– Мне уже не к лицу и не по летам «шляться», «рядиться» и тем более «ловить клиентов».
Паоло опускает глаза, он не хотел его задеть, просто для юмора рановато. Виноваль подносит чашку с обжигающим напитком к губам и впервые начинает описывать, объяснять все, что с ним происходит уже так давно. Возрастающее удовольствие носить женскую одежду и способность почувствовать себя женщиной. Косые взгляды, вопросы, муки, а потом – радость, гордость и, наконец, любовь.
– Знаешь, я не обижусь, если ты решишь бросить работу. Ты бы все равно узнал это рано или поздно. Как бы то ни было, я решил, что с первого января будущего года стану одеваться только женщиной, и плевать на тех, кому это не понравится, это будет их проблема, не моя.
– С какой стати мне бросать работу? Не вижу ни единой причины это делать, а вы?
Виноваль улыбается.
– Скажите только, как вас называть, патроном или патроншей, а все остальное – дело хозяйское, мне от этого ни жарко ни холодно.
– Тебе положить сахар в кофе?
– Никогда!
– Прошу, месье, кофе подан.
29
Паоло уходит ранним утром в одолженной Виновалем одежде, с халатом в пластиковом пакете. Он позвонил из конторы слесарю, тот ждет его у подъезда, солнце уже высоко. Выйдя из душа, Паоло говорит себе, что если поторопится, успеет до ухода Берди. Сегодня воскресенье, и ему хочется ее увидеть.
Припарковавшись на площади Бастилии, он садится в закусочной напротив дома за чаем с мятой. Ждет всего несколько минут – и она выходит. Одетая как в то воскресенье, когда он последовал за ней в Шату. Это было месяц назад, гнусный ритуал, стало быть, ежемесячный, и повторится сегодня. Пропустив ее вперед, он идет следом, отлично зная, куда она направится.
Все происходит как в прошлый раз, но сегодня он предпочитает держаться на расстоянии. Знание того, что происходит в нескольких метрах, мгновенно зажгло у него внутри огненный шар ненависти, игла снова пронзает его, но устраниться он уже не может. Перед глазами встают картины убийства. На этот раз он будет не в состоянии наблюдать и не вмешаться. Эти старики поплатятся, так или иначе.
Заняв позицию на опушке леса, он старательно щелкает фотоаппаратом, снимает их одного за другим в жутковатом дефиле. Когда хождение туда-сюда прекращается, убирает аппарат и закуривает. Ему представляется, как Берди сидит на земле, приводит в порядок одежду и пытается сквозь слезы стереть грязь и растекшуюся по платью сперму. Его трясет, ярость готова выплеснуться наружу. Подняв голову, он видит кружащих среди облаков птиц, маленьких черных птичек, наверное, это ласточки. Он не слышал, как она подошла.
– Какого черта ты здесь делаешь?
Перед ним стоит Берди.
– Какого черта ты здесь делаешь, я спрашиваю? Твою мать, тебе здесь нечего делать!
– Да.
– Что – да? ЧТО – ДА?
– Мне очень жаль.
Он чувствует, что к глазам девушки подступают слезы. Она борется изо всех сил, чтобы не расплакаться, застигнутая врасплох в личном аду. Взяв себя в руки, пытается говорить спокойнее:
– Извини, но ты должен мне сказать, что ты здесь делаешь. Что вызнал, что видел. Мне надо знать. Сейчас же.
– Хорошо, пойдем, поговорим по дороге.
Не дожидаясь ответа, он направляется к выходу из парка, ему хочется уйти отсюда как можно скорее.
Она идет рядом и молчит. Оба знают: то, что будет сказано в ближайшие минуты, неизбежно изменит все. Он решается.
– Я не знаю, что тебе сказать и как сказать, чтобы не ляпнуть глупость и не обидеть тебя, но, знаешь, я тебя не осуждаю.
Лицо Берди каменеет, она останавливается.
– Ты давно здесь?
– С самого начала.
Она закусывает губу.
– Ты думаешь, я простигосподи, да?
– Ничего я не думаю.
– Ну, конечно!
– Ей-богу. Но только я не знаю почему… Ну почему ты…
– Почему я – что? Почему беру в рот у стариков? Почему стала губкой для спермы? Это тебя интересует?
– Да… нет… не знаю.
– Если я это делаю, то не ради денег, у меня свои причины.
