— Успокойся, Дамофонт. Важно сохранять спокойствие.
— Легко тебе говорить, — пожаловался Дамофонт. — На кону моя шея.
— Мы все рискуем жизнью. — Андрокл поморщился. — Но человек в маске щедро нам заплатил. Не забудь, мне придется объяснить твое исчезновение Милону. Если он поймет, что я лгу, он собственными руками разорвет меня на две половины.
Дамофонт решил не возражать. За последние несколько дней они несколько раз спорили о том, кто из них покинет лагерь. Ему не нравилась эта идея, но было уже решено. Возвращаться к этому не имело смысла.
Он протянул руку и взял лошадь за повод.
— Мне лучше убраться как можно скорее. — Он вскочил в седло. — Хочу быть по ту сторону от Сибариса до восхода солнца.
Андрокл ждал, когда Дамофонт исчезнет в ночи. Потом вернулся в лагерь, сопровождаемый журчанием речной воды. Он знал, что каждый пятый командир в курсе того, что должно произойти. «Надеюсь, остальные станут жертвами обмана», — сказал он себе, стиснув зубы. Солдаты, не задействованные в заговоре, готовы были повиноваться своим командирам. Успеху способствовало и то, что их план подстегивал основные страстишки людей: месть, похоть, гордыню… Подобный расчет естественным образом приводит к успеху — кажется, именно так рассуждал человек в маске. Андрокл ему поверил.
На южной оконечности лагеря дожидались его люди. Он незаметно просочился между ними.
— Разбудите спящих, — сказал он, проходя мимо. — Через несколько минут я отдам приказ.
* * *
Выставив охрану, Милон приказал разбудить его за полчаса до рассвета. До этого времени оставался еще час, но главнокомандующий уже давно бодрствовал. Во время походов он спал мало, даже если ситуация была спокойной, как сейчас.
Он ворочался на своем спартанском коврике, прикрытый льняной простыней. Ему казалось, что внутри палатки слишком душно. Он бы с удовольствием спал под открытым небом, как и большинство его солдат, но для безопасности и он, и прочие командиры ночевали в укрытии.
Милон был уверен, что стычек не ожидается. Он отдал приказ, чтобы его люди не пересекали реку, да и сибариты не были столь глупы, чтобы нападать.
«Довольно они от нас натерпелись», — подумал Милон.
Было очевидно, что единственным желанием сибаритов было задержать их хотя бы на несколько часов. Милон предполагал, что за это время они постараются вывезти из города женщин и детей. Наверняка они боялись, что кротонская армия разграбит Сибарис.
Они же не знали, что грабежей он не допустит.
Утомленный жарой, он лег на спину и встряхнул хитон, так что поток воздуха пробежал между тканью и кожей. Пот испарялся, он ощутил приятную прохладу. Сосредоточился на том, чтобы расслабиться и отдохнуть, даже если уснуть не удастся.
Несколькими часами ранее, когда они добрались до реки, он отправил в лагерь сибаритов гонца. Порученное гонцу послание было простым и ясным: на рассвете город обязан сдаться, иначе будет уничтожен. Перемирие продлится несколько часов. У сибаритов не оставалось сил сопротивляться. Кроме того, он предпочитал, чтобы Сибарис брали отдохнувшие воины. Сначала сражение на поле боя, затем многочасовой поход. Не было ни малейшей необходимости заставлять людей прорываться в город на исходе дня.
Он снова встряхнул хитон, чтобы немного остыть.
«Надеюсь, с этим мы быстро разберемся», — подумал он.
Ему было до ужаса неохота сражаться с сибаритами, но Сибарис должен сдаться. Бросить дело наполовину означало бы для Кротона недопустимый риск. На золото, которое мятежники конфисковали у аристократов, они могли купить целую армию наемников, достаточно сильную для вторжения в Кротон.
На рассвете он заставит их сдаться, возьмет город под контроль и как можно скорее вернет правление сибаритским аристократам.
«Придется оставить войска для их поддержки, — размышлял он, — пока аристократы не соберут достаточно сил, чтобы навести порядок. Двух тысяч солдат будет достаточно. Остальная армия через несколько дней вернется домой».
Неожиданно он понял, что вот уже некоторое время в отдалении раздаются голоса. Он открыл глаза и пристально уставился в свод палатки, слабо освещенный масляной лампой. Голоса были далеко, но ему показалось, что до него доносятся характерные отзвуки схватки.
Он поспешно встал, взял меч и вышел из палатки. Двое часовых, стоявших у входа, вытянулись в струнку. Снаружи крики и звон металла звучали отчетливее. Они доносились из противоположного конца лагеря.
— Приведите мне лошадь!
Милон сделал несколько шагов к берегу и вгляделся в темноту. Лагерь сибаритов простирался прямо перед ним и выглядел спокойным. Проблема была на южной стороне лагеря.
«Похоже на стычку между своими», — подумал Милон.
Он удивленно поморщился. Его люди получили приказ не пересекать реку, и было бы безумием, если бы на нечто подобное решились сибариты.
Подошел часовой, ведя в поводу коня. Милон вскочил в седло и поспешил на звук. Было темно, но, приблизившись, он разглядел, что его люди перешли реку.
— Что происходит? — крикнул он часовому.
— Похоже, кто-то из сибаритов пробрался в наш лагерь, господин. Затем они бежали, а наши бросились вдогонку.
«Проклятие, неужели кто-то оказался столь глуп, что…» Приказ не пересекать реку был предельно ясен. Они не имели права его нарушать, даже погнавшись за противником.
— Кто из офицеров перешел реку первым?
Часовой поколебался, прежде чем ответить.
— Думаю, Андрокл, господин.
Выражение лица Милона стало жестким. Он был почти уверен, что Андрокл — один из получивших от Килона золото. Это была столь распространенная практика, что, наказав всех, кто это делал, он лишился бы половины войска.
