Карен Макманус

Вы станете моей смертью

Karen M. McManus

You’ll Be the Death of Me



© Karen M. McManus, LLC, 2021

Школа перевода В. Баканова, 2022

© Издание на русском языке AST Publishers, 2022

* * *

Посвящаю Закари, Шейлин и Эйдану


Глава 1

Айви

Я с уважением отношусь к любым хорошо продуманным чек-листам, но, по-моему, мама перегибает палку.

– Прости, какая страница? – За кухонным столом я просматриваю страницы распечатанного текста под испытующим взглядом мамы, взирающей на меня из окошка «Скайп». Заголовок гласит: «Путешествие Стерлингов-Шепардов в честь 20-летней годовщины свадьбы: руководство для Айви и Дэниела». Всего одиннадцать страниц. С двух сторон. Первый отъезд, когда они с папой оставили нас дома одних – на четыре дня! – мама спланировала с военной детальностью и точностью, присущими ей во всех делах. Из-за дотошного руководства и постоянных звонков по «Скайпу» и «Фейс тайм» складывается ощущение, что они никуда и не улетали.

– Девятая, – отвечает мама. Ее светлые волосы уложены сзади в фирменный французский узел, макияж идеален, хотя в Сан-Франциско сейчас нет и пяти утра. До обратного рейса родителей еще не меньше трех с половиной часов, но мама, как всегда, уже готова. – Сразу после раздела об освещении.

– Об освещении! – драматично вздыхает мой брат Дэниел, сидя напротив меня и накладывая в чашку сухой завтрак из коробки «Лакки чармз». Пусть ему 16 – предпочтения в еде у него, как у детсадовца. – А я думал, мы можем включать свет, когда он нужен, и выключать, когда не нужен. Видимо, я ошибся. Да еще как.

– Хорошо освещенный дом отпугивает домушников, – говорит мама, словно забыв, что единственное преступление на нашей улице совершают дети, которые катаются на велосипедах без шлемов.

Мне хочется закатить глаза, но я сдерживаюсь: переспорить маму все равно невозможно. Она преподает прикладную статистику в Массачусетском технологическом, и у нее всегда на все есть самая актуальная информация. Вот почему я послушно вожу пальцем по разделу о церемонии награждения – списку дел для подготовки к церемонии, на которой маму назовут почетным жителем Карлтона за доклад о злоупотреблении опиоидами в нашем штате.

– Нашла, – говорю я, быстро пробегая по странице глазами, проверяя, не упустила ли что-то. – Вчера я забрала твое платье из химчистки, так что все в порядке.

– Вот это я и хотела с тобой обсудить, – говорит мама. – Наш рейс прибывает в пять тридцать. Теоретически церемония начнется в семь, так что у меня достаточно времени, чтобы заехать домой и переодеться. Но я только сейчас поняла, что мы с тобой не обсудили план действий на случай, если мы прилетим позже и мне придется ехать в Карнеги-холл прямо из аэропорта.

– Э-э-э… – Я чувствую, как с экрана ноутбука за мной следит ее внимательный взгляд. – Ну тогда можешь просто написать мне?

– Напишу, если смогу. Пожалуй, тебе надо подписаться на уведомления о рейсе, если вдруг в самолете не будет работать вай-фай, – говорит мама. – Если мы не сядем до шести, я хочу, чтобы ты встретила нас в аэропорту и привезла платье с собой. А еще туфли и украшения. Есть под рукой ручка? Я скажу, какие именно.

Дэниел накладывает себе еще хлопьев, а я, делая пометки, пытаюсь подавить уже привычное для себя презрение к брату. Я полжизни трачу на то, чтобы понять, почему мне всегда приходится стараться в два раза больше Дэниела!.. Впрочем, в этот раз я сама напросилась. До отлета родителей я лично настояла на том, что проконтролирую все моменты церемонии награждения, – боялась, что, если у меня ничего не выйдет, мама поймет, что совершила ошибку, попросив заняться этим меня, а не Дэниела. Разумней было бы выбрать моего гениального братца, перескочившего через один класс и превзошедшего меня в выпускном классе во всем.

В глубине души я уже считаю, что мама жалеет о своем решении. Особенно после вчерашнего, когда моя единственная претензия на школьную славу была разбита в пух и прах.

Я откладываю ручку, отодвигаю пустую чашку и чувствую, как скрутило живот. Мама, как никогда встревоженная, замечает этот жест.

– Айви, прости, я отрываю тебя от завтрака!

– Ничего, я не голодная.

– Все равно надо поесть, – предупреждает она меня. – Сделай себе тост. Или возьми что-то из фруктов.

Мысль о еде нисколько меня не привлекает.

– Не хочу.

Мама встревоженно хмурится.

– Ты не заболела?

Прежде чем я успеваю ответить, Дэниел, притворяясь, что громко кашляет, выдавливает из себя:

– Бони!

Я бросаю на него сердитый взгляд, а потом смотрю на маму, чтобы понять, уловила ли она этот намек.

Ну конечно, уловила.

– Детка, – зовет она меня; ее лицо выражает сочувствие и даже какую-то раздраженность. – Ты все еще переживаешь из-за выборов, да?

– Нет, – вру я.

Выборы. Мое вчерашнее фиаско. Я, Айви Стерлинг-Шепард, трижды президент класса, проиграла выборы выпускного года Брайану Бони Махони. Который участвовал только ради смеха. Его слоган был «Голосуйте за Бони, и я оставлю вас в покое».

Ладно. Слоган действительно прилипчивый. И теперь Бони – президент класса, хотя он вряд ли что-то станет делать, а ведь у меня был целый план по улучшению жизни учеников Карлтонской старшей школы. Я договорилась с местными фермерами о поставке органических продуктов для нашего буфета, а с одним из консультантов по профориентации – о программе посредничества при решении споров между учениками. Не говоря уже о сотрудничестве по обмену ресурсами с Карлтонской библиотекой, благодаря чему наша школьная библиотека начала предоставлять электронные и аудиокниги наряду с обычными. Я даже собиралась организовать сдачу крови учеников выпускного класса для больницы Карлтона, хотя сама от одного вида иголок тут же падаю в обморок.

