Вячеслав Зайцев

ЭТОТ МНОГОЛИКИЙ МИР МОДЫ

Литературная запись Андрея Васильева и Максима Кранса

ГОРДИЕВЫ УЗЛЫ МОДЫ

«Глупец, кто в моде видит только моду», — писал Бальзак. В самом деле, разговор об отечественном и зарубежном моделировании, об отношении к различным течениям моды неизбежно наталкивает на проблемы, непосредственно не связанные с модой, как таковой. Не случайно поэтому, что на показах новых моделей и во время дискуссий в самых различных аудиториях беседы переключаются с вопросов, носящих чисто прикладной характер, на важные проблемы, имеющие отношение скорее к этической стороне взаимосвязей человека с миром вещей, потребительству и слепому копированию западных образцов, воспитанию вкуса и тому, что этому мешает.

Человеку свойственно стремление к обновлению, к перемене. И так же, как меняется окружающий нас мир, меняется и человек. Тернист и нелегок путь того, кто желает найти свой стиль в моде. Ведь этот мир полон соблазнов и беспощаден для эстетически неокрепших людей. И, чтобы помочь человеку в этом поиске, большая армия художников-модельеров окружает его бесконечным многообразием образов и стилей с единственной целью — научить творчески относиться к своему внешнему виду, обрести свое «я».

Сейчас о моде считают нужным говорить не только художники и искусствоведы. На страницах солидных газет и журналов о ней вдруг стали высказываться философы и писатели, психологи и социологи, политики и представители промышленности. Наконец, каждый из нас имеет о моде свое мнение. Оказалось, что это довольно сложное явление, включающее в свою орбиту миллионы людей, серьезные промышленные отрасли. В общем, это настоящий гордиев узел проблем, разрубить, а тем более развязать который далеко не под силу одному художнику-модельеру.

Мода характеризует и дополняет картину общества на каждом этапе его развития, отражает социальные изменения, прогресс и регресс, революцию и контрреволюцию. Почти каждый катаклизм в истории человечества вызывал и значительные перемены в одежде, и уж конечно в моде. Одежда — это часть среды, призванная, в частности, воспитывать в человеке с детства и на протяжении всей жизни чувство прекрасного…

И все-таки когда мы говорим — «мода», то подсознательно вспоминаем другое слово — «женщина». И это естественно. Ведь именно от женщин ожидают, что они будут одеваться, краситься и причесываться в соответствии с законами моды. Женщины давно приняли эту авангардную роль и с удовольствием ее играют. Интерес к одежде стал не только их увлечением или развлечением, но и необходимостью. В стиле и манере одеваться они могут проявить свой вкус, образ жизни, свою личность и творческую фантазию. Женщины, которые не интересуются модой и не следят за ее новыми направлениями, представляют собой исключение. Поэтому наша книга прежде всего для женщин. Именно им посвящена львиная доля усилий художников-модельеров, именно их оценок и суждений мы подчас более всего боимся, но их похвалы самые приятные.

Впрочем, надо сказать, что мужчины с годами начинают восстанавливать свои позиции в моде, утерянные ими в период средневековья. Ведь когда-то, в прошедшие века, они пользовались приоритетом в этой области и только потом его потеряли. Сегодня при общем консервативном и почти неизменяемом стиле одежды для мужчин уже многие решаются на смелые эксперименты.

Как отмечал известный французский модельер Пьер Карден, «самой большой переменой, которую я заметил в последние годы, стал прогресс мужчин в их отношении к моде. Теперь они проявляют к ней такой же интерес, как и женщины. И нет никакого секрета в том, что если прежде одежду мужчинам покупали женщины, то сейчас мужчины все чаще и чаще выбирают ее себе сами…».

Что ж, мода — отражение нашего сегодняшнего дня, тех свершений, которые происходят сейчас на наших глазах и творцами которых являемся мы сами.

Мода обязана идти в русле требований своего века. Посмотрите, что делается вокруг. Как быстро меняется окружающий нас мир! Строители возводят новые здания смелой архитектуры, на карте появляются города и поселки, в пустынях вырастают сады, в магазинах все больше появляется новой мебели, улицы заполняются новыми марками автомашин. Было бы странно, если бы на этом столь быстро сменяющемся фоне оставалась бы неизменной одна одежда. Абсурдность этого предположения вроде бы очевидна. Но только «вроде бы»! Ведь встречаются еще люди, которые хотели бы остановить стремительный бег моды, забывая о простой истине, что человек вне ее жить не может.

Даже самые занятые люди, не привыкшие думать о форме воротничка или длине галстука, должны, уходя на работу, облачиться в какую-нибудь рубашку и, возможно, завязать на шее галстук. И не просто некий абстрактный галстук, а определенной длины и ширины. Либо той, что была в моде вчера, либо — что модна сегодня. Есть, правда, и третья возможность — оказаться в числе людей ультрамодных, то есть идущих впереди моды.

Я назвал три возможных пути. И четвертого, по моему мнению, не дано. Вернее, он есть — одеваться «а-ля Робинзон», но для этого необходимо сначала найти необитаемый остров. Вот потому-то влияние моды чувствуешь повсюду — и в скафандре космонавта, и в комбинезоне сборщика на конвейере автозавода, и в строгом костюме пилота воздушного лайнера — мода всепроникающа.

Конечно, можно упрекать ее в капризности и непостоянстве, можно даже попытаться «законсервировать». Но подумайте: а не обеднит ли это прежде всего нас самих? Представьте себе на минуту, что моды нет. Насколько неуютно и неинтересно стало бы человеку в этом сером, безликом мире. С помощью каких предметов поведали бы мы потомкам о нашей жизни? Не о той жизни, в которой грохочут стройки, шумят станки, а о той, где по улицам ходят красивые девушки, где группы ребят в обязательных джинсах и разноцветных майках с непременными транзисторами, где есть Большой театр и серьезная публика в строгих вечерних костюмах. Ведь мода — это и наш быт, и стиль нашего времени, а значит, в какой-то степени и образ наших мыслей.

Мы, модельеры, лишь ищем пути, которые помогли бы людям подчеркнуть свою индивидуальность, найти эстетическое самовыражение, соответствующее нравственным критериям нашего общества и времени.

Мода не диктует (и эту истину надо усвоить сразу же), она лишь подсказывает пути и средства совершенствования индивидуальности. Однажды я услышал фразу от пожилой женщины: «Одежда — это часть души женской!» По-моему, это очень верно сказано. Не к модной одежде, а прежде всего к гармонии содержания и формы должен стремиться каждый.

Как любое искусство, моделирование всегда было и будет лишь составной частью общей культуры. Овладеть секретами моды, разобраться в принципах действия ее механизма без знания законов развития культуры практически невозможно. То, что предложено вашему вниманию в этой книге, лишь небольшой экскурс в историю и в современное положение моды. И, если можно так выразиться, в правила обращения с ней. Итак, давайте попробуем ими воспользоваться…

ЗВЕНЬЯ ОДНОЙ ЦЕПИ

Любой Дом моделей — и в Советском Союзе, и за рубежом — это большой творческий коллектив. За каждой моделью стоит труд сотен, а то и тысяч людей. Сегодня, в эпоху широкой демократизации одежды, функции домов моделей коренным образом изменились. Мода на поток… Нет ли в этом сочетании чего-то унизительного, принижающего труд художника-модельера, низводящего его до уровня ремесленника? Я считаю — нет!

Работу Дома моделей обычно представляют себе как один сплошной праздник: вакханалия красок и тканей, торжественно-изящное шествие манекенщиц по помосту, восхищенные глаза зрителей, шквал аплодисментов. И над всем этим — Художник-Модельер, модный, возвышенно томный, далекий от превратностей суетной жизни.

Такое представление отражает лишь чисто внешнюю, видимую сторону нашего труда, весьма далекую от тех реальных трудностей, с которыми каждодневно приходится встречаться работникам домов моделей.

Советские дома моделей — а их в стране несколько десятков — большие и сложные предприятия с множеством служб и подразделений, работающие в четком, напряженном ритме по заранее утвержденному плану. Все это, конечно, не исключает поиска, фантазии, выдумки. Однако как же сочетаются творческий полет вдохновения и жесткие, сухие строки заданий? Давайте посмотрим, как это происходит в одной из ведущих организаций подобного рода — Общесоюзном Доме моделей одежды, которому я отдал четырнадцать лет своей жизни.

Функции этого Дома моделей чрезвычайно широки. Здесь рождаются замыслы новой моды, прогнозируются ее тенденции, создаются опытные образцы для промышленности, ведется огромная работа по пропаганде культуры одежды, осуществляется контроль над швейными фабриками.

Весной каждого года на обсуждение авторитетного жюри, членами которого являются представители Министерства легкой промышленности СССР, художественные руководители всех ведущих домов моделей, выносятся разработки основных направлений моды на два года вперед. Почему именно на два года? Потому что требуется определенное время для завершения работ над моделью, да и промышленности надо дать время, как минимум один год, для того, чтобы она смогла успеть перестроить производственный процесс в соответствии с требованиями грядущей моды.

Для всего коллектива это очень волнующие дни, ибо от вердикта жюри зависит судьба многомесячной работы. И не только Дома моделей. Ведь в процессе подготовки коллекции художники уже учитывают предложения и пожелания текстильщиков, обувщиков, кожевников. Дом моделей представляет новую моду целиком, в полном ее объеме — от шляпы до чулок.

Такое творческое содружество позволяет создать ансамбль одежды, то есть то единство художественного решения, к которому в конечном счете стремится моделирование. Эта проблема в искусстве костюма не нова. Она была рождена одновременно с появлением массового машинного способа производства одежды. Тогда уже в моделировании наблюдалась тяга к тому, чтобы строить одежду в гармоническом сочетании ее частей: костюма, головных уборов и других аксессуаров и украшений. Именно стилевое единство всех элементов одежды и определяет ансамбль как обобщенное выражение стиля в костюме.

Особенности современной моды таковы, что сейчас не может быть мелочей в одежде. Все одинаково важно и достойно внимания художника. И именно художнику по костюму отводится роль организатора ансамбля. Сейчас модельер уже не может работать независимо от смежников. Он создает костюм, но его идея не найдет полного художественного завершения, если он не продумает все элементы одежды, добиваясь их соответствия образному решению модели. Координирование творческих усилий специалистов всех областей художественного моделирования одежды особенно интенсивно развернулось в последние годы.

Приблизить разработки дизайнеров к жизни помогают заявки, которые Дом моделей получает с фабрик. Допустим, московское объединение «Женская мода» заказывает 250 моделей. Оно разбивает их по группам, в которых старается учесть массу условий. В заявке определяется, столько нужно моделей из шерстяных, шелковых, штапельных, хлопчатобумажных тканей, сколько платьев для невест, сколько юбок и блузок. А еще нужно помнить о размерах и возрастных группах, ведь пожилому человеку подойдет одно платье, а молодой девушке — совсем другое. Этот список берется фабрикой не с потолка. Он основан на заказах торговых организаций и постоянно проводящихся исследованиях покупательского спроса.

Последний экзамен модели сдают на художественном совете, одобрение которого — окончательное. После этого составляется документация и определяется стоимость изделий, затем образцы передаются фабрикам. Казалось бы, на этом миссия Дома моделей закончена. Но нет, он берет на себя контроль и за качеством продукции.

Вот так непросто создается мода. Тысячи людей участвуют в этом творческом поиске, десятки организаций, сотни фабрик. Четырем тысячам новых образцов ежегодно дает путевку в жизнь Общесоюзный Дом моделей одежды.

Значительное место в «индустрии красоты» занимает и сотрудничество с модельерами братских стран. У модельеров братских стран есть и свой «законодательный орган». Каждый год поочередно в столицах государств, входящих в Совет Экономической Взаимопомощи, собираются совещания постоянной рабочей группы по экономическому и научно-техническому сотрудничеству в области швейной промышленности и культуры одежды. Специалисты Болгарии, Венгрии, ГДР, Кубы, Польши, Румынии, Советского Союза и Чехословакии обсуждают направления будущей моды, рассматривают планы обмена швейной продукцией.

Создание этого органа вызвано многими причинами. Одна из главных заключается в том, что, хотим мы этого или нет, но мода с каждым годом становится все более интернациональной. И работа художников многих стран, различных школ и направлений все больше сводится к общему знаменателю: людской поток на улицах Рима, Парижа, Праги, Нью-Йорка и Будапешта уже не столь неповторим, как это было, скажем, в начале прошлого столетия.

Дело в том, что двадцатый век с его обилием контактов, экономических и торговых связей между народами невольно нивелирует национальные особенности. Конечно, есть в этом и отрицательная сторона, так как подчас предаются забвению народные традиции, а это, несомненно, обедняет жизнь.

Процесс этот начался давно, и как он будет развиваться дальше — предсказать трудно. Унификация нашего быта оправданно беспокоит многих. И не случайно футурологи и писатели-фантасты в своих произведениях, словно в предостережение человеку нынешнему, нередко рисуют мир будущего как серый, безликий мегаполис, совершенно одинаковый от Тибета до Гренландии.

В то же время независимо от нашего отношения к этому явлению оно существует и прогрессирует. И вызывается интернационализация одежды, как и других сторон нашего быта, чисто объективными причинами. Ведь в постоянном соперничестве различных направлений и тенденций неизбежно побеждает то, что более всего отвечает требованиям нашей сложной, наполненной движением жизни.

Что же остается делать модельеру — выходит, лишь подчиниться всеобщему процессу унификации? Конечно, нет. Его задача — познать законы своей эпохи, угадать самое главное, самое характерное, но в то же время, находясь в этих рамках требований века, постараться предложить как можно большее число вариантов.

