Глава 9

Когда Мирослава проснулась, Дона уже не было рядом. Она глянула на часы – полдевятого.

«Что-то я сегодня заспалась», – подумала она.

Когда Волгина спустилась вниз, Морис сидел на диванчике с ноутбуком на коленях, Дон сладко посапывал рядом.

– Все уже сыты и довольны, – улыбнулась она.

– Ну почему же все? – изогнул бровь Морис. – Шура поел и уехал. Дон, естественно, накормлен в первую очередь, а я жду вас.

– А что у нас на завтрак?

– Сырники подойдут?

– Ещё как, – улыбнулась она.

Диана Чемберлен

Темная сторона света

1

Рождество 1990 год

Весь день не переставая шел дождь. Он лил с такой силой, что кусты вокруг стоянки у здания больницы склонились к самой земле, а новая крыша начала протекать. Одна из медсестер поставила ведро на пол в приемной, и через час оно было полно до краев.

Оливия Саймон смотрела на потоки дождя через широкое окно своего кабинета. Шум воды мешал сосредоточиться, и журнал на ее столе по-прежнему был открыт на той же самой статье, которую она начала читать час назад. В этом дожде было что-то неестественное. Он высасывал кислород из воздуха, и дышать становилось труднее. Оливии казалось, что капли колотят по ее голове, будто дробинки по пустой консервной банке. Но стоило ей только подумать, что у нее больше нет сил выносить этот грохот, как он стих. Оливия смотрела на небо, и у нее на глазах оно становилось светлее, сияющим оттенком напоминая внутреннюю сторону яичной скорлупы. И так же неожиданно пошел снег.

Оливия вышла в приемный покой, где последние два часа, удивительно спокойных, Кэти Браш и Линн Уилкс играли в карты.

— Пошел снег, — сообщила им Оливия.

Медсестры подняли на нее глаза, отрешенные из-за вынужденного безделья, потом медленно повернули головы к окну.

— Невероятно. — Линн встала, чтобы лучше видеть, и полой халата сбросила со стола несколько карт.

— Похоже, на Внешней косе это становится традицией, — заметила Кэти. — На прошлое Рождество тоже шел снег.

Оливия взглянула на часы. Половина шестого. Сегодня она не могла задерживаться на работе. Линн снова села и поинтересовалась:

— Присоединишься к нам, Оливия?

Она отказалась и вернулась к себе в кабинет. Этим вечером она не могла заставить себя присоединиться к девушкам. Оливия слишком нервничала, поглощенная своими мыслями. Ей необходимо было поскорее попасть домой.

Она села за стол и набрала номер домашнего телефона.

— Снег пошел, — сказала она, когда Пол взял трубку.

— Да, я знаю. — Голос мужа звучал раздраженно. Оливия уже начала привыкать к тому, что Пол часто бывает не в духе. — Когда ты намерена появиться дома?

— Скоро, мне осталось всего полчаса.

Оливии пришлось дежурить на Рождество. Из четырех врачей, работавших в отделении неотложной помощи в Килл-Дэвил-Хиллз, она была самой молодой. Она была бы рада сказать Полу, что не зря вышла на работу, не напрасно оставила мужа в одиночестве, когда им так необходимо проводить побольше времени вместе. Но за долгие одиннадцать часов дежурства ей пришлось заниматься только оцарапанной коленкой и несварением желудка после праздничной индейки. В такие дни Оливия понимала, что скучает по напряженному темпу жизни вашингтонской городской больницы, где она проработала последние десять лет, хотя из-за этого сложно было контролировать свое рабочее расписание. В первые годы брака она боялась надолго расставаться с Полом. Когда Оливия не могла к нему прикоснуться, она начинала бояться, что он исчезнет.

Прошлое Рождество они провели с его родителями в Филадельфии. Пол написал стихотворение ей в подарок и каким-то образом ухитрился вышить его по шаблону в те часы, когда она работала, а он был свободен. Вышивка теперь висела дома в ее кабинете. И всякий раз, глядя на нее, Оливия удивлялась, как быстро исчезло то теплое, нежное чувство, которое Пол испытывал к ней всего лишь год назад.

— Индейка уже пережарилась, — пробурчал Пол. — Может быть, я выну ее из духовки?

Оливия собралась ему ответить, когда ожила полицейская рация, стоявшая в холле у двери в ее кабинет.

— Подожди минутку, Пол, — попросила она и прислушалась к тому, что говорит Кэти, севшая перед приемником.

— Килл-Дэвил-Хиллз, отделение неотложной помощи, — ответила Кэти.