Но оказалось, что всем на это плевать. Поэтому сегодня, ровно в десять утра, Бони произнесет перед учениками выпускного класса свою победную речь. Если она будет похожа на то, что он говорил во время наших дебатов, значит, тоже будет состоять из длинных пауз между сальными шуточками.

Очень обидно. Я гордилась тем, что участвую в школьном самоуправлении. Единственное, в чем я когда-либо превзошла Дэниела. Ну, не то чтобы превзошла, конечно, ведь ему вообще на это плевать, но все равно. Это было моей территорией.

Мамин взгляд словно говорит: «Время быть жесткой, но справедливой». Это один из ее самых выразительных взглядов, выразительней только «Не смей говорить со мной в таком тоне».

– Детка, я представляю, как ты расстроена. Однако на этом зацикливаться нельзя, а не то еще станет дурно.

– Кому там дурно? – загрохотал голос отца где-то в их номере. Секундой позже из ванной появляется он сам, одетый в свой обычный для путешествий наряд и вытирая седеющие волосы полотенцем. – Надеюсь, не тебе, Саманта. У нас впереди шестичасовой перелет.

– Со мной все хорошо, Джеймс. Я говорю с…

Папа подходит к столу, за которым сидит мама.

– Это Дэниел? Дэниел, ты что-то в клубе съел? Я слышал, там в выходные многие отравились.

– Я ничего там не ел, – отвечает Дэниел. Папа недавно устроил брата в загородный клуб, и пусть Дэниел просто помощник официанта, он сколотил целое состояние на чаевых. И даже объевшись тухлых моллюсков, все равно потащился бы на работу, лишь бы добавить в свою коллекцию еще одну пару дорогущих кроссовок.

Как обычно, обо мне в семье Стерлингов-Шепардов вспоминают в последнюю очередь. По-моему, даже о нашей таксе Миле папа осведомится раньше, чем обо мне.

– Никому не дурно, – говорю я, когда его лицо появляется из-за маминого плеча. – Я тут подумала… Может, мне сегодня пойти в школу чуть позже? Часов в одиннадцать, например?

Папа удивленно вскидывает брови. Я за всю старшую школу не пропустила ни одного урока. И не потому, что я ни разу не болела. Просто мне всегда приходится так усердно стараться, чтобы быть лучшей в классе, что я живу в постоянном страхе отстать от остальных. Единственный раз, когда я намеренно пропустила занятие, случился в шестом классе: я тогда неожиданно для себя самой улизнула со скучной экскурсии в Обществе садоводов Массачусетса с двумя мальчишками из моего класса, которых в то время толком даже не знала.

Мы сидели близко к выходу, и в особенно тоскливый момент лекции Кэл О’Ши-Уоллес начал дюйм за дюймом продвигаться к выходу из аудитории. Кэл был единственным парнем в нашем классе с двумя отцами, и втайне я всегда мечтала подружиться с ним: он казался мне забавным, у него, как и у меня, была двойная фамилия, а еще он носил рубашки с узорами, которые странным образом меня гипнотизировали. Он поймал сначала мой взгляд, а потом взгляд сидящего рядом со мной одноклассника, Матео Войцика, и призывно махнул нам рукой. Мы с Матео пожали плечами – а почему нет? – и пошли за ним.

Я-то подумала, мы просто на минуту выйдем в коридор, но прямо перед нами был выход из здания! Когда Матео толкнул дверь, мы выскочили на яркий солнечный свет, а мимо как раз проходил настоящий парад болельщиков «Ред Сокс», празднующих недавнюю победу команды в чемпионате. В общем, вместо того чтобы вернуться на наши места, мы растворились в толпе и два часа бродили по Бостону сами по себе. А когда вернулись к своим, выяснилось, что никто и не заметил нашего отсутствия. Благодаря этому приключению – Кэл назвал его «Лучший день в жизни» – наша троица быстро сдружилась. В то время казалось, что навсегда.

Наша дружба длилась до восьмого класса.

– А почему в одиннадцать? – Голос папы возвращает меня в реальность. Мама разворачивается на стуле и смотрит на него.

– Сегодня утром первое после выборов собрание, – говорит она.

– Ах, – вздыхает папа, и на его красивом лице отображается сочувствие. – Айви, мне очень жаль, что вчера так вышло. Это никак не связано с твоими способностями. Увы, не в первый – и не в последний! – раз к власти приходит недостойный ее шут. Остается лишь идти с высоко поднятой головой.

– Именно, – кивает мама так ожесточенно, что из ее французского узла чуть не выпадает прядь волос. Но не выпадает. Это же мама. – К тому же я не удивлюсь, если Брайан в конце концов сам уйдет с этого поста. Ведь он совершенно не создан для школьного самоуправления! Только ему надоест – и ты сможешь занять его место.

– Ну конечно! – весело подхватывает папа, будто в том, чтобы подчищать хвосты за Бони Махони ради президентства, нет ничего унизительного. – И помни, Айви: ожидания обычно пугают больше реальности. Наверняка сегодняшний день будет совсем не так плох, как тебе кажется. – Он кладет руку на спинку маминого стула, и они одновременно улыбаются, ожидая моего согласия, отчего их изображение на экране больше походит на фотографию. Идеальная команда: мама всегда спокойная и расчетливая, папа эмоциональный и жизнерадостный – и оба всегда уверены в своей правоте.

Беда моих родителей в том, что они никогда ни в чем не проигрывают. Саманта Стерлинг и Джеймс Шепард с самой встречи в Школе бизнеса Колумбийского университета были звездной парой, даже когда полгода спустя мой отец отчислился, решив заняться перепродажей домов. Он начал здесь, в своем родном Карлтоне, ближайшем пригороде Бостона, ставшем модным, как раз когда отец приобрел тут пару развалюх в викторианском стиле. Сейчас, двадцать лет спустя, он один из лучших агентов по недвижимости, которым всегда удается купить подешевле и продать подороже.

В итоге ни один из них не в состоянии понять, зачем может понадобиться выходной. Или даже несколько свободных часов.

Однако, глядя на эти пышущие оптимизмом лица, я не решаюсь им пожаловаться.