– Могу себе представить.
– Ничего ты не можешь себе представить, поверь, ты просто дурачок, прилип ко мне, чего тебе надо?
– …
– И вообще, почему ты здесь в воскресенье с утра? И почему я повсюду натыкаюсь на тебя в моей гребаной жизни? А? Только не говори, что случайно, а то у меня крыша съедет.
Они идут дальше. Поколебавшись, Паоло решил сказать минимум. С такой семейкой, как у нее, она имеет право знать. Он рассказывает ей про свою работу в агентстве, про ее мать, которая беспокоится из-за денег и заказывает слежку, про первую поездку в Шату.
– Вот дура, значит, ее деньги волнуют? Никогда она ничегошеньки не поймет, уткнувшись носом в свою кубышку. И давно ты за мной следишь?
– Начал за несколько дней до того, как ты меня засекла.
– В общем, я была права. Ты грязный легаш.
– Не совсем, всего лишь частный сыскарь.
– Какая разница, зарабатываешь на жизнь, копаясь в чьем-то дерьме. Ты кайф ловишь от чужих проблем? А? Это же надо – девушка из хорошей семьи отсасывает у стариков по воскресеньям, киски старухам вылизывает, чуть челюсть не свернула от усердия! Представляю, как ты потешался.
– Мне очень жаль.
– Прекрати это повторять, ты меня бесишь.
Она вздрагивает, резко останавливается, ее трясет, и слезы текут по щекам. Она садится на капот машины и дрожит, обхватив себя руками.
– Не надо мне ничего говорить, не надо ничего объяснять, если не хочешь. Тебе нечего оправдываться, но от того, что я видел, у меня волосы встали дыбом, и я просто не могу понять.
– Да что ты вообще можешь знать? Ты – на байке, с гитарой со смазливой мордахой?
– Ничего, я ничего не знаю.
– …
– Не будем ни о чем говорить, если ты не хочешь. Я могу вообще уйти, если тебе будет легче.
– Нет, останься.
– ОК.
– Чего ты не знаешь – если я прекращу этот бордель, будут последствия, и не только для меня.
– Как это?
– Больше я ничего сказать не могу. Знай только, что это продолжается так давно, даже и не вспомню… С моих двенадцати лет.
Паоло опускает глаза, смотрит в землю.
– Моей младшей сестренке Люси только что исполнилось тринадцать. И я отлично понимаю их намеки, когда они говорят о ней, кровососы.
– Ты же могла подать жалобу?
– Ты не знаком с моей семьей, у них очень, очень длинные руки и до ужаса много денег. А у меня нет никаких доказательств, только мое слово против их.
– Ты думаешь, что теперь они примутся за нее?
– Я не думаю, я уверена, они мне сказали это открытым текстом. А я, похоже, становлюсь для них слишком стара. Ты не представляешь, что творится за коваными оградами буржуазных вилл в западных пригородах.
– Что ты можешь сделать, что мы можем сделать?
– «Мы»? Кто это – «мы»? Нет никаких «мы»! Ты что себе думаешь? Если ты кое-что обо мне знаешь, так уже и «мы»?
– Прости.
– Пока я знаю одно: так продолжаться не может, и нельзя допустить, чтобы они принялись за Люси.
Паоло достает пачку сигарет и протягивает ей одну. Она берет ее, встает и идет дальше.
– Уедем, этот город меня убивает.
На обратном пути оба молчат. У его мотоцикла на площади Бастилии она целует его в щеку и уходит, не оглядываясь.
ВОСКРЕСЕНЬЕ – 19.45
Я захлопнула за собой дверь
Кто я?
Проклятая?
Порченая?
Невезучая? Это у меня вторая кожа?
Грязная?
Костяшки пальцев отскакивают от штукатурки
Я бью
еще и еще
Кровавые идеограммы
За стеной орут
Трещины
Разломы
И вся чернота внутри
Пусть он себя увидит
Никто туда не смотрит
Никто
Это не мое
Это туда вложили
Это сделали
Это липнет ко мне
Прогнать его?
Заменить его?
Как?
Чем?
Моя голова бьется о стены
Ногти прокладывают от локтя до запястья
Борозды плоти
Копать
глубже
и пусть течет
30
Сколько ни раскладывает Ибанез свои списки так и этак, без новых фактов они ему ничего больше не говорят. Сопоставления, которые привели его в «Кафе-Хром», подтверждают, что он не ошибся. Дилер действительно начал свое турне в квартале Оберкампф, но как будто растворился в воздухе.