— У нас пулевое ранение в грудь, — донесся сквозь потрескивание мужской голос. — Женщина, около сорока, пульс нитевидный, сто пятьдесят в минуту. Давление семьдесят пять на сорок.

— Когда вас ждать? — спросила Кэти.

— Через пятнадцать минут. Может быть, через двадцать. Проклятый снег!

Оливия встала.

— Пол, я должна идти, — сказала она мужу, положила трубку и торопливо пошла в смотровую. — Позвони Джонатану, — бросила она на бегу Кэти.

Ей не нравилось работать с Джонатаном Кремером, но именно его она должна была вызвать в случае необходимости, да и жил он ближе всех. Он сможет приехать через несколько минут.

Оливия готовилась к операции, когда появился Джонатан.

— Значит, пулевое ранение, — хмыкнул он, закатывая рукава и принимаясь намыливать руки. — Мы стабилизируем ее состояние и отправим на вертолете в Норфолк, в Мемориальную больницу Эмерсона.

— Мы еще ее не видели, — парировала Оливия и включила монитор электрокардиографа.

— Ей потребуется специальная бригада.

Оливия принялась выкладывать все необходимое для интубации. Джонатан раньше, работал в сонной провинциальной больнице в Луизиане и, вероятно, не слишком уверенно чувствовал себя, если речь шла о пулевом ранении. Он проработал на Внешней косе чуть больше года, став первым врачом в только что созданном отделении неотложной помощи, единственном в этих местах. Оливии обещали, что она будет в равном с ним положении, что у нее будет такое же право голоса, как и у Джонатана Кремера. Но иногда у нее создавалось впечатление, что об этом забыли предупредить Джонатана.

— Давай сначала осмотрим ее, — примирительно предложила она.

К тому моменту, когда двое парамедиков привезли раненую, смотровая была уже готова. С женщины уже срезали блузку и лифчик, и в левой груди виднелась очень маленькая ранка. Крови не было. Это могло означать только одно: пуля попала прямо в сердце. Оливия понимала, что пострадавшей требуется немедленная операция, другого выхода не было.

— Неси операционный набор, — обратилась Оливия к Кэти.

— Что? — воскликнул Джонатан, помогавший одному из парамедиков надеть на женщину специальный противошоковый костюм. — Забудь об этом, Оливия. Давай отправим ее в Норфолк.

— Принеси два пакета с кровью, первая группа, резус отрицательный. — Оливия обращалась к Линн, одновременно проверяя жизненные показатели раненой. Вертолет доставит пострадавшую в больницу только через сорок минут. Пройдет еще не меньше пятнадцати минут, прежде чем она окажется в операционной. — Женщина не протянет так долго, — ответила она Джонатану.

Кэти принесла поднос с хирургическими инструментами. Они негромко позвякивали, потому что у медсестры тряслись руки. Она заколола темные волосы, и Оливия пожалела, что не догадалась сделать то же самое. Ее волосы были чуть длиннее подбородка, и стоило ей наклонить голову, как они падали вперед, заслоняя все.

— Ты шутишь, — возмутился Джонатан. — Мы не можем здесь оперировать.

— Пятьдесят на тридцать, — громко объявила Линн, — пульс на руке не прощупывается.

— Вливай ей физраствор, — приказала Оливия. — Джонатан, прошу тебя, сделай надрез. — Женщина нуждалась в переливании крови.

— Оливия, здесь тебе не округ Колумбия! Для операции необходима специальная бригада.

— Начинай вводить физраствор, — обратилась Оливия к Линн, — и эпинефрин. И повесь мешки с кровью на штатив. — Потом она обернулась к Джонатану: — Послушай, разумеется, мы можем отправить ее в Норфолк. Только мы оба знаем, что она умрет по дороге. Здесь не идеальные условия для операции, но это ее единственный шанс. — Оливия снова повернулась к столу и сама сделала надрез на паховой вене и выбрала иглу для переливания крови.

– А вы знаете, что, оказывается, в нашем посёлке живёт однокурсница Аполлинарии Павловой?

Я могу это сделать. — Кэти взяла иглу из рук Оливии и ввела в вену. Руки у нее больше не дрожали. Оливия восхитилась тем, как быстро молодая женщина справилась со страхом и растерянностью.

Джонатан ожег ее яростным взглядом.

– Да ты что?! – Мирослава чуть не выронила из рук чашку.

— Я не желаю в этом участвовать. Я вызываю вертолет. — Развернувшись на каблуках, он вышел из смотровой.

– Представьте себе!

Оливия ошеломленно посмотрела ему вслед, потом повернулась к одному из парамедиков.

– И кто же это?