Милон задумался. Что делать дальше? Возможно, у Андрокла имелась веская причина переправиться через реку.
«Единственный способ это узнать — отправиться вслед за ним», — подумал Милон. Это было рискованно, но не станет же он сидеть сложа руки. Будить весь лагерь из-за единичного случая, который явно не представлял особой угрозы, также не имело смысла.
Он достал меч и пришпорил коня, направляясь к реке. Хотя русло было довольно широким, река обмелела. До противоположного берега он добрался без осложнений.
«Здесь никого нет», — сказал он себе, всматриваясь в темноту. Лагерь сибаритов переместился к северу, как будто предвидя атаку с фланга.
Он осторожно продвигался меж погасшими кострами. Источник шума находился впереди, шагах в пятидесяти. Было так темно, что Милон ничего не мог разглядеть. Только трупы, разбросанные по земле. Мертвые сибариты.
Крики удалялись. Он пустил коня рысью и тут же догнал группу кротонских солдат.
— Где Андрокл?
Гоплиты вздрогнули, увидев, как из ниоткуда появляется их главнокомандующий. Они были так удивлены, что лишь махнули рукой куда-то в темноту. Милон обогнал еще один отряд, пока не настиг нескольких солдат, которые на его глазах вонзали мечи в лежавших на земле сибаритов.
— Андрокл! — возопил Милон своим громовым голосом.
Один из людей мгновенно повернулся.
— Я здесь, господин.
— Что здесь происходит, ради всех богов?
Командир сглотнул слюну.
— Несколько сибаритов незаметно пересекли реку. Они прятались, пока мимо них не прошел Дамофонт. Затем набросились на него и схватили. — Казалось, он бубнит заученные наизусть фразы. — Все произошло очень быстро, господин. Когда поднялась тревога, они уже пересекали реку в обратном направлении. Мы сразу же бросились в погоню, но вместо того чтобы сразиться с нами, они продолжали удирать. Минуту назад мы атаковали тех, кто шел впереди. — Он указал мечом в сторону трупов. — Однако нам не удалось освободить Дамофонта. Перед смертью сибариты признались, что небольшой отряд конницы увез его в Сибарис. Скорее всего, они решили, что это какой-то высший чин. У нас нет лошадей, господин. Я как раз собирался вернуться в лагерь, чтобы предупредить кавалерию.
Милон выслушал рассказ Андрокла, нахмурившись. Он сомневался, что это правда, но сейчас было не время для выяснения, так оно или нет.
— Возвращайся в лагерь со всеми своими людьми, — холодно ответил он.
Повернулся и пустил коня рысцой. Ему хотелось вернуться как можно скорее, но было бы глупо скакать галопом среди такой кромешной тьмы.
Подъехав к реке, он заметил в лагере какое-то движение. Казалось, все проснулись. Сотни факелов зигзагами кружили у воды.
«В чем дело? — раздраженно спросил он себя. — Еще один самоубийственный набег?»
Он остановился и прислушался. До него донесся торопливый топот тысяч ног и громкие крики — казалось, на них напала целая армия.
Он почувствовал приступ паники.
«Сибариты нападают на нас толпами?!» — ужаснулся он.
Неужели он допустил роковую ошибку, недооценив силы противника? А что, если внутри Сибариса скрывается наемная армия? Внезапно он понял, что через реку переправляются его люди. Он озадаченно нахмурился. Какой мотив мог заставить командиров дать приказ о нападении? Что за безумие они творят?
Все это казалось диким, будто ночной кошмар. Он с силой пришпорил коня, пересек русло реки и объехал лагерь по берегу, крича замыкающим солдатам, чтобы те отступали. Но остановить их было уже невозможно.
В нескольких метрах от себя он различил Полидаманта: тот, сидя верхом, бранил младших командиров.
— Полидамант! — проревел Милон, подъехав ближе. — Что происходит, ради всех богов?
Тот, как всегда трезвый, обернулся: на лице его было написано отчаяние.
— Не знаю, господин. Внезапно по всему лагерю послышались возгласы, что на нас напали. Войска бросились к реке, чтобы отразить атаку.
— Ты видел этих напавших? — крикнул Милон, размахивая мечом. — Видел сибаритов на нашей стороне реки?
Полидамант потупился.
— Ну… я не видел ни одного сибарита, господин, но такая тьма, что в десяти шагах ничего не разобрать.
Милон повернулся к реке. Армия топотала где-то впереди, исчезая во тьме. Он так сжал челюсти, что зубы едва не сломались. Что-то тут не так… и все же нельзя было сбрасывать со счетов имеющиеся у него сведения.
— Пусть немедленно скомандуют отступление, — решительно приказал он. — Окружим сибаритов, постараясь сократить боевые действия. Обгоним их с конницей и отрежем отступление, как сделали вчера. Потом возьмем в плен и отведем к воротам Сибариса. Похоже, они захватили одного из наших кавалерийских командиров. Если они полагают, что пленник — это причина для переговоров, посмотрим, что они скажут о тысячах наших причин.
Глава 112
26 июля 510 года до н. э
— Перед нами деяния, которые покрывают нас позором и бесчестием! — выкрикнул Килон с высоты трибуны. — Самое унизительное событие в истории Кротона!
Кипя от возмущения, Килон сопровождал свою яростную речь энергичными жестами. Его слова держали в напряжении тысячу заседающих. Неистовый Килон подытожил недавние события. Два дня назад армия Кротона разбила лагерь на берегу реки, недалеко от Сибариса. На другом берегу стояли десять тысяч сибаритов, в основном крестьяне и старики, не имевшие ни кольчуг, ни щитов, ни мечей. Кротонская армия напала на них ночью, перебила тысячи и взяла в плен остальных. Затем они отправились на Сибарис, жители которого были готовы сдаться. Несмотря на это, кротонские войска ворвались в город и начали мародерство, которое продолжалось до сих пор.