Каждое утро он шлет сообщение сестре. Та молчит, и он так и не знает, где она. Он хочет понять, дознаться, вправду ли есть связь между Энкарной, Рейнальдом и книгой. Инспектор скопировал из нее целые пассажи и прикрепил их кнопками к стенам в своем кабинете. Еще не вполне осмыслив все это, он чувствует, что эти слова имеют отношение к делу.
Он ищет в своих папках программу центра на улице Сен-Рюстик. Ему придется вернуться туда с более официальным визитом, чем в прошлый раз. Попытаться хоть что-нибудь вытянуть из участников и показать несколько фотографий. Уравнение с тремя неизвестными не дает инспектору спать, ему необходимо решить его и убедиться, что сестра в безопасности.
По дороге в свой кабинет он зашел в компьютерную службу, которой поручено наблюдение за страницей фейсбука. Программист сообщил ему, что есть подвижки вокруг нового события, планирующегося, по всей вероятности, на следующий уик-энд. Ибанез настоял, чтобы на этот раз они не остались вне игры, он хочет держать все под контролем и не допустить новых жертв.
В среду Паоло пришло сообщение на его аккаунт в фейсбуке.
«Готов к единственной в своем роде вечеринке, дружище?»
Он ответил тотчас же.
«Всегда готов!!»
«Будь на связи в субботу после обеда, тебе скинут ссылку на сайт, где найдешь всю инфу!!!»
«ОК, заметано».
«Заготовь заранее сотенную, это цена входного билета. Плата при входе».
«Сотню, нет проблем».
«Тогда до скорого, тебя ждет ГОЛУБАЯ ЖУТЬ ☺ )))».
От последнего сообщения по позвоночнику побежали мурашки. Этот тип напрямую предлагает ему поставить на карту свою жизнь на вечеринке, вот так запросто и с шуточками. В голове Паоло будущее мира становится еще мрачнее.
Он не заметил, как прошла неделя, мыслями и телом уже весь там, в уик-энде, напряжение растет с каждым днем. Для разрядки он каждый вечер прилежно ходил в спортзал боксировать. Каждую тренировку заканчивал парой раундов с желающими, которые редели день ото дня, ведь бил он все сильнее.
Все это время Паоло старательно избегал улицы Рокетт и специально делал крюк, чтобы не встретить Берди. Он не знает, что ей сказать, не знает даже, что теперь чувствует к ней, и это повергает его в смятение и тревогу.
В субботу ровно в час дня он включил свой макбук. Сидя на кровати с кофе и сигаретой, прокрутил страницу фейсбука и прочел последние опубликованные посты. Он поставил звуковым фоном последний диск NIN и распахнул настежь окна. Уличный шум начала солнечного уик-энда заполнил квартиру и перемешался с музыкой Резнора. В Гут-д’Ор наконец наступила весна.
Прочитав последние комменты, Паоло понимает: что-то случится, и очень скоро. Следуют одно за другим селфи в костюмах, приготовленных для вечеринки, и нескончаемая череда постов один другого истеричнее. Каждую секунду появляется то новый комментарий, то новая фотография. «Мы еще на этом свете» разжигают страсти, вновь ставя на кон свою жизнь. Всему этому мирку, похоже, не терпится сыграть партию в русскую рулетку. Вечеринка называется «Year zero – Day zero».
Он ждал до вечера, курил сигарету за сигаретой и каждый час варил кофе. Ровно в шесть пришло первое сообщение в мессенджер.
«Привет, везунчики! Первое указание, первая ниточка, первое рандеву! Парк Бют-Шомон. Идите вверх, вверх и найдите мою корзиночку. Когда найдете, оставьте в ней открытку с вашим телефоном. Почтальон будет забирать их каждые пятнадцать минут. 20 часов, 20.15, 20.30, 20.45 и т. д. Быть там в это время запрещено, приходите до или после, кто пересечется с почтальоном, будет исключен!! Хорошенько выбирайте открытки, предусмотрен приз за самую красивую…»
Затем, пятнадцать минут спустя:
«Не забудьте мобильный интернет, он вам понадобится!!!»