— Вызовите сюда доктора Шелли, пусть приедет как можно быстрее. — Оливия принялась протирать раствором бетадина грудь и бок женщины. Потом надела стерильные перчатки, которые протянула ей Линн.

– Ирина Глаголева.

— Может быть, все-таки следовало бы отправить ее в Норфолк, — негромко сказала Линн. У нее на лбу блестели капельки пота.

– Что-то имя знакомое…

– Ещё бы! Она известный дизайнер!

— Мы сделаем все, что в наших силах, Линн. — Оливия взяла с подноса другой скальпель и заметила, что у нее самой дрожат руки. Она вдруг остро осознала, что осталась единственным врачом в смотровой. «Ну-ка, возьми себя в руки», — приказала себе Оливия. Когда она приставила скальпель к груди женщины, между ребрами, то почувствовала, что полностью контролирует себя. Оливия сосредоточилась на том, что ей предстояло сделать. Она сделала надрез. Крови не было. Скальпель пошел дальше, сквозь мускулы, к ребрам. Кровь неожиданно хлынула из разреза, залив хирургический костюм Оливии и пол. Женщина-парамедик, стоявшая рядом, охнула.

– Ландшафтный…

— Давления нет, — сообщила Линн, — пульса тоже.

– А не навестить ли нам её?

Оливия посмотрела на равную зеленую линию на мониторе электрокардиографа. Она почувствовала, что у нее на лбу выступила испарина. Они ее теряли. Для операции на сердце требовалось раздвинуть ребра, но, посмотрев на поднос, Оливия не увидела необходимого инструмента.

– Что, вот так, без предупреждения?

— У нас нет расширителя?! Кэти только покачала головой.

– Так соседи же!

– Я даже не знаю…

Разумеется, у них не было такого инструмента. Оливия снова взялась за скальпель и им развела ребра. Сунув левую руку в образовавшееся отверстие, она осторожно согнула пальцы вокруг сердца женщины, провела большим пальцем по сердечной мышце, пытаясь найти входное отверстие от пули. Она быстро нашла маленькую ямочку на гладкой поверхности сердца и закрыла ее пальцем, чтобы остановить кровь. Потом она нащупала выходное отверстие, прикрыла его средним пальцем и почувствовала, как сердце сокращается в ее ладони. Оливия подняла голову, чтобы посмотреть на монитор, и тут же услышана радостный возглас Кэти:

– Зато я знаю! Собирайся! Мы идём к Глаголевой!

— Есть пульс!

– А вдруг её нет дома?

– Поцелуем пробой и пойдём домой!

Оливия только сейчас перевела дыхание. Теперь им оставалось только ждать прихода Майка Шелли, заведующего отделением неотложной помощи. Оливия не знала, сколько сумеет простоять в крайне неудобном положении. Она согнулась и немного присела, чтобы удерживать в руках сердце, закрывая при этом сквозную рану. Если Оливия хоть немного сдвинет пальцы, женщина умрет. Все так просто. Но у Оливии уже начали дрожать мышцы ног, заныли плечи.

– Что? – спросил он растерянно.

Она услышала шум приближающегося вертолета, потом привычный звук, когда машина села на крышу здания. Оливия надеялась, что вертолет им еще понадобится, что они сумеют залатать сердце пострадавшей и стабилизировать ее состояние, чтобы она перенесла полет.

Мирослава улыбнулась:

– Тогда мы навестим её в другой раз.

Оливия в первый раз за все время посмотрела налицо раненой. У нее была белая кожа, немного веснушек на носу и щеках, никакой косметики. Волосы были длинными, тяжелыми, рыжими, очень красивого красноватого оттенка, напоминающего цвет древесины вишневого дерева. Они спадали со стола волнистым водопадом. Женщина казалась моделью из рекламы шампуня для волос.

– А…

— Кто в нее стрелял? — спросила Оливия, поднимая глаза на молодого парамедика, стараясь отвлечься от своего неудобного положения.

Они вышли из дома и без особого труда нашли дом дизайнера. Забор был высоким, так что увидеть ничего не удалось, пришлось позвонить.

Лицо парня было таким же белым, как лицо раненой. Карие глаза расширились от ужаса.

И вскоре они услышали, как вздрогнули и рассыпались десятки колокольчиков. А когда мелодичный звон смолк, залаяла собака, и тотчас раздался женский голос:

— Она была волонтеркой в приюте для женщин в Мантео, — ответил он. — Туда вошел мужик, он угрожал своей жене и детям, и эта женщина прикрыла их собой.

– И кого это там принесло с утра пораньше…

Приют для женщин, пострадавших от домашнего насилия. Оливия ощутила боль в груди. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы задать следующий вопрос.

