АНОНИМУС

Дело наследника цесаревича

© текст АНОНИМYС

© ИП Воробьёв В. А.

© ООО ИД «СОЮЗ»

* * *

Пролог

Старший следователь Волин

Полковник был краток.

– Во Францию поедешь, – сказал он Волину, – в командировку.

Старший следователь удивился – что вдруг? Не то чтобы он не хотел во Францию, напротив, очень хотел. Перед ним, как наяву, возник манящий образ Иришки. Иришка, стоя перед ним в белоснежном нижнем белье, на чем свет ругала русских варваров и сразу после этого, без всяких пауз, заваливала его, Волина, в постель. На таких условиях можно было ехать куда угодно, а не только в Париж.

– Да, Париж, – повторил полковник Щербаков, и глаза его затуманились. – Какие там девушки… Знаком с парижанками?

– Ну, так, – неопределенно пожал плечами Волин. – Кое-что слышал, конечно…

– Слышал он, – хмыкнул полковник. – Их не слышать, их видеть надо. А лучше всего – осязать. Такие, я тебе скажу, фемины – первый сорт. Все в красном кружевном белье, на голове султаны из перьев, ногастые, фигуристые, в шпагат прыгают только так. А как они канкан танцуют, это что-то…

– Канкан? – озадаченно переспросил старший следователь. Ему представилась дикая картина: парижанки, в одном нижнем белье разгуливающие по городу, садящиеся в шпагат и ни с того ни сего вдруг пускающиеся в пляс. Впрочем, тут же лицо его осветилось догадкой, и он сказал понимающе: – Это вы, товарищ полковник, наверное, в «Мулен Руже» были!

– Ну, да, в «Мулен Руже», а где еще мне быть? – фыркнул Щербаков. – Мы мужики, наше место в «Мулен Руже». Мы всего один день в Париже провели, проездом. Нет, можно было, конечно, в музей пойти или там в Собор Парижской богоматери, но времени же не было совсем, понимаешь? Пообедали – и в «Мулен Руж». Или ты считаешь, что надо было в музей пойти?

– Ни в коем случае, – успокоил его Волин. – Вы сделали совершенно правильный выбор. Музей никуда не убежит, а девушки и состариться могут.

– Ну, вот и я так же подумал, – кивнул полковник. – В общем, Париж – это сказка. Но ты в Париж не поедешь…

Манящий образ Иришки развеялся в воздухе.

– То есть как? – спросил Волин. – Почему не поеду?

– Потому что полетишь южнее, на границу Франции и Италии. Там для тебя есть одно дело. С французской стороны границы нашли машину с убитым бизнесменом. Уроженец России, то есть наш с тобой соотечественник. Дело, скажу тебе, крайне запутанное, есть подозрение, что замешана русская мафия. По этой причине французы и попросили нашей помощи. Я бы и сам поехал, но, к сожалению, в языках не силен. Зато ты у нас французским владеешь…

Волин скромно кивнул: не без того, товарищ полковник, французский мы знаем.

– Ну вот, – продолжал полковник. – К тому же и виза у тебя есть. А билет мы тебе уже забронировали, так что отправляйся в Шереметьево – и марш-марш левой. Во Франции в аэропорту тебя встретят французские коллеги.

– А когда рейс? – спросил старший следователь.

Рейс отправлялся в 18:30. Старший следователь озаботился. Времени до отлета оставалось с гулькин нос, а ему еще собраться надо.

– Бедняку собраться – только подпоясаться, – отвечал полковник. – Ты не на курорт едешь, а работать. Взял костюм, смену обуви – остальное на месте купишь. Напоминаю, что Франция и Италия – мировые лидеры в текстильном производстве. Так что, может, приоденешься еще в модные бренды. На командировочные деньги…

И полковник засмеялся, очень довольный своей шуткой.

В сущности, он был прав, и сборы у Волина заняли всего полчаса. Однако он намеревался еще купить для Иришки какой-нибудь подарок. Непонятно, правда, удастся ли ему в этот раз вообще добраться до Парижа, ну, а вдруг? Вдруг повезет, и неудобно будет прийти к подруге с пустыми руками. Значит, нужен какой-то подарок. Вопрос, какой именно?

Ответ на этот вопрос был не таким уж трудным. Как известно, все женщины обожают французскую косметику и парфюм. Так что можно было не мучиться и купить набор «Виши». Можно было бы, если бы он ехал из Франции в Россию. Но тащить с собой французскую косметику из Москвы в Париж – глупость несусветная!

Старший следователь почесал в затылке: да уж, задачка. А, может, не мучиться и просто купить Иришке тульский пряник? Так сказать, привет с исторической родины. Как там в песне поется? «И родина щедро поила меня березовым соком, березовым соком…» Вот пусть пьет березовый сок и ест тульские пряники, помогает отечественному производителю. Только пряники надо выбрать помягче, а то придется Иришке еще и на дантиста разоряться – зубы-то не казенные. Укусил один раз – и все, готово дело, здравствуйте, господин протезист!

Пока Волин, собираясь, размышлял об иностранных и отечественных производителях, ему позвонил генерал Воронцов.

– Здорово, майор, – голос у генерала был бодрым. – Заезжай в гости, у меня для тебя новая порция дневников Загорского.

Волин поглядел на часы, покачал головой.

– Сергей Сергеевич, – сказал он извиняющимся тоном, – никак не могу, не успеваю. Прямо сейчас во Францию улетаю.

– К зазнобе своей? – закряхтел генерал.

– Если бы! В командировку, убийство расследовать.

– Хорошее дело, – помолчав, заметил Воронцов. – Давай тогда, покажи международному капиталу, на что способны наши героические следователи. Пусть у них волосы на загривке дыбом встанут от ужаса.

Старший следователь обещал непременно показать международному капиталу, а заодно и всему растленному Западу, как работает наш следственный комитет. И пусть волосы у них станут дыбом не только на загривке, но и на всех возможных местах. И пусть они локти себе кусают от зависти. Пусть удавятся от ужаса на первом же суку. Пусть им пусто будет. Пусть у них по телевизору одна реклама идет…

– Ну, ладно, ладно, – прервал его генерал. – Чего-то ты разошелся. Все-таки наши западные партнеры, а не хрен собачий. Так что пусть живут, но при этом пускай непрерывно трепещут… А насчет мемуаров Загорского давай так поступим – я тебе пришлю на почту, а ты, как вернешься, все и прочитаешь.

Волин на это отвечал, что и возвращаться не надо, он отлично все прочтет с планшета, который берет с собой в поездку.

