Мария не навещала Андреаса все то время, что ухаживала за отцом. Ей не хотелось рисковать здоровьем своих близких.

После похорон и сороковин Мария решила первым делом поехать в Неаполи. За прошедший год она часто думала об Андреасе, но из-за нехватки времени не написала ему ни строчки, и ее мучила совесть. «Недостаточно просто переживать за кого-то, – как-то раз сказала она Николаосу, который надеялся, что визиты Марии в тюрьму наконец прекратятся. – Ты должен непременно показать этому человеку, что переживаешь за него».

Когда Мария вошла в камеру, Андреас лежал на кровати – лежал так тихо и неподвижно, что женщина подумала, будто он спит или заболел.

– Андреас? – тихонько позвала она. – Андреас, это Мария…

Подойдя ближе, она увидела, что глаза ее зятя открыты.

– Мария? Ах это ты, – раздался слабый голос.

Андреас выглядел сильно изможденным. Он попытался сесть и едва смог приподняться и прислониться спиной к стене.

За прошедшее время Андреас сильно изменился. Мария представляла себе его просветленным и улыбающимся, но как далек был этот образ от реальности! Тюремная одежда висела на нем мешком, и он казался старше своего возраста лет на десять.

Андреас, очевидно, был полностью погружен в себя. Он не задал ни единого вопроса, даже не поинтересовался, как дела у Софии. Единственное, что ему в тот момент было важно, – это его собственное душевное состояние.

Марии пришлось наклониться, чтобы расслышать слова Андреаса, настолько слабым был его голос.

– Я постился, – пояснил он. – Это сближает меня с Господом.

– Я тоже иногда пощусь, – ответила Мария. – Пару дней как минимум на Страстной неделе.

Она честно пыталась воздерживаться от принятия пищи во время Страстной недели, но обнаружила, что не может совмещать пост с работой в больнице. Ведь ей приходилось заботиться о пациентах, и слабость от недоедания сильно этому мешала.

– Я соблюдаю пост не несколько дней в году, Мария. Я делаю это месяцами. Начал поститься еще в прошлом году. Ты знаешь, что наш Господь провел в пустыне сорок дней и ночей без еды?

– Да, Андреас. В память об этом мы и соблюдаем Великий пост, разве не так?

– Именно так, и поэтому сорок дней ни еда, ни питье не касались моих губ. Я так близко подошел к Нему, Мария. Он был со мной – рядом со мной, внутри меня…

Мария разрывалась между религиозными и научными представлениями о человеческом теле. Она не хотела быть циничной, но между тем отлично осознавала, какие галлюцинации может вызвать столь длительное голодание.

– Ты знаешь Господа, Мария? Он посещал тебя? Сидел рядом? Ты чувствовала исходящее от Него тепло? Свет? – Андреас при этом активно жестикулировал, и Марии его ладони показались неестественно большими – настолько исхудали, иссохли его плечи и предплечья.

От вопросов Андреаса Марии стало слегка не по себе. Они бросали вызов ее собственным, очень личным представлениям о вере и духовности.

Да, она знала о мире Господнем. Марии также было известно, какую силу человеку может придать вера. Все эти годы, проведенные на Спиналонге, она наблюдала силу духа у стольких пациентов, для которых не было никакой надежды на исцеление от проказы. Марии приходилось провожать в мир иной десятки людей, и она видела, как в самом конце их поддерживала вера в то, что это не конец, а начало. Присутствие Бога рядом с ними она ощущала почти физически, даже если пациенты умирали в страшных муках.

Вместо ответа Мария сдержанно кивнула, и Андреас продолжил:

– После сорока дней поста я хотел только одного – не есть или пить, нет, – я хотел остаться с Господом. Я видел Его в окружении света, в окружении ангелов. Мне было видение небесной благодати, Мария.

Она просто сидела и слушала. Казалось, большего от нее и не требовалось. Подобный фанатизм не нуждался в ответе.

– С каждой минутой я все ближе к Нему. Каждый день я съедаю кусочек хлеба и делаю несколько глотков воды, и все.

Мария внимательно посмотрела на своего собеседника. Было очевидно, что он болен или даже умирает. Она хотела что-нибудь сказать, но слова застряли в горле. Перед ней был человек, который медленно убивал себя.

Тон Андреаса внезапно изменился, будто что-то придало ему сил.

– Я иду Ему навстречу, Мария. Я имею в виду, что вскоре навеки с Ним соединюсь. Он зовет меня, Мария. Я знаю, что Он ждет меня!

В голосе Андреаса было столько нездорового возбуждения, что Мария в ужасе отпрянула. Ей придется оставаться наедине с этим фанатиком до тех пор, пока не явится охранник…

– Но на моем пути к Нему что-то стоит! Что-то мешает! Что-то разделяет нас, Мария! Я чувствую Его терновый венец, как будто он надет на мою голову! Чувствую, как гвозди впиваются в мои руки! И в ноги! Но есть какое-то препятствие…

Мария с опаской посмотрела на Андреаса. Затяжное голодание часто вызывает галлюцинации. С каждой минутой Андреас распалялся все сильнее. Марию лишь немного успокаивала мысль, что, если он бросится на нее, она легко сможет себя защитить. Андреас был настолько тощим, что, казалось, его нетрудно переломить пополам. А весил он, наверное, в два раза меньше, чем сама Мария.

– Я знаю, что именно не дает нам соединиться! – внезапно воскликнул Андреас. – Нужно открыть правду, Мария. Я должен рассказать всю правду!

– Правду? – спокойно спросила она. – Ты можешь рассказать эту правду мне?

– Нет! – вновь вскричал Андреас, и в его голосе Мария уловила нотки гнева. – Лишь один человек должен знать эту правду. Тот, к кому она имеет отношение. Это его правда, Мария. Только он должен ее знать. Только… он… должен… знать… ее!

Марии подумалось, что Андреас бредит. Она украдкой взглянула на дверь, в надежде, что та вот-вот откроется.

– Мне нужно написать ему, Мария. Мне нужна бумага. Дай мне листок бумаги. У тебя есть бумага, Мария? Скорее, мне нужен листок бумаги.