Именно такими принципами руководствуются дизайнеры, работающие в домах моделей социалистических стран. И именно поэтому художники-модельеры стремятся найти то уникальное, что могло бы отличить их произведения от сотен и тысяч моделей, ежегодно выходящих из-под карандаша других художников. Представители школ моделирования в каждой из социалистических стран пытаются найти свое место в мире моды, и в каждой стране этот поиск идет по-своему.

Соединить эти, казалось бы, противоречивые тенденции — вот главная цель художников-модельеров, работающих в системе СЭВ. Как же конкретно осуществляется это сотрудничество? На первый взгляд, все происходит весьма буднично и прозаично. Прежде всего следует сказать, что в заседаниях рабочей группы принимают участие не только представители домов моделей. В делегацию каждой страны входят специалисты, усилиями которых индустрия моды проходит свой полный цикл — от зарождения идеи до ее материализации в конкретных вещах. Это швейники, трикотажники, обувщики, конструкторы машин, текстильщики, конфекционеры — в общем, все те, чьим трудом, фантазией и расчетами претворяется в жизнь каждый «всплеск» моды.

Наши творческие контакты насчитывают вот уже более трех десятилетий, то есть столько, сколько существует СЭВ. С каждым годом расширяется взаимный обмен опытом, крепнет плодотворное сотрудничество в разработке и создании красивой, удобной и практичной одежды для сотен миллионов людей в социалистических странах.

Эстетика, культура одежды все теснее увязываются с экономикой массового производства. Ведь только хорошо оснащенные фабрики способны удовлетворять растущий спрос населения на модные ткани, костюмы, современную обувь, различные кожгалантерейные изделия. Выполнению этой задачи во многом помогает широкое сотрудничество наших стран в создании новых образцов, например, текстильных машин и автоматов, которое ведется в рамках международного хозяйственного объединения «Интертекстильмаш». От создания машин, производящих ткани, до разработки новых моделей одежды — таков диапазон нашего сотрудничества в создании товаров народного потребления.

Разработка каждой из моделей планируется заранее и ведется с учетом времени, необходимого для внедрения ее в промышленность. Поэтому в Москве специалисты стран — членов СЭВ оценивают и обсуждают уже моду будущего года, определяют, насколько она отвечает стремлению к разнообразию и совершенствованию нашей одежды.

Работа эта сложная и проводится в несколько этапов. Сначала отбирается гамма модных цветов и оттенков, рассматривается набор различных тканей и материалов и, наконец, происходит знакомство с коллекциями моделей одежды, обуви и различных аксессуаров — сумок, поясов, головных уборов, перчаток. Если направление утверждается, то новые модели передаются для опробования в промышленность.

Однако разработать и пустить в массовое производство новую коллекцию — это лишь половина дела. Главную оценку даст последнее, но самое важное звено этой цепочки — покупатель. А это в свою очередь означает, что необходимо донести до каждого потенциального покупателя новую моду, убедив его в ее красоте и целесообразности. Этой цели и подчинена вся пропагандистско-просветительная деятельность домов моделей. Она ведется на страницах журналов мод (такие журналы выпускаются многими домами моделей), модельеры и искусствоведы выступают с лекциями на заводах и фабриках, в колхозах и совхозах, по радио и телевидению.

…Модель поступила в магазин. И если она пользуется успехом, если на улицах появились люди в новых костюмах, пальто и плащах, то тогда и можно сказать, что цепочка замкнулась и работа коллектива Дома моделей успешно завершена.

«ДЕТИ — ЦВЕТЫ» И ДЕЛОВЫЕ ЛЮДИ

Как это ни парадоксально, значительное большинство идей и новых форм в последнее время родилось отнюдь не в домах моделей, а на улицах городов. Профессиональные создатели моды неожиданно столкнулись с весьма мощной конкуренцией со стороны непрофессионалов — самодеятельных художников движения протеста, создавших течение, получившее название «антимода», объединившее различные тенденции, которые не входят в границы моды, существуют вне, помимо ее и даже наперекор ей.

Начало этому течению положили хиппи, или, как еще они именовали себя, «дети-цветы». Их одежда была своеобразной «изнанкой» официальной, признанной моды.

Разноцветные цыганские платки смело сочетались у них с пышными крестьянскими платьями, эполеты — с индийским сари, майки, испещренные совершенно невообразимыми надписями и аппликациями, — с кружевами и вытертыми до белизны джинсами…

Они надевали все, что им нравилось, любой сколько-нибудь диковинный наряд, способный шокировать общество. Соединяли несоединимое. Сами шили одежду, красили, разрисовывали, расшивали. Словом, это был вызов общепринятым, установившимся вкусам и канонам.

Их отказ от моды салонов и буржуазных кварталов означал желание противопоставить себя прогнившему капиталистическому обществу, побуждающему покупать и уничтожать предметы человеческого труда до того, как они стали непригодными для употребления. Мода представлялась хиппи одним из символов чуждого по духу буржуазного общества, с поразительной быстротой растрачивающего свои богатства в то время, как две трети населения земного шара не имеют самого необходимого.

Еще одна причина отрицания официальной моды заключалась в ее обезличивающем характере. В самом деле, она стремится заставить всех без исключения в данный момент одеваться только в определенной манере, превращая одежду в своего рода униформу, подавляющую всякое проявление индивидуального вкуса. Смены стилей и направлений заставляют постоянно менять свой образ, отказываться от своего «я».

Современная урбанизация делает городских жителей западных стран похожими на пчел, на сонм одиноких, изолированных, но внешне однотипных людей. Хиппи восстали против буржуазного общества, лишающего человека индивидуальности. Они верно указали на язвы, разъедающие сердца и души людей. И все же за пределы чисто внешнего, во многом показного протеста они выйти не сумели, не смогли найти выход из лабиринтов буржуазного индивидуализма.

Единственное, в чем «дети-цветы» в полной мере проявили свое отношение к ценностям капитализма, так это во внешнем облике. Конечно, было бы неверно утверждать, что «бунт идей» свелся лишь к «революции» в одежде, но тем не менее в определенной степени именно молодежь разрушила каноны старой моды.

Прошло несколько лет, и тысячи хиппи вернулись к прежней жизни, облачились в недавно еще столь бурно отрицавшиеся костюмы и платья, сменили сандалии на лакированные туфли. Однако свой след в истории моделирования они оставили. И немалый.

Спрос рождает предложение. И спрос на потертые джинсы и цыганские шали породил предложение со стороны оборотистых дельцов. Сначала появились небольшие лавчонки, где торговали всякого рода старьем. Затем за дело взялись более солидные люди. Именно в это время мы услышали о Мэри Куант, которую газетчики окрестили «самым революционным модельером мира». Но нет, она не «изобрела» новую моду — она подобрала ее на улице. Мэри Куант лишь использовала в своем бизнесе идеи протеста, заключенные в одежде хиппи.

Сначала Мэри Куант открыла в лондонском районе Челси небольшой магазин, где стала торговать своими экстравагантными и чрезвычайно смелыми для того времени нарядами, длина которых буквально с каждым месяцем укорачивалась. Вскоре многие «авангардисты» по достоинству оценили мини-моду, которая затем завоевала сердца миллионов молодых англичан.

Лондон внезапно перехватил у других западных школ моделирования монополию на диктат новых силуэтов и конструктивных решений. Британские дизайнеры одними из первых стали работать не на женщин «возраста элегантности», а на молодежь.

Завоевав поддержку молодых англичан, Мэри Куант предприняла «десант» через океан. В 1965 году она устраивает на борту фешенебельного океанского лайнера «Куин Элизабет» в Нью-Йорке шоу британской моды. Ее мини-юбки были встречены с восторгом. Появившись на Бродвее и Таймс-сквере, манекенщицы в своих суперкоротких нарядах вызвали остановку уличного движения. Через несколько часов «возмутительницы спокойствия», а также пешеходы и водители, с изумлением взиравшие на их платья, предстали в видеозаписи на экранах миллионов телевизоров.

Куант со своей коллекцией стрелой пронеслась по доброму десятку американских городов. И везде — шумный успех. Затем ее маршруты пролегли и по другим странам. Журнал «Вог», рассказывая об ажиотаже, царившем на зарубежных показах ее моделей, дал следующий заголовок к статье: «Мир вдруг захотел выглядеть так, как выглядим мы». Вскоре ателье Мэри Куант разрослось, и его хозяйка уже ворочала миллионами.

Естественно, что у предприимчивого модельера нашлось немало последователей. По всему Лондону, а затем и в других городах и странах, как грибы после теплого дождя, стали появляться и множиться ателье и магазины, специализирующиеся на продаже «антиодежды». Мода на «антимоду» породила целую отрасль легкой промышленности, принесшую многомиллионные доходы последователям Куант. «Хиппитализм» — так язвительно назвали журналисты новое ответвление бизнеса.

Но не только возможность извлечения прибылей двигала бизнесменами от «антимоды». Буржуазное общество получало дивиденды и политического плана. Вот как цинично писал об истинных задачах пропагандируемого «общества вседозволенности» социолог Д. Строкс: «Пусть молодые балбесы делают что хотят: танцуют, занимаются спортом, любовью, посещают ночные клубы, пьют, наконец, дерутся — это их право, и мы не можем отказать им в этом. Но мы можем и обязаны уберечь их от увлечения политикой, которая в конечном счете окажется марксистской политикой». Буржуазия была готова культивировать «революцию» в моде, только бы не допустить пробуждения у молодежи социального самосознания.

Профессиональные модельеры и представители швейного бизнеса подхватили и развили в своих моделях идеи «антимоды». Подавляющее большинство новых форм, появившихся в движениях протеста, вскоре адаптировалось до такой степени, что даже перешло в разряд классики. Оно невольно растворилось в общей моде, естественно, утратив заложенный в ней импульс протеста.

Группы «антимоды» в то же время стали предвестниками и вдохновителями многих современных течений. Фольклорные мотивы вошли во все коллекции от кутюр («высокой моды»), а макси-юбка, явившаяся как бы из прошлого века, стала на какое-то время общепризнанной. Создатели официальной моды взяли на вооружение те идеи, которые, как подсказывало им профессиональное чутье, будут иметь всеобщий успех.

Волна «самодеятельной моды» во многом повлияла на образ мышления модельеров. Прежде всего, она привлекла их внимание к новому потребителю — молодежи, ранее почти полностью ими игнорировавшейся. Именно тогда появились так называемые «стилисты» художники, создающие моду, ориентированную на промышленность. Смягчая и приспосабливая к реальным условиям предложения «антимоды», они ввели в повседневный обиход и мини-юбку, и брюки, и платья из хлопчатобумажных тканей…

Так, мода, порожденная стихийным протестом молодого поколения против обезличивающего «общества потребления», вернулась на круги своя и превратилась в свою противоположность. Выйдя на улицы в новом своем обличье, она стала составной частью буржуазной массовой культуры и утратила весь свой критический запал.

Точно такую же трансформацию претерпели и джинсы, этот элемент «антимоды», более столетия назад появившиеся в качестве рабочей одежды, а в 60-х годах нашего века превратившиеся в непременный атрибут нашей жизни.

Овеянная сейчас ореолом романтики, история джинсов на самом деле более чем прозаична. В течение многих десятилетий они были дешевой повседневной одеждой трудового люда — шахтеров, фермеров, рыбаков и ковбоев. Выражаясь современным языком — спецодеждой. Ни один буржуа не согласился бы надеть их, сменив на джинсы свои отутюженные брюки.

Родоначальником и своего рода «автором» джинсов стал американский торговец Леви Страус, основатель всемирно известной сейчас фирмы, которой в наши дни принадлежит почти треть продукции в этой области. Валовый объем фирмы «Леви Страус» исчисляется ныне сотнями миллионов пар, а филиалы фирмы раскинулись по всему миру. Тогда же, в середине XIX столетия, Леви Страус был всего лишь торговцем средней руки. Он отправился на запад Соединенных Штатов, который переживал бум своего освоения, со значительной партией брезента. Переселенцам эта непромокаемая ткань была нужна как воздух. Из нее они делали палатки и тенты, которые служили им первыми временными жилищами.

И все же брезент, привезенный Леви Страусом, нашел иное применение. Возможно, не были вовремя завезены кожаные брюки, бывшие тогда основной одеждой ковбоев, быть может, причина заключалась в чем-нибудь другом — существует несколько вариантов легенды о рождении джинсов, и определить, какой из них истинный, трудно. Во всяком случае быстро сориентировавшийся Леви Страус весь привезенный брезент пустил на брюки, по покрою имитировавшие ковбойские.

Новая одежда со временем привилась и стала популярной сначала на западе, а затем и в восточных штатах страны. Джинсы начали шить не только из брезента, но и из прочной хлопчатобумажной ткани цвета индиго, доставлявшейся в Соединенные Штаты из французского городка Ним, где ее изготовляли еще в средние века.

Так и кочевали из десятилетия в десятилетие джинсы — практичная и удобная одежда для труда. В конце 60-х годов нашего столетия они словно родились во второй раз. Произошло это вскоре после небывалой волны молодежного протеста против норм буржуазной морали, захлестнувшей города Западной Европы и американские студенческие кэмпусы. На какое-то время джинсы, в которые были облачены бунтари, невольно оказались в центре внимания молодежи. Строптивые, дерзкие молодые люди в синих джинсах произвели на мир впечатление ни одним лишь своим бунтарством, — их джинсы, многократно показанные телеоператорами, нашли тысячи, а вскоре и миллионы поклонников.