– С утра пораньше принесло нас, Мирославу Волгину и Мориса Миндаугаса.

— Кто-нибудь знает, как ее зовут?

Ворота приоткрылись, высокая блондинка с интересом посмотрела на Мирославу.

— Анни, — ответил парамедик. — То ли О\'Брайен, то ли еще как-то.

– Вы, случайно, не детективы? – спросила она.

— О\'Нил, — прошептала Оливия, но так тихо, что ее никто не услышал.

– Да, – кивнула Волгина.

Она снова взглянула на распростертое перед ней тело с белоснежной кожей, на полные груди, усыпанные веснушками, на тонкую талию. Оливия закрыла глаза. У нее горели плечи, кончики пальцев онемели. Она уже не могла сказать, прикрывают они отверстия от пули или нет. Оливия перевела взгляд на монитор. Электрокардиограф подскажет ей, если ее пальцы начнут сползать.

– Тогда чего вы стоите за воротами?! – всплеснула руками женщина. – Мне же Ира Переверзева, моя близкая подруга, все уши про вас протарахтела.

Неужели прошел всего месяц с тех пор, как Пол написал статью для журнала «Морской пейзаж»? Оливия не забыла фотографии витражей, сделанные в мастерской Анни Чейз О\'Нил. Женщина в шелках, синяя цапля, закат в песках. Пол изменился после этой статьи. Не только Пол, все изменилось.

Морис вспомнил Ирину Яковлевну Переверзеву и улыбнулся: «Да, любит женщина поговорить». У него тогда постоянно голова болела от её непрерываемого говорения. И он не чаял, как закончить её дело и избавиться от её визитов.

Вошел Майк Шелли, и Оливия заметила шок в его глазах при виде открывшейся перед ним картины. Но он быстро вымыл руки и через несколько секунд уже стоял с ней рядом.

– Тихо, Капа! – прикрикнула хозяйка на собаку, пытавшуюся снова залаять на пришедших. – Это гости к нам, не видишь, что ли?

— Где Джонатан? — спросил он.

Собака завертела хвостом и улыбнулась, высунув ярко-розовый язык.

— Доктор Кремер уверял, что раненую необходимо отправить в Норфолк, а я сочла, что мы ее единственный шанс. Поэтому он отправился вызывать вертолет и больше не вернулся.

Майк уже держал в руке специальную иглу с загнутым концом.

В этот самый миг Мирослава увидела старичка, выглядывавшего из-за дерева. Она уже собралась с ним поздороваться, как вовремя сообразила, что старичок-то ненастоящий! Но выглядел он как живой.

— Пострадавшую и в самом деле надо было отправить в Норфолк, — сказал он очень тихо, его губы шевелились почти у самого уха Оливии. — А так ее кровь будет на твоих руках.

Морис, кажется, пережил те же самые чувства, так как их взгляды встретились именно тогда, когда оторвались от фигуры, притаившейся за деревом.

У Оливии защипало глаза. Неужели она приняла неверное решение? Нет, эта женщина не пережила бы перелет. В этом Оливия была абсолютно уверена.

– Что, понравился мой Ваня? – улыбнулась хозяйка.

– Ваня? – в один голос спросили Морис и Мирослава.

Майку пришлось работать вокруг ее пальцев. Если бы она сдвинула их хотя бы на миллиметр, кровь хлынула бы из отверстий. Боль уже не отпускала плечи Оливии, дрожь с ног перешла на все тело. Но она не меняла положения, пока Майк подсунул крохотную заплатку под ее палец и пришил ее. Но выходное отверстие залатать было намного труднее. Оно было большим, и закрыть его, не повредив при этом сердце, оказалось невозможно.

– Ну да, я же видела, как вы его рассматривали. Это мой лешачок, хозяин сада. Охраняет, так сказать, владения, – она обвела взглядом свой участок, – и следит за порядком.

Оливия видела, что лоб Майка прорезали глубокие морщины, пока он сражался с иглой.

– Он у вас как настоящий! – не стала скрывать восхищения Мирослава.

— Прошу тебя, Майк, — прошептала она.

– А он и в самом деле настоящий, – рассмеялась хозяйка и проговорила загадочно: – Ночью вы его за деревом не найдёте.

Но он только покачал головой, сдаваясь. Заплатка не держалась, кровь сначала просачивалась, а потом хлынула из пробитого сердца. Оливия чувствовала его тепло в своей ладони. Она видела на мониторе, как зеленая линия заскакала, потом превратилась в прямую. В смотровой повисла тягостная тишина.