Сердце Марии готово было выскочить из груди. Она рывком подняла с пола сумку и принялась отчаянно в ней рыться. Она знала, что никакой бумаги там нет. Ей незачем было носить с собой бумагу. Все, что она смогла найти в недрах своей сумки, – это простой карандаш. При виде карандаша лицо Андреаса помрачнело.

– Не только карандаш! Бумага! Мне нужна бумага! Бумага, Мария! Бумага!

На глазах у Марии навернулись слезы. В панике она начала ощупывать свою верхнюю одежду и вдруг в боковом кармане пальто что-то зашуршало. Мария чуть не расплакалась, когда вытащила оттуда лист бумаги. Это был список покупок, нацарапанный на тетрадном листе в линейку, и его оборотная сторона была пустой.

Андреас чуть не вырвал лист у нее из рук. Он схватил Библию, которая лежала на кровати, и положил на книгу бумагу.

Мария протянула ему карандаш, и Андреас начал яростно писать. Он был похож на одержимого. Мария не могла видеть, что именно он писал, но Андреас заполнил всю обратную сторону листа, поставил свою подпись и дважды сложил лист, не торопясь отдать его Марии.

– Пожалуйста, – произнес он тоном, каким начальники обращаются к своим секретаршам. – Пожалуйста, проследи, чтобы это послание было доставлено Манолису Вандулакису.

– Но я… – начала было Мария. Она хотела сказать, что понятия не имеет, где сейчас Манолис, но Андреас вряд ли стал бы ее слушать.

– Это конфиденциально. Совершенно конфиденциально. Это послание должен прочесть только Манолис. И никто другой!

Он был крайне резок, почти груб с ней, но Мария уже ничему не удивлялась. Теперь ей хотелось только одного: поскорее выбраться из этой камеры.

– Обещаешь? – (В коридоре послышались шаги охранника.) – Мария, ты мне обещаешь? Никто другой!

– Хорошо, – кивнула она и быстро забрала письмо из рук Андреаса.

Она успела застегнуть сумку, прежде чем охранник вошел в камеру.

Мария покинула тюремные стены с огромным облегчением. Она так спешила оказаться как можно дальше от этого места, что чуть не упала по дороге к автобусной остановке.

Религиозная одержимость Андреаса потрясла ее. Она никогда раньше не сталкивалась ни с чем подобным. Мария читала об отшельниках, которые дни напролет проводили в медитациях, слышала о паломниках, которые на четвереньках преодолевали огромные расстояния до святых мест, знала о монахах, искавших уединения на вершинах гор. Но все они не теряли связи с землей, с жизнью. Андреас же, казалось, был далек от того и от другого.

Придя домой, Мария застала мужа с дочерью в кухне за столом. Николаос помогал Софии разобраться в школьной математике.

Визиты Марии к Андреасу никогда не обсуждались в присутствии Софии. Но Николаосу было достаточно бросить один взгляд на жену, чтобы понять: что-то случилось. Он прошел в спальню, где Мария переодевалась в домашнюю одежду.

– Что случилось? – с беспокойством спросил Николаос.

– Он сошел с ума, – просто ответила Мария. – И он умирает. – Она в изнеможении опустилась на край кровати. Поездка страшно вымотала ее. – Я действительно не знаю, что еще тебе сказать, – добавила она и повторила: – Он сошел с ума.

– Мне очень жаль, Мария, – сказал Никос, целуя жену в макушку. – Похоже, тебя это сильно расстроило.

– Я скоро приду в себя, – заверила его Мария. – Тебе лучше вернуться к математике!

Она закрыла глаза и еще какое-то время продолжала просто сидеть на кровати.

Мария не знала, как ей следует поступить. Никогда в жизни ее не ставили перед столь трудным выбором. И выбор этот ей предстояло сделать самой, без чьей-либо помощи и поддержки. Мария открыла глаза и посмотрела на лежащую рядом коричневую сумку с длинным ремешком. Никос подарил ее Марии на день рождения пять лет назад, и с тех пор она носила ее с собой каждый день. За прошедшие годы кожа сделалась мягкой и более приятной на ощупь, а ремешок неоднократно приходилось отдавать в ремонт. Куда бы Мария ни шла, сумка была ее постоянным спутником. Теперь же она казалась ей бомбой, готовой вот-вот взорваться.

Манолис Вандулакис. В устах Андреаса это имя прозвучало, как раскат грома погожим днем.

В ее сумке теперь лежало письмо. Ничто не мешало Марии прочесть его – оно не было надежно запечатано в конверт, который пришлось бы держать над паром, чтобы вскрыть, или просто разорвать. Нет, то был обычный, сложенный вдвое листок бумаги. Раз-два – и она узнает, что там написано.

Однако письмо было адресовано не ей. Хотя его содержимое внушало Марии беспокойство. Дает ли это право все-таки прочесть послание? Ответа на этот вопрос она не знала.

Из кухни до нее донеслись голоса Николаоса и Софии.

– Браво, агапе му! Браво! – воскликнул муж Марии.

Софии не давалась математика, и Николаос каждый день часами терпеливо объяснял дочери премудрости этой науки. Мария слышала, как в ответ на восклицание отца София радостно захлопала в ладоши. Видимо, в понимании очередной сложной темы произошел прорыв.

Мария открыла сумку и нащупала письмо. Вот оно, здесь.

Женщина достала листок бумаги. Чтобы избавиться от искушения прочесть написанное Андреасом, Мария решила положить письмо в конверт и запечатать его. Она чувствовала, что должна поступить именно так. Не потому, что была чем-то обязана Андреасу Вандулакису, а потому, что это был ее моральный долг. Ее попросили доставить это послание адресату. Причем попросил человек, находящийся на пороге смерти.

Мария с письмом в руке сбежала по лестнице. Она подошла к своему маленькому письменному столу, что стоял в углу гостиной, и принялась рыться в его ящиках. Вскоре Мария слегка запаниковала: писчей бумаги было несколько пачек, а вот конверты, похоже, закончились. Она бросилась в кухню:

– Никос, мне нужен конверт!

– Мамочка, ну пожалуйста, – заныла София, – не дергай папу, дай нам закончить занятия.

– Уверен, у меня найдется конверт, агапе му. Подожди немного, пожалуйста.

По-видимому, и Николаос, и София были уверены, что алгебраическое уравнение, над которым они корпели, намного важнее какого-то там конверта.