– Знаю, – говорю я, подавляя тяжелый вздох, – я просто пошутила.

– Отлично! – говорит мама, одобрительно кивая. – А что ты наденешь сегодня вечером?

– Платье, которое прислала тетя Хелен, – говорю я, чувствуя, что и ко мне возвращается прежний энтузиазм. Старшей сестре моей мамы уже под шестьдесят, но у нее просто отменный вкус – и куча свободных денег благодаря ее романам, ежегодно продаваемым тиражами в сотни тысяч экземпляров. Ее последний подарок – от бельгийского дизайнера, о котором я даже никогда не слышала, – самая стильная вещь в моем гардеробе. Сегодня я впервые в нем выйду.

– А что насчет туфель?

Ничего не поделаешь, к такому платью у меня нет подходящих туфель. Может, тетя Хелен выручит меня и с ними, когда продаст свою следующую книгу.

– Черные, на каблуках.

– Идеально, – говорит мама. – И кстати, насчет ужина: не ждите нас, мы приедем слишком поздно. Можете разморозить чили или…

– Я пойду в «Олив гарден» с Тревором, – перебивает ее Дэниел. – Сразу после тренировки по лакроссу.

Мама хмурится.

– Ты уверен, что успеешь?

Это намек моему брату, чтобы он изменил свои планы.

– Конечно.

Мама уже готова возразить, когда папа упирается костяшками пальцев в стол.

– Заканчивай, Саманта, – говорит он. – Тебе еще вещи собирать.

– Точно, – вздыхает мама. Когда дело касается сбора вещей, она ненавидит спешить, поэтому разговор заканчивается, и вдруг она добавляет: – Да, Айви, ты приготовила заметки для церемонии?

– Конечно. – Я корпела над ними почти всю неделю. – Я отправила их тебе по электронке еще вчера, помнишь?

– Да, помню. Речь просто чудесная. Но я имела в виду… – Впервые с начала нашего разговора мама выглядит неуверенной в себе, чего почти никогда не бывает. – Ты распечатаешь ее и возьмешь с собой? Я знаю, как ты… Я знаю, ты иногда нервничаешь перед большой аудиторией.

У меня скрутило живот.

– Я уже положила ее в рюкзак.

– Дэниел! – вдруг кричит папа. – Поверни компьютер, Айви. Я хочу поговорить с твоим братом.

– Что? Зачем? – возмущается Дэниел, пока я разворачиваю экран, а мои щеки начинают пылать от унижения. Я знаю, что сейчас будет.

– Так, послушай, сын. – Я не вижу папу, но представляю, как он старается принять суровый вид. – Ты должен пообещать мне, что ни при каких обстоятельствах не испортишь заметки сестры.

– Пап, я и не собирался… Черт! – Дэниел плюхается на стул и картинно закатывает глаза, а я всеми силами пытаюсь держать себя в руках и не швырнуть ему в голову свою чашку. – Давайте забудем про это, а? Вообще-то я пошутил. Я же не думал, что она и правда станет это читать.

– Это не обещание, – говорит папа. – У твоей мамы сегодня важный день. И ты знаешь, как ты тогда расстроил сестру.

Если они продолжат мусолить эту тему, я и правда не выдержу.

– Папа, все нормально, – говорю я напряженно. – Это была просто тупая шутка. Проехали.

– А по тебе не скажешь, – замечает папа. И он прав.

Я снова разворачиваю ноутбук к себе и растягиваю рот в улыбке.

– Да нет, правда. Я уже забыла.

Судя по отразившемуся на его лице сомнению, он мне не верит. Да и не должен. После вчерашнего унижения – да, конечно, я пока забыла о том, что случилось прошлой весной. Но нет, никуда мы пока не «проехали».

Ирония заключается в том, что та речь не была какой-то особенно важной. Я просто должна была произнести заключительное слово на весеннем шоу талантов, зная, что никто особо не будет меня слушать. Однако вся речь, как всегда, была у меня в распечатанном виде, потому что я всегда теряюсь при большом количестве народа и боюсь что-то упустить.

Только поднявшись на сцену перед всем классом, я поняла, что Дэниел украл лист с моей речью и заменил его другим – а именно страницей из последнего эротического романа тети Хелен о пожарных, «Пламя внутри». Я вдруг впала в какое-то паническое состояние и начала его читать. Вслух. Сначала в полной тишине, потому что озадаченная публика решила, что это часть шоу, а когда всем стало ясно, что это не так, – то под их истерический хохот. Наконец кто-то из учителей выбежал на сцену и остановил меня, как раз в тот момент, когда я описывала героя со всеми его анатомическими особенностями.

Я все еще не понимаю, как это произошло. Почему мой мозг дал сбой, а рот продолжал говорить? Но все случилось именно так, и это было просто ужасно. Особенно теперь, когда не осталось сомнений, что именно в тот момент вся школа начала воспринимать меня как посмешище.

А Бони Махони просто сделал этот статус официальным.

Папа продолжает читать нотации брату, хотя больше не видит его.

– У твоей тети невероятный творческий потенциал, Дэниел. Тебе очень повезет, если ты когда-нибудь будешь хотя бы наполовину так же успешен, как она.

– Знаю, – мычит Дэниел.

– Кстати, до отъезда я заметил, что она прислала нам сигнальный экземпляр книги «Ты не примешь удар на себя». Если сегодня вечером я услышу из нее хоть слово…

– Пап, хватит, – перебиваю я. – Вечер пройдет идеально. – Заглянув в широко раскрытые встревоженные глаза мамы, в которых словно отражаются все мои недавние неудачи, я придаю голосу уверенности. Мне нужно вернуться в колею и навсегда позабыть об этом взгляде. – Все будет так, как ты того заслуживаешь, мам. Я обещаю.

Глава 2

Матео

Проблема всех рабочих лошадок в том, что ты и понятия не имеешь, сколько на тебя могут всего взвалить, пока в один момент этого не произойдет.

