Ранее в тот вечер они говорили об Охотнике по дороге домой из кино – и обсуждали установку решеток, а возможно, даже покупку пистолета.

Билл был компьютерным гением в корпорации «Берроуз». В 1983 году его перевели из филиала в Дакоте, и он поселился в Мишн-Вьехо, всего в миле от работы. Он очень любил Кэрол.

Дом у них был бежевого цвета, со скатной крышей из деревянной черепицы и двумя большими эркерами. В палисаднике росли сосны и клены, отбрасывающие столь любимые Охотником тени. Справа асфальтовая подъездная аллея вела к гаражу, слева – небольшая лужайка; входная дверь была посередине дома. Сначала он попытался открыть входную дверь и окна. Потом прошел в задний двор и, сняв сетку, сумел пролезть в заднее окно. Как всегда, сначала он привык к темноте, а затем двинулся вперед с маленьким фонариком-ручкой.

Войдя в главную спальню, он увидел фигуры спящего Билла Карнса и его невесты и взвел курок. Этот звук разбудил Билла, – возможно, потому, что накануне они как раз говорили об убийце.

Он открыл глаза, увидел свет фонарика и настолько быстро, насколько смог, встал с кровати, точно в боевой готовности. Охотник нажал на курок и выстрелил Биллу в голову, сбив с ног, точно ударом биты. Подошел ближе и выстрелил в голову еще два раза. Заметил движение под одеялом, откинул его и увидел испуганную невесту Билла.

– Знаешь, кто я? – смеясь, спросил он.

– Нет, а кто ты?

– Я – Ночной охотник!

– О боже, нет! – запричитала она.

– Не говори «Боже», скажи «Сатана». Скажи, что любишь Сатану! – произнес он и так сильно ее ударил, что у нее зазвенело в ушах.

– Я люблю Сатану! – сказала она.

Он ударил ее по лицу.

– Громче! – потребовал он.

– Я люблю Сатану! – повторила она в ужасе, дрожа и плача.

– Пожалуйста, не убивайте меня! Пожалуйста, пожалуйста!

В ответ он вытащил ее из кровати, бросил на пол и связал галстуками, которые нашел в шкафу, при этом потребовал драгоценности и деньги – угрожая, избивая руками и ногами. Из раны в голове Билла Карнса все это время продолжала литься кровь. Она была напугана, и это дало ему ощущение власти над человеческой жизнью, которой так жаждал его психоз.

Затем он обыскал спальню быстрыми умелыми движениями. Казалось, он инстинктивно знал, где искать, вытаскивал ящики, вываливал их содержимое на пол, совал руки в перчатках везде, где могли быть ценные вещи. Он нашел украшения и часы и заставил ее поклясться Сатаной, что это все, что у них было. Она поклялась. Он затащил ее в другую спальню и изнасиловал вагинально и анально.

Закончив, он нежно ее поцеловал, чем еще больше шокировал. Затем снова связал ее и потребовал наличные. Она сказала ему, что кое-что спрятано в спальне. Она услышала, как он потребовал от лежавшего без сознания и истекавшего кровью Билла сказать, где они, а потом пронзительно рассмеялся. Денег он не нашел и, обозленный, вернулся к перепуганной женщине.

– Ты врешь, сука. Я тебя убью…

– Я не вру, деньги в спальне! Я вам покажу!

– Поклянись Сатаной!

– Клянусь Сатаной!

Он развязал ее, и она показала ему, где спрятано 400 долларов наличными, которые он тут же положил в карман.

– Еще есть?

– Нет, это все, клянусь Сатаной.

– Знаешь, это единственное, что тебя спасло. Это все, чего стоит твоя жизнь. Если бы не эти деньги, я бы тебя убил.

Он затащил ее в ванную и связал ей руки и ноги.

– Скажи им, что здесь был Ночной охотник.

– Скажу.

– Скажи, что любишь Сатану! – потребовал он.

– Я люблю Сатану, – сказала она.

Он засмеялся и ушел, оставив ее молиться о спасении в беззвучной тишине. Вышел из дома через парадную дверь, спокойно вернулся к угнанной машине, завел двигатель и уехал.

Ромеро поднял глаза и снова увидел машину и странного парня в черном. На сей раз номер он разглядел. Запомнив только три цифры, он пошел домой и записал их.

Охотник вернулся на шоссе и помчался в сторону центра Лос-Анджелеса. Обычно он за рулем был в перчатках, но на полпути снял. Было очень жарко, и у него вспотели ладони. Он решил, что прежде, чем бросить машину, он сотрет отпечатки. Он добрался до района Уилшир и припарковался у небольшого торгового центра на 6-й стрит и Александрия-авеню.

Взяв тканевые перчатки, он тщательно стер отпечатки с руля, рычага переключения передач и зеркала заднего вида, за которое брался. Но один отпечаток снаружи зеркала заднего вида он не заметил. Как и двух Библий на заднем сиденье.

На автобусе он вернулся в Чайнатаун, снял комнату и заснул, даже не подозревая о Джеймсе Ромеро III и отпечатке пальца.



Когда Кэрол Смит поняла, что он ушел, она освободилась и попыталась вернуть Билла в сознание, но безуспешно. Телефон был отключен, и она побежала к соседям вызвать помощь. «Скорая» приехала быстро и отвезла Кэрол и Билла в местную больницу. Из мозга Билла удалось извлечь только две пули. Третья застряла в слишком жизненно важном месте, и без смертельного риска удалить ее было невозможно.

Когда до Джеймса Ромеро дошла новость о нападении на Карнса, он немедленно рассказал маме и папе о странном парне в оранжевой «Тойоте». Они позвонили в офис шерифа округа Ориндж. После того как Джеймс описал виденного мужчину и проезжавшую машину, полиция округа Ориндж не сомневалась, что он видел напавшего на Билла Карнса и Кэрол Смит: Охотника. Детектив отдела убийств округа Ориндж Джим Сайдботем позвонил Салерно и Каррильо, и они выехали в Мишн-Вьехо осмотреть место преступления. Все почти наверняка были уверены, что это их убийца: он сам представился Кэрол Смит и употреблял любимые словечки. Когда Каррильо и Салерно увидели разгром, отключенный телефон и стреляную гильзу автоматического пистолета 25-го калибра, а также узнали о характере сексуального насилия, они были абсолютно уверены, что их парень вернулся в Лос-Анджелес.

Дочь Джесси Переса связалась с оперативной группой шерифа 27 августа. Перес выждал неделю, прежде чем рассказать ей, и сначала она общалась с адвокатом, потому что не хотела, чтобы у отца были неприятности. Она позвонила детективу по расследованию убийств Луи Даноффу и рассказала ему, что ее отец знает, кто такой Ночной охотник, и хочет об этом сообщить. Она сказала, что отец познакомился с ним в районе автовокзала, что у него гнилые зубы, он говорил о Сатане и был профессиональным грабителем. Зовут его Рик, он из Техаса. Отец уверен, что он и есть убийца.

Дочь Переса объяснила, что ее отец испуган и хочет защиты. Данофф заверил ее, что офис шерифа безоговорочно гарантирует ее отцу безопасность, и назначил встречу.

Когда раздался этот звонок, совещание оперативной группы было в самом разгаре. Детектив Данофф рассказал Салерно о «перспективной» подсказке. На встречу с дочерью Джесси Переса в ее доме в Восточном Лос-Анджелесе Салерно отправил детектива Айка Агилара и его напарника Майка Григгса. Пока они ее допрашивали, домой вернулся сам Джесси. Сначала он расстроился, что она пустила полицию в дом, но Григгс и Агилар его успокоили.

Нервно потея, с бегающим взглядом, Перес – после неоднократных уверений детективов в его безопасности – рассказал о парне по имени Рик. Фамилии он не знал, но не сомневался, что тот – Охотник. Он сказал им, что познакомился с Риком через его брата и часто встречал его на автовокзале. Однажды он купил у него автоматический пистолет 22-го калибра.

Агилар и Григгс навострили уши. Они спросили, где сейчас пистолет, и Перес сказал, что отдал его для защиты подруге Эсперансе Гонсалес в Тихуане.

Рик, по его словам, был сумасшедшим грабителем, с плохими зубами, как у того парня из газеты. Приехал он откуда-то из Эль-Пасо. Он рассказывал Пересу, что убил азиатскую пару в Монтерей-Парке, и позже Перес прочитал об этом в газетах. В прошлом году Рика арестовали за угон автомобиля, на котором он врезался в задний фасад автовокзала после того, как за ним с включенными сиренами и мигалками гнались по шоссе пять машин департамента полиции Лос-Анджелеса.

– Найдите этот арест, и вы найдете этого парня, – заверил Перес.

Детективы согласились, что фамилия Рика даст им ниточку. По словам Переса, это было где-то в начале декабря 1984 года. Если на Рика есть протокол задержания, они мгновенно его поймают.

Они отвезли Переса в департамент шерифа, и он повторил Каррильо и Салерно сказанное Агилару и Григгсу. И добавил, что Рик часто ошивается у автовокзала.

– Он одиночка и вечно трындит о величии Сатаны, – сказал Перес. – Я во всю эту хрень не верю, но он действительно в это верит. Ему нравится хэви-метал. У него всегда при себе кассетный плеер.

Гил показал Пересу фоторобот, составленный со слов Сомкид Хованант, и Перес подтвердил, что он похож на Рика:

– Только, знаете, волосы не такие курчавые.

Салерно спросил Переса, знает ли он, где все вещи, украденные Охотником. Перес поинтересовался, получит ли он вознаграждение, если расскажет. Детективы искренне заверили его, что позаботятся о том, чтобы он получил вознаграждение.