Мирослава улыбнулась в ответ. А Морис подумал: «Вечером она его, вероятно, к воротам перетаскивает». И куда подевалась его романтика.

Никто не двигался. Все молчали. Оливия слышала прерывистое, частое дыхание Майка, звучавшее в такт с ее собственным. Она медленно выпрямилась, охнула от боли в спине и посмотрела на Кэти:

Собака продолжала вертеться у ног хозяйки, то и дело заглядывая ей в глаза.

— Родственники здесь? Медсестра кивнула:

– Моя подружка, – ласково сказала Глаголева и, наклонившись, приобняла собаку. – А у вас, Ира рассказывала, кот, – проговорила женщина, когда они уже взошли по ступеням на летнюю веранду.

— Да, приехали муж и дети. Мы вызвали Кевина, и он с ними в комнате ожидания.

– Да, кот, – ответила Мирослава.

— Я с ними поговорю, — вызвался Майк. Оливия покачала головой.

– Но, может быть, и собака будет, – произнёс Морис, скосив глаза на Мирославу, лицо которой осталось непроницаемым.

— Это следует сделать мне. Я была с ней с самого начала. Она развернулась и направилась к выходу. Майк перехватил ее.

– Вы, наверное, по делу пришли, – вздохнула Глаголева, рассаживая гостей поудобнее.

— Постой-ка, лучше тебе переодеться.

– Вы правы, Ирина Владимировна, – проговорила Мирослава.

Оливия посмотрела на свой залитый кровью хирургический костюм и засомневалась в своих силах. Она явно была не способна мыслить здраво.

– Просто Ирина, не люблю, когда по отчеству величают, – Ирина смешно сморщила нос.

– Хорошо, – легко согласилась Мирослава и спросила: – Можно я сразу к делу, чтобы не отнимать у вас времени.

Переодевшись в комнате отдыха, Оливия вышла в небольшую, уединенную комнату ожидания. Через большое окно в коридоре она видела, как в темноте пляшут крупные снежные хлопья. Ей захотелось хотя бы на минуту выйти на улицу. У нее все еще ломило тело от напряжения и неудобной позы, и ей отчаянно не хотелось разговаривать с семьей Анни. Она надеялась, что Кевин Рикерт, социальный работник, подготовил их к тому, что им предстояло от нее услышать.

– Времени у меня сейчас вагон и маленькая тележка, – улыбнулась Ирина. – Но поступайте так, как вам удобнее.

Кевин вздохнул с облегчением, увидев ее.

– Видите ли, мы сейчас занимаемся одним делом, и там проходит Аполлинария Андреевна Павлова. Вы ведь учились вместе с ней?

— Это доктор Саймон, — сказал он.

– Поля? Конечно, я хорошо её помню. Она тогда ещё была Крутиковой. Первая красавица! Многие девчонки ей завидовали. Давненько я Полинку не видела. Сильно она изменилась?

Перед Оливией стояли трое: девочка лет тринадцати, поразительно похожая на Анни, парнишка, на несколько лет старше, и мужчина. Она поняла, что это муж Анни, Алек О\'Нил. Темноволосый, высокий, худой, но мускулистый, он был в джинсах и голубом свитере. Он неуверенно протянул ей руку, а очень светлые голубые глаза словно спрашивали, какое будущее его ждет.

– Затрудняюсь ответить на ваш вопрос, – призналась Мирослава. – Я познакомилась с ней совсем недавно, но выглядит она сногсшибательно.

Оливия быстро пожала протянутую руку.

– Вот как? Я вам сейчас покажу, как она выглядела в молодости, – и хозяйка куда-то поспешно удалилась. Вернулась она минут через десять с альбомом, обтянутым бархатом. Стряхнула с него невидимую пыль и, присев рядом с гостями, положила себе на колени и стала листать. Вскоре она нашла то, что искала. – Вот смотрите!

— Здравствуйте, мистер О\'Нил. — Она старалась говорить медленно, отчетливо. — Мне очень жаль. Пуля прошла через сердце. Повреждения оказались слишком серьезными.

Мирослава узнала Аполлинарию сразу.

В его глазах все еще светилась надежда. Но его сын сразу все понял. Он казался юной копией своего отца, те же черные волосы, голубые глаза под темными бровями. Он отвернулся к стене, ссутулился, но не произнес ни звука, не заплакал.

– Надо же, она почти не изменилась! – выдохнула она.

— Вы понимаете, что говорит вам доктор Саймон? — уточнил Кевин.

– А это я, – палец Ирины уткнулся в изображение милой девушки, в которой трудно было бы узнать сидящую рядом блондинку.

Алек продолжал не мигая смотреть на Оливию.