Раньше мне казалось, что я очень много помогаю по дому. Гораздо больше, чем, например, мои друзья. Теперь, когда мама не может сделать и половины из того, что делала раньше, факты говорят сами за себя: ни черта тот прошлый Матео не делал. Я пытаюсь брать на себя больше ответственности, но чаще всего даже не понимаю, что надо делать, пока не становится слишком поздно. Вот и сейчас стою и пялюсь в пустой холодильник. Вчера пять часов проработал в супермаркете и даже не подумал, даже ни единой мысли не было, что, возможно, надо купить что-то из продуктов домой.

– Ой, зайка, прости, у нас почти все закончилось, – говорит мама. Вообще-то она в гостиной, делает свои упражнения, но на первом этаже у нас полностью открытая планировка, а кроме того, я не сомневаюсь, что у нее есть глаза на затылке. – На этой неделе никак не могу доехать до магазина. Можешь позавтракать в школе?

Еда в кафетерии Карлтонской старшей школы – полный отстой, однако пожаловаться на это мог только Матео из прошлого.

– Да не вопрос, – говорю я, закрывая дверцу холодильника под урчание живота.

– Держи. – Я поворачиваюсь как раз в тот момент, когда моя двоюродная сестра Отем, сидящая за кухонным столом с расстегнутым наполовину рюкзаком, швыряет мне энергетический батончик. Я ловлю его одной рукой, сдираю упаковку и тут же откусываю половину.

– Спасибо, – бурчу я с набитым ртом.

– Всегда к твоим услугам, бразен.

Отем живет с нами уже семь лет – с тех пор как ее родители погибли в автомобильной аварии, когда ей было одиннадцать. Мама к тому времени уже была матерью-одиночкой – они с папой только развелись, что привело в настоящий ужас всю ее пуэрто-риканскую семью и нисколько не встревожило его польскую, – а Отем была ей племянницей именно по мужу, а не по крови. Это должно было отодвинуть маму в самый конец списка ответственных за убитую горем сироту, входящую в подростковый возраст, особенно если учесть количество женатых пар со стороны папы. Но мама всегда была тем взрослым, который разгребает дерьмо.

И в отличие от всех остальных, Отем ей была действительно нужна.

– Мы нужны этой девочке, а она нужна нам, – сказала мне мама в ответ на яростное возмущение по поводу того, что комнату, которая когда-то была моей игровой, вдруг перекрасили в девчачий лавандовый. – Мы ведь не бросим друг друга, правда?

Сначала мне все это совсем не нравилось. Отем тогда частенько давала нам жару, что было вполне нормально, однако совершенно неприемлемо для меня десятилетнего. Было непонятно, что именно может вывести ее из себя или какой предмет она в очередной раз начнет колотить. Когда мама впервые взяла нас в магазин, ничего не подозревающая кассирша сказала моей сестре:

– Какие красивые рыжие волосы! Вы с братом совсем непохожи!

Лицо Отем исказилось.

– Он мне кузен, – процедила она. – У меня нет родных братьев. У меня вообще никого нет. – И ударила кулаком по витрине со сладостями возле кассы.

Пока я собирал посыпавшиеся с витрины шоколадки, мама взяла Отем за плечи и отвела в сторону. И заговорила спокойно, словно никакой катастрофы и не случилось:

– Ну, сейчас у тебя есть и брат, и кузен.

– Бразен, – сказал я, рассовывая сладости по витрине в произвольном порядке. От этого слова Отем усмехнулась и даже чуть не рассмеялась – так оно ко мне и прилипло.

Только я умял в три захода первый батончик, как она бросила мне еще один.

– Ты сегодня в продуктовом работаешь?

Прежде чем ответить, я откусил кусок побольше.

– Нет, в «Гарретс». – Это моя любимая работа: простенькая забегаловка, где я обслуживаю столики. – А ты? Официанткой?

– Фургон-убийца, – отвечает Отем. Она работает в том числе и в компании «Соррентос», которая занимается заточкой ножей: ездит по ресторанам Бостона и пригорода в стареньком белом фургоне с изображением огромного ножа на одном боку. Над прозвищем долго не думали.

– А как доберешься? – спрашиваю я. У нас только одна машина, так что наши передвижения – настоящий фокус с жонглированием.

– Меня Гейб отвезет. Если хочешь, он может подбросить тебя до школы.

– Я пас. – Я даже не пытаюсь скрыть выражение своего лица. Отем знает, что я терпеть не могу ее парня. Они начали встречаться перед выпускным, прошлой весной, и я думал, это продлится не дольше недели. Как говорит Отем, у меня появилась к нему «необъяснимая неприязнь», едва я услышал, что на звонок телефона он отвечает словом Dígame[1]. Он и сейчас так делает. Всегда.

– Да какая тебе разница? – спрашивала она, когда я начинал жаловаться. – Это просто приветствие. Хватит искать причины для ненависти.

А мне кажется, это позерство. Он даже не говорит по-испански.

Гейб совершенно не подходит моей сестре: Отем всегда и за все переживает, а Гейбу всегда и на все плевать. Когда-то он был заводилой на всех вечеринках Карлтонской школы, а теперь решил «годик отдохнуть». Насколько я понял, это значит просто делать вид, что все еще учишься в школе, только у тебя нет домашки. Он нигде не работает, однако умудрился купить себе новенький «Камаро», и теперь каждый раз, когда он забирает Отем, наша улица оглашается невообразимым ревом.

Она скрещивает руки на груди и склоняет голову.

– Ладно. Если хочешь тащиться милю просто из-за упрямства, то иди.

– Ну и пойду, – ворчу я, дожевывая второй батончик и швыряя обертку в мусорку. Может, я просто завидую Гейбу. В последнее время я готов сорваться на любого, у кого есть что-то, чего он не вполне заслуживает. У меня две работы, а у Отем, которая закончила Карлтонскую старшую школу в прошлом году, их три. И даже этого мало. С тех пор как мы пропустили удар-двойку.

Я поворачиваюсь и вижу, как медленно, стараясь скрыть хромоту, на кухню входит мама. Удар номер один: в июне у нее диагностировали остеоартрит – какую-то долбаную болячку, которая разрушает суставы, редкую для людей ее возраста. Она постоянно делает упражнения, но ходьба все равно причиняет ей боль, если не принимать противовоспалительные препараты.

– Как ты себя чувствуешь, тетя Елена? – спрашивает Отем слишком жизнерадостным голосом.

