Артур Конан Дойл
Где-то в подвалах банка «Кокс и К°» на Чарринг-кросс лежит потертая курьерская сумка с моим именем на крышке «Джон X. Уотсон, доктор медицины, бывший военнослужащий Индийской армии». Сумка набита бумагами: это записи необычных дел, которые Холмс когда-то расследовал. Некоторые из дел, и довольно интересные, окончились полной неудачей, и поэтому едва ли стоит о них писать: задача без решения может заинтересовать специалиста, а у случайного читателя вызовет лишь раздражение. Среди таких незаконченных дел — история мистера Джеймса Филимора, который, вернувшись домой за зонтиком, бесследно исчез. Не менее замечательна история катера «Алисия»: однажды вечером он вошел в полосу тумана и пропал навсегда — никто более не слышал ни о нем, ни о его экипаже. Третье дело, достойное упоминания, — случай с Айседором Персано, знаменитым журналистом и дуэлянтом: он помешался на том, что в спичечной коробке, которую он постоянно держал в руках, находится редчайший червь, по его словам, еще не известный науке.
Не считая этих «темных дел», есть несколько таких, которые затрагивают семейные тайны, настолько интимные, что сама мысль о возможности их оглашения вызвала бы переполох во многих высокопоставленных домах. Нет нужды говорить, что это исключено, и теперь, когда у моего друга есть время и силы, подобные записи будут отобраны и уничтожены.
Остается значительное число дел, более или менее интересных, о которых я мог бы написать раньше, если бы не боялся пресытить читателя и тем самым повредить репутации человека, которого чту больше всех.
Я был участником некоторых из этих дел и потому могу говорить о них как очевидец. К их числу относится и описанное ниже.
Был ветреный октябрьский день. Я одевался и следил, как кружились в воздухе сорванные ветром последние листья одинокого платана, который украшал двор позади нашего дома. Спускаясь к завтраку, я ожидал застать моего друга в подавленном настроении, ибо, как настоящая артистичная натура, он легко поддавался влиянию окружающей обстановки. Напротив, он кончал завтракать в особенно веселом настроении того несколько зловещего оттенка, который был характерен для него в минуты душевного подъема.
— У вас есть дело, Холмс? — заметил я.
— Ваша способность к дедукции поистине поразительна, Уотсон, — ответил он. — Она помогла вам раскрыть мою тайну. Да, у меня есть дело. После месяца незначительных происшествий и застоя колесо завертелось снова.
— Я мог бы принять участие в этом деле?
— Пока не в чем, но мы обсудим этот вопрос, когда вы уничтожите два крутых яйца, которыми нас сегодня удостоила наша новая кухарка. Степень их съедобности находится в прямой связи с очередным номером «Семейной газеты», которую я видел вчера на столе в гостиной: даже такое пустяковое дело, как варка яиц, требует внимания, точного ощущения времени и несовместимо с чтением романа, напечатанного в этом отличном периодическом издании.
Через четверть часа со стола убрали, и мы остались одни. Холмс вытащил из кармана письмо.
— Вы слышали о Нейле Гибсоне, Золотом Короле? — спросил он.
— Вы имеете в виду американского сенатора?
— Ну да, он был когда-то сенатором от одного из западных штатов, но больше известен как крупнейший в мире золотопромышленник.
— Да, знаю: он некоторое время жил в Англии, и его имя пользовалось некоторой популярностью.
— Он купил солидное поместье в Хэмпшире лет пять тому назад. Вы, вероятно, уже слышали о трагической гибели его жены?
— Конечно. Я теперь вспоминаю — вот почему его имя мне известно. Правда, я не знаю подробностей. Холмс указал на бумаги, лежащие на стуле.
— Мои химические опыты по получению экстрактов еще не окончены, а тут эта история. С виду пахнет сенсацией, но, мне кажется, разобраться здесь нетрудно. Улики явные — таково мнение и экспертизы и полиции. Сейчас дело передано на рассмотрение выездной сессии суда в Винчестере. Боюсь, что это неблагодарная работа. Я могу обнаружить факты, но не могу их изменить! Пока не появятся какие-либо новые данные, не вижу, на что может надеяться мой клиент.
— Ваш клиент?
— Ах, я забыл вам рассказать! Я, кажется, перенял вашу привычку, Уотсон, рассказывать историю с конца. Лучше прочтите сначала вот это.
Он передал мне письмо. Оно было написано четким, уверенным почерком и гласило:
«Отель „Кларидж“, 3 октября
Уважаемый м-р Шерлок Холмс!
Мне тяжело быть свидетелем того, как самая лучшая на Земле женщина идет навстречу своей гибели. Я сделаю все, что в моих силах, для ее спасения. Я ничего не могу объяснить, не могу даже попытаться сделать это, но я ничуть не сомневаюсь, что мисс Данбэр невиновна. Вы знаете факты — кто их не знает? — об этом сплетничают по всей Англии. И ни один голос не поднялся в ее защиту — какая чудовищная несправедливость! Эта женщина и мухи не обидит!
Одним словом, я буду у Вас завтра в 11 часов. Посмотрим, сможете ли Вы что-нибудь прояснить в этой темной истории. Во всяком случае, все, чем я располагаю, — к Вашим услугам, только спасите ее. Умоляю Вас, приложите все свое умение и энергию!
С совершенным почтением Дж. Нейл Гибсон».
— Вот, извольте. — Шерлок Холмс выбил пепел из трубки, которую курил после завтрака, и снова не спеша набил ее табаком. — Этого джентльмена я как раз и жду. Что касается самой истории, то за недостатком времени я перескажу вам ее вкратце, если вы доверяете официальным отчетам о ходе следствия. Человек этот — крупный финансовый магнат. Насколько я понимаю, он крайне вспыльчив и страшен в гневе. Он женился на женщине, жертве этой трагедии, — о ней я пока не знаю ничего, кроме того, что она была уже не первой молодости. Дело осложняется еще и тем, что воспитание их двоих детей было поручено молодой и весьма привлекательной гувернантке. Вот три человека — участники события, происшедшего в старинном английском поместье.