Мария вернулась в гостиную. Она так вспотела, что листок бумаги почти прилип к ее ладони. Казалось, он прожжет ее руку насквозь.

Прошло несколько минут. От бушевавших внутри переживаний и сомнений Марию начало подташнивать. А если чуть приподнять уголок листка? Это же не преступление. Разве она не имеет права узнать то, что скрывает человек, убивший ее сестру? Да и как он смеет что-то утаивать от нее? Что именно Андреас написал Манолису?

Из кухни по-прежнему слышались голоса мужа и дочери – наверное, задачка была сложнее, чем им представлялось вначале. Если бы Никос сейчас принес конверт, страданиям Марии пришел бы конец. Она почувствовала, как внутри ее вновь нарастает паника.

Трясущейся рукой она развернула листок бумаги и пробежалась глазами по списку: мука, яйца, сахар, кофе, сыр, мыло… Достаточно было просто перевернуть лист… Мария подняла его повыше, чтобы на просвет увидеть написанный с обратной стороны текст. Почерк Андреаса показался ей даже более неразборчивым, чем почерк мужа.

Слухи о романе Манолиса с Анной беспокоили Марию еще во время ее пребывания на Спиналонге, однако она убеждала себя, что именно Андреас был отцом Софии, потому что не хотела верить ни во что иное. Сейчас же Мария предполагала, что на оборотной стороне банального списка продуктов написана какая-то страшная правда, и эти подозрения разрывали ей сердце.

От того, чтобы прочитать послание Андреаса, ее удерживало только одно – данное ему обещание. Она дала слово, что письмо будет передано конкретному человеку и никто другой его не прочитает. Подобный обет невозможно было нарушить, и Мария вдруг поняла, что ее решимость крепнет с каждой минутой.

Она снова сложила письмо пополам и спрятала в ящике своего письменного стола.

Оно должно покинуть это место как можно скорее. И попасть в руки к Манолису.

Мария продолжила поиски и в конце концов нашла большой коричневый конверт в глубине одного из ящиков стола. Она торопливо вложила письмо Андреаса внутрь, запечатала конверт и дополнительно заклеила клапан полоской скотча. Мария не стала ничего писать на конверте, даже имени адресата. Ни слова не сказав Николаосу, она убрала конверт в свою сумку, зная, что муж не будет копаться в ее вещах.

Насколько Марии было известно, единственным человеком, который до сих пор поддерживал связь с Манолисом, был Антонис. Поэтому через неделю, когда Киритсисы всей семьей поехали в Плаку, чтобы навестить друзей и пообедать с ними в таверне, Мария улучила момент, отвела Фотини в сторону и шепотом спросила:

– Могу я попросить тебя об огромном одолжении? Как думаешь, твой брат сможет кое-что передать от меня Манолису?

Фотини не поверила своим ушам.

– Манолису? – переспросила она. – Что ты хочешь передать этому негодяю?

– Да так, одно письмо…

– Ты ему пишешь? Зачем, Мария?

– Ничего такого. Но мне очень нужно, чтобы он получил это письмо.

Фотини поняла, что ее подруга что-то скрывает.

– Что ж, думаю, мне будет нетрудно узнать его адрес у Антониса. И ты могла бы лично отправить письмо Манолису.

– Мне не хотелось бы этого делать, – призналась Мария. – Может, Антонис сам пошлет ему это письмо?

– Хорошо, филе му. И хотя ты говоришь загадками, я тебе помогу. Дай мне это письмо. Я поеду к брату на следующей неделе и передам твою просьбу.

Антонис был счастлив помочь подруге сестры. Он вспомнил, что давно не писал Манолису, решил исправить это упущение и неразборчивым почерком принялся строчить послание другу: вкратце пересказал последние новости своего бизнеса, подробно описал новинки автомобильного рынка и предложил Манолису на выбор две даты для своего следующего визита в Пирей. Антонис положил оба письма – Марии и свое – в один конверт и подписал его.

Глава 20

Еще до того, как Антонис успел сходить на почту, Мария и Николаос получили письмо, адресованное «опекунам Софии Вандулакис». Отправителем значился начальник тюрьмы.

Андреас Вандулакис скончался. В письме сообщалась дата похорон, но оно пришло уже после церемонии.

Первым извещение прочел Николаос и только после этого показал его супруге.

Мария восприняла новость достаточно спокойно – она ни удивила, ни огорчила ее. На последнем свидании с Андреасом она воочию убедилась в силе религиозной веры, которая могла заставить человека с нетерпением ждать смерти. Андреас наконец оказался там, куда так стремился попасть.

Мария отметила про себя, какое облегчение испытал ее муж, узнав о смерти Андреаса. Николаоса наконец перестали мучить абсурдные опасения, что семья Вандулакис заберет у них Софию. Однако один неосторожный комментарий со стороны Марии – и спокойное выражение тут же исчезнет с лица ее любимого мужа. В любом случае, через несколько лет им придется открыть Софии правду о ее родителях, и тогда она, Мария, уж точно расскажет Никосу о том, что отцом девочки может быть Манолис. Но сейчас довольно и того, что убийца сестры умер спокойно. Мария была рада, что позволила этому совершиться.

Не спрашивая разрешения у мужа, она решила посетить могилу Андреаса.

Мария поехала в Неаполи в начале февраля, когда солнце еще не могло пробиться сквозь низкие облака. У входа на кладбище стояла цветочная лавка. Мария выбрала наименее безобразный букет из выставленных в витрине и, держа цветы в руке, вошла в ворота. Как правило, всех заключенных, осужденных пожизненно и скончавшихся в тюрьме Неаполи, хоронили в определенном месте довольно обширного кладбища, расположенного на склоне холма недалеко от города. Иногда семьи умерших просили выдать им тело для захоронения в ином месте, но таких находилось немного. В этой темной заброшенной части кладбища, заросшей сорняками в половину человеческого роста, не было ни ухоженных могил с сентиментальными признаниями в любви на надгробиях, ни фотографий усопших или масляных лампад, огонь в которых поддерживали бы скорбящие родственники. Тут царили мрак и уныние, и затянутое облаками небо лишь усиливало ощущение общей безысходности.