– Отлично! – Голос мамы звучит еще веселее.

Я сжимаю челюсти и смотрю в сторону, потому что не умею притворяться, как они. Для меня словно обухом по голове наблюдать как моя мама, бегавшая когда-то по пять километров в день, по выходным играющая в софтбол, с трудом добирается из гостиной на кухню.

Я не считаю, что в жизни есть место справедливости. И понял я это даже не семь лет назад, когда пьяный водитель врезался в машину родителей Отем, а сам остался без единой царапины. Хотя это тоже показательный пример.

Мама доходит до кухонного острова и опирается на него.

– Ты не забыла забрать мои лекарства? – спрашивает она Отем.

– Да, точно, они у меня. – Отем роется в своем рюкзаке, выуживает из него белый аптечный пакетик и передает моей матери. – И вот сдача.

– Сдача? – Мама с удивлением рассматривает пачку двадцаток в руке Отем. Ее таблетки стоят целое состояние. – Я не думала, что останется сдача. Сколько?

– Четыреста восемьдесят долларов, – любезно отвечает Отем.

– Но как?.. – Мама выглядит совершенно растерянной. – Ты расплатилась моей кредиткой?

– Нет, в этот раз нужно было доплатить всего двадцать долларов. – Мама все еще не собирается забирать деньги, поэтому Отем встает и кладет их перед ней на стол. А потом вновь садится, берет со стола резинку для волос и собирает волосы в хвост, спокойно и буднично. – Аптекарь сказал, препарат другой.

– Другой? – повторяет мама.

Я упираюсь взглядом в пол.

– Да, говорит, появился аналоговый препарат. Но ты не переживай – лекарство, по сути, то же самое.

Отем – отличная актриса, но у меня по-прежнему напряжены плечи, потому что мама чует вранье лучше любого детектора лжи. Впрочем, сейчас она только удивленно хлопает глазами, а потом благодарно улыбается – и это говорит лишь о том, как тяжело ей дались последние месяцы.

– Отличная новость. – Она достает желтую бутылочку из аптечного пакета, открывает крышку и заглядывает внутрь, словно не веря, что это то же самое лекарство. Видимо, таблетки проходят ее проверку, потому что она ковыляет к шкафчику у холодильника, достает оттуда стакан и наполняет его водой из-под крана.

Мы с Отем следим за ней, словно ястребы, пока она наконец не проглатывает таблетку. Мама целыми неделями пропускала прием лекарств, пытаясь растянуть последний пузырек максимально надолго, потому что в наших финансах теперь зияет огромная дыра.

А это удар номер два: раньше у моей мамы был собственный бизнес, боулинг-центр «Запасной шар», одно из основных заведений Карлтона. Там работала и сама мама, и мы с Отем, и это было невероятно здорово. Пока полгода назад один парень не поскользнулся на гладкой дорожке и не ударился так сильно, что его родители подали на нас в суд. К тому моменту как буря улеглась, «Запасной шар» уже был банкротом, и мама отчаянно пыталась его продать. Непревзойденный карлтонский агент по недвижимости Джеймс Шепард взял его за бесценок.

– Просто бизнес, ничего личного, – постоянно повторяет мне мама. – Хорошо, что его купил именно Джеймс. Он сделает там что-нибудь полезное.

Да, пожалуй. Он даже показывал маме планы на боулинг-клуб/развлекательный центр – совершенно несоразмерный нашему городу. Предложил ей, когда дойдет до дела, стать его консультантом. Возможно, даже появится какая-то непыльная работа в офисе. Но, видно, не скоро.

Дело в том, что когда-то я дружил с дочкой Джеймса, Айви. И я совру, если скажу, что мне было не обидно узнать о планах Джеймса от него самого, а не от нее. Она же в самом центре событий. Узнает все новости гораздо раньше остальных. Могла бы дать мне хоть какой-то намек.

Не знаю, почему я так расстраиваюсь. Как будто это что-то меняет. Мы все равно давно не общаемся. Но когда Джеймс Шепард пришел к нам домой со своим розово-золотистым ноутбуком и кучей бумажек, весь такой благожелательный и любезный, объясняя, как его компания восстановит руины маминой мечты, я мог думать только: «Черт возьми, Айви, ты могла бы меня предупредить».

– Матео, вернись на землю! – Я даже не заметил, как подошла мама, так что, наверное, уже давно витаю в облаках. Такие выпадания из реальности напрягают маму: она смотрит на меня так пристально, словно пытается заглянуть внутрь черепной коробки. Иногда мне даже кажется, что она готова вытащить из черепа мой мозг. – Уверен, что не хочешь поехать со мной на день в Бронкс? Тетя Роуз будет счастлива тебя повидать.

– У меня школа, – напоминаю ей я.

– Знаю, – вздыхает мама. – И все же, по-моему, можно разок пропустить, взять выходной. – Она поворачивается к Отем. – Вам обоим. Вы очень много работаете.

Она права. Выходной – это отличная идея, если бы не семь часов дороги в одной машине с подругой мамы по колледжу, Кристи. Как только она узнала, что мама хочет съездить на девяностолетие тети Роуз, тут же вызвалась быть ее шофером, и это очень мило с ее стороны, ведь мама больше не в состоянии долго вести машину. Однако Кристи никогда не замолкает. Вообще никогда. Так что в конце концов любой разговор сводится к тому, что они с мамой делали в колледже, а я предпочел бы вообще никогда об этом не знать.

– Жаль, но не получится, – вру я, – в «Гарретс» сегодня не хватает свободных рук.

– А я нужна мистеру Сорренто, – быстро говорит Отем. Она ненавидит монологи Кристи еще больше, чем я. – Увы, ножи сами себя не заточат. Тем не менее мы обязательно позвоним тете Роуз и поздравим ее с юбилеем.

Прежде чем мама успевает ответить, дом заполняет знакомый рев, я стискиваю зубы и иду на крыльцо. Разумеется, красный «Камаро» Гейба тут как тут: мотор ревет во всю мощь, а сам он высовывает руку из окна, делая вид, что меня не замечает. Весь ссутулился в кресле, но я все равно вижу его зализанные назад волосы и зеркальные солнечные очки. Стал бы я ненавидеть Гейба меньше, если бы он выглядел не так убого? Кто знает…

Я поднимаю руки и начинаю медленно хлопать, когда ко мне выходит Отем, удивленно смотря то на меня, то на машину.