Теперь с самой трагедии. Труп был найден в парке, примерно в полумиле от дома. Убитая была одета к обеду, с шалью на плечах. Пуля, выпущенная из револьвера, пробила ее голову навылет. Около трупа не нашли никакого оружия, никаких следов убийства. Заметьте, Уотсон, никакого оружия! Преступление, по-видимому, было совершено поздно вечером, а труп обнаружен лесником около одиннадцати часов. Затем врач и полиция осмотрели убитую, после чего перенесли ее в дом… Может быть, я излагаю слишком сжато, или вам ясны все обстоятельства этого происшествия?
— Абсолютно все ясно. А почему подозревают гувернантку?
— Во-первых, есть некоторые прямые улики: револьвер с одним разряженным гнездом в барабане (калибр оружия соответствует найденной пуле) был обнаружен на дне ее платяного шкафа. — Холмс уставился в одну точку и раздельно повторил: — На… дне… ее… платяного… шкафа… — Затем он погрузился в раздумье, и я понял, что с моей стороны было бы глупо прерывать его.
Вдруг он снова оживился.
— Да, Уотсон, найден револьвер. Здорово изобличает, а? Таково мнение двоих понятых. На убитой найдена записка с предложением встретиться на том самом месте, где произошло убийство; записка подписана гувернанткой. Ну как? К тому же и мотивы убийства налицо: сенатор Гибсон — личность привлекательная, и, если его жена умрет, кому занять ее место, как не юной леди, которая, по общим отзывам, уже давно пользовалась исключительным вниманием со стороны хозяина. Любовь, деньги, власть — а на пути к этому стоит немолодая жена Гибсона! Плохо дело, Уотсон, очень плохо!
— Да, Холмс, это так.
— И алиби она не может представить. Напротив, гувернантка вынуждена признать, что примерно в то время, когда это случилось, она находилась как раз около Торского моста (это место трагедии). Отрицать этот факт бессмысленно, ибо несколько проходивших мимо крестьян ее там видели.
— Да, вопрос ясен!
— И все же, Уотсон, не будем спешить с выводами! Давайте разберемся. Мост, о котором идет речь, представляет собой один широкий каменный пролет с парапетом по краям. Он построен для переправы через самую узкую часть длинного глубокого водоема, заросшего тростником. Это так называемый Торский пруд. У входа на мост лежала мертвая женщина. Таковы факты… Но что это? Если я не ошибаюсь, наш клиент пришел значительно раньше условленного времени.
Вилли, слуга Холмса, открыл дверь, но имя, которое он объявил, было неизвестно нам обоим: «Мистер Марлоу Бэйтс». Нашему взору предстал худощавый субъект с испуганными глазами и судорожными, неуверенными манерами — этакий «комок нервов». На мой взгляд врача-профессионала, этот человек находился на грани полного расстройства нервной системы.
— Вы, кажется, возбуждены, мистер Бэйтс, — сказал Холмс. — Прошу вас, садитесь. Боюсь, что смогу уделить вам очень мало времени: у меня в 11 часов свидание.
— Я знаю о нем. — Наш посетитель выпаливал короткие фразы, словно ему не хватало воздуха. — Сюда идет Гибсон — мой хозяин. Я управляющий его имением. Холмс, знайте: он негодяй, жуткий негодяй!
— Крепко сказано, мистер Бэйтс.
— Я вынужден так говорить, ибо у меня мало времени. Я не хочу встречаться с ним у вас. Он вот-вот придет. Была причина, не позволившая мне прийти раньше: его секретарь, мистер Ферпоссон, только сегодня утром рассказал о предстоящей встрече Гибсона с вами.
— Так вы его управляющий?
— Я подал заявление об уходе. Через несколько недель я избавлюсь от этого проклятого рабства. Гибсон — тяжелый человек. Эти благотворительные дела лишь ширма, прикрывающая дурные стороны его личной жизни. Его жена пала жертвой. Он был груб с ней, да-да, сэр, груб! Не знаю, как она погибла, но уверен, что он превратил ее жизнь в страдание. Она была типичная южанка, бразилианка по рождению — вы, конечно, знаете это?
— Нет, это обстоятельство ускользнуло от меня.
— Южанка по рождению и по натуре. Дитя солнца и страсти. Она любила его, как могут любить такие женщины. Но когда увяла ее красота (говорят, когда-то она была прекрасна), ничто уже не привязывало к ней мужа. Нам всем она нравилась, мы ей сочувствовали и ненавидели его за то, как он с ней обращался. Но он хитер и умеет внушать доверие. Это все, что я должен сказать вам. Не судите о нем по внешнему виду, смотрите глубже. Ну, я пойду. Нет-нет, не удерживайте меня! Он сейчас придет!
Наш странный посетитель испуганно взглянул на часы и буквально вылетел из комнаты.
— Ну-ну! — сказал Холмс после небольшой паузы. — Я вижу, у мистера Гибсона довольно «преданные» домочадцы. Хорошо, что Бэйтс предупредил нас; теперь подождем самого хозяина.
Точно в назначенное время раздались тяжелые шаги на лестнице, и знаменитый миллионер вошел в комнату. Взглянув на него, я понял причину страха и антипатии его управляющего, да и проклятий, которые обрушивали на его голову многие конкуренты по бизнесу. Если бы я был скульптором и хотел олицетворить преуспевающего бизнесмена с железными нервами и без совести, я выбрал бы в качестве натурщика мистера Нейла Гибсона. Его высокая, худощавая, словно высеченная из камня фигура выражала алчность хищника; ну прямо-таки Авраам Линкольн, но обративший свою энергию на достижение низменных целей, — вот как можно было бы определить этого человека. Его лицо, твердое, безжалостное, было изрыто глубокими морщинами — следами бурно прожитой жизни.
Гибсон оглядел нас по очереди с ног до головы холодными серыми глазами, коварно поблескивающими из-под ощетинившихся бровей. Когда Холмс упомянул мое имя, он небрежно поклонился, затем властным жестом хозяина подвинул стул вплотную к столу моего друга и сел, почти касаясь его своими худыми коленями.
— Позвольте мне сразу же сказать, мистер Холмс, — начал он, — что деньги в данном случае не имеют для меня значения. Вы можете жечь их, если это сколько-нибудь поможет вам осветить путь к истине. Женщина невиновна и должна быть оправдана, а сделать это предстоит вам. Назовите вашу цену.
— Размер моего гонорара точно установлен, — холодно сказал Холмс. — Я не меняю его, за исключением тех случаев, когда вообще отказываюсь от оплаты.