— Гнев богов обрушится на нас! — Килон бушевал, размахивая руками. Он был похож на вестника Аида, бога мертвых. — От нашего имени солдаты подожгли город, разграбили храмы, перерезали горло беззащитным старикам… — С каждым перечисленным злодеянием он распалялся все больше. — Они насиловали женщин и убивали детей!
Пифагор слушал Килона, сидя на передней скамье. Политик разорялся уже более получаса, украшая свою речь бесстыдными подробностями, о которых не ведал даже сам Пифагор.
«Его посланники приносят ему больше сведений, чем посылает нам Милон», — отметил он.
Лицо старика казалось невыразительным. Слушая Килона, он тщательно скрывал нарастающую тревогу. Атмосфера Совета становилась крайне опасной.
— Я спрашиваю себя, — продолжал Килон, — я спрашиваю себя, уважаемые мужи Кротона: кто понесет ответственность за все это варварство и беспредел?
Он сделал долгую паузу, обвел взглядом собравшихся и картинно кивнул.
— Милон, — ответил он наконец гораздо более спокойным тоном. — Милон — главнокомандующий, а значит, он отвечает за все, что вытворяют его солдаты. — Его голос вновь перерос в грозный рев. — Но Милон обязан подчиняться городу, подчиняться Совету, а потому его поступки запятнали всех нас. И все же, — рявкнул он, — скажу вам прямо, и все вы знаете, что слова мои отражают истину: Милон повинуется в первую очередь Пифагору. — Он указал на философа дрожащим от возмущения пальцем. — Вот почему вина за бесчестье, за этот ужасающий позор лежит на Пифагоре!
Он резко умолк, и эхо его слов отдавалось в ушах присутствующих. Пифагор молчал. Если бы он ответил поспешно, у всех создалось бы впечатление, что он считает себя виновным.
— Говори, Пифагор! — послышалось со всех сторон.
— Отвечай на слова Килона!
Философ встал и сделал несколько шагов вперед. Оказавшись посреди зала, он остановился и медленно повернулся вокруг своей оси. Он показал советникам свои руки, такие же голые, как и та правда, которую он готовился им сообщить.
— Разграбление Сибариса — презренный поступок, который кажется мне таким же безобразным и отвратительным, как и всем вам. — На мгновение он подумал о том, чтобы выступить от имени Совета Трехсот, но понял, что лучше их не упоминать, чтобы обвинения Килона сосредоточились на нем одном. — Как вы знаете, я разговаривал с Милоном перед его отъездом. Мы вместе разработали стратегию, чтобы заставить вражескую конницу плясать под музыку. — Его голос внезапно обрел мощь и наполнился негодованием. — Мы придумали уловку, которая позволила нам одержать победу в битве на равнине, когда казалось, что наша армия будет разбита; когда казалось, что на следующий день мятежники-сибариты уничтожат Кротон. — Он сделал паузу, чтобы сказанное проникло в их сомневающиеся умы. — А еще мы говорили о том, что делать после победы. И уверяю вас, ни Милон, ни я не думали ни о чем, кроме переговоров о мирной сдаче города. Уверяю вас…
— Должны ли мы доверять словам Пифагора? — взвился Килон. — Должны ли мы верить человеку, который обманывал нас и держал в страхе перед боем? Только он и его зять Милон знали, как будет действовать наша армия в этой битве. Только они знали о зверствах, которые солдаты совершат потом. Разве армия не повинуется своему начальству?
Пифагор, одиноко стоявший посреди зала, внимательно наблюдал за вопящим и трясущимся Килоном. Тот набросился на Пифагора с неожиданной яростью, но за его словами явно стояло что-то еще. Скрытое намерение, которое он до поры до времени старался не показывать.
«Готовит почву для чего-то гораздо худшего», — сказал себе Пифагор, прищурившись.
Он вспомнил пророческое видение, которое случилось у него три месяца назад в Храме Муз. На миг он увидел будущее, полное крови и огня. Было ли разграбление Сибариса знаком того, что ужасное видение начинает сбываться? Он не сомневался, что зло сгущается — холодное и темное, как затмение. Он должен бороться изо всех сил, чтобы его остановить.
Пифагор сосредоточился на зале Совета, стараясь разгадать настроение тысячи. Враг продолжал кричать, но философа интересовали не слова, а действие, которое они произвели на других.
Закончив просмотр, он понял, что борьба будет еще сложнее, чем он полагал.
Отныне Килона поддерживало большинство.
* * *
Акенон глубоко ошибался, думая, что его ожидает скучное утро.
Он вел свою лошадь в поводу, неторопливо шагая по улицам Кротона. Повсюду виднелись кучки людей, обсуждающих последние новости, доставленные гонцами. Люди толпились у дверей лавок, на площадях, перед храмами… Когда мимо проходил Акенон и его свита, голоса тут же смолкали.
Небольшой отряд, который сопровождал Акенона, состоял из восемнадцати человек и вьючных животных. Четыре аристократа-сибарита, их семьи и прислуга. Они достали билеты на торговое судно и просили сопроводить их в порт.
«Неудивительно, что в Кротоне эти люди больше не чувствуют себя в безопасности», — подумал Акенон.
Еще два дня назад укрывшиеся в общине сибариты надеялись, что чуть позже смогут вернуться в свой город. Они с большим воодушевлением приветствовали победу кротонской армии над войсками повстанцев. «Пришлось им по душе и известие о том, что Милон идет на Сибарис, чтобы добиться полной капитуляции», — вспоминал Акенон. Аристократы представляли себе возвращение в свои дворцы к комфортной и безмятежной жизни, к которой привыкли. Однако чуть позже стало известно, что кротонские военные начали варварский грабеж. Они похищали их золото, убивали сибаритский народ — их рабочую силу — и жгли особняки.
«Им больше некуда возвращаться», — с горечью думал Акенон.