– Ну, значит, договорились, – сказал генерал и повесил трубку…

Спустя четыре часа старший следователь сидел в комфортабельном «Боинге» в удобном кресле эконом-класса и ждал взлета. Рядом с ним пристроилась мамаша с ребенком лет пяти. Мамаша была, что называется, «бой-баба», в советские времена такие на рынках помидорами торговали. Хмурым взглядом она окидывала окрестности, на лице у нее выражалась неясная угроза. Ребенок, впрочем, был тихий – не кричал, в амбицию не лез, а молча тыкал пальчиком в смартфон.

Самолет вырулил на взлетную полосу, начал разгоняться, потом, дрогнув, оторвался от земли и медленно, но мощно стал подниматься вверх. Волин подумал, насколько все-таки удобнее стало, когда появились самолеты. Вот, скажем, полтора столетия назад как бы он добирался до Франции – на поезде, на воздушном шаре, еще как-то? А тут сел – четыре часа – и ты на месте. Жалко, конечно, что не в Париже. Ну, ничего, авось, еще доберемся до Иришки. Как говорится, будет вам и белка, будет и свисток.

Вздохнув, старший следователь взял в руки планшет, ткнул пальцем в файл «Дело наследника цесаревича», который пару часов назад прислал ему Воронцов, и углубился в чтение.

Глава первая

Водород, метан и аммиак

Холодный ветер дул вдоль набережной Фонтанки, вздымая вверх и закручивая в вихри сухую снежную крупу. Коллежский советник Загорский, стоя в бледном мареве над рекой, нетерпеливо поглядывал в сторону Невы, откуда по Литейному должен был явиться экипаж его шефа, тайного советника С.

Его высокопревосходительство безбожно опаздывал. Это Загорского не удивляло, это было вполне в характере патрона. Однажды, говорят, господин тайный советник заставил ждать самого государя императора Александра Третьего и даже, кажется, не слишком был смущен.

– Дела, ваше императорское величество, – пробурчал он вместо извинений.

Государь, несмотря на вспыльчивый нрав, не устроил тогда даже самой маленькой бури, только сухо кивнул. Самодержец знал, что если Николай Гаврилович говорит о делах, то это дела подлинно государственной важности. Впрочем, тайному советнику многое прощалось – император любил старого дипломата. Во-первых, тот был, что называется, без лести предан, во-вторых, имел в себе нечто медвежье, нечто такое, что отличало и самого императора. Говорят, конечно, что двум медведям в одной берлоге не ужиться, но это, очевидно, относится только к делам лесным. В государственной же политике это очень даже возможно и встречается сплошь и рядом, особенно если один медведь размером помельче и место свое знает.

Вот так и выходило, что патрон Нестора Васильевича не только занимал разные высокие посты, в том числе и в Министерстве иностранных дел, но и пользовался всяческим расположением государя.

Однако он, Загорский, далеко не самодержец – следственно, опоздает его высокопревосходительство не менее чем на полчаса. Это время господин коллежский советник намеревался употребить с максимальной пользой, а именно – немного потренироваться.

Обыватель бы тут, несомненно, удивился. Обычно полагают, что для упражнений нужны особые условия – удобный гимнастический зал или уж, по крайности, специальное снаряжение. В чем мог упражняться чиновник шестого класса на берегах зимней Фонтанки? Катание на коньках, бег на лыжах или, может быть, ныряние в прорубь, сравнявшее человека разумного с моржом – животным усатым и варварским…

Скажем прямо, в планы коллежского советника не входило ни то, ни другое и ни третье – Загорский намерен был поупражняться в боевых искусствах. Для этого ему не требовался партнер, да и вообще ничего, кроме земли под ногами и зимнего неба над головой.

Теперь, в ожидании патрона, Нестор Васильевич неспешно ходил по набережной туда и сюда. Посторонний человек, несомненно, решил бы, что он просто прогуливается. Однако прогулка эта имела особый характер. Загорский продвигался вперед с некоторым усилием, как бы толкая животом тяжелогруженую тележку. Таким образом он тренировал область, в которой, по европейским понятиям располагался мочевой пузырь, а по китайским – загадочный даньтянь или, иначе, поле пилюли. Согласно воззрениям китайских даосов, в этом месте собирается таинственная энергия «ци», которую можно употребить в самых разных целях – вплоть до того, чтобы по собственному почину стать бессмертным.

Нестору Васильевичу не исполнилось и сорока, здоровье у него было отменное, так что о бессмертии он пока не беспокоился. Но для боевых искусств сильный даньтянь был очень важен, вот потому и ходил туда и сюда его высокоблагородие, поглядывая время от времени на Литейный – не покажется ли наконец на горизонте выезд патрона.

И выезд действительно показался. Впрочем, это был не выезд даже – тайный советник не любил ненужной помпы. Это был служебный экипаж Министерства иностранных дел, не имевший на себе никаких опознавательных знаков. Как известно, международная политика – дело даже более секретное, чем политика внутренняя. Именно поэтому дипломаты, на службе столь блистательные, в жизни стараются лишнего внимания к себе не привлекать. Особенно дипломаты, являющиеся хранителями государственных тайн высшего разряда.

– Да, такова наша служба, и ничего уж тут не поделаешь, – согласился Николай Гаврилович, придирчиво осматривая принесенную официантом знаменитую палкинскую форель.

Они сидели в небольшом банкетном зале популярного санкт-петербургского заведения «Палкин». В зал этот для сохранения приватности не пускались сейчас иные посетители. Тайный советник упорно звал палкинские залы «кабинетами», Загорский не спорил: пусть будет кабинет, если его высокопревосходительству так больше нравится.

– Вам не кажется, Нестор Васильевич, что с тех пор, как заведение перешло Соловьеву, здешняя кухня сделалась беднее и хуже?

Коллежский советник пожал плечами. Перед ним стоял суп сен-юбе́р и котлеты по-палкински, и блюда эти вполне его удовлетворяли.

– Это все баловство, – нахмурился шеф. – Подлинно здоровую еду нам дает только море. Фрутти ди марэ[1] – вот питание разумного человека. И вы, Нестор Васильевич, тоже рано или поздно обратитесь к рыбе.

Загорский улыбнулся: он ли обратится к рыбе, или рыба обратится к нему – нет сомнений, что рано или поздно они встретятся. Так что же хотел сказать ему Николай Гаврилович за вычетом рыб и прочих обитателей моря?

Такого рода тон, конечно, мог показаться стороннему наблюдателю недопустимо фамильярным. Однако тайный советник и сам предпочитал прямоту и деловитость, так что на подобные мелочи внимания не обращал.

– Как вам, конечно, известно, 23 октября минувшего года его императорское высочество Николай Александрович со свитой отправился в большое восточное путешествие на фрегате «Память Азова», – водянистые глаза тайного советника перестали быть водянистыми и приобрели упругость и жесткость закаленной стали, усы встопорщились, как у бобра.