— Ну ладно, раз доллары не имеют для вас значения, подумайте о репутации. Если вы выиграете это дело, все газеты в Англии и в Америке поднимут шум вокруг вашего имени. О вас будут говорить на обоих континентах.
— Благодарю вас, мистер Гибсон. Право же, я не нуждаюсь в рекламе. Возможно, вас это удивит, но я предпочитаю работать инкогнито, и в деле меня привлекает именно сама проблема. Однако мы теряем время. Обратимся к фактам.
— Я полагаю, что вы знаете все главные факты из сообщений прессы. Не знаю, смогу ли добавить что-либо полезное для вас. Но если хотите, чтобы я лучше осветил некоторые моменты, — я к вашим услугам.
— Хорошо. Меня интересует только один момент.
— Какой именно?
— Каковы в действительности ваши отношения с мисс Данбэр?
Сильно вздрогнув, Золотой Король приподнялся со стула. Затем к нему вновь вернулось спокойствие и солидность.
— Полагаю, что ваше право и, может быть, ваш долг — задавать такие вопросы, мистер Холмс.
— Допустим, — сказал Холмс.
— Тогда могу заверить вас, что отношения ничем не отличаются от обычных отношений между хозяином и молодой леди, с которой он видится лишь в обществе своих детей.
Холмс встал.
— Я довольно занятой человек, мистер Гибсон, — сказал он, — и не имею ни времени, ни склонности к бесплодным разговорам. Всего хорошего!
Наш посетитель также встал; он высокомерно возвышался над Холмсом, словно башня; глаза вспыхнули злобой, желтоватые щеки слегка окрасились румянцем.
— Черт побери, что вы хотите этим сказать, мистер Холмс? Вы отказываетесь от моего дела?
— Да, мистер Гибсон, по крайней мере я отказываюсь от вас. Полагаю, что выразился ясно.
— Довольно ясно, но что за этим кроется? Хотите набить себе цену? Боитесь взяться за это дело? Или что другое? Я имею право требовать объяснений.
— Возможно, — сказал Холмс. — Я объясню вам. Прежде всего это дело и так запутано, незачем его еще осложнять ложной информацией.
— То есть я лгу?
— Ну, я пытался выразиться как можно деликатнее, но, если вы настаиваете на такой формулировке, не возражаю.
Я вскочил, ибо у нашего гостя страшно напряглись мускулы лица и он поднял громадный сжатый кулак.
Вяло улыбнувшись, Холмс протянул руку за трубкой.
— Не шумите, мистер Гибсон. Я понимаю, что после завтрака даже незначительный спор выбивает из колеи. Поэтому я думаю, что прогуляться и спокойно подумать на свежем воздухе будет в высшей степени полезно для вас.
Золотой Король с трудом сдерживал свою ярость. Я не мог не восхищаться им: проявив незаурядное самообладание, он вмиг подавил вспышку гнева, и теперь на его лице можно было прочесть лишь высокомерное безразличие.
— Ну, это ваше дело. Я не могу заставить вас взяться за расследование, если вы сами этого не хотите. Но имейте в виду, мистер Холмс, вы сейчас совершили ошибку, ибо я побеждал более сильных людей, чем вы. Не было еще человека, который, став на моем пути, вышел бы победителем!
— Многие говорили то же самое, однако я жив-здоров, чего и вам желаю. До свидания, мистер Гибсон. Вам предстоит еще многому научиться.
Наш посетитель с шумом вышел. Холмс невозмутимо курил, уставив в потолок мечтательный взгляд.
— Ваше мнение, Уотсон? — спросил он наконец.
— Когда я подумал о том, что этот человек на самом деле способен смести любое препятствие на своем пути, и когда я вспомнил, что его жена могла быть таким препятствием и объектом неприязни, как сказал этот Бэйтс, мне показалось, что…
— Верно. И мне тоже.
— Но каковы его действительные отношения с гувернанткой и почему вы спросили его об этом?
— Чепуха, Уотсон, чепуха! Когда я обратил внимание на нешаблонный, неделовой тон его письма, а затем сопоставил это с его замкнутостью и внешним обликом, мне стало совершенно ясно, что обвиняемая вызывает у него более глубокое чувство, чем просто жертва. Мы должны выяснить истинные взаимоотношения этих трех людей, если хотим докопаться до истины. Вы видели, как я атаковал его в лоб и как спокойно он отразил атаку. Затем я начал его запугивать, делая вид, что все знаю, тогда как на самом деле у меня одни подозрения.
— Быть может, он вернется?
— Он обязательно вернется. Он должен вернуться. Он не может так оставить дело. Ха! Не звонок ли это? Да, это его шаги. Так вот, мистер Гибсон, я только что сказал доктору Уотсону, что вы слегка запаздываете.
На этот раз Золотой Король был более спокоен. В его возмущенном взгляде еще сквозило уязвленное самолюбие, но здравый смысл подсказывал, что он должен уступить, если хочет достичь своей цели.
— Мистер Холмс, я чувствую, что погорячился, обидевшись на ваши замечания. Вы имеете полное право устанавливать факты, каковы бы они ни были; я переменил к лучшему свое мнение о вас. Однако уверяю вас, что отношения между мисс Данбэр и мной, конечно, не касаются этого дела.
— Это уж я сам решу, ладно?
— Да, я понимаю. Вы похожи на врача, который должен знать все симптомы, чтобы поставить диагноз.
— Вот именно. Это определение подходит. И если пациент скрывает симптомы своей болезни, значит, он хочет обмануть врача.
— Допустим, так, но вы должны признать, мистер Холмс, что любой бы на моем месте испугался, если напрямик спросить о его отношениях с женщиной. Конечно, в том случае, если речь идет о сколько-нибудь серьезном чувстве. Думаю, что у большинства людей где-то в глубине души есть тайный уголок, куда не пускают незваных гостей. А вы вдруг ворвались туда. Но цель оправдывает ваши действия: надо попытаться спасти девушку. Итак, ставки снижены, завеса приоткрыта, и вы можете начать исследовать. Что вам нужно знать?
— Правду.
Золотой Король сделал небольшую паузу, как бы собираясь с мыслями. Его мрачное, изрытое глубокими морщинами лицо помрачнело еще больше.
