, но надо показать всем, что дом содержится в идеальном порядке. Возможно, для них это ничего не значит, но для нее — абсолютно всё.
Отец все утро безвылазно сидел у себя в кабинете. Она слышала, как он разговаривал по телефону: знакомое еле слышное бормотание. Кашель. Из-под двери сочился запах сигары. Элен открыла в доме все окна, но в нижних комнатах все равно ощущался острый аромат «вил-лигера». Пес сидит в кабинете, зарабатывает рак легких пассивным курением, бедняга.
Она застелила постели свежими мягкими пуховыми перинами и белоснежным бельем, разложила новые туалетные принадлежности во всех ванных при спальнях и в общей ванной. Подушки в гостиных взбиты, кухня сияет чистотой, холодильник полон — в первый вечер Фрейзер планирует общий ужин. Уже привезли ящик «Лорен Перье» и договорились с официантами.
Элен не могла понять, что именно ее беспокоит, какая-то мелочь. Чего-то не хватало. Она остановилась и взглянула в полукруглое окно над парадной дверью, откуда открывался вид на море.
— Уже и так чисто. Может, выпьешь чашечку чая или чего еще?
Элен вздрогнула от неожиданности. На верхней ступени лестницы стоял Адам, сама заботливость. Адам-призрак, четыре дня назад возникший из небытия — внезапно, без звонков, писем и предупреждения.
— Мы так давно не собирались, — пояснила она. — Просто хочу, чтобы все выглядело красиво.
— Когда все последний раз здесь собирались? — спросил Адам.
Элен опустила глаза на тряпку и бутылку «Мистера Мускула» в руках.
— Так часто? — Адам сделал несколько шагов к ней. Вполне узнаваем: темная вечерняя щетина, не истребимая даже самым тщательным бритьем, начиная с подросткового возраста. Широкие густые брови, похожие на поселившихся на лбу гусениц. Голубовато-зеленые глаза, сияющие, словно драгоценные камни со дна их родного моря. Открыв дверь и увидев его на ступеньках, Элен мгновенно узнала брата. За плечом одна сумка — она уже ознакомилась с ее содержимым, но не нашла ничего интересного. Никаких намеков на то, откуда он, кто он теперь и что произошло десять лет назад.
— Проголодался? — спросила она. — Я могу что-нибудь приготовить.
— Я не голоден, — Адам замешкался, по-прежнему стоя на пару ступенек выше. — Чем ты зарабатываешь на жизнь? Ты ни разу не выходила из дома после моего приезда.
— По-моему, это несправедливо: ты расспрашиваешь о моей жизни, а мне нельзя расспрашивать тебя.
— Почему же нельзя, можно.
Элен взглянула на дверь кабинета.
Увидев Адама, Фрейзер прослезился. Не то чтобы рыдал в голос, но и не скрывал слёз. Элен это потрясло не меньше, чем Адама: настолько не похоже на их отца.
Потом Фрейзер отвел Адама в свой кабинет. Там они провели несколько часов, тихо разговаривая, но она не могла ничего расслышать. Ни криков, ни упреков. По крайней мере, она ничего такого не услышала.
Чрезвычайно странно. Ей казалось, что внезапное возвращение Адама разозлит отца. Приведет его в ярость. Однако, когда они вместе вышли из кабинета, Фрейзер выглядел… довольным. К тому времени появился Дэнни, и отец объявил им, что в следующие выходные нужно собрать всех дома, чтобы Адаму не пришлось пересказывать одно и то же по несколько раз. Он расскажет свою историю всем сразу, так будет справедливее.
«Справедливее по отношению к кому?» — подумала Элен. Разве она, так же как и Фрейзер, не заслужила того, чтобы знать, что происходило с Адамом все эти годы? Но Дэнни, старейший друг семьи, согласился. Элен не хотелось портить другим настроение. Тем более что Адам выглядел потрясенным и благодарным за такую теплую и гостеприимную встречу.
И все же Элен просто умирала от любопытства. Почему он исчез и, что еще интереснее — почему наконец вернулся?
— Алло? — произнес Адам. — Мы говорили о твоей работе…
Элен очнулась. Последнюю неделю она стала совсем рассеянной, то и дело отключалась от реальности, погружаясь в воспоминания. Конечно, приближалась самая важная дата в ее жизни: тринадцать лет. Причина была и в этом тоже.
— Я репетиторствую онлайн.
Адам поднял бровь.
— По какому предмету?