Паоло смотрит на часы, встает с кровати и надевает первое, что попалось под руку. Ставит мобильник на зарядку и думает, что по дороге надо купить открытку и снять наличные. Когда с ним свяжутся, придется плыть по течению, паузы не будет, он должен быть готов. Он выбрал в магазинчике рядом с домом рекламную открытку Коффи Оломиде, певца из Конго, донельзя кичевую и вдобавок бесплатную, взял еще две пачки сигарет и жвачку – вечер обещает быть долгим.
В 19.30 он садится на байк и едет в сторону XIX округа. Улицы черны от толпы, террасы кафе переполнены, термометр обещает теплый вечерок.
Оставив мотоцикл перед мэрией XIX округа, он входит в парк. «Идите вверх, вверх…» – сказано в сообщении. Он смотрит на план, подходящими представляются два варианта: ресторан «Роза Счастья» в верхней части сада и Бельведер Сивиллы, небольшая ротонда на вершине скалы в центре парка. Посмотрев на часы, он выбирает более отдаленную точку, огибает озеро и поднимается к ресторану. Дни стали длиннее, потеплело, и террасу уже берут штурмом. Секьюрити отлавливают проныр, пытающихся пройти в обход очереди, больше сотни человек уже заняли места, пьют и беседуют. Паоло заключает, что вряд ли рандеву назначено здесь, слишком легко пропустить «почтовый ящик», да и организаторы при своей подозрительности не выбрали бы такое людное место. Он снова смотрит на часы: 19.58, на вторую точку до первого прихода почтальона не успеть. Паоло решает спокойно вернуться назад и подняться к ротонде по мостику, что позади памятника, дождавшись пяти минут девятого, чтобы войти. Одновременно с ним по лестницам поднимается пара, все ищут «корзиночку». Первой ее находит женщина: в голубой коробке, украшенной смайликом, уже лежат несколько открыток. Следом подходит шумная троица; Паоло бросает свою открытку в коробку, спустившись по лестнице, выходит из парка и садится за столик в бистро напротив с телефоном в руке. Остается только ждать следующего сообщения.
Люди Ибанеза раздобыли информацию о рандеву только в 18 часов. Им надо реагировать быстро, выставить наружное наблюдение и отправиться на отлов свидетелей. Прежде всего инспектор хочет перехватить почтальона или кого бы то ни было, кто выведет его на высшие звенья цепочки.
Сидящий на террасе Паоло узнал сыщика, который выходит из машины без опознавательных знаков в сопровождении троих мужчин. Снова они оба идут по одному и тому же следу. Полицейские вошли в парк, разделившись на две группы.
Ибанез ставит на Бельведер Сивиллы, вряд ли «почтовый ящик» может быть где-то еще, учитывая топографию парка. С одним из своих людей он занимает позицию в конце мостика и отправляет двух других к подножию лестницы, только этими двумя путями можно попасть к ротонде. Ни один приближающийся к ней человек от них не ускользнет. Предпочитая прикрыться по всем фронтам, он послал молодого полицейского, переодетого в толстовку, положить в ящик открытку. Если почтальон не попадется, он сможет отслеживать информацию через фейсбук.
В 20.30 парень в форме доставщика пиццы рысцой пробежал мимо них, остановившись у коробки, забрал открытки и бегом удалился. Ибанез последовал за ним на почтительном расстоянии, чтобы не быть замеченным. У одного из южных выходов парень бросил открытки в водосточный желоб и вернулся в парк. В 20.45 Ибанез позвонил коллеге, оставшемуся у ротонды:
– Что-нибудь происходит?
– Да, тут настоящее дефиле уже несколько минут. Человек пятнадцать положили открытки, и еще один доставщик пиццы только что их забрал, он, должно быть, спускается по лестнице.
Ибанез пустился бежать, набирая номер одного из своих людей, оставшихся внизу.
– Жо, сюда идет доставщик пиццы, берите его, только без шума.
Когда Ибанез спустился, двое полицейских уже увели почтальона в грот, пустой затемно. Мальчишка явно напуган неожиданным оборотом событий. Переводя дыхание, инспектор подходит к парню.
– Подрабатываешь почтальоном нынче вечером?
– Что? Я не понимаю, о чем вы.
– Тебя видели, ты только что забрал открытки из коробки.
– Какие открытки?