Загорский кивнул – о восточном вояже наследника цесаревича он знал, как, впрочем, и любой российский подданный, имевший привычку к газетам. Ничего нового в таких путешествиях особ императорской крови не было, на Руси это обыкновение ввел еще Петр Великий. Но если царь-реформатор ездил за границу в первую очередь за знаниями и лишь во вторую – за развлечениями, то преемники его, кажется, всему предпочитали забавы. Однако это их августейшие заботы, при чем тут Загорский?

– По плану цесаревич должен был посетить ряд мест: Турцию, Грецию, Египет, Индию, Цейлон, Сингапур, Яву, Бангкок, Сиам… – тайный советник перечислял страны и острова монотонно, словно пономарь на клиросе. – Заключительной частью путешествия станет посещение Китая и Японии.

Он прервался. Загорский выжидательно смотрел на шефа, он знал, что тайный советник без веских причин речей не прерывает. И действительно, причина тут же обнаружилась и была она весьма серьезной.

16 февраля сего года русский посланник в Японии Шевич отправил в министерство депешу о беспорядках в Японии и повсеместном распространении там ксенофобских настроений. Причем неприязнь свою желтолицые сыны Солнца адресовали непосредственно русским. Дело дошло до того, что в ноябре прошлого года японские анархисты напали на русское посольство. Так вот, по мнению Шевича, за прошедшие три месяца ситуация стала гораздо хуже.

– Дмитрий Егорович полагает, что японская чернь может оскорбить наследника или даже покуситься на его жизнь, – продолжал тайный советник, задумчиво постукивая пальцами по столу. – Сделать это тем более легко, что в уголовном уложении Страны восходящего солнца не предусмотрено отдельного наказания за нападение на иностранные миссии и чужеземных августейших особ.

Коллежский советник кивнул: такое положение вещей его не удивляло. Неприязнь к иностранцам была в крови у японцев, да и у китайцев тоже. Выражения этой неприязни сдерживались только текущей политикой государства, которая то подогревала ее, то немного остужала – смотря по обстоятельствам.

Впрочем, это все были общие рассуждения. На практике письмо Шевича означало, что любой японский крестьянин вполне может попытаться оскорбить или даже убить русского цесаревича. При этом японские массы, скорее всего, встретят подобный эксцесс весьма сочувственно.

– Так что вы на это скажете? – нетерпеливо спросил его высокопревосходительство, который внимательно наблюдал за выражением лица собеседника.

– Скажу, что надо отменить японскую часть путешествия, – не задумываясь, отвечал Нестор Васильевич. – Учитывая все вышеизложенное, это может быть слишком опасно.

– Никак невозможно, – вздохнув, отвечал тайный советник. – Во-первых, японцы ждут цесаревича, они сочтут отказ за пренебрежение. Будет страшная обида и дипломатический скандал. Во-вторых, сам наследник ни за что не согласится. То есть, собственно, уже не согласился.

Коллежский советник тоже вздохнул: монаршая жестоковыйность была ему хорошо известна.

– А что на этот счет говорят сами японцы?

Николай Гаврилович как-то странно закряхтел.

– Что говорят? Ну… министр иностранных дел Аоки Сюдзо гарантирует цесаревичу полную безопасность.

Загорский усмехнулся: ах вот как, гарантирует! Но, случись чего, убивать цесаревича будет не министр, а простые японцы.

– Типун вам на язык, – тайный советник сердито посмотрел на собеседника.

С минуту они сидели молча, каждый думал о чем-то своем. Патрон ковырял форель вилкой, но так и не донес до рта ни одного куска.

– Разумеется, его императорское высочество будет окружен свитой, в том числе офицерами охраны, – тут Николай Гаврилович поморщился, как от зубной боли. – Однако, учитывая вероломство азиатов и эти их варварские боевые искусства, обычная охрана вряд ли сможет обеспечить наследнику полную безопасность. Другое дело – вы, Нестор Васильевич. Вы, так сказать, до тонкостей изучили их тайные убийственные науки. Если кто и сможет обезопасить жизнь наследника, то это именно вы.

– Иными словами, вы предлагаете мне командировку в Японию?

Тайный советник молча кивнул в ответ.

– Но я не владею японским, – заметил Нестор Васильевич.

Патрон отвечал, что это не страшно – русский посланник даст ему в помощь кого-нибудь из своих драгоманов[2]. Кроме того, Загорский ведь понимает иероглифы, а они, насколько ему известно, одинаковы у китайцев и японцев.

– Ну, не все так просто, – покачал головой коллежский советник, – а, впрочем, это действительно не так уж важно.

– Вы, наверное, возьмете с собой своего Газолина? – спросил его высокопревосходительство.

Нестор Васильевич покачал головой: везти китайца в Японию – плохая идея. Он будет привлекать к себе лишнее внимание. Да и японцы жителей Поднебесной недолюбливают.

– Они что же, с ходу отличат японца от китайца? – заинтересовался тайный советник.

Еще как отличат, отвечал Загорский. Это только на европейский взгляд все азиаты одинаковы. Даже китайцы разных провинций отличаются друг от друга очень сильно. Похоже было, что коллежский советник готов прочесть лекцию на эту тему, но он все-таки нашел в себе силы прерваться и спросил, когда именно цесаревич прибудет в Японию.

– В середине апреля, – отвечал Николай Гаврилович. – У вас, таким образом, будет два месяца, чтобы добраться до места и осмотреться.

Загорский нахмурился и неожиданно поинтересовался, когда фрегат «Память Азова» окажется в Китае. Тайный советник удивился: при чем тут Китай?

– При том, – веско отвечал Нестор Васильевич, – что Китай и Япония слишком близки. На мой взгляд, наследник в Китае подвергается не меньшему риску. Одно дело, если речь – о сумасшедшем одиночке. Но что если на цесаревича объявит охоту какая-нибудь организация или тайное общество? В этом случае им гораздо удобнее будет убить его императорское высочество в Китае, а не в Японии.

– Зачем японцам убивать наследника в Китае? – удивился Николай Гаврилович.

– Чтобы поссорить Поднебесную и Российскую империю. Согласно Тяньцзиньскому договору 1885 года, над Кореей установлен совместный японо-китайский протекторат. Такое положение не устраивает ни китайцев, ни тем паче японцев. Если удастся науськать Россию на Китай, Япония будет делать в Корее, что ей заблагорассудится. Вот зачем нужно убить цесаревича в Китае.

Тут уже пришел черед нахмуриться его высокопревосходительству. Насколько он помнит, приход фрегата «Памяти Азова» в Гонконг планировался в последнюю неделю марта.

– Однако! – сказал Загорский. – У меня всего месяц, чтобы добраться до южного Китая. И как, скажите, я смогу это сделать? Сибирскую железную дорогу еще даже не заложили. Это значит, что по железной дороге дальше Самарканда я не доберусь. А что потом? Тысячи верст по горам и пустыням?

Патрон покачал головой: нет, на железные дороги рассчитывать нельзя, у них тут не Британия.

– Тогда как? Морем?

Николай Гаврилович задумался. Северо-восточный проход закрыт льдами, а значит, исключен. Впрочем, там и летом добираться не один месяц. Если идти путем, каким проплыл фрегат цесаревича, через южные моря и Индийский океан, это займет слишком много времени. На лошадях через почтовые станции? Но это едва ли больше двухсот верст в сутки – то есть слишком медленно. За два месяца не мытьем так катаньем Загорский добрался бы до Гонконга. Однако у них в запасе чуть больше месяца, и это значит, что они никак не успевают ко времени.

Николай Гаврилович хмурился и постукивал пальцами по столу: положение казалось безвыходным. Внезапно глаза у тайного советника загорелись.

– Любезный Нестор Васильевич, а что вам известно об аэростатах?

* * *

Загорский с любопытством оглядывал раскинувшееся перед ним Волково поле. Пустынное, покрытое, словно саваном, белым снегом, оно, казалось, таило в себе какую-то пугающую тайну. Зимний ветер холодил щеки, и чудилось, что перед тобой не предместья Санкт-Петербурга, а просторы Северного полюса.

– Так, значит, Учебно-воздухоплавательный парк? – переспросил коллежский советник одобрительно. – Интересно, очень интересно.

– Это, господа, только начало! – поручик Кованько, горбоносый черноглазый красавец в коричневом кожаном шлеме, говорил с необыкновенным воодушевлением. – Через год планируем выпустить десять воздухоплавателей из нашего офицерского класса. В ближайшее время будут сформированы новые отделения парка по всей России…

– Скажите, поручик, с какой скоростью может лететь воздушный шар? – не слишком вежливо перебил его Нестор Васильевич.

Кованько посмотрел на него с легким неудовольствием, но все же ответил. Скорость аэростата, разумеется, зависит от силы ветра. А сила ветра зависит от разных факторов, в том числе и от высоты полета. Невысоко над землей шар обычно летит со скоростью пять-десять узлов[3], повыше – доходит и до двадцати. На высоте нескольких верст дуют уже по-настоящему сильные ветры, позволяющие развивать скорость быстрее шестидесяти узлов. Однако тут есть закавыка: выше трех верст человеку подниматься не рекомендуется – там чувствуется недостаток кислорода, не говоря уже про сильный холод.

– Значит, на высоте до трех верст вполне можно рассчитывать узлов на двадцать… – задумчиво проговорил Загорский. – А как быть с управлением? Ведь ваши аэростаты мотора не имеют, а значит, куда ветер подул, туда и летят.

Кованько заметил, что это весьма распространенное заблуждение среди штатских, далеких от воздухоплавания. На самом деле в атмосфере нет единого ветра, дующего в определенном направлении. На разных высотах дуют разные ветры, и воздухоплаватель почти всегда может поймать нужный, надо только подобрать правильную высоту. Это нелегко и требует определенного мастерства, но вполне достижимо.

– Таким образом, – подхватил тайный советник, стоявший рядом с Загорским, – идею нашу вполне можно осуществить?

Поручик, однако, только улыбнулся в ответ. Восемь тысяч верст на воздушном шаре? Помилуйте, ваше высокопревосходительство, но это будет утопия почище Томаса Мора.

– Так уж и утопия? – прищурился Николай Гаврилович. – Если мне память не изменяет, несколько лет назад вы с вашими орлами пролетели больше полутораста верст между Волковым полем и Великим Новгородом.

– Даже сравнивать невозможно, – ответствовал Кованько. – Одно дело – несколько часов в воздухе, и совсем другое – многие тысячи верст.

– А в чем же разница?

Разница оказалась весьма существенной. Монгольфьеры требуют постоянной работы горелок, горючее быстро кончается. Это значит, придется регулярно опускаться, забирать баллоны с горючим, снова взлетать и так без конца, что, конечно, сильно затормозит полет. Но дело даже не в этом.

– А в чем? – полюбопытствовал Загорский.

Дело в том, что далеко не везде на российских просторах, не говоря уже о Китае, можно будет найти это самое горючее. Нестор Васильевич вынужден был согласиться, что сие вполне соответствует истине.

– Голубчик, Александр Матвеевич, – взмолился тайный советник, – мы кровь из носу обязаны добраться за месяц до места. Дело государственной важности. Придумайте же что-нибудь… А я уж в долгу не останусь.

Кованько нахмурился и стал чесать свой горбатый нос. Чесал он его, наверное, с полминуты, не меньше.

– Уж и не знаю, – наконец проговорил он с величайшим сомнением. – Разве что розьер попробовать?

Патрон уставился на него с надеждой: что за розьер такой? Кованько объяснил, что все аэростаты делятся на три категории. Первая – это монгольфьеры, они летают от нагнетения в шар горячего воздуха. Вторые – шарльеры, они наполняются каким-нибудь летучим газом, например, водородом или метаном. Такой газ не требует горючего, и лететь может очень долго. Однако им почти невозможно управлять, то есть поднимать и опускать его в воздушных слоях, как монгольфьер, и тем самым ловить попутный ветер. Но есть третья разновидность аэростатов – розьер. У него две камеры, две оболочки. В верхнюю закачан газ, обеспечивающий шару летучесть, а в нижнюю идет горячий воздух из горелки, установленной прямо под нижней камерой. Благодаря этому можно менять высоту и ловить попутный ветер. Для дальних полетов – идеальный вариант, но…

– Что – но? – Николай Гаврилович пожирал поручика глазами. – Какое еще там «но»?

«Но» оказалось очень серьезным. Все доступные для закачивания в розьер газы были либо ядовиты, либо взрывчаты и огнеопасны.

– Иными словами, воздухоплаватель на розьере рискует либо отравиться, либо взорваться? – подытожил Нестор Васильевич.

– Рискует, – развел руками Кованько. – Хотя при умелом обращении с горелкой шансы на благополучное завершение полета имеются.

Тайный советник торжествующе поднял палец вверх: шансы имеются! И, судя по тому, что розьер используется в воздухоплавании, шансы эти очень велики.

– Увы, ваше высокопревосходительство, не используются, – вздохнул поручик. – После того, как первый розьер с его создателем потерпел крушение, на розьерах больше не летают. Это признано слишком рискованным.

На патрона было жалко смотреть. Он, только что исполненный надежды и воодушевления, увял, словно аэростат, из которого выпустили воздух.

– А все-таки попробовать можно, – внезапно сказал Загорский. – Только нужно покрыть верхнюю камеру изолирующим составом и правильно выбрать газ. Нам нужны газы с низкой молекулярной массой. Александр Матвеевич, какие из них нам доступны?

– Водород, метан и аммиак, – отвечал Кованько.

– Водород имеет большую подъемную силу и безвреден для человека, однако взрывоопасен, – размышлял Загорский. – Метан почти не ядовит, дешев, но тоже весьма горюч. И, наконец, аммиак. Тоже недорог, почти не горюч, но довольно ядовит. Что бы выбрали вы, Николай Гаврилович?

И он посмотрел на патрона. В глазах того блеснула надежда.

– Что ж, – сказал он задумчиво. – Я бы, пожалуй, выбрал аммиак…

– А если оболочка будет нарушена и газ пойдет наружу? – полюбопытствовал Загорский.

Тайный советник отвечал, что на этот случай надо иметь на борту фильтрующие маски Стенхауза. Аммиак очень вонюч, и если что-то случится, у воздухоплавателя всегда будет время защититься, после чего он сможет спустить аэростат на землю.

Поразмыслив, Кованько согласился, что в таком подходе есть свой резон.

– Сколько времени вам потребуется, чтобы соорудить розьер? – спросил Загорский.

Кованько что-то прикинул в уме и отвечал, что на основе имеющихся материалов они смогут сделать это дня за три. Вот только, сказал поручик, все предприятие потребует разрешения вышестоящего начальства и серьезных финансовых вложений.

– На этот счет не беспокойтесь, – с легким облегчением проговорил тайный советник. – Разрешения и финансы – это уж моя забота. Главное, чтобы Нестор Васильевич долетел в Китай ко времени…

Глава вторая

Восемь тысяч верст пустоты

Кованько не обманул: спустя три дня розьер был готов к полету.

Загорский вместе с тайным советником снова стояли на Волковом поле и созерцали висящий прямо над землей огромный шар бледно-синего цвета. Аэростат был отдаленно похож на вставшего на хвост огромного пузатого кита. Сходство усиливала пассажирская корзина или, иначе, гондола, стоявшая под ним на земле. Кита, очевидно, поймали рыбацким неводом – именно поэтому тело его было покрыто сетью из шелкового шнура, связанного в виде петель. Внизу петли спускались с шара отдельными нитями, которые привязывались к подвесному кольцу. К этому же кольцу крепились стропы пассажирской корзины, якорь и балластный канат – гайдроп. Возле корзины суетились несколько фигур – это были подчиненные поручика Кованько.

– Александр Матвеевич выделил вам для полета двух опытных воздухоплавателей, – сказал его высокопревосходительство. – Надо бы трех, но каждый человек увеличивает вес и сокращает дальность беспосадочного полета. Так что придется вам поработать самому и выполнять на шаре обязанности юнги.

Загорский молча кивнул. Подошел Кованько, побледневшее на холоде лицо его было возбужденным.

– Ну, господин полковник, – сказал он, обращаясь к Нестору Васильевичу, – все сделали, как вы просили. Признаться, я до сих пор не очень-то верю в успех вашего предприятия, но если получится, это будет исторический прорыв в воздухоплавании. Даже если вы не все восемь тысяч верст пролетите, а хотя бы тысячу – уже станет необыкновенной удачей.

– Ну, у меня выбора все равно нет, – отвечал Загорский, – мне долететь нужно. Тут уж или пан или пропал.

Кованько разъяснил, что оболочка с аммиаком дает аэростату возможность висеть в воздухе сколько угодно. Горелку же они будут использовать только для взлета, приземления и перемещения в атмосфере в поисках попутного ветра.

– Главное, не повредить оболочку с газом, – закончил свою речь поручик. – Будем надеяться, что наши русские помещики не откроют на вас охоту и не начнут сдуру палить в шар.

– Пусть палят, – беспечно отвечал Нестор Васильевич, – нет у помещиков такого ружья, чтобы на полторы версты вверх добивать. Меня больше волнует, как бы наши доблестные войска не приняли нас за шпионов и не открыли артиллерийскую стрельбу.

Оказалось, его высокопревосходительство уже обо всем позаботился: отправил нужные телеграммы командующим всех военных округов.

– Ну, значит, и волноваться не о чем, – кивнул Загорский и поглядел на Кованько. – Александр Матвеевич, не пора ли на борт?

– Прошу, – сказал поручик.

Они проследовали к аэростату. В нем уже зябко переминались два нижних чина, с которыми коллежский советник должен был совершить исторический полет.

– Подпрапорщик Маковецкий, – представил их Кованько, – фельдфебель Алабин.

Унтеры синхронно отдали Загорскому честь. Нестор Васильевич улыбнулся и кивнул каждому отдельно. Делать это приходилось немного снизу вверх, потому что оба нижних чина, не дожидаясь Загорского, залезли в корзину.

– Техника безопасности, – объяснил Кованько. – Инструкторы поднимаются на борт первыми. Если вдруг шар унесет порывом ветра, они знают что делать, а вы – нет. Поэтому пассажир оказывается в аэростате последним.

Нестор Васильевич пожал руку поручику, обнялся напоследок с тайным советником. Тот глядел на Загорского с плохо скрытой тревогой. Коллежский советник, заметив это, ободряюще улыбнулся.

– Не бойтесь, Николай Гаврилович, – сказал он. – Все будет хорошо, вы же знаете, я счастливчик.

– Вашими бы устами да мед пить, – проворчал его высокопревосходительство. Однако, когда Загорский полез в корзину, быстро, словно стыдясь, перекрестил его в спину.

– С Богом! – крикнул Кованько.

Фельдфебель на шаре включил горелку, и горячий воздух стал быстро поступать в нижнюю камеру аэростата. Шар начал округляться, теряя китовые очертания, потянул вверх, стропы, удерживавшие его, задрожали, как струны. По знаку поручика обслуга на земле отпустила стропы, и аэростат плавно взмыл в бледное зимнее небо. Время от времени фельдфебель выпускал из горелки струю пламени, и шар начинал подниматься быстрее.

Покрытая снегом земля у них под ногами уходила все дальше вниз, стало видно во все стороны света. Загорский оглянулся, но его не привлекли представившиеся его взгляду с высоты птичьего полета Исаакий, шпиль Адмиралтейства и другие красоты Санкт-Петербурга. Напротив, лицо коллежского советника сделалось озабоченным.

– Не в ту сторону летим, – заметил он. – Нам надо на юго-восток, а мы к северу поворачиваем.

Сивоусый фельдфебель Алабин отвлекся от горелки и сказал успокаивающе:

– Не волнуйтесь, ваше высокоблагородие, это пока. Сейчас повыше поднимемся, а там уж нужный ветер поймаем.

И действительно, спустя минут двадцать, то поднимаясь, то чуть опускаясь, им удалось поймать северо-западный ветер, и шар неторопливо, но решительно двинулся в нужную сторону. Загорский повеселел и с удовольствием посмотрел на своих спутников.

– Ну что ж, господа, – сказал он, – пожалуй, пришло время познакомиться поближе. Меня зовут Нестор Васильевич Загорский, на мне чин коллежского советника, по военной иерархии соответствующий пехотному полковнику. Не возражаю, если вы будете обращаться ко мне просто по имени-отчеству. А как прикажете величать вас?

Старший по чину, но младший по возрасту подпрапорщик Маковецкий оказался Гавриилом Романовичем, а фельдфебель Алабин – Семен Семенычем. Оба унтер-офицера, как сказал бы немецкий философ Гегель, являли собой борьбу и единство противоположностей. Маковецкому едва ли было больше двадцати пяти, он был высок, худ и по-младенчески розовощек, из-под теплого кожаного шлема на лоб выбивались светлые кудри. Алабин, напротив, казался словно выструганным из единого куска дерева – невысокий, кряжисты и, очевидно, очень сильный физически. Он уже начал седеть, и усы его приобрели еще не белый, но какой-то сивый оттенок.

Загорский осмотрелся. Корзину им дали просторную, примерно сажень[4] в длину и столько же в ширину. Кроме того, внутри по бокам имелись две лавки для отдыха.

– Учитывая дальность перелета, необходимо было предусмотреть длительную рекреацию, – мальчишески тонким голосом отрапортовал Маковецкий.

– Ага, – сказал Нестор Васильевич, – но отчего же лавок только две, нас ведь трое?

– Кто-то все время должен стоять на вахте, следить за ветром и высотой, – объяснил Маковецкий.

– Логично, – кивнул Загорский.

Под лавками скрывался запас теплой одежды для всех воздухоплавателей, оленьи унты, спальные мешки из верблюжьей шерсти, горшок для физиологических отправлений, бак с водой и балластные мешки с песком.

– Это для корректировки высоты, – объяснил Кованько. – Нужно будет спуститься к земле или сесть – выпустите газ. Захотите набрать высоту – сбросите балласт.

Кроме того, на борту имелись термометр, барометр, компас и секстант. В отдельном сундучке лежали фильтрующие маски Стенхауза, в армейских ранцах – офицерские пайки на месяц.

– Даст Бог, долетим быстрее, но своя ноша – она ведь не тянет, – солидно заметил фельдфебель Алабин.

Нестор Васильевич согласился, но несколько озабоченно заметил, что воды, кажется, будет недостаточно, даже если они полетят быстро. К тому же вода нужна не только для питья, но и для гигиенических надобностей.

– Это ничего, – успокоительно сказал Алабин, – воды мы добудем, не спускаясь на землю.

– Как же это? – заинтересовался Загорский. – Неужели будем собирать снег и растапливать?

Но фельдфебель только головой покачал загадочно: господин полковник все увидит в свое время.

Кроме всего вышеописанного, в вещевом мешке подпрапорщика обнаружились три револьвера «Смит-Вессон». Маковецкий заметил, что Китай – земля чужая, и нельзя совсем без оружия. В противном случае выходят они как голые перед лицом возможного врага.

– Ну, в Китае врага еще надо поискать, а, впрочем, пусть будет, – решил Загорский. – Оружие никогда не помешает, а применять его или нет – это уже наше дело.

И он снова с любопытством обратился к пейзажам, которые медленно проплывали у них под ногами. Аэростат уже миновал петербургские окрестности и двигался в сторону Нижнего Новгорода. По расчетам Загорского, Москва должна была остаться от них по правую руку. Впрочем, до этого было еще очень далеко, пожалуй, не меньше суток.

Ветер дул ровно и сильно. Фельдфебель Алабин на глаз прикинул скорость и сообщил, что в час они делают верст по двадцать пять – тридцать. Нестор Васильевич понимал, что по прямой лететь все равно не удастся, нужно будет обогнуть Алтай и высокие горы Синьцзяна. То есть вместо семи тысяч верст по прямой их ждало, наверное, тысяч восемь-девять. Если бы все время удавалось держать нынешнюю скорость, на месте они могли бы оказаться за пару недель. Но это, разумеется, в идеале. Что будет в реальности, знает один Бог.

С этим был согласен и Алабин.

– Где наберем, а где и потеряем, – говорил он степенно, краем глаза поглядывая на простершиеся внизу бесконечные серо-зеленые смешанные леса, перемежаемые белыми от снега скатертями пахотных земель. – Хорошо, что зимой летим, зимой грозы редко случаются. Для воздушного шара хуже грозы ничего нет. Болтанка такая, что запросто может из корзины выкинуть. Не говоря уже про молнии. Летишь, как на ладони у черта, всякий заряд в тебя норовит. Но сейчас, слава тебе, Господи, зима, и гроз быть не должно.

Загорский подумал, что в Китае весна уже началась и там-то как раз их могут застигнуть и грозы, и молнии, но распространяться об этом, понятное дело, не стал.

Подпрапорщик, впрочем, не разделял пессимизма своего подчиненного. К путешествию он отнесся с мальчишеским восторгом.

– Это, господин полковник, все равно как открытие Америки, – говорил он, – только Америка эта не наземная, а воздушная. Даст Бог, полет наш откроет путь для постоянного пассажирского сообщения между континентами. Это особенно важно в тех местах, где еще не проложены железнодорожные пути и нет хороших дорог. То, на что раньше требовались недели и месяцы, сейчас будет преодолеваться за считанные дни.

Нестор Васильевич усмехнулся. Возить людей с места на место аэростатами? Идея, конечно, богатая, вот только понравится ли такое пассажирам? Холодно, страшно, неуютно. Вдобавок – открыты всем ветрам. И так лететь по несколько дней, а то и неделями? Многие ли выдержат?

Маковецкий, однако, был полон оптимизма. Он заявил, что условия полета можно изменить. Слышал ли Нестор Васильевич про дирижабли? Это, в сущности, такой же розьер, на котором они летят, только его можно делать гораздо больше и гондолу к нему прицеплять огромную. В этой-то гондоле можно устроить для пассажиров вполне комфортное существование. Но главное отличие дирижабля от обычного аэростата состоит в том, что он не зависит от ветра. На дирижабле стоит электрический двигатель, который приводит в движение воздушный винт. И вот этот-то винт и дает дирижаблю абсолютную свободу. Семь лет назад месье Шарль Ренар совершил управляемый свободный полет на военном дирижабле «Ля Франс». Длина дирижабля была больше 170 футов, мощность мотора – восемь с половиной лошадиных сил.