– Что ты делаешь? – спрашивает она.

– Аплодирую движку Гейба, – отвечаю я, хлопая так сильно, что ладони горят. – По-моему, для него очень важно, чтобы люди это отметили.

Отем толкает, прерывая бурные аплодисменты.

– Не будь уродом.

– Урод здесь он, – отвечаю я на автомате. Этот спор бесконечен.

– Детка, давай быстрей, – зовет Гейб и призывно машет рукой. – Опоздаешь на работу.

В руках Отем звонит телефон, и мы оба бросаем взгляд на экран.

– Что за Чарли? – спрашиваю я, перекрикивая рев мотора. – Замена Гейба? Пожалуйста, скажи «да».

Отем сбрасывает звонок и убирает телефон в рюкзак.

– Никто.

Я чувствую покалывания в затылке. Я знаю этот тон, и он не предвещает ничего хорошего.

– Один из них?

Она уверенно мотает головой.

– Меньше знаешь – крепче спишь.

– Делаешь сегодня дополнительные остановки?

– Возможно.

У меня дергается челюсть.

– Не надо.

Ее губы вытягиваются в тонкую прямую линию.

– Надо.

– И сколько еще? – Этот спор тоже бесконечен.

– Сколько получится, – отвечает Отем.

Она закидывает рюкзак повыше на плечо и смотрит мне в глаза. На ее лице застыл все тот же вопрос, что она задает мне несколько недель: «Мы ведь не можем друг друга бросить, правда?»

Я не хочу кивать, но как еще я могу ей ответить?

Да, не можем.

Глава 3

Кэл

– Он оранжевый, – говорю я Виоле, когда она ставит передо мною тарелку с пончиком.

– А то! – Виоле уже, пожалуй, за сорок, но она закатывает глаза не менее агрессивно, чем любой подросток Карлтонской школы. – Это же крошки от «Читоса».

Я неуверенно тыкаю пончик с одной стороны. Подушечка пальца тоже становится ярко-оранжевой.

– И это можно есть?

– Милый, ты знаешь девиз нашего заведения. – Она кладет одну руку на бедро и склоняет голову, призывая меня самому закончить это предложение.

– «Чем чуднее, тем вкуснее», – покорно говорю я.

– Вот именно. – Она хлопает меня по плечу, а потом поворачивается и уходит к кухне. – Хорошенько распробуй: пончик покрыт «Читосом», а внутри баварский крем.

Я разглядываю оранжевое кольцо на тарелке со смесью нетерпения и страха. «Пончиковое безумие» – мое любимое заведение для завтрака в пригороде Бостона, но я давненько сюда не заглядывал. Найти того, кому хочется попробовать таких пончиков на самом деле, а не на спор, довольно сложно. Моя бывшая девушка, Ноэми, отвергала все, что содержит глютен, так что она даже заходить сюда отказалась, как я ее ни умолял. В конечном итоге она бросила меня в «Веджи Гэлакси»[2].

– Не понимаю, что с тобой происходит. Ты вообще на себя не похож, – сказала она мне на прошлой неделе за тарелкой салата с кейлом и сейтаном. – Как будто настоящего Кэла похитили пришельцы, а взамен оставили странную оболочку.

– Ясно. Жестоко, – забормотал я, чувствуя удар под дых, хотя уже давно этого ждал. Конечно, не именно этого, но чего-то подобного. Мы всю неделю почти не виделись, и вдруг она пишет: «Давай сходим завтра в «Веджи Гэлакси». У меня сразу появилось нехорошее предчувствие, и даже не потому, что я ненавижу кейл. – Я был немного занят, вот и все.

– А впечатление такое, будто ты не занят, а… – Ноэми перекинула косички через плечо и, раздумывая, сморщила носик. Она и правда очень красивая, и в тот момент я ощутил острую боль от осознания, как сильно она мне когда-то нравилась. Она мне по-прежнему нравилась, но… теперь все очень запуталось. – Будто ты не занят, а перестал стараться. Ты делаешь что-то только потому, что вроде как должен делать. Ты посмотри на себя, – добавила она, указывая на мою тарелку. – Съел почти целую тарелку кейла и ни разу не пожаловался. Ты приспособленец.

– Я и не думал, что критика вкусовых предпочтений – залог крепких отношений, – проворчал я, в очередной раз набивая рот салатом. И тут меня чуть не стошнило, потому что, ну честное слово, такую хрень могут есть только кролики. Через несколько минут Ноэми попросила счет, настояла на том, чтобы его оплатить, – и вот я снова один. Вроде как. Конечно, Ноэми могла догадаться, что меня уже давно интересует другая, но необязательно же в отместку загонять мою самооценку ниже плинтуса.

– Побудь пока наедине с самим собой, Кэл, – сказал мне потом папа. Вернее, один из моих пап. У меня их два, а еще биологическая мама, с которой мы видимся несколько раз в год, – она была подругой моих отцов по колледжу, а семнадцать лет назад стала еще и суррогатной матерью. Я обоих зову отцами, что кажется мне вполне естественным, хотя для некоторых моих одноклассников это почему-то невероятно сложно. Например, для Бони Махони, который в начальной школе постоянно меня спрашивал: «Но как они понимают, с кем из них ты говоришь?»



Все просто. Каждого из отцов я зову с немного разной интонацией. Однако такими вещами не делятся с парнями вроде Бони, чьи навыки общения сродни кирпичу. Поэтому я сказал ему, что называю их по именам – Уэс и Генри. На самом деле я называю их по именам только в разговоре с посторонними.

В общем, именно к папе Уэсу я иду со всеми душевными переживаниями.

– Жизнь – это не только романтические отношения, – сказал он мне, когда мы с Ноэми расстались. Он декан Карлтонского колледжа и наверняка боится, что свидетельство о браке я могу получить быстрее, чем диплом об окончании университета. – Сосредоточься пока на друзьях.