Несмотря на то что Пифагор пытался их успокоить, сибариты с ужасом наблюдали за тем, как кровожадная армия возвращается в Кротон. Всем хотелось поскорее покинуть город. Кто мог, отплывали на корабле, но многие уходили пешком.
Углубившись в гавань, Акенон скорчил недовольную гримасу. Ему вспомнился день, когда он был там в последний раз. Он должен благодарить богов, что Милону удалось спасти его в последнюю минуту.
В порту кипела жизнь. Повсюду сновали рабочие, начальство покрикивало, чтобы погрузка и разгрузка производились как можно скорее. Чуть дальше от берега, покачиваясь на волнах, ожидала сигнала причалить вереница судов. Всеобщее оживление также было связано с последними событиями в Сибарисе.
Устремившиеся туда многочисленные корабли поворачивали назад, увидев, что над городом поднимаются столбы дыма. Половина направлялась на север, в Метапонт или Тарент, другая половина устремилась через Кротон на юг.
Акенон попрощался с сибаритами и вышел из гавани как можно быстрее. Дело не только в том, что пребывание в порту напоминало ему тот день, когда Килон попытался его изгнать; напоминало оно и о том, что для возвращения в Карфаген ему придется сесть на один из этих проклятых кораблей.
Мысль об отъезде заставила его вспомнить Ариадну. В то утро, покидая общину, он заметил, что взгляд ее изменился… как будто она сняла маску равнодушия, которую носила столь долгое время.
«Возможно, она собиралась сказать мне что-то важное», — думал Акенон.
Он остановился, и их взгляды на несколько секунд встретились, но в следующий миг она повернулась к нему спиной и вернулась в общину. Акенон продолжил путь, присоединившись к сибаритам и унося с собой образ Ариадны. Она показалась ему красивее, чем когда-либо. В ней было что-то особенное: светящаяся кожа, подчеркнутая чувственность…
Он ускорил шаг. Ему хотелось увидеть ее снова, хотя он не знал, как будет себя вести, когда она вновь окажется перед ним. Возможно, лучше для них обоих оставить все, как есть.
— Акенон!
Вздрогнув, он обернулся. Это был Пифагор: он спешил к нему в сопровождении двоих учеников.
— Ты в общину? — спросил учитель.
Акенон кивнул.
— Только что проводил в порт последних сибаритов, — ответил он, стараясь выбросить из головы Ариадну.
Лицо Пифагора омрачилось.
— Я не виню их за то, что здесь они больше не чувствуют себя в безопасности.
Акенон внимательно смотрел на Пифагора. Казалось, учителя беспокоит что-то еще.
— Как прошло заседание? — спросил он.
Пифагор покачал головой и вздохнул.
— Сегодня, впервые за тридцать лет, Килона поддержало большинство, — ответил он. — Однако никаких конкретных действий он не предпринимал. Как будто что-то его сдерживает. Он чего-то ждет, но я не знаю, чего именно.
— Думаешь, им руководит человек в маске?
Пифагор задумчиво кивнул.
— Если бы Килон действовал самостоятельно, он немедленно потребовал бы голосования, чтобы использовать своих сторонников против нас. Сегодняшнее его поведение показывает хитрость и хладнокровие, которые на самом деле ему не присущи.
После этих слов Пифагор ушел в себя, и до городских ворот они шагали молча. Акенон сунул руку под тунику и нащупал золотое кольцо Даарука. Некоторое время он рассеянно крутил его в пальцах, затем вытащил.
Это кольцо он нашел в пепле погребального костра, где был сожжен убитый учитель, и давно не держал его в руках. Пифагор велел оставить его себе. Акенон долго рассматривал маленький пентакль в центре кольца. Очень простой и одновременно сложный символ. Благодаря Ариадне он знал, что он содержит фундаментальные тайны устройства вселенной. Он вспомнил, как Ариадна объясняла ему тайны пентакля. Живо представил, как она едет рядом с ним, положив руку на его обнаженное бедро и бросая на него взгляды, куда более красноречивые, чем слова…
«Я должен как можно скорее добраться до общины», — подумал он, держа кольцо дрожащими пальцами.
Образ пентакля не покидал его сознание. Молча шагая рядом с Пифагором, он размышлял о свойствах этой геометрической фигуры. Невероятно: в этом символе представлено золотое сечение, совершенная и чистая пропорция, которую так часто можно встретить в природе.
Внезапно он остановился. На него снизошло такое мощное откровение, что у него перехватило дыхание.
— Учитель, мне пора, — пробормотал он, садясь на своего коня.
Философ собирался спросить, чем вызвана такая поспешность, но Акенон уже удалялся по улицам Кротона.
«Почему он вдруг так заспешил?» — удивленно подумал Пифагор.
Он пожал плечами и продолжал путь вместе с двумя учениками. Решил, что расспросит Акенона позже, когда они встретятся в общине.
Он ошибался.
Глава 113
26 июля 510 года до н. э
— Дети, продолжайте писать. Я вернусь через минуту.
Ариадна вышла из класса, не заметив, что по-прежнему держит в руке восковую дощечку. Все это время она поглядывала в окно и наконец увидела отца, проходящего мимо школы. Сделав усилие, чтобы не сорваться на бег, она поспешила к Пифагору.
Философ разговаривал с Эвандром. В неумолимых лучах полуденного солнца его волосы и борода казались воздушными и блестящими, как морская пена, а сам он выглядел божеством. Ариадна мгновение колебалась, прежде чем решилась прервать их беседу.
— Отец. — Ее смутила тревога, звучавшая в собственном голосе.
Пифагор обернулся, его лицо просияло, как всегда, когда он смотрел на Ариадну.
— Ты не видел Акенона? — спросила она с притворным равнодушием.
— Я встретил его в Кротоне, на выходе из Совета. Мы собирались вернуться вместе, но он вдруг вскочил на коня и ускакал, будто бы что-то вспомнил. — Пифагор нахмурился. — Выглядело это немного странно.
