Людмила Улицкая
Моё настоящее имя. Истории с биографией
В оформлении переплета использована картина Андрея Красулина
Книга публикуется по соглашению с литературным агентством
ELKOST Intl.
© Улицкая Л. Е.
© Бондаренко А. Л., художественное оформление
© ООО “Издательство АСТ”
* * *
Свое подлинное имя человеку дано узнать только после смерти, когда ангел вкладывает ему в руку белый камень с его настоящим именем.
Людмила Улицкая
* * *
То, что мне казалось легким,Оказалось очень сложным,То, что мне казалось сложным,Оказалось невозможным.То, что было невозможным,Посмотри – в моей руке!
Моё настоящее имя
Об имени
вот я – какая из меня люся какая улицкая – не знаю кто…
на ладони будет белый камень с настоящим именем а паспортное будет
написано на сером камне на немецком кладбище где мама с бабушкой
а пока пусть будет псевдоним какой угодно и к этому ночная невнятная молитва
я не люся улицкая это какие-то чужие корябые как стекляшки звуки
особенно не людмила
откуда взялась людмила я знаю – когда я родилась мой шестнадцатилетний дядька витя ухаживал за деревенской девочкой людмилой и он принес в дом это случайное имя
и его на меня налепили
и я так и не знаю своего настоящего
где-то мелькнула “евгения” в отчестве потом в фамилии второго моего мужа отца моих сыновей
все там случайное как броуновское движение…
еще до того как я поссорилась с любимой биологией и еще не выросла из личиночной неосознанности еще болталась в первичном океане воспроизводства – бедная девочка как несуразно и негармонично вырастает тело и не догоняет его душа – полжизни провела в плену незыблемой и ложной идеи непременного размножения продления себя… и только к исходу лет начинается понимание того какое потемочное существование обещает первобытный бульон с кишением яйцеклеток и спермиев
и биология с которой я тогда еще не поссорилась
говорила настойчиво и безапелляционно – пора, пора, пора…
и уже шелковый лоскут образец узорчатой ткани с итальянской выставки лежит под ногами и я стою на нем рядом с существом мужского пола и священник водит нас вокруг маленького столика прикинувшегося на время аналоем и это действие называется венчанием и это было со мной а не с кем другим и кусочек узорчатой ткани хоть сейчас могу достать из комода и показать тогда мне казалось что постоять на узорчатом лоскуте и обойти вокруг шаткого столика необходимое условие деторождения
тогда я была еще людмилой
востребовано природой было некое существо мужского пола для продолжения иллюзии собственного пребывания и после выполнения этого природного задания —
родились двое детей с отцовской быстротой реакции ловким юмором несколько жеманным жестом губ в смехе и с половинной долей моих наследственных черт разделенных причудливо и избирательно между обоими сыновьями: старшему сметливость и целеустремленность младшему артистизм и способность плавать неизвестно где в его случае в музыке
не навек случился тот человек – на двенадцатилетие
а потом я ушла
из этого египта с праздником одиночества
и некоторой невесомости освобождения
с нулевой отметки начинается все новое
потом начинается новый узор жизни
нарисованный другим человеком с крепким и негнущимся именем
с безукоризненным движением рук умного без всякого напряжения эгоцентрика
с безошибочным глазом и природным равновесием здорового молодого животного
не тронутого сомнениями в своей полной состоятельности
оказывается изредка имя попадает в цель и не надо ждать иного подлинного
можно понемногу пить тихими вечерами
когда муж андрей уже свое отпил и отгулял
а я на старости лет догоняю до хорошего градуса под вечер
и ночью пишу слова а он за стенкой давно спит на чистом полу на бамбуковой циновке
совершенный в своем роде в полноте искренности и неозабоченности
таков какой есть и ничем иным не может и не хочет быть кроме как самим собой и все это в движении карандаша-руки-плеча-камня и бумаги на которой и я означала дни и ночи
пока клавиатура не победила страшную белизну бумаги