– Что, сильно я изменилась? – усмехнулась Глаголева.

— Вы хотите сказать, что Анни умерла? Оливия кивнула.

– Да, – не стала отрицать Мирослава, – на фотографии скромная, я бы даже сказала, застенчивая девушка, а сейчас рядом со мной уверенная в себе стильная женщина.

— Мне очень жаль. Мы пытались спасти ее, но…

– Слава и деньги ещё и не то делают, – невесело рассмеялась женщина.

— Нет! — Девочка бросилась к Оливии, толкнула, попыталась ударить. Кевин успел перехватить ее руку. — Она не может умереть! — крикнула дочь Анни. — Крови совсем не было!

– Не наговаривайте на себя, – серьёзно сказала Мирослава, – и если честно, лично я предпочла бы общаться с сегодняшней Ириной Глаголевой.

Алек О\'Нил обнял дочь, прижал к себе.

– Я тоже, – так же серьёзно ответила Ирина, – не обращайте внимания, я просто дурачусь, кокетничаю, можно сказать.

— Тише, Лэйси.

– А это кто? – спросил Морис, указав на девичью фигурку рядом с Аполлинарией. Девушка выглядела настолько эфемерной, что напоминала ангела. Того и гляди, взмахнёт крылышками и взлетит.

Оливия погладила девочку по плечу. Откуда она знает, что крови не было?

– Это Света Князева, предмет восхищения Аполлинарии.

— У нее было внутреннее кровотечение, дорогая, — объяснила Оливия.

– Что значит предмет восхищения? – не понял Морис.

Девочка сбросила ее руку.

– В прямом. – Ирина усмехнулась и спросила: – Вы никогда не слышали о нарциссизме?

— Я вам не дорогая.

– Вы имеете в виду древнегреческую легенду о Нарциссе?

Алек О\'Нил крепче прижал к себе дочь, и она начала всхлипывать, уткнувшись ему в грудь. Оливия посмотрела на Кевина. Она чувствовала себя беспомощной.

– Ну, хотя бы и её…. – насмешливо ответила женщина.

— Я побуду с ними, — пообещал Кевин.

– Я что-то не пойму, к чему вы клоните!

Оливия подошла к двери, но на пороге обернулась и еще раз посмотрела на семью Анни Чейз О\'Нил.

– К тому, что она страдает от этой болезни или психического отклонения. Как вам больше нравится.

— Если у вас возникнут вопросы, вы можете позвонить мне.

– Кто? – продолжил не понимать Морис.

Алек посмотрел на нее через комнату, и Оливия подняла голову, заставляя себя смотреть в его глаза, в которых плескалась боль. Он лишился дорогого существа. А что она может дать ему взамен?

– Да Аполлинария!

— Анни была очень красивой, — прошептала Оливия.

– Вот как, – задумчиво проговорила Мирослава. – И как об этом стало известно?

Джонатан и пилот вертолета стояли в коридоре, и Оливии пришлось пройти мимо них, когда она возвращалась в свой кабинет.

– От Светки! – Ирина кивнула на фотографию ангелоподобной барышни.

— Отличная работа, — насмешливо бросил Джонатан.

– Они что, обе были нарциссами?

Оливия проигнорировала его, вошла в свой кабинет, плотно закрыла за собой дверь и распахнула окно, впуская холодный воздух. Снег все еще шел, но так тихо, что когда Оливия затаила дыхание, то услышала рокот океана.

– Не то чтобы были…

– Расскажите нам, пожалуйста!

Вскоре к ней заглянул Кевин.

— С тобой все в порядке, Оливия?

– Да тут и рассказывать нечего. Была у нас вечеринка на квартире сыночка одного дипломата. Квартира ему досталась от дедушки с бабушкой, которые некогда были большими шишками. Родители его жили в Москве, а потом и вовсе отбыли по месту назначения. Квартира по тем временам огромная, что тебе Версальский замок. Есть где развернуться. Ну, мы и развернулись, перепили немного, – сказала Глаголева виновато. – Кто-то уединился, разбившись на парочки. И тут из одной комнаты послышались дикие вопли, мы сначала ничего не поняли, а тут Борька выбегает в одних трусах, а за ним разъярённые Светка и Аполлинария и орут, что он хотел их изнасиловать. Мы удивились: как, сразу обеих?!

Она оторвалась от окна и села за свой стол.

– А что Борька?

— Да. А как ее семья? Кевин вошел в кабинет.

– Естественно, стал отпираться, говорить, что у Светки с Полькой глюки. И что это они его сами раздели. И он еле отбился от них.