Мгновение Ариадна стояла перед отцом, молча прикусив губу.
— Я просто так спросила.
Она зашагала обратно в школу. Было очень жарко, и на ходу она обмахивалась дощечкой, как веером.
Она вспомнила то утро, когда она стояла у ворот общины, провожая уходящих сибаритов, и Акенон перехватил ее взгляд. Мгновение он смотрел на нее с любопытством. Ариадна удивилась, почему он так на нее смотрит, и вдруг поняла, что сама притянула к себе внимание Акенона. Он заметил, с какой нежностью она на него смотрела, это выражение возникло на ее лице бессознательно. Ариадна смущенно повернулась и поспешила прочь, не понимая до конца, что произошло. Теперь она продолжала себя об этом спрашивать. Она копалась в своих чувствах и замечала, что что-то изменилось.
«Знаю одно: мне нужно увидеть его снова», — подумала она.
Глава 114
26 июля 510 года до н. э
Все чувства Акенона обострились.
«Как я раньше не понял?» — упрекал он себя.
Он находился в часе езды от Кротона. Ведя коня в поводу, шагал через лес, где не бывал прежде. Пять часов подряд он объезжал окрестности и начинал замечать усталость, вызванную напряженными поисками. Влажная от жары одежда прилипала к телу.
Внезапно треснула ветка.
Он испуганно повернулся в направлении звука и задержал дыхание. В пятнадцати шагах от него простирались густые заросли, идеальное место для того, кто желал спрятаться. Он отпустил повод, выставил перед собой меч, готовясь защищаться, и принялся медленно обходить кусты.
Треск.
В зарослях шевельнулось что-то крупное. Возможно, животное, но интуиция подсказывала: нечто другое. Он сделал еще пару шагов вперед. Вдруг кусты зашевелились, словно ожили, и перед ним появились двое с поднятыми руками.
Акенон отпрыгнул назад. На них была потрепанная и грязная одежда. Спутанные волосы и сумрачный взгляд придавали им свирепый вид. Но в следующий миг Акенон понял, что обоим нет и двадцати и что они сами испуганы. Должно быть, жили в лесу одни и дела у них складывались не слишком успешно: оба превратились в скелеты.
«Возможно, это беглецы», — подумал он.
Юноши молчали. Перед ними стоял высокий сильный египтянин, килограммов на тридцать тяжелее каждого из них, к тому же вооруженный кривой саблей. Они спрятались в кустах, надеясь, что он пройдет мимо; однако им не повезло, и теперь египтянин стоял перед ними. Они бы предпочли избежать столкновения, но не колеблясь взялись бы за ножи, если бы этот человек напал.
— Я не причиню вам зла, — сказал Акенон.
Его голос звучал искренне, но они не поверили. Напротив, воспользовались проявлением доброй воли, чтобы опустить руки и схватиться за рукоятки ножей.
Акенон заметил сходство юношей и предположил, что они братья. Младшему было бы не больше шестнадцати лет. Ему стало их жалко. Не теряя бдительности, он порылся в тунике, достал драхму, высоко поднял и показал им.
— Вы получите эту монету, если мне поможете. Я ищу заброшенное поместье, совсем небольшое. Возможно, недавно в нем кто-то поселился.
Юноши жадно смотрели на ценную монету. Серебряная драхма могла кормить их от пуза три-четыре дня. Старший заглянул в глаза младшему и кивнул. Затем протянул руку и сделал жест, предлагая бросить монету на ладонь.
Акенон подбросил драхму в воздух, и парень поймал ее на лету. Недоверчиво осмотрел с двух сторон, передал младшему юноше и указал вправо.
— Видишь тот дуб, самый толстый?
Акенон посмотрел в указанном направлении и кивнул.
— Пройдешь мимо него, затем пройдешь еще немного, — продолжал парень, — и доберешься до дома, о котором говоришь.
— Там я уже искал, — возразил Акенон.
— Он покрыт зеленью. Увидеть его можно только вблизи. Ты должен идти в этом направлении, — настаивал юноша, снова указывая рукой. — Перед тобой будет большая поляна. Дом на другой ее стороне.
Акенон вспомнил, как проходил мимо поляны, на которую указывал юноша.
— Благодарю. — Он бросил на них последний взгляд и повернулся, чтобы поймать свою лошадь.
— Египтянин, — позвал его старший мальчик.
Акенон остановился.
— Будь очень осторожен, — сказал мальчик. — Мы не приближаемся к дому с тех пор, как увидели страшилище.
Сердце Акенона учащенно забилось.
— Как он выглядит?
— Ты большой и сильный, — сказал парень, указывая на него. Потом вытянул руки, как мог. — Но страшилище намного больше и сильнее тебя. Даже Геракл не смог бы его одолеть.
«Борей!» — мелькнуло у Акенона
Он вздрогнул. Сомнений не было: он вот-вот столкнется с человеком в маске… и его исполинским рабом.
Акенон кивнул в знак благодарности и зашагал к поляне, думая о Борее. Он бы отдал все свое серебро, чтобы сейчас рядом оказались вооруженные люди, но Милон и кротонские солдаты еще не вернулись из Сибариса. Он покачал головой. «Борей всего лишь человек. Его можно ранить мечом так же, как и любого другого», — подумал он, но мысли эти не успокаивали. Он вспомнил легкость, с которой гигант голыми руками разрывал человека, его холодный, умный взгляд и хищное проворство.
Он ехал по лесу, пока не оказался в полукилометре от указанного места. Спешился и привязал коня к дереву. Стягивая узлом повод, заметил, что дрожат руки. Несколько раз глубоко вздохнул, вытащил саблю и зашагал пешком, внимательно прислушиваясь к любому шуму. Через некоторое время перед ним появилась большая поляна, на которую указывал юноша. Он обошел ее по периметру, перемещаясь от дерева к дереву. Оказавшись на противоположной стороне, заглянул за сплошную стену зелени.