Выдохнув, и все так же нервно стреляя глазами, Перес рассказал им о скупщике по имени Фелипе Солано, жившем недалеко от стадиона «Доджер».

– У него в гараже полно всякого дерьма – телевизоры, радиоприемники, видеомагнитофоны, драгоценности… тонны дерьма, до самого гребаного потолка… Вот он скупщик Рика.

Салерно хотел получить пистолет, который, по словам Переса, ему продал Рик. Окажись он одним из орудий убийства, их дело против этого Рика было бы решено. Однако прежде чем отправить Переса в Тихуану, он заставил его показать им, где живет Солано. Это был двухэтажный розовый дом с гаражом, стоящий на тихой застроенной скромными одноквартирными домами улице.

Фрэнк приказал спецподразделению департамента полиции Лос-Анджелеса по борьбе с преступностью установить наблюдение за домом. Также под их наблюдение был взят бар в парке Макартур, где, по словам Переса, тусовался Солано. Каррильо напомнил сотрудникам департамента полиции Лос-Анджелеса, что, если появится Рик, им не стоит рисковать: пусть сначала стреляют, а потом задают вопросы. Установили слежку и на автовокзале.

Полиция задействовала осведомительницу Сандру Хотчкисс попытаться подловить Солано на скупке краденного, что позволило бы детективам получить ордер на обыск его дома.

За Хотчкисс тянулся длинный шлейф арестов за кражи со взломом, употребление наркотиков, проституцию. Она подошла к Солано в бильярдном зале в центре города, однако он покупкой драгоценностей, предложенных Хотчкисс в качестве приманки, не заинтересовался.

Они решили предложить Хотчкисс пойти в дом Солано и попытаться продать ему толстую золотую цепочку. Она отказывалась: Солано сразу поймет, что это ловушка, ведь она не могла знать его адрес, однако детективы шерифа настаивали. В конце концов Сандра согласилась. Когда она шла по переулку к его дому, подъехал Солано, припарковался и пошел к своей двери. Увидев ее, он был поражен и спросил: «Ты из полиции?»

Прежде чем она успела ответить, выскочили оперативники и схватили Солано.

Он согласился пустить детективов в дом, где они обнаружили массу улик – почти все, что было похищено при ограблениях Охотника. Салерно приказал доставить задержанного в офис шерифа. Когда они расспрашивали Солано о Рике, он клялся, что не знает ни его фамилии, ни адреса, ни номера телефона. Он сказал, что Рик часто переезжает, живет в разных отелях и сам ему звонит, если ему надо что-то продать.

Каррильо снова позвонил в департамент полиции Лос-Анджелеса и попросил найти протокол задержания от декабря 1984 года за ограбление угнанного автомобиля, арест на заднем дворе автовокзала произвели несколько патрульных департамента полиции. Он сказал, что имя подозреваемого Рик, или, возможно, Ричард или Рикардо. В конце концов, из департамента перезвонили и сказали, что не могут найти похожего на описанный Каррильо протокол. Им позвонил Салерно и попросил поискать внимательней.



Все полицейские Южной Калифорнии искали оранжевую «Тойоту», на которой было совершено нападение на Карнса, зная, что обнаружение машины вполне может раскрыть дело.

Прорыв наступил, когда в убойный отдел позвонил друг владельца машины и сообщил, что машина, которую они ищут, похожа на угнанную из китайского квартала. Он дал заместителю шерифа ее полный номер, и тот совпал с частичным номером, записанным Джеймсом Ромеро. Офис шерифа решил сообщить полный номер прессе, и утром 28 августа машину обнаружили у торгового центра в районе Уилшир в Лос-Анджелесе, – там, где ее оставил убийца. Целый день и ночь за ней следили в надежде, что он вернется, но этого не произошло. Эвакуатор доставил автомобиль на стоянку полицейского участка Рэмпарт, а потом в гаражную лабораторию департамента шерифа округа Ориндж в Санта-Ане, где машину осмотрели криминалисты. Казалось, заметных отпечатков не было.

Но когда все уже были готовы сдаться, криминалистка нашла с внешней стороны зеркала заднего вида четкий отпечаток пальца.

Тем временем в Сан-Франциско оперативная группа по делу Охотника приняла очень умное и правильное решение: опубликовать фотографии и описания украденных из дома Пэнов украшений. Понимая, что кто-то где-то пытается их купить, и, учитывая крупное вознаграждение за информацию об убийце, детективы подумали, что это поможет схватить убийцу.

Донна Майерс была полной неопрятной женщиной ростом 167 сантиметров, с лохматыми, плохо подстриженными темно-каштановыми волосами. Ее друг Рик из Эль-Пасо, штат Техас, по ее словам, промышлял кражами со взломом и несколько раз приносил ей украшения на хранение – последний раз всего пару недель назад. Он подарил ей несколько ювелирных изделий, золотой браслет и кольца. Золотой браслет на ее запястье был слишком мал, и она отдала его дочери Дилин, которая была замужем за Эрлом Греггом. Другое кольцо Донна подарила внучке Офелии, дочери Дилин. Еще одно кольцо – сыну, Ллойду Вораку-младшему. Грегги тоже знали человека, подарившего Донне Майерс украшения.

Заподозрили они его вскоре после убийства Питера Пэна. Высокий и худой, как Охотник, с гнилыми зубами, он постоянно носил черное и вечно пел дифирамбы Люциферу.

Эрл Грегг первым по газетному описанию узнал в браслете тещин подарок Дилин и нашел на нем номер водительского удостоверения, тоже опубликованный в газетах. Он показал газету Дилин, и они решили связаться с властями. Грегг позвонил в оперативную группу и связался с детективом Карлом Клотцем. Он рассказал Клотцу о друге грабителе-сатанисте по имени Рик, соответствовавшему описанию убийцы.

– Он похож на рисунок в газетах. Вылитый он, только волосы не такие вьющиеся и подбородок другой, – сказал Грегг.

Детектив Клотц отнесся к звонку Грегга серьезно: грабитель-сатанист выглядит точно как в описании. Вместе с напарником Фрэнком Фэлзоном он поехал допросить Греггов. Фэлзон был общительный, компанейский, выше среднего роста, темноволосый, крупный, с раскатистым смехом. Клотц был высокий, с седыми редеющими волосами и носил очки в золотой оправе. Вместе они были хорошей командой.

Эрл и Дилин встретили Клотца и Фэлзона у входной двери. У нее были грязные светлые волосы, и она казалась не выспавшейся. У Эрла было длинное узкое лицо с отвислыми щеками, безжизненные глаза и торчащие вперед зубы. Обоим явно не помешала бы ванна.

Эрл сказал двум детективам, что познакомился с Риком – фамилии его он не знал – через тещу Донну Майерс, которая познакомилась с ним через своего друга по имени Родригес. Рик был из Эль-Пасо и «вечно промышлял грабежом».

– Он профессиональный вор, – сказал Грегг, – и действительно хорош в этом.

Грегг рассказал детективам, что Рик всегда говорил о Сатане как о «высшем существе», был одержим тяжелой музыкой и постоянно ее слушал. Детективы Сан-Франциско знали о кепке AC/DC, оставленной в гараже кондоминиума Окадзаки/Эрнандес. Рик из описания подходил профилю все больше и больше.

Они спросили о зубах Рика, и Грегг ответил им, что они были щербатые и в пятнах. Он рассказал, что Рик наркоман и на обеих руках у него были следы от инъекций, но в последнее время он просто курил травку и пил. Когда его спросили, видел ли он когда-нибудь Рика с оружием, Грегг ответил, что один раз точно видел – с серебряного цвета автоматическим пистолетом 0,25-го калибра, который он пытался продать Греггу за 150 долларов, «намного дороже, чем тот стоил». Грегг не знал, где Рик живет сейчас. По его словам, он много переезжает и иногда останавливается в дешевых ночлежках в районе Тендерлойн.

Клотц и Фэлзон поехали к дому Донны Майерс. Они предъявили удостоверения и попросили ее ответить на несколько вопросов о Рике. Донна была вежлива и пригласила детективов в дом. Они сразу перешли к делу и спросили, где она взяла украшения, которые подарила дочери.

Она рассказала двум детективам из Сан-Франциско о Рике, который был другом ее приятеля Армандо Родригеса. Она сказала, что жила с Родригесом в 1979 году в Ричмонде, штат Калифорния. В тот год они вместе отправились в Эль-Пасо, и она впервые встретила Рика. Когда они вернулись в Ричмонд, Рик начал навещать Армандо и жил в доме сначала по несколько дней, а потом и недель. После переезда в Сан-Пабло его она видела редко. Она знала, что он грабитель, но очень удивилась, что его считают Охотником – он никогда не был агрессивным. В садовых перчатках она его видела. Донна сказала детективам, что Рик пришел 16 августа и попросил ее взять на хранение восьмиугольную шкатулку для драгоценностей, которую забрал 23 августа, когда пришел с Армандо. В тот раз он и подарил ей украшения, которые она подарила дочери, и шкатулку, которую она передала детективам.

Однажды, рассказала она им, он оставил ей на хранение 500 долларов. Сказал, что если с ним что-нибудь случится, она должна передать деньги его сестре, и дал ее номер телефона. Но ничего не случилось. Он вернулся и забрал деньги, номер сестры не сохранила.