Вскоре Мария нашла нужную ей могилу. Она была длинной и узкой, а имя покойного было написано на простом деревянном кресте. Женщина вспомнила, каким болезненно тощим был Андреас, когда она видела его в последний раз. В эту часть некротафио[21] посетители приходили редко, и двое работников кладбища, которые долбили промерзшую землю неподалеку, посмотрели на Марию с любопытством.

Она несколько раз перекрестилась и немного постояла над могилой, прежде чем положить на нее купленные у входа цветы.

– Анапавсу эн ирини, Андреас, – пробормотала Мария себе под нос. – Покойся с миром.

Постояв в раздумьях еще несколько минут, женщина снова перекрестилась, развернулась и пошла прочь от могилы Андреаса, зная, что никогда сюда не вернется.

Мария приехала домой как раз к тому времени, когда София должна была прийти из школы. Дождавшись девочку, она первым делом расспросила ее о том, как сложился ее день и что они разбирали на уроках, а после этого начала готовить ужин.

– У моей подруги Деспины есть парень! – вдруг выпалила София.

– Парень? Но ей всего тринадцать! – поразилась Мария.

Она всегда страшилась момента, когда София начнет интересоваться мальчиками. Девочка была почти на голову выше большинства ровесниц и выглядела старше своих четырнадцати лет.

– И у него есть друг… – призналась София.

– Боюсь, вы обе еще слишком малы, чтобы встречаться с мальчиками. Так что ответ на любой твой вопрос: нет!

София тут же развернулась на каблуках и выскочила из кухни. Через минуту Мария услышала, как наверху хлопнула дверь.

Она старалась не думать о том, что София с каждым годом все больше и больше напоминает Анну. Сестра была своевольной и необузданной не только в зрелом возрасте.

Когда Николаос пришел домой, Мария тут же поведала ему о подруге Софии и ее парне.

– Может быть, ты поговоришь с ней об этом за ужином? – предложила Мария. – Она всегда прислушивается к твоему мнению, в отличие от моего.

Вечером, когда семья села за стол, Николаос очень деликатно перевел общий разговор на Деспину и в конце концов разрешил Софии пойти с ней в пятницу после школы поесть мороженого вместе с двумя мальчиками, которые учились в параллельном классе.

– Я буду дома к пяти, папочка, – пообещала София, поцеловав отца в щеку.

– Ловко же она обвела тебя вокруг пальца, – усмехнулась Мария.

– Поход в кондитерскую не стоит семейной ссоры, правда? – миролюбиво заметил Никос.

Мария согласно кивнула. Она подозревала, что впредь им вряд ли удастся избежать семейных ссор.

* * *

На месте пансиона Агати новый хозяин решил открыть отель. Как только уехали жильцы, сюда прибыли десятки рабочих, которые растащили все, что было оставлено в доме. Один из них нашел в старом комоде Манолиса пистолет и сунул его себе в карман. Второй забрал из квартиры Агати гримерное зеркало с ламповой подсветкой и отдал своей жене.

Прежде всего все комнаты нового отеля оборудовали современным освещением и в каждой спальне установили душевую кабину, чтобы рекламировать «номера с ванной» – других гостиниц с подобным уровнем комфорта в округе не было.

И в скором времени после того, как постояльцы Агати покинули пансион, отель «Санрайз» был готов принять первых посетителей. Уже через неделю жизнь в нем забурлила. Как только гость освобождал номер, управляющий отелем – эффективный и требовательный менеджер – немедленно вызывал уборщиков, чтобы те подготовили комнату для следующего клиента. Отель быстро стал популярным благодаря своей чистоте и внимательному отношению к гостям, а потому у стойки регистрации нередко можно было встретить человека с чемоданами, интересующегося наличием свободного номера.

Как-то утром управляющий, находясь за стойкой регистрации, выписывал очередного гостя из отеля. К стойке подошли трое приезжих в надежде на три свободных номера, но таковых осталось всего два. В этот момент разом зазвонили оба телефона, а один из уборщиков пришел сообщить, что на верхнем этаже одновременно перегорели все лампочки.

В довершение всего в дверях возник почтальон с пачкой писем в руках.

– Просто положите их сюда, пожалуйста! – раздраженно бросил ему управляющий, указывая на небольшой столик, где стояла переполненная буклетница с распечатками расписания паромов.

Почтальон сделал, как ему было велено, однако пачка писем задела буклетницу, и распечатки рассыпались по полу.

Хотя управляющий был терпеливым человеком, это стало для него последней каплей. Он ненавидел беспорядок. Схватив со столика почту, чтобы и она не оказалась на полу, он вернулся в свой кабинет.

Сначала управляющий вызвал электрика, а потом позвонил в соседний отель. Кому-то из новоприбывших гостей придется остановиться там. После этого он быстро просмотрел почту. В конце каждой недели он скрупулезно возвращал все письма, адресованные Агати, почтальону, а тот, в свою очередь, доставлял их начальнику местного почтового отделения, одному из самых ленивых государственных служащих в округе. В его обязанности входил в том числе поиск людей, которые не оставили адреса для пересылки, но он редко это делал. «Половина из них наверняка живут уже где-нибудь в Австралии!» – шутил он.

Основную массу корреспонденции составляли счета, которые управляющий отложил в сторону, также была пара запросов на бронирование номера – их он тут же вскрыл. На одном из посланий значился адрес отеля, однако его название не указывалось. Имя же адресата было написано столь коряво, что управляющий смог разобрать лишь первые буквы имени и последние – фамилии. Они имели сходство с его собственными именем и фамилией – Маркос Андреакис, – а потому он вскрыл конверт своим изящным серебряным ножом и достал письмо.

На одиночном листе бумаге он обнаружил список продуктов: мука, яйца, сахар… Это показалось управляющему чрезвычайно странным. Озадаченный, он перевернул листок. С обратной стороны карандашом был написан некий текст. И хотя управляющий сразу понял, что послание предназначается не ему, первая строчка привлекла его внимание.



Дорогой Манолис,


как ты, наверное, знаешь, в настоящее время я нахожусь в тюрьме, где отбываю пожизненное заключение за убийство своей жены Анны.



В эту минуту в кабинет заглянул портье, которому требовалась помощь в решении проблем клиента. Однако управляющий замахал на него рукой, пробормотав: «Подождите минуту», – и продолжил читать письмо, заинтригованный его первыми строками.



