– Не знаю, что вы затеяли, – сказал Таббс, тыча Бена в грудь, – но меня никому не провести. Вы с братом мне задолжали, и лучше бы тебе найти способ рассчитаться, а не то пожалеешь, что ты и впрямь не попался таможенникам.

Громко топая, он ушел, а Бен все смотрел на кошелек, валявшийся на палубе. Он ничего не понимал. Питер, должно быть, обманул его – но как? Бен же слышал, как бренчали монеты. Тут его схватил за руку подвыпивший капитан, который только что вернулся.

– Только посмотри на себя, чумазый болван, – сказал капитан. – Ты, вообще-то, который из двоих?

– Питер, сэр. То есть Бен, сэр.

– Ты что, пытаешь острить, мальчишка? – спросил капитан.

– Нет, сэр, – ответил Бен.

Бен спустился вниз. Гамак Питера пустовал. Бен забрался в свой, прихватив на всякий случай нож. Он пытался не заснуть, но усталость взяла свое: он провалился в сон и проснулся, как ему показалось, через несколько минут (хотя прошло несколько часов), встревоженный и сбитый с толку.

Что-то случилось с его гамаком. Сперва ему показалось, что он лежит в собственной крови, но вскоре он понял, что это совсем не кровь. Гамак был полон грязи – влажной, вонючей болотной грязи.

Над холодным Северным морем занималась заря, когда ошеломленный Бен выбрался из гамака и поднялся на палубу, спотыкаясь в полутьме и борясь с тошнотой. Его встретили озадаченными взглядами. Капитан подошел к нему и оглядел с головы до ног, будто не мог до конца поверить глазам: с одежды Бена капала грязь.

– Иди почисти одежду и вымой палубу, – велел капитан. – И чтоб никакой халтуры, а не то я вышвырну за борт вас обоих – и тебя, и твоего брата.

– Сэр, значит, старший рулевой ничего вам не сказал? – спросил Бен.

Капитан уже уходил, но теперь обернулся.

– Ну как же, – ответил он, – небылицу о том, что твой брат сбежал домой, я уже слыхал. Да, об этом старший рулевой рассказал.

– Но, сэр, – начал было Бен, – клянусь…

– Ты бы, пожалуй, поклялся в чем угодно, будь в том выгода, – сказал капитан, сплевывая на палубу прямо под ноги Бену. – Не знаю, что вы там наплели Таббсу, но я на это не куплюсь, потому как собственными глазами видел твоего брата самое большее пять минут назад.

С этими словами капитан повернулся на каблуках и ушел, а Бен остался смотреть ему вслед, сердце его будто стиснула ледяная рука. Питеру удалось спастись. Он вырвался из трясины, сбежал от таможенников – одному Богу известно как – и, охваченный жаждой мести, вернулся на корабль. Наверняка это Питер налил грязи в его гамак. Ясно одно: нельзя сидеть и ждать, пока в брюхо вонзится уготованная тебе свайка.

Бен обшарил весь корабль в поисках брата, мысли гудели потревоженным ульем. Как Питер выбрался из грязной речушки? Он, должно быть, нашел и украл лодку и приплыл обратно на корабль. И теперь убьет его при первой возможности, в этом Бен не сомневался.

Но как Бен ни искал, никаких следов Питера он не обнаружил. Возможно, капитан – который, как все знали, был не дурак выпить, – просто ошибся. Только на это и оставалось надеяться. Корабль направился в Голландию, а Бен вымыл палубу, как было приказано, озираясь при этом в поисках Питера.

Брата не было ни на палубе, ни внизу, ни наверху. И вдруг Бен заметил цепочку следов на палубе, которую он только что с таким тщанием отдраил.

Как это возможно? Они уже отплыли от побережья на мили, откуда здесь эти грязные следы?

– Я, кажется, велел тебе все тут вымыть, – сказал капитан, проходя мимо.

– Да, конечно, сэр, – сказал Бен. Питер пытался его напугать. Он на корабле; Бен это чувствовал. Каким-то образом его близнец выбрался из болота и вернулся на судно.

Остаток утра Бен провел, постоянно оглядываясь, дергаясь и вздрагивая от каждого всплеска и скрипа веревки. Наконец он заметил знакомый силуэт: его брат направлялся на корму корабля. Бен ринулся к нему, опрокинув по пути ведро с водой и сбив с ног двоих товарищей по команде, которые бранили его, пока он стоял и смотрел на пустое место, Питер же словно растаял в воздухе.

Это повторялось весь день. Бен углядел, что Питер спускается в трюм, но тот оказался пуст. Он увидел Питера в компании других моряков, но, когда они разошлись, чтобы приняться за работу, брата уже не было.

– А ну-ка, – сказал капитан, хлопнув Бена по руке так, что он подпрыгнул, – займись делом! Полезай наверх и осмотри грот-марсель. Шэдболту показалось, что он порван.

Бен начал взбираться по вантам.

Он влез на рею грот-марселя – длинную горизонтальную перекладину поперек грот-мачты, на которую крепится грот. Здесь, среди парусов, Бену всегда нравилось, и теперь даже страх перед Питером стал угасать. Здесь, высоко, он был словно птица, а белые паруса раздувались и клубились вокруг, точно облака. Но тут он обернулся и увидел на рее знакомый силуэт.

– Питер… Я просто хотел тебя проучить, – начал Бен заранее заготовленную речь. – Я бы никогда… – Он взглянул на брата, и его голос стих.

Питер улыбался. Он все еще был с головы до ног покрыт зловонной грязью, которая медленно стекала по его лицу и капала с одежды. Бен в ужасе смотрел, как грязь попадает брату в глаза, но тот не моргает.

