– Она еще пока об этом не знает, но, как только я тут со всем разберусь, так сразу же начну посвящать ее в тонкости своего плана. И поверьте, он закончится полной моей победой.

Наталья грустно улыбнулась и начала стягивать с плеч дождевик.

– В вашей самонадеянности есть что-то притягательное. Вы так уверены, что сумеете перебить в этой писательской голове светлый образ моего мужа?

– Убежден. Хотя бы потому, что я лучше вашего мужа, уж простите.

– Прощаю. Каждому свое. Не скрою, буду рада, если у вас получится. Простите, мне нужно прилечь, потому что от известия про Светлану я что-то совсем расклеилась. Если я правильно понимаю, тут сейчас опять станет полно полиции. Господи, когда же это все кончится.

– Скоро, – пообещал ей Глеб, имея в виду все сразу. – Потерпите немного. Совсем скоро все закончится.

Она пристроила дождевик на вешалку и повернулась к коридору, ведущему в западное крыло, направляясь в свою комнату. Из коридора в холл в этот момент вышла Марианна, чуть не столкнулась с Натальей, ойкнула и отошла в сторону, давая той пройти.

– Елка плачет и плачет, – сказала она Глебу встревоженно. – Пойду чаю заварю, вдруг поможет.

Она скрылась в направлении кухни, а Глеб остался стоять, пораженный внезапным озарением.

«У вас так бывает, чтобы вы о чем-то подумали и сразу забыли?» – спросила Наталья. Да, у него так было, причем сегодня. Когда Глафира сказала, что осталась в живых, потому что преступник услышал его, Глеба, топающие шаги на лестнице и сбежал, он подумал о том, что в этом есть что-то неправильное, но не зацепился за эту мысль. Понимание того, что именно показалось ему неправильным, пришло только сейчас, когда Наталья и Марианна столкнулись в коридоре, в который одна входила, а вторая выходила.

Спеша в комнату к Глафире и спугнув находившегося там убийцу, он обязательно должен был с ним столкнуться. Но он никого не видел. Глеб вспомнил, что днем раньше Клавдия, пришедшая на Глафирин зов, чтобы отпереть дверь ее комнаты, тоже не видела Наталью, устроившую злую шутку. Как получилось, что они разошлись в узком коридоре? Это требовалось срочно выяснить.

– Наташа! – вскричал Глеб и кинулся догонять Лаврецкую. – Постойте. Мне нужно спросить у вас одну очень важную вещь.

Она остановилась и спокойно подождала, пока он приблизится.

– Скажите, в то утро, когда вы заперли Глафиру в ее комнате, вы стояли снаружи и слышали, как она пытается открыть дверь, а потом звонит Инессе Леонардовне?

– Да, конечно, – ответила Наталья. – Только почему вы сейчас про это спрашиваете? Вы все-таки считаете, что это я сегодня напала на эту девчонку?

– Нет, я уже сказал, что я так не считаю, – нетерпеливо отмахнулся Глеб. – Когда она позвонила, вы поняли, что сейчас кто-то придет ей на помощь, вытащили то, что засунули в замочную скважину… Кстати, что это было?

– Просто смятая бумага.

– Хорошо. Вытащили и ушли. Так?

– Да.

– Но если бы вы спускались по лестнице, ведущей на первый этаж восточного крыла, то обязательно столкнулись бы со спешащими на помощь Клавдией и Осипом. Но они утверждали, что никого не видели. Как так получилось?

Лицо Натальи осталось совершенно спокойным. Она не волновалась и совершенно ничего не скрывала.

– Я ушла через чердак. В конце и западного, и восточного коридоров есть кладовая, где хранятся средства для уборки, пылесос, гладильная доска и прочая домашняя утварь. И там же небольшая лестница на чердак. Что-то типа пожарного хода. Она всегда открыта. Я понимала, что, если пойду обычным путем, обязательно столкнусь с тем, кто поспешит к Глафире на помощь, поэтому пошла другой дорогой. А что, это важно?

– Да. Важно. Тем же путем ушел человек, который топил Глафиру в ванне. Получается, он тоже знал, что черный ход существует.

– Мы все знали, – Наталья пожала плечами. – Когда тетя в первый раз демонстрировала нам дом, то и эти лестницы показала тоже.

– Ладно, спасибо. Вы идите.

Наталья снова пожала плечами и скрылась за дверью своей спальни. Немного подумав, Глеб поднялся на второй этаж западного крыла, дошел до конца коридора, миновав спальни Светланы, Кирилла и пустующую комнату, в которой никто не жил, толкнул последнюю дверь, за которой действительно оказалась кладовая, заполненная всяким хозяйственным скарбом, аккуратно разложенным на металлических стеллажах.

В конце комнаты находилась узкая деревянная лестница, довольно крутая. Поднявшись по ней, Глеб толкнул еще одну дверь, переступил порог и оказался на той части чердака, которая находилась над западными спальнями. Здесь он уже был, когда обследовал чердак в поисках злоумышленника, скинувшего вниз чугунный шар.

Еще одна лестница, и теперь он оказался на чердаке над центральной частью дома, там, где нашел портативную колонку. Несколько ступенек вниз – и теперь под Глебом располагались спальни восточной части дома, в том числе и комната Глафиры. Он дошел до самого конца чердака, толкнул дверь, сбежал по очередным ступенькам и огляделся в хозяйственной комнатке, почти такой же, как та, где был парой минут ранее.

Здесь тоже все было аккуратно расставлено и разложено по стоящим вдоль стены металлическим стеллажам. В углу стоял пылесос, ведро с торчащей из него шваброй, гладильная доска и какой-то запертый сундук, такой же, как на чердаке. На нем кучей валялось что-то темное. Глеб наклонился и поднял брезентовый дождевик, еще не до конца просохший. Убийца, убежав из комнаты Глафиры, скинул его здесь.

Удовлетворившись тем, что одной загадкой стало меньше, он толкнул дверь в коридор, вышел туда, спустился вниз, вернулся в центральный холл, не поддался соблазну заглянуть в кухню, откуда неслись упоительные запахи и раздавался звонкий голос Тайки, чтобы увидеть дочь и Глафиру Северцеву, сорвал с вешалки оставленный Натальей макинтош, набросил его на себя и шагнул под дождь.

Осипа он нашел там, где оставил его пятнадцатью минутами ранее. Одноглазый великан стоял под дождем, безучастно глядя на беседку.

– Мужик, ты ничего не хочешь мне рассказать, пока полиция не приехала? – осведомился Глеб, подходя. – Тобольцева имела отношение к тому пожару, в котором вы все потеряли, да? Это ты решил ее наказать? Или твоя жена?

Осип повернулся и уставился Глебу в лицо. Черная повязка на левом глазу делала его похожим на пирата. Глафира назвала его Балором, сказав, что это какой-то герой ирландского эпоса, но в эпосах Глеб Ермолаев был не силен. Вид у Осипа был совсем больной.