Сначала в джинсы стали одеваться молодые люди, разделявшие взгляды участников молодежных волнений. Джинсы стали для них своего рода униформой, говорившей всем об их причастности к движению протеста. Затем в эту униформу оделись и люди, казалось бы, совершенно далекие от бунтарства. Этот процесс объясняет прогрессивный французский писатель Жан-Луи Куртис в своей повести «Метаморфоза», вложив свои слова в уста профсоюзного активиста мсье Эмиля: «Произошел в какой-то степени тот же феномен, что и в 1944 году, когда свирепствовала чистка: тогда все кричали, что они участвовали в Сопротивлении… Люди испугались. Все, хотя бы немного отдававшее коллаборационализмом, пользовалось такой дурной славой…

Молодежь почти вся продемонстрировала, что она думает, какие чувства испытывает к нашему современному обществу. Все буржуазное и консервативное они огульно заклеймили, включая даже свои собственные семьи… Все это привело к тому, что многие испугались то ли оказаться отстраненными, то ли обойденными… И они прыгнули на ходу в поезд, все, как один…

Новые идеи витают в воздухе, и нужно идти в ногу со временем. Ведь на идеи, как и на все прочее, тоже существует мода».

Именно игра в «ниспровержение» всех устоев капиталистического общества и заставила весьма почтенных буржуа, особенно относящих себя к интеллигенции, надеть джинсы и объявить себя «соучастниками» бунтарей из Сорбонны и Кента. Новые идеи, как и новая одежда, были для них модой и, как всякая мода, — преходящей.

Однако была еще одна сторона, внимательно следившая за влиянием новой молодежной волны протеста на остальную часть населения капиталистических стран. Это фабриканты, занимающиеся выпуском легкой одежды. Они быстро поняли, какой богатый рынок им могут дать обновленные, заново родившиеся джинсы. А о лучшей рекламе, чем бунтари в джинсах, размахивающие флагами на экранах телевизоров, они и мечтать не могли.

Джинсы, подобно другим атрибутам «антимоды», были пущены оборотистыми дельцами на поток. Правда, отныне в них было трудно найти приметы тех брюк, которые носили фермеры и ковбои. Брюки стали расклешенными, на них появились наклейки и узоры, «молнии» и множество пуговиц или заклепок, разводы и аппликации. Так на смену джинсам пришел джинсовый стиль. Из джинсовых тканей стали шить юбки, сарафаны, пиджаки, жилеты, шляпы, юбки-брюки, шорты, сумки, туфли… Фабриканты были на вершине блаженства, так как спрос на их продукцию увеличивался из года в год.

Правда, как отмечают многие зарубежные искусствоведы, начиная с середины 70-х годов джинсомания пошла на убыль. Возможно, дело в том, что джинсы вновь возвращаются к своему классическому виду, а их потребитель — к настоящим джинсам, к безупречному качеству тканей и исполнению без «излишеств». Как отмечал в своем обзоре модных течений начала 80-х годов английский журнал «Нау!», «похоже, что деним[1] каждую зиму переживает период своего второго рождения и врывается в весну и лето в своем новом обличье».

Одежда из джинсовой ткани стала в последнее время более женственной и деловой. В то же время она приобрела романтический оттенок, полностью утратив схожесть с униформой бунтарей конца 60-х годов.

Джинсовый бум докатился до нас с некоторым опозданием. На создание отечественной ткани ушло много лет, но и сейчас «джинсовая страсть» полностью не утолена. Как бы то ни было, джинсы прочно завоевали симпатии и вошли в гардероб нашего современника. И в нашей стране все больше фабрик переходит на эту пользующуюся спросом продукцию. Что касается джинсовой ткани, то отныне ее производство в нашей стране увеличивается ежегодно на треть. Только в одном 1979 году ее было выпущено свыше 100 миллионов метров.

Влияние даже не столько джинсов, сколько джинсового стиля огромно. Джинсы еще носят, но рядом с ними вскоре появились сафари. Иная ткань, другой цвет, а покрой брюк тот же. Многие детали, найденные модельерами в джинсовом стиле, перешли в стиль сафари. И такая же всеобщность: промышленность выпускает не только одежду — от пальто до маек, — но и сумки, и обувь, и даже часы в стиле сафари.

Потом снова вошел в моду вельвет. И вновь стали использоваться формы, найденные в джинсовом стиле, — все то же самое, но только из вельвета. Так называемый стиль диско — одежда из черного, сатиноподобного материала, по форме тоже напоминает джинсовый стиль, только брюки поуже и покороче.

Время показало: ткань для джинсов — деним — уходит, а покрой остается. Почему? А потому, что он удобен, ибо подчеркивает стройность фигуры, подает ее в более выгодном свете, делает ее красивее, не сковывает движений. А это, согласитесь, немаловажно!

Джинсы в нашей стране, так же как и за рубежом, завоевали немало сторонников. Они стали популярны не только среди тех, кому меньше двадцати пяти, но и среди людей среднего и даже пожилого возраста. И такой успех вполне понятен и оправдан. В то же время произошла парадоксальная вещь: джинсы стали порой ограничивать гардероб нашего современника. Их носят буквально круглый год, не утруждая себя поисками своего образа, своего стиля в одежде, что приводит к неряшливости и единообразию.

И еще об одной негативной стороне джинсов хотелось бы сказать. Я имею в виду преклонение перед «фирмовым» (извините за жаргонное словечко) дефицитом, которое нередко переходит все границы разумного и дозволенного. Дело в том, что в последнее время кое-кто считает, например, совершенно естественным надевать джинсы в театр. А прийти в них в гости, даже к незнакомым или малознакомым людям, вообще не считается у такого рода «авангардистов» дурным топом.

Возможно, свою роль в подобной универсализации этой одежды сыграли иностранные туристы — для некоторых из них джинсовые туалеты невольно стали и вечерними по той простой причине, что путешествующий, как правило, старается брать в дорогу как можно меньше вещей. Но тогда их экстравагантные наряды достойны отнюдь не восхищения и слепого подражания, а скорее снисхождения, понимания.

Хотим мы этого или нет, но джинсы, несмотря на их трансформацию, продолжают сохранять свое главное предназначение как деловой и спортивной одежды. И поэтому они всегда смотрятся на месте в заводских цехах, в туристских походах, в студенческих аудиториях, на пляже…

Став общепринятой модой, джинсы в то же время превратились в своего рода униформу, подавляющую всякое проявление вкуса. Поэтому, ограничивая круг их применения, мы оставляем то полезное, что принесли они с собой. Но если мы считаем себя сторонниками прогресса во всем, в том числе и в нашем облике, то давайте воздадим кесарю кесарево, а точнее, признаем функциональность джинсов для труда и активного отдыха. Будем шагать в ногу с модой, пытаясь найти в ней то, что ближе всего именно нам, что помогает подчеркнуть, рельефно выделить нашу индивидуальность, создать свой неповторимый облик.

Известно, что всякая новая мода лучше старой. Красивее, удобнее. Но не в том случае, когда мы теряем в аккуратности, корректности своей одежды. Впрочем, не хочется никого убеждать. Нравится — носите. Но нужно время от времени оглядываться, а то легко можно оказаться среди тех, кто плетется в хвосте моды.

Что же касается джинсов, дело тоже, как говорится, хозяйское. Ведь они существуют, как мы выяснили, уже более ста лет, многие же теперешние их поклонники даже не подозревали об этом, когда начался последний бум. Очевидно, джинсы будут жить и дальше, во всяком случае крой-то уж точно останется. Но ведь в этом многоликом мире моды так много еще интересного! Стоит ли ограничивать себя одной лишь этой находкой? Подумайте, прежде чем решать…

О «БОЛЕЗНЯХ РОСТА»

«Антимода» оказывала и продолжает оказывать немалое влияние на развитие моделирования. И это естественно, ибо художник-модельер, к какой бы школе он ни принадлежал, неизбежно вынужден, чтобы не потерять то, что именуется пульсом времени, внимательно вглядываться в происходящие вокруг него процессы, щедро черпать новые идеи из самых различных источников, в том числе и из самодеятельного творчества.

Было бы недальновидно отказываться от предложений «антимоды» лишь потому, что она перечеркивает сложившиеся каноны моды «официальной». Совсем наоборот, взяв на вооружение новые идеи и решения, несколько смягчив их, можно внести свежую струю в привычные течения моделирования. В этом положительное начало и значение «антимоды».

И в одежде наших соотечественников можно без труда обнаружить ее влияние. В этом, как я считаю, нет ничего страшного. Как справедливо отмечает известный советский искусствовед, доктор философских наук В. И. Толстых, тот факт, что мини-юбки, как некогда и узкие брюки, пришли к нам с Запада, еще ни о чем — хорошем или дурном — не говорит. В свою очередь, пишет он, «современные французы и американцы внимательно следят за работой наших модельеров, активно используют в своих моделях мотивы русского национального костюма (напомним хотя бы русские сапожки и сарафаны)… Неразумно всякий раз «изобретать велосипед», если можно воспользоваться уже созданными, не противоречащими эстетическому вкусу образцами».

В. И. Толстых соглашается с мнением, что ничего худого, ущемляющего национальные или иные чувства в подобном заимствовании нет, что тем самым каждому нашему соотечественнику предоставляется большая свобода выбора в удовлетворении своих вкусов и запросов, и наконец, восприимчивость есть неизбежное следствие международного характера торговли, экономической политики государства, закупающего продукцию зарубежного производства.

Все это бесспорно. Однако при заимствовании западных образцов можно получить и негативные результаты. Речь идет прежде всего не о предложениях модельеров, а о слепом копировании «всплесков антимоды», в перенесении на нашу почву совершенно чуждых нашему мировоззрению побегов. Вспомните, например, какие уродливые формы приняло подражание наших молодых людей стилю хиппи, когда клешами, увешанными цепочками и бубенчиками, подметали мостовые десятки, а может быть, и сотни тысяч ребят.

Правда, заметим, только внешняя сторона этого движения была принята на вооружение, а именно — стремление как-то заявить о себе, выделиться. Питательной среды для проникновения в общественное сознание буржуазной идеологии не существовало. И все же почему «антимода» хиппи завоевала столь широкую популярность у определенной части нашей молодежи?

Задавшись таким вопросом, социологи, педагоги, модельеры пришли к весьма грустным выводам. Как они, так и отечественная легкая промышленность оказались не на высоте. До сей поры молодежное моделирование мало занимало их умы, и юношам и девушкам предлагали все те же «взрослые» образцы, совершенно не подходящие их характеру и стилю жизни.

Как пишет В. И. Толстых, если же кого-то всерьез беспокоит опасность чуждого влияния, то избежать ее можно только практически — развитием отечественной моды и легкой промышленности. «Таким образом, — резюмирует он, — вопрос о восприимчивости к «чужеродному» есть всего лишь отрицательная форма постановки вопроса о наличии или отсутствии «своего». Что ж, основательное и вполне резонное суждение. Мы оказались неподготовленными к «молодежному буму», который охватил весь мир, в том числе и нас.

В то же время мы столкнулись и с другой побочной стороной процесса заимствования западных образцов — с вещизмом. Вызван он прежде всего причинами этического плана. В магазинах появилось множество товаров высокого качества, увеличились материальные возможности людей. Это замечательно, что люди стали жить лучше, разнообразнее, комфортнее. Однако для некоторых погоня за новыми товарами стала самоцелью, причем не столько за новыми, сколько за заграничными.

Вспоминается фельетон Э. Пархомовского, о котором в свое время много говорили и спорили. Он затронул вопрос, беспокоивший многих, а именно ложную престижность вещей. Конкретно — джинсов. Автор совершенно справедливо высмеивал преклонение перед «фирменными» джинсами, то есть произведенными такими известными западными фирмами, как, скажем, «Леви Страус», «Ли», «Рэнглер». Да, они удобны, хорошо сшиты, практичны, но отнюдь не эти качества привлекали их почитателей, а возможность приобщиться к престижному кругу носителей джинсов. Наличие «лейбла», как на англо-нижегородском жаргоне именуются фирменные этикетки, для такого рода людей означает определенную ступень благосостояния и чуть ли не общественного положения.

Вещизм — опасная болезнь. Она тем более страшна, что заражает еще не окрепшие в моральном и эстетическом отношении души. И выходят на улицы длинноволосые мальчишки в истертых до белизны джинсах, купленных за баснословные деньги их родителями, разгуливают в городской толпе девочки в солнцезащитных очках с наклеенными прямо на стекла «лейблами». Как же с подобным явлением бороться? Прежде всего, воспитанием вкуса у нашей молодежи, умения разбираться в истинной ценности вещей — эстетической и функциональной, а не только чисто денежной.

С другой стороны, не следует винить моду там, где очевидны прорехи эстетического и нравственного воспитания, не стоит путать причину и следствие. И конечно, нельзя бороться с модными поветриями, устраивая, как это делалось иногда, рейды против длинноволосых ребят в расклешенных брюках. Такими методами никому и никого еще не удавалось убедить и перевоспитать.

Московская учительница Зинаида Николаевна Кулакова верно заметила: «В тех школах, где учителя не знают меры, где строжайше запрещают все модное, эффект часто получается как раз обратный — иные самые послушные, самые образцовые девочки через месяц после окончания школы становятся буквально неузнаваемыми, будто спешат отъесться после долгого поста. Они красят волосы в невообразимые цвета, накладывают на лицо толстенный слой косметики, одеваются самым вызывающим образом! «Что же, — возмутятся иные педагоги, — мы их, что ли, научили этому!» Конечно, нет. Но мы и не научили их другому — отношениям с модой, потому что делали вид, что этой моды вообще не существует. А раз так, значит, никогда не говорили о том, что уместно в театре, на вечеринке, а что в классе. Почти никогда не убеждали Веру в бессмысленности прямого подражания туалетам и прическам Лены. Словом, избегали разговора о моде, а значит, исключали из сферы воспитания чрезвычайно важную его часть».