– Боже милостивый, Питер, – сказал Бен. – Ты выглядишь…

– Будь спокоен, – пробулькал Питер. – Я здесь, братишка. Я всегда буду рядом.

Его рот разъехался в улыбке, на щеках показались ямочки, а грязь отвратительно сочилась меж зубов и текла по его подбородку. Питер разинул рот еще шире, и грязь хлынула ему на грудь неиссякаемым липким потоком.

Питер, пошатываясь, двинулся к Бену, и тот, пытаясь заслонить лицо, выпустил веревки и ухнул вниз, и крик замер у него в горле, когда он ударился головой о палубу с таким громким тошнотворным треском, что вся команда замерла, будто заслышав выстрел мушкета.

Порой моряки срываются с вант, но чтобы в тихий безветренный день? Смотреть на разбитое лицо было непросто, но многие из моряков в свое время видали несчастные случаи и похуже. Однако все присутствующие глядели растерянно и тревожно потому, что были уверены: падал один человек, теперь же на палубе лежало два мертвых тела: оба на боку, с согнутыми в коленях ногами, близнецы словно по-прежнему находились в утробе. Но еще страннее было то, что тела покрывал толстый слой зловонной грязи, которая смешивалась с растекающейся по палубе темно-багряной кровью.

* * *

– Это ужасная смерть, – сказала Кэти, когда Теккерей кончил рассказ.

– Какая именно? – спросил тот с усмешкой. – Утонуть в болоте или упасть с мачты?

– И та и другая, – ответила Кэти. – А вы когда-нибудь убивали, Теккерей?

– Кэти! – шикнул я. – Как можно спрашивать такое?

Но меня беспокоило не то, что вопрос был неуместным: я боялся услышать ответ. К моему ужасу, но не к удивлению, Теккерей медленно кивнул.

– Убивал, – сказал он. – Но я этим не горжусь. Я служил на флоте, и всех, кого я убил, я убил в бою. Война делает убийцей любого.

Кэти смотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Вы застрелили их, сэр? – спросила она. – Или зарубили мечом?

– А вы, похоже, кровожадная девица. – Он усмехнулся. – Начитались страшных историй. Оттого у вас в голове темные мысли.

– Но это так волнующе.

– Может показаться и так, – сказал он с легкой грустью.

Я слушал их беседу с нарастающей тревогой. Мне строго-настрого запретили открывать дверь, а я, как оказалось, впустил в дом убийцу, который сам в этом сознался, пусть он и служил на флоте. Где гарантия, что отец, когда он вернется, сможет противостоять Теккерею?

– Вы сказали, что служили на флоте, мистер Теккерей, – сказал я. – Но теперь не служите? Почему же вы до сих пор носите форму?

– Теперь я хожу на другом корабле, Итан, – ответил он. – И служу другому капитану.

– Значит, вы дезертир? – спросил я холодно. – И потому вы такой скрытный?

– Нет, Итан. Я не дезертир. И, будь добр, не обвиняй меня в этом второй раз.

– Мне казалось, Итан, что вмешиваться в дела мистера Теккерея невежливо, – сказала Кэти.

– Ничего страшного, мисс, – сказал Теккерей с улыбкой, которая на менее бесстрастном лице могла бы показаться теплой. – В вашем доме я чужой. Итан имеет право быть подозрительным.

– Я вижу, вы уклоняетесь от ответа, – продолжил я. – Почему же вы носите форму Королевского военно-морского флота?

Теккерей глубоко и шумно вздохнул, будто устав от расспросов надоедливого ребенка.

– Я был еще мальчишкой, когда пошел в мичманы, – сказал он. – И мальчишкой же участвовал в битве.

– Это, должно быть, ужасно, – сказала Кэти. – Вам было очень страшно?

– Да, мисс Кэти, мне не стыдно в этом признаться, – ответил он. – В битве нет бесстрашных. Тот, кто утверждает иное, просто лжец. Я видел, как военных – бывалых военных – рвало от страха, когда подходили вражеские корабли и палили пушки. Я видел, как от людей – хороших людей – оставались лишь кровавые ошметки.

Теккерей, казалось, снова погрузился в воспоминания. Или, по меньшей мере, принял вид человека, погрузившегося в воспоминания. Я относился к его словам и поступкам с большим недоверием и отметил, что он так и не объяснил, почему до сих пор носит военную форму и к какому кораблю приписан.

– О, поглядите. – Кэти неловко попыталась переменить тему. – Кажется, ветер слабеет.

– Да, – Теккерей быстро глянул в окно, а затем на меня. – Полагаю, шторм понемногу стихает. В таком случае мне, возможно, уже пора вас оставить.

– Нет, – сказала, к моему вящему ужасу, Кэти. – Там все еще льет дождь и погода все такая же ужасная. И слышать об этом не хотим, правда, Итан?

Теккерей посмотрел на меня весьма гнетущим взглядом.

– Да, – сказал я. – Конечно, правда.

– И раз уж вы остаетесь, Теккерей, – сказала Кэти, – можете рассказать нам еще одну историю.

– И о чем же вы хотели бы послушать, мисс Кэти? – спросил он.

– О пиратах! – ответила она не колеблясь. – Встречались ли вам в путешествиях пираты?

– Кэти, помолчи! – Я даже покраснел: такую глупость она сморозила. – Как это возможно? Век пиратов давно прошел.

– Ну-ну. Пираты, Итан, будут всегда, пока существуют корабли и море, – сказал Теккерей неприятным покровительственным тоном.

– Пожалуй, вы правы, – сказал я. – Но я имел в виду настоящих пиратов, сэр: Рэкхема, Кидда, Черную Бороду…

Теккерей улыбнулся, его золотой зуб сверкнул.

– А вы, значит, разбираетесь в пиратах?