Мои дни подходят к концу, и скоро я буду со своим Создателем. Он не примет меня, пока я не поделюсь с тобой, Манолис, причиной своего поступка. Я взял на душу самый тяжкий грех, который только можно себе представить, – лишил жизни другого человека.


Мы с Анной были женаты несколько лет, но у нас не было детей. Потом словно чудом она зачала и родила дочь Софию. Я, конечно, очень хотел сына, однако второй беременности так и не дождался. Тогда я поехал на обследование в Ираклион, чтобы узнать, кто из нас был виноват в том, что у меня не было наследника. Анне я о своем визите в больницу не сказал. Анализ был довольно простым, а результат – практически мгновенным. Спермограмма показала, что я не мог иметь детей. Я не мог быть отцом Софии.


В тот день я вернулся домой очень рано. Поднявшись на второй этаж, я услышал, как вы с Анной занимаетесь любовью в нашей супружеской постели.


Я был одновременно оскорблен и раздавлен, моя гордость была уязвлена – и все это за один день. Не всякому человеку выпадает испытать подобное унижение. Некоторое время мне удавалось сдерживать свой гнев, но в ту августовскую ночь, когда мы приехали в Плаку, Анна призналась мне в том, что никогда не любила никого, кроме тебя. Она открыто издевалась надо мной и смеялась мне в лицо. Это заставило меня схватиться за пистолет.


Моя совесть не позволяет мне покинуть этот мир, не открыв правду об отцовстве Софии.


Да пребудет с тобой Бог.


Твой двоюродный брат Андреас



Маркос Андреакис еще раз перечитал письмо.

На досуге управляющий с удовольствием полистывал детективы, пытаясь угадать настоящего убийцу, прежде чем его имя будет раскрыто. Однако сейчас он чувствовал себя так, будто сразу же ознакомился с последними страницами очередной детективной истории. Маркос был слегка шокирован честностью и прямотой этого невымышленного убийцы. Он сложил письмо и сунул его в карман рубашки, чтобы вечером показать супруге. После этого он направился к стойке регистрации – разбираться с очередным гостем, рассчитывавшим на номер в переполненном отеле.

Супруга управляющего также была заинтригована этим странным карандашным посланием, но согласилась, что они ничего не могут сделать для того, чтобы письмо попало в нужные руки. Женщина положила его на комод рядом с настольными часами, уверенная, что письмо непременно нужно сохранить. Когда часы в конце концов отправили в ремонт, конверт упал в щель между комодом и стеной, и о нем благополучно забыли.

* * *

В то время как пансион Агати превращался в преуспевающий отель, Манолис, Агати и Ставрос совершали плавание на край света к новой жизни. По пути их корабль заходил в несколько портов, что дало друзьям возможность ознакомиться с достопримечательностями Индии и Китая, а теперь судно приближалось к своей конечной стоянке – Мельбурну, где троицу встречал троюродный брат Агати Павлос вместе со своей женой.

Друзья покинули Пирей зимой, но на другом краю земли в это время царило лето – лучший сезон для знакомства со столь ярким городом, как Мельбурн. Павлос провез их по элегантным улицам, и сверкающие современные здания в окружении высоких пальм привели гостей в полное восхищение. Никто из них не ожидал, что Австралия окажется столь богатой и изысканной.

В распоряжении Павлоса находилось несколько квартир. Одну из них он предоставил Агати со Ставросом, а во второй, расположенной неподалеку от первой, поселился Манолис. В течение полугода друзья были освобождены от арендной платы, поскольку Павлос надеялся, что Агати станет звездой его новой бузукии. Манолису же Павлос предложил должность в одном из своих ресторанов.

– Уверен, ты будешь идеальным управляющим. – Это были первые слова, которые Павлос сказал Манолису при знакомстве.

Вскоре Манолис приступил к своим новым обязанностям в ресторане «Зорба»[22], и они весьма отличались от привычного ему тяжелого физического труда. В этой работе, как никогда, были важны его обаяние и чарующий голос – Манолису даже пришлось вспомнить критский акцент, который очень нравился гостям заведения. Персонал обожал Манолиса. У одного из официантов он одолжил лиру и иногда играл на ней для своих новых друзей. Мысль о том, что подлинная музыка Крита звучит в этой новой версии Греции, всегда заставляла Манолиса улыбаться. С тех пор как он последний раз держал смычок в руке и чувствовал вибрацию струн под ним, минуло почти полтора десятка лет.

Манолис также решил выучить английский язык. Теперь все свое свободное время он проводил с учебником английской грамматики в обществе племянницы Павлоса Зои, которая работала учителем английского языка.

Зои знала о Греции лишь понаслышке. Она родилась в Мельбурне сразу после того, как сюда переехали ее родители, и видела основные достопримечательности Афин только на картинках. Блондинка с темными, почти черными глазами, она обладала таким же солнечным и жизнерадостным характером, как ее австралийская родина. Зои училась в Сиднее, но по окончании университета вернулась в Мельбурн и теперь, в свои без малого тридцать лет, работала в языковой школе для греков. Многие из тех, кто приезжал в Австралию, не говорили ни слова по-английски и хотели быстро выучить язык.

Правда, Агати английский совсем не интересовал. Все, что ее заботило в первые недели жизни в Мельбурне, – это обустройство собственного дома. Ее багаж прибыл вместе с ней на корабле, и Ставрос тут же прибил в их новом доме несколько полок, чтобы Агати могла расставить там свои фарфоровые статуэтки. Чудесным образом из нескольких сотен статуэток лишь Алиса не добралась до Австралии в целости и сохранности. Но Ставрос осторожно приклеил на место ее руку, причем столь искусно, что даже Агати не смогла найти место склейки. Он также сделал специальный шкаф для ее коллекции пластинок, и вскоре квартира в Мельбурне по роскоши и удобству превзошла их старое жилище в Пирее. В новой квартире также имелся просторный балкон, и оба ее обитателя открыли в себе страсть к садоводству. В знойном климате Мельбурна они планировали вырастить джунгли из экзотических лиан и кактусов.