– Мы ее пальцем не трогали, – начал он с надрывом в голосе. – Ни я, ни Клавка. Хотя, как поняли, что это она и семья ее причастны к нашей беде, так покоя лишились. Инесса Леонардовна нам спасла если не жизнь, так рассудок точно. Мы в том пожаре все потеряли. Дом, бизнес, имущество, деньги, надежду. Ничего не осталось. Она нам помогла на новом месте обосноваться, кров дала, работу. Понятно, что это ничто по сравнению с тем, что у нас было, но жить-то можно. Когда выяснилось, что ее родственница – заказчица того пожара, у меня в голове помутилось. Как оставаться в доме, если это чудовище рядом ходит? Как уйти, если уходить некуда? Как Инессе сказать, если она в этой Светлане души не чает? Не смогли мы с Клавдией ответы на эти вопросы найти. Но я ее не убивал. Да и не смог бы.

– Как так получилось, что вы только в этот ее приезд узнали, что Тобольцева имеет отношение к пожару? Она же не впервые в поместье оказалась.

– Она нечасто бывала, пару раз в год. И оба раза так получалось, что меня здесь не было. В первый раз я в больнице лежал. Последствия сотрясения мозга сказываются. А во второй раз, в июне, я на завод ездил, где нам релейные ворота для хоздвора изготавливали. Еще один раз Светлана ненадолго заезжала, дочку свою забрать, Машу. Но я тогда на стройке занят был, близко не подходил, так что не разглядел ее особо. Так и получилось, что только в этот раз узнал.

– А Клавдия?

– А что Клавдия? Клавдия ее никогда до этого не видела. Все переговоры о покупке нашего бизнеса со мной сын этой Светланы вел. Фамилия у него другая, он не Тобольцев, а Сивов, видать, по отцу. В общем, я ему сразу сказал и в последующие встречи тоже, что наш мотель мы продавать не будем. А ему очень участок приглянулся, чтобы на нем свой гостевой дом поставить. У нас место и впрямь козырное, на пересечении двух больших трасс. Было. Да и прикормленное, мы клиентов пятнадцать лет нарабатывали. Сервисом, едой вкусной. В общем, отказался я продавать наотрез. И вот однажды он с матерью приехал. Этой самой Светланой, – он кивнул в сторону беседки, где все еще лежало тело Тобольцевой. – Та начала мне задвигать, что звезды пророчат большую беду. Мол, если я не продам бизнес и не уеду, то все равно мне сохранить его не удастся.

– Вы снова отказались и вскоре случился пожар?

– Через три дня. В общем, все сгорело, со страховкой ничего не вышло, потому что был доказан умышленный поджог, а виноватого, как водится, не нашли. Мы переехали сюда. И тут я Светлану и увидел. Сначала решил, что показалось мне, но с Клавой поделился. Так, мол, и так, очень уж лицо знакомое. И про астрологию все вещает. А потом Клава случайно услышала, как Светлана рассказывала вам про их семейный бизнес, гостевые дома и про то, как одно дело у них выгорело после того, как звезды помогли. Тут Клава и поняла, что это действительно она. Врагиня наша. Ей плохо стало, давление подскочило. Хорошо, что вы ей тогда помогли корзину с помидорами в баню донести. Потом она позвонила знакомому полицейскому, попросила справки навести, и тот подтвердил, что Тобольцева – мать Ивана Сивова. Все сошлось, понимаете? Но я клянусь, что мы с Клавдией пальцем ее не трогали, не то что ножом.

– В беседку сегодня зачем приходил?

– Поговорить хотел. В лицо ей посмотреть. Ну, вдруг там что-то человеческое осталось. Хотя куда там. Ей и Инесса Леонардовна, когда они во флигеле разговаривали, так и сказала: «Светка, посмотри, во что ты превратилась».

– Вы слышали, о чем они говорили?

– Я – нет. Клава слышала. Светлана денег просила, потому что крупно проигралась на тотализаторе. Она играла, сильно. Дети ее про это знали и денег ей не давали, а она все равно играла. И ей нужна была крупная сумма срочно, чтобы долг закрыть.

– Насколько крупная?

– Миллион.

– Рублей? – Глеб засмеялся.

– Для вас не деньги, а для нас с Клавой – огромная сумма. Да и для Тобольцевой тоже. Сын бы ей ни за что не дал, он требовал, чтобы она лечиться пошла. От зависимости, значит.

– И Инесса Леонардовна тоже отказала?

– Да. Сказала, что долг оплатит, но только после того, как Светлана ляжет в клинику. А та отказалась, психанула, хлопнула дверью и ушла. Сказала, что сама денег найдет. Мол, знает где.

Глеба вдруг осенила неожиданная мысль.

– Машину, на которой Тобольцева приехала, знаешь?

– Да.

– Пошли на парковку.

– А тут как же?

– Ну, она уже не убежит, – цинично сказал Глеб, которому погибшую Светлану было совершенно не жалко.

Вдвоем они дошли до парковки, где в ряд стояли несколько машин. Осип рассказывал, где чья. «Уазик», обеспечивающий нужды поместья, китайский автомобиль, купленный Инессой Леонардовной для него, «Тойота Рав 4», принадлежащий самой Резановой, «Ауди» Павла, BMW Глеба, маленькая, юркая «Тойота Ярис» Глафиры Северцевой (ее Глеб незаметно погладил по капоту), еще одна «Ауди», на этот раз Натальина, несколько «Лад», на которых приезжали рабочие. Светланин «Ниссан» Осип показал тоже, и Глеб удивился, что Тобольцева ездила на сравнительно недорогой машине.

– Так у нее до этого BMW был, сын подарил, но она его продала, чтобы предыдущий долг закрыть, – пояснил Осип.

– Ключи где?

– У меня. Я же все машины вымыть должен был. Да и вообще.

Он зашел в стоящую на парковке небольшую будку, что-то типа поста охраны, правда, пустовавшего. Вышел с ключами от «Ниссана», щелкнул кнопкой. Машина мигнула фарами. Глеб открыл водительскую дверь, не залезая внутрь, осмотрел салон. Повторил то же самое с задней дверью. Пусто. Немного подумав, он поднял багажник, увидел лежащий в нем чемодан.

– Перчатки есть? – спросил он у Осипа.

Тот достал из кармана и протянул садовые перчатки. Потрепанные, но чистые. Натянув их, Глеб щелкнул замками и откинул крышку чемодана. Позолоченные старинные часы лежали в нем. На подставке, увитой гроздьями винограда, расположились пять ангелочков, поддерживающих циферблат. Глеб закрыл чемодан, багажник, поставил машину обратно на сигнализацию, стянул с рук перчатки и отдал их застывшему рядом Осипу.

– Вот как Светлана решила вопрос со своим долгом, – объяснил он. – Пока все сидели в беседке после обеда, а она ходила взад-вперед, делая вид, что разговаривает по телефону, Светлана сбегала в дом, стащила часы из комнаты Глафиры и спрятала их в машине. В обычной ситуации, даже заметив исчезновение часов, гостья вряд ли стала бы об этом кого-то спрашивать. Мало ли зачем они понадобились хозяйке.

– Мы с Клавдией ее не убивали, – снова сказал Осип. – А уж Инессу Леонардовну и подавно. Мы ж на нее молиться были готовы.

– Ладно, следствие разберется. Ты, мужик, главное – не скрывай ничего, и тогда все будет хорошо. И вот еще что. Ты про Григория Муркина что знаешь?

– Про Гришку-то? Он в поместье первый год работает. Хороший мужик, работящий, руки золотые, на стройке незаменим, в общем. Но не без странностей.

– А странности в чем выражаются?

Осип замялся. Было видно, что он разрывается между желанием поделиться и боязнью как-то навредить Муркину. Тот был для Осипа своим, в отличие от чужого и непонятного Ермолаева. С другой стороны, в поместье произошли уже два убийства, у самого Осипа был мотив для совершения как минимум одного из них, вот-вот должна была снова приехать полиция, а потому молчать ему сейчас все-таки не с руки.

– Когда Резановы приезжали, Павел с семьей, значит, Гришку как магнитом в хозяйский дом тянуло. Я его оттуда не раз и не два гонял. А как понял, зачем он туда таскается, так и вовсе запретил приближаться к особняку, но знал, что он все равно запрет нарушает.

– И зачем он это делал?

– Я точно знать не могу, но мне кажется, что у него в прошлом было что-то, что его с Резановыми связывало. И именно из-за этой связи он и работать сюда устроился. Чтобы к ним поближе быть.

– К ним – это к кому?

– К Марианне и к Еленке.

– Так. Ну-ка, пошли.

– Куда?

– К Муркину. Мне кажется, пришло время задать ему пару вопросов.

Дождь кончился. Солнце пробивалось сквозь не до конца рассеявшиеся тучи вместе с радугой, которая повисла над озером, одним концом упираясь куда-то в окраину Резанки, а другим уходя в лесную чащу. Ту самую, которую еще совсем недавно Ермолаев собирался вырубить. Может, еще и получится. Он скинул с головы капюшон дождевика, на солнце под брезентовой тканью становилось невыносимо жарко.

В молчании они вдвоем дошли до одного из вагончиков, в которых жили рабочие. После дождя те высыпали на улицу покурить и активно обсуждали что-то, умолкнув при приближении начальства в лице Осипа и чужака, которым являлся Глеб. Впрочем, не нужно было быть провидцем, чтобы понять, что обсуждают они совершенные убийства. Муркин топтался среди них. Это Глеб увидел сразу.

– Отойдем, – сказал он, подойдя, – потолковать надо. Не при всех. Осип, ты иди обратно к беседке. Негоже ее все же без внимания оставлять.

– А чего бы и не потолковать, – спокойно ответил Григорий, сплюнул, отшвырнул сигарету, двинулся, увлекая Глеба подальше от вагончиков. – Потолковать – это мы завсегда. Только ты учти, на всякий случай, что я ее в обиду не дам. Потому что она тут точно ни при чем.

– Она – это Марианна Резанова?

– А ты, Глеб Валентинович, головастый. И информацию собирать умеешь.

– Я видел вас в день приезда у озера. Точнее, встретил Марианну, которая возвращалась в дом, а ты намеренно начал отвлекать мое внимание ничего не значащей болтовней про пиво и все такое. Не было тебе никакой нужды со мной разговаривать, но важно было сообщить мне повод, по которому ты оказался у озера. А на самом деле ты встречался с Марианной. И сегодня утром тоже. Розовый помпон от ее пеньюара нашли в траве.

– Видимо, оторвался, когда я пытался ее удержать, чтобы она не уходила.

– Я ни за что не поверю, что вы – любовники. Даже совершенно постороннему человеку понятно, что Марианна любит своего мужа.

– Ну да. Вот уже двадцать лет, как она любит Пашку, а я все эти годы люблю ее. Мы – одноклассники, понимаешь. И несколько лет дружили, пока ее отец не познакомил ее с Резановым. Он был убежден, что я – не пара его дочери, потому что она с золотой ложкой во рту родилась, а я из простой семьи. Мама – повариха в ресторане, отец – крановщик на стройке.

– То есть ты вырос в полной семье и знаешь, кто твои родители?

Муркин смотрел на него, явно сбитый с толку.

– Ты, Глеб Валентинович, чего нанюхался, что ли? – с подозрением спросил он.

– Просто, говорят, у хозяйки поместья был внебрачный ребенок, которого она куда-то с рук сбыла, чтобы за границу уехать. Вот я и проверяю, не ты ли это, часом.

– Не, не я, – замотал головой Муркин. – Я свою родословную до прабабушки и прадедушки знаю. Ничего дворянского в моем происхождении нет. К сожалению. Потому что, будь иначе, может, у меня и был бы шанс Марианну завоевать. Но нет, для нее папочка судьбу жены бизнесмена прочил, а я рылом не вышел, значит.

– В поместье как оказался?

– Случайно. Я после того, как Марианна замуж за Павла вышла, из региона уехал. Завербовался в Тюмень, строителем. И прожил там, почитай, двадцать лет. Вернулся недавно, начал работу искать, устроился в бригаду, которая коттеджи строит. Вместе с ней сюда и попал. Тут уже фамилию хозяйки узнал и сразу понял, что она Павлу родственница, а потом они с Марианной в гости приехали, и я впервые за столько лет ее увидел.

– Она тебя узнала?

– В первый раз я не рискнул ей на глаза показаться. Издали наблюдал. Увидел, что она еще красивее стала. Надеялся, что, может, за столько лет разладилось у них с мужем что-то. Но нет. Убедился, что она все так же с него глаз не сводит. А вот девочка их неприкаянной мне показалась. Елочка. Она так на Марианну в юности похожа, аж глазам больно. И все пытается родителям что-то доказать, но им до нее словно и дела нет. Павел про свой бизнес думает, Марианна про Павла, а девчонка сама по себе.

Ну да. Это Глеб знал и сам. Часто так бывает, что ребенок предоставлен сам себе. Даже если родители – очень хорошие люди. Мозг у него сейчас работал, как мощный компьютер, связывал воедино оборванные концы, распутывал узлы, действуя на грани разума и интуиции.

– История с привидением – твоих рук дело? – спросил он.

– Да, – кивнул Муркин. – В один из первых приездов Елочка в беседке книжку оставила, про привидения, живущие в старых домах. Ну, я и стал ей подыгрывать. В дом пробирался, перестукивался с ней. Мы так в школе иногда с Марианной перестукивались. У нас даже особый код был. Только Елочка, разумеется, его не понимала. Она стала плошку с молоком и печеньем оставлять, я потихонечку забирал, чтобы никто не видел. Она считала, что в доме привидение живет, а я радовался, думая, что ее привидение – это я.

– Значит, это твои шаги над головой слышала Глафира. И сегодня ты тоже печенье забрал. Тебя Наталья видела. Ладно. А скрипка? Моцарт?

– Да не знал я ни про какого Моцарта. Просто решил, что это красиво будет, если невесть кто на скрипке заиграет. Колонку на чердак установил, так чтобы звук в воздуховод шел, а когда все за стол сели, включил с телефона. Я первую попавшуюся мелодию включил, а это оказался «Реквием по мечте». Марианна так на меня ругалась. Оказывается, у ее мужа проблемы с бизнесом, и она боялась, что он этот реквием на свой счет воспримет. А он даже и не догадался, потому что толстокожий, как носорог. Ни о чем, кроме денег, думать не может.

– Она встречалась с тобой для этого?

– Да. Когда я осмелился ей показаться, мы телефонами обменялись. Я для нее был друг из прошлой жизни. И я начал ей сообщения слать. С признаниями в любви. Дурак, конечно. В прошлый приезд она просила меня уволиться и больше в усадьбе не появляться. Говорила, что не хочет, чтобы Павел меня увидел и узнал. Я этого не сделал. Встречу у озера она назначила, чтобы попытаться меня уговорить. И сегодня снова попросила прийти к озеру. Сказала, что «Реквием по мечте» – это жестоко, что она запрещает мне приближаться к Елочке и вообще больше никогда не хочет меня видеть. А я бы и сам уехал. Я той ночью, когда шар с крыши упал, был в доме и видел, как они с Павлом на кухне обнимались. Я окончательно понял, что ничего не изменилось и то, чего я больше всего на свете хочу, никогда не произойдет. Реквием по моей мечте оказался. Вот как.

В голосе Муркина звучала такая неприкрытая тоска, что Глебу стало его жалко. Но только на мгновение.

– Кто еще видел, что вы встречались у озера? Инесса Леонардовна? Светлана? Это тебя она называла Мурзиком? Ты поэтому их убил?

Григорий отступил на шаг. В изумлении воззрился на Ермолаева.

– Ты чего, мужик? Глеб Валентинович! Никого я не убивал. Да и какого лешего мне это было нужно. И Мурзика я никакого не знаю.

Глеб не успел ответить, потому что в этот момент к ним подошли вновь приехавшие в усадьбу Дмитрий Воронов и следователь Михаил Зимин.

– Слушай, Глеб, тут такое дело, – чуть смущенно начал Воронов, но Зимин его перебил.

– Позвольте, я сам. Как процессуальное лицо, так сказать. Глеб Валентинович Ермолаев?

– Ну да. Можно подумать, вы этого не знаете, – Глеб был абсолютно спокоен, потому что ему было совершенно нечего скрывать.

– Я позвонил адвокату госпожи Резановой, который ознакомил меня с содержанием ее завещания, после чего у меня появились к вам дополнительные вопросы.

Боковым зрением Глеб видел, как из дома вышли Глафира и Тайка и быстрым шагом направляются в их сторону.

– Появились, так задавайте, – сказал он, по-прежнему, совершенно безмятежно. Смотреть на тандем своей дочери с писательницей Северцевой он мог до бесконечности. – Правда, мне непонятно, какое отношение я имею к завещанию Инессы Леонардовны.

– Самое прямое. Вы указаны в нем одним из наследников. Вы и ваша дочь. Именно вам завещано ружье, стоимостью в миллион долларов, принадлежащее авторству Петера Хофера, а также земельный участок с расположенными на нем лесными угодьями, за исключением собственно поместья, которое вместе с домом переходит Павлу Резанову. Ваша дочь же наследует скрипку Страдивари. И все это на том основании, что вы приходитесь Инессе Резановой сыном, а ваша дочь, соответственно, внучкой.

Глеб покачнулся, как будто его со всего размаху ударили по голове.

– Что вы сказали?

– Вы будете меня уверять, что этого не знали?

– Но я действительно этого не знал. Это какая-то ошибка.

Он вспомнил, как однажды спросил у отца, когда приедет мама. Нет, он привык жить без нее, вдвоем с отцом, просто у других детей были мамы, а у него нет. Интуитивно он обходил эту тему молчанием, потому что чувствовал, что его расспросы будут неприятны отцу. И только однажды не выдержал, спросил. Отец тогда действительно заметно расстроился, но обещал когда-нибудь все-все ему рассказать. Но не смог, потому что, будучи сотрудником уголовного розыска, погиб при задержании особо опасного преступника.

Маленького Глеба, который был больше никому не нужен, отправили к бабе Дусе, отцовской бабушке, и он жил у нее до тех пор, пока ему не пришла пора отправляться в школу. Забрала его сестра отца, и в сельскую школу он ходил в деревне Соловьево, и подрабатывать на черных лесозаготовках начал там же, потому что все время хотел есть. Не было в теткиной семье достаточно денег. Да и на него, сироту, брошенного матерью, тратить их никто особо не собирался.

О том, что его бросила мать, сдала в детдом, а отец узнал и забрал, тоже рассказала тетка. Вот только, кто именно та ехидна, которая смогла так поступить, она была совершенно не в курсе. Что ж, это была Инесса Резанова, забеременевшая от неподходящего ей по статусу человека. Делать аборт было поздно, поэтому она родила, никому не сказав, кроме родной сестры, сдала сына в детдом и уехала концертировать в Венгрию, где и встретила Алексея Тобольцева.

Видимо, к старости она собралась исправить то, что когда-то натворила. Рассказать об этом Глебу прямо она боялась. Вот почему Инесса Леонардовна заказала писательнице Северцевой книгу. Вот почему ей было так важно, чтобы он, Глеб, ее прочел. Вот почему так долго молчала, когда он позвонил ей с просьбой о встрече, а потом попросил разрешения привезти в поместье Тайку. Не была готова к встрече лицом к лицу, но, видимо, решила, что это судьба. Скрипка… ружье… Все вставало на свои места. И как теперь с этим жить?

Глеба так сильно затошнило, как будто его, правда, ударили по голове. По всему выходило, что следствие теперь будет считать его главным подозреваемым. Что ж, он и сам пришел к мысли, что убийцей может быть никому не ведомый сын Резановой. Как там говорится? Главное при расследовании не выйти на самого себя? Что ж, его можно поздравить. Именно это он только что и сделал.

Зимин и Воронов смотрели на него. Первый требовательно, второй с сочувствием. Сказать Глеб ничего не успел, потому что Глафира и Тайка подошли к ним вплотную.

– Очень хорошо, что вы уже приехали, – заявила писательница, глядя на следователя. – Вы очень нам нужны. Дело в том, что мы с Тасей знаем, кто и за что убил Инессу Леонардовну и Светлану. Мы только что это вычислили.

Глафира

Разумеется, Глаша рассказала Таисии все. И про то, как ее топили в ванне, и про то, к каким выводам они с Глебом успели прийти, и о том, чего так и не поняли.

– Наверное, нужно дождаться полицию и все им сообщить, а дальше они уже сами разберутся, – со вздохом закончила она.

Разговаривали они шепотом, чтоб никто другой не услышал. Впрочем, в кухне, кроме них, находилась только зареванная Клавдия, выдавшая им по тарелке куриного супа и пюре с котлетой, а также Кирилл Резанов, видимо решивший не отходить от Таси ни на шаг. Впрочем, девушка решительно отправила его на другой конец стола, а Глафире велела говорить так тихо.

В какой-то момент в кухню еще заглянула горничная Ксения, ловко расставившая на подносе еду для старших Резановых. По ее словам, Павел и Марианна собирались обедать в спальне, успокаивая расстроившуюся дочь. На Кирилла девушка старалась не смотреть, впрочем, как и он на нее. Уместить на поднос три тарелки с супом и три со вторым, было непростой задачей, и руки Ксении мелькали, переставляя посуду так, чтобы все влезло. Глафира невольно обратила внимание на ее ногти – короткие и неаккуратные, видимо, от постоянной возни с водой и моющими веществами. Впрочем, Ксения быстро ушла, и Глафира тут же о ней забыла.

– Мы не будем никого ждать, – сообщила ей Тая, когда она закончила свой рассказ. – Мы сами все узнаем. Доедай и пошли.

– Куда? Твой отец запретил нам заниматься самодеятельностью, и я за тебя отвечаю.

Тася посмотрела на нее снисходительно, будто в их тандеме именно она была старшей.

– Балда, это я за тебя отвечаю. А пойдем мы в мою комнату, запремся там изнутри и будем искать необходимую информацию.

– Где?

– В интернете, где же еще. Поверь, там есть все, что нужно, если уметь искать.

– А ты, разумеется, умеешь, – подколола ее Глафира.

– Я – да! – спокойно ответила Таисия Ермолаева. – Это, в том числе, моя работа, а так как стою я дорого, то и работу свою выполняю хорошо. Глаша, ну, доедай ты уже. Времени мало.

Забрав графин с компотом наверх, они действительно расположились в Тасиной комнате, шуганув попробовавшего пробраться за ними Кирилла.

– Он, конечно, ни при чем, – сказала Тася, вздохнув, – но папа велел не оставаться ни с кем наедине. Вот мы и не будем.

– А ты всегда его слушаешься? Папу, – уточнила Глафира.

Таисия снова посмотрела на нее как взрослые люди смотрят на неразумное дитя.

– Дело не в том, слушаюсь я или нет. Дело в выполнении данного обещания, – пояснила она. – Если папа просит сделать что-то, с чем я не согласна, то я сразу так и говорю и обещать ничего не буду. А уж если пообещала, то слово свое сдержу всегда. Это базовый принцип, на котором строится репутация.

В общем и целом Глафира была с этим согласна.

– И что ты будешь делать? – с любопытством спросила она, наблюдая, как Тася с удобством располагается на кровати, по-турецки поджав ноги, и открывает крышку ноутбука.

– Искать информацию о фирме «Ника», которую когда-то, сто лет назад, учредили Алексей Тобольцев и его партнер, про которого мы знаем только то, что его зовут дядя Коля.

Пальцы Таисии летали над клавишами, те постанывали, щелк, щелк. Глафира присела рядом и затихла, не мешая работать. Ей казалось, что раздобыть в Сети информацию о фирме, созданной больше тридцати лет назад и давно уже закрытой, невозможно. Или она так считает, потому что не умеет работать с базами данных профессионально? Минут десять ничего не происходило, просто лицо Таисии становилось все более сосредоточенным, она даже губу закусила в своем сыщицком азарте.

– Так, готово, – сказала она и ловко вывела на экран какой-то текст. – Смотри. Фирму «Ника» в 1994 году зарегистрировали Алексей Тобольцев и Николай Бабушкин.

– Как в девяносто четвертом? – не поняла Глафира. – Светлана говорила, что этот самый дядя Коля был компаньоном и другом ее отца, когда она еще была ребенком. А это было никак не в середине девяностых.

– Правильно, – согласилась Тася. – Они оба в советское время вместе работали в облисполкоме. Тобольцев отвечал за строительство новых промышленных предприятий, а Бабушкин работал его замом по снабжению – мотался по всей стране, добывая дефицитные стройматериалы. Тобольцев много времени проводил за границей, ездил в страны социалистического лагеря в составе официальных делегаций. Так, в Венгрии он познакомился с Инессой Резановой, у них начался роман, и вскоре серьезно влюбившийся чиновник развелся с женой и ушел к молодой любовнице.

– Странно, что его карьера не пострадала. Тогда с этим было строго.

– А она и пострадала, – безмятежно сообщила Тася. – Ему пришлось уволиться из облисполкома, но какая-то у него была волосатая лапа в Москве, по крайней мере, они с Инессой на какое-то время переехали в столицу, и он устроился на работу во Внешторг.

– Ничего себе.

– Ага. На какое-то время его пути с Бабушкиным разошлись, но в девяностые годы Тобольцев, умело чувствующий конъюнктуру, пошел в бизнес. Ему нужен был компаньон, и он вспомнил про исполнительного Бабушкина, у которого были хорошие снабженческие связи. Ты вспомни, предприятия тогда закрывались по всей стране, промышленность умирала, и можно было за копейки скупать заводы, технологии и оборудование, что фирма «Ника» с успехом и делала.

– Я не могу этого помнить, я тогда еще маленькая была, – улыбнулась Глафира. – Нечего записывать меня в старушки.

– Да я и не записываю. По рассказам можешь помнить или по книгам и фильмам. Неважно. В общем, фирма «Ника» успешно функционировала семь лет, после чего Алексей Тобольцев поймал своего ближайшего друга и правую руку на обыкновенном крысятничестве. Тот открыл вторую фирму и проводил через нее часть денег, выводя их из общего бизнеса.

– Другими словами, воровал.

– Ну да. Воровал. Тобольцев был человеком крутым, предательства не стерпел, предпринял какие-то действия, прямо скажем, аналогичные действиям Бабушкина, в результате которых фирма «Ника» закрылась, а весь бизнес и активы оказались сосредоточены в руках мужа Инессы Леонардовны. А на Бабушкина еще и уголовное дело завели, плюс на него какие-то рэкетиры наехали, что-то он у кого-то взял, что-то пообещал, а выполнить из-за Тобольцева не получилось. В общем, в один далеко не прекрасный день он застрелился.

– Это мы и так знали, – пожала плечами Глафира. – Не в деталях, конечно, но детали нам и ни к чему.

– Ни к чему, – согласилась Тася. – У Бабушкина остались жена, дочь и то ли внук, то ли внучка. Пол ребенка нигде не всплывает. Из-за того, что Бабушкин оказался перед смертью весь в долгах, им пришлось продать все, что у них было, в общем, они, похоже, сильно нуждались и даже предприняли попытку обратиться к Тобольцеву за помощью, но он отказал, заявив, что не собирается прощать Иудино племя. Года через полтора жена Бабушкина умерла от инфаркта.

– Ты все это в интернете вычитала, – не поверила Глафира. – Как? Где?

– Неважно. В архив областной газеты «Курьер» залезла, но суть не в этом.

– А в чем?

– В том, что дочь Бабушкина по мужу, с которым та была в разводе, носила фамилию Мурзинова. Понимаешь?

– Мурзик, – задумчиво сказала Глафира. – Да, понимаю. Получается, что этой самой дочери, которая, кстати, как мы помним, после смерти Тобольцева снова просила о помощи, на этот раз саму Инессу Леонардовну, сейчас должно быть около пятидесяти. И кто из обитателей усадьбы подходит под это определение? Светлана и Наталья не в счет, потому что они к Мурзиновым-Бабушкиным никакого отношения не имеют. Марианна моложе, да и она тоже вряд ли при чем. Тогда, получается, что остается только Клавдия.

– Не получается, – парировала Тася. – И чего ты такая нетерпеливая, Глаша. Ты слушай, я все тебе расскажу. Дочери Бабушкина, Ирине Мурзиновой в 2014 году был поставлен онкологический диагноз. Болезнь была запущенной, российские врачи отказывались браться за лечение, Мурзиновы нашли клинику за границей, которая была согласна принять Ирину, но требовались деньги. Много.

– И тогда она приехала к Резановой, – догадалась Глафира. – А та отказала.

– Ага. В результате в начале 2016 года Ирина Мурзинова умерла, причем перед смертью она сильно мучилась. Так что Клавдия тоже ни при чем. Во-первых, дочери Бабушкина давно нет в живых, а во-вторых, Инесса Леонардовна уж всяко бы ее узнала.

– Да. Про это я не подумала, – призналась Глафира. – Но тогда получается, что эта ниточка оборвалась.

– Нет, не получается. Потому что жена и дочь этого самого Бабушкина умерли, а вот внук или внучка вполне себе может быть живее всех живых.

– И ты нашла в интернете, кто это?