— Я могу сообщить правду в нескольких словах, мистер Холмс, — наконец сказал он. — Есть некоторые вещи, которые тяжело пережить, и так же трудно о них говорить. Поэтому я не буду углубляться больше, чем нужно. Я встретил свою жену, когда искал золото в Бразилии. Мария Пинто была дочерью крупного правительственного чиновника в Манаусе note 1. Она была очень красива. Я тогда был молод и горяч, но даже теперь, глядя на все более хладнокровно и критически, я понимаю, что она была необыкновенно красива. Это была глубокая натура, страстная, цельная, по-южному неуравновешенная. Она резко отличалась от тех американок, которых я знал. Короче говоря, я полюбил ее, и мы поженились. И только когда любовь прошла — а это случилось не сразу, — я понял, что между нами не было ничего, решительно ничего общего. Моя любовь прошла. Если бы у нее было так же, нам обоим было бы легче. Но вы же знаете женщин: как ни стараешься их оттолкнуть — ничего не получается. Я был с ней груб, даже жесток, как говорят некоторые. И это потому, что я знал: стоит мне убить в ней любовь или обратить ее в ненависть, как нам обоим будет легче. Однако ничто не помогало: она обожала меня так же, как и двадцать лет назад. Что бы я ни делал, она по-прежнему была мне предана.
…Затем появилась мисс Данбэр. Она пришла по объявлению и стала воспитывать наших детей. Вы, наверное, видели ее портрет в газетах и согласитесь с общим мнением, что она настоящая красавица. Я не притворяюсь моралистом, как другие, и признаюсь, что живя под одной крышей с такой женщиной и ежедневно с ней общаясь, я не мог не испытывать к ней пылких чувств. Вы не осуждаете меня за это?
— Я не осуждаю вас за то, что вы испытываете такие чувства, но я бы сурово осудил вас, если бы вы признались в них мисс Данбэр, — ведь эта женщина была в известном смысле у вас на содержании.
— Хорошо, пусть будет так. — Он был задет упреком: его глаза сверкнули злобой. — Я не хочу казаться лучше, чем есть. Всю свою жизнь я брал то, что мне было нужно. Однако никогда я так не жаждал любви женщины, как теперь. Я об этом сказал ей.
— Как, вы это сделали?! — Когда Холмс волновался, взгляд его был страшен.
— Я сказал мисс Данбэр, что если бы мог, то женился бы на ней. Но это было не в моей власти. Я сказал, что, не считаясь с затратами, сделаю все, чтобы она была счастлива и довольна.
— Весьма благородно с вашей стороны, — съязвил Холмс.
— Послушайте, мистер Холмс, я пришел к вам давать показания, а не выслушивать нравоучения. Я не нуждаюсь в вашей критике.
— Только ради девушки я вообще берусь за ваше дело, — сурово сказал Холмс. — Я не уверен, что то, в чем ее обвиняют, хуже того, что вы себе позволяете: вы пытались обесчестить беззащитную девушку, жившую в вашем доме. Некоторым из вас, богачей, надо бы зарубить себе на носу, что есть вещи, которые не купишь за деньги.
К моему удивлению, Золотой Король хладнокровно принял упрек.
— Да, теперь я это понимаю. Благодарю Бога, что мои намерения не осуществились. Она бы ни за что не согласилась; в тот момент она хотела сразу уехать.
— Почему же она не сделала этого?
— Во-первых, у нее были на иждивении родные, нелегко ей было подвести их, пожертвовав своим жалованьем. Когда я поклялся — да, да, поклялся! — что не буду больше никогда к ней приставать, она согласилась остаться. Но у нее были и другие соображения: она знала, что имеет на меня влияние большее, чем кто бы то ни было. Она хотела это влияние употребить на благо.
— Каким образом?
— Ну, она знала кое-что о моих делах. Это большие дела, настолько большие, что обыкновенному человеку покажутся невероятными. Я властен создать и разрушить, обычно разрушаю. Это касается не только людей, это касается дорог, городов, даже народов. Бизнес — жестокая игра. Здесь слабый погибает. Я вел игру, чего бы это мне ни стоило. Я никогда не хныкал сам и не обращал внимания, если хныкал другой. Но она смотрела на все это иначе, и, я думаю, она права. Она уверена в том, что несправедливо, если один имеет больше, чем ему нужно, а десять тысяч разорены и оставлены без средств к существованию. Вот как она смотрела на вещи и, мне кажется, видела кое-что поважнее долларов. Она убедилась, что я прислушиваюсь к ее словам, и верила, что оказывает услугу обществу, влияя на мои поступки. Все было хорошо, как вдруг случилась эта история.
— Можете вы что-нибудь прояснить в ней? — спросил Холмс.
Золотой Король молчал, опустив голову на руки и глубоко задумавшись.
— Девушка предстает в очень дурном свете — не отрицаю. Однако женщины живут своей духовной жизнью, и мужчина иногда не может истолковать их поступков. Сначала я был захвачен врасплох и так напуган, что подумал было: она могла быть выведена из равновесия каким-то необычным образом (хотя это совершенно не в ее характере). Мне на ум приходит одно объяснение — хотите верьте, хотите нет. Безусловно, моя жена терзалась мучительной ревностью. Существует ревность духовного порядка, она может быть столь же безумной, как и обычная, «физическая» ревность. И хотя моя жена не имела повода для последней, — я думаю, она понимала это, — все же она знала, что эта молодая англичанка оказывала на мой разум и действия такое влияние, какого моя жена никогда на меня не имела. Тот факт, что влияние это было хорошим, не улучшал дела. Жена обезумела от ненависти. Может быть, она задумала убить мисс Данбэр или, скажем, пригрозив ей револьвером, заставить ее покинуть наш дом. Могла произойти драка, револьвер выстрелил и убил женщину, которая держала его.
— О такой возможности я уже думал, — сказал Холмс. — Ибо в самом деле это единственная версия, противоположная версии о предумышленном убийстве.
— Но мисс Данбэр полностью отрицает эту версию.
— Ну, это еще не все, правда? Ведь можно представить, что женщина в таком ужасном положении могла поспешить домой, бессознательно держа в руках револьвер; она могла даже бросить его среди своей одежды, едва сознавая, что делает, а когда нашли револьвер, могла попытаться найти выход из положения, полностью все отрицая. Что может опровергнуть это предположение?
— Сама мисс Данбэр.
— Допускаю.
Холмс взглянул на часы.
— Я не сомневаюсь, что мы получим разрешение на свидание с ней и вечерним поездом отправимся в Винчестер. Когда я увижу девушку, то, может быть, окажусь более полезным в вашем деле, хотя не могу обещать, что мои выводы будут непременно соответствовать вашим предположениям.
Со служебными пропусками произошла задержка, и вместо Винчестера мы в тот день поехали к Торскому мосту, в хэмпширское имение мистера Нейла Гибсона. Сам он не поехал, но у нас был адрес сержанта местной полиции Ковентри, который начал следствие. Это был высокий худой мужчина с мертвенно-бледным лицом. У него был несколько таинственный вид, словно он хотел показать, что знает гораздо больше, чем говорит. К тому же он имел привычку понижать голос до шепота, будто напал на что-то крайне важное, хотя все, что он сообщил, было довольно обычной информацией. А вообще это был честный малый: он не стыдился признаться, что ему не одолеть этого дела и что он нуждается в помощи.
— Как бы там ни было, мистер Холмс, но лучше вы, чем Скотленд-Ярд. Когда приглашаешь людей оттуда, теряешь всякую надежду на удачу, да еще и выговор схватишь. Вы же, как я слышал, ведете честную игру.
— Мне вообще не стоит фигурировать в деле, — ответил Холмс, к явному удовольствию нашего меланхоличного знакомого. — Если я все выясню, то прошу моего имени не упоминать в газетах.
— Очень благородно с вашей стороны. А вашему другу, доктору Уотсону, доверять можно, я знаю. Так вот, мистер Холмс, прежде чем мы дойдем до места происшествия, я хочу получить ответ на вопрос, который не задавал еще ни одному человеку: вы не думаете, что придется возбудить дело об убийстве против самого Гибсона?
— Я думал об этом.
— Вы просто не видели мисс Данбэр — она удивительная женщина во всех отношениях. У Гибсона, наверное, было сильное желание убрать жену с дороги. А эти американцы куда проворнее нас, когда дело доходит до револьвера… Знаете, это его револьвер…
— Точно установлено?
— Да, сэр. Это один из двух, что принадлежат ему.
— Один из двух? Где же другой?
— Видите ли, у него много огнестрельного оружия всех видов. Мы никак не можем подобрать похожий револьвер, а ящик сделан для двух. Мы вытащили все револьверы, что были в доме. Если хотите, можете их осмотреть.
— Потом. Сначала взглянем на место происшествия.
Разговор наш происходил в маленькой прихожей скромного коттеджа сержанта Ковентри — коттедж этот служил местным полицейским участком.
Пройдя примерно полмили через пустошь, всю золотую от увядшего папоротника, мы подошли к боковой калитке, ведущей на территорию Торской усадьбы. Тропинка шла через фазаний заповедник. С опушки открывался вид на усадьбу: на гребне холма широко раскинулся дом с колоннами и портиком. Мы шли мимо длинного пруда, заросшего тростником; в середине он сужался — здесь через каменный мост проходила дорога.
Наш гид остановился у входа на мост и показал на землю.
— Здесь лежало тело миссис Гибсон. Я отметил место вон тем камнем.
— Я полагаю, вы успели прийти сюда до того, как тело сдвинули с места? — спросил Холмс.
— Да, за мной сразу послали.
— Кто?
— Сам мистер Гибсон. Как только была поднята тревога, он с людьми прибежал из дому и распорядился, чтобы ничего не трогали до прибытия полиции.
— Это разумно. Из газетного сообщения я понял, что выстрел был произведен с близкого расстояния.
— Так точно, сэр, с очень близкого.
— Рана около правого виска?
— Как раз сзади виска.
— Как лежало тело?
— На спине, сэр. Никаких следов борьбы. Никаких отпечатков, никакого оружия. В левой руке убитой была зажата краткая записка от мисс Данбэр.
— Вы сказали, «зажата»?
— Да, сэр, мы едва разжали кулак.
— Это чрезвычайно важно, ибо исключает мысль, что кто-то мог положить записку после смерти, чтобы запутать следы. Черт возьми! Записка, я вспоминаю, была совсем короткой: «Буду на Тереком мосту в 9 часов. Г. Данбэр». Так или нет?
— Точно, сэр.
— Мисс Данбэр призналась, что писала это?
— Да, сэр.
— Какое объяснение она дала?
— Она сохранила за собой право выступить с оправданием на выездной сессии суда. Сейчас она ничего не скажет.
— Задача действительно очень интересна. Смысл письма очень неясный, не правда ли?
— Как вам сказать, сэр. Простите за смелость, но, на мой взгляд, это единственный по-настоящему ясный момент во всем деле.
Холмс покачал головой.
— Если допустить, что письмо подлинное, то миссис Гибсон получила его несколько ранее, скажем за час или два. Почему же она еще сжимала его в левой руке? Почему она так старалась держать его при себе? Ей ведь не нужно было ссылаться на него при свидании. Не кажется ли это странным?
— Да, сэр, если вас послушать, вроде бы так.
— Мне бы хотелось спокойно посидеть несколько минут и обдумать все это. — Он уселся на каменный парапет моста, и я заметил, что его живые серые глаза вопросительно оглядывают все вокруг. Вдруг он снова вскочил, подбежал к противоположному парапету, выхватил из кармана лупу и начал рассматривать каменную кладку. — Любопытно! — сказал он.
— Да, сэр. Мы видели щербину на парапете. Я думаю, это дело рук какого-нибудь прохожего.
Кладка была из серых камней, но в этом месте было белое пятно, размером не более шестипенсовой монеты. При внимательном рассмотрении можно было заметить, что поверхность выщерблена, как при резком ударе.
— Потребовалось известное усилие, чтобы сделать это, — задумчиво сказал Холмс. Он ударил тростью по парапету несколько раз, но следов не осталось. — Да, это был резкий удар. И к тому же в странном месте: он был нанесен не сверху, а снизу — видите, след на нижнем краю парапета.
— Но до тела по крайней мере пятнадцать футов!
— Да, пятнадцать футов. Может быть, это и не имеет отношения к делу, но заслуживает внимания. Думаю, что нам здесь нечего делать. Вы сказали, отпечатков ног не было?