Поскольку Манолис проводил бо́льшую часть времени в ресторане, Агати со Ставросом предложили ему помощь в обустройстве квартиры. Ставрос собрал для него шкафы и оборудовал кухню, хотя казалось маловероятным, что у Манолиса найдется время ею пользоваться. Во время пятого занятия с Зои, на котором они проходили части дома и предметы мебели, Манолис обмолвился, что ни разу в жизни не покупал себе даже стула. Было решено, что следующий урок они проведут в магазине. Вместе они выбрали для Манолиса диван с креслами, кухонный стол и кровать. Следующий урок прошел в магазине тканей, где они изучали различные цвета и материи, и Манолис позволил Зои выбрать для него шторы на окна и покрывало для кровати.

– Перпул, – с трудом произнес он.

– Нет, Манолис, пёрпл![23]

– Пёрбл! – торжествующе произнес он.

Лицо Зои расплылось в улыбке.

Оба начали смеяться и обнаружили, что не могут остановиться. Манолис впервые встретил человека, в котором бы сочетались красота, доброта и отличное чувство юмора. Он находил Зои чрезвычайно привлекательной, ее молодость опьяняла его… И через некоторое время Зои с Манолисом оказались вдвоем на постельном белье, которое выбрали вместе.

Через несколько месяцев после их приезда состоялось открытие бузукии, на котором должна была выступать Агати. Она спела несколько своих любимых песен, заслужив бурные аплодисменты зрителей. Всю ночь в бузукии играла музыка и рекой лилась цикудия. На открытии был полный аншлаг.

Ставрос не сводил глаз со своей Руссы. Он вспомнил ту ночь, когда впервые увидел ее в Пирее. Ставрос ощущал себя словно во сне. Находясь за тысячи километров от того места, где он впервые встретил женщину, которую полюбил так сильно, он вновь слушал ее чарующий голос, и она пела только для него.

Манолис приехал с небольшим опозданием, так как ему пришлось задержаться в ресторане. Подсев к Ставросу, он увидел перед собой на столе футляр. К ручке была прикреплена записка, в которой Павлос сообщал, что слышал об игре Манолиса на лире и подумал, что ему стоит завести свою.

Манолис огляделся в поисках своего босса, как он его называл, но Павлос в этот момент разговаривал с кем-то из гостей. Манолис открыл футляр и слегка коснулся струн. Инструмент был уже настроен.

Когда Агати ушла на перерыв, Манолис поднялся на сцену со своей новой лирой. Аудитория притихла, очарованная чистыми звуками Крита. Около получаса он просто играл, затем начал петь. Зрители заулыбались, у многих выступили слезы на глазах. Когда Манолис закончил, то выяснилось, что за кулисами его ждет Павлос.

Двое мужчин обнялись.

– У меня нет слов, – сказал Манолис. – Давно я не получал таких подарков.

В одной руке он все еще держал изящно инкрустированную лиру, а в другой – смычок.

– Ребята из «Зорбы» рассказали мне о твоем мастерстве!

– Ох… – скромно ответил Манолис.

– Если хочешь, – продолжил Павлос, – можешь повесить ее на стене за стойкой бара, чтобы она всегда ждала тебя там.

Манолис был настолько потрясен, что не смог выдавить из себя ни слова – лишь слабую улыбку. Павлос похлопал его по спине и отошел, чтобы приветствовать новых гостей.

Вернувшись к своему столику, Манолис обнаружил, что за ним сидит Зои.

– Это было прекрасно, – сказала она. – Я никогда раньше не слышала ничего подобного. Это было просто волшебно.

– Эфхаристо, – ответил он. – Спасибо.

Манолис понял, что ее похвала значила для него больше, чем все остальные аплодисменты, вместе взятые.

Было уже далеко за полночь, когда настало время самой шумной части вечера. К тому моменту даже самые трезвые были изрядно пьяны.

Теперь обязательным было исполнение великих хитов сороковых и пятидесятых годов в стиле ребетика. А когда музыканты заиграли ноты задушевного зейбекико, Манолис поднял бокал вместе со Ставросом, Агати и Зои.

– Стин ийя мас! Наше здоровье! – сказали они в унисон.

Мужчины вспомнили тот вечер, когда Манолис танцевал под эту музыку. Однако сегодня он не чувствовал нужды выразить себя в танце. Наконец его боль и потеря остались позади.

Послесловие

Летом 2001 года я отдыхала вместе с семьей и друзьями на северном побережье Крита, недалеко от Айос-Николаоса. Чаще всего мы ездили в отпуск именно в Грецию, но пункт назначения, как правило, выбирали мои друзья, причем делали это не слишком осознанно.

В тот год мы сняли жилье в апарт-отеле с удобствами и бассейном в форме острова Крит, которая оказалась не очень практичной. Утро мы, как правило, проводили на пляже, а после обеда ездили осматривать достопримечательности. К концу первой недели мы посетили все археологические памятники, разбросанные по округе, а также все возможные музеи, в том числе Музей ириса, посвященный истории использования этого цветка для окрашивания ниток и тканей. Мне понравились все музеи без исключения, однако наши дети, которым на тот момент было восемь и десять, не испытывали особого энтузиазма, что, впрочем, было вполне предсказуемо. Они хотели целыми днями резвиться на пляже. И хотя в их возрасте я была точно такой же, а потому всячески им сочувствовала, это не лишило меня решимости выполнить свою родительскую миссию – даже во время летних каникул продолжать обучать их чему-то новому. Греция всегда была для меня чем-то гораздо большим, чем источником простых наслаждений.

В тот июльский полдень (я хорошо помню, что было очень жарко) я объявила о предстоящей поездке и в ответ выслушала много нытья. В путеводителе я нашла информацию о небольшом острове, который когда-то был последним пристанищем для больных проказой. Моим близким идея поездки на этот остров не понравилась. Совсем. Однако, воодушевленные обещанием морской прогулки на лодке и мороженого, они в конце концов согласились, и мы отправились по извилистой дороге в сторону Элунды.

Поездка заняла около сорока пяти минут, и в конце концов мы прибыли в тихую деревню Плака (небольшое кафе, несколько таверн и ни одного магазина), где нам предстояло взять судно до Спиналонги. Шел уже пятый час, и мы только-только успевали сесть на последний кораблик, уходящий на остров.

С мороженым в руках мы отправились в путь. Хотя путешествие было коротким благодаря приятному ветру, мне впервые за тот день удалось немного отдохнуть от ужасной жары. Через несколько минут кораблик подплыл к округлым стенам внушительного венецианского укрепления, и вскоре мы сошли на берег.