– Вот эти, – вмешивается Жо, протягивая ему небольшую стопку почтовых открыток. – Те, что ты выбросил, когда я велел тебе остановиться.
– Они не мои, месье.
– Послушай, – говорит Ибанез, – меня интересуешь не ты. На тебя мне плевать. Но я хочу знать, кому ты их относишь, кто тебя нанял и все, что тебе об этом известно.
– Я ничего не знаю, м’сье ажан, честное слово.
– Я не ажан, я инспектор Криминальной бригады. Криминальная бригада – тебе это что-нибудь говорит? Я здесь не ради дури, которая у тебя в кармане. Мое дело – преступления, и поверь мне, в твоих интересах выложить мне сразу все, что знаешь, если не хочешь сесть за соучастие в убийстве.
– Я требую адвоката!
– Ты где, по-твоему? В дерьмовом сериале? Здесь тебе не будет никаких адвокатов, и не мечтай.
Он подходит к мальчишке вплотную.
– Или ты говоришь мне все, что знаешь, и ночуешь сегодня дома, или большой Жо – вот он, за моей спиной, – наденет тебе новенькие браслетики, и ночь ты проведешь в камере, будет время подумать.
– Если я скажу вам, что знаю, вы меня отпустите?
– Обещаю!
– …
– Я тебя слушаю.
– Вообще-то я мало что знаю. Ну, работаю в «Пицца-Фаст», там, в конце проспекта. На днях какой-то здоровенный мужик в шикарном прикиде подвалил к нам на улице. Лавочка уже закрылась, остались только Рашид, Сами и я, типа покурим по последней и по домам.
– И?
– Ну, нарисовался он и предложил нам бабок типа за участие в игре, он, мол, игру устраивает в следующую субботу. Всего и делов – забирать открытки каждые пятнадцать минут, все чисто, триста евро каждому наличкой за работу с восьми до полуночи. Ну, мы решили, почему бы нет, тем более что этот мужик отстегнул задаток, по сотне на нос, и сказал, что в воскресенье вечером придет рассчитается, если мы не подведем.
– Больше ничего?
– Нет. Только потребовал, чтобы время соблюдали минута в минуту, а попробуй-ка с доставкой пиццы, патрон уже ворчит.
– Как выглядел этот человек?
– Ну… высокий, прикид что надо, пальто, галстук и все такое…
– Блондин, брюнет, рыжий?
– Блондин.
– Волосы короткие, длинные?
– Вроде короткие.
– Глаза?
– Хрен знает, я на цвет глаз у мужиков не смотрю.
– Ладно, ясно.
– Да еще и очки на нем были.
– С оптическими линзами?
– Да, с оптическими.
– Хорошо. Еще что-нибудь можешь сказать?
– Нет, он только велел нам бросать открытки в коробку, спрятанную в водосточном желобе. Телефоны наши взял на всякий случай и сказал, что, может, позвонит, если место изменится. Вот и все.
– Ладно, ты пока продолжай как ни в чем не бывало. Напиши мне вот здесь свой телефон и дай свое удостоверение личности этому месье, что за тобой. Паче чаяния тот тип позвонит или произойдет хоть что-нибудь, набери меня немедленно, если не хочешь вляпаться в дерьмо по полной. Понял?
– Да, месье.
Ибанез набирает записанный номер, и телефон курьера звонит.
– Хорошо, можешь идти.
Паоло видит, как Ибанез и его коллеги выходят из парка. Двое направляются к южным воротам, а двое других садятся в машину без опознавательных знаков, припаркованную у мэрии. Только в десять на его телефон приходит новое сообщение – ссылка. Он кликает на него и сразу выходит на зашифрованный сайт с совершенно черной первой страницей. Пытаясь его открыть, он водит пальцем по всей поверхности экрана, но ничего не происходит. Через несколько минут на странице высвечивается обратный отсчет от пятнадцати. Большие голубые цифры отсчитывают секунды. Когда счетчик доходит до нуля, появляется голубой смайлик и тотчас начинает темнеть снизу вверх, как песочные часы. Паоло не сразу понимает, что это тоже означает обратный отсчет: время, оставшееся у него, чтобы получить информацию о месте вечеринки. Он снова водит пальцем по экрану, но смайлик уже стал темно-синим и исчез. Теперь он понял игру и к следующему разу будет готов.