– Нет, не нашла, – покачала головой Тася. – Но на этот вопрос нам сейчас по телефону ответят.

– Кто?

– Дочь Светланы Маша. Это же с ней, скорее всего, Светлана говорила про таинственного Мурзика. Вот у нее мы и спросим, кто имелся в виду.

– А как ты найдешь ее телефон? – снова не поняла Глафира, чувствуя, что рядом с этой девушкой бьет все рекорды тупости.

– Балда, – усмехнулась Тася и потянулась за телефоном. – Разумеется, у Кирилла спрошу.

– Постой, а если она еще не знает о смерти матери? Как ты ей про это расскажешь?

– Во-первых, знает. Ей Павел Резанов позвонил. Он вовсе не такая размазня, как выглядит. В трудные моменты может собраться и поступить так, как положено. Я слышала, как он звонил и Ивану, и Марии. А во-вторых, я думаю, что для этой самой Маши нет ничего важнее, чем узнать, кто убил ее мать. Так что на вопрос она мне точно ответит.

– Этот вопрос должна задавать полиция, – слабо возразила Глафира.

– А я не виновата, что работаю быстрее полиции, – парировала девушка.

Она набрала телефонный номер, забитый в память телефона. Выслушала ответ. Потом деловито потыкала в кнопки пальчиками и, прижав трубку к уху, дождалась, пока ей ответят, коротко представилась, задала свой вопрос, выслушала ответ и попрощалась, не забыв выразить соболезнование. Что ж, навыком ведения переговоров она тоже владела в совершенстве.

Выслушав полученную информацию, Глафира даже рот открыла от изумления.

– Ни за что бы не догадалась! – воскликнула она. – Вот просто ни за что. Тася, какая же ты молодец. Все так просто, если уметь спрашивать и искать. Пойдем, нам нужно обязательно рассказать все Глебу. То есть твоему отцу.

Она смутилась так сильно, что снова предательски покраснела. Несносная Тася тут же засмеялась.

– Да ладно тебе, думаешь, я не вижу, что вы с папой запали друг на друга? Я даже рада, он классный, но после развода один, а ты ему подходишь, я знаю.

Еще больше смутившаяся Глафира не стала уточнять, откуда именно. Они выскочили на улицу и отправились искать Ермолаева, который стоял неподалеку, беседуя с полицейским и следователем. Как машинально отметила Глафира, лицо у него было странное. Впрочем, сейчас ей было не до выражения лица этого мужчины. Нужно срочно рассказать обо всем, что они узнали.

Всех обитателей усадьбы, кроме рабочих, конечно, следователь Зимин собрал в гостиной. Только здесь можно было с удобством разместиться за большим столом, поставив у входа двух полицейских. Марианна, прижимающаяся к плечу Павла, была бледна. Другой рукой Резанов-старший обнимал заплаканную дочь.

У Кирилла Резанова на лице читалась искренняя заинтересованность. Наталья Лаврецкая выглядела усталой, но спокойной. Клавдия, Осип и горничная Ксения, примостившиеся с краю, чувствовали себя явно не в своей тарелке, поскольку до этого никогда за хозяйский стол не садились. Глеб Ермолаев выглядел сосредоточенным и отчего-то расстроенным. Глафира никак не могла взять в толк почему. Они с Тайкой были усажены Зиминым и Вороновым во главе стола. Оперативная группа орудовала в беседке, выполняя все то, что положено на месте убийства.

– Что ж, надо признать, что оба преступления удалось раскрыть по горячим следам во многом благодаря грамотным действиям Глеба Валентиновича, а также двух молодых леди – Таисии и Глафиры, – сказал Зимин. – Конечно, они все равно были бы раскрыты, потому что преступник наделал массу ошибок. И главная из них – он забыл, что в месте, где собралось много народа, всегда найдутся лишние глаза и уши. Здесь же ему не повезло вдвойне, потому что в усадьбе оказались еще и люди с особенными мозгами, умеющие делать выводы. И раз уж именно эти люди обо всем догадались, то им и рассказывать. Пожалуйста, кто из вас начнет?

– Я, – твердо сказал Ермолаев.

Глафире и Тасе даже в голову не пришло ослушаться. Он встал, приковывая к себе внимание собравшихся. Высокий, статный, красивый. Глафира так им залюбовалась, что даже начало прослушала, но тут же спохватилась и стала внимать, не пропуская ни слова.

Глеб говорил о том, что в прошлом любого человека есть темные пятна и мутные истории, которых лучше бы не было. Не стали исключением и Инесса Резанова с Алексеем Тобольцевым. Выходя замуж за любимого, а к тому еще и влиятельного и богатого мужчину, Инесса Леонардовна скрыла от него свою тайну, которую, кроме нее, знала лишь ее младшая сестра, и больше никто.

Уезжая за границу работать, Резанова отказалась от своего новорожденного сына, которого попросту сдала в детдом. К счастью для ребенка, его отец, случайно узнавший о поступке женщины, которую любил, но высоким запросам которой не соответствовал, забрал малыша к себе. Он был милиционером, работал в уголовном розыске и звали его Валентин Ермолаев.

Все встрепенулись, включая Тасю, которая в изумлении смотрела на своего отца.

– Да, я – тот самый сын Инессы Леонардовны, которого она сдала в детдом, – продолжил Глеб через силу. – Клянусь, я об этом не знал. Это стало известно от адвоката Резановой, потому что она какое-то время назад попросила его меня найти, а когда выяснила, кто я такой, то вписала в завещание. Инесса Леонардовна никак не могла заставить себя встретиться со мной и все мне рассказать, поэтому она решила пойти другим путем и заказала писательнице Северцевой книгу о своей жизни, в которой собиралась честно во всем признаться. Так уж совпало, что именно в этот момент я попросился на встречу, чтобы обсудить аренду леса в поместье. Резанова решила, что это знак. Мало того, я еще привез сюда Тайку, ее внучку.

– Ты что, мне родственница? – в ужасе воскликнул Кирилл, побледнев. – Нет, только не это.

Горничная Ксения торжествующе ухмыльнулась.

– Не все романы счастливо заканчиваются, да, Кирюша?

– Я твое мнение не спрашивал.

– Родственница, – кивнула Тася. – Но дальняя. Внучка твоей тети, двоюродная племянница, то есть даже не кровная родня. С этим мы, как мне кажется, разберемся.

– С одной стороны, это неожиданное обстоятельство играло настоящему преступнику на руку, потому что делало меня и мою дочь идеальными подозреваемыми. С другой – именно нам с Тайкой в завещании Инессы Леонардовны отписаны ружье Петера Хофера и скрипка Страдивари. А значит, нам не было ни малейшего смысла красть эти предметы. Они и так фактически наши. Так что линия «блудного сына» рано или поздно привела бы следствие в тупик. Зато неожиданно плодотворной оказалась другая линия. Она бы ни за что не всплыла, если бы Светлану Тобольцеву не вовремя не потянуло на воспоминания, а Глафира не обладала бы острым слухом и отличной памятью. Глаша, рассказывай.

Глеб отдавал пальму первенства ей, а не дочери, и она благодарно ему улыбнулась. Писательница Северцева умела облекать слова в мысли, а потому ее рассказ про семью бывшего компаньона Алексея Тобольцева не занял много времени. После того, как дочь Николая Бабушкина скончалась от рака, ее ребенок остался совсем один и, решив, что во всех бедах семьи виноват Тобольцев и его наследница Инесса Леонардовна, решил отомстить. Скорее всего, эта мысль так и жила бы в подсознании, не реализовавшись в короткий план, если бы совершенно случайно человек, которого знакомые ласково звали Мурзиком, не попал на работу в Мариинский театр, где служит Маша Лобанова, младшая дочь Светланы Тобольцевой, и не подружился с девушкой.

Как известно, Светлана часто ездила к дочери в Санкт-Петербург, и в один из визитов Маша познакомила ее с Мурзиком. Именно в эту встречу и стало понятно, что семья главного врага оказалась совсем близко. Маша много болтала, в том числе и про главную наследницу деда – Инессу Резанову, продавшую всю заграничную недвижимость и обустраивающую шикарное поместье на их общей малой родине. Осталось лишь подобраться поближе и втереться к Резановой в доверие.

Для этого как нельзя лучше подходил младший племянник Инессы Леонардовны Кирилл, приехавший к Маше на Новый год. Оказавшись в одной компании, Мурзик, то есть, разумеется, Ксения Мурзинова легко окрутила молодого человека.

– Ксюша? – спросил Кирилл потрясенно. – Так это ты.

Горничная вскинулась было, попытавшись сбежать, но была остановлена полицейским, шагнувшим от двери и усадившим ее обратно на стул, положив ладонь на плечо.

– Сидите уже, девушка, – посоветовал ей Зимин. – Добегалась. Будет.

– Да, Ксюша, – кивнула Глафира. – Длительных отношений с Кириллом у нее не вышло, но они, собственно, ей были и не нужны. Выждав какое-то время, Ксения сообщила господину Резанову, что ждет ребенка, а когда он в этом усомнился, уволилась из театра, вернулась в родной город и через полгода заявилась к Инессе Леонардовне с рассказом, как возлюбленный бросил ее с двумя детьми на руках.

– Я не понял, так дети-то были или нет? – подал голос Павел.

– Да в том-то и дело, что нет никаких детей. Это Инессе Леонардовне и подруге Маше Ксения рассказала, что родила близнецов, которых назвала Иван да Марья. Резанова, надо признать, узнав о детях, растаяла и поверила Ксюше, хотя интуитивно и чувствовала фальшь. В первый же день моего пребывания здесь, она сказала мне, что в нарочито деревенских именах, подходящих к антуражу усадьбы, есть какая-то искусственность. За те восемь месяцев, что Ксения провела здесь, она вообще стала вызывать у владелицы поместья подозрения.

– Кстати, гражданка Мурзинова, не подскажете почему? – спросил следователь.

Ксения смотрела на всех с ненавистью. Глафире даже показалось, что от нее сейчас искры полетят.

– Мне понадобилось время, чтобы понять, какие ценности тут есть и как их можно заполучить. Старуха купалась в деньгах, я это видела. Вся эта антикварная мебель, часы, статуэтки стоили бешеных денег, но не могла же я просто их украсть и сбежать. Нужно было придумать что-то, чтобы подозрения не пали на меня. Потом я подслушала разговор с адвокатом и из него узнала о скрипке Страдивари. Три с половиной миллиона долларов казались неплохой компенсацией за те страдания, которые пришлось перенести деду, бабушке и маме. Дед вместе с Тобольцевым создавал фирму, а тот выгнал его, оставив без копейки, заставил застрелиться. Это было по-честному?

– Но ваш дед первым попытался обмануть своего компаньона, переведя все деньги на подставную фирму, – сказала Тася. – Тобольцев просто отрикошетил зло. Бумеранг вернулся. Так что по-честному.

– Значит, в поисках скрипки, которую Инесса Леонардовна держала в каком-то надежном месте, вы начали мухлевать с камерами, подтирая записи и меняя их местами. Инесса Леонардовна заметила непорядок и, так как к тому времени у нее появились вопросы к вам, то она позвонила Кириллу с просьбой приехать.

– С камерами я разобрался, а на вопросы по поводу Ксении отвечать не стал, сказав, что моя позиция не изменилась: я сомневаюсь, что это мои дети, буду готов помогать только после генетической экспертизы.

– Инесса Леонардовна много раз предлагала, чтобы Ксюша привезла детей в усадьбу, свежим воздухом подышать летом. А ты все отказывалась. Оказывается, вот почему. Детей-то и нет, – воскликнула Клавдия.

– В общем, Инесса Леонардовна начала подозревать Ксению не на шутку. Когда с крыши сбросили шар, чудом не задевший Глафиру, Резанова решила, что это покушение на Тайку. В разговоре со мной она сказала странную фразу «это зашло слишком далеко» и пообещала все мне рассказать после того, как Кирилл кое-что проверит. – Глеб морщился, словно у него что-то болело. Голова? Зубы? Сердце?

– За что конкретно вы ее убили? – спросил Зимин у Ксении.

Сидящая на стуле, та выглядела жалко и страшно одновременно. Как загнанный в угол облезлый волчонок.

– Она сказала, что я уволена, – выдала Ксения и оскалилась. – Что она знает, что я ее обманула, наврала про Кирилла, и кто я такая, она уже знала тоже. Навела справки. Старуха велела мне утром собрать вещи и убираться, а я никак не могла этого сделать, потому что наконец-то появилась скрипка. Старуха вручила ее этой твари, – она кивнула головой в сторону Таси, – и я должна была ее заполучить. Проще всего это было сделать в суматохе, которая неминуемо поднимется, когда произойдет убийство.

– Как ты заманила Инессу Леонардовну на озеро? – в Тасином голосе звучало омерзение.

– Сказала, что ты тонешь, – ухмыльнулась Ксения. – Она пулей понеслась, как была, в ночной сорочке. Спросонья ничего не соображала. Велела мне рабочих будить, а сама кинулась на пирс. Ну, а я за ней. Ударила ее по голове молотком, который заранее захватила, столкнула в воду и голову придержала, пока она пузыри пускать не перестала. Дел-то. А утром, пока все бегали вокруг трупа, я сходила в дом и забрала скрипку, да и ружье прихватила. Чего добру пропадать.

– Одной из допущенных этой гадиной ошибок было то, что она не учла, что именно этой ночью можно наблюдать поток Персеиды. Во-первых, в усадьбу забрели соседские подростки, и я думаю, что Мурзинова испытала несколько неприятных минут, боясь, что они могли ее заметить. А еще на звездное небо выходила смотреть Светлана Тобольцева, которая видела, как Ксения возвращалась с озера. К сожалению, ее моральные качества оставляли желать лучшего. Вместо того чтобы рассказать о своих подозрениях следствию, она предпочла шантажировать Ксению, чтобы та поделилась украденным. И тем самым подписала себе смертный приговор, – сообщил Глеб.

– Она слышала, как мы в беседке разговариваем со Светланой, – снова встряла в разговор Глафира. – Я высказала опасную мысль, что причину убийства нужно искать в прошлом Инессы Леонардовны, а еще спросила, кто такой Мурзик. С этой минуты я стала представлять опасность, поэтому, убив Светлану, Ксения пробралась в мою комнату, разлила прихваченную с птичьего двора кровь (работники уже подтвердили, что она забегала туда под каким-то предлогом), наполнила водой ванну и попыталась меня утопить. У вас, Ксения, были длинные накладные ногти, поняв, что вы меня поцарапали, и на них могут остаться частички моей кожи, вы после неудавшегося покушения быстро отодрали их, испортив свои ногти. Вон, они у вас какие потертые. Так бывает, если неаккуратно содрать гель.