— Земля тверда как камень. На ней вообще не видно никаких следов.
— Тогда можно идти. Сначала осмотрим оружие, о котором вы говорили. Затем поедем в Винчестер: перед дальнейшим расследованием я хотел бы повидаться с мисс Данбэр.
Нейл Гибсон еще не вернулся из города, но мы встретились с нервным мистером Бэйтсом, который заходил к нам утром. Со зловещим видом он показал нам огромное количество огнестрельного оружия различных образцов и размеров, которое его хозяин накопил в течение своей полной приключений жизни.
— У Гибсона много врагов, как и можно ожидать, зная его характер и методы, — сказал он. — Когда он спит, рядом с постелью в ящике лежит заряженный револьвер. У хозяина крутой нрав, его боятся. Уверен, что его жена не была исключением.
— Вы когда-нибудь видели, чтобы он оскорблял ее действием?
— Не могу сказать. Но презрительные слова, которыми он обзывал ее, не стесняясь слуг, граничили с оскорблением действием.
— Кажется, наш миллионер не блещет в личной жизни, — заметил Холмс по дороге на станцию. — Ну, Уотсон, фактов прибавилось, некоторые из них новые, однако я еще довольно далек от окончательных выводов. Несмотря на весьма очевидную неприязнь Бэйтса к своему хозяину, он сказал мне, что, когда подняли тревогу, Гибсон был в библиотеке. Обед закончился в половине девятого, и до этого времени все было в порядке. Верно, тревога была поднята несколько позже, но трагедия, безусловно, произошла около девяти; этот час указан и в записке. Нет никаких доказательств, что после своего возвращения из города в пять часов Гибсон вообще выходил из дому. С другой стороны, мисс Данбэр, как я понял, признает, что у нее было назначено свидание с хозяйкой на мосту. Помимо этого она ничего не скажет, поскольку адвокат посоветовал ей отложить свое оправдание до суда. Мы должны задать этой девушке несколько вопросов, очень важных, и я не успокоюсь, пока мы не повидаем ее. Я признаюсь вам, Уотсон: дело показалось бы мне безнадежным для нее, если бы не одна вещь.
— Какая же?
— Револьвер в ее шкафу.
— Господь с вами, Холмс! Это же самая важная улика против нее!
— Нет, Уотсон. Даже при первом, поверхностном ознакомлении с делом это обстоятельство показалось мне очень странным, а теперь, когда я непосредственно изучил все факты, для меня это единственный довод в пользу невиновности мисс Данбэр. Во всем надо искать логику. Где ее недостает, надо подозревать обман.
— Я не понимаю вас.
— Так вот, Уотсон: представьте себя на месте женщины, которая, хладнокровно продумав все заранее, собирается избавиться от соперницы. Вы составили план. Написали записку. Жертва явилась. У вас есть оружие. Преступление совершено, все проделано мастерски. Но, вместо того чтобы швырнуть оружие в пруд, где оно будет похоронено навеки, вы осторожно понесете его домой и положите в свой платяной шкаф — именно туда, где его будут искать! Даже зная, что вы далеко не опытный преступник, я все же не могу себе представить, чтобы вы сработали так грубо.
— В минутном возбуждении…
— Нет-нет, Уотсон, даже не допускаю такой возможности. Когда преступление хладнокровно продумано заранее, тогда продумано, как замести следы. Нет, Уотсон, здесь недоразумение.
— Но при этой версии потребуется так много объяснений!
— Хорошо, приступим к объяснению. Стоит только измениться вашей точке зрения, как именно то, что ранее казалось изобличающей уликой, станет ключом к разгадке. Так и с этим револьвером. Мисс Данбэр утверждает, что вообще не знает ни о каком револьвере. По нашей новой теории в этом случае она говорит правду. Значит, к ней в шкаф его подложили. Кто? Некто, стремившийся обвинить ее в преступлении. Не является ли это лицо фактическим преступником? Видите, наши поиски сразу стали намного плодотворнее!
…Мы были вынуждены провести ночь в Винчестере, так как еще не были завершены необходимые формальности, но на следующее утро мы получили разрешение на свидание с мисс Данбэр. Оно состоялось в ее камере в присутствии мистера Джойса Кэммингса, начинающего адвоката, которому поручили защиту мисс Данбэр.
Я ожидал увидеть красивую женщину, но впечатление, произведенное на меня мисс Данбэр, превзошло все мои ожидания. Нет ничего удивительного, что властный миллионер попал под ее влияние, найдя в ней что-то более сильное, чем он сам. К тому же при взгляде на ее волевое, ясно очерченное и в то же время нежное лицо чувствовалось, что, если она и могла совершить отчаянный поступок, все равно присущее ей благородство оказывало на Гибсона положительное влияние.
Мисс Данбэр была высокой брюнеткой, с благородной и внушительной осанкой, но взгляд ее темных глаз выражал трогательную беспомощность зверька, попавшегося в ловушку. Теперь, когда она ощутила поддержку моего знаменитого друга, ее глаза заблистали надеждой, бледные щеки слегка окрасились румянцем.
— Вероятно, мистер Гибсон кое-что рассказал о наших взаимоотношениях? — Ее низкий голос слегка дрожал от возбуждения.
— Да, но вам не стоит этого касаться. Это огорчит вас. Познакомившись с вами, я готов согласиться с мистером Гибсоном как относительно вашего влияния на него, так и относительно чистоты ваших отношений. Но почему вы сами не рассказали об этом на следствии?
— Мне казалось невероятным, что такое обвинение может быть доказано. Я думала, если подождать, то все выяснится без вмешательства суда в тягостные подробности жизни этой семьи. Теперь я поняла, что дело еще более запуталось.
— Дорогая моя! — горячо воскликнул Холмс. — Я прошу вас не строить никаких иллюзий на этот счет! Мистер Кэммингс может подтвердить, что сейчас все против нас, и было бы жестоким обманом делать вид, что вам не грозит большая опасность. Помогите же мне разобраться в этом деле.
— Я от вас ничего не скрою.
— Тогда расскажите о ваших истинных взаимоотношениях с женой мистера Гибсона.