Он заказывает пиво и ставит телефон на подзарядку – игра может занять несколько часов. Ждет полчаса, то и дело поглядывая на экран, и наконец снова видит обратный отсчет.
Как только на экране появляется голубой смайлик, Паоло начинает быстро ощупывать сенсорную панель, но ничего не происходит, а песочные часы неумолимо темнеют; он увеличивает смайлик и замечает, что его правый глаз время от времени подмигивает. За несколько секунд до конца обратного отсчета он жмет большим пальцем на радужку логотипа, и картинка застывает. Экран становится голубым, потом темно-синим, появляется движущаяся картинка, течение реки, снятое с берега, и поверх нее проступает сообщение.
«Year zero»
«Day zero»
«Hour zero»
«Let’s cross to the other side»
[52].
«Единственный полый мост в Париже открывает нам свое чрево этой ночью. Вход под плитой, расположенной на левом берегу с восточной стороны. Копай, и найдешь нас». Экран чернеет, пропадают изображение и буквы. Похоже, ребята, которые стоят за всем этим, неслабо подготовились, думает Паоло. Открыв поисковик, он пытается опознать искомый мост.
Никаких мало-мальских результатов поиски не дают, с каждым запросом облом. «Мост полый париж», «мосты парижа», «мосты парижа достопримечательности», «единственный полый мост париж» и т. д. Никаких следов полого моста.
Он решает зайти с другой стороны, открывает мессенджер и отправляет рассылку всем друзьям.
«Привет. Есть у кого-нибудь инфа по полому мосту в Париже? Срочно. Вчера. Угощаю обедом за инфу!!»
Через несколько минут телефон начинает вибрировать не переставая. Конечно, в девяноста девяти процентах случаев он получит спам, но попытаться все-таки стоит.
Насчет девяноста девяти процентов он не ошибся.
Джейн:
«Мог бы мне позвонить и не ради услуги, придурок!»
Томми:
«Спелеологией занялся, толстый?»
Месье Верна:
«Вы, наверное, ошиблись номером».
Тони:
«Ба, он, наверное, в заднице у тебя, этот тоннель, посмотри хорошенько! А какие планы на вечер?»
Бабетта:
«Не знаю, но поспрашиваю».
И так далее еще минут двадцать. Паоло не успевает стирать сообщения, как появляются другие, ни одно не представляет интереса. Он останавливается на втором сообщении Бабетты, она «поспрашивала», как обещала.
Бабетта:
«Паоло, у меня есть старый друг, райтер, он говорит, что когда-то, в восьмидесятых, ходил на вечеринку на мост Карусель. Не знаю, который это. Он сказал, что вход был под плитой, на левом берегу, а потом, в девяностых, плиту замуровали, когда об этом прознала дорожная служба. Он не был там с тех пор, но вдруг!!!!! Good luck и до скорого».
Паоло:
«Спасибо, Бабетта, ты супер, если еще что услышишь, поделись!»
Бабетта:
«С тебя обед! И не кебаб…»
Паоло:
«Заметано».
Бабетта:
«☺».
Паоло набирает в поисковике «мост карусель». Посмотрев план и фотографии, понимает, что он расположен на выезде из двора Лувра, сразу за аркадами. За напитки он уже расплатился, встает, заводит мотоцикл и едет в центр.
31
Ночь медленно опускается на столицу, и принарядившиеся к вечеру парочки заполонили тротуары. Паоло приближается к центру, и горожане меняются. Элегантные короткие платьица или шикарные ансамбли под хиппи у женщин, антрацитово-серые в облип костюмы, навороченные байкерские одеяния и фирменный streat-wear у мужчин, бутылка хорошего вина в руках. Мэрия не жалеет средств, чтобы выглядеть перед туристами, улицы будто языком вылизаны, а нищих попросили свалить куда-нибудь подальше. Маре и Латинский квартал вписываются в город как бы вычитанием, пустотами. Дух Мая 68-го давным-давно приказал долго жить, и здешнюю мостовую топчет теперь по большей части обувь от Изабель Марант и Burberry. Грязь, думается ему, редко выплескивается за границы севера и востока столицы. От IV округа до Инвалидов кажется, будто ты в другом городе, на другой планете.