Горькое, но своевременное признание. В самом деле, практика запретов не дает желаемых результатов. Распоротые дружинниками во время рейдов брюки зашивались вновь. Остриженные волосы отрастали до плеч. А нарушавшие законы ретивые «блюстители нравов» привлекались к ответственности.

Воздействовать на развитие моды с помощью декретов и законов — дело малоперспективное. И история неоднократно доказывала это. Так, например, французский король Людовик XIV, сам претендовавший на роль законодателя мод, запрещал придворным дамам носить высокие прически. Но — безуспешно.

Русский император Павел I, который в союзе с Австро-Венгрией и другими государствами Европы пытался разгромить Французскую буржуазную революцию, дошел до того, что решил искоренить и французскую моду. Приказом военного губернатора Петербурга ношение фраков объявлялось «крамольным» и предписывалось появляться в свете лишь в немецком платье. Анафеме были преданы также жабо, жилеты, одежда, повторявшая цвета французского республиканского флага. Однако и эти декреты не имели сколько-нибудь видимого успеха и после воцарения Александра I были отменены.

Николай I также тяготел к «официальному моделированию». Именно его чиновничьей фантазии обязаны своим существованием многие образцы сюртуков, форменных платьев, военных мундиров. Замечательный советский писатель Ю. Тынянов в рассказе «Малолетний Витушишников» так описывал один из примеров «творчества» императора:

«…Незаметно, может быть, мимоходом, вспомнив о форменных фрейлинских платьях, нахмурился: с женской формой дело не удалось и вызвало много толков. Тут же он вдруг подумал о форме для кормилиц, и сам удивился: у кормилиц самых высших должностей не было никакой формы. Полный разброд — включая невозможные кофты-растопырки и косынки. Назавтра он сказал об этом Клейнмихелю: пригласить художников, а те набросают проект. Клейнмихель распорядился быстро. Через два дня художники представили свои соображения.

Головной прибор: кокошник, окаймляющий гладко причесанные волосы и сзади стянутый бантом широкой ленты, висящей двумя концами как угодно низко. Сарафан с галунами. Рукава прошивные.

Художники ручались, что дородная кормилица в этой форме широкими и вместе стройными массами корпуса поставит в тень кого угодно».

Многие высокопоставленные особы оспаривали лавры кутюрье того времени. Причины, которыми они руководствовались, были самого разного толка. От пустых прихотей до серьезных политических причин. Так, придя к власти, Наполеон объявил войну… английскому текстилю. В 1806 году он писал губернатору Парижа: «Пусть ваши дамы поостерегутся, чтобы я на них не заметил платьев из английских материалов…» И вновь — поражение. Несмотря на запреты и наказания, француженки продолжали носить платья из тканей, которые контрабандой переправлялись с берегов Альбиона на другую сторону Ла-Манша.

Правда, нет правил без исключений. И прежде всего это касается нововведений великого российского реформатора — Петра I. В специальном царском указе устанавливалось, что боярам, царедворцам, служилым людям, приказным и торговым следует отныне «ходить в венгерском платье, весной же, когда станет от морозов легче, носить саксонские кафтаны».

Замена старинного русского костюма иноземным носила тогда принудительный характер. Ослушников наказывали, разрезая им сверху донизу привычные ферязи и зипуны. Новшества царя, пытавшегося поставить свою державу на уровень наиболее развитых европейских государств, придать ей более цивилизованный, в том числе и в области одежды и манер, вид, пришлись отнюдь не по вкусу родовой знати. Психология бояр не была подготовлена к подобной внезапной трансформации.

Петр I, несомненно, шел на шаг впереди своего времени. Поэтому и введенную им моду знать так и не приняла, хотя и была вынуждена, опасаясь преследований со стороны своенравного самодержца, надевать при выходе в свет европейские костюмы и платья. Лишь с годами, когда общество созрело для такого рода нововведений, подобная одежда завоевала прочное место в гардеробе нашего соотечественника.

Пролетали десятилетия, шли, сменяя друг друга, века, и еще не один самодержец и правительственный сановник, пытавшийся декретами и ордонансами остановить движение моды или направить ее в противоположное историческому развитию русло, терпел сокрушительное поражение.

Развитие моды происходит по объективным законам. И даже самые неожиданные ее «всплески» отнюдь не опровергают эту истину. Отнюдь не запрещать нужно короткие или слишком длинные, на чей-то взгляд, юбки, расклешенные или, наоборот, зауженные брюки, а попытаться внимательно всмотреться в каждое новое предложение моды и увидеть в нем рациональное зерно, наметки и контуры обновления своего внешнего облика.

Бороться с модой, пусть даже чересчур вызывающей, бессмысленно. В самом деле, если каждый из нас вспомнит отношение к очередной новой модной волне, то на память наверняка придут и те, кто безуспешно пытался грудью встать на пути этой «стихии». Пробовали вести борьбу с короткими юбками и длинными, с узкими брюками и широкими, с ботинками-мокасинами и туфлями на платформах. И что же? Заканчивалась такая борьба тем, что вчерашние противники новшеств сами надевали это. Совсем еще недавно казавшаяся экстравагантной, мода выходила на улицы и становилась общепризнанной и привычной.

Одни идут вровень с ней, другие — на шаг позади, третьи — на шаг впереди моды. Этих — третьих — мы называем авангардистами. Кто они такие? Они, как правило, люди ищущие, пытающиеся выглядеть не так, как другие. Мода для них — средство выражения своей индивидуальности.

Речь идет вовсе не о стилягах, не о так называемых «центровых», для которых любая зарубежная тряпка была предметом мечты и целью жизни. Авангардисты — это прежде всего новаторы, люди, на которых модельеры могут как бы опробовать жизненность своих идей и предложений. Чтобы до конца стало понятно, кто они такие, хотелось бы познакомить вас с письмом, которое прислал студент из Кемерова Ю. Титов. Вот что он пишет:

«Оказавшись в студенческой среде, я пришел к выводу, что молодых людей, безразличных к моде, не существует. Эта тема волнует всех без исключения. Другое дело, что не каждому удается быть модным и при этом не изменять чувству меры.

Что же касается меня, то я испытываю, почти болезненное стремление к оригинальности. Время от времени я попадал в число так называемых «авангардистов», встречал косые, насмешливые взгляды и чувствовал: что-то упускаю. В конце концов пришел к выводу — не только мода должна руководить людьми, но и люди модой. Фасон и расцветка, которые даются в журнале, подчас бывают очень привлекательны, однако это совсем не значит, что, надев такую же вещь, ты непременно станешь модным.

И тогда я отбросил журналы в сторону. Сел и придумал для себя свитер. Затем пошел в ателье и заказал его. Всем друзьям моя обновка понравилась. С той поры подбираю только то, что идет именно мне.

Моим сверстникам обидно слышать критические замечания в адрес «авангардистов» моды. Конечно, есть такие люди, для которых стремление идти в ногу с модой превращается в главную цель жизни. Но ведь таких не так уж много. Да и появляются они лишь потому, что наша промышленность пока что не может предложить молодежи широкий выбор современной одежды… Во все времена новое принималось со «скрипом», будь то достижения физики, медицины или любой другой области человеческого познания. Когда-то объявляли «безнравственными» вальс и чарльстон, декольтированные платья и расклешенные брюки (как, впрочем, и брюки-дудочки). Да мало ли примеров! Но если это новое действительно красиво, оно докажет свою жизнеспособность, привьется, станет общепризнанным».

Я специально привел это письмо почти целиком, чтобы продемонстрировать суть мировоззрения «авангардистов». Они люди творческие и поэтому не только перенимают наимоднейшие линии и силуэты, но и, как студент Ю. Титов, сами пытаются выдумывать и творить. Нужно ли с такими бороться? Нет и еще раз нет!

Обывательский подход ко всему новому, в том числе и к моде, к сожалению, еще встречается у нас нередко. Ничем не оправданное желание всех причесать под одну гребенку тревожит и вызывает у многих резко негативную реакцию. Вот что писал об этом известный советский режиссер Н. Акимов: «…Если я претендую на звание культурного человека, я обязан с уважением относиться к чужим вкусам. Не зная этого правила, многие хорошие, в сущности, люди приносят немало обид и огорчений своим согражданам грубыми высказываниями об их вкусах и желанием навязать свои. Если такое заблуждение простительно для людей, стоящих на низких ступенях развития культуры, для диких племен, которым ношение мужчинами штанов кажется абсурдным, то это совершенно непростительно для наших сограждан, видящих подобный абсурд в применении брюк женщинами… Мне не нравится, значит, плохо — вот та порочная идея, на базе которой возникает в нашем обществе струя первобытного дикарства даже в тех случаях, когда так рассуждают люди с учеными степенями».

Конечно, человеку, уважающему себя и окружающих, не может быть безразличен свой внешний вид. И это его неотъемлемое право — выбирать, какую одежду носить, какого стиля придерживаться. Прошли времена, когда комсомольцы устраивали диспуты, можно ли носить галстуки. Переболели мы и другими «детскими» болезнями, когда анафеме предавалось все модное, а стремление одеваться современно ассоциировалось с мещанским образом жизни.

Сейчас, как и раньше, главным критерием оценки человека в нашем обществе являются интеллектуальные и нравственные качества. Но ведь в отношении к одежде, к своему облику, к моде эти качества проявляются особенно ярко и наглядно. Глаз и душа радуются, когда видишь людей, одетых со вкусом, да и общаться с ними намного приятнее, чем с их антиподами.

Вспомним чеховские слова: «В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли». Говоря о воспитании гармонически развитого человека, особенно важно думать о том, как достичь этого единства. Одежда, как и косметика, и прическа, — показатель, причем весьма убедительный, внутренней культуры. Внешний вид многое может сказать о людях — аккуратны они или неряшливы, хороший у них вкус или нет.

Ни для кого не секрет, что большинство наших современников, вопреки упрекам и ворчанию ретроградов, стремятся одеваться модно и красиво. И не только потому, что на хорошо одетого человека приятно посмотреть, и не только лишь с целью привлечь чье-то внимание или выделиться. Модный человек чувствует себя более свободно и раскованно в компании, на работе, во время отдыха, не ощущает себя чем-то обделенным по сравнению с другими. И это, согласитесь, немаловажно.

Но овладеть секретами моды необыкновенно сложно. Хотя и есть модный журнал, есть в журнале картинка, фигуры у вас с манекенщицей похожи. Отнести в ателье, скроить и сшить такое же платье, затем надеть — и вот вы в русле моды? Оказывается, все куда сложнее. В девяноста девяти случаях из ста из такого эксперимента ничего не выйдет. Вы будете чувствовать себя в новом платье неудобно. На вас будут оглядываться прохожие, в общем, радости оно вам не подарит. Почему же так получается?

С человеком приятно разговаривать, когда он одет неброско, — тогда можно увидеть его глаза, улыбку, следить за его жестами. Яркая одежда отвлекает от главного, отвлекает от общения. Одежда как предисловие к роману, и порой за внешней яркостью ты можешь открыть душу не такую уж благородную, а за тишиной, сдержанной гаммой цвета вдруг захлестывает море обаяния, такая глубина интеллекта, что долго еще не можешь прийти в себя от этого открытия!

Всем известно изречение: «Вкус молчалив, кричит безвкусица». Вот это молчание, эта тишина, мне кажется, удел настоящей женщины. Она всегда нас радует своим покоем. Согласитесь, ведь утомляет человек, который много говорит! Так и хочется куда-то спрятаться, заткнуть уши… Вот так и в одежде. Какофония форм вызывает беспокойство, желание убежать, а если это не удается, начинается головная боль.

Люди порой слишком серьезно относятся к моде, считая ее непреложным законом. Это не так. Существуют лишь основные пути развития моды. К примеру, направление классическое. Но и оно подвластно влиянию времени. Так, один и тот же жакет английского костюма имеет множество вариантов. Рядом — мода переходящая, кочующая, модели, которые то исчезают, то появляются слегка видоизмененными, снова исчезают и снова появляются, например прямой силуэт. И наконец, направление экстравагантное. Это, скорее, эксперимент, подчас броский, даже вызывающий. Он намеренно утрирует некоторые черты, чтобы вызвать реакцию, которая в конечном счете и решает, быть или не быть новой модели. Но совсем не обязательно безоговорочно останавливаться на каком-то одном направлении, тем более что они чаще отнюдь не исключают друг друга.

Думаю, не надо страшиться «налетов» моды. Опасаться следует другого — неподготовленности к восприятию нового, заведомо негативного к нему отношения, морализаторства, которое, как известно, никого не убеждает. А вот терпимости, умению подождать надо учиться.

Кто-то назвал одежду нашей второй кожей. По-моему, это очень верное определение. Так вот представьте себе, что вы приходите на работу с фиолетовой физиономией. Шок от вашего появления в ультрамодном костюме будет примерно такой же, особенно если учесть, что до этого момента вы были предельно скромны. Как же быть?

Единственный путь — искать в каждом новом веянии то, что близко и нужно только вам, безжалостно отбрасывая все остальное, пусть даже очень привлекательное на вид. Моду нельзя принимать целиком. Это бессмысленно и неумно. Ведь человек, любящий поэзию, не разговаривает одними лишь стихами. Каждая новая коллекция, предложенная художником-модельером, это всего лишь направление, толчок для размышлений, путь, на котором вы должны искать свой образ.