— Она ненавидела меня, мистер Холмс. Она ненавидела меня со всей страстью южанки. Она была женщиной, которая ничего не делает наполовину, и мера ее любви к мужу была мерой ненависти ко мне. Она превратно истолковала наши отношения. Я не желала ей ничего дурного, но она любила своего мужа так пылко и так безотчетно, что едва могла понять его духовную привязанность ко мне. И не могла представить себе, что только желание направить его энергию на добрые дела удерживало меня в их доме.
— Теперь, мисс Данбэр, — сказал Холмс, — я прошу вас точно рассказать нам, что произошло в тот вечер.
— Я могу сказать только то, что я знаю, мистер Холмс, но я не в состоянии ничего доказать. А некоторые моменты, чрезвычайно важные, я к тому же не могу объяснить.
— Если вы изложите факты, может быть, другие люди найдут объяснение?
— Вот как я оказалась на Торском мосту в тот вечер. Утром я получила от миссис Гибсон записку. (Я нашла ее на столе в классной комнате.) Миссис Гибсон умоляла меня встретиться на мосту после обеда, чтобы сообщить нечто важное, и просила оставить ответ на солнечных часах в саду, поскольку не желала никого посвящать в нашу тайну. Я не видела смысла в такой конспирации, но сделала, как она просила, и согласилась на свидание. Она просила меня уничтожить ее записку, я сожгла ее в печке: она очень боялась, что муж, который грубо с ней обращался (за что я часто упрекала его), узнает о нашей встрече.
— Однако она весьма бережно сохранила ваш ответ?
— Да. Я была удивлена, услышав, что она держала его в руке, уже будучи мертвой.
— Ну и что же произошло потом?
— Я пришла, как и обещала. Когда я подходила к мосту, она ждала меня. Только теперь я почувствовала, как бедняжка ненавидит меня. Она словно обезумела — я думаю, что она действительно была сумасшедшая, но притом чрезвычайно коварная и хитрая. Как же иначе она могла спокойно видеть меня, в душе испытывая такую бешеную ненависть? Я не могу повторить, что она тогда мне сказала. Она выплеснула всю свою жгучую ярость в ужасных словах. Я даже не отвечала — не могла. Страшно было ее видеть. Я заткнула уши и бросилась бежать. Когда я убегала, она еще стояла у входа на мост, выкрикивая проклятья по моему адресу.
— Там же ее и нашли потом?
— В нескольких ярдах от этого места.
— И несмотря на то, что она была убита вскоре после вашего ухода, вы не слышали выстрела?
— Нет, я ничего не слышала, мистер Холмс, я была так возбуждена и напугана этой страшной вспышкой гнева, что торопилась скорее укрыться в своей комнате и была не в состоянии что-либо заметить.
— Вы сказали, что вернулись к себе в комнату. Вы выходили из нее?
— Да, когда подняли тревогу, я выбежала вместе с другими.
— Вы видели мистера Гибсона?
— Да, он как раз вернулся с моста и послал за доктором и полицией.
— Вам показалось, что он очень взволнован?
— Мистер Гибсон очень волевой человек. Кажется, он никогда не выражает открыто своих чувств. Но я, зная его достаточно хорошо, заметила, что он был сильно взволнован.
— Теперь перейдем к самому важному пункту. Этот револьвер, что найден у вас в комнате, — вы видели его раньше?
— Никогда, клянусь.
— Когда его нашли?
— На следующее утро, когда полиция вела обыск.
— Среди вашей одежды?
— Да. На дне моего платяного шкафа, под одеждой.
— Вы не могли бы определить, сколько времени он там лежал?
— Накануне утром его там не было.
— Откуда вы знаете?
— Потому что я убирала в шкафу.
— Понятно. Кто-то вошел в вашу комнату и положил туда револьвер с целью обвинить вас в убийстве.
— Должно быть, так.
— Когда же?
— Это могло быть только во время еды или когда я была с детьми в классной комнате.
— Как раз когда вы обнаружили записку?
— Да.
— Благодарю вас, мисс Данбэр. Можете ли вы еще чем-нибудь помочь следствию?
— Пожалуй, нет.
— На каменном парапете моста имеется след — совершенно свежая выбоина, как раз против места, где лежал труп. Что это, по-вашему?
— Должно быть, просто совпадение.
— Странно, мисс Данбэр, очень странно. Почему же этот след появился именно в момент трагедии и на этом самом месте?
— Что же могло оставить след? Для этого надо приложить большое усилие.
Холмс не отвечал. Его бледное энергичное лицо внезапно приняло какое-то отсутствующее выражение: я уже знал, что его мозг осенила гениальная догадка. Это было столь очевидно, что никто из нас не решался заговорить; мы — адвокат, мисс Данбэр и я — сидели и сосредоточенно наблюдали за ним, сохраняя полную тишину. Вдруг Холмс вскочил со стула, дрожа от нервного напряжения и жажды немедленно действовать.
— Идем, Уотсон, скорей! — воскликнул он.
— Что такое, мистер Холмс? — спросила мисс Данбэр.
— Не беспокойтесь, дорогая. Мистер Кэммингс, я напишу вам. Я раскрою преступление, которое прогремит на всю Англию. Вы получите известия к завтрашнему дню, мисс Данбэр, а пока знайте, что тучи рассеиваются, и я верю, что справедливость восторжествует.
Из Винчестера до торского имения ехать было недолго, но я не мог дождаться, когда же мы приедем. Для Холмса же, я видел, путь казался бесконечным: он не мог усидеть на месте и все время расхаживал по вагону или садился и начинал барабанить своими длинными, чувствительными пальцами по спинке сиденья. Когда мы уже подъезжали, он вдруг уселся против меня (мы были одни в купе) и, положив руку мне на колено, пристально посмотрел на меня. Взгляд был озорным, как у бесенка.
— Уотсон, — сказал он, — я припоминаю, что, отправляясь в наше путешествие, вы взяли с собой револьвер.
Я это сделал скорее для него, ибо он мало заботился о своей безопасности, когда углублялся в решение проблемы, так что не раз мой револьвер выручал нас в беде. Я напомнил ему об этом.
— Да, да. Я немного рассеян в таких делах. Так он у вас при себе?
Я вытащил из заднего кармана небольшой, но очень удобный револьвер. Он открыл затвор, высыпал патроны и внимательно осмотрел его.
— Такой тяжелый, прямо удивительно… — сказал он.