В статье путеводителя меня больше всего привлекла дата: 1957 год. Именно тогда было найдено эффективное лекарство от проказы, и все население покинуло остров. Это произошло всего за два года до моего рождения, а потому не воспринималось мной как какая-то давнишняя история, что было особенно интересно.

Как и большинство людей, я очень мало знала о проказе, и все мои представления были в корне неверны. Прежде всего, я была уверена, что эта болезнь так же заразна, как чума, и что она может изуродовать больного до неузнаваемости в считаные дни. Я также считала, что проказа существовала в библейские времена, а не в течение тысячелетий. И только когда мы приблизились к острову, мне стало ясно, что все это неправда. Вместе с нами тогда отдыхал врач-дерматолог, и он быстро сообщил некоторые ключевые факты: проказа – дерматологическое заболевание; она может развиваться очень медленно; только в конце 1950-х годов она перестала быть неизлечимой. Он также заметил, что проказа не всегда приводит к уродствам, как считают большинство людей (видевших, например, фильм «Бен-Гур» 1959 года).

Причалив, капитан корабля велел нам вернуться не позже чем через час. Мы быстро купили билеты и прошли через темный туннель, ведущий вглубь острова. Здесь не было гидов, которые могли бы провести для нас экскурсию, и отсутствовали поясняющие справочники, что давало нам возможность свободно бродить по поселению и дать волю нашему воображению. Теперь я понимаю, что это стало ключом к восприятию Спиналонги в тот день, благодаря чему я по-настоящему открыла ее для себя.

Я хорошо помню минуту, когда мы вышли из тьмы туннеля на свет и оказались на центральной улице острова. Это был переломный во всех смыслах момент. Я представляла себя на месте человека, который впервые оказался здесь (прокаженных ссылали на остров с 1903 года). Большинство поселенцев приезжали на этот остров, четко осознавая, что никогда не покинут колонию.

Для меня стала полной неожиданностью красота этого места. Я ожидала чего-то иного, больше похожего на тюрьму, чем на дружелюбную греческую деревню. Горшки с геранью, полевые цветы, солнечный свет на теплых камнях… В воздухе витала какая-то романтичность, которую я совсем не ожидала здесь почувствовать. На острове даже имелся кот. Реставрационные работы еще продолжались, и я уверена, что этот славный кот приносил пользу, уменьшая популяцию мышей. Присутствие кота добавляло обстановке еще больше дружелюбия.

Я начала бродить по здешним улицам. В то время многие здания находились в плачевном состоянии, не то что сейчас. Заглянув в несколько домиков времен Османской империи, я заметила признаки обычной жизни, которые никак не ожидала здесь увидеть: крошечные лоскутки штор, все еще приколотые к оконным рамам, пятна ярко-синей краски на стенах, стеллажи в нишах внутренних стен. На ветру тихо поскрипывали ставни.

Центральная улица острова ничем не отличалась от центральной улицы любой другой критской деревни: маленькая церковь, пекарня, магазины и тому подобное – и даже эта инфраструктура меня удивила. Венецианская система водоснабжения все еще находилась в хорошем состоянии, и в XX веке она была столь же полезна для сбора жизненно важной дождевой воды, как и в год ее строительства тремя веками ранее. Высоко на холме виднелось огромное здание больницы, а в конце улицы я заметила заброшенный многоквартирный дом, в котором, должно быть, жили пациенты.

В этом месте царила удивительно теплая и радостная атмосфера. Поскольку я предполагала, что увижу место страданий и отчаяния, подобная обстановка показалась мне парадоксальной. Я поняла, что пациенты приезжали сюда не умирать, а жить.

В то время я работала журналистом и писала заметки о путешествиях для крупных британских газет и журналов. Поэтому самым очевидным для меня было бы написать небольшую статью о Спиналонге под заголовком типа «Забытая колония прокаженных на Крите». Однако я быстро отбросила эту идею. Меня переполняли идеи, я чувствовала вдохновение, и мне казалось совершенно неуместным описывать это замечательное место в небольшой заметке на 800 слов. Было что-то более эмоциональное и образное, что я хотела бы выразить, и это выходило за рамки журналистики.

Прогулка по острову заняла меньше часа, но этого времени вполне хватило, чтобы впечатления захлестнули меня с головой. А сколько вопросов у меня возникло! Когда мы вернулись на кораблик, в моей голове уже созрела идея будущей книги.

Мой друг-дерматолог рассказал мне, что проказа не обязательно уродует лицо и тело больного. И даже если подобное происходит, сам процесс занимает несколько десятков лет. Начало книги уже оформилось в моей голове, пока мы гуляли по острову, и оно стало основой романа, который я собиралась написать.

Идея была следующая: пациентка, изгнанная на Спиналонгу, влюбляется в доктора, который привозит на остров лекарство от неизлечимой болезни. А затем он возвращает ей здоровье. Подобная ситуация содержит в себе основной конфликт. Лечение дарит женщине долгожданную свободу – она теперь здорова и может в любой момент покинуть остров, – однако свобода приносит ей горечь расставания с любимым человеком. Эта идея легла в основу моего романа, но, разумеется, ее нужно было расширить.

Мы вернулись в Плаку к шести часам вечера и решили искупаться – благо прямо напротив острова в деревне имелся галечный пляж. Вода в бухточке была удивительно прозрачной и освежающей, и я помню, как, вытираясь насухо полотенцем, почувствовала легкое покалывание. Позже мы встретились с нашими друзьями и поели в одной из таверн, заказав на всех одно огромное блюдо спагетти с лобстерами. Я помню все так четко и ярко, как будто переживания того дня отличались особой остротой. Я также помню, что мысленно была не со своими близкими.

Сегодня Спиналонга иногда освещается ночью, но тогда с наступлением темноты остров просто исчез, будто растворившись в ней. Пока мы наслаждались ужином, я все время мысленно возвращалась к этому месту и к тому впечатлению, которое оно произвело на меня. Я решила вернуться сюда на следующий день, когда будет светло; не посещать остров вновь, а просто увидеть его еще раз и купить любую имеющуюся литературу о нем на английском языке.