— Отец и сын пошли попрощаться с ней. — Он сел напротив нее. — Девочка не захотела. Надеюсь, с ними все будет в порядке. Хорошая, крепкая семья, но мать была опорой, так что наверняка ничего нельзя сказать. — Кевин покачал головой. — Иногда жизнь чертовски несправедлива, правда?

– Но вы ему не поверили?

— Да.

– Поверили, не поверили. Не в этом дело!

— Я вижу, тебе тоже нелегко.

– А в чём?

Оливия почувствовала, как по щеке скатилась слеза. Кевин вытащил бумажный носовой платок из пачки на столе и протянул ей.

– В том, что девчонки выдали, мол, этот гад посмел до них дотронуться! А они обе особенные! Неприкосновенные! Как это? – спросили мы. А Светка и говорит, мы с Полей нарциссы! Представляете? Все, конечно, обалдели, но их так и стали звать нарциссами. Девчонки не разрешали притрагиваться к себе ни парням, ни девчонкам. Все думали, девчачья дурь и с возрастом пройдёт.

— Кремер настоящий сукин сын, — заявил он.

– Прошло?

— Я в порядке, — Оливия выпрямилась, высморкалась. — Слушай, тебе когда-нибудь приходилось успокаивать Джонатана или Майка, давать им платок?

Женщина пожала плечами.

Кевин улыбнулся.

– Поле припомнили, что она всех парней посылала, но и с девушками не особо дружила. Вот только к Светке благоволила, объясняя это тем, что Света тоже нарцисс. Получалось, что они видели друг в друге своё отражение и любили только себя. Поля была побогаче и даже дарила Светке небольшие, но милые подарки, то духи, то брошку, то заколку.

— А ты думаешь, что у женщин исключительное право на то, чтобы чувствовать себя последним дерьмом?

– И она их принимала.

Оливия вспомнила, как смотрел на нее Алек О\'Нил, когда она выходила из комнаты ожидания. Ей никогда не забыть выражения его глаз.

– Принимала. Тогда девчонки не были избалованы изобилием. Ну, вы меня понимаете?

— Думаю, нет. Спасибо, что заглянул ко мне, Кевин.

Мирослава кивнула:

Ее смена давно закончилась. Она могла уехать домой в любое время. Предстоит вернуться в свой дом на берегу и рассказать Полу о том, что произошло. Еще один мужчина поникнет от горя. Что такого особенного было в Анни О\'Нил?

– А как дальше сложились отношения у Аполлинарии с этой девушкой?

Она опустила глаза, посмотрела на свои руки, лежавшие на коленях. Оливия повернула руку ладонью вверх, и ей показалось, что она все еще чувствует живое, теплое сердце Анни.

– А никак, – пожала плечами Ирина. – Светка, почувствовав, что нарциссы мало кому по душе и что ребята стали отдаляться от двух девиц, возомнивших себя пупами земли, опомнилась и стала шарахаться от Аполлинарии как чёрт от ладана. Поля же делала вид, что ничего не замечает.

– И что дальше стало с этим ангелом?

2

– Дальше, по-моему, всё у Князевой неплохо сложилось, на какой-то выставке она подцепила чеха, он запал на её неземную красоту и увёз, кажется, в Прагу. Не помню, кто мне говорил, но муж её держит то ли бар, то ли кафешку и у них уже двое детей.

Без четверти восемь Пол Маселли выключил огни на рождественской елке и вернулся к столу. Все давно остыло — индейка, сладкий картофель и зеленый горошек. Соус на блюде застыл, и, когда Пол ковырнул его ножом, на серебре осталась коричневая пленка. Накрывая на стол, он не забыл зажечь свечи, налить вино в красивые бокалы. Черт бы побрал Оливию! Пол не мог не сердиться на нее. Работа была для нее важнее их брака. Даже в Рождество его жена не могла вовремя уйти из больницы.

– А с Аполлинарией вы после окончания вуза не встречались?

Пол посмотрел на елку. Вероятно, он вообще не стал бы покупать ее, но Оливия за неделю до праздника сама принесла в дом голубую ель и поставила у окна, выходящего на берег. Она украсила деревце теми игрушками, которые накопились за девять лет их супружества, повесила гирлянду из разноцветных лампочек. Год назад Пол разбил хрустальную звезду, которой они всегда украшали макушку, поэтому он счел своим долгом приобрести замену. Он точно знал, что намерен купить, потому что давно присмотрел украшение в мастерской Анни. Пол радовался тому, что нашел предлог еще раз заглянуть к ней, окунуться в ту атмосферу, которую создавали ее работы и фотографии на стенах. Но в то утро Анни в мастерской не оказалось, и Полу пришлось постараться, чтобы скрыть свое разочарование. Том Нестор, художник, с которым Анни делила мастерскую, завернул украшение в папиросную бумагу.

– Пару раз были случайные встречи. Мы праздновали юбилей моего дяди в ресторане и в туалете столкнулись с Полей возле зеркала. Она была весёлая, обрадовалась мне. Тискала и трясла меня минут десять. А потом потащила знакомиться со своим мужем.

— Мне неприятно брать с вас деньги, — признался Том. — Анни наверняка отдала бы свою работу даром.

– Она была приглашена на юбилей вашего дяди?

Пол улыбнулся.

– Нет, они ужинали с мужем в верхнем зале этого же ресторана.

— Анни раздала бы все, если бы могла, — сказал он, и Том улыбнулся в ответ, словно только они двое знали тайну и понимали, какова Анни на самом деле.

– А почему она спустилась в туалет вниз?

Пол принес украшение домой и укрепил на верхушке елки. Это был стилизованный ангел из цветного стекла. Серебристо-белое одеяние ангела напоминало жидкий шелк, и такого эффекта могла добиться только Анни. Пол так и не сумел понять, как ей это удается.

Когда Оливия увидела ангела, в ее глазах появилось выражение обреченности.

– Я у неё не спросила об этом, – пожала плечами Глаголева.

— Тебе не нравится? — спросил Пол.

– И что же, она познакомила вас со своим мужем?

— Почему же, нравится. — Оливия изо всех сил старалась выглядеть искренней. — Очень красиво.

– Познакомила. Мне он сразу понравился. И мне тогда даже показалось, что они счастливы вместе. Но потом я узнала, что они расстались.

Пол наконец услышал шум мотора, когда машина жены въехала в гараж, и угрюмо нахмурился. Через минуту Оливия вошла в дом, снимая на ходу серый шарф. Она заглянула в столовую, тряхнула головой, словно пыталась сбросить с блестящих каштановых волос снежинки.

– А где вы видели её потом?

— Привет, — негромко поздоровалась она, сняла пальто и повесила его в шкаф в прихожей.

– Тоже в ресторане. Я сидела за столиком со своим мужем и сестрой. А Поля сидела через два столика от нас. Я ей помахала, но она сделала вид, что не знает меня.

Пол ссутулился в кресле и мрачно смотрел на жену. В эту минуту он был недоволен не только ею, но и собой. Он опять думал об Анни.

– Может быть, она вас просто не узнала?

— Почему ты не зажег свет? — поинтересовалась Оливия. Она нажала на выключатель у двери, вспыхнула люстра под потолком, и ангел Анни ожил, как будто ветерок шевельнул его серебряные одежды.

– Этого не может быть! – уверенно возразила Ирина.

Пол не ответил на ее вопрос. Оливия подошла к столу и села напротив мужа. Сильвия, дымчато-серая персидская кошка, тут же запрыгнула ей на колени.

– Аполлинария была одна?

— Прости, я задержалась, — извинилась Оливия, машинально поглаживая кошку. — У меня был очень тяжелый пациент.

– Нет, с какой-то разнаряженной в пух и прах девицей, которая всё время о чём-то без умолку болтала. А Поля, казалось, и не слушала её.

— Все остыло.

Муж заметил, что я всё время куда-то смотрю, и спросил, что я там увидела. Я ответила, что свою однокурсницу. Он говорит: «Так иди и поговори с ней». А я отвечаю, что она, кажется, не желает меня узнавать. Он спросил, где она. Я указала столик. Он посмотрел на Полю и сказал: «Красивая. Но если она не хочет с тобой общаться, то не стоит навязываться». Мне стало неудобно перед мужем и сестрой из-за пренебрежения Поли, и я быстренько свернула этот разговор.

Она посмотрела на еду, потом на Пола. Ее глаза каждый раз удивляли его. Зеленые, в окружении длинных темных ресниц, они резко выделялись на молочно-белой коже.

Мирослава пребывала в задумчивости. Морис тем временем присел возле собаки Капы и осторожно погладил её. Капа посмотрела на хозяйку и, когда та разрешающе кивнула, лизнула Миндаугаса в щёку.

— Пол, моей пациенткой была Анни О\'Нил. Он резко выпрямился в кресле.

– Я, кажется, догадываюсь, почему вы интересуетесь Полей, – проговорила Ирина, глядя в лицо детективу.

— Что произошло?

– Да?

— Сегодня вечером Анни работала в приюте для женщин в Мантео. Там началась перестрелка.

– Её племянница была замужем за актёром Дарским. Он застрелился. Что, тёмная история?