Неудивительно, что он его не заметил.
Со всех сторон поместье скрывали густые заросли. Кроме того, кто-то укрыл стены дома ветвями. Акенон выждал некоторое время, но никакого движения не наблюдалось. Затем устроился среди кустов, откуда хорошо было видно дом, и принялся ждать.
Через полчаса он пожалел, что не взял с собой флягу с водой, привязанную к седлу. Было жарко, пот заливал глаза. Но он по-прежнему неподвижно сидел в укрытии.
Через час показалась лисица и беззаботно уселась прямо перед лачугой. Поведение лисицы его успокоило, и он решил, что выждал достаточно.
«Так, а теперь попробуем войти», — прошептал он.
Вытащил длинный острый кинжал и медленно двинулся к хижине. Крепко сжал рукоятки двух своих орудий и заглянул внутрь. Перед ним было расчищенное пространство метров в семь или восемь. По другую сторону находился домишко, обратив к нему одну из боковых стен.
«У дома нет окон, лучше всего подойти к нему под этим углом», — размышлял он. Так он быстро доберется до стены и снова остановится.
Он огляделся по сторонам. Растительность создавала множество невидимых укрытий; однако все это время он вел себя так бдительно, что теперь не сомневался: за ним никто не следит. Его первой целью было проверить, есть ли кто-нибудь в доме. Если есть, он подождет возле входа или на крыше, чтобы атаковать врасплох, когда кто-нибудь высунет нос.
Все еще прячась в зелени, Акенон снова посмотрел влево и вправо. Глубоко вздохнул, схватил кинжал и саблю и бросился вперед.
Прежде чем добраться до стены, он вдруг остановился. Краем глаза он различил какое-то движение. Что-то большое стремительно приближалось к нему сзади.
Он повернул голову, и у него остановилось сердце.
Глава 115
26 июля 510 года до н. э
В это время вся пифагорейская община с нетерпением ждала послание полемарха Милона.
Пифагор с надеждой распечатал свиток. Они собрались у него дома, в обеденном зале, где встречались обычно. Напротив философа располагалась большая часть синклита преемников: Феано, Эвандр, Гиппокреонт, а также Ариадна. Не хватало Милона; должен был явиться на эту встречу и Акенон, но они не сумели его разыскать.
От Ариадны не укрылось, что, прочитав первые строки, отец чуть заметно улыбнулся.
— Милон говорит, что заставил армию покинуть Сибарис, поэтому грабежи прекратились. Для поддержания порядка остаются только доверенные войска. — Дальше он читал молча, и лицо его потемнело. — Чтобы остановить мародерство, ему пришлось казнить сотни солдат и командиров… некоторых он умертвил собственноручно. — Он остановил чтение, закрыл глаза и потер виски. Феано склонилась к нему и положила ему на плечо руку. Через некоторое время Пифагор продолжил, в голосе его зазвучала бесконечная печаль: — Милон рассказывает, что подверг пыткам нескольких командиров, чтобы те признались, почему ослушались его приказа. Это подтверждает, что за всем стоит Килон и человек в маске.
— Разве этого недостаточно, чтобы схватить Килона? — вмешался Эвандр, едва сдерживаясь.
— Разумеется, это преступление более чем достаточное основание, — ответил Пифагор. — И, возможно, через Килона мы могли бы выйти на человека в маске. Проблема в том, что сейчас они пользуются поддержкой большинства Совета и, по-видимому, значительной части армии. Мы должны действовать очень осторожно, иначе рискуем развязать гражданскую войну, — заметил он Эвандру, подчеркивая последние слова.
Ариадна резко откинулась на спинку кресла. Она чувствовала разочарование и раздражение. Они уже обнаружили совпадения — яд, монеты, математические формулы; раскрыли преступления Атмы, Крисиппа и других участников; разыскивали, допрашивали, наблюдали… Благодаря расследованию им удалось узнать, что человек в маске стоит за убийствами Клеоменида, Даарука, Ореста и Аристомаха, а также за приказом об изгнании Акенона, восстанием против аристократов-сибаритов и разграблением Сибариса.
И все это бесполезно. Они не сумели его поймать, даже не узнали, кто он. А самое скверное то, что теперь, когда у них появился шанс схватить его через Килона, у них связаны руки, потому что враги подмяли под себя половину города.
«Я уверена, что не случайно след человека в маске становится более заметным именно тогда, когда мы теряем контроль над Советом», — сказала она себе.
Слова отца вывели ее из оцепенения.
— А еще Милон сообщает, что возвращается завтра днем. Придется потратить много времени, чтобы контролировать ситуацию в Совете, но мы должны сосредоточиться и на подготовке нашего собрания.
«Осталось всего три дня», — с удивлением вспомнила Ариадна. Жаль, что долгожданная встреча пройдет в такой суматохе. Для пифагорейцев это уникальное событие: соберутся десятки великих учителей и вожди всех общин; будут назначены органы управления, спланировано будущее братства…
Ариадна беспокойно пошевелилась на скамье. Перспектива собрания была захватывающей, но ее разум снова и снова возвращался к Акенону.
Глава 116
26 июля 510 года до н. э
Акенон почувствовал, как от ужаса стынет в жилах кровь.
Борей набросился на него с невероятной быстротой. Босой, в одной лишь набедренной повязке, гигант впечатывал свою сокрушительную силу в каждый стремительный прыжок. Акенон вскинул саблю и выставил перед собой кинжал, готовясь обороняться. Уклониться от нападения чудовища было невозможно, оставалось надеяться, что оно не наброситься, опасаясь выставленного вперед острия.
Борей надвигался, не меняя траектории и не замедляя скорости. В последний миг он сделал какое-то неуловимое движение, ускользнувшее от Акенона, который инстинктивно ткнул саблей туда, куда, как он думал, нацеливалась лапа гиганта.
Но это не помогло.