Детективы хотели узнать фамилию Рика. У них было место – Эль-Пасо, им оставалось только узнать фамилию, и они расскроют самое крупное в истории Калифорнии дело об убийстве. Рик соответствовал описанию убийцы, у него были украденные драгоценности, а то, что он показывал Греггу пистолет 25-го калибра, связывало все воедино. Они попросили Донну позвонить Армандо и узнать фамилию Рика, но Армандо сказал, что он ее не знает. Детективы велели Донне не уезжать из города. По полученному от нее номеру телефона они нашли адрес Родригеса и поехали к нему домой.

Армандо, высокий, худой и темноволосый, ненавидел копов и с Клотцем и Фэлзоном разговаривать отказался. Они понимали, что Армандо, скорее всего, был ключом к делу, поэтому надели на него наручники и доставили в полицейское управление, угрожая предъявить обвинение. Они заявили, что он был с Риком, когда тот забирал украшения у Донны Майерс, а это делало его соучастником убийства Пэна. Поначалу Армандо молчал. Его посадили в камеру и дали ему время на размышление. Вскоре он заговорил, не желая иметь ничего общего с делами Ночного охотника.

Он признал, что Рика знает, но «не слишком хорошо». Его фамилия была Рамирес, и это все, что он знал. Детективы пробили Рика, Ричарда или Рикардо Рамиреса по базе данных: их там были тысячи.

Оперативная группа детективов в это время шерстила район Тендерлойн, показывая лос-анджелесский фоторобот, допрашивая менеджеров отелей, оказывая на людей давление. Управляющий гостиницы «Бристоль», дородный русский иммигрант, рассказал детективам, что в номере 315 останавливался парень, похожий на фоторобот и разговаривавший, как тот парень, о котором они рассказывали. Его фамилии он не знает, в «Бристоле» фамилий не требуют. Когда детективы спросили, не создавал ли парень из номера 315 проблем или не запомнился ли чем-то необычным, он ответил:

– Нет, ничего не было. Он приходил, платил и уходил. Иногда он громко включал музыку, и я сказал ему, чтобы он приглушил звук. Не считая этого, ты даже не знал, что он тут. Очень тихий. Сам по себе.

Детективы поднялись в номер 315 и обнаружили на двери ванной пентаграмму – такую же, как у Мэйбл Белл и Питера Пэна. Они сняли с петель всю дверь как улику и вызвали криминалистов снять отпечатки.

Детектив Карл Клотц позвонил Ороско и Типпину в Лос-Анджелес и рассказал им об Эрле Грегге, Дилин, Донне Майерс, украшениях, Армандо Родригесе, Рике Рамиресе и отеле «Бристоль». Ороско позвонил Салерно и рассказал ему. Салерно сказал, что у них уже есть подозреваемый по имени Рик, похожий на того парня. Два детектива пообещали обмениваться информацией, как только кто-нибудь из них еще что-нибудь узнает.

Салерно рассказал Каррильо о звонке и Рике Рамиресе из Эль-Пасо.

Они пошли к Гримму и сказали ему, что узнали фамилию Рика из Сан-Франциско. Следующий шаг – сопоставить отпечаток пальца из «Тойоты» со всеми Риками, Рикардо и Ричардами Рамиресами в базе данных.

Правда о том, что произошло дальше, никогда раньше не оглашалась. По официальной версии полиции, дело раскрыл новый японский компьютер Cal-ID, недавно приобретенный министерством юстиции Калифорнии за 25 миллионов долларов. Фактически найденный на зеркале заднего вида оранжевой «Тойоты» отпечаток пальца доставили из округа Ориндж в Сакраменто, и компьютер произвел поиск среди всех Рамиресов, имевшихся в досье. Был найден Ричард Муньос Рамирес – высокий долговязый бродяга из Эль-Пасо, вор и бывший торговец наркотиками с богатым послужным списком незначительных преступлений, мелких краж и угонов автомашин. Видимо, о его задержании за последнее правонарушение и рассказывал Перес, правда, протокол задержания в департаменте полиции Лос-Анджелеса так и не смогли отыскать.

Неужели этот жалкий воришка – и есть страшный, внушающий ужас Ночной охотник?

Его фотографию показали Пересу, и он подтвердил, что Ричард Муньос Рамирес – тот самый человек, о котором он говорил.

Когда информация дошла до шерифа Блока, тот посовещался с начальником департамента полиции Лос-Анджелеса Дэррилом Гейтсом, шерифом округа Ориндж Брэдом Гейтсом и начальником полиции Сан-Франциско Коном Мерфи.

Неохотно все согласились передать фотографию в прессу. Салерно указал, что если Ричард Рамирес действительно Охотник, то обнародование этого факта даст ему шанс исчезнуть. Но скрой они информацию, он снова сможет убить или изнасиловать, прежде чем его схватят. В интересах общественной безопасности шериф Блок решил обнародовать имя.

Спешно созвали пресс-конференцию, хотя Салерно и Каррильо были против разглашения. Они не сомневались, что благодаря полученной от Переса информации они и так возьмут его в ближайшее время, в течение нескольких часов. Однако их никто не послушал.

Среди журналистов быстро распространилась информация о том, что у полиции есть подозреваемый в нападениях Ночного охотника. Сотни репортеров заполонили отделанный деревянными панелями зал пресс-конференций департамента шерифа.

Изможденный и бледный шериф Блок, постучав по уставленному микрофонами столу, сказал собравшейся прессе, что у них есть подозреваемый по имени Ричард Муньос Рамирес – «двадцатипятилетний мужчина из Эль-Пасо с послужным списком мелких преступлений». Репортеры были в восторге, узнав, что ужасный преступник наконец обрел лицо. Словно обращаясь к Рамиресу, шериф Блок сказал:

– Сейчас о том, кто ты, знаем мы, а скоро узнают все. Тебе нигде не спрятаться.



Теперь Ричарда Рамиреса искали повсюду. Телетрансляции по всей стране прервали выпуски новостей, в которых показали последний снимок Ричарда Рамиреса как главного подозреваемого, связанного с убийствами по отпечаткам пальцев.

На фотографии у Рамиреса было угловатое лицо с высокими скулами и полные губы в форме сердца. Темные большие проницательные глаза, волосы черные, кудрявые, растрепанные. В объектив полицейской камеры он смотрел так, как будто хотел в нее плюнуть.

Салерно заказал тысячи копий снимка и приказал каждому отделению полиции прислать кого-нибудь в департамент шерифа для распространения фотографий среди всех рядовых сотрудников правоохранительных органов округа Лос-Анджелес. Он приказал детективам Айку Агилару и Майку Григгсу отвезти Джесси Переса в Тихуану и забрать там пистолет 22-го калибра, который, по словам Переса, он купил у Рамиреса. Если пистолет послужил орудием убийства в Лос-Анджелесе, это было очень веским доказательством.

В ту пятницу Салерно и Каррильо оставались в офисе до полпятого утра, следя за развертыванием людей для наблюдения в тех местах, где, по полученной информации, бывал Ричард Рамирес. Все знали, что это продлится недолго, но никто не праздновал и не открывал шампанское.

– Пока мы не нашли Рамиреса живым или мертвым, праздновать было нечего, – скажет позже Салерно. – Он был очень хитрым человеком.

Когда Салерно вернулся домой, Джейн спала. Она видела новости и знала, что мужчина, поимкой которого одержим ее муж, опознан. Салерно разделся и лег в постель, но уснуть не мог. Отвлечься от Ричарда Рамиреса было невозможно.

Прежде чем ехать домой, Гил направился в центр Лос-Анджелеса и медленно курсировал по его сонным улицам, надеясь заметить Рамиреса, но безуспешно. Через час он поехал домой, чтобы несколько часов поспать. Его дом был пуст – жена все еще боялась возвращаться домой.

Утром фотография Ричарда Рамиреса была на первых полосах всех калифорнийских газет. Его имя было первым словом, произнесенным каждым диктором на каждом канале.

Книга вторая. Ричи

«Мой брат никогда не спал. Он всегда вставал и ходил по ночам». – Рут Рамирес
Глава 18

Ричард Рамирес был пятым и последним ребенком в семье Хулиана Тапиа Рамиреса и его жены Мерседес. У них было трое мальчиков, девочка и, наконец, Ричард – или Ричи, как его нежно называли в семье.

Отец Ричарда родился в Камарго, Мексика, 16 февраля 1927 года. Он был сильным, красивым мужчиной с угольно-черными волосами и высокими, четко очерченными скулами, вторым из восьмерых детей, выросших на грязной ферме. Его мать, Роберта, умерла, когда ему было двенадцать, и большая часть бремени воспитания большой семьи легла на его плечи. Он был самым старшим братом.

Его отец, Хосе Рамирес, был очень серьезен, и редко улыбался. У него было вечно строгое мексиканское лицо с пронзительными темными глазами и плотно сжатыми узкими губами – черты, унаследованные от отца, Инасиа, крупного, жестокого мужчины с тяжелым характером, часто бившего своих детей, независимо от того, плохо они себя вели или нет. Под стать суровой природе вокруг Камарго, он так же был суров и не спускал ошибок. Хосе Рамирес тоже верил в телесные наказания. Если кто-то из его восьми детей делал не то, что от них ожидалось, расправа не заставляла себя ждать. Характер у него был тяжелый, как и у его отца, и часто он бил детей дольше, чем следовало. Однако в Мексике было нормальным, когда отец бьет детей – так делали все. Считалось, что это приучает ребенка к уважению и дисциплине, а также умению понимать последствия своих поступков. Тем не менее границу между наказанием и воспитанием часто переступали, и Хулиана Тапиа били слишком сильно, слишком долго, слишком часто – и отец, и дед. Больше всего Хулиана бил дед, Инасиа. Если Хулиан совершал особенно скверный поступок – например, спал допоздна, когда была работа, – дед привязывал его к дереву и порол. Избиения сделали Хулиана тихим и замкнутым. На лицо его часто набегала мрачная тень.