Есть люди, рассматривающие каждое предложение модельера «дословно», как некий готовый рецепт. А ведь это неверно. Художник-модельер в идеале — это своего рода губка, впитывающая всю информацию мира. Он пропускает ее через свой субъективный мир, и в образах, понятных и доступных времени, возвращает потребителю. К сожалению, многие недопонимают, в чем суть профессии модельера.

Да если серьезно говорить, то и уровень информации о нашей работе достаточно однозначен — часто все разговоры, статьи, интервью о моде начинаются со слов «в этом сезоне модно то-то и то-то». А почему? В чем причина изменений, с чем связано появление новых цветосочетаний, новых пропорций в одежде, новых деталей, аксессуаров — об этом умалчивают.

Каждый художник-модельер ищет точных, разумных решений, выражая в конкретных моделях, эскизах свою интуицию, свой духовный мир, свое художественное и эстетическое представление о том, как должен выглядеть современный человек. К тому же настоящий творец всегда предвосхищает будущее. А это невозможно без поиска, эксперимента…

Прежде чем просматривать журналы, стоит, наверное, внимательнее присмотреться к себе. Будьте как можно более критичны. Где вы бываете, в каких компаниях, как вы проводите свой досуг? Конечно, можно сшить бальное платье, но вы ничего не танцуете, кроме современных динамичных танцев; неплохо сшить смелый, открытый сарафан, но температура в городе, в котором вы живете, не поднимается выше четырнадцати градусов; наконец, можно заказать у портного тройку из хорошего темного материала, но как вы будете выглядеть среди своих друзей, признающих только джинсы?

Нет, никто не призывает вас плыть по течению и подчинять свои вкусы мнению окружающих. Пожалуйста, будьте модными, будьте элегантными, но постарайтесь, чтобы ваши попытки не привели к крикливости в одежде, к ненужной экстравагантности. Попробуйте найти то великое «чуть-чуть», которое сделает ваш обычный наряд модным, попробуйте найти свой стиль, присущий только вам, только вашему облику.

Недавно, перечитывая «Опыты» Монтеня, я наткнулся вот на какие строки: «Поэты первого рода без всякого напряжения и усилий легко проявляют свой талант: у них всегда есть над чем посмеяться, им не нужно щекотать себя, поэты же нового времени нуждаются в посторонней помощи. Чем у них меньше таланта, тем важнее для них сюжет. Они взбираются на коня, потому что чувствуют себя недостаточно твердо, стоя на собственных ногах. Точно так же и дамы лучше умеют держаться при таких танцах, где есть различные фигуры и телодвижения, чем во время торжественных танцев, когда им приходится двигаться естественным шагом, сохраняя свое обычное изящество и умение непринужденно держаться».

Отбрасывая в сторону высокомерие, сквозящее в этих словах, надо отдать должное тому рациональному зерну, которое они содержат. Я думаю, что цепочку примеров, приведенных Монтенем, можно легко продолжить и применительно к сегодняшней моде. Сколь часто отсутствие вкуса, неумение воспользоваться предложениями дизайнеров подменяются стремлением выделиться с помощью аляповатых, крикливых нарядов, совершенно не соответствующих ни месту, ни внешности человека. Рассуждения таких людей очень прямолинейны — они считают, что чем моднее, тем лучше. И глубоко ошибаются.

Не спешите. Могу сказать вам как специалист: лучше на шаг отстать от моды, чем забегать вперед, не зная ее законов и правил. Попробуйте понять явления, происходящие в моде, и тогда вам легко будет предсказывать ее ходы. Не увлекайтесь какими-то изысками, представьте, уясните для себя общие направления.

Естественно, что это понимание придет к вам не сразу. Оно не возникнет вдруг, как результат чтения модных журналов и просмотров коллекций в домах моделей. Лишь широкий кругозор, высокая культура позволят вам подчинить эту неуловимую, изменчивую моду.

Я не призываю вас быть сверхмодными, хотя в устах художника-модельера такие слова звучат, может быть, немного парадоксально. Будьте красивыми, современными. Это куда более сложная задача, но, решив ее, вы никогда не отстанете от моды и всегда будете в ее русле.

Иногда бывает довольно трудно различить положительные и отрицательные стороны моды. И совсем не случайно, что многие из тех, кто в целом положительно относится к моде, выражают справедливое беспокойство в связи с негативными ее сторонами, рабским преклонением перед ней. Их беспокойство вполне понятно и оправдано.

В самом деле, бездумное подражательство супермодным идолам с журнальных обложек стало Для определенной части нашей молодежи, да и не только для нее, чуть ли не основным смыслом жизни. Идолы и идеалы — не следует путать эти понятия. Они прямо противоположны друг другу и в широком смысле этих слов, и применительно к моде.

У каждого века, у каждой эпохи был свой идеал. В период «детства» человечества к женщине относились прежде всего как к продолжательнице рода, и поэтому вполне естественно, что, создавая ее образ, первобытные художники прежде всего подчеркивали то, что соответствовало этому эталону.

В Древней Греции, к примеру, основным критерием гармоничной внешности стала естественность пропорций. Средние века спрятали тело под тяжелыми многослойными одеяниями, идеал же эпохи Возрождения опять приблизился к эллинскому.

Женская красота вновь воспета поэтами, художниками, философами. Она изучается, анализируется, ей посвящают целые трактаты. Известный итальянский писатель того времени Аньоло Фиренцуола в своем труде «О красотах женщин» писал: «Красота и красивые женщины… заслуживают того, чтобы каждый их восхвалял и ценил их превыше всего потому, что красивая женщина есть самый прекрасный объект, каким только можно любоваться, а красота — величайшее благо, которое господь даровал человеческому роду, ведь через ее свойства мы направляем душу к созерцанию, а через созерцание — к желанию небесных вещей, почему она и была послана в нашу среду в качестве образца и залога…»

Но этот расцвет тоже закончился. В XVII веке женщина вновь скрыта чопорными тяжелыми одеждами, но, к счастью, ненадолго. В следующем столетии основными канонами красоты становятся изящество и утонченность — осиная талия, открытые плечи и руки, маленькая головка. Человечество периодически возвращается к тем или иным идеалам.

В отличие от прежних веков идеал красоты претерпевает в XIX столетии изменения почти каждое десятилетие. Акценты все время меняются. То оголяются плечи, то обнажаются ноги, то в моде открытые лбы, то они прикрываются челкой, то талия подчеркивается, то скрывается трапециевидными силуэтами платьев…

В прошлые века со стилем одежды связывался определенный идеал красоты, считавшийся непререкаемым. Еще два столетия назад красивыми, по общему мнению, были дамы с пышными формами. В 60-е годы нашего века женщины с рубенсовским телосложением садились на жесточайшую диету, чтобы хоть немного приблизиться к господствовавшему в этот период идеалу — английской манекенщице Твигги, «девушке-тростинке».

Есть ли в этом что-то негативное? Думается, что нет. Ведь так или иначе, сознательно или бессознательно мы стараемся подражать какому-либо идеалу. Кроме того, следует учесть, что общепризнанный идеал, естественно, влияет и на развитие моделирования. В расчете на него работают как дизайнеры, так и легкая промышленность.

Нет ничего крамольного в стремлении быть похожим на популярный образ. Но вы можете легко утратить свое «я» в погоне за ним и превратиться в идолопоклонника. Это, как правило, происходит незаметно, независимо от нашего сознания. Мы встречаемся с новым образом, и он вдруг словно завораживает нас, становясь образцом. Проходит неделя, другая, и вот мы уже готовы во всем следовать своему идолу — тому, как он ведет себя, как он двигается, как одет. И мы начинаем подражать ему, попадая в рабство к чужим вкусам.

Идолов всегда неизменно окружали толпы подражателей. Ставшие знакомыми каждому из нас благодаря миллионным тиражам газет и журналов, улыбающиеся с рекламных плакатов, звучащие с пластинок и магнитофонных лент, многократно репродуцированные телевидением и радиовещанием, они в наши дни завоевывают миллионы поклонников, заставляя их рабски следовать своим причудам.

Популярность «звезд» сравнима разве что с эпидемией. Она не всегда была в прямой зависимости от их таланта или творческого роста, а нередко становилась следствием хорошо организованной рекламной кампании. Как бы то ни было, но чуть ли не каждый мечтал походить на своего кумира. У Греты Гарбо, скажем, не хватало нескольких коренных зубов, поэтому у нее были ввалившиеся щеки, что и придавало ей вид «роковой женщины». Узнав об этом «секрете», тысячи женщин выстроились в очереди к дантистам. А сколько поклонниц Твигги доводили себя до полного истощения! А пиджаки «а-ля Битлз», в которые за считанные месяцы облачились сотни тысяч, если не миллионы людей!

Почему именно эти «звезды» стали кумирами во многих странах мира? Не только и не столько талант или совершенство их внешности играли и играют главную роль. Каждый новый кумир нес в себе некий вполне определенный, конкретный образ, чем-то близкий зрителю, но в то же время неимоверно далекий.

Один из них олицетворял столь недостающую кому-то уверенность в себе, другой — удачу, третий — красоту. Их жизнь, точнее, жизнь их героев — пример для подражания. Но какой пример? Не случайно стремление быть похожим на супермена, эдакого Джеймса Бонда во плоти, зачастую приводит к самому заурядному уголовному преступлению, а попытка приобщиться к «красивой жизни» заканчивается моральным крахом или скамьей подсудимых.

Значительная часть образов, вырабатываемых шоу-бизнесом западных стран, пропагандирует ценности «пермиссив-сэсайети», то есть «общества вседозволенности». Что же это за общество? Вот что пишет о нем известный английский писатель Джеймс Олдридж:

«В области секса и поведения оно действительно разрешает почти все. Практически все. Старые моральные табу буржуазии уничтожены. Добрачные связи (об этом страшно было подумать еще совсем недавно!) сегодня считаются нормальным явлением. Сексуальные извращения — о’кей! Проституция, оказывается, даже желательна с точки зрения «развития интеллектуальности». Порнография — один из «жанров искусства». Мода, музыка, литература… Все охвачено сладковатым запахом гниения».

Идолов формируют те, кто заинтересован в том, чтобы массы жили, мыслили, действовали в строго определенных и выгодных буржуазии рамках. Судьбу новых кумиров вершат боссы зрелищного бизнеса, хозяева массовых газет, руководители предприятий легкой промышленности, выпускающих одежду для молодых потребителей.

Чтобы образ дошел до потребителя, он должен быть пропущен через «синтезаторы» буржуазной культуры. Именно через них была пущена на поток «антимода», порожденная движением хиппи. Именно так вышли на орбиту шоу-бизнеса те же «Битлз», сыгравшие в свое время роль «парней с ливерпульских рабочих окраин».

То же случилось и в конце минувшего десятилетия, когда возникла «панк-культура». В переводе с английского жаргона «панк» означает «никчемный, гнилой, неприятный». И в самом деле, смотреть на его почитателей более чем неприятно. Коротко остриженные волосы, окрашенные в ярко-розовые или оранжевые цвета, балаганные, составленные из совершенно несочетаемых элементов наряды, вызывающий грим, как женский, так и мужской, цепочки и ошейники для собак, которыми опутаны шеи и запястья, булавками проколоты мочки ушей и даже груди.

«Панк-культура» вскоре получила отражение в самых различных областях жизни молодежи на Западе — в музыке, одежде, в бижутерии и морали. И вновь дельцы от зрелищного бизнеса почувствовали, что дело пахнет деньгами. Культ «панкс» стал насаждаться в массовых масштабах. Появились изданные многосоттысячными тиражами пластинки с более чем сомнительной «панк-музыкой», стали множиться магазины и лавочки, торгующие нарядами в духе новой моды.

Новая мода заполнила вакуум, вызванный падением популярности прежних королей шоу-бизнеса после спада «цветочного бума». По законам, которым подчиняется эта отрасль предпринимательства, каждый новый кумир, возникающий на подмостках эстрады или на киноэкранах, не только дает стимул развитию нового изгиба моды, но и рекламирует его, порождая спрос у потребителей и принося тем самым немалые доходы своим хозяевам. Дельцы же не брезгуют никакими средствами, чтобы ради прибылей навязать ложных идолов, отвлечь энергию и умы молодого поколения на Западе от важных социальных проблем, воспитать у него безразличие к политике, пропагандировать ценности буржуазного общества.

Оказывают ли влияние эти кумиры и на нашу молодежь? Да, и на это не стоит закрывать глаза. Та же «клешевая лихорадка» — яркий пример именно такого подражательства. Эта «болезнь роста» для большинства ребят прошла бесследно, и им, наверное, сейчас смешно и немного неловко вспоминать о своем увлечении. И тем не менее она для некоторых закончилась осложнениями, которые находят свое проявление в преклонении перед каждым новым «всплеском» моды, слепом копировании западных образцов, полной эстетической беспомощности и незащищенности от дурного вкуса.

Влияние, которое оказывает мода на человека, зависит прежде всего от уровня его культуры и самостоятельности мышления. Ни для кого не секрет, что интеллектуальный «потолок» идолопоклонников, как правило, более чем низок, а их идеалы не распространяются дальше известных киногероев и эстрадных певцов.

Они ищут свой и только свой стиль, путь самовыражения и, не сумев найти, легко перенимают правила игры, диктуемые идолами и теми, кто их создает. Им кажется, что, копируя внешний вид тех кому улыбнулась слава, можно самим стать непохожими на остальных, заслужить признание и уважение. Однако этот путь заводит их лишь в тупик.