происходит освобождение от старания от умения от намерения и тогда только тогда возникает это “сейчас-сейчас не вчера и не завтра” и девочка плачущая по серой кошке с которой ее насильно разлучили и возвращающийся в воркуту как будто на родину человек прозревающий в длинной дороге что никакой родины не бывает а есть только окно из которого видно первое дерево и веревка на которой сохнет под ветром ветхое белье раскидывая рукава и штанины и спит тело в теплушке забыв куда и зачем оно стремилось о чем мечтало на стыках рельс стонет вагон и летит неизвестно куда
Аминь
с этой сегодняшней ночи мне хочется писать только так
только так но этому нельзя научиться для этого надо разучиться…
мама запрещала называть бабушку иначе чем леночка – так маме хотелось сохранить ее молодость но сохранилась только фотография мы втроем сидим на круглоспинном диванчике молодая бабушка юная мама и я пятилетняя бабушке сорок восемь или около того много моложе чем я сегодня и сбоку видна лампа белая фарфоровая столбиком в лилово-розовых модерно-выдуманных цветах которая сейчас светит мне на подушку
крупная статная ширококостная большегрудая бабушка леночка с короткой шеей плотными ногами и хвостиком кудрявых волос подколотым на шее как тогда носили и в шляпе
в ее старости я сама коротко стригла эти седеющие кудряшки и маму тоже стригла
кудрявых стричь легко промахи ножниц не видны…
зубы прекрасные до старости и смех обнажающий ровный ряд “сплошных” как толстой придумал для вронского зубов
она хорошо смеялась особенно когда приходила к ней нездоровой толщины сестра соня тоже крупнозубая но у той еще были большие темно-красные ногти на толстых пальцах…
надо дарить девочкам подарки бабушкина сестра соня мне подарила вязаное платье малиново-лилового небывалого по тем простецким временам цвета – привезла после войны с рижского взморья я запомнила взлетающее слово взморье
в этом платье я постановочно обнимаю в фотоателье другую соню – прабабушку с отцовской стороны
на фотографии мне года три
как жаль что теперь фотографий почти не стало
телефоном снимают на минутку
никогда не остается на стене и в альбоме и вообще нигде никаких следов кроме как в облаке но туда мы не заглядываем
самая ранняя семейная фотография моего прапрадеда исаака хаимовича гинзбурга висит на стене на этой фотографии он старик в кипе следовательно даже если его и крестили когда брали в школу кантонистов то к старости он вернулся в лоно иудаизма после двадцати пяти лет солдатской службы
георгиевский крест который он получил за взятие плевны в 1878 году я в дошкольном возрасте вытащила во двор похвастаться и он ушел навсегда из дому…
молодых фотографий исаака нет и быть не могло – фотоателье еще не народились
с возрастом у евреев всегда путаница никогда не знали как мальчика записать на два года раньше или на три года позже
много софий в семье кроме этой прабабушки – еще мать моего деда якова которая жила в ленинграде в пятидесятых годах у своей дочери раи
она никогда не ела конфет а собирала их чтобы отправить в лагерь сыну якову моему деду
не знаю доходили ли до него эти конфеты…
в конце жизни эта прабабушка соня жила на остоженке у своего внука сани ревзина одного из первых в стране лингвистов…
путаются эти семейные линии одни обрывки
еще была другая сонечка со сложным родством
тетка бабушки лены годами была младше племянницы
что бывает когда дочери уже начинают рожать а матери еще не кончили
эти племянница и тетка вышли замуж за двух братьев и прожили почти всю жизнь одной семьей в одной квартире
сонечка была высокого роста полногрудая на длинных ногах
немного сутулилась и домработница говорила у елены марковны фигура городская а у софьи львовны деревенская
фраза загадочная я бы сказала как раз наоборот
домработницы вербовались из бежавших от колхозов девчонок
у бабушки лены была своя формула жизни – новую домработницу отдавали в вечернюю школу где она заканчивала седьмой класс а потом выходила замуж за милиционера или домоуправа часто бывало лимитчика и взамен себя присылала из той же деревни младшую сестру либо соседскую девчонку и так далее
я помню четырех таких девочек
застолье на каляевской в большой столовой еще не разделенной пополам поперечной стеной при разрастании семьи было многолюдным