Поскольку Хулиан был старшим сыном, побои доставались ему чаще всех. Он принимал их стоически, не плакал и не просил о пощаде. Просто ждал, пока вспышка необъяснимого гнева отца или деда не утихнет.

Жизнь Хосе Рамиреса не баловала. Он рано потерял жену, из-за этого чувствовал себя обманутым, и, злясь, он часто срывал гнев на своих детях.

Когда Хулиану, крупному для своего возраста, исполнилось четырнадцать, он встал перед отцом, вырвал у него из рук и отбросил ремень.

– Ты больше меня не побьешь! – с вызовом произнес он.

В 1944 году в Камарго это преступление каралось смертью: сын не перечит отцу. Существовали обычаи и правила, которые следовало неукоснительно соблюдать, однако с того дня ни Хосе Рамирес, ни дед Хулиана больше не били.

По правде сказать, в побоях никогда и не было нужды, потому что Хулиан был хорошим сыном, много работал на ферме и делал все, что мог, чтобы прокормить семь братьев и сестер. Со всей семьей он каждое воскресенье ходил в церковь и верил как в проповедуемые Иисусом Христом добродетели, так и в силы врага Христа, Сатаны. Хулиан никогда не воровал, не курил и не ругался, и очень редко выпивал.

Из школы его забрали в первом классе: он требовался на ферме, и времени на роскошь образования не было. Он работал от восхода до заката, бронзовея под ярким мексиканским солнцем.

Камарго был маленьким пыльным городком без железной дороги, электричества и телефона, и все так или иначе друг друга знали. Хулиан впервые встретил Мерседес, когда им было по четырнадцать.

Мерседес родилась в Роки-Форд, штат Колорадо, одна из семерых детей, четырех мальчиков и трех девочек. В семье Муньос было много любви, но мало денег. Когда Америка вступила во Вторую мировую войну, мать Мерседес, Гваделупе, решила уехать из Соединенных Штатов и перебраться в Камарго. Она не хотела, чтобы ее сыновей призвали в армию. Она была против войны – любой войны – и не хотела, чтобы ее мальчики проливали кровь по прихоти коррумпированных политиков.

Сестры Хулиана подружились с Мерседес после ее приезда в Камарго, и через них он с ней познакомился. У нее были большие невинные глаза олененка, она была высокой и худощавой, с высоким широким лбом. Руки и пальцы ее были длинными и тонкими, настолько красивыми, что скульптор мог взять их в качестве эталона. Однако только когда им исполнилось девятнадцать, между Хулианом и Мерседес промелькнула искра, они начали встречаться, ходить в единственный в Камарго кинотеатр и совершать долгие прогулки по единственному в Камарго парку.

В ту пору работы в Камарго почти не было. Один из братьев Мерседес, Начо, в 1946 году переехал в Хуарес, Мексика, и сразу же устроился на почте. Хуарес был приграничным городом рядом с Эль-Пасо, штат Техас. Война закончилась, и в обоих городах требовались рабочие руки. Родившиеся в Штатах дети Муньосов были американскими гражданами и могли свободно переходить из Хуареса в Эль-Пасо и обратно. Гваделупе решила переехать. Уехать предстояло и Мерседес. Пришлось прервать любые отношения – семья стояла на первом месте.

В августе 1947 года семья Муньос переехала в Хуарес. Вскоре все взрослые нашли работу. Мерседес служила в Эль-Пасо домработницей. Как и многие приграничные города, Хуарес был местом диким и опасным. За гроши там можно было получить все, что душе угодно – секс с несовершеннолетними, наркотики, угнанные американские машины и драгоценности. Мерседес там не понравилось, незаконная деятельность ее пугала.

Она переписывалась с Хулианом. Ему, почти не ходившему в школу, писать было очень трудно, но помогала сестра, и писать он научился. Его письма были коротки и деловиты: он рассказывал Мерседес, как сильно по ней скучает, насколько опустел Камарго – и его сердце – с ее отъездом. Она тоже писала, что без него чувствовала себя опустошенной.

Хулиана призвали в армию. Он успел научиться стрелять и обращаться со всеми видами оружия, пока не заболел скарлатиной, и его комиссовали. Вернулся он в Камарго худой и еле живой, в лихорадке, и за ним ухаживала сестра Августина.

Хулиан хотел поехать в Хуарес, чтобы быть с Мерседес. Его отец и дед все еще пытались им командовать и говорили ему, что он нужен на ферме. Но Хулиан чувствовал, что уже сделал больше, чем любые три сына, вместе взятые. Хотя он очень любил братьев и сестер, Мерседес он любил так, что жить без нее не мог. Хулиан написал Мерседес и сделал предложение. Она ответила согласием.

Гваделупе была женщиной сильной, властной и проницательной. Она запретила дочери это замужество. Она чувствовала, что Хулиан, хоть и симпатичный и прекрасно физически сложенный, далеко не пойдет. Ни образования, ни профессии, ни денег у него не было. Он Мерседес не подходил. Семья Хулиана считала Муньосов наглыми и высокомерными, и тоже не хотела, чтобы Хулиан на ней женился.

Мерседес редко перечила матери, но собиралась выйти замуж за Хулиана независимо от одобрения матери и семьи.

3 августа 1948 года Хулиан приехал в Хуарес со всем своим имуществом в единственном потертом картонном чемодане. 9 августа они с Мерседес поженились в мэрии Хуареса в присутствии нескольких друзей, без родственников с обеих сторон. Им обоим уже было по девятнадцать. Медовый месяц они позволить себе не могли, и у них не было ничего, кроме взаимной любви и стремления к большой семье. Всю свою жизнь они обходились малым и старались дать детям все то, чего не имели сами.

Он пообещал, что в доме Хулиана Тапиа Рамиреса побоев не будет.

Вскоре после свадьбы Хулиан устроился на швейную фабрику в Хуаресе разнорабочим. Мерседес продолжала работать в Эль-Пасо прислугой. В сороковые годы в Хуаресе царили страшная бедность и преступность, и Мерседес была там несчастна. Родившись в Штатах, она при желании могла бы жить в Эль-Пасо. Хулиан гражданином США не был и без разрешения американских властей переехать в Эль-Пасо не мог. Мексика его вполне устраивала, но Мерседес хотела уехать из Хуареса, чтобы ее дети родились в Америке и были гражданами США. Она много раз слышала о великой американской мечте, и ей хотелось, чтобы ее семья тоже получила шанс. В конце концов Хулиан согласился, и молодые сняли небольшую квартирку в Эль-Пасо, с одной комнатой и ванной. Хотя они зарабатывали гроши, им удалось отложить сумму, необходимую для оплаты аренды и залога за первый месяц.

Постепенно Гваделупе оттаяла к Хулиану Рамиресу. Она увидела, как он трудолюбив и старателен, и насколько сильно любит ее дочь. Квартира в Эль-Пасо находилась недалеко от дома Гваделупе в Хуаресе, и Хулиан и Мерседес по-родственному заглядывали пообедать.

Через несколько месяцев Мерседес забеременела. Узнав об этом, Хулиан весь расцвел. Он был уверен, что это сын. Он страшно гордился тем, что его мальчик – особенный, и, в отличие от отца, станет профессионалом и получит прекрасное образование.

В это время в соседнем Лос-Аламосе, штат Нью-Мексико, правительство США проводило испытания ядерной бомбы. В 1949 году о пагубных последствиях радиоактивных осадков почти ничего не знали. Хуарес находится примерно в 200 милях от Лос-Аламоса, и при определенном направлении ветра радиация регулярно попадала в Хуарес и Эль-Пасо, где наносила ущерб населению через зараженный скот, молоко и воду.

В период наиболее частых испытаний, с 1950 по 1954 год, наблюдался необычно высокий уровень врожденных дефектов: рождались дети без конечностей, недоразвитым сердцем и деформированной головой – множеством физических, а также психических проблем и аномалий. Вскоре станет общеизвестно, что ядерные осадки вызывают врожденные дефекты, но тогда об этом только шептались. Атомная бомба выиграла войну, и правительство скрывало вызванные испытаниями тяжелые последствия.

Первенца Мерседес и Хулиана звали Рубен. Беременность и роды прошли без осложнений, но ребенок родился с шишками размером с мяч для гольфа на макушке и затылке и был очень болен.

Врач точно не знал, что с младенцем, но предположил, что состояние могло быть результатом испытаний бомбы в Нью-Мексико.

Хулиан и Муньосы ничего об этом не знали. Рубена поместили в кувез [9]. Дыхание у него было медленным и затрудненным, кровяное давление слишком низким. Вызвали священника, соборовавшего младенца. Хулиан и Мерседес обратились к единственной властной над смертью и болезнью силе, и горячо молились о выздоровлении Рубена Иисусу Христу и Деве Марии. Однако состояние Рубена не улучшилось, и священнику пришлось совершить последний обряд еще раз.

Через несколько дней Рубену полегчало: показатели жизненно важных функций стабилизировались, опухоли начали спадать. Вся семья страстно верила, что Бог услышал их молитвы. Рубена отвезли домой, и его здоровье продолжало улучшаться. Казалось, что он здоров, несмотря на частый плач.

Хулиан часто держал мальчика на руках, ходил по немощеным дорогам Сегандо Баррио, латиноамериканского района Эль-Пасо, улыбался и нашептывал Рубену сказки. Хулиан и Мерседес так и не научились говорить по-английски, но решили, что мальчику нужно хорошо овладеть английским, чтобы преуспеть в Соединенных Штатах.