Нашей молодежи есть на кого равняться. Многие наши современники, и не только артисты или певцы, могут послужить примерами для подражания. Это легендарные герои минувших войн и выдающиеся деятели науки, известные спортсмены и космонавты.

Нет ничего плохого в стремлении быть похожим на прославленных людей нашего общества. Важно другое — чтобы это стремление не было поверхностным. Оно должно подкрепляться конкретными делами, а не только внешним сходством. Именно такое воспитание на лучших образцах нашего социалистического образа жизни помогает приблизиться к идеалу человека будущего, который формируется сейчас, в эти дни.

ЭТИ ЗЛОПОЛУЧНЫЕ «НО»

Разговор об одежде, о моде сегодня уже не тот, что был вчера, он выходит на новый круг проблем. И это естественно: изменился уклад нашей жизни, выросли потребности людей и возможности их удовлетворения, стали интереснее и разнообразнее свободные от работы часы и, главное, другим стал сам человек — сложнее, многограннее, духовно богаче.

Приведу такой пример. Несколько лет назад в журнале «Студенческий меридиан» вместе с друзьями-журналистами я вел, на мой взгляд, очень интересную и нужную рубрику. Называлась она «Практикум вкуса». На страницах журнала мы рассказывали об истории костюма, о современных направлениях моды, старались помочь читателям найти свой стиль, свой образ. И, надо отметить, письма мы получали очень любопытные. Вот некоторые из них. Пишет Андрей Лопатин из Томска:

«Наконец-то понятие «модный» вытеснило такое глубоко укоренившееся понятие, как «добротный». «Модный» сегодня стало одним из критериев оценки человека. Ведь если человек одет модно, элегантно, со вкусом, то он невольно воспринимается окружающими как человек современный, идущий в ногу с веком».

Однако, как говорит восточная мудрость, сколько ни кричи «сахар» — во рту сладко не станет. Сколько ни пиши о необходимости воспитания вкуса, умения красиво и индивидуально одеваться, пока модная одежда не будет широко доступна, гордиевы узлы моды не развязать. Справедливо и не раз было замечено: вкус воспитывается прилавком.

«Очень часто в журналах можно увидеть образцы моделей красивых, оригинальных, но на практике почти не осуществимых. Купить их невозможно — их просто нет в продаже. Заказывать в ателье и дорого, и не всегда найдешь нужную ткань, а шьют далеко не так, как хочется. Остается шить самой. Но с другой стороны, ведь у нас есть высокоразвитая легкая промышленность, ее задача именно в том и состоит, чтобы красиво и модно одевать людей! А на деле — в магазинах висит одежда, которую не покупают или покупают неохотно, без радости. Иногда просто удивляешься: для кого шьют?»

Это письмо нам прислала студентка Свердловского института народного хозяйства Ирина Грановская. А вот что писал студент Харьковского автомобильно-дорожного института Э. Алексин: «На страницах наших газет и журналов было немало критических выступлений в адрес легкой промышленности, поэтому не хочу повторяться. Пора уже сделать решительные шаги в этом направлении, пора выйти из «тиши кабинетов» и заглянуть в жизнь!»

Помню, мы попросили ответить на эти вопросы одного из работников Министерства легкой промышленности СССР. В его выступлении были приведены обнадеживающие цифры, и тем не менее он признал, что «отдельные виды изделий все еще выпускаются небольшими сериями из-за отсутствия необходимых сырьевых ресурсов, что и вызывает дефицит. Не могу не согласиться с авторами писем: несмотря на то что наша одежда по физико-механическим показателям и добротности (один из читателей считает это понятие устаревшим, но я не могу с ним вполне согласиться: пусть красивая вещь живет долго!) превышает показатели импортных изделий, она все же уступает в художественном оформлении и в качестве отделки. И здесь нам еще многое предстоит сделать.

Мы отнюдь не хотим снимать с себя ответственность, однако следует напомнить, что костюм — это создание рук не только художников-модельеров и работников швейных фабрик, но и тех предприятий, которые поставляют сырье, и тех, что изготовляют красители, и тех, что выпускают фурнитуру, и тех, что производят станки, и институтов, которые разрабатывают технологию. Ко многим из них у нас есть серьезные претензии. Поэтому и решать вопросы повышения качества продукции надо сообща».

Очень справедливые слова. И конечно, все это делается. Но как медленно! Качество продукции нашей легкой промышленности за последние годы заметно возросло, но качество импортной продукции в это время росло гораздо быстрее.

Мне кажется, что это объясняется недостатком инициативы отдельных хозяйственных руководителей, погоней за валом, а подчас и пренебрежением интересами потребителей.

Я хотел бы здесь привести слова моей коллеги — искусствоведа Общесоюзного Дома моделей одежды Ирины Александровны Андреевой. Она, в частности, говорила: «Наша швейная промышленность выпускает безобразнейшие товары. Почему это происходит? В чем корень зла? Дурные вещи получаются потому, что при существующем в промышленности плане на ситцевые платья с руликом идет восемнадцать минут, двенадцать минут — без рулика и без рукавов. Больше времени нет. А то, что в нем не выйдешь на люди и что оно пойдет прямо в корзину на выброс, никого не волнует. И это в то время, когда хлопок во всем мире на вес золота. Зато мы гоним знак «Н» (новинка), Знак качества и другие знаки, которыми не обманешь покупателя (кстати, работники швейной промышленности получают за эти знаки хорошие премии. — В. З.). И никто не задаст вопрос Госснабу, Госплану, почему, к примеру, весь хлопок идет на верхнюю одежду, даже на фартуки домашним хозяйкам, а белье, предметы женского туалета выпускаются из синтетики…

Наши художники предложили в качестве школьной формы свитер, который можно стирать хоть ежедневно, брюки эластик, заправляющиеся в ботинки, немокнущие в грязи, немнущиеся. И это предложение сочли чуть ли не безнравственным. Зато мы разрабатываем, как встарь, формы: форма школьная, форма пионерская, форма комсомольская, форма для «Артека», форма для «Солнышка», форма для «Зайчика». В «Артеке» главный арбитр наших предложений — заведующий прачечной. Он прямо так и сказал нам: «Никаких деталей, никаких пуговиц, «молнии» только железные, чтобы не сломались машины. Но уж если вам так нужны карманы — пришивайте, но застрочите сверху, чтобы не порвались при стирке». Оказалось, что все наше моделирование упирается в прачечную. Вот так мы и работаем. И после этого мы еще называем себя художниками, теоретиками, пропагандистами новых направлений моды и культуры одежды».

Конечно, И. А. Андреева сконцентрировала внимание только на отрицательных моментах, может быть, немного преувеличила. Но я как специалист разделяю ее тревогу. Прачечная — это частный пример. Но таких заведующих немало и в плановых организациях, и на швейных предприятиях. Я сам долго работал в промышленности, да и сейчас тесно связан со многими текстильными и швейными фабриками. Технология на большинстве предприятий легкой промышленности позволяет в самые короткие сроки освоить любую предлагаемую нами новинку. И швейники охотно пошли бы на любую перестройку, лишь бы улучшить качество выпускаемой продукции. Ведь и им обидно, что выпущенная одежда залеживается на складах и в магазинах.

Но между производством и художником-модельером множество различных инстанций. И каждый раз нужны нервы, время — не дни, а месяцы, — чтобы утвердить какую-либо новинку. Сколько бились мы за то, чтобы сделать широкие модные воротники на мужских сорочках! Наконец добились. Сейчас снова в моде узкие воротнички. Думаете, отрезать кусочек ткани проще? Ошибаетесь! Есть ГОСТы, стандарты, расценки, нормы расхода ткани, не говоря уже о таком напряженном плане, при котором вообще ни о чем думать нельзя.

Вот еще один пример. Швейная фабрика получает серую ткань и зеленый искусственный мех на воротники. Склады полны, время идет, план поджимает, и ничего другого нигде получить нельзя. В результате сотни, тысячи пальто, которые никто не купит, поступят в продажу. Загублена ткань, загублен мех, который в другом варианте был бы к месту.

Элементарная гибкость, немного фантазии — и мы сможем решить многие наши проблемы. Скажем, появились в одной из моих коллекций блузоны, которые были для нас супермодной формой. Раньше мы носили свитера, мини-платья, а вот таких блузонов, о которых уже давно говорил мир, у нас не было, не находилось подходящей ткани. И вдруг обнаружился на складе материал, лежавший годами как вышедший из моды, а вот в новом ассортименте он снова зазвучал. Мы стали шить эти блузоны из бархата, шелка, трикотажа с люрексом — материалов, которые, казалось, давно забыты модницами. И что ж, наши предложения понравились. Женщине в такой мягкой одежде удобно, она чувствует себя раскованно, чему порой мешает облегающий костюм.

А взять кримплен, которым все «объелись», который уже никто видеть не мог. Но ведь он очень удобен: не мнется, хорошо держит форму, легко стирается. Надо только обновить его, вдохнуть новую жизнь в старую ткань. Даже с одной лишь помощью трех моих самых любимых цветов — белого, красного и черного — можно по-новому решить одежду из надоевшего кримплена…

Как-то сотрудники газеты «Неделя» провели небольшой эксперимент. Корреспондент вместе с одной из манекенщиц Дома моделей отправился в московский магазин «Светлана», чтобы купить платье к весне. К сожалению, покупка не состоялась. Платья, отвечающего современным требованиям, в магазине не нашлось. После опубликования соответствующего репортажа на страницах газеты выступали швейники, рассказывали о том, что сделано, делились планами.

Прошел еще один год. И «Неделя» решила повторить эксперимент. Вот послесловие к репортажу: «Как видим, мало что изменилось за год после нашей публикации, по-прежнему швейники — во всяком случае московские — не балуют женщин (речь, конечно, идет о платьях). Редакция рассчитывает, что руководители Министерства легкой промышленности СССР, отвечающие за производство одежды, поделятся в связи с этим своими мыслями на страницах «Недели», расскажут о том, какие меры принимают швейники, чтобы улучшить свою продукцию, чтобы «платье к сезону» было действительно к сезону — модным, нарядным, красивым».

Вот мнение министра легкой промышленности СССР, опубликованное на страницах этой газеты: «Трудно назвать другую отрасль народного хозяйства, развитие которой было бы так тесно связано с удовлетворением потребностей советских людей. Обеспечить каждого человека элегантной, модной одеждой и обувью, предложить ему широкий выбор галантерейных изделий и тканей, украсить стол красивой современной посудой, сделать быт более удобным и т. д. — все эти задачи можно свести к двум главным: добиться еще более высокого качественного роста продукции при значительном увеличении ее выпуска… Сейчас мы проводим целый комплекс мероприятий, которые позволят сделать появление товаров в продаже более своевременным. Утвержден, например, порядок моделирования одежды и обуви с перспективой на 2–3 года, что позволяет промышленности заранее подготовиться к выпуску новых изделий, предусмотрено сокращение сроков прохождения моделей от образца к массовому производству. Словом, как видите, мы делаем акцент на моду…»

Помню, в том же году, когда «Неделя» проводила свой повторный эксперимент, я встретился с главным художником Таллинского Дома моделей Хельгой Мараник. Хельга — одна из подвижников и пропагандистов молодежной моды — тогда говорила:

— Я считаю, что у легкой промышленности сейчас есть возможности для того, чтобы выпускать разнообразную одежду для молодежи. И тем не менее она идет пока на шаг позади моды (я бы даже увеличил это расстояние. — В. З.). Боясь, что новинки могут не найти спроса, предприятия продолжают выпускать уже опробованные торговлей образцы. Правда, сейчас наметился сдвиг в этой области. В частности, мы вместе с фирмами «Клементи» и «Балтика» начинаем эксперимент, ставящий своей целью выпуск небольших партий одежды для молодежи. Модели будут выпускаться тиражами в 300–500 штук, что внесет известную гибкость в работу промышленности. А продаваться они будут в специализированных магазинах, подобных тем, что сейчас уже есть в некоторых социалистических странах. Надеемся, что этот эксперимент позволит справиться с консерватизмом руководителей швейных и торговых предприятий.

С тех пор прошло три года. И недавно мои знакомые рассказали мне, что к этому почину хочет присоединиться еще одно предприятие. На этот раз в Вильнюсе. Возможно, я не располагаю всей информацией и не знаю еще о нескольких швейных фабриках или предприятиях торговли, которых это новшество тоже заинтересовало. Во всяком случае их у нас в стране пока недостаточно.

Наши талантливые советские художники-модельеры доказали свое мастерство, свое умение, свою любовь к людям, которых мы хотим видеть гармоничными и прекрасными, было бы только желание наш индивидуальный труд сделать для начала достоянием сравнительно небольшого количества людей. Нет, это не будет одежда для избранных. Просто настало время, когда устарели мерки, характерные для легкой промышленности прошлого: следует и надо думать не только о количестве одежды, но и о ее разнообразии. Выпуск малых серий по эскизам художников-модельеров можно начать хоть завтра.

Ежегодно создаются сотни прекрасных моделей. Делаются интересные коллекции. Какова их судьба? Три года они пылятся в Доме моделей, а потом их даже магазин уцененных товаров не берет. А страдают от этого все — и мы, создатели, и наш потребитель.

Наверно, нам нужно смелее перенимать уже проверенный опыт некоторых социалистических стран. Например, в Германской Демократической Республике уже многие годы успешно работает целая сеть специализированных магазинов для молодежи. Их более двухсот. И товарооборот фирменного магазина «Югендмоде» превышает товарооборот обычного универмага в три раза. Оказывается, существование подобных магазинов торговле выгодно, а значит, выгодно и промышленности.