– О да, – сказала Кэти. – «Всеобщую историю грабежей и смертоубийств, учиненных самыми знаменитыми пиратами» мы особенно любим.

– Вы слышали об этой книге, сэр? – спросил я.

– Ту, что написал капитан Джонсон? Да, слышал. Говорят, это весьма подробный труд. Но неполный.

– Неполный? – переспросил я.

– Выходит, что так, разве нет? – ответил он. – Ведь если я не ошибаюсь, там ничего не сказано о капитане Риве.

Мы с Кэти недоуменно переглянулись.

– Кто это – капитан Рив? – спросила она. – Пират?

– Всего лишь самый опасный пират, который когда-либо бороздил владения Нептуна, – ответил Теккерей. – Вообще-то у меня есть одна история как раз о нем. Хотите послушать?

– Конечно же хотим, – сказала Кэти, и я согласно кивнул.

– Очень хорошо, – сказал он. – Тогда начнем…

Макака



В один прекрасный июньский день небольшой бриг «Лис», идущий из Бостона, штат Массачусетс, был перехвачен по пути к Гаити судном под красным флагом с изображением черепа и черного сердца.

Пираты захватили «Лиса» и согнали всю команду на верхнюю палубу. Моряки, как им казалось, простояли на солнце целые часы, пока караульщики посмеивались над их мучениями, развалясь в тени фока[21] и нарочито рассматривая свои пистолеты и абордажные сабли.

В команде «Лиса» был мальчик лет тринадцати – точной даты дня своего рождения он не знал; звали его Льюис Джексон. Он наблюдал за разграблением судна с большим интересом.

Вдруг по кораблю пронеслось шиканье, ухмыляющиеся караульщики подобрались и встали по стойке «смирно» – правда, в пиратском понимании, то есть расхлябанно переминаясь на месте. Из самой густой тени медленно вышел их главарь.

Льюис увидел, что это высокий человек, гораздо выше всех моряков обеих команд; из-за своего роста он был худощав, с длинными руками и ногами и упругой походкой голодного кота.

Его светло-голубые глаза были посажены глубоко, но так и сверкали из-под тяжелых век. Вместо шляпы на голове повязан красный платок. В ушах висели золотые серьги, а на запястьях и предплечьях блестели золотые браслеты.

– Итак, парни, – сказал он с ухмылкой. – Я буду говорить прямо, не сворачивая с курса. Все мы здесь моряки. Ваш корабль захватил Тобиас Рив. Кто-то из вас, возможно, знает меня под именем Рив Черное Сердце.

В команде «Лиса» зашептались. Действительно, это имя слыхал каждый; все, кто плавал от штата Мэн до Панамы, боялись одного его упоминания.

– Черным Сердцем, – продолжал пират свою хорошо заученную речь, – меня зовут потому, что на нашем флаге изображены мертвая голова и черное сердце… – Тут он сделал паузу, чтобы усилить впечатление, и ухмыльнулся еще шире. – А еще потому, что у меня, говорят, жестокая натура.

Льюис помнил услышанные в пабах и тавернах рассказы о нападениях пиратов и о том, как безжалостно Черное Сердце убивает людей. Поговаривали, что он прикончил уже сотню человек и не собирается останавливаться.

– Я уже сказал, что держусь прямого курса и буду говорить правду, а потому не стану отрицать, что на моей совести убийств более чем достаточно, но я, не в пример этим трусам из Королевского флота, никогда никого не вешал и не порол до смерти. Всякому, кого я отправил к праотцам, я смотрел перед смертью в глаза – такова святая правда.

Льюис видел, что эти слова никого особенно не утешили, но втайне восхитился этим пиратом.

– Уверен, все вы парни храбрые и, возможно, сочтете своим долгом сопротивляться, пока мы будем освобождать корабль от всех ценностей, что найдем на борту. Мы и сами вояки, мы это понимаем и уважаем – так ведь, ребята?

Пираты согласно загудели.

– Но мой долг – предупредить вас, что всякое сопротивление будет смертельно для сопротивляющегося. – Черное Сердце широко и великодушно улыбнулся. – Подумайте о своих женах и возлюбленных и не мешайте нам. Даю слово, мы не тронем никого, кто не будет стоять у нас на пути.

И пираты принялись за дело, унося с «Лиса» все, что представлялось им ценным. Когда они забрали что хотели, Черное Сердце звонко хлопнул в ладоши.

– А теперь, друзья мои, – сказал он, – нам пора откланяться. По традиции мы спрашиваем моряков каждого захваченного корабля, не захочет ли кто из них присоединиться к нашей команде. Ну, что скажете? Желает ли хоть один из вас стать свободным человеком?

– Думаю, я отвечу за всю команду, – ответил капитан «Лиса». – Никто здесь не присоединился бы к вам, даже если бы от этого зависела их жизнь.

– Разве? – сказал Черное Сердце. – Это правда, парни? Никого из вас не привлекает жизнь буканьера, когда каждый получает свою долю добычи и каждый имеет право высказать мнение о том, как нам вести дела?

– Я уже ответил тебе… – начал было капитан, но его прервал вскинутый пистолет.

– Я спрашиваю их, а не тебя, – сказал Черное Сердце.

– Я хочу присоединиться, сэр, – вызвался стоящий слева от Льюиса моряк по фамилии Грин, родом с острова Ньюфаундленд.

– Добро пожаловать, дружище, – сказал Черное Сердце. – И можешь впредь обходиться без «сэра». Мне, да и любому другому, достаточно «капитана».

– Тебя повесят, Грин, уж я прослежу, – сказал капитан «Лиса». – Это мятеж. Это…

– Закрой рот, или сам будешь болтаться на бушприте[22] своего корабля, – прорычал Черное Сердце.

– Мне казалось, ты никого не вешаешь, – сказал капитан.

– А я и не стану, – ухмыльнулся Черное Сердце. – Это сделают твои люди. А теперь цыц, не то у меня кончится терпение. Кто еще хочет пожить вольной жизнью?

– Я, – раздался еще один голос, и Льюис не сразу понял, что этот голос – его собственный.

– Льюис, – прошипел капитан, – что ты вытворяешь?

Льюис шагнул вперед, пираты захохотали, но Черное Сердце махнул пистолетом, веля им прекратить.

– А ну, парни, – сказал он. – Думается мне, что, раз этот молодчик не сплоховал и подал голос, нам тоже не следует праздновать труса: возьмем его в команду. Льюис, тебя ждет хорошая жизнь.

Черное Сердце снова обернулся к команде «Лиса».

– Провизии мы вам оставили не так уж много, но воды у вас достаточно, чтобы вернуться к берегу.

– Нам что, поблагодарить вас за это? – спросил капитан «Лиса».

Улыбка вмиг слетела с лица Черного Сердца.

– Мне не нравится, когда со мной разговаривают в таком тоне, так что скажи спасибо, что я не отстрелил тебе ухо. Лучше тебе извиниться.

– И не подумаю, – сказал капитан.

– А ты храбрец, признаю, – сказал Черное Сердце. – Так ведь, ребята?

Пираты, как обычно, согласно загудели. И тут Черное Сердце поднял пистолет, нажал на спусковой крючок, и капитан повалился на палубу, точно тряпичная кукла. Льюис уставился на упавшее тело, а затем последовал за пиратами в шлюпку, которая должна была доставить всех на их корабль, «Удильщик».

– Тебя это беспокоит, парень? – спросил Черное Сердце, когда пираты отплыли от «Лиса». – Что я застрелил вашего капитана?

– Нет, – ответил Льюис. Пока ответ только зрел в его голове, это была бравада, но, когда слова слетели с его губ, они оказались правдой. Смерть капитана его совсем не беспокоила. Пожалуй, он был взволнован, даже взбудоражен, но не обеспокоен

– Капитан был плохим человеком, чуть что – всех порол. Туда ему и дорога.

Черное Сердце усмехнулся и хлопнул Льюиса по спине.

– А ты, пожалуй, сгодишься, – сказал он. – Сгодишься.

Так Льюис Джексон начал осваивать пиратское дело. Никакого обучения у него не было, ведь спустя несколько минут после того, как они с Грином присоединились к новой команде, «Удильщик» уже направлялся к следующему кораблю.

Этот корабль вез людей из Старой Англии в Новую, к лучшей жизни. Льюис чувствовал, что от пассажиров и команды, словно тепло, исходит ненависть, и это было странно: приятным такое ощущение не назовешь, но и неприятным – тоже.

Пастор в напудренном парике размахивал перед пиратами Библией и называл их прислужниками Сатаны, пока Черное Сердце не ударил его рукоятью пистолета в переносицу.

– Вы – дьявольское отродье! – кричал им вслед пастор, когда они уходили с награбленным. – Вас ждут муки адовы!

Льюис, как и прочие, от души смеялся, пока голос пастора не затих вдали. Грабеж удался, и ни команда, ни их благочестивый груз им не помешали. Но Льюису предстояло узнать, что не все корабли расстаются со своими сокровищами так охотно.

Через два дня после того, как пираты обчистили колонистов, им повстречалось торговое судно, идущее в Чесапикский залив. Черное Сердце приказал преследовать корабль, и они быстро нагнали свой трофей. Но капитан и команда, которые однажды уже побывали в лапах у пиратов, не намеревались попадаться им снова. У них были пушки, и они умели с ними обращаться.

Первое ядро попало «Удильщику» прямо посреди корпуса, пробив дыру на уровне ватерлинии[23]. Пираты замерли в нетерпении, они все как один были поражены, что их добыча обороняется так неожиданно яростно.

Второе ядро угодило в фальшборт у кормы, и Льюиса отбросило в сторону. В ушах у него шумело, и он вытащил из бедра четырехдюймовый обломок деревяшки. Грину с Ньюфаундленда, который покинул «Лиса» и тоже присоединился к пиратам, повезло меньше. Вокруг его тела расплылась кровавая лужа. Голова также покоилась в кровавой луже – только на противоположной стороне палубы.

«Удильщик» был ранен смертельно, а корабль, который пираты хотели захватить, успел зайти в Чесапикский залив и тем самым спастись. Пока он удалялся, его команда свистела и улюлюкала, оставляя «Удильщика» в одиночестве зализывать раны.

Черное Сердце прекрасно знал: как только властям станет известно, что «Удильщик» поврежден, они вышлют Королевский морской флот. Все они будут болтаться на виселице в Чарлстоне, если не отойдут от берега на приличное расстояние.

– Парни, нам нужен новый корабль, – сказал Черное Сердце. – И быстро.

«Удильщик» направился на юг, прочь от Северной и Южной Каролин, когда на горизонте показалось судно. Его заметил Льюис, сидевший в вороньем гнезде.

Черное Сердце выбрался из каюты – взгляд голодный, словно у волка. Под мышкой у него была зажата подзорная труба, и, увидев, где корабль, он поднес ее к глазу.

– А ну, веселее, парни, – сказал он, когда Льюис спустился на палубу, стараясь подготовиться к предстоящей битве.

Черное Сердце приказал дать предупредительный залп рядом с носовой частью корабля. Права на ошибку нет. В этот раз они должны быть готовы. Но в то же время нельзя повредить судно, которое при благоприятном исходе может стать их новым пристанищем.

Однако на корабле никак не отреагировали. Там не собирались ни сдаваться, ни спасаться бегством. Паруса были убраны, словно судно находилось в порту, а не в открытом море. Льюис не видел на борту никакого движения, и вскоре пираты с подозрением забормотали.

Несмотря на всю свою закалку и бесстрашие, буканьеры бывают столь же суеверны, сколь и любые другие моряки, а не опасаться этого странного заброшенного корабля было трудно.

Черное Сердце, однако, обладал более рассудительным умом и начал подозревать, что их, возможно, заманивают в незримую ловушку. Он приказал нескольким морякам забраться на мачты и осмотреть горизонт, но никаких других кораблей видно не было. Даже самый быстрый корабль Королевского флота не мог бы преодолеть такое расстояние и настигнуть «Удильщика».

Тогда Черное Сердце предположил, что моряки таинственного корабля заметили их издалека и, угадав их намерения, попрятались и приготовились атаковать пиратов, как только те начнут брать судно на абордаж. Возможно, спрятанные пушки уже готовы палить.

Определенно, это была дилемма. «Удильщик» терпел бедствие. Трюмы заливала вода, и корабль начал давать опасный крен. У Черного Сердца не оставалось выбора. Это судно – их последняя надежда.

Он приказал штурмовой группе снарядить небольшую парусную шлюпку, с которой они иногда начинали атаку, и решил править ей сам. Льюис смотрел, как они до зубов вооружаются мечами, топорами и пистолетами, и по их лицам было видно, что они готовятся убивать или быть убитыми. И тут Черное Сердце сказал, что в штурмовой группе будет и Льюис.

– Я? – переспросил Льюис. – Но…

– Ну же! – И Черное Сердце ткнул его кулаком в грудь. – Твой первый абордаж! Лучший день в жизни. Я помню свой, будто это было вчера!

Что тут еще скажешь? Льюис знал, что у него нет выбора. Он взял топорик, который, по его мнению, выглядел особенно устрашающе, и забрался в шлюпку вместе с остальными.

Все то короткое время, пока они плыли к кораблю, Льюис вздрагивал, как будто в любую минуту по ним могли начать стрелять из мушкетов или палить из пушек, и он поклялся себе, что, если ему доведется снова участвовать в абордаже, он отнесется к выбору места более внимательно и больше не сядет по глупости на нос шлюпки.

Тревоги хватало и по пути, но взбираться на борт было тревожно вдвойне. Черное Сердце заскочил туда так бесстрашно, будто уже завладел кораблем и имел полное право стоять на его палубе. Он крикнул «Эй!» во весь голос, но никто не отозвался. Он крикнул снова – тишина.

Льюис смекнул, что обычно абордаж проходит совсем не так. Пираты, как и он, держались настороже и, очевидно, опасались ловушки. Черное Сердце послал нескольких человек посмотреть, нет ли в трюме моряков, и громко приказал перерезать горло первому, кого они найдут, если остальные сейчас же не покажутся. Но ничего не произошло, а пираты никого не обнаружили. Корабль оказался покинут.

Пираты собрались на верхней палубе, и на лице у каждого были написаны недоумение и опаска.

– Капитан, что тут происходит? – спросил моряк по имени Мурнау.

– Я и сам не совсем понимаю, – ответил Черное Сердце.

Вдруг раздался оглушительный треск, «Удильщик» накренился и начал поразительно быстро тонуть. Пока корабль погружался в воду, они слышали, как кричат их товарищи, а тех, кто не разбился при падении, тонущее судно увлекло на дно.

– Проклятье! – закричал Черное Сердце. – Я так любил этот корабль!

Льюис мог думать только погибших и о том, что сам едва избегнул той же участи. Он, как и почти все на «Удильщике», совершенно не умел плавать.

Черное Сердце собрал пиратов. В их положении корабль на плаву – сам по себе сокровище, но все же они решили поискать, чем еще можно поживиться, и снова разбрелись по странному покинутому судну.

Льюис последовал за Черным Сердцем в темный трюм, который показался ему особенно мрачным после яркого дневного света наверху. Оба сощурились в потемках, но прежде всего Льюис почувствовал запах: он не мог понять, что это, но по коже у него побежали мурашки.

Осмотревшись тщательней, они увидели, что в трюме полно коробок, ящиков и банок с орехами, семенами, ракушками, камнями и даже землей. Черное Сердце взглянул на Льюиса и вскинул бровь.

– Что это за чертовщина? – спросил он. – Они везли это откуда-то или, наоборот, возвращали?





Клетку Льюис и Черное Сердце заметили одновременно: крепкую, хоть и грубо сколоченную, в три квадратных фута, с решеткой из толстых палок и перевязанную прочной лианой. Но лиана лопнула, и дверь клетки стояла распахнутой.

– Это что еще такое, интересно? – спросил Черное Сердце угрюмо.

В это самое мгновение в другом конце трюма что-то шевельнулось, Черное Сердце вытащил из-за пояса пистолет и взвел курок – и тут что-то мелькнуло снова, как будто прошмыгнула крупная мышь. Затем это «что-то» необычайно быстро выскочило из трюма, затарабанив ногами по лестнице.

– Какого дьявола? – сказал Черное Сердце, и Льюис впервые услышал в его голосе беспокойство. Вдруг наверху закричали.

– Капитан! Скорей сюда!

Все еще с пистолетом наперевес Черное Сердце взбежал по лестнице, перескакивая через две ступеньки за раз. Льюис практически вывалился за ним и увидел, почему звали капитана.

На палубе под палящим солнцем лежал пират по имени Гауэр, хотя Льюис смог узнать его только по неизменно аляповатой одежде и многочисленным ожерельям на груди. Лицо и тело Гауэра раздулись так, будто он умер несколько дней, а не пару минут назад, и он был такой сине-черный, как если бы причиной смерти послужило избиение.

– Что случилось? – спросил Черное Сердце, пока Льюис поднимался на ноги.

– Это всё проклятая обезьяна, – сказал один из пиратов. – Она его укусила. Спустя две минуты он закричал, и я нашел его уже вот таким.

Пираты, нахмурившись, смотрели на черное опухшее тело.

– Ну, теперь мы хоть знаем, что было в той клетке, – сказал Черное Сердце.

Вдруг Гауэр распахнул глаза, и все вздрогнули.

– Помогите… мне, – сказал Гауэр, вытаращив глаза от ужаса.

– Он жив! – выдохнул Льюис.

Черное Сердце повернулся к команде.

– Я хочу, чтобы эта обезьяна сдохла, ясно вам?

– Да, капитан! – ответили пираты и отправились на поиски, держа наготове пистолеты и сабли.

Гауэр силился что-то сказать, но не мог выговорить ни слова, на губах у него пузырилась белая пена. Черное Сердце и Льюис присели рядом с ним и напрягли весь свой слух.

– Убейте… меня, – сказал наконец Гауэр, глядя на них полными слез глазами.

Черное Сердце кивнул, вытащил длинный нож и с пугающей внезапностью и силой вонзил его в грудь товарища, вдавливая до тех пор, пока в лице Гауэра не осталось никаких признаков жизни.

– Мы плавали вместе двадцать лет или даже больше, – сказал Черное Сердце, не глядя на Льюиса. – Я сам убью эту тварь, распорю ей брюхо, сдеру с нее шкуру и разрежу на мелкие кусочки.

На корме выстрелили из пистолета, и Льюис и Черное Сердце побежали на звук. Пираты показывали на верхушку бизань-мачты. Там сидела обезьяна и смотрела вниз, оскалив зубы.

Однако по понятным причинам никто не рвался лезть за ней, а через три выстрела стало ясно, что обезьяна представляет собой непростую мишень.

– Поставьте здесь на палубе миску воды. Она спустится, когда захочет пить, – сказал Черное Сердце. – Тогда-то мы ее и поймаем.

Он поставил двоих человек с пистолетами наготове следить за обезьяной с безопасного расстояния, а сам вместе с Льюисом и еще несколькими пиратами пошел обыскивать каюты офицеров.

В каютах все было перевернуто вверх дном. Кто-то предположил, что, возможно, до них на корабле уже похозяйничали другие пираты и захватили всю команду или перебили ее, а тела сбросили за борт.

Непохоже, однако, чтобы здесь искали ценности. В погроме не было никакой логики. К тому же ценности были разбросаны по полу у всех на виду. Обыскивая каюту, Льюис наткнулся на записную книжку, и та упала и раскрылась – многие страницы порваны, а те, что остались целы, запачканы чем-то липким. Льюис начал ее листать.

Проходя мимо, Черное Сердце спросил его, что он там читает. Льюис ответил, что это дневник исследователя, которого корабль подобрал на одном из островов Ост-Индии.

В дневнике были подробно перечислены разные семена и прочее, что джентльмен собрал в ходе путешествия – доказательством тому служило содержимое трюма, – но с гораздо большим тщанием автор писал о «замечательном образчике», «самом незаурядном существе», пойманном им на острове. На одной из разорванных страниц Льюис прочел, что джентльмен собирался привезти существо в Англию и продемонстрировать Лондонскому королевскому обществу. С восторженным предвкушением описывал он выражение лиц своих соперников.

– Черти его раздери! – сказал Черное Сердце. – На кой ляд везти в Англию ядовитую обезьяну?

Льюис продолжил читать. Еще в одном отрывке рассказывалось о том, как исследователь, несмотря на все предостережения местных, изловил существо, посадил в клетку и принес на корабль.

Льюис перевернул страницу. Тут дневник резко обрывался. Поспешным и едва разборчивым почерком в нем было накорябано: «Помоги нам Господь. Оно вырвалось на волю. Я должен…» На этом записи кончались.

Уже наступили сумерки, и свет быстро угасал. Море походило на расплавленную медь и пылало отблесками заходящего солнца. Льюис и остальные снова собрались на корме, чтобы посмотреть, не поймали ли обезьяну, но оказалось, что один из пиратов в том же состоянии, что и Гауэр: посинел и опух. Еще один пират куда-то пропал, и хоть на рев Черного Сердца прибежал бы и сам Сатана, пропавший не отозвался.

Черное Сердце вонзил свою саблю в раздувшуюся грудь страдальца, чтобы прикончить его.

– Выбрось его за борт, – сказал он, поворачиваясь к пирату по имени Ветч. – Гауэра тоже. И смотрите, не появится ли обезьяна.

– Да, капитан, – ответил тот.

Ветч и еще один пират подтащили тело к фальшборту и сбросили его: оно упало в море с громким всплеском. Затем они пошли за телом Гауэра, но спустя несколько минут вернулись.

– Его там нет. – Обеспокоенное лицо Ветча в сумерках казалось призрачно-белым.

– Кого? – спросил Черное Сердце.

– Гауэра.

Черное Сердце взглянул на Льюиса, потом опять на Ветча и схватил его за рубаху.

– Что за чушь ты несешь? – Голос Черного Сердца впервые дрогнул. – Как это его нет?

Ветч стряхнул с себя его руку.

– Да вот так!

Черное Сердце приложил ладонь ко лбу и уставился в палубу, будто надеясь, что кто-то нацарапал на ее досках ответ. Свет меркнул с каждой секундой, и Льюис уже почти ничего не мог разглядеть дальше ближайшей мачты.

– Вы что же, чумное отродье, отправили Гауэра за борт без моего приказа?

Пираты наперебой отрицали, что совершили такой поступок, но это вызвало еще большее замешательство. Почти наступила ночь, и всех пробрал холод. Для таких людей опасность – вторая натура, обычно они жили ею, приветствовали ее. Но сейчас все было по-другому.

Льюис поглядел в темноту, куда не доходил свет фонарей – их пираты принялись зажигать, чтобы сдержать наступление ночи. Он поежился при мысли о том, что обезьяна где-то там, незримая, но готовая напасть.

Ложиться спать, пока смертоносное животное на свободе, казалось немыслимым, но Черное Сердце знал, что им лучше отдохнуть и быть начеку. Он поставил двоих человек охранять остальных, пока те пытаются поспать.

Льюис не мог и помыслить о сне, но оказалось, что до этого мгновения он и не подозревал, до чего вымотался. В конце концов, как он ни боролся с собой, усталость его одолела, и, промаявшись с полчаса и тщетно пытаясь уловить в темноте движение, он уже не мог держать глаза открытыми: веки словно налились свинцом. Голова опустилась на грудь. Частое боязливое дыхание превратилось в храп.

Льюис спал и видел сон. Его разум обрадовался возможности вырваться из кошмара реальной жизни, и Льюис видел счастливый моряцкий сон о колышущихся на фоне синего неба парусах. Он видел сон о собственной доблести во время абордажа. Он возглавил атаку, перемахнул через открытое море и застрелил из пистолета капитана, а потом, угрожая саблей, захватил большую часть команды и заставил ее сдаться. Трюм же корабля был полон золота, жемчуга и всевозможных драгоценных камней.

Эти счастливые приключения внезапно оборвались, когда он почувствовал прикосновение мягкого меха к щеке и тут же проснулся, в ужасе вытаращив глаза и схватив нож. Что-то юркнуло рядом? Или он и не спал? Льюис вытер со лба холодный пот и оглянулся по сторонам, сбитый с толку. Остальные ворочались во сне, их освещал долгожданный свет зари.

Мало-помалу Льюис пришел в себя и присоединился к пиратам, которые топали ногами и растирали себя из-за утренней прохлады. Караульные перебрасывались шутками о многочасовом бдении, но Льюис видел, что тень страха все еще не сошла с их напряженных, пепельно-бледных лиц. Вдруг он заметил кое-что еще. На палубе их было только шестеро. Похоже, Черное Сердце тоже это заметил.

– Где Мурнау? И Макклауд? – закричал он, и неподвижный воздух сотрясся от его голоса.

Никто не знал.

– Этот корабль проклят! – сказал стоящий рядом с Льюисом Ветч. Вокруг согласно забормотали.

– Что ж, можешь пуститься вплавь. – Черное Сердце повернулся к нему. – Я же за то, чтобы прикончить эту…

Он внезапно замолчал и посмотрел на Льюиса с выражением, в котором жутким образом смешались страх, злоба и ненависть. Он вытащил из-за пояса пару пистолетов и направил их прямо Льюису в лицо.

– Капитан? – сказал Льюис и на шаг отступил, но Черное Сердце нажал спусковые крючки, грянули выстрелы, Льюис услышал свист пролетающих мимо его ушей пуль, и что-то позади него шлепнулось на палубу. Он оглянулся и увидел, что обезьяна лежит на спине, одна пуля угодила ей в голову, а другая – в грудь.

Хоть Черное Сердце и клялся расчленить обезьяну, теперь он, опасаясь яда, подцепил ее тело отпорным крюком и без церемоний выбросил за борт.

Пираты возликовали, а Льюис еще несколько мгновений приходил в себя от потрясения, испытанного при мысли, что его сейчас застрелят, и присоединился к остальным.

Черное Сердце созвал всех праздновать, и тут же был приготовлен грог, за который пираты принялись с присущим им энтузиазмом. И поскольку на борту были немалые запасы рома, все оставшиеся в живых вскоре достигли изрядной степени опьянения.

Утро тянулось лениво. День был знойный. Солнце, стоящее прямо над ними, жгло всякого, кто не спешил укрыться в тени. Льюис лежал, откинувшись на свернутые в бухту веревки и смеялся какой-то шутке, смысл которой не вполне до него дошел.

Еще никогда он не ощущал себя настолько живым. Казалось, он чувствует, как кровь бежит у него по венам. Встретиться лицом к лицу со смертью и избегнуть ее – вот она, настоящая жизнь, жизнь во всей своей полноте, и Льюис сочувствовал всем этим заурядным сухопутным крысам с их лавочками и рынками. Сочувствовал их пресной рутинной жизни.

Опасность на корабле им больше не грозила, и Черное Сердце сосредоточился на более прозаичной угрозе: быть пойманными Королевским флотом и повешенными, так что, дав всем хорошенько отдохнуть, он поднял команду на ноги и сказал, что пришло время пуститься в плавание.

Их команда невелика, но корабль маленький, а они – опытные моряки. Льюис полез на грот-мачту и, время от времени глядя вниз, видел, как Харт и Прентис поднимают якорь кабестаном[24], а Черное Сердце уверенно стоит посреди палубы, уперев руки в бедра и выкрикивая команды.

Льюис продолжал карабкаться вверх и подтянулся, чтобы взобраться на грот-рею и развернуть парус. Под руку попало что-то липкое, и он замер, гадая, что бы это могло быть, как вдруг раздался вопль, пронзительный и резкий, почти женский, – хотя кричали наверняка Харт или Прентис: Льюис увидел, как Черное Сердце обнажил саблю и бросился в их сторону. Послышался еще один крик, выстрелил пистолет, и наступила жуткая тишина.

– Капитан! – заорал Льюис, дергая за веревку, чтобы освободить парус. – Капитан Черное Сердце, сэр!