сколько человек собиралось за обедом ужином праздником на еврейскую пасху и на новый год: прадед хаим его сыновья боба и юлик невестки леночка и сонечка и их дети мируша витя и шурик
трое детей на две пары
при двух выросших мальчиках вити и шуры – две их русские жены таня и тамара
моя мама мируша со своим мужем моим отцом женей и я
мои двоюродные братья еще не родились получается двенадцать
двенадцатая я люся
за пасхальным столом правил мой прадед хаим
маленький беленький со слезящимися бледно-голубыми глазами он читал на незнакомом языке стихи как мне казалось
это и были стихи из торы таинственный язык
и маца на пасху особый кусочек мацы (афикомон? или в этом роде) прятали а я его искала находила и мне за него давали подарок-выкуп не помню точно какой
нет один подарок помню часы – дядя витя подговорил меня попросить в виде выкупа часы
ты что с ума сошел – изумилась я – часы ясное дело не детская драгоценность но это был заговор и я попросила часы
и прадед надел мне на руку часы в виде коробочки на кожаном тонком ремешке прадед был часовщиком и собрал из разного старья такие часики которые в общем кое-как тикали
тикали недолго я вышла во двор стали играть в нечто вроде кругового волейбола один мальчик прицелился и ловко бросил мяч прямо в часы они разлетелись и только коробочка на ремешке осталась на моей семилетней руке а все пружинки и колесики высыпались на землю вместе со стеклом
после моего рождения в нашей семье пошли мальчики только мальчики мои двоюродные юра и гриша троюродный олег
потом у этих мальчиков еще четверо мальчиков плюс моих двое алеша и петя и у алеши трое марк лукас и лаврик итого двенадцать мальчиков и после них одна девочка петина дочка марьяна названная в память не дожившей до внуков моей мамы сильные были женщины в семье
а пол определяется носителем Y-хромосомы то есть мужчиной
кажется у народов живущих в тяжелые военные времена всегда рождается больше мальчиков
только не в нашей семье
как я могла забыть и как важно что я вспомнила
когда отмечали еврейскую пасху в какой-то момент все подходили к входной двери
и приоткрывали ее чтобы ангел вошел
надо это проверить в последовании песаха
а то всё слова и слова
а здесь прекрасное действие – тихо входит ангел
за деньги покупают керосин и мороженое я точно знала
потому что мы с прадедом ходили в керосиновую лавку он с бидоном побольше а я с маленьким
а потом мороженое покупали – всё за деньги
я еще не поняла что деньги нужны чтобы на столе стояла еда
но уже знала что деньги нужно давать в долг соседям
к бабушке ходили к маме ходили и ко мне когда выросла ходят одалживать
но я до сих пор не знаю в точности
что такое одалживать и занимать
в каком случае дают в каком берут
мы считаемся богатыми евреями и обычно даем
это роскошь богатства
позже пришло понимание что деньги нужны
для спасения жизни
а еще позже понимание что есть вещи
которые ни за какие деньги не купишь
а спустя еще какое-то время мне умные люди объяснили
что все жизненные проблемы
которые разрешаются “путем денег” —
вообще не проблемы а расходы
на этом месте сделала открытие
когда отдаешь в долг нельзя рассчитывать на то что вернут
потому надо давать ровно столько
сколько не жаль потерять
но давать не в долг а просто так мне нравится больше
денег я боюсь и не умею с ними обращаться
но они ко мне хорошо относятся
и всегда более или менее были есть и наверное будут – времени жизни уже меньше чем денег
я люблю когда они есть в кармане
деньги дают некоторую прочность и уверенность
впрочем вполне ложную
да про разбитые часы
я пришла домой в великом горе зареванная
положила на стол остатки часов и пошла доплакивать
на бабушкин круглоспинный диванчик
там от слез и заснула
прадед часовщик почти слепой
вытащил длинную фарфоровую коробочку
в которой лежали тонкие железочки
поковырялся с ними и положил починенные часы на то же место
только трещинку на стекле не смог убрать
я проснулась – часы тикали
дед-то считался слепым
и я поняла как он всех обманывает
и потрясена была не столько ожившими часами
сколько вскрывшимся обманом:
деда, так ты не слепой
Аминь
я смутно знаю что будет потом —
немного моего “я” сохранится
но только лучшая отредактированная часть
остальное вычистится и отлетит как пыль