Вскоре Мерседес забеременела снова – всего два месяца спустя после рождения Рубена. Ей хотелось девочку и чуть больше времени между родами, но самое главное – чтобы ребенок был здоров. К этому времени до нее тоже дошли слухи, что атомные бомбы испускают невидимый яд, падающий с неба и причиняющий вред еще не родившимся детям прямо в утробах матерей. Причин этого она не понимала. Она просто хотела, чтобы этого больше не было.

Вторая беременность Мерседес протекала без осложнений. Она в срок родила еще одного мальчика, которого назвали Хосе, или Джозеф, в честь любимого брата Мерседес. На сей раз вышедший к Хулиану акушер сказал, что ребенок здоров.

Хулиан Рамирес считал себя счастливчиком – одаренным двумя сыновьями подряд. Он купил в Хуаресе большие сигары и раздал их прохожим. Он каждый день спешил с работы домой, чтобы провести время со своими мальчиками. Гваделупе Муньос ворковала над обоими внуками. По ее словам, два мальчика подряд – это хорошее предзнаменование.



Когда Джозефу было шесть месяцев, начали замечать, что он слишком часто плачет, будто ему больно. В клинике Эль-Пасо его обследовали и признали здоровым, но он продолжал плакать, с каждым днем все дольше и громче. Хулиан держал младенца, качал и ворковал над ним, но ничего не помогало. Во второй раз Джозефа отвезли в клинику, когда ему исполнился почти год. На этот раз врач сказал им, что кости мальчика растут неправильно, и коленные чашечки недоразвиты.

Причины врач не знал, сказав, что ребенку нужны анализы и специалист. Рамиресам посоветовали обратиться к доктору Перри Роджерсу, ортопеду с большой практикой в Эль-Пасо. Сам доктор Роджерс переболел полиомиелитом и ходил с трудом, волоча ногу. Он осмотрел Джозефа, сделал несколько анализов и сказал Рамиресам, что у их сына синдром Коллиера, когда кости ребенка искривляются по мере роста.

Считалось, что эта болезнь вызвана радиоактивными осадками из Нью-Мексико.

Доктор Роджерс рассказал, что лекарства от болезни нет, но он может вырезать изогнутую костную ткань – в случае Джозефа, пяточную кость, и вставить сконструированную металлическую пятку. В специальной ортопедической обуви Джозеф «сможет нормально ходить». Однако кости мальчика продолжат искривляться и в будущем потребуются новые операции.

Новость поразила молодых родителей.

Хулиан желал сыновьям самого лучшего, а тут его второй ребенок оказался инвалидом. Он долго и упорно размышлял об испытаниях атомной бомбы и принялся задавать вопросы знакомым в Хуаресе и Эль-Пасо. И вскоре узнал, что в обоих городах было много детей, рожденных со странными уродствами. Узнал, что в Аризоне есть лагерь, где скрывают этих детей. Власти знали, что испытания очень опасны для внутриутробного развития плода, но старались утаить информацию от общественности.

Теперь каждый лишний доллар, что удавалось заработать Рамиресам, шел доктору Роджерсу. Гордые, они никогда и не просили о помощи даже родных. Они просто больше и упорнее работали. Впервые Джозефа прооперировали в семнадцать месяцев. На время операция помогла, но кости продолжали расти неправильно. Джозеф мучился и снова плакал. И Мерседес, и Хулиан Тапиа часто ходили в церковь Святого Сердца на Орегон-стрит, вместе вставали на колени и молились о выздоровлении сына. Но состояние его ухудшалось.

Хулиан устроился на стройку в Эль-Пасо. Нужных документов у него еще не было, но деньги требовались отчаянно, а за работу на стройке платили гораздо больше, чем на фабрике в Хуаресе. Работник Хулиан был отличный – большой, сильный, мускулистый – и неизменно добросовестный. Бригадир Хулианом был очень доволен и хотел, чтобы все его рабочие относились к делу так же серьезно, как он.

Глава 19

В 1952 году три сотрудника иммиграционной и пограничной службы зашли на стройплощадку Хулиана. Когда у него попросили предъявить документы, он смущенно объяснил, что он еще ожидает их получения. Через коллегу, выступавшего в качестве переводчика, он объяснил, что его жена была гражданкой США. Ему с каменным лицом ответили, что без соответствующих документов он не имеет права получать зарплату у любого американского гражданина и подлежит немедленной депортации.

Его отвезли в квартиру, чтобы он рассказал Мерседес. Там ему заявили, что его жену и детей тоже депортируют. Сотрудников иммиграционной службы не интересовало, что они американские граждане. Несмотря на протесты домовладельца, подтвердившего, что они граждане США, их пожитки уложили в грузовик иммиграционной службы, а Мерседес, двое детей и Хулиан забрались в кузов. В дождливый день их отвезли на мексиканскую сторону моста Санта-Фе, где выбросили вещи на повороте.

Хулиан решил, что останется со своим имуществом, пока Мерседес и дети пойдут к дому своей матери, в миле к востоку от моста Санта-Фе. Хуарес был очень опасным приграничным городом. В среднем за выходные происходило двадцать убийств. Хулиан знал, что ему, возможно, придется отбиваться от видевших его несчастье воров, которые попытаются воспользоваться ситуацией и украсть их пожитки. Такие люди постоянно дежурили у мостов.

Хулиан и Мерседес обнялись, и она пошла к материнскому дому. Дождь немного утих, но теперь на низком темном небе засверкали молнии, и, как пушки, загремел гром.

Рубен шел, держа Мерседес за руку, а она несла плачущего Джозефа. Глядя вслед уходящей жене и маленьким сыновьям, Хулиан молился, чтобы она без проблем добралась до материнского дома. В Хуаресе могло случиться все что угодно. Любой, кто посмотрел бы на Хулиана, охранявшего в тот ненастный день свои вещи, увидел бы темноглазого мужчину, готового насмерть сражаться за принадлежащее ему по праву.

Мерседес без происшествий добралась до дома матери. Ее братья, Джозеф и Мануэль, попросили у соседа грузовик и за две поездки перевезли все имущество в дом Гваделупе Муньос.

Хулиану срочно требовалась работа. Он пошел в административное здание, где находились мэрия и полицейское управление Хуареса, надеясь что-нибудь там найти. Он встретил друга детства из Камарго, служившего в Хуаресе полицейским. Они пожали друг другу руки и обнялись, и Хулиан рассказал другу, как отчаянно ему нужна работа.

– Никаких проблем, – сказал друг. – Я могу тебе помочь. Я дам тебе рекомендацию в полицию.

– Я? В полиции? Но я понятия не имею о том, как быть полицейским.

– Это не важно, ты здоровый, и ты научишься. Ты никогда не попадал под арест?

– Нет. Никогда.

– Хорошо. Идем со мной.

Хулиана представили начальнику полиции Хуареса. Тому Хулиан сразу понравился, и он был рад услышать, что Хулиан еще со времен армейской службы умеет обращаться с оружием.

Его сразу привели к присяге, выдали форму и пистолет и приказали явиться на службу на следующее утро.

«Жизнь такая непредсказуемая штука», – подумал Хулиан. Он вернулся в дом тещи с новой работой, ботинками, пистолетом и формой. Теперь Гваделупе и клан Муньос его действительно зауважают.

Однако Мерседес не понравилось, что он стал полицейским. В Мексике, как и в Колумбии, Южной Америке, полицейских убивали, если они мешали или слишком хорошо выполняли свою работу.

Так как Хулиан умел стрелять, ему поручили обучать стрельбе и правильному уходу за огнестрельным оружием полицию Хуареса. Мерседес встревожилась, когда он рассказал ей об арестах, во время которых в него стреляли. Она хотела, чтобы он нашел другую работу, но ему нравились уважение и авторитет полицейской службы.

Мерседес родила третьего сына Роберта, – мальчик оказался здоров. Она продолжала настаивать на том, чтобы Хулиан уволился из полиции и подал заявление на получение американского гражданства. И после одобрения документов Хулиан ради блага сыновей, их образования и для того, чтобы дать Мерседес желаемое, уволился из полицейского управления.

Весной 1954 года Рамиресы вернулись в Эль-Пасо. Они сняли небольшую квартирку в Сегандо Баррио. Эль-Пасо был намного чище и безопаснее Хуареса, и Хулиан понимал, что решение уехать из Мексики было правильным.

Хулиан устроился на прокладку рельсов железной дороги Санта-Фе. Зарплата и премии были хорошими, но ему приходилось уезжать от семьи, и труд был тяжелый. Работу под открытым небом Хулиан любил и старался изо всех сил.

Его сыновья вырастут в свободной стране.



Новая работа Хулиана требовала на несколько дней уезжать из города с рабочими бригадами, прокладывая рельсы по всему юго-западу. Он всегда был необыкновенно силен, но поднимая железнодорожные шпалы и рельсы и весь день размахивая тяжелой кувалдой, он стал настоящим Геркулесом.

Мерседес нашла работу на «Тони Лама» – известной техасской обувной фирме. Платили там лучше, чем прислуге. Ей удалось найти мексиканку, сидевшую с тремя ее мальчиками, пока ее не было. Ей не нравилось их оставлять, в особенности Джозефа, но чтобы их обеспечивать, приходилось работать.

На фабрике надо было смешивать пигменты и химикаты для придания ботинкам ярких цветов и блеска, а потом обрабатывать их фиксаторами, чтобы цвет не исчезал. Химикаты были едкие и при определенных условиях ядовитые, работа с ними требовала вентиляции и респиратора, но Мерседес ни того, ни другого не предоставили. Она стояла на задворках фабрики семь часов в день, пять дней в неделю, без окон, вентиляции или маски. У нее начались приступы головокружения, и ей приходилось часто садиться. В 1955 году еще никто не осознавал, насколько токсичны бензол, толуол и ксилол.