Мотоцикл выезжает из-под аркад и на полном газу пересекает двор Лувра, стеклянная пирамида заливает светом эспланаду. Выехав с другой стороны, он катит по мосту, сбавив скорость, ни толпы, ни полицейского фургона поблизости нет, с виду все совершенно спокойно. Паоло выруливает на набережную по тротуару, паркует Монику и садится на парапет, зажав в губах сигарету, понаблюдать за всеми проходящими.
Две девушки лет по двадцать приближаются со стороны Латинского квартала, пересекают бульвар. Они пытаются быть как можно незаметнее и с отрешенным видом смотрят в землю. Бросив сигарету в Сену, Паоло идет к мосту, вход должен быть где-то рядом. При виде его две девушки вроде бы порываются уйти, однако на него поглядывают. Он идет вдоль парапета, потом удаляется от него в сторону шоссе, внимательно рассматривая асфальт. И, обернувшись посмотреть на еще одну приближающуюся группу, вдруг замечает бетонный круг в стальном кольце – он бросается в глаза, как нос на лице. Круг красуется посреди тротуара, на углу между мостом и набережной, в самом широком месте. Его вряд ли легко поднять незаметно, но это, должно быть, входит в правила игры. Две группки, остановившись, смотрят на него. У плиты с одной стороны есть выдвижная ручка, он резко тянет, приподняв ее на несколько сантиметров, потом оглядывается. Группа, оставшаяся на тротуаре напротив, украдкой показывает на него пальцем, а девушки подошли ближе.
– Голубая Жуть, да? – шепчет та, что повыше.
– Да, она самая, – кивает Паоло. – Вы уверены, что хотите туда спуститься?
– Ну да, а как же, будет обалденно!!
Паоло не возражает, приподнимает плиту повыше и пропускает их первыми на металлическую лесенку. Когда они скрываются в темноте, он лезет следом, закрыв за собой люк. Девушки ждут его внизу, как два потерянных ребенка, возбужденные и напуганные; он включает фонарик своего телефона.
– Еще не поздно вернуться, девчонки.
Они не отвечают, словно оцепенев от темноты этого подземелья, похожего на машинное отделение. Два зайчонка, попавшие в свет автомобильных фар.
В помещении стоят счетчики и какие-то электрические щитки, на полу перевернутый табурет и банки из-под пива; слева от щитков серая металлическая дверь, она закрыта, и Паоло открывает ее с отчаянным скрипом. Стены сотрясаются от музыки, она доносится из конца коридора. Приближаясь, он узнает Run the Jewels. Вторая дверь ведет в большой зал, освещенный неоновыми лампами под потолком и софитами, установленными для вечеринки. Трудно сосчитать, сколько народу уже собралось, человек двадцать, может быть, тридцать. Противоположный конец зала выходит внутрь моста, можно разглядеть своды пролетов, ему видны первые два, остальные тонут в темноте.
Группка молодежи, стоявшая по ту сторону бульвара, тоже вошла. Прислонившись к стене, Паоло рассматривает публику. Пока особо обдолбанных не видно, голубые конфетки явно еще не раздавали. Все поднимают стаканы, чокаются, на некоторых карнавальные маски, другие одеты персонажами фильмов ужасов. Для них все это – грандиозная шутка.
Бритый наголо парень лет двадцати переходит от группки к группке. На нем черная рубашка-поло Fred Perry, белые джинсы и кроссовки Gazelle. Идеальная униформа молодого фашиста. Он подходит к Паоло.
– Привет, я собираю входную плату. Сто евро.
– Да, а таблеточка когда будет?
– Не беспокойся, заплатишь, я тебя проштампую, и минут через десять придет песочный человек. Он уже в пути. Выпей пока и потанцуй.
– Я с бабками не расстанусь, если не получу то, за чем пришел.
– Слушай, не выёживайся, делай как все, такой порядок, а не нравится – сваливай.
Бритый начинает терять терпение, опыта торговли дурью у него явно нет. Паоло видит на внутренней стороне его руки конец татуировки – железный крест. Суча ногами, парень оборачивается к группке, с которой только что разговаривал, – пятеро таких же молодчиков, только покрепче. Если действительно за всем стоят эти круги, думается Паоло, то понятно, почему Остиль не накопал о них никакой информации. Самый здоровенный из них, рыжий с поросячьим лицом, всматривается в Паоло и кивает парню, словно спрашивая, все ли в порядке.
– ОК, – решается Паоло, – ты меня убедил, нет проблем.