а внешне я останусь на себя прежнюю похожей
но тоже отредактированной
знаю что останется детское выражение лица
которое долго чуть ли не до конца на мне лежало
и руки кисти останутся
и свобода движения которая
только к старости во мне проснулась
обычно бывает наоборот
но меня неуклюжесть всяческая покидала с годами
как покидает меня теперь память на то
что произошло недавно
и по мере ее растворения улучшается слух
но только на музыку которую к старости стала слышать
а детские и женские высокие голоса хуже
всего воспринимаю
внук лаврик звонит каждый вечер
и писк его голоса не очень мне внятен
а может быть, без хронологии…
Прогулка в Тимирязевкевот так отложив пероот клавишей оторвавши пальцыоставив узор как естьзажатым в двойные пяльцыувидеть вдруг под собой миркак космонавт Гагарин былой кумир…душа не говорит словами ни с кемни с вами и ни с намилишь оговорками и снамиведет свой тайный разговори всё про вздор про вздор про вздорпосылают еще сигнал который не понимаешьи шлют еще повтор повторно стоит заборчерез который ничего не перекидаешь…доброе утро медленное как забытый сонскладываю буквы в словаварю андрею суппишу письмо ем и пьюслова и слова до вечерав перерывах смотрю на клен из спальнии на липу из кабинетаот десяти до двенадцати одолевает слабостьпотом до двух тутуола или хаджимуратсон нейдет до четырехсчитаю от одного до ста и обратносны важнее яви но не запоминаютсяи снова доброе утро медленное как забытый сонскладываю буквы…вот такие дорожные наблюдения —прошла пять километров всего-товся страна тимирязевкавалежник сухостой гнилые пниднем комарья тучивечером светляков огнитак было всегда —прекрасные мы и злые онив одном котле в одном говнеэти меньшие братки качаются в тимирязевкеа старшие братки живут на кипре у морягде пирс чист и воздух душисттам кагебист здесь кагебиств тимирязевке гниет палый листповаленные стволы беспризор безнадзоркроты выглядывают из норэто родина моя мой позортот гавел у которого не кадиллак самоката у кого кадиллак – скорей всего вор и катсложена как венера толстовата на наш вкусей бы сесть на диету гимнастический курсдля похудания спортивный контрольсбросить вес доволен будет гермес
* * *
пришел денег одолжить захарка
сын юры моего покойного первого мужа
умершего в тридцать шесть лет
но я от него ушла лет за десять до его смерти
захарка мой крестник а юра крестился незадолго до смерти
мы были тогда в плену христианства
не могу сказать что очень сладком но притягательном
в двадцатые годы прошлого века
дети интеллигентных родителей
так точно вступали в комсомол
до беспартийности надо было дорасти
сколько-то лет тому назад иду по двору с катей
а навстречу люда
говорю знакомьтесь
это катя вторая жена моего первого мужа
а это люда пятая жена моего второго мужа
такая открылась формула в восьмидесятых
наши родители разводились иначе – насмерть
раннее утро в постели
сладкие часы никуда не спешу
карантинная свобода от дел
домоседство
но болит сердце по утрам
и днем болит тоже
но не замечаю по занятости
решила было все органы лечить
а сердце не лечить
потому что от сердца смерть быстрая
но я не предполагала что оно будет
так долго и нудно болеть
думала – раз и все
так нет ведь
никакой хронологии она закончилась окончательно
* * *
жизнь как круглое озерои все его берега одновременныили как пуля пролетевшаяпочти весь свой путьи траектория клонится вниз вниза потом – бабах! – взрыв
* * *
иногда читать почти так же приятно как писать
сегодня экзотическое чтение —
два рассказа шолохова
юра фрейдин сказал что он хороший писатель
наверное
но больше не хочу про казаков и казачью жизнь
пожалуйста набокова в крайнем случае бунина
антропологию очень люблю
но про масаев тунгусов и австралопитеков
а не про казаков
они слишком близко громко и погромно
и тихий дон перечитывать не буду
много ему с его казаками чести
а вчера позвонил никита и сказал что юра фрейдин умер
он мой ровесник девять дней разница в возрасте
и женечка колесникова умерла в тот же день – ей было тридцать четыре
бабушка умерла хорошо в восемьдесят восемь лет
болела всего месяц наш семейный рак
мы с дядей витей попеременно сидели с ней