Борей поймал его за правое запястье. В следующее мгновение вцепился в руку, сжимавшую рукоять кинжала. Акенон вздохнуть не успел, как был уже обездвижен. Он дернулся изо всех сил, но не сдвинул гиганта ни на миллиметр, словно перед ним была бронзовая статуя.
Акенон испытал мучительное чувство беспомощности.
Чудовище подняло его руки кверху, и на физиономии расплылась улыбка кровожадной радости. Весь вид Борея говорил, что он уже давно дожидается этого момента. Он выпрямился во весь рост и сжал предплечья Акенона своими железными лапами. Акенон зарычал от боли. Его кулаки против воли разжались, и оружие упало на землю. Он посмотрел на великана в отчаянии. Борей был на полметра выше его и в два раза шире. Тем не менее сила его была несопоставима даже с его размерами. Если верования греков были правдой, это чудовище-полубог — плод союза человека с каким-нибудь злым божеством.
Великан без видимых усилий поднял руки. Акенон взлетел над землей, пока их головы не оказались на одной высоте. Он впился взглядом в безжалостные глаза Борея. Не сводя с него глаз, он нанес удар в промежность противника. Борей увернулся с кошачьей ловкостью, и стопа египтянина лишь скользнула по внутренней стороне его бедра. Затем Акенон изловчился и ударил его ногой в живот.
Это было похоже на удар по дереву. Борей даже не поморщился. Он издал лишь глубокое, низкое рычание, словно ощущение его порадовало. Затем согнул руки, чтобы приблизить своего ничтожного противника, откинул огромную голову и резко ударил лбом в лицо.
Послышался жуткий хруст сломанных костей.
Глава 117
26 июля 510 года до н. э
Ариадна гуляла в общинном саду уже третий час, с тех пор, как собрание у отца закончилось. Она сидела под пышным каштаном, в нескольких метрах от нее молча медитировали ученики. Ариадна завидовала безмятежности, которую излучали их лица.
Она решила дождаться Акенона в саду. В ожидании всматривалась в свое сердце и ум, пытаясь разгадать, что там происходит. Печальный ответ заключался в том, что она утратила цельность. С одной стороны, понимала, что часть ее души изранена, и это мешало ей привязаться к этому человеку. С другой стороны, влечение, которое она испытывала к Акенону, вопреки всем ожиданиям не только не остыло, но и разгоралось все сильнее и сильнее.
Она тысячу раз вспоминала их ссору в Сибарисе на следующий день после того, как они переспали. Тогда она высказала Акенону все свое возмущение: еще бы, он решил отправиться один во дворец Главка, бросив ее на постоялом дворе, желая защитить, как маленькую девочку. Он в самом деле все решил за нее, однако следовало признать, что его поведение было, скорее, исключением: Акенон всегда относился к ней, как к равной.
К тому же он был такой красивый, умный, чувствительный… Ариадна яростно топнула ногой. Она ненавидела своих насильников, а главное, того, кто все это подстроил. Они сделали ее неспособной вести нормальную жизнь. Она всей душой желала узнать имя зачинщика.
Беременность еще больше мешала ей открыться Акенону. Теперь эмоциональная броня защищала и ее, и крошечное существо, которое она носила во чреве. Она не сможет с этим справиться.
Кроме того, она не могла признаться Акенону, что беременна. Он был слишком ответственным человеком и позаботился бы о ней и ребенке, даже вопреки желанию. В конечном итоге всем от этого будет только хуже, к тому же она никогда не сможет быть с кем-то, кто ее не любит. Есть только одно решение: Акенон должен сам доказать, что хочет быть с ней вместе.
«Но и это помогло бы только в том случае, если бы я была способна на близость».
А это невозможно.
* * *
Проходили часы, и она не на шутку тревожилась, что Акенон до сих пор не вернулся. Нередко случалось, что он целый день занимался расследованием за пределами общины, но странное предчувствие, своего рода инстинктивная тревога настойчиво твердила, что Акенон в опасности.
Волосы на затылке встали дыбом, она вздрогнула, несмотря на жару. За последние несколько недель Ариадна научилась больше доверять своей интуиции, как будто беременность ей помогала. Она пристально смотрела на дорогу, ведущую в Кротон и к берегу моря. Темнело, и было трудно разглядеть что-либо на таком расстоянии.
Она почувствовала, как внутри живота что-то сжалось. Вытянула ноги и откинулась назад. Ощущение на мгновение отступило, но через минуту вернулось. Она наклонилась вперед, и неприятное потягивание превратилось в боль. Она застонала, стараясь, чтобы ее никто не услышал, и закрыла глаза.
В следующий момент открыла их вновь.
«О нет, нет! Боги, нет!» — повторяла она.
Дрожащей рукой ощупал промежность. Кончики пальцев окрасились красным.
Она почувствовала, как внезапно кровь отхлынула от лица. В пергаменте, взятом у матери, она вычитала, что в первые три месяца беременности была вероятность выкидыша. И что выкидышам благоприятствуют сильные потрясения или страх.
Она встала, изо всех сил сдерживая слезы. Ее сжавшийся, ноющий живот едва позволял переставлять ноги. Она стиснула зубы и побрела к себе в спальню. На каждом шагу она чувствовала, что с ней что-то не так. Улеглась в кровать и постаралась выкинуть из головы мучительное подозрения, что жизни Акенона угрожает опасность.
Глава 118
26 июля 510 года до н. э
Вода с силой ударила в лицо.
Акенон открыл глаза, резко придя в себя, но ничего не увидел. Он сидел на стуле, запрокинув голову назад и глядя в потолок. Понял, что естественный свет отсутствует, как будто он находится в подземелье. Наклонил голову, чтобы вода стекала с глаз. Он не смог пошевелить руками, они были привязаны к стулу, как и ноги. Сглотнул слюну и понял, что не может дышать через нос. Все лицо саднило, правый глаз едва открывался. Несколько раз он моргнул. К счастью, второй глаз пострадал не так сильно.