В это мгновение узел развязался, парус раскрылся, и оказалось, что в него, как табак в папиросу, завернуты с десяток мертвых тел и разлагающиеся части нескольких других, запеленатых в шелковистые нити. Льюис узнал испуганное лицо Мурнау, с криком ужаса отвернулся и посмотрел вниз на палубу.

От увиденного у него чуть не остановилось сердце, и он тут же понял, что сидело в той клетке. По палубе семенил паук. Только тело у него было размером с крупную собаку, а из-за длинных, громадных, суставчатых и покрытых волосками ног он казался еще громаднее и еще кошмарнее. Паук замер и посмотрел вверх на Льюиса всеми восемью черными глазами и застучал передними ногами по палубе, будто роющая копытами землю лошадь. Словно по команде, одно из яиц, которые, как теперь видел Льюис, были запрятаны среди останков, треснуло и раскрылось.

Когда Теккерей кончил рассказ, Кэти невольно всхлипнула, а мне пришлось собрать всю волю, чтобы подобный звук не слетел и с моих губ.

– Кэти ужасно боится пауков, – сказал я.

Теккерей кивнул, но не обеспокоенно, как следовало ожидать, а с выражением, которое говорило скорее об удовлетворении. Он будто счел это за похвалу.

– Такие создания и впрямь существуют? – боязливо спросила Кэти.

– Конечно нет, Кэти. – Я обнял ее и взглянул на Теккерея, ища его поддержки. Но он лишь фыркнул и снова наполнил стакан.

– Я думал, мисс, что нервы у вас покрепче, – сказал Теккерей. – Возможно, и вы, и ваш брат все-таки немного не доросли до подобных историй.

– Будет вам, сэр, – сказал я. – Вы, думается, не намного старше меня.

Он подался вперед самым угрожающим образом.

– И сколько, по-твоему, мне лет?

Я осмелился предположить, что ему около семнадцати-восемнадцати, и, к моему удивлению, он расхохотался, хлопнув ладонью по столу так, что его стакан и моя сестра подпрыгнули на целых три дюйма.

Я, хоть убей, никак не мог понять, чем его так позабавил мой ответ, и собирался заявить об этом в самых решительных выражениях, на какие только был способен, как вдруг Теккерей поглядел на меня и на Кэти, и я увидел, что в глазах у него стоят слезы.

– Любопытно, – сказал он, – что хотя море и опасное чудище, некоторых оно притягивает словно магнитом, и им уже не устоять перед этой силой.

– И вы из таких? – спросила Кэти.

– Да, – ответил Теккерей. – Меня повлекло к морю, как только я перестал сосать материну грудь. Прошу прощения, мисс Кэти.

Кэти покраснела: не из-за того, что он выразился грубо, а из-за извинения. Никому раньше и в голову не приходило, что перед ней до́лжно извиняться.

– Но на моряцкую стезю не так уж легко ступить, – сказал Теккерей. – Одни рождаются в семье моряков, как я, – ведь мой отец ходил на судах, и его отец тоже, но так бывает не всегда. Некоторые так и застревают на берегу – моряки в телах сухопутных крыс. Что может быть печальнее?

Тут Теккерей заговорщически взглянул на меня, и я возмутился: да что он знает о моей жизни? Если я и отказался от моряцкой стези, то отказался охотно, а ему бы лучше заняться своими делами, ведь о моих он не знает ничего. Я собирался так и сказать ему, но Кэти заговорила первой.

– Вы сказали, что были влюблены в девушку. Вы бы отказались от моряцкой жизни ради нее?

– Без колебаний, мисс Кэти, – ответил он. – Без колебаний. Но этому не суждено было сбыться. Между нами стоял мой отец, он бы никогда не дал нам пожениться. Говорил, она недостаточно хороша для меня – при том что это была самая очаровательная девушка, о какой только может мечтать мужчина. Мой отец был богатым, влиятельным человеком. Он убедил ее отца пресечь наши с ней встречи. Она не посмела ослушаться. Так она обручилась с человеком, недостойным ее, человеком слабым. Но я все равно верил, что любила она меня, хоть это и не слишком утешало. Она родила от него детей. Детей, которые могли бы быть моими. Детей, которых я бы любил и оберегал.

Он умолк и со страданием в лице посмотрел на нас.

– Я ушел в море, чтобы забыть ее, но море для этого не подходит. Там полно времени на воспоминания. Я никогда больше ее не видел, а теперь и не увижу, упокой Господь ее душу. Когда до меня дошла весть о ее смерти, я уже… уже служил на корабле, на котором служу и теперь.

– А что сталось с ее мужем и детьми? – спросила Кэти.

– Он покончил с собой, – ответил Теккерей с горечью. – Как я и сказал, он был слаб.

– А что же дети?

– Это грустная история, мисс. Не будем больше об этом.

– Как ее звали? – спросила Кэти. – Вашу возлюбленную?

– Мистер Теккерей не хочет больше об этом говорить, – резко сказал я, не веря ни единому его слову и нисколько не сомневаясь, что он попросту играет на чувствах моей жалостливой сестры.

– Кэтрин, – сказал Теккерей, не обращая на меня внимания. – Но все звали ее Кэти.

– О… – начала было сестра, сконфузившись.

– Мистер Теккерей шутит, Кэти, – сказал я, всем своим видом показывая, что нахожу такое поведение по отношению к моей сестре недопустимым.

– Уверяю, что не шучу, – сказал Теккерей. – Ее звали Кэти, клянусь.

– Я не знаю, чего стоят ваши «клятвы», Теккерей, – сказал я. – Если вас действительно так зовут.

– Итан, Итан. – Он развел руками. – Нам ни к чему ссориться. Если я чем-то оскорбил тебя или мисс Кэти, прошу прощения. Я отвык от учтивых бесед. Я слишком долго был вдали от… обычных людей.