– Гостья, которая живет в этом номере. Ее зовут Виолетта Аркадьевна, – объяснила она.

– Или жила, – заметила моя мама так, как говорят в плохих хоррор-фильмах.

– Так и на что она собиралась пожаловаться? – уточнила Светлана Петровна.

– Вы что, не смотрите отзывы? Я и на это пожалуюсь! – хмыкнула Настя.

Мне тогда показалось, что она впервые почувствовала себя полноценным участником истории и наслаждалась моментом. До сей поры, как мне кажется, она держала язык за зубами. Иначе как ей удалось выйти замуж? Да и в отеле, считавшемся очень приличным, четырехзвездочным, который оплатили родители жениха в качестве подарка на медовый месяц, она оказалась впервые. Неофиты в любой области – это страшно. Они маньяки. Или ты с ними, или против них. Неофиты готовы на все ради своей веры. Кто-то сравнивает их с вампирами, вновь обращенными. Ну как в кино показывают. Когда отказывает разум и действуют только инстинкты – наброситься, убить, выпить кровь. Когда неведом страх и другие чувства. Это очень похоже на описание подросткового поведения. Один в один. Именно поэтому фильмы про вампиров так понятны и любимы подростками. У нас ведь тоже гормоны, инстинкты, никакого мозга. Сейчас хочу жить, через минуту мечтаю о смерти. Но, если следовать киношному представлению, среди вампиров попадаются своего рода вегетарианцы, пьющие кровь животных, а не людей. Так почему бы не допустить, что среди подростков тоже попадаются вполне уравновешенные люди, ну или хотя бы те, кто не желает каждую минуту сброситься с крыши из-за неразделенной любви, не собирается набить себе татуху на лбу, разрезать язык, чтобы стать похожим на ящерицу или змею, или продырявить мочки ушей до размеров корыта? Я вот, например, не собираюсь. Ника, моя подруга, тоже. Вот та же Настя куда больше больна на голову, чем мы с Никой, вместе взятые. На ухе – следы от четырех проколов. На лопатке – татуха в виде голубя. Плохая, кстати. Кто ее набил-то? Голубь похож на курицу. И с клювом перебор. Получилась курица с орлиным клювом. Да, Леша-Мася явно нашел себе жену мало того что с лабильной психикой, так еще и с дурным вкусом. Кажется, клепать дырки в ушах и носить в каждой по сережке было в моде во времена молодости моей мамы. Настя вроде бы из другого поколения.

Я в тот момент удивлялась, почему родительница еще не вышла на сцену и молчала, глядя в окно. Ей это было несвойственно – и молчание, и рассматривание вида из окна. Я посмотрела на нее. Мне на секунду пришла в голову мысль, что она изменилась и стала нормальной. Не каждый день оказываешься свидетелем преступления – то еще потрясение. Вид, не буду спорить, был прекрасным – окна выходили на залив, – но не до такой степени, чтобы его разглядывать так долго. Тем более что она вообще не интересовалась видами откуда бы то ни было в целом и из окна в частности. Ее интересовало то, что находилось под носом. А дальше она обычно не видела. Все оказалось как всегда, просто и очевидно, когда речь идет о моей маме. Под шумок она достала из мини-бара бутылки, решив, что к выпитому джину вполне можно добавить виски, белое и красное вино, и, прикрываясь занавеской, быстро опрокидывала в себя содержимое. Ладно хоть что-то стабильное в этом мире оставалось – моя собственная мать, например.

– Это ведь та дамочка в балахоне, да? – решила уточнить Настя, показывая руками, как выглядит балахон, и описывая внешность Виолетты Аркадьевны. – И всегда в темных очках! Она их не снимала даже вечером!

– Ой, я ее помню, – оживилась Галя. – Она мне устроила скандал на лестнице. Я только полы помыла, и она поскользнулась. Потребовала поставить табличку «Мокрый пол». Я тогда хорошо помыла, все углы прошла, – объясняла горничная Светлане Петровне. – Я же не виновата, что пол сразу не сохнет. У нас и таблички такой нет.

– О, я вас с мужем тогда видела! На той же лестнице. Вы тоже чуть не упали! – подала голос мама. Я прям выдохнула. Ну наконец она решила добавить интриги в историю и выйти на первый план. Тем более что у нее закончились бутылки из мини-бара. – Это ведь вы пели: «Держи меня, соломинка, держи». Я шла в свой номер и еле смогла вас обойти. Странный, просто удивительный выбор репертуара для вашего поколения. Может, это вы виновны в убийстве женщины? Сначала неудавшийся романтический ужин, потом лестница. Свекровь и скандалящая соседка. Чем не мотив? Может, эта Виолетта стала последней каплей?

– Господи, ну давайте не нагнетать! – Светлана Петровна изо всех сил терла виски и нажимала на точку между большим и указательным пальцами на руке, чтобы прийти в себя и вернуть ясность мыслям. – Какое убийство? Почему сразу кто-то виновен? Еще надо доказать… Может, это вообще не кровь, а…

– Что? – ухмыльнулась моя мама.

– Кетчуп, например! – ответила первое, что пришло в голову, старшая горничная.

– Ага, еще скажите, варенье. Что-то я не видела кетчупа в холодильнике. – Мама говорила так, как я терпеть не могу. С явным подтекстом. И будто все вокруг идиоты, а она одна умная.

– Прежде чем обвинять, нужны веские доказательства. Вы что, прокурор или следователь? Давайте сохранять спокойствие и не высказывать огульных обвинений! Вы вообще тут не должны находиться, – оборвала мою маму Светлана Петровна.

Я в тот момент ею восхитилась. Она держала оборону до последнего и дала отпор моей родительнице. Та только собиралась вступить в перепалку, как ее прервала Настя:

– Я не помню, правда. Лестницу… Наверное, слишком много выпила. Не помню, как в номере оказалась. Все вдруг навалилось сразу. И еще этот дурацкий ужин. Последний месяц вся на нервах была. То свекровь недовольна, то проблемы со свадебным платьем, то цветы для банкета. Я же сама все организовывала, никто не помогал. Не помню я ту лестницу! – Настя вдруг расплакалась. – Я прорабатываю эту ситуацию с психологом. Иногда у меня случаются провалы в памяти и неожиданные флешбэки. Ну когда что-то делаю – говорю, пою, – не отдавая себе в этом отчета. Психолог считает, что во всем виноват мой отец, который, напиваясь, звал маму. Она вытаскивала его из баров и на себе несла до квартиры. И на лестнице мой отец всегда горланил: «Держи меня, соломинка, держи!» Видимо, так говорит моя связь с отцом. Когда напиваюсь, ничего не помню и начинаю петь папину «Соломинку».

– Даже забавно, – заметила мама. – Но мой вам совет – смените парфюм.

– А что с ним не так? – удивилась и испугалась Настя.

– Его слишком много. И он возрастной.

– Мне эти духи свекровь подарила. Они стоят как самолет. Я думала, Леше они нравятся. Свекровь говорила, что это его любимый запах. – Настя была разбита и плакала уже чуть ли не навзрыд.

– Леше они точно не нравятся, – категорично заявила моя мама. – Его от этого аромата тошнит. Да и меня, если честно, тоже. Я шла за вами по лестнице. Слишком сладко и приторно. Если вы хотите, чтобы ваш супруг видел в вас маму, продолжайте пользоваться. Если рассчитываете на другое – смените духи. От них задыхаешься.

– Хорошо, сменю, – покорно кивнула Настя.

– Вам подойдут легкие цветочные ароматы. Роза, жасмин. Вы же молодая женщина. Пользуйтесь туалетной водой, а не духами, – посоветовала моя мама.

– А вы парфюмер? – спросила Настя.

– Нет. Но я неплохо разбираюсь в ароматах, которые предпочитают мужчины определенного типа. Вашему Леше требуются цветы. Никакого сандала, табака, острых нот. Дайте ему ощущение незащищенности, хрупкости, и он ради вас свернет горы.

– Леша? Нет, не свернет. Он зависимый, его нужно вести по жизни. Он слишком мягкий, – хлюпнула носом Настя.

– Что тоже неплохо. Вы сможете увести его в нужную вам сторону, – пожала плечами мама.

– Свекровь обнюхивает его одежду. Боится, что он курит. Я прячу его сигареты перед ее приходом, – призналась вдруг Настя. – А когда она увидела в мусорке использованный презерватив, вы не представляете, какой был скандал. Она кричала, что я лишаю ее внуков. Мол, я не собираюсь с ее сыном строить настоящую семью. И как мне ей сказать, что я-то готова рожать, а Леша пока не хочет. Он вообще считает себя чайлдфри. Его дети раздражают.

– Тогда вам будет сложно забронировать столик в местных ресторанах. Там всегда много детей, – заметила Светлана Петровна. – С чайлдфри у нас плохо. С ЗОЖем и правильным питанием получше, хотя тоже не как в столице.

– Я знаю, что смогу переубедить Лешу. Он будет прекрасным отцом. Ну не могу я так… Беременность должна быть желанная и запланированная. Разве нет? Свекровь сначала думала, что мы поженились по залету, а теперь уверена, что я не хочу иметь детей. А я хочу, очень! Лариса Витальевна считает меня толстой. Все время твердит, что я должна похудеть. Мол, Леше всегда нравились стройные девушки, спортивные, поджарые. И если забеременею, вообще превращусь в тушу. А я люблю сладкое. Без хлеба тоже не могу. Как есть суп без хлеба? Я привыкла с хлебом. Перед свадьбой сидела на диете, чтобы втиснуться в платье, – его родители Леши оплатили. Свекровь, я точно знаю, специально заказала на размер меньше. Перешивать под меня было слишком дорого, и они бы в срок не уложились. Я одну воду пила. Меня все время тошнило. Как я могу быть нормальной? Думала, здесь хоть поем, а у вас еда невкусная. Только булочки на завтрак очень мне нравятся. Вот булки и ем. Даже с собой беру. Вроде как уткам, а на самом деле – для себя. Свекровь уже заметила, что у меня появились щечки. Мы по видеосвязи разговаривали. Она вроде не в упрек, но я же знаю, что будет дальше. Она Леше тут же намекнет, что я разжирела как свинья. Мол, от природы никуда не денешься. А я просто хочу есть. Понимаете? И десерт тоже. – Настя опять горько зарыдала.

– Может, вернемся к Виолетте Аркадьевне? – вмешалась моя мама, которой опять стало скучно.

– Да, я ее прекрасно помню, – кивнула Светлана Петровна, тоже вспомнив о пропавшей гостье. – Она из-за утюга в гладильной комнате скандалила. Мол, нет парогенератора, а утюгом она гладить не может. Ее балахон из натурального шелка, его можно только парогенератором. А я-то тут при чем? Можно подумать, я технику закупаю! Между прочим, у нас с этим лучше, чем в остальных отелях. Две стиральные машины, порошок тоже, пожалуйста, пользуйтесь – отдельно для взрослого белья, отдельно для детского. Доска гладильная новая, большая. И утюг нормальный. До этого был такой, что я его в руки брать боялась. Сколько мне усилий потребовалось, чтобы лишнюю стиральную машину поставить! Сколько я выпрашивала новые доску и утюг! Делаю что могу. Ну нет у нас парогенератора! Я же не золотая рыбка!

– А вы знаете, что Виолетта Аркадьевна к нам в номер заявилась? Мы только заселились… То есть в вечер ее… пропажи, то есть исчезновения… – перестав рыдать, зловеще продолжила рассказ Настя. – Я чуть от страха не описалась – думала, свекровь в дверях стоит. Я и стук не слышала, Леша дверь открыл. Он всегда сначала делает, потом думает. Виолетта Аркадьевна слышала, как мы… э-э-э…

– Медовый месяц проводите? – подсказала деликатное выражение Светлана Петровна.

– Что? Вы про секс? Нет, конечно! – удивилась Настя. – Леше позвонила мама, моя свекровь то есть. А он включил видео в Ватсапе, чтобы я тоже с ней поговорила. Он всегда так делает. Сует мне телефон под нос и говорит, что я должна поздороваться с его мамой. А я сонная, опухшая и вообще не хочу здороваться со свекровью! А Лариса Витальевна требует показать ей номер, вид из окна. Он ходит и все ей показывает. Как экскурсию – у нас такая ванная, такая кровать, Настюш, поздоровайся с мамой, а вот вид на залив, сейчас… видишь, утки плавают? А там, вдалеке, – лебеди. Он меня своей маме, как уток, показывает. Вот тогда Лариса Витальевна и сказала, что у меня щеки появились! Она всегда звонит в самый неподходящий момент. Позвонила и во время романтического ужина, который вы нам устроили. Леша показал маме стол, лебедей на озере, а потом меня. А я была злая как собака – надо мной паук висел, и комары кусали. Еще с дерева какая-то дрянь в тарелку падала. И шампанское было теплым. Свекровь сказала, что я могла бы быть более благодарной и не сидеть с недовольным лицом. Вот зачем он тыкает в меня телефоном, когда я вообще ни с кем не хочу разговаривать? И зачем свекровь названивает? Кстати! Вот не знаю кто – ваш шеф-повар, официанты или вы – поставил ведро для шампанского…

– Да, ведро точно было, я проверяла, – испуганно заметила Галя.

– Было, не спорю. Но в нем не было льда! – чуть ли не закричала Настя. – На какого фига ведро, если в нем нет льда? Мы пили теплое шампанское!

– Я не знала… про лед. Поставила, как вы и велели. Про лед не говорили. – Галя покраснела, а потом побелела.

– Боже, дай мне терпения! – воскликнула Светлана Петровна. – Толик опять был после гулянки, что ли? Галя, успокойся, это не твоя вина, а Толику я сама голову откручу.

– А кто такой Толик? – уточнила мама.

– Официант.

– Это тот, который с синяками под глазами и со зрачками расширенными? Он у вас хоть иногда моется? Понимаете, я очень чувствительна к запахам. Есть у меня такая особенность. А ваш официант… точнее, его запах. Даже Настины духи не так чувствуются. Или пусть ваш Толик не приближается к еде. После него даже омлет пахнет немытым телом, – заявила моя мама.

– Да, вот я полностью согласна! – объявила Настя. – Ну просто кошмар. Он что, аллергик? У него на воду аллергия? В вашем ресторане пахнет как в туалете с засорившейся выгребной ямой.

– Сравнение очень точное, но лучше не пересказывайте его своей свекрови, иначе она вас точно спросит, откуда вы знаете про уличные туалеты и выгребные ямы, – хмыкнула мама.

– Уже спросила. – Настя снова начала плакать. – Да, я выросла не в хоромах, как Леша. Так он ничего и не умеет! Туалет засорился – я чищу, стиралка сломалась – я чиню. У Леши руки из жопы растут. Так я в этом виновата? Меня жизнь заставила научиться. Да, я могу и в кустах поссать, а Леша в штаны обделается. И что? За это нужно меня презирать? Леша к жизни вообще не приспособлен. Он думает, что прилетают феи домашнего очага, стирают белье и складывают его в шкаф аккуратными стопочками. А я, да, все знаю – и про выгребные ямы, и про то, как картошку мешками таскать. Моя мама передала два мешка. У них урожай уродился. Картоха крупная, сладкая, настоящая. Не эта из магазина, картонная. Свекровь приехала, когда я доставала картошку из мешка. У нее чуть инфаркт не случился. Когда я предложила ей один мешок забрать, так она чуть в обморок не грохнулась от возмущения. Видите ли, я столичную квартиру в сельский дом превратила. И мешки в коридоре – это совсем ужасно. А где я должна картоху хранить? На балконе перемерзнет. В квартире – прорастет. Я ее спросила, как она раньше выживала, когда все заранее закупались – картошкой, луком, морковкой. Мешками доставали, таскали, в коридорах складывали. Одни соседи капусту достали, другие – морковку, третьи – яблоки. Брали кому что нужно. Делились. Свекровь заявила, что у них таких проблем не было. Ну что сказать… Можно только позавидовать. А мы вот выживали как могли. Курицу синюю три часа варили, чтобы хоть жевать можно было. Из нее – и суп, и котлеты, и потроха в сметане. Одна курица – ужины на неделю. Моя мама умудрялась так разделать, чтобы шею нафаршировать и из ребер и потрохов суп сварить – для соседкиного больного сына. Он очень любил суп с сердечком, желудком. Еще тесто замесить и плюхнуть в этот суп для сытости. Вроде как с клецками. Другая бы свекровь радовалась, что у нее такая невестка – и приготовить, и убрать, и обои поклеить, если надо. А моей все не так.

– Я еще раз поговорю с Анатолием. Он хороший официант, голова у него неплохая, только молодой еще, дурной. Приношу извинения от лица нашего отеля. Сегодня за ужином у вас будет холодное шампанское. За счет отеля, естественно. Я лично прослежу, – объявила Светлана Петровна.

– Если мы доживем до ужина, – заметила мама, которой, видимо, не хватало саспенса, интриги или не знаю чего еще.

– А почему не доживем? – ахнула впечатлительная Галя.

– Потому что мы все свидетели преступления. А свидетелей нужно убирать, – ответила мама и сделала страшное лицо.

– Ой, мамочки. Светлана Петровна, можно я домой пойду? Моя смена уже закончилась, если что, – слезно попросила горничная.

– Мы сейчас решим, что делать, – вызывать полицию или нет. Не забывай, что именно ты обнаружила труп! Значит, главный свидетель! – отозвалась Светлана Петровна.

– Я никого не обнаружила! Какой труп? В номере ведь никого не было! – Галя чуть в обморок не грохнулась от избытка эмоций.

– Трупа, может, и не было, а кровь есть, судя по ковру и обуви Светланы Петровны. – Мама очень любила нагнетать обстановку.

– Не важно. Это решит полиция – был труп или нет. Но ты первая вошла в номер. С тобой полиция точно захочет поговорить. Надо еще Толика вызвать. Когда ты его видела в последний раз, кстати? И весь персонал созвать. Полиция наверняка захочет взять показания у всего стаффа, – заявила строго старшая горничная. – И, кстати, где была Наташа все это время?

– Так известно где, – буркнула Галя. – В машине со Славиком кувыркалась.

– И об этом все в курсе, кроме меня. Прекрасно! Почему я последняя обо всем узнаю? – язвительно поинтересовалась Светлана Петровна.

– Не, последней обо всем узнает хозяйка, – заметила Галя.

– Это все крайне непрофессионально… Просто возмутительно. Вы работаете не на хозяйку, а на благо и процветание отеля. И деньги за свою работу получаете, между прочим. – Светлана Петровна приготовилась долго читать лекцию, но в этот самый момент раздался характерный, как у многих, звонок айфона. Все замерли.

– Леша опять оставил свой телефон под подушкой. Он ставит напоминалки по любому поводу. Убить его за это готова. Неужели нельзя держать в голове хотя бы два дела? И почему он не может отключать звук на ночь? Думает, что засунул телефон под подушку и я его не слышу? А я слышу! И не высыпаюсь! – Настя, бурча, пошла к кровати и подняла две подушки. – Ой, мамочки, – застыла она с подушками в руках. – Это же не наш номер. Значит, и телефон не Лешин.

На кровати тем временем продолжал вибрировать телефон.

– Значит, это телефон Виолетты Аркадьевны. Да? И что теперь делать? – в ужасе продолжала причитать Настя. – Получается, я оставила свои отпечатки. Но вы же все видели! Я просто на автомате к кровати подошла и подушки подняла. Телефон не трогала!

– Надо ответить, – решила Светлана Петровна. – А вдруг наша гостья просто решила отправиться на экскурсию или дальнюю прогулку, забыв в номере телефон? А мы тут с вами уже целый детектив придумали.

– Ну да, прекрасное начало детективной истории: «Истекая кровью, она отправилась на дальнюю прогулку», – хмыкнула мама.

– А может, это не кровь, а? – спросила с надеждой в голосе Галя. – Может, все-таки варенье или кетчуп?

– Или бутафорская кровь, ага, которой в кино актеров мажут, – скептически заметила Настя.

– А как отличить? – с неподдельным интересом спросила Галя.

– По вкусу и запаху, – ответила мама.

– Нет, я не могу… я не готова… – прошептала Галя.

Старшая горничная решительно подошла к кровати и взяла телефон.

– А как же отпечатки? – напомнила Настя.

– Видимо, хрен с ними, – заметила мама. – Одними больше, одними меньше.

– Галя, хорошо кровать заправила, молодец. Ведь можешь же, когда захочешь, – заметила мимоходом старшая горничная.

– Это не я. Это вы заправляли, – ответила Галя.

– То есть Виолетта Аркадьевна не ночевала в номере? Значит, получается, она пропала раньше? Еще вчера? – Светлана Петровна тоже замерла над кроватью.

– Позавчера. Вы заправляли кровать позавчера. – Галя опять начала хлюпать носом.

– А когда у вас был романтический ужин? – уточнила Светлана Петровна.

– Позавчера, – ответила Настя.

– А когда свекровь звонила?

– Позавчера.

– То есть вы ее видели в последний раз почти двое суток назад? – с ужасом уточнила старшая горничная.

– Ой, мамочки, – тихо всхлипнула Галя.

– Блин! – отозвалась Настя.

– Твою ж мать, мы теперь точно попали как свидетели, – не удержалась от замечания моя мама.

– Так, спокойно. Заявление об исчезновении человека принимают спустя трое суток. Значит, у нас еще есть время, чтобы найти Виолетту Аркадьевну. – Светлана Петровна приняла командование на себя. – Галя, хоть из-под земли найти мне Наташку со Славиком…

– Чего их искать? Они на парковке в машине, – хмыкнула Галя.

– Быстро приведи их сюда. И найди Толика. Получается, он тоже видел Виолетту, как ее там… в последний раз, – велела старшая горничная.

– Сейчас принято говорить не в последний, а в крайний раз, – заметила Настя. – «Последний» имеет негативный оттенок.

– Мы всегда говорили в последний! Крайний – это у космонавтов. Мы что, космонавты? Нет, мы обычные люди. Так что, Галя, быстро найди мне всех, включая постояльцев, кто видел эту Виолетту в последний раз! – велела Светлана Петровна.

– А если ее того… убили или, я не знаю, похитили, можно я за нее тоже отзыв оставлю? – уточнила светски Настя. – Она, конечно, та еще скандалистка и не самая приятная особа, но я во многом с ней согласна. Шеф-повар у вас – полный идиот и бездарь. Надо бы его посадить за стол и заставить съесть то, что он предлагает гостям на завтрак и ужин. И я бы с удовольствием сидела напротив и смотрела, как он ест. А когда ему стало бы плохо, даже бы уголь активированный не предложила. Смотрела бы, как он страдает от несварения желудка, поев сырой курицы и соусов, на которые даже смотреть страшно.

– Он не готовит ни завтраки, ни обеды, ни ужины. Это наши девочки, – ответила Светлана Петровна.

– Как это? – не поняла Настя.

– Да так. Наш шеф-повар на работе появляется раз в неделю, зато зарплату получает регулярно, – буркнула Галя.

– Отзывы пишите, сколько хотите. Их много. Вы не первые, кто жалуется на качество еды. Но Максима все равно не уволят, – тихо заметила Светлана Петровна.

– А Максим у нас кто? – уточнила Настя. – Мася, ну наконец-то! Неужели так сложно принести бокалы? Откроешь бутылку? – В номере наконец появился Леша с дополнительными бокалами.

– Она достаточно охладилась? – Молодожен достал бутылку из холодильника.

– Да какая разница? Я хочу выпить! Срочно! У нас тут такое! Открывай уже! – велела Настя.

Леша обвел взглядом других женщин. Те, не сговариваясь, кивнули. Леша разлил шампанское.

– Мало, – заметила Настя, выхлебав бокал, как умирающий от жажды воду. – Иди в бар, они нам должны еще одну бутылку просекко. И бутылку красного захвати. И белого тоже. Неизвестно, сколько еще мы тут просидим.

Леша убежал с нескрываемым облегчением.

– А нет ничего покрепче? – Светлана Петровна полезла в мини-бар.

– Нет, я уже смешала коктейль. Могу вам отлить, – ответила мама, показывая на чайную чашку.

Светлана Петровна одним глотком допила шампанское и подставила бокал, в который родительница плеснула неведомую горячительную смесь.

– Шоколадка просроченная, – напомнила, закусив, Светлана Петровна вернувшейся Гале.

– Они сейчас придут, – доложила горничная.

– Хорошо. А теперь быстро пройди по всем свободным номерам и проверь холодильники. Всю просрочку неси сюда. Даже если срок годности истекает через месяц, тоже неси.

Галя сбежала с не меньшим облегчением, чем Леша.

– А кто звонил? – спросила Настя, показывая на телефон Виолетты Аркадьевны.

– Не знаю. Запаролен, – ответила Светлана Петровна.

– Там есть фейс-айди? Может, сможем фото паспорта приложить? – уточнила с надеждой Настя.

– Нет, только цифровой, – ответила Светлана Петровна.

– Блин. Так что будем делать? Вызываем полицию? – ахнула Настя.

– Я позвоню Ване, – ответила старшая горничная.

– Кто такой Ваня? О, а почему не могут уволить Максима? – спросила Настя, приготовившись к интересному рассказу и местным сплетням.

– Ваня – сын хозяина отеля. Работает старшим следователем в нашей областной столице. Учился в Москве, получил прекрасное образование. Он умный и честный. А Максим – шеф-повар. Его лично наняла хозяйка.

– То есть шеф-повар тут по блату? Бойфренд хозяйки? – уточнила Настя и хмыкнула. – Ну естественно. Все как всегда.

– Я не могу судить. Не я его на работу принимала. Если хозяйка его наняла, значит, думала, что так будет лучше для отеля, – ответила, помня о том, что она прежде всего профессионал, Светлана Петровна.

– Ну да, конечно… Вы сами-то в это верите? – хмыкнула Настя. – Только ваш Максим готовит так, что есть это нельзя. Вы разве не видите, что у вас по вечерам полный провал? В рестораны других отелей люди заранее столики бронируют, а у вас – только мухи и комары на столах сидят. И еда такая, что не знаешь – то ли понос случится, то ли запор на неделю. Или сразу в больницу ехать с отравлением. Да мы с Лешей тоже обедаем и ужинаем где угодно, только не здесь. Надо, кстати, позвонить столик забронировать. Как думаете, мы до двух тут освободимся?

– Мы ориентируемся прежде всего на наших клиентов… У нас ведь охрана, просто так с улицы не зайдешь, – сделала попытку защитить репутацию отеля Светлана Петровна.

– Ну да, только преступникам вы всегда рады, – нервно хохотнула Настя. – А если Виолетту Аркадьевну убили, унесли тело или ранили и похитили, а мы были единственными, кто ее видел в последний, тьфу, крайний вечер, и нас тоже захотят убить? Я как-то еще не готова умирать.

– Я позвоню Ване, – решила Светлана Петровна.

– А он кем вам приходится? Сватом или братом? Если он такой же следователь, как ваш Максим – повар, то лучше не надо его вызывать, – заявила мама. – Тут я с Настей полностью согласна.

– Ваня – не мой родственник. Точнее, он сын моего бывшего мужа от первого брака, – поспешила объяснить старшая горничная.

– То есть вы его злая мачеха? – Настя продолжала нервно подхихикивать. – Подождите, я должна это переварить: сын бывшего мужа от первого брака… То есть вы, получается, бывшая мачеха. Смешно.

– Нет, не совсем так. Я была его второй мачехой, если уж хотите пикантных подробностей. Да, и такое случается в жизни, – пояснила Светлана Петровна, видя, как у Насти округляются глаза. – Мой бывший муж был женат трижды, то есть уже четырежды. Второй женой была Анжела – нынешняя хозяйка нашего отеля. А я – третьей. А Ваня – сын от первого брака. Он всегда был хорошим, честным мальчиком. Я в нем не сомневаюсь. Ему можно полностью доверять. Он разберется с этим делом.

– А папа у нас кто? – уточнила мама.

– Какой папа? – не поняла Светлана Петровна.

– Ну папа вашего честного мальчика у нас кто? И родная мать?

– Отец Вани построил этот отель, он его настоящий хозяин. А его первая супруга, Лиля, мама Вани, умерла три года назад. От рака. До этого больше пяти лет сгорала на наших глазах, – ответила старшая горничная и отвернулась к окну.

– Лиля? – тихо спросила Настя.

– Полное имя – Аурелия. Поэтому наша гостиница так называется. Надо, конечно, провести ребрендинг. В городе есть гостиница «Аврора», а в соседнем поселке – «Астерия», нас часто путают. Мы все звали ее Лилей… Она была тут настоящей хозяйкой. Мой бывший муж подарил ей эту гостиницу, строил для нее. При Лиле тут все работало как часы. Я пришла сюда официанткой, потом стала горничной. Она умела управлять. Мы, все сотрудники, ее уважали и любили. Потом, когда она заболела, отелем стала управлять Анжела… – Светлана Петровна сделала жест рукой, означавший, что, мол, теперь сами все понимаете. – Многие остались здесь работать ради памяти о Лиле. Те, кого она лично нанимала и кому помогла найти свое место в жизни. Мне, например.

– Так, я не очень поняла, – воскликнула мама. – А почему вам управление отелем не перешло после этой… Анжелы? Вы же были третьей женой и все здесь знаете.

– Анжела… она всегда была про деньги. Заставила Сережу составить брачный контракт. Как уж убедила его – не знаю. В случае развода потребовала оставить за ней этот отель. Они и двух лет вместе не прожили, развелись. Хотя знаю, как убедила. Анжела почти сразу после свадьбы забеременела… Теперь я не уверена, была ли вообще беременность, или она ее выдумала. Сережа очень хотел детей, семью большую, чтобы все вместе – дети, внуки. Но не случилось. Ни с Анжелой, ни со мной. Наверное, проклятие на нем лежало… Или грех какой, что замолить не получилось. Ну или мы с Анжелой были не по судьбе ему предназначены. Только Лиля. Она была его суженой. Да, так бывает, я в это верю. Когда есть суженая, а есть те, кто просто на пути оказываются. Так что Сережа, когда мы с ним стали встречаться, оказался вообще бездомным. Квартиру он оставил Лиле и Ване, отель отдал Анжеле. Мы жили в моей квартире.

– Это все очень трогательно, но я запуталась. А Сережа – это кто? – подала голос Настя, будто пропустила несколько эпизодов сериала и никак не может понять, с чего вдруг все бегают и стреляют друг в друга.

– Сережа – мой бывший муж, отец Вани. Настоящий хозяин отеля. То есть он покупал землю, строил это здание. Для Лили, своей первой жены, – терпеливо объяснила Светлана Петровна. – Он надеялся, что Ваня пойдет в мать, увлечется гостиничным бизнесом, но Ваня пошел в школу милиции, отслужил в армии, потом поступил в институт и уехал учиться в Москву. Отель его вообще не интересовал. После смерти матери он сюда, домой, вернулся. Хотя мог бы и в столице блестящую карьеру сделать. Теперь у нас следователем в угрозыске работает, он один из самых известных. У него голова золотая, а он здесь… У нас-то какие происшествия? То оленя или косулю на дороге проезжие собьют и сами не знают, что с тем оленем делать. Наши-то, местные, быстро грузят да разделывают потом в гараже. Считай, семья мясом на полгода обеспечена. Еще одна проблема – браконьеры. Весь угорь из Китая везут, нашего мало осталось. Но наш – нежный, сладкий. Китайский – он другой по вкусу. Наш больше ценится. Янтарем еще некоторые промышляют. Точнее, пытаются. Но это так – детям поиграть. Те, кто нашел когда-то крупные куски, старались побыстрее его продать. Янтарь, когда необработанный, осыпается, трескается. На память только оставить, никакой ценности даже самый большой кусок уже не представляет. Или внукам рассказывать, как нашел камень. Ностальгия. Сережа тоже хранил несколько камней. Он любил это дело – янтарь искать. Я эти его камни Ване отдала, когда тот вернулся в город. – Светлана Петровна присела на край кресла и тяжело вздохнула. Сразу стало видно, что она очень устала и ей больно – от жизни, прежде всего. А на плечах – груз прожитого, воспоминаний. Она сидела ссутулившись. Морщины, ноги уже с утра отекшие. Корни волос седые. Если бы кто-то ее спросил, она бы рассказала. Раньше рыжей была, яркой. Лиля, та самая хозяйка, всегда восхищалась цветом ее волос. А сейчас рыжина перестала отливать золотом. Волосы стали похожи на старое, давно не чищенное золотое кольцо – уже мутное, с трещинками, блеклое. Три недели назад красилась, а уже опять вся седая. И брови теперь не те. Жалкая ниточка как напоминание о прошлом осталась. Да и волосы стали совсем редкие и ломкие. Чтобы пучок сделать, надо или валик подкладывать, как поступают стюардессы, или начесывать, чтобы не куцая дулька получилась, а хотя бы что-то подобное пучку. Светлана Петровна рассказала бы, как плакала Лиля, гладя ее по голове. В руке оставались целые пряди.

– Ну я-то лысая, это понятно, ты-то чего? Не надо переживать за меня, – просила Лиля Светлану, уже зная, что та стала новой женой ее мужа. – Ты Сереже нужна сейчас. И мне нужна. Не надо плакать, надо держаться. Сейчас на тебе все будет. Ну не Анжелке же отелем управлять. Только ты справишься. Присмотри тут за всем вместо меня. Не ради Сережи, ради Вани тебя прошу. Его это наследство. Пусть хоть что-то в память обо мне у него останется. Не дай Анжеле разрушить тут все. Считай, что это моя последняя просьба. Может, Сережа для этого тебя встретил?

Светлана Петровна рассказала бы, как плакала тогда, сидя на Лилиной кровати, как просила прощения – за себя, за то, что поддалась чувствам. За все. И пообещала, поклялась сохранить отель. Не дать дому рухнуть. А ведь это был их дом, настоящий, выстроенный по кирпичику. И теперь главный кирпич, заложенный в основание, сама Лиля, будет выдернут. Рухнет весь фундамент.

– Я не смогу, у меня не получится, – плакала Светлана.

– Получится, не сомневайся, – успокаивала Лиля.

Вот ради этих слов, данного обещания Светлана Петровна и работала здесь. Ради этого гоняла горничных, пыталась ввести новшества, следила за порядком. Но в ней не было Лилиной харизмы, Лилиной власти. Она все еще оставалась лишь старшей горничной. Да, ее уважали, даже боялись. Но она так и не стала тем кирпичом, который можно было бы вернуть в фундамент. Она могла лишь латать дыры. Делать косметический ремонт, хотя требовался капитальный.

– Так, а где сейчас этот ваш Сережа? – спросила мама. Деликатность ей в принципе была не свойственна. А уж промолчать вообще не приходило в голову. Что на уме, то и на языке. Или как вариант – что в руке, то и в голове. Мама могла запустить в кого-нибудь скалкой, ударить сковородкой. Странно, что никого из своих ухажеров она не пырнула ножом или не ввинтила кому-нибудь из них штопор в ребра. Сейчас, когда притихла даже Настя, мама потянулась за бутылкой и налила себе остатки шампанского, никому не предложив.

– Сережа умер, – ответила тихо старшая горничная.

– Как это? – возмутилась мама. Она явно не ожидала такого финала. – Он же в четвертый раз женился!

– Да, и через полгода умер.

– Кошмар какой. – Настя утирала покатившуюся слезу. – А от чего умер?

– От новой счастливой жизни, которой не смог соответствовать, – горько пошутила Светлана Петровна. – Молодая жена, почти на двадцать лет моложе, сами понимаете… требует усилий. А Сережа хотел покоя. Вот и умер.

– Во время секса? Прямо на брачном ложе? От остановки сердца? – Настя точно воспринимала историю как сериал.

– Почему? В больнице умер. Инфаркт. На работе сердце прихватило. Он в нашем поселке ремонты всем делал. Свою фирму организовал, раскрутился, квартиру купил, – ответила Светлана Петровна. – Но не мальчик уже. Да и спал плохо – гипертония, плюс диабет. Вот сердце и не выдержало.

– Ужас какой, – заметила мама.

– Я ему говорила, чтобы поберег себя. Он еще на бессонницу жаловался. Спал плохо. Когда пил таблетки, жена возмущалась, что храпит. Если уходил в другую комнату, истерики закатывала, мол, не хочет ее. Молодая, дурная, что с нее взять? – пожала плечами Светлана Петровна. – Из родных мы вдвоем Сережу провожали – я и Ваня. Анжела на пять минут появилась, гвоздики на гроб бросила и ускакала. Но хорошо все было – друзья пришли. Сережа ведь здесь родился и вырос. Школу местную окончил. Всех знал, и его все знали. Даже последние алкоголики на похороны пришли. Не на поминки, чтобы бухнуть задарма, а на похороны. Трезвые как стекло стояли. Сережа хорошим был. Только слабым. Куда поведут, туда и идет. Ну и налево часто ходил…

– Так, я опять запуталась. – Настя будто собиралась пересказать краткое содержание предыдущих серий. – Сережа, получается, у нас хозяин, который уже умер, его сын работает в ментовке, пока его хрен знает какая по счету мачеха управляет отелем, пристраивая сюда своих протеже. А вы работаете здесь в память о первой жене своего бывшего мужа и главной хозяйке отеля, сто лет назад нанявшей вас официанткой, и подчиняетесь второй бывшей жене, которую считаете полной дурой. Вы же как третья жена ничего не получили от замужества, поэтому остались старшей горничной. И вы же ухаживали за первой женой, хоронили ее, потом бывшего мужа… И вас, типа, ничего не смущает. Вы норм и в ресурсе?

– Ну приблизительно так, – согласилась Светлана Петровна. Настя собиралась использовать крепкое слово, но ограничилась нейтральным «офигеть». – Не надо судить людей, пока сами не прожили их жизнь, – избыточно литературно заметила Светлана Петровна.

– Так, это все… очень эпично, – вмешалась мама. Иногда она использовала лексику, которая вынуждала возвращаться в реальность. На слове «эпично» я, видимо, вздрогнула, пошевелилась на стуле или издала еще какие-то звуки.

– Ой, надо позавтракать. Тася, сходи принеси завтрак на всех. Скажи, что нас здесь много и старшая горничная разрешила. Вы ведь разрешаете? – обратилась мама к Светлане Петровне.

– Мне сырники, – тут же сделала заказ Настя.

– А мне кашу, только если будет манная, не надо. И положи еще варенье. Без варенья ее есть невозможно. Если будет совсем сладкая, не бери. И фрукты возьми, – командовала мама.

– Для Леши – булочки и колбасную нарезку. Он любит бутерброды. И омлета две порции, – воодушевилась Настя, – и сыр еще. Надо же чем-то закусывать.

– Мне двойной эспрессо, – продолжила мама.

– А мне чай травяной, Леше – капучино.

– И как я все это донесу? – поинтересовалась я.

– Галя, ты как раз вовремя, помоги Тасе с завтраком, – велела Светлана Петровна.

Бедная Галя только вошла. В руках у нее была «просрочка» из номеров. Несла она немного – пару шоколадок, пакет орешков, так что ее появление было встречено без энтузиазма.

Следующие полчаса мы с Галей бегали, выполняя заказы: еще кофе, еще чай, еще фрукты и сыр. Кашу унесите, принесите десерт. Круассаны не берите, они позавчерашние. Сосиски тоже не надо – их варили в понедельник, а уже четверг. Просто переваривают несвежие и перемешивают со свежими.

– У вас тут, между прочим, человек пропал! А во дворе есть камеры видеонаблюдения. Может, для начала посмотреть записи? – уточнила вежливо я, устав бегать за кофе-чаем.

– Камеры уже три недели не работают. Ждем специалистов, по гарантии. Дело-то дорогое, – отмахнулась старшая горничная, щедро намазывая на булку сливочное масло.

– Народ! У нас гости! Заходите! – На пороге номера появился Леша. – Вот, все в сборе, как я вам и говорил. Полный террариум змей. Хоть гремучие, хоть удавы.

– Мася! А я тебе омлет и колбасную нарезку взяла. Вот еще капучино, – ласково заворковала Настя.

– Вообще-то это я принесла, – буркнула Галя.

– Разве это не входит в ваши обязанности? – тут же встала в позу разгневанного клиента Настя и принялась за мужа: – Так, подожди, это ты меня змеей сейчас назвал? Ты что, пьяный, что ли? Утро вообще-то!

– Вы и сами не очень-то трезвая, – заметила Галя. Ей очень понравился Леша. И она никак не могла понять, как такой хороший и красивый парень мог жениться на этой дурище? Если бы еще внешность была какая-то выдающаяся. А так уже вся переколотая. Пошлая блондиночка. И ладно бы добрая. Есть ведь дуры, но добрые. Так нет же. Эта еще злобная, противная, дорвавшаяся до хорошей жизни. Хамка. Сама небось из деревни Кукуево, а ведет себя так, будто с серебряной ложкой во рту родилась.

– У вас тут как вообще с клиентами разговаривают? – завопила возмущенно Настя.

– Обычно так не разговаривают, но ситуация… сами понимаете, неоднозначная, – ответила вежливо Светлана Петровна. Если бы она умела читать Галины мысли, то полностью с ней согласилась бы. Настя – та еще штучка. Последняя жена Сережи тоже была такой – никаких мозгов, зато запросы о-го-го. Ни спасибо, ни до свидания. И все им должны.

– Так, давайте сейчас все замолчим и сосредоточимся. – Иван говорил строго. Все тут же замолчали. – Меня зовут Иван Сергеевич Отрадный. Я следователь по этому делу. Пострадавшая приходила в отделение полиции и предупреждала, что ей поступают угрозы. Подробностей не сообщила, но достаточно ясно дала понять, что угроза исходит от постояльцев и сотрудников этого отеля. У меня есть ее показания. – Иван похлопал по папке с делом.

– Как от сотрудников? Такого не может быть, – ахнула Светлана Петровна.

– От постояльцев? Она что, звезда какая-то, чтобы мы ее хотели убить? Это она нам всем угрожала! – хмыкнула Настя.

– То есть нет тела, нет дела, получается? Человек к вам пришел, сообщил об угрозах, а вы и пальцем не пошевелили? Теперь же обвиняете всех нас в убийстве! – возмутилась мама.

– Я пока никого ни в чем не обвиняю, – терпеливо ответил Иван. – И попрошу вас воздержаться от голословных обвинений в адрес полиции. Пальцем, как вы выражаетесь, мы пошевелили. Именно поэтому я здесь.

– Ванечка, я сама собиралась тебе звонить! Но трое суток еще не прошло. Она позавчера пропала. Ведь в розыск не подают, пока трое суток не прошло, да? – Светлана Петровна подошла к старшему следователю, хотела его обнять, но тот отстранился.

– Так она пропала? А это что на ковре? Кровь? – Иван аккуратно переступил пятно, осматривая номер.

– Там еще телефон ее, но он запаролен, мы его не трогали. Только Настя и Светлана Петровна, – доложилась Галя.

– А можно посмотреть, что она там написала? В этих показаниях? – вдруг заволновалась мама.

– Не положено, – отрезал Иван.

– То есть на ковре все-таки кровь? Убийство произошло в этом номере? Где мы сейчас сидим? – тихо прошептала Галя, после чего снова завопила. Она и в детстве умела кричать так, что сбегался не просто весь дом, а еще из соседних приходили. В те годы она танцевала в ансамбле народного танца и только ей доверяли вскрики «ииих» и «аааах». Хороводный шаг Галя толком не смогла освоить, но в «Калинке-малинке» и «Вот за что люблю Ивана» кричала так громко и пронзительно, что весь зал вздрагивал и те, кто решил вздремнуть, просыпались.

– Что? Что случилось? – В номер ворвались Наташа и Славик. Славик тут же наступил на вроде как кровавый след. Галя, тыча пальцем в Славика, завизжала еще сильнее. Славик замер на месте.

– Хватит! – отрезал Иван, перекрикивая визг горничной.

– Вызывали? – вежливо уточнила у Светланы Петровны администратор Наташа.

– Ага, пару часов назад, – ответила та, решив строго поговорить с Наташей после того, как все это закончится.

– Теперь, кажется, все в сборе. – Следователь Иван сверился с бумажками в своей папке.

– Толика нет, – заметила Галя.

– Толик. Официант, – кивнул Иван.

– Только его сейчас бесполезно искать. То есть искать известно где, но вызывать бесполезно, – сказала Наташа.

– И где же он? – уточнил Иван.

– Так в фургоне. Уложили мы его… Светлана Петровна, надо бы ему на несколько дней замену найти. Лицо у него… В общем, я бы не стала его выпускать в зал, – объяснила Наташа.

– Так и найди ему замену, – прикрикнула Светлана Петровна, – ты у нас администратор. И Толика ты, между прочим, привела.

– А что с ним? – уточнил Иван.

– Ну нос, кажется, сломан. Отоспится – отправим его в травмпункт. Получил красиво. Прям аккуратно, – ответил Славик. – Тот, кто бил, знал, что делает. А я чё, в крови стою? Бли-и-и-ин…

– Это не кровь, – успокоила его Светлана Петровна. – Пока экспертиза не подтвердила, это может быть что угодно. Да, Ваня?

– Да, – кивнул старший следователь.

– Не, это точно кровища, – заметил Славик, разглядывая собственные кроссовки. Что я, кровищу от кетчупа не отличу?

– Это может быть арбуз, – заметила Светлана Петровна. – Давайте не будем делать поспешных выводов.

– Ну да. Еще скажите – дыня, – хохотнул Славик. – Кровь это. Слушайте, можно я пойду отмоюсь, а?



Все это время я сидела в кресле и писала заметки в телефоне, снова став бессловесной тумбочкой. Я единственная знала, что произошло на самом деле, но мне было интересно, как поведут себя остальные. Считайте, что наблюдала за персонажами. Да, возможно, это выглядит издевательски. Но если меня никто не считает за человека, то почему я не могу считать всех остальных героями романа, например? Мне просто любопытно, в какой момент каждый из них покажет истинное лицо, – так, кажется, пишут в классических произведениях? Нет, лицо мне было неинтересно, а вот до какой степени идиотизма они смогут дойти, даже очень.

Я написала Нике:

«Что делаешь? У нас тут якобы убийство».

«Сижу в огороде. В картошке вроде связь ловится. Рассказывай».

Я быстро описала ситуацию – кто кому кем приходится. Кто как себя ведет. И в какой стадии находится расследование.

«Про камеры надо у водилы спросить. И у охранника. Они всегда знают, какие работают», – ответила Ника.

Все-таки моя подруга была гением. Сидя в огороде, она подала ту единственную здравую идею, которая не пришла в голову остальным.

«Ты гений», – написала я.

«Ты ведь все знаешь?» – спросила Ника.

«Да», – ответила я.

«Не рассказывай! Хочу сама разгадать. Первой!» – ответила Ника.

Все-таки она тоже была по-своему ненормальной. Ну какой подросток не захочет сразу узнать, кто убийца? Или не убийца.

Откровенно говоря, я тоже не знала, кто убийца. Но лишь потому, что убийства не было. Я, во всяком случае, была в этом уверена. Но ведь могла ошибаться. Или просто хотела сохранить интригу для подруги. Подростки – мы такие. Непредсказуемые. Так что вы, взрослые, сами решайте, что мы знаем, а чего нет. Что видели, а что придумали. Лучшие выдумщики точно подростки. Если бы мы взялись за детектив, Конан Дойл нервно курил бы свою трубку в стороне.

– Светлана Петровна, камеры на парковке работают? Мне надо посмотреть записи, – сказал Иван.

– Что? – Старшая горничная была в растерянности. – Ваня, почему ты меня так называешь? Я же тебе не чужая…

– Светлана Петровна, давайте не сейчас, – сдержанно попросил Иван.

– Ванечка, я сделала все возможное, больше, чем могла… Я тебя всегда любила как родного сына. Если я в чем-то виновата, прости меня. Я уже не знаю, куда идти, чтобы грехи свои замолить. Хоть ты меня прости. Ради матери и отца. – Светлана Петровна горько расплакалась. Про «не сейчас» она уже не слышала. Про соблюдение субординации, правила поведения для персонала отеля, которые сама же и разработала, тоже не думала. Плевать на них хотела. Перед ней сидел ребенок, Ванечка, и она просила у него прощения. За все, что сделала и не сделала в этой жизни. А он, родной, любимый, тот, кому она стригла ногти, расчесывала волосы, подкладывала в школьный рюкзак то яблоко, то деньги, называл ее Светланой Петровной. Держался отстраненно, будто чужой. И это было невыносимо. Больнее всего того, что она уже пережила.

Именно Светлана Петровна убедила своего мужа отправить Ваню учиться в Москву – сначала в школу милиции, потом в институт, безусловно, желая тому лучшей судьбы. Сергей согласился – все звучало очень разумно. Лиля тогда уже болела, не спорила. На споры сил не хватало. Ваня не хотел уезжать от больной матери, от отца, от очередной мачехи, которую вдруг если не полюбил, то сильно к ней привязался. И уж точно не презирал, как вторую жену отца. Светлана Петровна, которую он называл тетей Светой, всегда была к нему добра и ласкова. Ваня чувствовал, что она искренне любит его отца, заботится о нем, беспокоится. Они много времени проводили вместе, втроем, – ездили на дикие пляжи, гуляли в дюнах. Отец тоже стал ласковым, даже нежным. Они опять ездили на рыбалку, как когда-то в детстве. Отец вспомнил детскую забаву: когда они уезжали на пляж, всегда искали янтарь. Ваня в детстве мог часами бродить по кромке моря и собирать янтарь – совсем крошку, но иногда попадались и крупные камни. Уже повзрослев, он видел, как отец заранее высыпает в воду янтарную крошку. И потом предлагает поискать. Тетя Света тоже включалась в игру. Отец смеялся. Говорил, что эти двое выловят янтарь за себя и за того парня, еще и новые залежи откроют. Они мерились, кто собрал больше. Тетя Света рисовала картины и выкладывала часть янтарем – землю, крону дерева… Ей нужны были мелкие камни. Они всегда менялись: тетя Света отдавала Ване крупные, а он ей – мелочь. Тетя Света кормила его завтраками, стирала и гладила школьные рубашки. Анжела – предыдущая жена отца – видеть пасынка не хотела. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Может, потому что сама не могла родить ребенка. Но тетя Света тоже не могла… Мать же давно перестала интересоваться жизнью бывшего мужа, да и сына, откровенно говоря, тоже. Она погрузилась в болезнь, сидела часами в этом самом отеле на берегу залива и смотрела на чаек, уток и лебедей. Прикормила кота, приблудного, голодного, грязного и блохастого. Назвала Рыжим. Тот кот умер раньше хозяйки, но следующий, которого Светлана Петровна подобрала около магазина, уже не малыш, а котенок-подросток, вел себя точно так же, как Рыжий. Ложился на специально установленные для Лили качели, никогда не мурчал и терпеть не мог сосиски. Иногда соглашался на сырники. Накормить его могла только Лиля. Из рук. Брала с салфетки сырник, разламывала на кусочки и выкладывала перед носом Рыжего. Тот с земли не ел, сначала цеплял всегда лапой, неохотно, будто делал одолжение. Светлана Петровна никому не говорила, что выделила из отельного бюджета статью расходов на кошачьи консервы и прочие вкусности, которые хранились у охранника дяди Гены. Он же и кормил старого Рыжего и нового, а сырники и сосиски – так, баловство. Гена – одноклассник Сережи, ближайший друг детства… Отсидел по малолетке, потом еще раз. Сережа его нанял охранником еще в те времена, когда охрана не требовалась – все друг друга знали, все выросли вместе. Гена не переставал благодарить старого друга. Ну какие преступления в их поселке? Окно в магазине разбили? Так это Никитка опять напился и пошел за добавкой, а Светка – продавщица и бывшая жена, так уж получилось, – отказалась продавать. Вот Никитка и залупил камнем в окно. Кирпич ночью с участка скоммуниздили, так это Женька. С детства такой был. Ничего с собой поделать не мог. Если что-то плохо лежит – надо брать. Но таскал по мелочам. Потом каялся и отдавал украденное. Может, болезнь у человека такая…

Дядя Гена работал и сейчас. В тюрьме он переболел тяжелым гриппом, давшим осложнения на уши. С годами совсем оглох. Слышал, если только орать ему прямо в ухо. Он оказался хранителем отеля – помогал вывести Лилю в сад, он же попросил установить качели, чтобы она могла сидеть и смотреть на птиц. Он же каждое утро занимался цветником, разбитым в центре двора. Кормил Рыжих – первого и второго. Выставлял для детей поднос с салатом, морковкой, яблоками, чтобы кормили уток и чаек. Но те все равно таскали хлеб. А утки с чайками воротили клювы от салатных листьев и яблок, устраивая драки за хлебные крошки. Лиле нравилось смотреть, как дети кормят птиц, как те слетаются. Нравилось наблюдать за Рыжим, который охотился на уток, оказавшихся сообразительнее и выпрыгивавших за просыпавшейся на постамент едой. Ей нравились гадкие утята – молодые серые лебеди, которые приплывали подкормиться. Их родители – красивые белые лебеди – норовили ухватить лишний кусок хлеба. Лиля возмущалась – как можно воровать еду из-под носа у собственных детей? Ладно, пусть не собственных, но все же детей.

Дети брали на завтраке булки, съедали едва четверть, остальное несли уткам. Пусть лучше им, чем выбрасывать. Дети бросали хлеб чайкам – те были наглее, шустрее. Утки крякали от возмущения. Чайки галдели, выхватывая еду в полете. Лебеди не отличались ни характером, ни сообразительностью.

Дядя Гена, чтобы порадовать Лилю, засадил цветник так, чтобы одни цветы еще не успевали отцвести, а другие уже пробивались бутонами. Он оказался умелым садовником. А о том, чего не знал, читал, доставал семена и саженцы. Этот отель славился не только прекрасным видом на залив, но и цветником, который никогда не отцветал, будто заколдованный.

Единственное фото Лили во время болезни, почти перед самой смертью, сделала Светлана Петровна. Лиля сидела на качелях и смотрела на цветник. Она вдруг стала такой же красивой, как в молодости: выразительные скулы, огромные глаза, слегка припухшие губы – то, чем Лиля гордилась, то, что отмечали все ее кавалеры, вдруг проступило необычайно ярко и четко. Это фото Сережа, как рассказывала Светлана Петровна, всегда носил в кошельке.

«А этот дядя Гена где?» – написала мне Ника.

«Сидит в будке рядом с воротами. Кормит Рыжего. Может, это уже новый Рыжий, не знаю. Но сосиски он точно не жрет. И кусочки сырника сначала цепляет лапой», – ответила я.

«У них была любовь. У него точно», – заметила моя умная подруга.

«У кого? У Рыжего?» – не поняла я.

«У вашего дяди Гены и Лили! Возможно, безответная. Но если кто-то что-то знает, точно ваш дядя Гена».

«Он ничего не слышит».

«Зато видит. Сама знаешь, когда у людей отказывает один орган восприятия, другие развиваются и становятся острее, чтобы заменить недостающий. Так что ваш охранник точно все видел. И именно он – главный свидетель».

«Ты гений!» – ответила я.

«Моя мама как-то сделала стрим, мол, как быть, если дочь не красавица, но умница. На моем примере, естественно. То есть если ребенку, то есть мне, недостает внешних данных, я буду их компенсировать развитием мозга. Это в ее стиле».

«Не помню этого стрима».

«Конечно, не помнишь. Потому что я, как в банальном анекдоте про обезьяну, спросила у мамы, сама она умница или красавица. И она не смогла решить. Стрим я ей сорвала. Кстати, как твоя?»

Мама в тот момент находилась в образе, произнося монолог с театральным заламыванием рук:

– Ну и в чем меня обвиняют? Я что, арестована? Да я вашу эту… Виолетту – как ее там – в глаза не видела! А моя дочь? Она тоже арестована? Она ребенок! Или вы считаете, что ребенок мог просто так убить незнакомую женщину? – кричала она Ивану.

– Еще раз повторяю, никто не арестован. Мне нужно опросить свидетелей. А свидетели – это вы. Просто ответьте на мои вопросы, и можете быть свободны, – терпеливо отвечал тот.

– А как же подписка о невыезде? У нас, между прочим, билеты уже куплены. Мы здесь только на неделю, – не сдавалась мама.

– Да, и мы тоже. Тогда надо менять билеты? – спросила Настя.

– Никакой подписки о невыезде я у вас не возьму. Ничего не надо менять. Я просто хочу, чтобы вы ответили на мои вопросы – и все. – Иван едва сдерживался, чтобы не повысить голос. – Светлана Петровна, вы предоставите мне кабинет или свободный номер? Подойдет любой. Но немедленно. Прямо сейчас. Я вызываю криминалистов, пусть разберутся, что тут у вас на ковре. И надо письменно дать мне показания, кто за что хватался, кто что трогал.

– А в фильмах свидетелей просят не уезжать до окончания расследования, – с разочарованием заметила мама.

Иван простонал.

– Светлана Петровна, я ясно выразился? – строго сказал он. – Свободный номер, всех отсюда вывести, никуда не отлучаться. Иначе вызову в отделение на допрос. Это понятно?

– Хорошо, Иван Сергеевич, сейчас все подготовлю, – ответила Светлана Петровна. – Галя, помоги мне.

– Почему он так с вами разговаривает? Как вы ему это позволяете? И чему вы так радуетесь? – прошептала Галя, когда они вышли из номера.

– Галечка, дорогая, если он на меня кричит, срывает свою злость, значит, считает близким человеком. На посторонних не срываются, все достается родным. Поэтому я и улыбаюсь. Ваня сейчас такой, каким был раньше, еще подростком. Если у него что-то случалось, он всегда на меня срывался. Мог разбить зеркало в моем шкафу или мою любимую тарелку. Кричал, что не хочет с нами жить. Сережа переживал, а я радовалась. Значит, Ванечка считает меня родной, раз на меня свои неприятности вываливает. Значит, знает, что я его всегда прощу и не буду осуждать. Я и прощала. Не могла на него злиться. Сейчас он такой серьезный, взрослый, умный. Стрижка короткая. А тогда его невозможно было заставить пойти в парикмахерскую. Ходил такой красивый, до невозможности, как итальянец: длинные кудрявые локоны почти до плеч. В этом он пошел в мать. Но от отца взял волевой подбородок, нос. Сейчас стал похож на себя… Для меня он всегда останется ребенком, подростком. С теми самыми кудрями до плеч.



– Я буду разговаривать с каждым по отдельности, – говорил тем временем Иван.

– Как это? Моя дочь еще несовершеннолетняя! Вы не можете разговаривать с ней без моего присутствия! – возмутилась мама.

– И я не хочу, чтобы Мася без моего присутствия! – поддержала мою родительницу Настя. – Мы супруги, так что тоже будем вместе!

– Как законный представитель несовершеннолетнего ребенка вы можете присутствовать при опросе, – кивнул Иван маме, – а вы нет. – Он строго посмотрел на Настю. – Ваш супруг может отвечать самостоятельно.

– А мы? – уточнила Наташа, показывая на Славика.

– Вы тоже по отдельности. Не расходимся, чтобы мне не пришлось вас искать. Помните, что ваш гражданский долг – оказывать полное содействие следствию.

– Все готово, Иван Сергеевич, – зашла в номер старшая горничная. – Девятый номер в вашем распоряжении. Если что-то потребуется…

– Спасибо, Светлана Петровна, – кивнул Иван и начал собирать со стола бумаги. – Через несколько минут я начну вас опрашивать.

– А мне можно сойти с ковра? – уточнил Славик.

– Можно, – разрешил Иван, – и разбудите вашего официанта. Его я тоже должен опросить.

Иван вышел, и тут началось самое интересное.

Настя подскочила к Масе-Леше и велела ему не болтать лишнего:

– Ты понимаешь, что мы можем оказаться главными подозреваемыми? Ты же помнишь, что произошло в тот вечер? Так что помалкивай.

– Тусечка, – подошла ко мне мама. Я аж вздрогнула от непривычного обращения. – Пожалуйста, не говори следователю, что я собиралась сбросить Виолетту Аркадьевну в залив. Ты же понимаешь, что это шутка. Но, боюсь, у нашего следователя нет чувства юмора.

– Что нам делать? Что будем говорить? – шептала в тот же момент Наташа Славику. – Мы же все видели.

– Мы ничего не видели. Скажем, что занимались любовью, – ответил тот.

– А Толик? С ним что делать? – спросила взволнованно Наташа.

– Мне наплевать. Пусть сам отдувается. От него одни проблемы, – ответил Славик.

– Я не могу так с ним поступить, ты же знаешь…

– Он тебе никто. Не сват и не брат, – отрезал Славик.

– Он мой друг. Мы дружим с детского сада. Его мама… я же тебе рассказывала…

– Сама решай. Я тут не при делах.

Откуда я знаю, что произошло на допросах? Точнее, сборе свидетельских показаний? Мама вызвалась идти первой, чтобы снять с себя все подозрения. Если точнее, ей хотелось побыстрее пойти на море, намазать себя лосьоном для загара, чтобы вернуться и предоставить свое загорелое тело в качестве упрека мужчине, который в последний момент отказался провести с ней отпуск. Она хотела отомстить загаром законной жене своего избранника. Так себе повод, надо признать, но не для моей мамы.