А начинали немецкие коллеги буквально с нуля. Им приходилось и ломать устоявшуюся психологию некоторых хозяйственных руководителей, и добиваться установки нового оборудования, и поставок современных материалов. Но зато какой блестящий результат! По оценкам экономистов, более половины молодежи ГДР одеты в джинсы, куртки, рубашки, на которых есть ленточка с буквами «ЮМ», что значит «Югендмоде».

Кто-то может сказать, что это не так уж важно, что не стоит, мол, вкладывать такие большие деньги в пошив тряпок для мальчишек и девчонок. Дескать, проще надо быть. Только нет простоты в этом очень сложном вопросе. Воспитывать молодежь, игнорируя пусть не главные, не основные вопросы, это значит впоследствии проиграть и в чем-то главном, основном.

Молодости свойственно пробовать и ошибаться. Это период поисков своего образа, стиля, отношения к жизни. И правильность выбора зависит от того, как удачно, насколько полно можем помочь мы, старшие, им, молодым. А мода, умение одеваться — в данном случае момент далеко не последний. Это в ГДР понимают очень хорошо. Недаром на X съезде Союза свободной немецкой молодежи было четко заявлено в отчетном докладе: создание молодежной моды — задача пропаганды социалистического образа жизни, она важна для формирования личности молодого человека.

Есть ли у нас молодежная мода? Я не случайно заостряю именно на этом внимание читателя, ибо, как мне кажется, именно в моде для молодых сегодня происходят самые большие и резкие перемены, именно молодое поколение подсказывает новые темы художникам, именно в этой среде зарождаются новые направления, которые потом на протяжении десятилетий оказывают столь значительное влияние на развитие мирового моделирования.

Мода и молодость — эти понятия для многих невольно сливаются воедино. Между тем стоит полистать историю костюма от древних времен до нашего столетия, и вы увидите, что художники-модельеры, как правило, обращали свое творчество к людям за тридцать, то есть к тем, чей вкус сложился и устоялся.

Лишь в конце 60-х годов на молодежь взглянули как на объект, достойный внимания. Идеалом десятилетия стала юная, узкобедрая, спортивно сложенная девушка-подросток. Мир словно помолодел. Отныне люди могли надевать то, что близко их импульсивному, стремительному, энергичному характеру. Молодежная тема стала любимой для многих ведущих модельеров мира, и они, словно пытаясь наверстать упущенное, обратили свой талант к новой благодарной аудитории, которая в наше время сильно выросла.

Редко кто из молодых людей не хочет сейчас быть интересно и современно одетыми. А еще относительно недавно в отношении к одежде господствовал голый практицизм. Вещь рассматривалась с точки зрения ее нужности и добротности. Что же, это объясняется важными и серьезными причинами. Жили мы после войны небогато, не хватало ни сил, ни времени, ни средств, чтобы гнаться за модой. Сегодня же, как вы, наверное, замечали, понятие «добротность» употребляется молодыми людьми скорее в ироническом смысле. А вот «нужно» и «модно» стали почти синонимами.

Конечно, такая смена ориентиров и оценок произошла еще и потому, что изменилась сама мода. Она стала намного демократичнее. Ни одному модельеру не придет в голову предложить студентке платье из панбархата или, допустим, парчи. «Фундаментальные» наряды отошли в прошлое, особенно, если говорить об одежде повседневной, той, в которой молодые люди ходят в институт или на работу. В моде простые практичные материалы, ансамбли, которые при сравнительно небольшом наборе деталей предоставляют владельцу большой простор для фантазии и творчества.

Характерно, что в последнее время среди молодых столь популярным стал «кантри-стиль», который снова ввел в обиход свободную, просторную одежду, естественную и близкую к природе, сочетающую современность с традиционными чертами народного крестьянского костюма. На смену чопорным, строгим нарядам пришла одежда спортивного силуэта. Практичность и функциональность рабочей одежды также оказывает немалое влияние на развитие молодежной моды. Об этом, в частности, свидетельствует тот небывалый успех, который выпал на долю джинсов и ансамблей из джинсовой ткани.

Модны куртки из плащевой ткани и костюмы-тройки, пышные романтические блузы и пальто-тренчкот… Модно почти все, вариантов множество. Мода сейчас настолько щедра, что каждый может выбрать для себя стиль по душе… Интересно только одно: где этот человек будет выбирать? Где он, если так можно выразиться, вещественно оформит свой стиль? Во всяком случае не в первом попавшемся универмаге. Не одну пару башмаков придется сносить моднику, прежде чем он найдет нужную вещь. Прямо-таки сказка у нас получается. Сказка «О заколдованной легкой промышленности, которую ни постановления, ни пресса, ни даже покупатели не могут разбудить».

Так что же, может быть, мы и вправду шить не умеем, а модельеры не знают, каким концом кисть в краску опускать? Да нет! И аплодисменты на международных выставках срываем при показе моделей, и рисунки, и конструкции с удовольствием покупают за границей. За примером далеко ходить не надо. В 1980 году в Софии на международном симпозиуме была показана коллекция из двадцати моделей, которую выполнили вчерашние выпускницы ПТУ — работники 19-й фабрики по ремонту и пошиву изделий при Мосгорисполкоме. Эта коллекция была признана лучшей. Ее отметил крупнейший художник, мэтр французской моды Пьер Карден. После показа представители различных крупных фирм интересовались, можно ли заказать эти модели в Советском Союзе?..

Итак, допустим, что моделировать мы умеем! Может быть, шить не из чего? Вот небольшой отрывок из рассказа журналиста А. Макарова, побывавшего на Херсонском хлопчатобумажном комбинате:

«В ассортиментном кабинете комбината глаза разбегаются от разнообразия колорита и фактуры — ткани как бы льются с потолка, низвергаются водопадом — тяжелые, массивные для обивки мебели, для занавесей и гардин, плотные плащевые принятой ныне песочно-осенней гаммы, женственно-нежные для платьев, сдержанно элегантные для мужских рубашек в столь ценимую сейчас строгую клетку — и крупная и мелкого калибра. Искушенный читатель может, конечно, пожать плечами: ассортиментный кабинет, дело известное, нечто вроде выставки или музея. Притушим его скептицизм: херсонская улица вполне может считаться продолжением данного кабинета, так часто встречаются на ней платья, блузки и рубашки из выставленных здесь тканей…»

За херсонцев можно порадоваться и даже где-то им позавидовать. Правда, такую картину мы не всегда сможем увидеть в других городах нашей страны. Но все же производить хорошую ткань мы умеем. А шить тем более. Есть у нас прекрасные швейные объединения, такие, как «Большевичка», «Вымпел», «Женская мода», «Москвичка» и многие другие, в распоряжении которых новые машины, современная технология, и они даже нас, придирчивых модельеров, часто радуют той или иной вещью, но…

Сколько же этих «но»! Вот мнение продавцов универмага «Москва»: «Мы уже сделали вывод: брак сегодня — это не только плохо приклеенная подошва или криво скроенное платье. Бывает, и подошву не оторвешь клещами, и крой выполнен по самым точным лекалам, а вещь все же лежит на полке месяц, год! Замечено уже: покупатель теперь не то чтобы равнодушен к таким достоинствам товара, как его прочность, нет, но он прежде всего желает, чтобы вещь была красивой, удобной, модной».

Двадцать лет жизни я отдал профессии художника-модельера, но, по существу, сделал очень мало: ведь не так часто я вижу на улицах людей, одетых в мои модели. Показывая свои коллекции людям, я пытался создать микромир прекрасного. И мне все время казалось, что я могу подарить им хотя бы часть этого микромира. Но из года в год я видел: возможности реализации моих идей и идей моих коллег растут гораздо медленнее, чем хотелось бы, чем необходимо сегодня. Если раньше мне часто задавали вопрос, где можно купить ту или иную модель, то спрашивать об этом сегодня как-то не считают нужным. Я вдруг почувствовал, что мне стало стыдно произносить слово «мода».

Однажды в магазине «Людмила» я увидел пальто, которое абсолютно не соответствовало моей модели. Директор фабрики, выпускающей эти изделия, объяснил: «Не можем остановить производство. План. Что завезли, из того и шьем».

На мой взгляд, излишне усложнен путь модели от художника к потребителю. Как мы видим, модель на этом пути по тем или иным объективным, а подчас и субъективным причинам претерпевает такие изменения, что создатель с трудом узнает свое детище.

Сейчас я работаю главным художником Московского Дома моды, биография которого только начинается. Думаю, у нашего коллектива есть все возможности сократить дистанцию между творческой лабораторией модельера и теми людьми, для которых мы работаем. Главное его достоинство, как мне кажется, заключается в том, что здесь намного сокращен промежуточный цикл — от зарождения идеи новой коллекции до ее воплощения в готовую вещь. Это происходит потому, что наш коллектив — и автор и исполнитель идеи.

Художник-модельер, как мне видится, должен представлять свое мастерство самостоятельно. Мы знаем имена живописцев, скульпторов, графиков, архитекторов, и единственный вид искусства — искусство моделирования — у нас, как это ни странно, подчас безымянно.

Наша страна многонациональная, у нас немало прекрасных, талантливых художников-модельеров, которые практически пребывают в безвестности. К сожалению, подобное «коллективное» творчество приводит иногда к равнодушию и безответственности. Помните, как в одной из миниатюр Аркадия Райкина приходит заказчик в ателье и в ужасе видит вместо заказанного костюма некую «каракатицу». Спрашивает: кто шил костюм? Ему отвечают: мы! Один пуговицы пришивал, другой брюки кроил, третий пиджак «тачал». В общем, за испорченную вещь никто не отвечает. Точно такая же история происходит и у нас.

Конкретный модельер всегда за спинами других. Известно, что один работает хорошо, второй хуже, а все вместе — одинаково. Отсюда появляются серость и безликость.

В 1980 году мне посчастливилось познакомиться с заместителем министра легкой промышленности НРБ Лиляной Васильевой, женщиной удивительной, очаровательной и вместе с тем очень деловой. Во время нашей встречи я был потрясен ее вниманием, ее заботой о проблемах, которые так давно волнуют и меня как художника.

Болгары первыми откликнулись на эту боль души модельеров, заявив, что промышленность будет переходить на новый принцип работы — принцип личной ответственности художника, имя его будет стоять на модели. Я считаю, что это очень правильно, своевременно. Нужно менять не только принципы моделирования, главное — найти реальные возможности проникновения наших идей в промышленность. Это — дело организаторов производства. Что касается нас, то мы готовы нести ответственность за наше творчество, лишь бы к нам чаще прислушивались, верили и помогали.

В этом плане Московский Дом моды предоставляет широкое поле деятельности.

Конечно, ответственность возросла, проблем и хлопот стало неизмеримо больше. Но именно о такой работе я и мечтал. Анонимность поставленного на поток производства, при котором весьма сложно было найти виновника загубленной вещи, всегда вызывала у меня чувство бессилия. Теперь, фигурально выражаясь, мы отмечаем каждую свою модель «личным клеймом качества». И если она не удалась, то винить в этом мы должны только себя.

У читателя может сложиться впечатление, что речь идет просто о большом ателье. Но это не так. Во-первых, мы разрабатываем свои коллекции, которые дважды в год будут представляться на суд зрителей. Во-вторых, мы, наконец, сможем претворить в жизнь идею, которая давно обсуждается на самых различных уровнях. А именно — создавать одежду не многотысячными, а малыми партиями. Их размер будет невелик — от 20 до 50 штук, что обеспечит желанную неповторимость.

Московский Дом моды должен стать предприятием качественно нового типа. Он предназначен для создания оригинальной женской и мужской одежды в ансамбле с трикотажем, головными уборами и другими дополнениями. В нем можно будет заказать, а возможно, и купить готовую уникальную авторскую модель. Там же можно будет приобрести альбом с фотографиями модных моделей, посмотреть выставку, побывать в демонстрационном зале на показе новых коллекций.

Основное новшество, которое будет введено в нашем Доме моды, заключается в том, что посетитель сможет с головы до ног одеться в едином стиле. Мечтаем мы создать у нас и своего рода театр моды, где будет слияние всех эстетических начал — цвета, формы, пластики, музыки.

В своей работе мы наметили две темы. Ведущим направлением станет разработка гардероба деловой женщины. Не менее важным направлением я считаю одежду для молодежи, причем в равных долях — для юношей и девушек.

Таким образом, у Дома моды свои задачи, которые отличаются от задач, к примеру, Дома моделей одежды. Это объясняется тем, что в советском художественном моделировании всегда существовало два направления: с одной стороны, моделирование одежды для массового пошива, с другой — экспериментальное творчество. Далеко не все свои идеи художник-модельер может выразить в моделях, предназначенных для массового пошива. Ибо здесь он должен учитывать прежде всего технические и сырьевые возможности швейной фабрики. Другими словами, массовый пошив предъявляет дизайнеру свои специфические требования.

Но модельеру, как и всякому художнику, необходима работа над формой, поиски силуэтных решений и средств художественной выразительности. Он выявляет пластические возможности новых тканей, производит апробацию экспериментальных образцов, ищет способы изменения конструкции. Так рождаются те элементы нового, которые впоследствии вызывают появление очередного «всплеска» моды.

За годы работы в индустрии моды у меня сложилось определенное представление о принципах, на которых должна строиться эстетика одежды. Мне кажется, что именно сегодня настало время, и есть для этого все возможности, выбросить на рынок огромное количество прекрасного, разнообразного ассортимента моделей, уже проверенного любовью покупателей и заказчиков, — это блузы, юбки, свитера, пуловеры, жилеты, жакеты, цветные чулки, гольфы, носки, мягкие сумки, то есть все то, что хочет иметь в своем гардеробе любая женщина.