Да уж. Сказал человек, который никогда не встречал моих друзей, потому что у меня довольно специфические отношения со сверстниками. Все мы легко бросаем друг друга, как только находим что-то получше, а когда это что-то заканчивается – так же легко сходимся снова. В последний раз настоящие друзья у меня были в средней школе. Уэс, знающий о моей общественной жизни гораздо больше, чем может допустить уважающий себя семнадцатилетний подросток, считает, что я слишком рано начал ходить на свидания. А по-моему, как раз наоборот. Но это разговор из разряда, что появилось раньше – курица или яйцо.

По крайней мере, моя новая девушка любит то же самое, что и я: искусство, комиксы и калорийные завтраки с нулевой полезностью. Возможно, статус «новая девушка» звучит слишком громко. Мы с Ларой пока не определились. Тем не менее я, не задумываясь, сорок минут гнал по пробкам, чтобы съесть с ней по странному пончику.

Десять минут спустя мой пончик уже черствый. Вибрирует телефон, рядом с именем Лары высвечивается ряд грустных эмодзи.

«Прости, все-таки не получилось! Есть дела».

Я стараюсь побороть разочарование: с Ларой всегда так. Неожиданно появляются какие-то дела. Только садясь в машину, я уже знал, что шансы на встречу пятьдесят на пятьдесят.

Придвигаю к себе тарелку, откусываю большой кусок посыпанного «Читосом» пончика с баварским кремом и задумчиво жую. Сладкий, соленый и с сильным привкусом плавленого сыра. Чудесный! Остальное я поглощаю в три укуса, вытираю руки о салфетку и смотрю на часы на стене. Обратная дорога до Карлтона, куда нет пробок, займет меньше получаса, а еще нет и восьми. Времени полно.

Сумка стоит рядом на полу, наклоняюсь и достаю ноутбук. Браузер уже открыт на моем старом сайте на «Вордпресс», и я в несколько кликов захожу в первый созданный мною веб-комикс.

«Лучший день в жизни». Текст и иллюстрации Кэлвина О’Ши-Уоллеса.

Пару недель назад я показал все свои веб-комиксы Ларе, и она тут же заявила, что этот самый лучший. Что было немного обидно, ведь я нарисовал его в двенадцать лет. Она сказала, что в моих новых работах не хватает «энергетики». Что ж, не исключено. Я начал его в тот день в шестом классе, когда мы с Айви Стерлинг-Шепард и Матео Войциком сбежали с экскурсии и бродили по Бостону, так что в каждой картинке комикса царит какое-то особое радостное опьянение, отражающее мои чувства от побега с той скучной лекции.

И сходство героев там, уж поверьте, разительное. Айви вообще как живая: ее светлые волосы – при карих глазах – развеваются на ветру, собранные в хвост (она до сих пор убирает их точно так же), а выражение ее лица одновременно взволнованное и радостное. Грудь, конечно, можно было бы нарисовать побольше, чем была у нее тогда, да и сейчас, но чего вы хотите? Мне едва стукнуло двенадцать.

Матео я нарисовал менее правдоподобным. Главным героем «Лучшего дня в жизни» должен был стать я, а он – моим другом и помощником. Изобрази я его печальным и задумчивым, ничего бы не вышло – девчонки сходили от этого с ума даже в шестом классе. Так что в моем комиксе он был пониже. И покостлявее. Плюс проблемы с кожей. Зато, как и в жизни, он был немногословен и остроумен.

– Эй! Ты еще здесь? – Возле меня материализуется Виола и забирает пустую тарелку. Я как раз остановился на окошке, в котором несусь по парку Бостон-Коммон во всем великолепии двенадцатилетнего подростка: с развевающимися рыжими волосами и в рубашке в цветочек. – Это кто нарисовал?

– Я, – отвечаю я, переходя к следующему окошку, где мое лицо выделяется не так сильно. Здесь со мной еще и Айви с Матео. – Когда мне было двенадцать.

– Вот это да. – Виола теребит череп, болтающийся у нее на шее поверх футболки с логотипом группы Ramones. В моем возрасте она была барабанщицей панк-рок-группы, и я очень сомневаюсь, что ее видение прекрасного за прошедшие тридцать лет как-то изменилось. – Да у тебя талант, Кэл! А эти двое кто такие?

– Друзья.

– Не припоминаю, чтобы вы приходили сюда вместе.

– Они тут никогда не были.

Я произнес это спокойно, даже пожав плечами, но у самого от этих слов внутри все сжалось, словно от тирады Ноэми о том, что я «ненастоящий». Хотя с восьмого класса мы с ними едва парой слов перекинулись, таких друзей, как Айви и Матео, у меня больше не было. Наверное, отдаляться от друзей вполне нормально, когда переходишь в старшую школу. Да и не сказал бы, что конец нашей дружбы стал для меня особо драматичным событием. Мы не ссорились, не обижались друг на друга, не говорили слов, которые невозможно потом взять назад.

Но меня все равно не покидает чувство, что все это случилось по моей вине.

– Хочешь еще пончик? – спрашивает Виола. – Наверняка тебе понравится наш новый вкус – фундук с беконом.

– Нет, спасибо. Пора ехать, а то в школу опоздаю. – Я закрываю крышку ноутбука и засовываю его обратно в сумку. Деньги оставляю на столе – их хватит и на три пончика. Компенсация за то, что у меня нет времени ждать нормальный счет. Закидываю сумку на плечо. – Еще увидимся!

– Надеюсь, – откликается Виола, а я уже проношусь мимо парочки хипстеров с одинаковыми стрижками и в колоритных футболках. – Нам тут тебя не хватало.

* * *

В целом я не верю в концепцию судьбы. Но на обычное совпадение это мало похоже: только я выхожу из машины на школьной стоянке, как сталкиваюсь с Айви Стерлинг-Шепард.

– Привет, – говорит она, а ее брат Дэниел, пробубнив что-то себе под нос, проходит мимо. Этот парень здорово вымахал с девятого класса: на днях я едва узнал его, вышагивающего по школе в форме для лакросса.

Айви провожает брата таким взглядом, словно сама в этот момент думает о том же, а потом поворачивается ко мне.

– Ого, Кэл! Сто лет не виделись.