— Да, солидная штучка.
Холмс задумался.
— Знаете, Уотсон, я полагаю, что ваш револьвер скоро окажется в очень тесной связи с тайной, которую мы раскрываем.
— Дорогой Холмс, вы шутите.
— Нет, Уотсон. Я очень серьезен. Нам предстоит провести один опыт. Если он удастся, все будет ясно. И исход его зависит от поведения этого маленького оружия… Один патрон — долой… Теперь вложим обратно остальные пять и поставим на предохранитель… Так! Это увеличит вес и лучше воспроизведет подлинную обстановку.
Я даже отдаленно не представлял себе, что у него на уме, а он меня об этом не информировал и сидел, погруженный в раздумья, пока мы не подъехали к маленькой станции в Хэмпшире. Там наняли старую двуколку и через четверть часа оказались в доме нашего коллеги — сержанта.
— Нашли ключ к разгадке, мистер Холмс? Расскажите.
— Все зависит от поведения револьвера доктора Уотсона, — сказал мой друг. — Вот он. Теперь скажите, сержант, у вас найдется десять ярдов бечевки?
В деревенской лавке мы достали клубок прочной бечевки.
— По-моему, это все, что нам понадобится, — сказал Холмс. — Теперь, если позволите, мы отправимся на место, и я надеюсь, что это последний этап нашего путешествия.
Солнце садилось, и в его лучах поросшие вереском холмы Хэмпшира были прекрасны. Сержант брел рядом с нами, критически поглядывая на моего спутника, словно он глубоко сомневался в его здравом рассудке. Когда мы подходили к мосту, я заметил, что мой друг, несмотря на все внешнее хладнокровие, был на самом деле сильно возбужден.
— Да, — сказал он в ответ на мое замечание. — Вы видели, как я сделал промах, Уотсон. У меня есть нюх на такие вещи, и, однако, он меня иногда подводит. Догадка промелькнула в моем сознании еще в Винчестерской тюрьме. Но в том и недостаток активного ума, что он мгновенно предлагает противоположное объяснение, которое часто наводит на ложный след. И все же, все же… Ладно, Уотсон, попытаемся.
Он уже успел крепко привязать один конец веревки к рукоятке револьвера. Мы подошли к месту трагедии. С помощью полицейского Холмс весьма тщательно отметил точное местонахождение тела. Затем он отыскал в зарослях вереска солидный камень. Его он прикрепил к другому концу бечевки и перекинул через парапет моста, так что камень свободно раскачивался над водой. Затем, держа в руке мой револьвер, Холмс встал на некотором расстоянии от парапета моста, так чтобы бечевка натянулась.
— Готово! — воскликнул он.
С этими словами он поднес пистолет к голове, а затем разжал руку. В то же мгновение — под действием веса камня — револьвер быстро пронесся в воздухе, резко стукнулся о парапет и, перелетев через барьер, упал в воду. Не успел он погрузиться, как Холмс уже стоял на коленях около парапета и радостным возгласом дал понять, что его предположения оправдались.
— Может ли быть лучшее доказательство? — воскликнул он. — Видите, Уотсон, ваш револьвер разрешил проблему!
Он показал на каменный борт моста: на нижнем его краю образовалась выбоина, точно такого же размера и формы, как и первая.
— Мы заночуем в гостинице. — Он встал и поглядел в лицо изумленному сержанту. — Вы, конечно, достанете багор и легко вытащите револьвер моего друга. Рядом с ним вы также найдете револьвер, веревку и грузило, при помощи которых эта мстительная женщина пыталась скрыть свое собственное преступление и обвинить в убийстве невинного человека. Можете передать мистеру Гибсону, что я встречусь с ним утром, и тогда мы примем меры к реабилитации мисс Данбэр.
Поздно вечером, когда мы сидели в деревенской гостинице и курили трубки, Холмс дал краткий обзор всему происшедшему.
— Боюсь, Уотсон, что, добавив к вашему архиву дело о тайне Торского моста, вы не укрепите моей репутации. Мне не хватило быстроты реакции и того сочетания воображения и ощущения реальности, которые составляют основу моего ремесла. Должен признаться, что выбоина на парапете вполне могла послужить ключом к верному решению, и я стыжусь, что не пришел к нему сразу. Надо признать, что эта несчастная женщина обладала незаурядным умом и хитростью, поэтому было не так-то просто распутать ее интригу. Погибшая никак не могла примириться с тем, что мисс Данбэр была ее соперницей. Нет сомнения, что она считала эту невинную девушку причиной всех оскорблений со стороны мужа, который пытался таким образом отвергнуть слишком явную любовь жены. Первым ее решением было покончить с собой. Затем она решила сделать это так, чтобы подвергнуть соперницу страданиям гораздо более мучительным, чем внезапная смерть. Можно проследить ее поступки, и все они свидетельствуют о необычайной хитрости. Очень искусно «вытянуто» у мисс Данбэр письмо, из которого должно явствовать, что именно та выбрала место свидания. В своем стремлении подчеркнуть это миссис Гибсон немного перестаралась, зажав записку в руке. Одно это уже могло раньше возбудить мои подозрения.
Затем она взяла один из револьверов ее мужа — как вы видели, в доме их целый арсенал — и держала его у себя для своих целей. Другой такой же револьвер она спрятала в шкафу мисс Данбэр, предварительно разрядив один патрон, что легко можно было сделать в лесу, не привлекая ничьего внимания. Затем она придумала этот хитрый способ избавиться от оружия и для этого пришла на мост. Когда мисс Данбэр появилась, она собралась с последними силами и излила на нее всю свою ненависть, а затем, когда та была далеко и не могла слышать, осуществила свой ужасный замысел.
Теперь все звенья на своих местах и цепь событий полностью восстановлена. Газеты могут задавать вопросы, почему сразу не прочесали драгой дно пруда, но все они задним умом крепки; во всяком случае, такое огромное озеро, заросшее тростником, не так-то легко прочесать, не имея ясного представления, что и где искать.
Ну, Уотсон, мы оказали помощь обаятельной женщине и заодно грозному мужчине. Если они объединят в будущем свои усилия (что вполне вероятно), то финансовый мир может считать, что мистер Нейл Гибсон кое-чему научился в той классной комнате, где Скорбь преподает нам уроки земной жизни.