Он протягивает бритому банкноты, и тот, окинув его взглядом, достает из кармана печать.
– Дай руку.
Паоло повинуется.
– Будь тут, песочный человек зайдет ненадолго. Но ты не волнуйся, тебя предупредят. Налей себе чего-нибудь, – говорит бритый, засунув банкноты в карман и направляясь к девушкам, которые пришли с Паоло.
Просто не верится, что это здесь, в самом центре, под носом у парижан. Одно из тайных мест, каких в столице сотни, известных лишь немногим.
Стены покрыты граффити, подписанными Spirit, Bando, Banga, La Force Alphabétick, забытые или незнакомые имена. Полотном послужило все – стол в форме куба, придвинутый к стене и совершенно пустой, стены, двери, огромные трубы, нет ни единого уголка без фрески или тега.
Миновав группу бритоголовых, потягивающих пиво, Паоло идет внутрь моста. С каждым шагом темнота сгущается, пол следует изгибу пролетов, регулярно приближаясь к потолку. Чрево моста тоже расписано, фонарик телефона выхватывает имена – Asphalt, Monkey Finger, Spie James… Добравшись до другого берега, он останавливается, музыка гулко разносится в нутре конструкции невнятным звуковым месивом. Выхода с этой стороны нет, и он поворачивает назад.
В зале уже больше восьмидесяти человек, музыка оглушительна. Небольшая толпа собралась в центре, где все внимание привлекает одна пара. Примкнув к группе, он протискивается ближе и сразу узнает блондинчика, смывшегося с его деньгами в Менильмонтане. Девушка стоит спиной, но ее фигура кажется ему знакомой, он ее точно уже встречал. Предпочитая подождать очереди, Паоло выбирается из сутолоки. Когда почти все присутствующие уже отошли к буфету с таблетками в руках или во рту, он подходит к дуэту.
– Привет, помнишь меня, за тобой, кажется, должок, верно?
По тому, как отпрянул блондинчик, Паоло понимает, что он его узнал.
– Не врубаюсь, о чем ты, я тебя в первый раз вижу. Печать у тебя есть?
– Да нет же, мы знакомы. «Кафе-Хром», прошлая суббота, десант легавых, странно, что ты это забыл.
– Отвали, парень, говорю же, я тебя не знаю. Колеса тебе нужны или как?
В эту минуту девушка поворачивается к нему, и он на миг теряется. Это подруга Берди, маленькая брюнетка, та, что побиралась с ней на Бастилии. Паоло кажется, что ход вещей дал сбой, исказилась реальность, он не может понять, что общего, какая связь между двумя делами.
– Ну! – повышает голос толкач. – Таблетку хочешь или как? Чего выделываешься? Ты мозг мне выносить пришел?
Приподняв рукав, Паоло показывает печать, толкач дает ему таблетку и уходит к компании в дальнем углу зала. Девушка с минуту пристально смотрит на него и тоже присоединяется к группе.
Паоло ошарашен, а думать надо быстро. Инстинктивно он всматривается в толпу – нет ли там Берди.
Атмосфера стремительно накаляется, амфетамин начинает действовать, приход просто головокружительный. Нематериальный страх витает в зале, как будто каждый мало-помалу осознает, что этот улет может стать последним. В глазах мелькает тревога, тень смерти осеняет всех, и уже закрутилась большая русская рулетка. Какая-то девушка рыдает в углу, к ней тут же подходит один из секьюрити, берет за руку и уводит подальше, в темноту моста. Никому не позволено портить праздник.
Дождавшись, когда подружка Берди останется одна, Паоло заговаривает с ней:
– Мы ведь знакомы, верно?
У девушки явно нет ни малейшего желания с ним говорить, она не отвечает и отводит глаза, глядя в сторону своей компании. У нее свежая татуировка на шее, распятый Христос в прикиде скинхеда: высокие ботинки, подвернутые линялые джинсы, куртка-бомбер, от оригинала она оставила только волосы и бороду.
– Ты не помнишь меня?
– Первый раз вижу. И не пудри мне мозги, я пришла со своим парнем, ясно?
– Странно, а мне все-таки кажется, что я тебя встречал, где-то на Бастилии.
Лицо девушки каменеет, она смотрит на него снизу вверх.
– Бастилия? При чем тут Бастилия? Если я говорю, что никогда тебя не видела, значит, не видела.