Коллежский советник полюбопытствовал, с какой же скоростью летело это чудо?

– За 23 минуты было покрыто расстояние в 8 верст, – голос подпрапорщика был исполнен такой гордости, как будто это он сам, своими руками смастерил дирижабль и летал на нем в небеси, яко ангел.

Загорский быстро прикинул скорость. Получалось не слишком быстро, примерно то же самое, что и их собственный аэростат.

– Да, но это лишь начало! – возразил Маковецкий. – Двигатели будут совершенствоваться, а дирижабли – ускоряться. И уже очень скоро, я уверен, небеса заполнятся дирижаблями, с огромной скоростью переносящими пассажиров в самые отдаленные уголки земли, в том числе и такие, куда не ступала нога человека!

Нестор Васильевич улыбнулся – ему нравился энтузиазм подпрапорщика. Он поглядел на фельдфебеля, который смирно сидел на скамейке и смотрел прямо перед собой, в пустые бледные небеса. Что, интересно, думает на этот счет любезнейший Семен Семенович?

– Я думаю, что пора бы одеться потеплее, – отвечал тот.

И действительно, когда они взлетали, внизу температура была минус пять по Реомюру. Однако шар поднялся уже выше двух тысяч саженей и, если верить бортовому термометру, вокруг стоял двадцатиградусный мороз. Впрочем, это было ясно и без термометра, по одним только ощущениям.

Нестор Васильевич ознакомил своих спутников с китайской концепцией согревания. Суть ее состояла в том, что надевать нужно не одну большую теплую шубу, как принято в России, а много разных одежек одна на другую. С точки зрения физики такая концепция выглядела вполне корректно. Между слоями одежды скапливался воздух и оказывал изолирующее воздействие, то есть не допускал холода к телу.

Не смея перечить старшему по званию, унтер-офицеры напялили на себя разные кофты и фуфайки, сменили ботинки на унты и действительно очень быстро согрелись, несмотря на мороз и чувствительный ветер. По счастью, кроме фильтрующих масок Стенхауза предусмотрительный поручик Кованько приберег для них обычные тканевые маски, из числа тех, которые используются на Крайнем Севере. Воздухоплаватели надели их на лицо и чувствовали себя теперь вполне сносно.

– Однако, если ночью будем замерзать, – сказал Загорский, – придется все-таки спуститься пониже.

Алабин торжественно объявил, что на крайний случай припас он фляжку с водкой. Однако заявление это вызвало у коллежского советника неожиданное противодействие.

– Водка для такого случая не годится, – сказал он строго.

Маковецкий удивился: как, то есть, не годится? Замерзших всегда растирали спиртом и отпаивали водкой. Загорский отвечал, что водка действенна, только если человека уже перенесли в теплое помещение, или это можно сделать в ближайшее время. А вот выпить водки и остаться на морозе – верный путь к переохлаждению. Он хотел добавить что-то еще, но тут Алабин перебил его.

– Это что такое? – проговорил он, указывая рукой за спину Нестора Васильевича.

Загорский обернулся и переменился в лице. Вдалеке, примерно в версте от них, воздух словно засыпало мелкими точками. Точек было много, почти целая туча, и туча эта летела прямо на них, буквально на глазах увеличиваясь в размерах. Выглядело это зрелище довольно зловеще.

Загорский вытащил из сундучка небольшую подзорную трубу, поднес к глазам.

– Птицы, – сказал он хмуро. – Целая стая.

– Неужели? – изумился Маковецкий. – Но откуда тут птицы, зима же…

– Хочу напомнить, что в России есть птицы, которые не улетают на юг, – озабоченно заметил Нестор Васильевич.

– Но это же мелюзга, так высоко они не поднимаются!

– Ваша правда, никто из них не поднимается так высоко… – Загорский снова посмотрел в трубу и закончил, – никто, кроме ворон.

Он передал трубу Алабину, и тот разглядел в стае знакомые клювастые силуэты.

– Мать честная, – побледнел фельдфебель, – такая туча – и прямо на нас! Они же нам шар пробьют!

Подпрапорщик Маковецкий, словно зачарованный, глядел на надвигающуюся прямо на них тучу. Казалось, будто древние проклятые духи вырвались из ада и сейчас поглотят и их аэростат, и их самих. Чудовищное это зрелище совершенно заворожило нижних чинов, которые, побледнев, без единого движения смотрели на сгущавшуюся на горизонте смерть.

Кажется, один только Загорский не потерял самообладания. Он вытащил из вещмешка револьверы и произвел несколько выстрелов в сторону стаи. Однако вороны, словно ничего не слыша и не чувствуя, продолжали лететь прямо на них.

– Ничего не боятся, лярвы! – приходя в себя, выругался фельдфебель. – Что делать будем, господин полковник?

– Уходить с линии атаки, – холодно отвечал Загорский.

– Да ясно, что уходить, но куда – вверх или вниз? А что, если они за нами нырнут?

Нестор Васильевич думал не более пары секунд.

– Полагаю, что эта высота для них предельная, выше они подняться не смогут! Включайте горелку!

Фельдфебель рванулся к горелке, вверх выстрелил столб пламени. Плавно набирая высоту, шар стал подниматься в небеса. Однако было слишком поздно – птицы оказались уже в какой-нибудь сотне футов от них…

– Ну, матерь Божья и святые угодники, вывози! – хрипло крикнул фельдфебель, не закрывая горелку, из который столбом уходило вверх пламя. Маковецкий упал на лавку и закрыл лицо руками.

Загорский неподвижно глядел на стаю, до столкновения с которой оставалось каких-нибудь пятнадцать-двадцать секунд. Внезапно лицо его осветилось новой мыслью. Он сунул руку в карман и вытащил оттуда небольшое зеркальце. Оно заманчиво блеснуло в его руках, Загорский ударил им о край корзины, в кулаке его осталась мелкая стеклянная крошка. Не медля ни секунды, Нестор Васильевич, швырнул осколки навстречу воронам. Падая, они ослепительно сверкнули под зимним солнцем. Стая смешалась, вороны ринулись вниз за соблазнительными блестящими штучками. Через секунду шар прошел сквозь то место, где только что парила воронья стая.

– Ух, – сказал фельдфебель, утирая мгновенно взмокший лоб, – здорово вы их! Еще бы секунда-другая – и врезались бы прямо в нас.

Маковецкий хлопал глазами: что случилось?

– Его высокоблагородие осколками зеркала в стаю кинул, – объяснил Алабин. – А вороны обожают все блестючее, вот они и ринулись вниз – ловить. А мы, стало быть, неминуемой смерти избежали.

– Именно поэтому на кораблях держат впередсмотрящего, чтобы предупреждал об опасности, – заметил Загорский. Он глянул на свою окровавленную ладонь, пошевелил пальцами и спросил у Алабина: – Семен Семенович, не найдется ли у вас бинта?

Разумеется, у хозяйственного фельдфебеля нашелся не только бинт, но и запас йода. Ладонь Загорского смазали йодом и забинтовали. Фельдфебель, накладывая повязку, был мрачен.

– Что вы, Семен Семенович, – удивился Нестор Васильевич, – пустяковая же царапина!

– Да царапина-то оно так, – хмуро пробормотал Алабин, – а вот зеркало… Не к добру зеркала бьются, особенно на высоте в три версты над землей.

Коллежский советник, однако, отвечал в том смысле, что если бы он не разбил зеркало и воронья стая пропорола им шар – вот это бы точно было не к добру – особенно на высоте в три версты над землей. Семен Семенович ведь наверняка верующий человек, православный… А верующие не должны обращать внимания на дурные приметы и прочие пустяки, ибо сказано в Писании, что души праведных в руце Божией и не коснется их мука.

После этих слов Алабин несколько приободрился.

– А и верно, – сказал он, – нечего на пустяки смотреть. А ладонь что – ладонь до свадьбы заживет. Вы ведь, ваше высокоблагородие, не женаты?

Нестор Васильевич несколько комически развел руками: не обеспокоился пока столь важным вопросом.

– И правильно, – кивнул Алабин, – и не надо торопиться. Жена, детки, это, конечно, радость, но и забота большая. Говорю как знающий человек.

Нестор Васильевич поглядел на Маковецкого: похоже, Гаврилу Романовича несколько вывело из себя это происшествие?

– Ну, что вы, – зардевшись, отвечал подпрапорщик, – это ведь наш эн дёвуар професьонэль[5]! Не говоря уже о том, что все воздухоплаватели, как известно, фаталисты.

Алабин неожиданно заинтересовался, что это за зверь такой – фаталист? Загорский объяснил, что это такой человек, который полагает, что от судьбы не уйдешь. Фельдфебель в ответ кивнул. Если всякий раз, вылетая, не знаешь, вернешься ли живым – будешь фаталистом, никуда не денешься. Тем более и предприятие у них такое, о котором до сего дня никто и помыслить не мог. Перелет до Китая на воздушном шаре – шутка ли? Тут только фаталист и решится. Или тот, кому очень деньги нужны.

Из дальнейшего разговора стало ясно, как именно Маковецкий и Алабин попали в компанию к Загорскому. Во-первых, учитывая опасность предприятия, брали только добровольцев, во-вторых, брали на большие деньги.

– Насколько большие? – полюбопытствовал Нестор Васильевич.

– Годичное жалованье, – отвечал фельдфебель, переглянувшись с Маковецким.

Загорский удивился: значит, Учебно-воздухоплавательный парк имеет достаточные средства?

– Вряд ли, – сказал Алабин, снова переглянувшись с подпрапорщиком. – А вот господин тайный советник, с которым вы явились, похоже, имеет.

Нестор Васильевич только головой покачал.

– Вы поймите, ваше высокоблагородие, если бы не деньги, никто бы с вами и не полетел – уж больно предприятие сомнительное и опасное, – продолжал фельдфебель.

– Ну, хорошо, – кивнул коллежский советник. – Вам, Семен Семенович, как я понимаю, нужно кормить большую семью. А вы, господин подпрапорщик, что же?

Маковецкий заалел румянцем и смущенно отвечал, что у него маленькая сестра и больная мать, а доктора требуют много денег.

– Но ведь это серьезный риск, – покачал головой Загорский. – Кто будет кормить мать и сестру, если вы погибнете?

– Ну уж, об этом беспокоиться не нужно, – отвечал Алабин. – В таком случае назначат пенсион, положенный семье погибшего военнослужащего. Так что вопрос будет вполне решен.

Нестор Васильевич поморщился, а вслух сказал только, что очень надеется, что полет их завершится успешно, и никто не погибнет – в том числе и он сам. Семьи, правда, у коллежского советника нет, однако покидать бренную землю ему пока рановато.

За разговорами стемнело, стало еще холоднее. Фельдфебель предложил спуститься пониже, хотя бы саженей до трехсот, а то ведь по такому морозу уснуть будет трудно, а хуже того – уснешь и не проснешься. Загорский не возражал, однако его беспокоило, что внизу ветер станет дуть в другую сторону, и их отнесет от выбранного пути. Алабин, однако, обещал поискать попутный ветер в нижних слоях.

– Конечно, там дует послабее, – сказал он, – вряд ли быстрее пяти узлов, зато уж не околеем от холода.

Так и порешили. Все трое на всякий случай надели фильтрующие маски Стенхауза, после чего Маковецкий через специальный клапан стравил совсем немного газа из верхней оболочки аэростата.

– Даст Бог, часа через три опустимся до нужной высоты, – сказал он.

– Да, но в полетности-то мы теперь потеряли, – озабоченно заметил Загорский. – Придется тратить больше запасов на горелку.

– Это ничего, – отвечал Алабин. – Во-первых, можно скинуть мешок-другой балласта. Во-вторых, в полете всегда можно поднабрать высоты за счет восходящих потоков.

* * *

Ночь прошла спокойно, обязанности вахтенного исполнял Маковецкий. За сутки полета они существенно сдвинулись на юго-восток, так что утром холода почти не чувствовалось. Термометр показывал минус два градуса по Реомюру.

– Считай, как на Черном море, – усмехнулся фельдфебель.

Они теперь летели на совсем небольшой высоте, саженях в двадцати от земли, и продолжали очень медленно снижаться. Однако в полетах на небольшой высоте был один существенный минус. Ветер здесь менялся чаще и дул гораздо слабее, то есть продвижение к цели существенно замедлилось.

Они умылись, на сухом спирту вскипятили себе чаю, позавтракали. Загорский встал, посмотрел вниз.

– Живописно, – заметил он. – Похоже, мы где-то между Рыбинском и Ярославлем. Пролетаем прямо над Волгой. Однако пора нам подниматься выше и ловить попутный ветер.

Фельдфебель кивнул. Но прежде, сказал, наберем водички про запас. Загорский с интересом взглянул на него.

– Не садясь на землю?