– Ксения Мурзинова, вы задержаны по подозрению в совершении убийств Резановой Инессы Леонардовны и Тобольцевой Светланы Алексеевны, а также в покушении на убийство Глафиры Северцевой. Уводите.

Полицейский снова шагнул вперед, застегнул на Ксении наручники и вывел ее прочь.

– Я вас в усадьбе больше не задерживаю, – сообщил Зимин, оглядев собравшихся. – Тело Тобольцевой сейчас увезут. Можете считать себя свободными. Глеб Валентинович, Таисия, Глафира, еще раз спасибо.

Все задвигались, загремели отодвигаемыми стульями.

– Погодите, – остановил остальных Павел Резанов. – А скрипка и ружье где? Куда эта гадина их спрятала. Если она не скажет, то получится, что они пропали? Насовсем? Навсегда?

– А ей не надо ничего говорить, – улыбнулся Глеб. – Все и так понятно. Времени на то, чтобы вынести футляр со скрипкой и коробку с ружьем из дома, да еще остаться при этом незамеченной, у Мурзиновой не было. Она могла спрятать их только в доме, причем в месте, которое вряд ли будут проверять в первую очередь. На чердаке полно старинных сундуков с крепкими замками, но я бы начал с того, что стоит в хозяйственной комнате рядом со спальней Глафиры. На нем еще сверху лежит дождевик, который Ксения бросила там после того, как ей не удалось утопить Глашу.

Павел сорвался с места и исчез в недрах дома. Глеб с улыбкой ждал, пока тот вернется. Всего через пять минут раздались быстрые шаги, и Резанов-старший снова появился в гостиной, держа в одной руке футляр, а в другой коробку.

– А ты опять прав, – сказал он, широко улыбаясь. – Держи… И да, я рад, что у меня такой умный двоюродный брат.

– Я тоже этому рад, – широко улыбнулся Глеб. – Пойдем… брат! Обсудим, как будем запускать твой новый завод. Глафира! Никуда не уходи! Я скоро вернусь.

Глафира кивнула, потому что ей даже в голову не пришло бы ослушаться. От окна на нее с грустной улыбкой смотрела Наталья Лаврецкая.

Эпилог

Запрокинутая от наслаждения голова на белоснежной наволочке и длинная, тонкая, словно по-лебединому изогнутая шея выглядели именно так прекрасно, как Глеб и воображал в своих горячечных фантазиях. Маленькая совершенная женская грудь (какой там третий размер, что за глупости, право слово), освобожденная от кружевного обрамления, подрагивала, призывая прикасаться к ней снова и снова.

Когда-то в прошлой жизни, закончившейся в имении Резановых раз и навсегда, Глеб Ермолаев был убежден, что ему не нужны никакие охи и ахи, и романтика никакая не нужна, одна только чистая физиология.

Сейчас же за каждый ох, ах и стон, издаваемый единственной в мире женщиной, он был готов отдать все, что у него есть, и страшно гордился тем, что является их причиной. Даже свое собственное удовольствие, пусть даже небывало острое, не испытываемое ранее никогда и ни с кем, для него отходило на второй план, потому что вся его жизнь, ее цели, задачи и планы теперь крутились вокруг Глафиры Северцевой.

Если бы он мог, он бы вообще не выпускал ее из кровати, но все-таки из нее приходилось вылезать. Ему – чтобы работать, а ей – чтобы писать свои романы. К ее писательской деятельности Глеб относился очень серьезно. И страшно гордился, что женат на писательнице. Да еще такой. Красивой, талантливой, работоспособной, страстной. Не женщина, а мечта.

Мечта, отдышавшись, перекатилась ему под бок, обхватила горячими от полученного удовольствия руками, прижалась к груди, перехватила губами болтающуюся на цепочке пулю, примерилась и чмокнула чуть пониже грудины. Поблагодарила.

– Где мы Новый год отмечаем? – спросила она и зевнула, тут же смутившись, что, оказывается, так сильно устала. – Ужас какой. Это мужчине положено засыпать после секса, а ты всегда бодр и свеж, как майская роза, в отличие от меня.

– Я не хочу спать, а хочу на тебя смотреть, – заверил ее Глеб и тоже прижал к себе, крепко-крепко, чтобы точно не вырвалась. – А что касается Нового года, то я бы в поместье Резановых поехал. Павел звонил, они туда собираются. Ты как, не против?

– А с чего мне быть против? – искренне удивилась Глафира. – Я как нитка за иголкой, куда ты, туда и я. В поместье так в поместье. С привидениями!

– Привидений нет, – засмеялся Глеб, – правда, расстраивает это одну Елку. Глаш, Павел говорил, что Наталья тоже собирается приехать. С мужем и детьми.

– Ну, собирается и собирается, – голос Глафиры звучал совершенно равнодушно. – Это дом ее тетки, имеет полное право. А что с мужем и с детьми, так Новый год – семейный праздник, его положено семьей встречать. У нее своя семья, у меня своя.

Глеб наклонился и поцеловал жену в едва заметный, но уже округлившийся живот. За свою семью он бы убил любого, ей-богу. Однажды он высказал эту мысль Глафире, а она серьезно ответила, что ради семьи надо жить, а не убивать. И с этим постулатом он тут же горячо согласился, как со всем, что она говорила.

– Кстати, а часть нашей с тобой семьи что собирается делать на праздники? – спросила Глафира и снова зевнула. – Останется в Москве или тоже приедет в имение?

– Тоже приедет, – засмеялся Глеб. – Вместе с Кириллом, разумеется. Так что соберутся вообще все. Клавдия в полном восторге и закупает продукты для новогоднего меню. Боюсь, все, что она наготовит, мы будем съесть не в состоянии. Раз ты согласна, я тогда позвоню Павлу и скажу, что мы будем?

– Позвони и скажи, – сонно согласилась Глафира, глаза которой закрывались. – Только пообещай мне, что вы не будете все дни напролет обсуждать работу своего драгоценного завода. Я, конечно, понимаю, что вы сделали невозможное и запустили совершенно уникальное предприятие, но Новый год все-таки.

– Обещаю! – Глеб укрыл ее одеялом, заботливо подоткнул его со всех сторон, невольно вздохнув, что все ее совершенство теперь скрыто от его глаз, поцеловал в оставшийся снаружи нос. – Тайка обещала сыграть на скрипке. Она разучила новое произведение, так что ей не терпится похвастаться своими успехами.

– Надеюсь, не «Реквием по мечте».

– Нет, «Оду к радости». Спи.

Глафира повернулась на другой бок и заснула. Ей снился большой и гостеприимный дом со светлыми комнатами, в которых было много воздуха и света. В доме кто-то ходил. Впрочем, так и должно было быть, ведь в доме жило много народу. И привидение там жило тоже. Глафира все ждала, когда же наконец оно покажет ей свой облик – немолодой, красивой, строгой дамы, сделавшей в жизни много ошибок и сохранившей самое главное – умение любить.

«Я скоро приеду, – пробормотала она сквозь сон. – И обязательно напишу про вас книгу. Как обещала. Я и название уже придумала. «Поместье с привидениями».

Конец