Борей стоял напротив, в паре шагов от него. В руках он держал кувшин, из которого лил воду ему на лицо. Акенон вспомнил, что случилось в лесу: он нашел лачугу, но откуда-то подобно адскому видению возник Борей и схватил его, как мальчишку.
Когда к Акенону вернулась память, дыхание участилось. Того, что с ним произошло, он боялся всю свою жизнь. Быть отданным на милость безумного изверга. Который того и гляди начнет его истязать.
Вместе с ужасом нахлынули ярость и разочарование. Он заставил себя смотреть Борею прямо в глаза и сжал челюсти. Правую скулу обожгла жгучая боль. Он зажмурился, тьму за сомкнутыми веками пронзили вспышки желтого света.
Когда он снова открыл глаза, Борей все так же стоял напротив. Казалось, его что-то сдерживает. Акенон оторвал взгляд от великана и посмотрел налево.
«Человек в маске!» — ужаснулся он.
Больное, опухшее лицо невольно отразило все его чувства. Не только страх перед неумолимым убийцей, но и ненависть, которую он испытывал к самому жестокому и изобретательному врагу, которого встречал в своей жизни. К своему сожалению, он не смог избежать минутного очарования. Этот человек излучал силу, намного превосходящую ту, которую чувствовал Акенон прежде, когда лицо у того было открыто. Тогда ему, вероятно, приходилось сдерживаться, чтобы случайно не выдать своих невероятных возможностей. Непостижимая черная маска, казалось, шла этому чудовищу гораздо больше, чем человеческое лицо, хорошо знакомое Акенону.
Человек в маске подошел ближе и оказался в шаге от него.
— Рад снова тебя видеть, — прошелестел он своим странным голосом.
* * *
Акенон бросил презрительный взгляд на щели, проделанные в черном металле. Человек в маске наклонился к нему, издав рычание, отдаленно напоминавшее смех.
— Знаешь, кто я? — Он впился взглядом в Акенона, который почувствовал, как ледяной нож медленно проникает в его мозг. — Ого, — продолжал человек в маске через несколько секунд, — неужели догадался? Как тебе это удалось? — Его тон, притворно дружелюбный, вызывал озноб.
Акенон отвел взгляд, но продолжал ощущать давление. Он закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Разум человека в маске больше не мог проникнуть к нему в голову. Ощущение было похоже на попытку удерживать рот закрытым, когда чьи-то могучие руки пытаются его открыть.
— Думаешь, тебе удастся этого избежать? — В глубоком и вкрадчивом шепоте человека в маске звучала насмешливая нотка. Ему явно было весело.
Акенон сопротивлялся всей своей волей. Он был профаном в мире эзотерических сил, но ему казалось, что он способен помешать человеку в маске проникнуть внутрь своих мыслей.
Надежда длилась до тех пор, пока враг не использовал силу своего голоса.
Следующие несколько минут он говорил не умолкая. Акенон не понимал, что происходит, но чувствовал, что воля его будто бы растворяется. Речь противника обладала неумолимой логикой. Он использовал точные слова, каждая фраза казалась острой, как меч, но гораздо опаснее. Исподволь он убеждал Акенона впустить его в свои мысли и воспоминания. Акенон хотел было взбунтоваться еще более решительно, но толком даже не попытался. Он уступал. Он понимал, что происходит, и… внезапно захотел, чтобы это произошло. Слова человека в маске были инструментами математической точности, однако сами по себе они бы его не сломили. Непреодолимой властью их делал произносящий их шепот, свистящий, обволакивающий, подчиняющий. Шершавое, завораживающее бормотание, разрушавшее его упрямство, подобно ручью, подтачивающему гору.
И он уступил.
Разум человека в маске ворвался в его голову, подобно бушующему потоку. Он копался во всем, что имело отношение к расследованию, рылся в каждом уголке, как мародер в чужом доме, и в конце концов выяснял, как узнал Акенон, кто он и где скрывается.
Когда человек в маске наконец оставил его в покое, Акенону показалось, что он проснулся после ночного кошмара. Потом его охватила ярость и отвращение к себе, он испугался, что его вот-вот вырвет.
— Как ты был безрассуден, — удовлетворенно прошептал человек в маске. — Никто не знает, что ты здесь, ты никому не сказал, кто я. Единственное, что делает тебя не совсем полным идиотом, — изобретательность, благодаря которой ты отыскал мое убежище.
Он заложил руки за голову.
— Нет смысла носить здесь маску, к тому же слишком жарко.
Он развязал ее и осторожно убрал с лица.
Акенон знал, кого увидит, и все же испугался, когда перед ним возникло знакомое потное лицо.
Противник повернул маску и провел пальцем по внешней стороне. Потом снова заговорил. В его шелестящем шепоте звучали жесткие нотки.
— Ты очень досаждаешь мне с тех пор, как прибыл сюда, Акенон. Ты заставил меня изменить мои первоначальные планы, и ты догадываешься, как это было для меня тяжело. Но ты и дальше продолжал быть помехой, особенно когда поймал Крисиппа. — Он приблизил свое лицо к лицу Акенона, не меняя его холодного выражения. — Я давно мечтаю с тобой покончить. Но был занят более важными делами, иначе ты бы давно был мертв. Ты просто обязан был умереть. Через Килона я приказал изгнать тебя, и гоплиты, которые тебя охраняли, собирались убить тебя там же, на корабле. Однако глупец Милон помешал моим замыслам. — Он улыбнулся, изобразив неприятную гримасу. — Думаешь, тебя и на этот раз кто-то спасет?
Акенон посмотрел на человека в маске, затем на Борея. Гигант не сводил с хозяина преданных глаз, как собака, которая едва сдерживается, ожидая команды напасть. «Он разорвет меня, как только позволит его хозяин», — понял Акенон. Он сожалел, что он не может даже поднять руки, чтобы защитить лицо.