– Да уж. – Я прислоняюсь к своей машине. – Разве ты не уезжала в Шотландию?

– Да, на шесть недель летом. Мама ездила туда читать лекции.

– Здорово, наверное. – Возможно, Айви уехала подальше после фиаско на шоу талантов. Я наблюдал его со второго ряда вместе с Ноэми и ее друзьями, загибающимися от хохота. Да я и сам хохотал. Никак не мог сдержаться. А потом подумал, что Айви увидит, и мне стало стыдно. От этих воспоминаний я начинаю ежиться и быстро добавляю: – Так странно! Я как раз думал о тебе.

Мы с Айви всегда были только друзьями, так что я не переживаю, что она может неправильно меня понять. Мол, черт возьми, детка, я только о тебе и думаю. Однако я искренне удивляюсь, когда она говорит:

– Правда? Я тоже. В смысле думала о тебе.

– Да ладно?

– Да. Пыталась вспомнить, когда последний раз прогуливала школу, – говорит она, нажимая на кнопку брелока и блокируя свою черную «Ауди». Я помню эту машину со средней школы, так что это определенно старая машина ее родителей, однако тоже неплохо. Особенно для выпускницы старшей школы. – Знаешь, когда? В тот день, когда мы сбежали с экскурсии.

– Поразительно! Как раз тот денек я и вспоминал, – говорю я, и мы понимающе ухмыляемся. – Кстати, поздравляю твою маму.

Она смотрит на меня удивленно.

– Что?

– Она ведь стала в этом году почетным жителем Карлтона?

– Ты в курсе?

– Мой папа член совета. Уэс, – добавляю я. Когда мы дружили, Айви всегда понимала, которого папу я имею в виду, и уточнять не требовалось.

– Серьезно? – Ее глаза расширяются. – Мама совершенно не ожидала. Она говорит, что те, кто занимается статистикой, сродни героям невидимого фронта. К тому же награду обычно дают за какие-то местные заслуги, а доклад об опиоидах… Не сказать, что это больная точка Карлтона.

– А я бы с тобой поспорил. Эту дрянь стали находить по всему кампусу. Уэс даже собрал специальный комитет, чтобы разобраться с проблемой. – Айви ничего не любит так, как всякие специальные комитеты, и я быстро меняю тему, пока она не начала выдвигать свои предложения. – И проголосовал именно за твою мать. Они с Генри тоже придут на сегодняшний вечер.

– Мои родители чуть его не пропустили. Они улетели в Сан-Франциско отметить годовщину свадьбы, так что пришлось постараться, чтобы поменять обратные билеты и прилететь вовремя.

Типичный жест семьи Стерлинг-Шепард: им всегда и во всем хочется быть лучшими. Мои отцы просто записали бы благодарственную речь на видео и остались бы в Сан-Франциско.

– Здорово, – говорю я, и эта фраза звучит как сигнал к окончанию разговора. Но мы оба продолжаем стоять, пока мне не становится настолько неловко, что я заглядываю ей за спину. А потом заглядываю внимательней, заметив, как через заграждение вокруг стоянки перемахивает высокий темноволосый парень. – Черт! Звезды-то как сегодня сошлись! Вот и третий член нашего тайного трио!

Айви оборачивается как раз в тот момент, когда Матео нас замечает. Он смотрит в нашу сторону и собирается идти дальше, в класс, однако я поднимаю руку и машу ему что есть сил. Проигнорировать такое может только настоящий говнюк, а Матео – хоть он и из тех, кто скорее будет глотать ножи, чем впустую трепать языком, – все-таки не говнюк, поэтому подходит к нам.

– Что тут у вас?

Айви вдруг начинает нервничать и накручивать конец своего хвоста на палец. Мне тоже становится неуютно. Подозвать-то я его подозвал, а что сказать ему, понятия не имею. Говорить с Айви несложно, надо лишь избегать таких неудобных тем, как шоу талантов, или то, как она провалилась вчера на школьных выборах и проиграла Бони Махони. Но что сказать Матео? Теперь я знаю о нем только то, что его маме пришлось закрыть свой боулинг. Не лучшее начало разговора.

– Мы как раз обсуждали «Лучший день в жизни». – Я внутренне морщусь, потому что такое название казалось отстойным, даже когда нам было по двенадцать. Но вместо того чтобы пренебрежительно фыркнуть, Матео устало улыбается. Впервые я замечаю круги у него под глазами. Как будто он неделю не спал.

– Да, было время, – соглашается он.

– Что угодно отдала бы, лишь бы не идти сегодня в школу. – Айви все еще теребит свои волосы, глаза блуждают по школьному двору. Можно не спрашивать почему. Торжественная речь Бони будет невыносима всем нам, но ей особенно.

Матео проводит рукой по лицу.

– Та же беда.

– Так давайте не пойдем! – Я вообще-то шучу, однако все кивают. Тут я понимаю, что и сам не прочь. Сегодня у меня два общих урока с Ноэми, тест по истории, к которому я не готов, и никакой надежды увидеть Лару. В общем, ничего лучше буррито на обед. – Серьезно, почему нет? – повторяю я, все больше воодушевляясь. – Вы в курсе, как сейчас просто сбежать с уроков? Никто и проверять не станет, если родители позвонили до первого звонка. Вот смотрите. – Я достаю из кармана телефон, ищу в своих контактах «Школу Карлтона» и нажимаю на появившийся на экране номер. Прослушиваю главное меню, пока автоматизированный голос не начинает свою монотонную речь: «Если вы хотите заявить о пропуске…»

Айви облизывает губы.

– Что ты делаешь?

Я нажимаю на телефоне цифру три и удерживаю палец, пока не слышу громкий звуковой сигнал.

– Доброе утро. Это Генри О’Ши-Уоллес, звоню насчет своего сына Кэлвина. Сейчас восемь пятьдесят утра, вторник, двадцать первое сентября, – говорю я спокойным и уверенным голосом своего отца. – К сожалению, у Кэлвина небольшая температура, так что мы на всякий случай оставим его сегодня дома. Он выполнит все задания и принесет их на проверку в среду.

Когда я жму на отбой, Матео усмехается: