Решения Софья не видела, поэтому все больше помалкивала, в то время как Андрей все чаще напоминал, что не будет говорить сыну о женитьбе постфактум.

Утром в субботу перед школой собрались семиклашки. Андрей привез Васю, следом за Николаем Александровичем подтянулись и несколько его одиннадцатиклассников — Софья разглядела среди них Веру и Тимофея.

— Вы тоже пришли. Молодцы, — она приветливо кивнула Тиме.

Он взял Веру за руку.

— Мы здесь как взрослые, приглядим за мелочью, — с ухмылкой ответил Вихрев.

Николай Александрович с Андреем обменялись рукопожатиями и краткими приветствиями, потом к Андрею подошел Тима и сделал совместное селфи. Софья поймала иронический взгляд Андрея и улыбнулась ему, он подмигнул в ответ.

На школьном автобусе они добрались до музея в центре города меньше чем за полчаса. Она села впереди с Андреем, чтобы Васю не смущало присутствие отца. Николай Александрович в центре салона рассказывал по ходу движения исторические факты и анекдоты о городе. Софья только удивлялась, как ее даже самые неугомонные ребята сидели тихо и внимательно слушали. Время от времени салон автобуса взрывался смехом.

— А он и правда хорош, — наклонился к ней Андрей, легонько сжав ее руку.

Софья ничего не ответила, только аккуратно выдернула ладонь, выразительно взглянув на него. Андрей насупился, но ей не было дела до его обид: на сиденьях сбоку расположились старшие ребята.

Музей народного единства был открыт в прошлом году к нужной дате. Ходили шутки, что хотя бы таким образом власти решили напомнить о том, что за праздник, собственно, отмечается. Церемония открытия проходила с помпой, приехали и даже дошли все кому не лень. Еще три месяца после открытия вход в музей был бесплатным, поэтому в центре города по выходным то и дело можно было наткнуться на вереницу людей, стоящих в очереди. Ради здания музея, впрочем, пришлось разрушить несколько памятников архитектуры, но это уже стало настолько обыденным, что едва ли кто обратил внимание. Пару пикетчиков, протестовавших против застройки, благоразумно засунули на пятнадцать суток, а больше желающих повозмущаться не нашлось.

Софья и Николай Александрович выбрали именно этот музей, поскольку в программе по истории маячила Смута, а по литературе — «Борис Годунов». Раньше его читали только отрывками, но после утверждения новой программы с немыслимым количеством текстов «Годунов» полностью переместился в седьмой класс. Было неочевидно, как много дети поймут в этом возрасте, — Софья предполагала, что перенос мог быть этим и обусловлен.

Здание музея представляло собой два этажа, из которых половину занимали общественная зона, лекторий и кафе. Пространство казалось современным, однако в глаза бросались некоторые анахронизмы: слишком тусклый свет в помещении, мелкие подписи к экспонатам и старые стульчики, расставленные по углам, — будто их принесли из какого-то другого места. Экспонаты были довольно редко размазаны вдоль стен, зато повсюду горели экраны. Двое посетителей лениво щелкали в планшетах.

Хоть и предполагалось, что в музее они справились бы и своими силами, отказаться от сопровождения было нельзя. Группу встретила дружелюбная дама лет пятидесяти пятидесяти-шестидесяти, представившаяся Ларисой Сергеевной, которая попыталась выгнать из зала находящихся там посетителей: «За экскурсию не заплачено!». Софья пришла на выручку незадачливым экскурсантам, указав, что в их группе как раз не хватает трех человек. Лариса Сергеевна согласилась, не скрывая недовольства.

Началась экскурсия. Софья встала чуть поодаль, чтобы сфотографировать группу для школьного сайта, и замерла: массивная фигура Ларисы Сергеевны напоминала приму оперного театра. Софья убрала телефон, но снять раз нанесенный на реальность фильтр уже не удавалось.

По ходу экскурсии Софья все чаще стала переглядываться с Николаем Александровичем. Тот принялся встревать, поправляя явные огрехи в тексте, Лариса Сергеевна же велела ему не мешать и продолжила. В очередном зале Вихрев не сдержался:

— А вы про Смуту нам будете рассказывать? Про сильного лидера мы всё поняли, а когда будет про то, к чему это всё привело?

Лариса Сергеевна тотчас вскинулась:

— Больно молоды меня учить. — Повернулась к Софье. — Детей плохо воспитываете в своей школе.

Тима явно собирался съязвить, но вмешался Николай Александрович:

— Прошу прощения за тон моего ученика, но суть его претензий обоснованна. Мне кажется, дети уже уловили, что вы имели в виду.

Лариса Сергеевна фыркнула и хотела что-то сказать, но, наткнувшись на взгляд Софьи, дернулась и отвернулась. Она говорила медленно и вместе с тем скомканно, словно на ходу редактируя заготовленный текст. В конце подвела класс к портрету учредителя музея и напомнила о том, что бывает, когда в стране нет сильной руки.



Снова влез Вихрев:

— Я предпочел бы сильную голову. А вот вы скажите, он для вас больше кто: Грозный, Романов или князь Пожарский с Мининым наперевес? Годунов? А может, Лжедмитрий? Хотя был у нас уже один…

Пока Лариса Сергеевна переругивалась с Тимой, Софья отошла в сторону и нажала на экран, где высветились названия, уж очень смахивающие на медийные заголовки: «информационная война», «иностранные захватчики», «идеологическая угроза». Она искала текст, который знала почти наизусть, но сейчас это «почти» ей и мешало.

Вот и он. Она прикидывала, стоит ли читать или нет, но тут же разозлилась: не хватало еще учителю литературы страшиться классики.



Он правит нами,
Как царь Иван (не к ночи будь помянут).
Что пользы в том, что явных казней нет,
Что на колу кровавом, всенародно
Мы не поем канонов Иисусу,
Что нас не жгут на площади, а царь
Своим жезлом не подгребает углей?
Уверены ль мы в бедной жизни нашей?
Нас каждый день опала ожидает,
Тюрьма, Сибирь, клобук иль кандалы,
А там — в глуши голодна смерть иль петля.



— Я хочу поблагодарить уважаемую Ларису Сергеевну за экскурсию. Она указала на схожесть эпох, а это объясняет, почему «Борис Годунов» остается великим произведением. Оно универсально, как всякая классика. Пушкин ведь боялся, что публикации не будет. Уж слишком Годунов напоминал Николая. По его же словам, он вовсю пытался «спрятать торчащие уши» параллелей с современной ему Россией и императором, но удавалось это с трудом.

Николай Александрович подхватил следом:

— А знаете, кто возродил в свое время культ Грозного? Человек, который хотел заполучить собственный культ. История ходит по кругу. О чем вы, Лариса Сергеевна, нам любезно напомнили.

Лариса Сергеевна поджала губы.

— Знаете, я столько экскурсий отвела — никто не возмущался, только вы!

— В том-то и беда, Лариса Сергеевна. В том-то и беда.



Стоило им выйти из музея, как Андрей отправился курить. К нему подошел Тима, и Андрей, не мешкая, охотно раскрыл перед мальчишкой пачку и щелкнул зажигалкой. Перехватив гневный взгляд Софьи, Андрей только пожал плечами.

Софья огляделась в поисках Николая Александровича, но он рассказывал детям историю площади, где находился музей. Софья метнула на Андрея еще один возмущенный взгляд, на который, однако, откликнулся Тима.

Он подошел с легкомысленной усмешкой:

— Бросьте, Софья Львовна, это ж не школа. И мне почти восемнадцать.

— Вот именно. Почти. А пока что за тебя отвечают старшие.

— Вы даже не мой классный руководитель, Софья Львовна. Вы за меня не отвечаете, — отбрил он.

Вихрев слишком высоко взлетел. Майский демарш сделал его школьным героем, так что мальчишка все чаще вел себя вызывающе — особенно с ней.

— Не хмурьтесь, морщины будут, — лениво процедил Тима и попытался выпустить дым, но не сдержался и зашелся в жалком лающем кашле.

Софья прищурилась и перевела взгляд на руку, не умеючи сжимавшую сигарету.

— Ты ведь не куришь. Так чего выпендриваешься?

В глазах мальчика вспыхнул злой огонек. Можно было уже остановиться, но тот же демон, что заставлял ее дразнить, жалить, кусать Андрея, дернул продолжить и здесь:

— Ты как закончишь, еще бычок мимо мусорки кинь и харкни в сторонку. Так еще взрослее будет. Так же ведут себя взрослые мужчины, по мнению маленьких мальчиков?

Тонкие пальцы так сжали сигарету, что она сломалась. Тима фыркнул и, глядя Софье в глаза, швырнул окурок на землю.

— Так куда плевать?

С Тимой она трудный возраст не проходила, и вот пожалуйста. Она только покачала головой. Мальчик вытащил из кармана рюкзака сложенный вчетверо листок и протянул ей.

— Что это? — Взяла скорее машинально.

— Сами просили.

Тут же отвернулся и резко окликнул:

— Вера! Да пойдем уже!

Из окна автобуса Софья видела, как Вера с Тимой спорили. Вихрев размахивал руками и что-то доказывал, Вера складывала руки на груди. Тима развернулся и пошел прочь. Вера постояла на месте, потом топнула ногой и побежала следом за ним.

— Ну что, все на месте? — Николай Александрович вооружился списком и карандашом.

— Можем ехать. Ваши отвалились, — задумчиво ответила Софья.

Андрей кивнул на листок с неровными строчками, который она крутила в руках:

— Чего это?

Софья, все еще раздосадованная, поспешно убрала листок в сумку.

— Список литературы. Ты зачем мальчика плохому учишь?

— Кого? Этого, что ли? Да ладно тебе, какой там мальчик. Мужик уже.



Рассвета
Редкие линии льют,
Артиллерия
Поливает поля.
Мы стоим
А нам в головы бьют.
Нам
Держаться еще до утра
Дети
Политических вьюг
Вчера
школа, сегодня — окоп.
Наде
Пуля прилетает в лоб
Вере
Под ребро угодит штык.
Вчера
За партой строчили,
Я и ты.
Друг мой,
Глаза открой и люк.
Утром
В атаку пойдём и вдруг
По флангу ударим, и враг
Побежит, пуля за пулей
Ружье ко штыку,
И песня
Прикроет полет.
Беспилотников в тыл
И слава
О нас поет:
Надя, Вера,
Я и ты.


А где же
Любовь?





* * *

— Зачем вы туда пошли? Тем более, как я понимаю, у вас-то особое отношение к этому празднику… По всем причинам. Зачем лишний раз себя накручивать?

— Новый тематический музей. Подходящее время. Это казалось логичным.

Он качает головой:

— Не знаю, не с вашим анамнезом. — Пожевав губы, выпаливает: — Могли бы уж и промолчать, Софья Львовна.

Она прищуривается.

— Отчего же?

— Там же были дети, а вы со своими придирками. Это не педагогично. Чему вы их учите?

Софья кривится:

— У меня как раз на подходе история про педагогичность.

и дети прячутся

Софья закинула обновленную концепцию развития образования в стол к остальным, давно уже там забыто пылившимся. Ее чувство языка не пережило неудобоваримые формулировки и пунктуационные ошибки в первом же абзаце, потому она сразу убрала брошюрку подальше, отметив про себя, что говорить о любви к Родине следовало бы на хорошем русском языке. Василий Степанович, казалось, особого участия в делах школы не принимал, на месте чаще всего отсутствовал, а если и объявлялся, то всегда разговаривал с кем-то по телефону, только улыбаясь посетителям с выученной приветливостью. Впрочем, школа была механизмом, способным работать самостоятельно, поэтому отсутствие сильной руки не ощущалось как что-то фатальное.

Новая учительница основ православной культуры оказалась вчерашней студенткой. Взяли ее из экономии: новенькой предстояло компенсировать пропущенные уроки за прошлый год, а нанимать по договору почасовика на рабских условиях куда выгоднее, чем брать в штат уже опытного преподавателя. Поговаривали, впрочем, что девушка Маша получает отчего-то куда больше положенного и что она приходится новому директору родственницей, чуть ли не дочерью (на что отчаянно намекало ее отчество). Но все это оставалось лишь слухами. Василий Степанович свои семейные связи не раскрывал, участия не проявлял, потому новенькую приняли со смесью любопытства и настороженности. Софья отобедала с ней как-то раз и с сожалением пришла к выводу, что очаровательно-ясноокая Маша долго в школе не продержится.

Наступил День учителя. С утра субботы еще не успевшие освободиться от стратегических запасов конфет и чая с первого сентября кабинеты вновь захватили те же наборы, только скромнее.

Софья забыла пропуск дома и задержалась, заполняя на входе кучу бумажек под полусонным надзором охранника. Тот выдал ей одноразовую карту и пожурил за безалаберность. В такой-то день — он ей подмигнул. Софья подмигивания не поняла, но на всякий случай поддакнула. Не заходя в учительскую, она сразу отправилась в свой кабинет, где ее уже ждали одиннадцатиклассники.

После майских событий она опасалась, что бывшая труппа будет требовать благодарности. Но, не считая вспышек Тимы, ребята вели себя вполне пристойно, разве что держались на ее уроках чуть более расслабленно, позволяя себе высказывать вслух то, что вряд ли бы сказали кому-то еще из взрослых. Как они стали для нее своими ребятами, так и для них она оказалась своей учительницей.

В начале урока от класса ее поздравил Тимофей. Она поблагодарила ребят, аккуратно пожала Вихреву руку и приступила к занятию. По программе они добрались до Ахматовой, сегодня ребята должны были отвечать стихотворения на свой выбор. Чтобы обезопасить школьников от соблазна вызубрить готовый анализ, Софья ставила обязательное условие: перед декламацией школьник объяснял, почему выбрал именно то или иное стихотворение. Она боялась, что литература так и останется для них треклятой галочкой в дневнике, поэтому хотела, чтобы ребята пропускали материал сквозь себя, а не сбрасывали балластом после урока. Лучше уж урок как сеанс психотерапии, чем урок как галочка в отчетности.

Софья вызвала Веру. Та, как всегда, с готовностью вышла отвечать.

— Я выбрала часть «Реквиема».

— Отлично, Вера. Почему именно его?

Вера начала перечислять все претензии к Ахматовой: слишком много любви и мужчин, слишком мало поэзии и ума.

— Я вижу ценность только в «Реквиеме». Как будто все, что с ней случилось в тот период, пошло ей и ее творчеству на пользу. Без этой трагедии она так и осталась бы всего лишь авторкой женских стишков. А ты такой холодный, как айсберг в океане. Незачем такое изучать и давать в школе. Как будто женская самореализация ограничивается только служением мужчине.

Вера держалась с вызовом, говорила резко, почти грубо, так что Софья нахмурилась: ей казалось, что этот период они уже проходили. Чем она могла так задеть Веру? Софья посмотрела на ее упрямо сжатые губы и чуть нахмуренный лоб, портившие такое миловидное лицо.

— Что ж, давай мы тебя послушаем, а потом уже обсудим, имеет ли творчество Ахматовой — помимо «Реквиема» — право на существование.

Софья различила в своем голосе внезапную насмешку и разозлилась на себя: да что же это?

Вера набрала дыхание и открыла рот, как…



Захват

(трагедия в двух действиях)


Место действия:
кабинет русского языка и литературы № 282

Действующие лица:
Софья.
Вера Мозырь.
Тимофей Вихрев.
Захватчик 1.
Захватчик 2.
Класс.