Фабрики просто обязаны иметь ассортимент, утвержденный художником, человеком, который обладает подлинной компетентностью и правом не только создавать, но и утверждать эталоны прекрасного. Когда же мы сможем обеспечить наши магазины одеждой, отвечающей понятию хорошего вкуса, можно будет потихоньку, малыми партиями, предлагать и остромодные образцы одежды.

Экспериментальная база моделирования питает массовую моду, потому что все лучшее, рациональное, создаваемое экспериментаторами, потом широко используется в моделях, пущенных на поток. В мирном творческом сосуществовании экспериментального и массового моделирования одежды выражена одна из основных тенденций развития искусства костюма.

В ПОИСКАХ ИДЕАЛА

Работа модельеров во многом схожа с работой живописцев. Как и они, мы постоянно находимся в поиске идеала. Я имею в виду идеал женской красоты. Другое дело, что в моде эти идеалы, может быть, меняются быстрее. Ничего плохого я в том не вижу. Просто мы оперативнее откликаемся на изменения, происходящие в окружающем нас мире.

Насколько полезны такие перемены в моде и насколько они революционны? Вот мнение западногерманского журнала «Гутен таг»: «Лишь начиная с 1960 года, когда мини-юбки стали непременным атрибутом, летописцы моды пришли к мнению, что «ничто не ново под луной». И действительно, вряд ли отыщешь вариант, который не был бы однажды найден, ношен и позабыт. Мода — это вариации хорошо забытого старого. И если рассматривать фиговый лист прародительницы Евы как первое открытие в моде, то не следует удивляться, что модельерам становится из года в год все труднее изобретать «последний крик» и наряжать женщин в подобные новинки».

Пожалуй, до конца согласиться с этим мнением я не могу. Да, художники-модельеры периодически обращаются к костюмам прошедших лет. Но это вовсе не значит, что со складов извлекаются старые модели, а из архивов вытаскиваются на божий свет мохнатые от пыли папки с пожелтевшими рисунками выдающихся кутюрье прошлого — Уорта или, скажем, Пуаре. Развитие моды, как и развитие истории, об этом я уже говорил, идет по спирали. И каждый новый виток этой спирали обогащает нас чем-то новым: дает новые идеи, новые формы, новые материалы, дает, наконец, самое главное — новое отношение к одежде.

Американский исследователь Кребер в своей работе «Три века женской одежды» писал, что история не вмешивается в процесс моды, за исключением случаев больших исторических потрясений, когда она слегка ускоряет некоторые изменения. Во всяком случае, история не производит конкретных форм, поэтому никогда нельзя аналитически объяснить состояние моды — причинной связи между Директорией и высокой талией не существует.

В свою очередь французский искусствовед Ролан Барта в книге «Система моды», вышедшей в 1967 году в Париже, отмечал, что хотя история не может непосредственно воздействовать на формы, но она может влиять на ритм изменения этих форм, нарушая или перестраивая его. Моя точка зрения несколько отлична от этих двух мнений. Но для того, чтобы моя позиция не показалась слишком голословной, давайте совершим небольшой экскурс в историю моды. Не буду пытаться нарисовать всю картину ее развития, а остановлюсь лишь на некоторых моментах, важных для понимания современного положения моды и ее роли в нашей жизни.



Ничто так не связано с жизнью человека, с особенностями его быта и культуры, как костюм. Возникнув как средство защиты человека от воздействий внешней среды, он на всем протяжении истории человеческого общества отражал и отражает изменение эстетических идеалов, общественного вкуса.

Одежда удовлетворяла не только утилитарные потребности человека, но и запросы чисто эстетические. Она формировала внешний облик людей, косвенно отражая их внутренние качества: характер, привычки и, конечно, художественный вкус. Когда же, собственно, возникла мода? Естественно, значительно позже появления устойчивого национального костюма. Конечно, он тоже менялся, но изменения эти шли настолько медленно, что ничего общего с нашей быстротекущей модой у него не было, а самое главное, эти перемены были стихийными, и единственное, что их вызывало, это появление новых материалов.

Многие советские искусствоведы, в том числе Э. Венде, считают, что мода родилась в XII–XIII веках с развитием международных отношений и усилением торгового обмена, когда в одежде стали появляться элементы, использование которых нельзя объяснить необходимостью или развитием эстетического вкуса: например, шляпа высотой в метр, шлейфы длиной в сажень, сверхузкие мужские панталоны, в которых было невозможно сесть, или загнутые носки туфель, подвязывавшиеся шпурами и цепочками.

Некоторые западные ученые называют более поздний срок, определяя моду как одно из явлений неомании (мании новизны), которая возникла в нашей цивилизации с зарождением капитализма.

Трудно сказать, кто прав в этом споре. Важно одно, что практически до конца XIX столетия круг людей, вовлеченных в орбиту моды, был крайне невелик. Позволить пользоваться ее плодами, откликаться на ее предложения мог далеко не каждый.

Костюм раба, землепашца, ремесленника был всегда прост до примитивности. До XIII века это чаще всего набедренная повязка или длинная, до колен, рубаха. Зато одежда знати изобиловала такими «находками» портных, такими необыкновенными деталями, что если взять за основу один из шуточных признаков моды — игнорирование основных требований, предъявляемых к одежде, — средневековые швейники добились колоссальных успехов, а авторитет законодателей моды, предлагавших столь неудобные фасоны, был несказанно высок. Правда, следует отметить, что подкреплялся он такими серьезными аргументами, как армия, суд и церковь, поскольку законодателями моды в то время чаще всего выступали королевские дворы.

Например, в XVI веке испанский двор ввел моду на короткие штаны-буфы. Для придания им большей округлости штаны набивались конским волосом или паклей. Сверху надевался чехол из дорогой ткани. Насколько было «удобно» в таких штанах в жаркую погоду, объяснять не стоит.

При дворе Людовика XIV шляпы было принято носить в руке. Из-за введения им в моду огромных париков шляпа стала совершенно бесполезным атрибутом костюма. А вот при бургундском дворе в XV веке щеголи носили по две шляпы. Одна на голове, вторая — на ремешке за спиной. История моды знает немало подобных казусных одеяний, хотя вершиной всего я считаю юбки, предложенные мужчинам голландским послом в Париже Рейнгравом ван Сальмом. Несмотря на всю абсурдность этой юбочки, которая надевалась поверх штанов, мода на нее продержалась почти сорок лет.

В любом случае каждое новое модное предложение работало только на одну цель — подчеркнуть привилегированное положение знати и неприятие ею труда в любой форме.

За примерами далеко ходить не надо. Вспомним хотя бы боярскую ферязь — особый вид кафтана из дорогой ткани. Шили ее на подкладке, иногда и на меху. Ферязь была широкой в подоле, до трех метров, с длинными, свисающими до земли рукавами. Надевали ее следующим образом: в рукав продевали лишь одну руку, собирая его во множество сборок, другой же рукав спускали до земли. Благодаря этому кафтану и появилось выражение «работать спустя рукава».

Сотни и тысячи портных и художников на протяжении веков выдумывали совершенно необыкновенные фасоны, призванные подчеркнуть то место, которое занимал феодал в иерархической лестнице. Еще в XIII столетии были изданы первые законы против роскоши, ограничивающие пышность одежд вассалов в сравнении с сюзеренами. Тогда же появились законы о рангах в одежде, предписывающие строгие ограничения в выборе тканей и формы костюма для различных классов общества. Например, бюргеры в отличие от дворян не имели право носить шелковые одежды, длинные шлейфы и т. д. Словом, мода была в полном распоряжении дворцов, а не улиц.

Такое же положение складывалось и на Руси. Знатные вельможи носили закрытые кафтаны с разноцветной вышивкой, из дорогих материалов шились плащи, которые скреплялись большой золотой или серебряной пряжкой с драгоценными камнями. Не отставали от мужчин и женщины. Появившиеся в XIV веке в женском гардеробе сарафаны в богатых семьях шились из восточных тканей, с которыми Россия только познакомилась, — парчи, атласа, тафты. Кокошники и кички украшались жемчугами.

В принципе те же формы одежды бытовали у других слоев населения с той только разницей, что шила ее беднота из холста и сермяги. Введенный Петром I европейский костюм несколько потеснил народный, однако коснулось это лишь зажиточных слоев русского общества. Народные массы остались, несмотря ни на что, верными привычной одежде, традиции которой переходили из века в век.

Пожалуй, впервые улица продиктовала моду дворцам во время Великой Французской революции. Ведь именно к этому периоду относится появление мужских панталон. Панталоны во время революции были своеобразной формой членов клуба якобинцев (до этого их носили лишь крестьяне и моряки). Якобинцы надели панталоны, чтобы отличаться от аристократов, носивших в то время короткие штаны — кюлоты. Прошло 15–20 лет (темпы моды тогда были несколько замедленными), и весь мир признал удобство и функциональность брюк.

Великая Французская революция! На весь мир звучал призыв к Свободе, Равенству, Братству. Вдохновленный примером демократов древности, стараясь перенести в сегодняшний день не только идеи демократии, строгость нравов, но и эстетические идеалы, Конвент заказывает Жаку Луи Давиду костюмы для граждан республики. К сожалению, они получились у художника слишком театральными и в быт парижан не вошли. Однако идеи эти окончательно не были забыты, и через некоторое время античность вновь стала популярна.

В период Директории на улицах и бульварах французской столицы можно было встретить людей, одетых в костюмы античных героев. Мужчины надевали короткую, до колен, тунику, плащ и сандалии. Конечно, от них не могли отстать и женщины. Туника стала и у них самой популярной одеждой. Кстати, женщины оказались и более последовательными, потому что с наступлением холодов мужчины вернулись к обычному теплому костюму.

Вообще, надо отметить, что для этого времени было характерно необыкновенное смешение стилей и направлений: от «прически жертвы» — ее носили родственники погибших на гильотине — до прически «собачьи уши», которая состояла из массы длинных неровно остриженных волос, закрывавших большую часть лица.

После 1789 года буржуазия приняла от аристократии эстафету парижской элегантности. Расширение клиентуры немедленно вызвало и увеличение цеха портных-кутюрье, которые постепенно сумели захватить власть над умами парижан и парижанок. Если раньше портные только выполняли заказы своих клиентов, то теперь они рисковали навязывать им свои предложения, которые скорее подчинялись требованиям морали того времени, чем истинному предназначению одежды. Классовая элегантность — воплощение бесполезности и искусственности — царила до начала нашего века.

С расширением круга потребителей появилась необходимость и в специализированной одежде: для работы, отдыха, праздника, спорта, путешествий. Возникла новая концепция одежды, когда женщинам предоставлялась свобода выбора. Мода вполне удовлетворяла спрос, и хотя подчас она шла окольными путями, но все-таки двигалась вперед и вперед.

Но вот на сцене появился английский костюм — одно из революционных нововведений того времени. Островное положение Англии, сам колонизаторский стиль эпохи, частые путешествия, образ жизни буржуазии, стоящей у власти, занятия спортом — все это требовало нового, удобного практичного костюма. Англия была куда демократичней соседней Франции, а главное — представители ее правящего класса были куда практичнее. Даже дворяне занимались наживанием денег.

Мода в Англии в XVIII столетии развивалась весьма энергично. Надо отметить, что первоначально английский стиль был принят во Франции в штыки. Редингот был объявлен попутчиком распущенных нравов. Но, несмотря на все споры вокруг предложений английских портных, через некоторое время французское недоверие к британской моде сменилось полной англоманией. Французский коньяк стали заменять шотландским виски, парижские кабриолеты сменили лондонские экипажи. По улицам стало модно гулять не с пуделями, а с бульдогами. Французы даже перестали грассировать, и, наконец, весь Париж оделся в рединготы.

Английская мода была усвоена настолько стремительно и настолько безоговорочно, что иностранцу, считавшему Париж законодателем мод, вполне естественно казалось, что все эти новые явления — изобретения ветреных французов.

Девятнадцатое столетие. Мощный технический прогресс, изменение социального состава общества, резкое увеличение населения городов создают условия для завершения процесса формирования единого европейского городского костюма. Он все больше утрачивает черты местного и национального своеобразия. Развитие моды идет очень интенсивно, но затрагивает в основном женскую одежду.

Многие в то время были буквально шокированы столь частой, по их мнению, сменой вкусов. Так, например, русский журнал «Библиотека театра и искусства» писал:

«Лишь одно в XIX веке не встречается Особенно часто: это, чтобы какая-нибудь мода, будь то в живописи или в домашней обстановке, в одежде или настроении, забыла все остальные моды и надолго бы всех захватила. Теперь времена эклектизма. Мода то и дело приходит и уходит. И до самого конца этого века царит необузданная радость по поводу чего-то своего собственного, по отсутствию традиций (разумеется, только кажущемуся), тиранически загоняется все немодное, все историческое в самую заднюю каморку дома или мозгового аппарата, и неустойчивое племя переходной эпохи беспрестанно мечется между барокко и цапфштилем, между идеализмом и романтизмом, между французоманией, эллинизмом и англоманией. Неужели этой пестрой моде суждено длиться и впредь, и к старым модам присоединится еще одна новая — мода современности, стиль юности? Модой становится все жизнеспособное, и этим можно пока утешиться; лишь то, что не носит в себе никакого зародыша силы, не привлечет к себе последователей, не пробьется».

В то же время подобная вакханалия в женской моде, казалось, совершенно не затронула костюм «сильной половины» человечества. Наоборот, он все больше стабилизировался и становился консервативным. Мужчины решительно отказывались от пестроты и украшений.