Проработав у «Тони Лама» шесть месяцев, она забеременела в четвертый раз. Когда Хулиан узнал, у него захватило дух – четыре беременности за пять лет! Господь благословил его плодовитой и любящей женой, его жизнь удалась. Они с Мерседес по несколько вечеров в неделю и каждое воскресенье ходили в церковь Святого Сердца и молились, чтобы их четвертый ребенок родился здоровым.

Это была девочка, и назвали ее Рут. Она родилась здоровой, и они были очень счастливы.

Хулиан подумал, что у нее всегда будет три старших брата, которые ее защитят. Мерседес очень хотела девочку – чтобы семья была полноценной, необходима дочь. Она сможет помочь ей по хозяйству: с тремя мальчиками и Хулианом одной Мерседес было тяжело.

Мерседес не была сильной. Ее кости и конечности казались слишком хрупкими, казалось, толкни ее или упади она, и они легко сломаются. На восстановление после каждых родов уходили месяцы. Она была очень чувствительна, и жестокость окружающей жизни сделала ее не по годам серьезной. Религиозная, она верила, что Сатана – всегда рядом, искушая людей злом, и нужно быть настороже.



Укладывать рельсы для железной дороги Санта-Фе было нелегко, но Хулиана работа вполне устраивала. Один или два вечера в неделю и каждые выходные он наряжался и навещал приятелей в полиции Хуареса. Часто в эти поездки брал с собой сыновей и говорил с ними по-испански. Он хотел, чтобы у них был шанс осуществить американскую мечту, но не хотел, чтобы они утратили свои мексиканские корни.

* * *

В том же году в Эль-Пасо переехала сестра Хулиана Виктория. Ее сын Мигель был ровесником Рубена. С того дня, как мальчики впервые встретились, между ними возникла особая симпатия, и в последующие годы они какое-то время будут неразлучны.

Сестра Мерседес, Хулия, которая тоже работала на «Тони Лама», сказала, что плохо себя чувствует по выходным. Мерседес также отметила, что в субботу и воскресенье до самого возвращения на работу в понедельник ощущает беспокойство и раздражение. Сестры заподозрили, что они пристрастились к вдыхаемым на работе парам, и испытывают своего рода ломку, но ни одна из них не обратилась за медицинской помощью.

Прежде чем Хулиан это осознал, Рубена пришла пора записывать в школу. Он пошел в специальный класс, где основное внимание уделялось преподаванию английского языка. Школьная система в Эль-Пасо ориентировалась на обучение детей, родители которых не говорили по-английски.

Вскоре Рубен знал много английских слов и мог соединять их в предложения. Хулиан заставлял его говорить по-английски со своими друзьями и бабушкой в Хуаресе. Мальчик чувствовал, насколько для отца это важно, и усердно работал над усвоением сложных слов. Он обладал острым умом и быстро усваивал все, чему его учили. Хулиана и Мерседес предупредили, что последствия Лос-Аламоса могли навредить его мозгу, но ребенок казался здоровым, и оба его родителя молились и сердечно благодарили Господа Иисуса Христа.

Когда Джозефу пора было идти в школу, ему надели ортопедические ботинки, купленные в Хуаресе. Они позволили ему пусть и неуклюже, но ходить. Правая нога у него была много длиннее левой, а искусственная пятка на левой стопе нуждалась в частой корректировке, но он не жаловался. Он старался изо всех сил и ходил в школу с другими детьми. Хулиан знал, какими жестокими бывают дети, и молился, чтобы Джозеф был толстокожим и сильным. Хорошо, что у Джозефа есть старший брат, который всегда его поддержит, поможет и защитит, думал Хулиан. Заступаться за своих родных он учил всю семью.

Вскоре к братьям в школе присоединился Роберт. Когда Хулиан в первый раз услышал, как его мальчики разговаривают друг с другом по-английски, он очень возгордился, но и загрустил, потому что сам говорить с ними по-английски не мог. Изучение нового языка – задача сложная, а говорить по-английски ему совершенно не требовалось. Почти все, с кем он работал, были мексиканцами и всегда говорили между собой по-испански.

Джозеф был добрым, благожелательным, чутким ребенком, и насмешки детей и одноклассников его ранили. Он явно унаследовал чувствительность Мерседес. Рубен же унаследовал жесткий характер отца и вскоре стал гонять обидчиков Джозефа.

Хулиан нечасто выходил из себя, но, когда это случалось, доставалось всем. Обычно спокойный и покладистый, в гневе он становился похожим на раздразненного красной тряпкой разъяренного быка, ломал и бросал вещи, крушил стены и двери своими кулачищами. Мерседес рано заметила, что у всех ее мальчиков был жестокий взрывной характер Рамиресов. Даже Рут, выйдя из себя, начинала драться, ломать и бросать вещи.

– Сердясь, я просто теряла над собой контроль, – говорила она много лет спустя. – Я не могла сдержать гнев. Просто внутри меня происходил взрыв.

Когда она «взрывалась», старшие братья держались от нее подальше.

Глава 20

Последняя беременность Мерседес оказалась самой сложной. Она все еще работала на «Тони Лама», и проблемы с химикатами никуда не делись. У нее нередко случались головокружения, она часто чувствовала усталость и тошноту. Потом начались судороги и ломота в суставах, и она вечно была без сил. Беременность Ричардом протекала тяжело, и Мерседес пришлось обратиться к специалисту. Впоследствии предположили, что химикаты, с которыми она работала, провоцировали выкидыш. Ей пришлось сделать много уколов, чтобы сохранить беременность. По тому, как ребенок пинался и шевелился, она поняла, что это мальчик.

Последняя беременность застала Хулиана врасплох. Мерседес не могла зачать четыре года, и они оба решили, что у них будет четверо детей. Гваделупе Муньос тревожило, что пятый ребенок истощает жизненные силы дочери, и молилась за нее и будущее дитя.

Специалист сказал Мерседес, что, если она хочет сохранить беременность, ей надо бросить работу на «Тони Лама» – или химикаты убьют ребенка. Мерседес уволилась. Она была уже на пятом месяце.



Ричард родился 29 февраля 1960 года, в 2:07 ночи. В больницу пришли Хулиан, Рубен, Джозеф, Роберт и Рут. Рут очень радовалась появлению младшего брата. Он будет точно ее кукла, с ним она сможет играть, как захочет. Он не будет, как ее старшие братья, которые вечно грубили и командовали ею.

Хулиан был вне себя от радости. Теперь у него четверо сыновей, носящих фамилию Рамирес. Кто мог представить? Возможно, один из них когда-нибудь прославится.

Они решили назвать его Рикардо. Рут автоматически назначила себя второй мамой Рикардо или Ричи, как его звали в семье.

С первого дня, как только его принесли из больницы домой, Рут была при нем. Он стал ее драгоценной темноглазой живой темноволосой куколкой. Рубен, Джозеф и Роберт не уделяли Ричи и десятой доли того внимания, какое доставалось от сестры.

Через месяц после рождения Ричарда Мерседес вернулась на «Тони Лама». Одна из ее коллег заболела и подала на обувную фирму в суд, указав в иске причиной болезни химикаты. Теперь всем работающим с химикатами выдали респираторы, а цеха снабдили вентиляцией, и плохое самочувствие у Мерседес прекратилось. На время работы сидеть с Ричи она наняла няню. В три часа дня, когда домой возвращались старшие дети, няня уходила. Мерседес была дома к половине пятого и начинала готовить ужин. В летние месяцы, когда дети не ходили в школу, няня присматривала за ними несколько часов всю рабочую неделю. Мерседес не нравилось находиться вдали от дома, но деньги, которые она зарабатывала, были необходимы, если они когда-либо собирались купить собственный дом. Покупка собственного дома в Америке была мечтой, которую Мерседес поклялась осуществить.



К тому времени Джозеф перенес пятнадцать операций. Делали их летом, чтобы он меньше пропускал учебу. Днем его навещала Мерседес, а по субботам приходила вся семья, включая Ричарда. Джозеф научился справляться с болью и месяцами пребывания на больничной койке в период реабилитации. Жаловался он редко. Специально разработанная ортопедическая обувь позволяла ему дойти четверть мили до школы, но один ботинок весил под два килограмма, и ходить ребенку было очень трудно. Каждые полквартала или около того приходилось отдыхать. В школу и из школы с Джозефом ходили Рубен, Роберт или Рут.

Роберт был крупным для своего возраста. В семь он был почти с Рубена. Из трех братьев он был самым беспроблемным: Рубен был бунтарем с шилом в одном месте, а Джозеф был уступчивым и никогда не мутил воду. Рут собрала лучшие черты каждого из трех старших братьев. Ее никогда не приходилось просить дважды, и она всегда была готова помочь Мерседес. Хотя вела она себя хорошо, но ей доставалось. Рубен и Рут часто ссорились, и он ее бил, если она не бежала делать то, что он хотел. По ее словам, если бы не Джозеф, а потом Ричард, ей бы перепадало от Рубена и Роберта куда чаще.

У Рубена начались проблемы в школе. Он не слушался, ссорился и дрался с другими детьми. Сначала отец приписывал его проблемы учителям и одноклассникам, но вскоре стало ясно, что Рубен себе на уме: не слушается учителей и делает что хочет. Когда Рубен начал приносить домой плохие отметки, отец побил его садовым шлангом, наказанием желая научить послушанию. Однако побои не помогли.

В 1963 году дети впервые увидели отца в ярости. Хулиан чинил свою машину и не мог вставить фильтр. Он принялся ругаться, потом разъярился и стал биться головой о стену дома, пока по лицу не потекла кровь.

«Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так злился, – скажет впоследствии Джозеф. – Он полностью утрачивал над собой контроль. Было страшно смотреть, как он бьет себя до крови и все такое. В эти моменты все дети разбегались. Мама пряталась подальше с его глаз. Самое смешное, что он больше злится на вещи, чем на людей».

Из-за частых пропусков по болезни Джозеф искренне ценил возможность ходить в школу. Это было намного лучше лежания на больничной койке со свежеобрезанными костями в безнадежной битве с непонятной болезнью. Он старался изо всех сил, но учился ниже среднего. Роберт был явно неспособен к обучению, и его перевели в класс коррекции. В класс коррекции отправили и Рубена. Отнюдь не из-за неспособности – коэффициент интеллектуального развития у него был средним – а из-за нежелания учиться. Никакие побои, крики или угрозы отца на него не действовали.

Ричард продолжал оставаться игрушкой Рут. Она часами играла с ним в дочки-матери, как будто он ее дитя, ворковала с ним по-английски и по-испански. Ричард был отличным ребенком, мало плакал, хорошо ел и спал. Он был очень миловидным, с правильным лицом и большими круглыми глазами с длинными ресницами. Как у отца и братьев, руки и ноги у него были крупные.

Мать позже рассказывала, что любовь Ричарда к музыке проявилась еще до года. Когда по радио звучала мелодия, которая ему нравилась, он принимался двигать головой и ногами в такт.

Теперь, когда семья выросла до семи человек, Рамиресам требовался больший дом. Копить на него они начали давно и насобирали сумму через одиннадцать лет. Они купили дом на Ледо-стрит в Линкольне, также известном как Ла Рока, «скала», из-за расположенного по соседству кладбища Кордова. В районе было больше жилья, чем сейчас; вдоль солнечных, обсаженных деревьями улиц стояли ухоженные семейные особнячки. Одноэтажный оштукатуренный дом с тремя спальнями, большой кухней и задним двором находился в центре квартала. Слева шла подъездная аллея, а гаража не было.

Для присмотра за Ричардом, пока Рут и братья в школе, Мерседес нашла женщину по имени Сокорро. Хулиан часто отсутствовал по несколько дней. С бригадой из тридцати пяти человек он ездил туда, где железная дорога Санта-Фе прокладывала рельсы. Ему не слишком нравилось отрываться от дома, но он не жаловался. По мере того как он и его бригада прокладывали новые пути, им приходилось все дальше и дальше уезжать от Эль-Пасо, и он вынужденно отсутствовал все дольше.

Первые неприятности начались, когда Рубен, по выражению Мерседес, связался с «компанией плохих парней», нюхавших клей и грабивших дома в других районах.

Хулиан был в разъездах, Мерседес пять дней в неделю работала с полдевятого до полпятого, и мальчикам Рамиресов не хватало присмотра. Сокорро мало что рассказывала, а пока никто ничего не говорил, откуда Мерседес или Хулиан могли узнать, чем заняты дети?

Когда Сокорро уходила, Рубен приглашал друзей нюхать клей. Рут увидела их, но брат пригрозил ее побить, если она проговорится, и она промолчала, понимая, что родителей слишком часто нет дома, и Рубен сможет ей отомстить. Проблемы, вызванные мятежным духом Рубена, перечеркивали искренние надежды, мечты и молитвы отца.

Район Ледо-стрит был хороший, но суровый. Его трудолюбивые обитатели почитали семью и церковь. Большинство из них были американцами мексиканского происхождения в первом и втором поколении.



В два года Ричарда чуть не прибило опрокинувшимся комодом. Они были дома вдвоем с Сокорро. Она смотрела мыльную оперу по телевизору, и Ричард попросил ее включить радио, чтобы послушать музыку и потанцевать. Она сказала «нет», и он решил включить радио сам. Приемник стоял на высоком тяжелом деревянном комоде в родительской спальне. Дотянуться до него он не мог и, как по лестнице, полез по открытым ящикам. На третьем ящике комод под его весом опрокинулся, от удара он потерял сознание, разбив лоб в кровь. Шрам остался на всю жизнь. Увидев лежащего без сознания истекающего кровью двухлетнего ребенка, придавленного комодом, Сокорро запаниковала. Она позвонила на работу Мерседес, сняла с Ричарда комод, а к ране приложила полотенце. Мальчика отвезли в больницу. Чтобы зашить рану, потребовалось наложить тридцать швов. Сокорро сказала, что Ричард потерял сознание на пятнадцать минут. Врачи сообщили, что у него сотрясение мозга и требуется внимательный уход. Если случится головокружение или потеря равновесия, его надо снова везти в больницу.

Когда Хулиан услышал, что случилось с Ричардом, он разозлился. За что, черт возьми, они платили Сокорро, если не за то, чтобы присматривать за Ричардом и следить за тем, чтобы он не поранился? Мальчик был гиперактивен, никогда не сидел на месте и требовал непрестанного внимания. Хулиан настоял на том, чтобы Мерседес нашла его младшему сыну другую няню. Сокорро уволили, а инцидент забыли.

Казалось, изнурительная работа по прокладке рельсов изменила характер Хулиана. Он и раньше не светился добродушием, но теперь стал еще серьезнее и суровее, и почти не улыбался.

Часто, приходя домой, он просто хотел усесться на стул и посидеть в одиночестве. Его будто что-то грызло изнутри, однако Мерседес он ничего не говорил, а она на него не давила – расскажет сам, когда будет готов.



Когда первый раз позвонили из полиции, Хулиан Рамирес был дома. Рубена и его двоюродного брата Мигеля вместе с кем-то из их приятелей-токсикоманов арестовали в угнанной машине. Забирая Рубена из участка, Хулиан был в ярости, разочарованный, будто его предали. Вина Рубена значения не имела – Хулиан воспринимал сам факт ареста как позор фамилии Рамиресов. В его семье никогда никого не арестовывали. Все они были бедняки, но честные люди.

В Америке попасть на учет в полицию было очень плохо. Прямо в полицейском участке Хулиан ударил и отругал сына, а придя домой, вышел из себя и безжалостно избил мальчика. Другие дети убежали и спрятались. Мерседес молилась, чтобы Рубен исправился. Ричард тоже ощутил гнев отца, дрожа и плача, он слышал удары и то, как брат умолял о пощаде.

Наконец все закончилось. Хулиан излил гнев на сына, избив Рубена до синяков, – так же, как его самого избивали дед и отец. Хулиан поклялся никогда не бить своих детей, но он и представить не мог, что сына арестуют и закуют в наручники за воровство! Он заставил Рубена поклясться, что тот порвет с дурной компанией.

Но пока Хулиан вдали от дома прокладывая рельсы, Рубен делал что хотел. Он напоминал необузданного мустанга. Он хотел лишь кайфовать и воровать. Его оценки постепенно ухудшались, что только усиливало гнев отца.

Во второй раз Рубена арестовали за проникновение со взломом в частный дом. Пряча глаза от позора, Хулиан снова пошел полицейский участок и вытащил своего первенца.

Взлом и проникновение были серьезным преступлением, хотя Рубен считал это скорее забавой. Хулиан ударил сына в участке, а когда они вернулись домой, разъярился и снова избил Рубена до бесчувствия, не понимая, что зашел слишком далеко, и избиение перешло границу между наказанием и насилием.

Шестилетний Ричард, дрожа, снова слышал, как били брата, а тот умолял отца остановиться. Рут подошла к Ричарду и обняла его. Роберт и Джозеф спрятались. Мерседес молилась.

Она чувствовала, что муж наказывает Рубена правильно: проникновение в чей-то дом было очень серьезным преступлением. Но в то же время чувствовала, что Хулиана обуревала ярость. Она знала, насколько муж силен, и вмешалась, чтобы остановить избиение, встав между сыном и Хулианом.

Все слишком далеко зашло, сказала она.

Хулиан, все еще в ярости, вышел из дома, пошел в бар и напился. Выпивал он редко – не позволял диабет – но когда ему было особенно скверно, заглядывал в бутылку в поисках утешения. Той же ночью он пришел домой и заснул.

Мерседес молила Иисуса о заступничестве и исправлении ситуации. Она знала, насколько поступки Рубена ранили Хулиана, но для отца нехорошо так злиться на сына, – ни к чему хорошему это не приведет.

На следующий день Мерседес пошла в церковь, зажгла свечи и снова помолилась. Однако ее молитвы не были услышаны, потому что Рубен продолжал нюхать клей, а в школе дела шли еще хуже.

Потом и Роберт, возможно, по примеру Рубена и его друзей, тоже начал нюхать клей. Вскоре нюхал клей и Джозеф. Кайф снимал боль и заставлял его забыть о болезни. Впрочем, Джозеф быстро бросил: он понимал, что поступает неправильно, и не хотел, чтобы отец узнал. Джозефа Хулиан не бил никогда.

У Рубена и Роберта продолжались неприятности с полицией и в школе, они ссорились и дрались с детьми в квартале. Хулиан набрасывался на детей с вулканической яростью и устрашающей силой. Его гнев был настолько силен, что превратился в навечно притаившийся в доме невыразимый страх. Даже когда Хулиана не было дома, отзвуки его гнева эхом висели в доме темной грозовой тучей, чреватой громом и молниями.

В следующий раз Хулиан разъярился до самоизбиения из-за кухонной раковины. Была суббота. Он давно собирался установить раковину, но все не доходили руки. Из-за долгого отсутствия и домашние дела нарастали как снежный ком. Ричард, Рут, Джозеф и Роберт были дома, Рубен играл в стикбол на улице. Хулиан был на кухне и устанавливал раковину, а Джозеф ему помогал. Хулиану никак не удавалось вставить слив в стену. Он принялся ругать трубу за то, что она не вставляется. Джозеф понимал, что произойдет, и подумывал смыться, но не хотел спровоцировать гнев отца. Хулиан начал кричать, Рут и Ричард услышали и пошли на кухню. Разъяренный тем, что не смог вставить водосточную трубу, Хулиан принялся бить себя молотком по голове, пока по лицу не потекла кровь. Джозеф убежал. Рут, как и в другие разы, запомнила этот день навсегда.

«Мой отец, – говорила она, – так злился на вещи, что у него окончательно сносило крышу. Он больше злился на такие вещи, как раковина, чем на людей. Это было страшно».

Ричард, широко раскрыв глаза от испуга, стоял и смотрел на кровь, когда отец бил себя.

Дети прятались, пока отцовский гнев не утихал, а когда все заканчивалось, все вели себя так, как будто ничего не было. Шторм стихал, и море на время было спокойным.

Глава 21

У росших в одном доме пяти энергичных детей с небольшой разницей в возрасте было много шутливого и нешуточного соперничества. Часто трое старших братьев сговаривались против Рут, чтобы над ней подшутить. Но она отлично умела и посмеяться над собой, и отплатить братьям той же монетой. Ричарда не всегда это забавляло – он очень заботился о сестре. Случалось, Рубен или Роберт били Рут за какой-то проступок, а Ричард вскипал от гнева и вставал между Рут и братом. Он не давал бить сестру.

Днем, пока его братья и сестра ходили в школу, а Ричард был дома один, он часами развлекался, играя во дворе в ковбоев и индейцев. Он был неутомимым ребенком, никогда не сидел на месте, и играл обе роли, каждую с большим драматизмом. Он прицеливался и стрелял в воздух, затем бежал на то место, куда стрелял из игрушечного пистолета и, делая вид, что в него попали, театрально падал. Позже соседка, наблюдавшая за игрой Ричарда, подошла к Мерседес и сказала, что Ричард вел себя во дворе «очень странно».

Мерседес поблагодарила соседку за беспокойство, но подумала, что та неправа, порицая игру Ричарда в ковбоев и индейцев. Замечательно, подумала она, если ребенок может так долго играть сам и быть довольным. Она посчитала, что у ребенка хорошее воображение. Это признак живого ума, что в этом плохого?

Рамиресы вообще держались особняком. На Ледо было много мексиканских пар их возраста с детьми, но Мерседес и Хулиан жили своей жизнью и с соседями общались мало.

Когда Ричарду было пять, он вместе с Робертом пошел в ближайший парк за Рут. Ричард увидел ее на качелях и побежал к ней, а она не успела затормозить, и качели со страшной силой ударили его по голове, нокаутировав и нанеся глубокую рану. Роберт отнес его домой. Когда Мерседес увидела Ричарда, окровавленного и без сознания, на руках Роберта, она закричала и принялась креститься. Его отвезли в больницу, где зашили рану. Врачи пообещали, что с ним все будет в порядке.

Первый день Ричарда в школе был в семье Рамирес не таким радостным. В школе никто высоких результатов не достиг. Джозеф и Рут кое-как справлялись и избежали проблем, а Рубен и Роберт вечно были в беде, получали плохие оценки и ввязывались в драки.

Для Хулиана Тапиа Рамиреса это было серьезным разочарованием. Он возлагал на своих мальчиков такие большие надежды. Теперь он регулярно отсутствовал дома по несколько недель, а возвращаясь, был тихим и замкнутым. Он чувствовал, что больше он отдалится от семьи, тем меньше будет его боль.



Рамиресы впервые осознали, что у Ричарда эпилепсия, когда в пятом классе у него случился припадок. Патрисия Кассфи, которая была там в тот день, рассказывала: «Раньше я сидела сразу за Ричардом. Он всегда поворачивался и подшучивал надо мной. Мы жили в одном квартале, и он иногда провожал меня до дома. В тот день его первого приступа у нас была контрольная по математике. Он повернулся, и учительница на него закричала. А дальше я помню, как он начал сползать со стула. Он вечно такое проделывал, поэтому я не придала этому значения, но потом он упал на пол и начал ругаться, а глаза у него закатились. Мисс Вудард, наша учительница, сказала всем детям встать и подойти к окну, а мне велела сходить за медсестрой. Я была очень напугана, никогда раньше не видела, чтобы у кого-то был эпилептический припадок. Я даже не знала, что такое бывает.

В общем, с медсестрой вошел учитель физкультуры, мистер Марес, и отнес Ричарда в кабинет медсестры. Мисс Вудард объяснила нам кое-что о том, что такое эпилепсия, как в мозге произошел своего рода припадок, и мы просто продолжили урок, как будто ничего не случилось. В тот день Ричард в класс не вернулся».

Директор школы позвонила Мерседес на работу. Она бросилась в школу и нашла Ричарда, лежащего в кабинете медсестры и перепуганного. Он понятия не имел, что случилось, он не помнил, как падал на пол и бился в конвульсиях. Медсестра сказала Мерседес, что его нужно отвезти к врачу, обследовать и дать лекарство.

Мерседес отвезла Ричарда прямо домой. Она хотела, чтобы он лег в постель и отдохнул, но ему это было неинтересно. Он чувствовал себя хорошо, и ему хотелось выйти и поиграть, посмотреть телевизор, послушать радио и потанцевать – все, что угодно, только не оставаться в постели посреди солнечного дня. Мерседес настаивала, напоминая ему, что он потерял сознание, а ей пришлось уйти с работы, в страхе бежать в школу и забирать его. Ричард был очень упрямым ребенком. Если он что-то не хотел, он этого не делал. Только с отцом он не спорил. Ричард смертельно боялся вспыльчивости и кулаков Хулиана.

– Больше самих побоев, – скажет Ричард позже, – я боялся их в своем воображении. Я видел, как он бил Рубена и Роберта, видел, как он терял самообладание из-за того, что телевизор не работал как надо, когда он хотел. Говорят, хуже видеть, как пытают или причиняют боль тому, кого ты любишь, чем тебе самому. Не знаю, правда это или нет, но отца я очень боялся. Когда он выходил из себя, я бежал и прятался, боясь до смерти.

На следующий день в школе у Ричарда случился второй припадок. На этот раз в коридоре. Патрисия видела и этот припадок.

– Я шла в класс. Ричард упал перед шкафчиками, ругаясь и в этот раз действительно сильно трясясь. Я уже знала, что делать, и сразу побежала за медсестрой. С медсестрой снова пришел мистер Марес, учитель физкультуры. Их кабинеты были рядом, и он часто помогал в экстренных случаях. Ричард был очень милым, тихим – даже застенчивым, – вспоминала Патрисия. – Поскольку мы жили в одном квартале, я видела его почти каждый день. Он как бы меня опекал. Смотрел, чтобы меня никто не обижал. Он был красивым мальчиком и нравился девочкам. Он был милым.

Мерседес отвезла Ричарда в больницу. Его бегло осмотрели и сказали Мерседес, что он эпилептик и у него большие припадки. Но волноваться не о чем – он их «перерастет». Никаких лекарств ему не давали, а Мерседес не просила отвезти его домой.

Дома Рут начала замечать, что младший брат замирал, просто сидел и на что-то смотрел – на стену, на стол, на пол – по пять, десять, пятнадцать минут, не произнося ни слова и не двигаясь. У него были малые припадки, но тогда на это никто не обращал внимания, и Ричарда не обследовали и не лечили.

У Ричарда случалось от одной до двух дюжин этих незаметных припадков каждый месяц, пока он не достиг подросткового возраста, они стали реже, а потом полностью прекратились.

По утверждению доктора Рональда Гешвинда, у определенного числа пациентов с височной эпилепсией наблюдаются измененная сексуальность и гиперрелигиозность, гиперграфия (навязчивое стремление к письму или рисованию) и чрезмерная агрессивность. Височной эпилепсией страдали Ван Гог, Юлий Цезарь, Наполеон, Достоевский и Льюис Кэрролл. Спустя годы, после всех перепетий, височную эпилепсию диагностировали и у Ричарда.



Ричард любил смотреть телевизор. Часто он первым из детей уставлялся в экран, пил «Кока-Колу» и ел хлопья в сахаре. Он любил ужастики, ему часто снились яркие сны, в которых за ним гнались страшные монстры. Иногда он смотрел в окно и видел, как по двору бегают монстры. Эти видения пугали его до самой глубины семилетнего существа. Сейчас эксперты убеждены, что они были частью эпизодов petite mal [10], но в ту пору Ричард ничего об этом не знал, а когда он рассказал это Рут, братьям, матери и даже Хулиану, все они списали его истории о монстрах на игру безудержного воображения.

Не считая эпилепсии, в первые годы учебы в школе у Ричарда почти не было проблем. Ему нравилось смешить одноклассников, и иногда за это его призывали к порядку, но он был прилежным учеником, внимательно слушал на уроке и старался хорошо учиться, много работать и ладить с людьми. С другими детьми он, в отличие от Рубена и Роберта, не дрался.

Во втором классе он получил пять четверок, две тройки и пятерку по письменным экзаменам, и посещаемость у него была отличная. Его оценки оставались такими до седьмого класса, когда он получил четыре тройки и три двойки.

Казалось, что в тот год – 1973-й – Ричард перестал стараться.