Действие 1
Дверь класса с грохотом распахивается.
В класс врываются двое мужчин в камуфляже, черных масках и с автоматами наперевес.
Раздается визг.
Захватчик 1. Всем лежать!
Захватчик 2. Лежать, я кому сказал!
Софья (сдавленно). Ложитесь.
Дети по одному опускаются на пол.
Захватчик 2, закрыв дверь и забаррикадировав ее стулом, встает у входа.
Захватчик 1 (подходит к учительскому столу и тычет в Софью дулом автомата). Ключи давай.
Софья не может пошевелиться.
Захватчик 1 (с акцентом). Слышь, училка. Ключи!
Софья (кусает себя за губу, чтобы суметь хоть что-то произнести). Изнутри не закрывается на ключ. Там… защелка.
Она все еще не верит, что это происходит с ней. Опять происходит с ней. Или же это происходит именно с ней?
Вам стоит быть бдительной. Кто-нибудь может решить, что вы удобная цель…
В горле сухо-сухо. Она кусает губы еще раз и чувствует на языке горячую и солоноватую жидкость. Это кровь или слезы?
Софья (хрипло). Не трогайте детей. Вы же за мной пришли.
Захватчик 1. Не тебе решать.
Два человека. Два автомата. Забаррикадированный вход. Третий этаж.
Можно, конечно, попробовать полетать, как Вася, — ему же повезло, но…
Захватчик 1. Девка, вставай.
Окаменевшую Веру поднимают с пола. В ее глазах ужас. Такой же, как у той девочки.
Софья (громче). Не трогайте ее!
Захватчик 1. Слышь, ты что здесь, самая умная?
В классе раздается нервный смешок.
Захватчик 1 (мгновенно оборачивается и наставляет дуло на класс). Кому там смешно, я не понял?
Софья, пытаясь унять дрожь в руках, незаметно прячет в рукав красную ручку.
В ящике стола лежат карандаши. Хорошие, остро заточенные карандаши. Только бы достать и…
И что можно сделать с карандашом против автоматов?
Веру силком поднимают и отправляют собирать телефоны. Она еле идет. Все внимание мужчины сосредоточено на ней.
Софья оглядывается. Захватчик 2 стоит у входа и одергивает маску. Большая, лезет на глаза и, видимо, не дает нормально дышать. Если как-то подобраться к нему и дернуть эту маску, то остается второй. Крупный здоровый мужик с хорошей реакцией и, как ей кажется, сальным взглядом, устремленным на Веру.
Она вспоминает начало учебного года в своем четвертом классе. Минута молчания по заложникам.
Ее ровесникам.
Детям.
Если сейчас это связано с одной из тех войн, что ведутся за рубежом, то все присутствующие в классе обречены.
Нет. Не в ее классе. Не в ее школе. Не с ней.
Она пытается вспомнить памятку, висящую в коридоре рядом с кабинетом ОБЖ. Такая же методичка так и валяется непрочитанной в ее же столе, дура, дура, дура, беспечная дура!
Софья (глухо). Зачем вам это?
Захватчик 1 что-то быстро говорит второму, тот только кивает. Софья вскидывает голову. Ей послышались знакомые слова — произнесенные чуть иначе, но знакомые. Она сможет понять. Если будет слушать, то сможет, она же учила его как второй иностранный в школе. Это ее преимущество.
Захватчик 1. Не твое дело, женщина.
Софья (чуть смелее). Но у вас же есть какие-то условия. Вам же нужен переговорщик. Только я могу им быть. Вы же хотите переговоров? (Срывается на писк.)
Захватчик 1 только похохатывает. Вера приносит короб из-под мела с телефонами и ставит его на учительский стол. Софья ловит ее взгляд и, ни на что не надеясь, указывает глазами на крупного и одними губами произносит: «Отвлеки его».
Вера (берет короб и подносит его Захватчику 1). Возьмите.
Захватчик 1 (раздраженно). Поставь его туда, что ты мне суешь?
Вера (упрямо). А вы разве не должны пересчитать? Может, кто-то не отдал.
Голос из класса. Ну Вера, блин, че ты начинаешь!
Захватчик 1. Считай давай.
Вера. А вы не боитесь, что я специально неправильно посчитаю?
Захватчик 1 (неуверенно). На место иди!
Кидает что-то Захватчику 2, тот только пожимает плечами. Тогда Захватчик 1 раздраженно подзывает его рукой. Захватчик 2 подходит, старший отдает ему еще одну команду. Второй неуклюже начинает перекладывать телефоны. Маска мешает ему, он все время подтягивает ее и вздыхает. Он снимает с плеча автомат и отставляет его в сторону.
Софья ощущает тревогу. Что-то не так, совсем не так.
Но…
Сейчас выход чуть свободнее.
Сейчас один из них фактически безоружен.
Сейчас на нее не смотрят.
Ее телефон в кармане пиджака.
Она засовывает руку внутрь и…
Захватчик 1 (резко вскидывает голову). Училка, давай.
Софья (делано удивляется). Что?
Захватчик 1. Телефон.
Сейчас она либо наломает дров и отнимет последнюю надежду у них всех, либо…
Софья. Подойди да возьми.
Захватчик 1. Слышь, ты… (Раздается иноземное ругательство.)
Софья хмурится. Опять что-то не так.
Софья. Вы же, кажется, меня женщиной называли. Разве в вашей культуре не принято их уважать?
Захватчик 1. Что ты знаешь о моей культуре, ты…
Он вновь бранится. Софья вновь ловит себя на том, что его произношение режет ухо. Неужели она перепутала язык? Не может быть такого.
Не суть. Не отвлекаться.
Захватчик 1 (подходит к ней и протягивает руку). Давай сюда.
Софья (развязно). Так заберите. (Под столом сжимает ручку.)
Если он наклонится достаточно близко, если он не успеет среагировать, если ее рука не дрогнет, если она попадет в эти глаза…
Вместо того чтобы наклониться, он, наоборот, делает шаг назад. В ее лоб утыкается теплое дуло автомата.
Захватчик 1 (почти ласково). Давай сюда.
Софья трясущимися руками вытаскивает телефон и уже почти протягивает его, но тут ее осеняет.
Теплое. Теплое. Почему оно теплое?
Телефон летит на пол, слышится звон.
Она вцепляется в прицел и начинает его ощупывать.
Захватчик 1 (нервно дергается). Э-э-э, вы чего это?
Софья все еще в ступоре держится за прицел.
Захватчик (обиженно, без намека на акцент). Ну! Отдайте! Это не по плану!
Софья (торопливо бормочет). Вы несли тарабарщину, использовали неправильные окончания, не те падежи. Носитель не может так ошибаться, значит, вы только притворяетесь носителем, зачем, зачем, зачем? (Ее трясет. Прицел, за который она все еще держится, легкий. Она давно не держала в руках оружие, но руки помнят.) Это же игрушка. Пластик. (Начинает задыхаться.) Что? Что? Что? Что здесь происходит?!
Тут она переводит глаза на свои руки. Они все в чем-то красном. Но она так и не задела его. Откуда же это? Неужели…
Она чокнулась.
Что, если она все еще там, в толпе, и никаких одиннадцати месяцев не прошло, и чей-то топор сейчас закончит ее такую глупую бесцельную жизнь?
Она прислоняется спиной к доске и начинает медленно сползать на пол. Раздается звук, напоминающий вой сирен.
Нужно разбить витрину.
Нужно найти стекло.
Нужно его убить.
Захватчик 1 (испуганно). Э! Дамочка, вы чего? Эй, эй, вы что это? Вы чего так разыгрались-то? Это не по плану! А ну отцепитесь!
Захватчик 2. (обеспокоенно). Софья Львовна?
Знакомый голос. Она чуть отвлекается, пытаясь понять, где она уже слышала этот голос.
Захватчик 2 (с ужасом). Софья Львовна, вас что… не предупредили?
Где же она его слышала, где?
Захватчик 1 (нервно). Я чего-то не понял, вы что, не в курсе? Мы так не договаривались!
Софье очень сложно отвлечься от своих рук. Она стирает красное и видит шрам.
И кольцо.
Выходит, это все на самом деле?
Или нет?
Поднимает взгляд. Оба захватчика стаскивают маски. Крупный — парень лет двадцати пяти. Славянской внешности — хоть сейчас дари риелтору.
Второй — школьный охранник. Сегодняшний охранник.
Захватчик 2 (глухо). У нас же… учения.
Она мотает головой. Звук словно выключается.
Вихрев (кричит). Да какие еще учения?
Ребята постепенно поднимаются.
Захватчик 2. Директор предупредил, что сегодня, в День учителя, запланированы антитеррористические учения.
Софья (повторяет). Учения. В День учителя. Учения. В День учителя.
Раздается хохот.
Захватчик 1. Дамочка, ну вы это, извиняйте.
Белобрысый парень наклоняется к ней и хочет помочь ей встать, но она не дается. Хохот усиливается.
Захватчик 1 (ворчливо). Да что ж вы такая нервная-то, в самом деле?
Раздается звук удара.
Захватчик 1. Ты охренел, что ли?
Захватчик 2. Да вы что, это ж малолетка! Василий Степанович голову снимет!
Захватчик 1. Это не по плану!
Вихрев. Валите отсюда.
Софья видит перед собой три пары обуви: грубые армейские сапоги, дешевые ботинки из кожзама и простые белые кеды.
Вихрев. Заканчивайте свой спектакль! Ребят, все. Софья Львовна нам потом пришлет задание на дом. Разбирайте телефоны и обязательно расскажите дома, что здесь произошло.

Действие 2
Софья, Вихрев, Вера.
Мимо проходит много шепчущей обуви: туфли, сапоги, ботинки, но в основном — кроссовки. Перед Софьей остаются две пары кед — прежние и похожие, но поменьше размером.
Вера. Чего она так-то…
Вихрев. Того. Сама не понимаешь, что ли.
Вера. Сразу же было ясно. В первый момент только стремно было как-то.
Вихрев. Вер, дурой не будь, а. Это тебе все понятно.
Вера. А чего ты на меня-то наезжаешь?!
Вихрев. Того. Нашего нет сегодня?
Вера. Он по субботам не приходит… Может, к медсестре ее?
Вихрев. Вера, блин, да что ж ты такая тяжелая сегодня! (Переходит на шепот.) Нельзя, чтобы ее видели такой. Для этого же все и… Ай, ладно. Сам порешаю.
Вера. Чего ты порешаешь? У нас биология сейчас вообще-то.
Вихрев. Ну и что? Подойду. Передай там.
Вера. Мне остаться, может?
Вихрев. Вер, извини, но ты вообще не помогаешь.
Кеды поменьше уходят. Обиженно хлопает дверь. Тима щелкает замком.
Вихрев (ласково). Софья Львовна, давайте я помогу вам встать и помыть руки.
Софья. Зачем?
Вихрев (кивает на ее руки). Смыть это.
Софья (с удивлением поднимает голову). Ты что, тоже это видишь?
Вихрев (встревоженно). Руки?
Софья. Кровь.
Вихрев (наклоняется и берет ее за руки). Это ручка, всего лишь красная ручка. Вы ее сами сломали. Случайно.
Она вцепляется в его рукав, на белой рубашке остаются алые разводы. Теперь они оба в этом. Ее накрывает ощущение дежавю.
Где Тима, там и кровь?
Где она, там и кровь.
Софья. Это правда ручка?
Вихрев (успокаивающе). Правда. Я не могу смотреть на кровь, помните? Софья Львовна, давайте я помогу вам встать.
Она кивает. Он поднимает ее, как мешок, и отводит к умывальнику. Включает воду. Вода приятно холодит руки.
Вихрев. Лучше умойтесь.
Она послушно умывается.
Софья. Тебе тоже надо теперь, да? Я испачкала…
Вихрев. Не обращайте внимания.
Она не может не смотреть на красные пятна на его рубашке.
Софья (ожесточенно трет руки). Не отмывается.
Вихрев. Сейчас, сейчас.
Тимофей исчезает. Руки остаются ярко-розовыми.
Софья. Не помогает. Не помогает. Не помогает. Ничего не помогает. (Начинает задыхаться.)
Вихрев (подскакивает к ней). Вот, смотрите, я нашел. Сейчас все ототрется. Все будет хорошо.
Он протягивает санитайзер, но она уже не может сдерживаться. Клокотом вырывается рыдание.
Вихрев (расстроенно). Ну что вы, что вы. Сейчас все сделаем. Давайте сядем.
Он усаживает ее на стул, сам опускается перед ней на колени. От него пахнет сигаретами — кажется, опять теми же, что курит Андрей. Сейчас ее успокаивает этот запах. Тима торопливо выдавливает жидкость на салфетку и начинает оттирать ее руки. Натыкается на шрам.
Вихрев (шепчет). Вот уроды же! Ну как же так…
Она трясет головой, пытаясь отогнать новые слезы. Она никогда не срывалась при школьниках, никогда.
Кажется, мигрень начинается.
На лице Тимофея растерянная ожесточенность. Ее руки уже чистые, но он продолжает их сжимать.
В виске молоточком стучит один вопрос.
За что?
Видимо, не только ей пришло это в голову.
Вихрев (торопливо). Это все из-за меня, да? Из-за нашего спектакля?
Софья (качает головой и морщится от боли в виске). Скорее всего, здесь какая-то ошибка.
Вихрев (недоверчиво). Именно сегодня, именно на вашем уроке, именно у нас? Так не бывает.
Софья. Может быть, я забыла, или не прочитала письмо, или не увидела оповещение. (Вспоминает и кивает.) Я не была сегодня в учительской, может быть, там об этом говорили…
Вихрев. Где ваш телефон?
Софья (указывает на пол). Упал, когда я… когда я пыталась…
Молоточек в виске колотится все быстрее.
Вихрев (поднимает телефон и пытается включить). Экран в сетку. Бесполезно. Интересно, как вам это компенсируют.
Софья (устало). Черт с ним, с телефоном.
Вихрев (вздыхает и вновь берет ее за руки). И правда что. Софья Львовна, вы чего задумали-то? Вы что, драться с ними хотели? А если бы все было по-настоящему? Вас бы на месте…
Софья (морщится). Тогда все было по-настоящему.
Вихрев (выругивается). Кем нужно быть, чтобы такое сделать?
Софья (вяло отбивается, ей так сложно играть сейчас в хорошего полицейского). Я уверена, что это какое-то недоразумение.
Вихрев (вскакивает). Перестаньте! Перестаньте их оправдывать. Перестаньте их защищать! Почему вы всегда защищаете тех, кто этого недостоин? Вы слишком хороший человек, Софья Львовна.
Софья пытается покачать головой, но молоточек сразу отзывается тошнотой. Перед ней всплывают глаза мужчины в маске. Она могла бы их проткнуть, она ни минуты не сомневалась в своей правоте. Ей вспоминается Николай Александрович.
Софья (тихо).
Почему
Не заявляют боги там, в эфире,
Что время дать всем добрым и хорошим
Возможность жить в хорошем, добром мире?
Почему
Они нас, добрых, к пушкам не приставят
И не прикажут нам: огонь! О, почему
Терпенье терпят боги?
Вихрев. Да, он читал нам этот отрывок недавно. Разве не так?
Софья. Не знаю. Больше не знаю, Тима.
Ее успокаивает этот спор. Он гладит ее руку, и Софья обнаруживает пропажу.
Софья (судорожно). У меня было… на пальце, соскользнуло, кажется…
Вихрев (легко поднимается и идет к раковине). Кольцо? Вот. Давайте я надену.
Он все еще обращается с ней как со сломанной куклой. Она не возражает, вытягивает правую руку.
Софья. Нет, безымянный.
Тима покорно надевает, но вдруг стискивает руку слишком сильно. Она ойкает.
Вихрев (напряженно). Извините. Почему безымянный?
Софья только пожимает плечами, еще не понимая, в чем дело.
Вихрев. Почему безымянный? (Требовательно, повышая голос.) Безымянный же для обручальных. Но это не обручальное кольцо, оно с камнем.
Она пытается вырвать руку, но он держит крепко. Молоток стучит все быстрее.
Софья. Больно!
Он отпускает.
Вихрев. Вы вышли замуж?
Софья. Выхожу.
Вихрев. Когда?
Софья. В декабре.
Вихрев. Нет.
Софья. Что?
Вихрев. Не надо. Не выходи.
Софья. Что?
Вихрев. Не надо. Я почти выпустился. Мне почти восемнадцать.
Софья. Что?
Прижимает ее ладонь к губам, утыкается лицом в колени Софьи.
Софья (берет его за подбородок). Вихрев, ты что?..
Он резко поднимает лицо и целует ее в губы. Молоточек испуганно замирает, давая ей передышку. Сначала она каменеет, потом утыкает ему руки в грудь, пытаясь оттолкнуть. Она вскакивает со стула, Вихрев падает.
Софья (показывает на дверь подрагивающей рукой). Биология. У тебя биология.
Вихрев. Но…
Софья (кричит). Уходи!
Вихрев молча выходит, аккуратно прикрыв дверь.
Продолжение следует




Софья прополоскала рот и вытерла губы рукавом кардигана. Взгляд упал на записку из подаренных цветов. Только теперь она вспомнила другие цветы. Дура! Все лето виновато! Забыла, забыла, как выглядит его почерк, вот и подумала тогда на Николая Александровича.

На счастье, в этот день у нее был только один урок: младшие классы освободили в честь праздника — возможно, чтобы малышей, хотя бы малышей не запугивать людьми с автоматами.

Софья взяла сумку, вытащила пальто из шкафа и медленно направилась в сторону выхода. Вдруг она развернулась и пошла в обратную сторону: на запасном выходе уж точно ни на кого не наткнется. От одного воспоминания о подмигивающем охраннике молоточек в голове взрывался.

Пункта охраны на втором выходе не было, зато был считыватель, открывающий дверь изнутри по пропуску, — на случай пожарной тревоги. Софья прижала пропуск и толкнула дверь — не поддалась. И еще раз.

Тут она увидела: на двери висел большой замок.

Видимо, чтобы в случае прихода настоящих террористов точно никто не смог спастись.

Вопрос только в том, кто тут настоящий террорист?



* * *

Он встает и отходит к окну. Она внимательно наблюдает за его реакцией. Это не самая приятная часть ее рассказа, но дальше будет хуже.

— Выяснили, что это была за инициатива с учениями?

— Да. Это какая-то государственная организация, которая курирует детско-юношеские лагеря. Они уже проводили учения такого рода в разных городах.

— Наше ведомство к этому отношения не имеет.

— Конечно, ваше ведомство бы разыграло куда более убедительный спектакль. — Она поймала его неодобрительный взгляд и поторопилась уточнить: — Вряд ли бы вы привлекли охранника. Нам же прислали какого-то новичка, бывшего аниматора; представляете, даже пару ему не нашли — настолько все плохо было. Школьная самодеятельность, да и только. Некоторым ребятам даже понравилось.

— Но вас, конечно, впечатлило?

Она пожимает плечами.

— У меня особый случай. Никто не должен со мной носиться.

— Вас не предупредили.

— Меня не предупредили, — она кривится. — Официальная версия: мой почтовый адрес куда-то испарился из общей рассылки.

— А когда сделали рассылку?

— Накануне ночью. Кто знает, если б я не опоздала…

— Но почему к вам? Неужели не знали… Вы и правда ничего больше не сделали?

— Вы хотите сказать, не спровоцировала ли я, не сама ли я виновата?..

Он обдумывает ее слова и кивает.

тихо иду ко дну в море девятиэтажек

Домой в тот день она доехала на такси. Андрей был на блогерском форуме, да и дозвониться ему все равно бы не вышло: телефон так и шел рябью. Зайдя в квартиру, первым делом выпила таблетку от головы, затем включила воду в ванной. Села на пол, прислонившись лбом к прохладной плитке, и замерла. Мигрень все же добралась и до завтрака, и до таблетки. Пока ее тошнило, ванна успела заполниться так, что вода едва не переливалась через бортик. Откашлявшись и еще раз прополоскав рот, она заставила себя доползти до крана, вырубить его и спустить немного воду.

Сил раздеться не было, но нестерпимо хотелось продезинфицироваться после этого омерзительного дня. Одежда пропахла душными цветами, своим и чужим потом, его сигаретами и лосьоном для бритья. Случившееся отдавало инцестом. Стоило вспомнить, и ее снова затошнило.

Сил не было: она залезла в ванну в одежде. Вода была недостаточно горячей, но едва ли это могло ее волновать. Она откинула голову назад, пристроившись в такой позе, чтобы молоток в виске хоть немного замедлил свой ход.

…Теплое, даже слишком теплое море. В бухте нет людей, так что она переворачивается на спину и спокойно плывет, прикрывая глаза от яркого солнца. Добирается до камня, который торчит из моря, и укладывается на него отдохнуть. Водоросли щекочут ей ступни, она подбирает их выше и тотчас чувствует, как водоросли оплетают ее запястья и обхватывают щиколотки. Вырывается, но это не помогает. Она опутана водорослями, пригвождена к камню, а впереди виднеется волна. Волна накрывает ее с головой, она задыхается и пытается не глотать, но выбора нет. Она тонет.

— Софья!

Над ней нависал Андрей с дергающимися губами.

Она лежала на полу ванной комнаты. Андрей перевернул ее на бок и постучал по спине, вода продолжала выливаться.