Приехав в Элунду на следующий день, я купила два небольших путеводителя (в которых было больше фотографий, чем текста) и прочитала их сразу же, как только мы вернулись в наш отель. В них содержалось лишь краткое описание нескольких зданий на острове и упоминалось о трех периодах истории Спиналонги: венецианском, османском и, наконец, современном, когда остров использовался для изоляции больных проказой. Я была несколько разочарована, надеясь на что-то большее. Но думаю, именно тогда и именно поэтому мое воображение начало брать верх над голыми фактами.

Отсутствие каких-либо полных данных могло стать препятствием, но вместо этого побудило меня к творчеству. Я не собиралась работать на отдыхе, поэтому не захватила даже блокнота. Все, что у меня с собой было, – это конверт с инструкциями и рекомендациями от хозяина отеля (как пользоваться системой горячего водоснабжения, плитой, туалетом и т. д. и какие таверны и пляжи острова считаются лучшими). Я исписала его вдоль и поперек своими каракулями. Под конец отпуска я испытала чувство удовлетворения. Я понимала, что нащупала что-то. Я не могла определить, что именно, но знала, что хочу рассказать историю. Это меня страшно возбуждало. Я не писала художественных произведений более тридцати лет (на самом деле со школы). Я прочла множество историй других людей, но еще ни одной не рассказала сама.

Моей первоочередной задачей было найти специалиста по проказе. На письмо всемирному эксперту из Лондонской школы гигиены и тропической медицины был незамедлительно получен удовлетворительный ответ. Доктор (ныне профессор) Дайана Локвуд не только уделила мне время, но и одолжила некоторые из своих замечательных учебников 1930-х и 1950-х годов. В них достоверно описывалось не только лечение проказы, но и отношение к ней в интересовавший меня период. Я очень внимательно изучала каждую строчку этих бесценных для меня книг и каждую ночь запирала их в несгораемый сейф для хранения документов. Я выяснила все, что мне нужно было знать о болезни.

Следующей весной я вернулась в Плаку и сняла комнату с видом на Спиналонгу. Я приехала туда вместе со своей мамой, и ее присутствие позволяло мне спокойно коротать часы в кафе и тавернах. Одинокий турист мог бы привлечь ненужное внимание, но мы с мамой выглядели как две женщины, которые приехали сюда, чтобы хорошо провести время на Крите. Я не знала ни слова на греческом, что гарантировало нам некоторую приватность и изоляцию. Однако это также не давало мне возможности задать вопросы местным жителям или узнать что-либо о жизни в деревне в те дни, когда колония на Спиналонге еще функционировала. Я просто впитывала атмосферу этого места и наблюдала за людьми.

Каждый день я на первом же корабле отправлялась на остров. Капитан, должно быть, считал меня немного странной. Он с улыбкой продавал мне билет, но не задавал никаких вопросов, а в некоторых случаях даже отказывался брать деньги. Возможно, он считал, что на острове похоронен какой-то мой дальний родственник, которого я прежде считала без вести пропавшим. Мое незнание греческого определенно давало кое-какие преимущества.

Каждое посещение усиливало мою любовь к этому уникальному месту и дарило мне множество идей о том, как будет развиваться моя история. Близость Плаки никогда не переставала производить на меня впечатление, а тот факт, что с острова были отчетливо видны маленькие фигурки, движущиеся на противоположном берегу, придавал роману, который потихоньку формировался в моей голове, дополнительную силу и глубину.

Я набросала очень подробный план будущего романа, ключевыми для которого стали два исторических события: оккупация Крита и изобретение лекарства от проказы. Я хотела рассказать об одной семье, в двух поколениях которой были случаи заболевания проказой, и это скрывали от третьего поколения.

Синопсис вместе с первой главой я разослала ряду британских издательств и получила несколько отказов. Издателям понравилась любовная линия романа, действие которого происходит на греческом острове, однако они посчитали проказу не только нетипичной, но и некоммерческой темой для романа. Мое предложение случайно попало на стол молодого редактора, и она сразу вникла не только в содержание, но и в настроение моей истории. Флора Рис, которая с тех пор редактировала все написанные мною романы, провела большую часть своего детства в Африке, потому что ее отец был специалистом по тропическим болезням. Она живо помнила, как он наблюдал больных проказой и как тревожилась за отца ее мать, несмотря на то что болезнь больше не считалась неизлечимой. Флора, как и многие, столкнувшиеся в свое время с проказой, была в курсе того, как странно люди реагируют даже на одно упоминание о болезни.

Примерно через год я закончила свой роман, который вскоре вышел в Великобритании, а затем был издан в Греции, Норвегии, Израиле и в конечном счете более чем в тридцати пяти странах мира. Примерно через год после публикации романа в Греции от греческого частного информационно-развлекательного телеканала Mega Channel мне поступило предложение снять по моей книге 26-серийный телесериал. Данное предложение было не единственным – продюсеры и режиссеры из разных стран также хотели превратить мою книгу в сериал или фильм, но я отказалась от их предложений из-за недоверия к их способности (и желанию) изобразить больных проказой с тем уважением, которого, как мне казалось, они заслуживают. Я боялась, что их изобразят настоящими монстрами. Тем не менее Mega Channel позволил мне принимать активное участие в производстве сериала. Следующие два года были невероятно захватывающими, и в результате появился красивый и трогательный телепроект.

Местные жители поддержали наш проект, и многие из пожилых людей, которые хорошо помнили реальную историю Спиналонги, получили роли в сериале. В проект был вовлечен один особенный для меня человек. Восьмидесятишестилетний Манолис Фундулакис, который когда-то сам страдал проказой и теперь жил в деревне недалеко от Плаки, стал мудрым наставником и другом для всех, кто работал над сериалом. Он появляется в финальной сцене на самой Спиналонге, когда пациенты покидают остров. Человек, излечившийся от проказы, сыграл роль человека, излечившегося от проказы.

Соединение вымысла и реальности почти не поддается описанию. Я считаю, что именно этот союз и подарил сериалу «Остров» его магию, а также стал причиной того, что греческая публика так тепло приняла наш проект. Каждый понедельник в десять часов вечера, во время трансляции, на греческих улицах наступала невиданная доселе тишина. Сериал получил наивысшие рейтинги за всю историю греческого телевидения.

Написание романа открыло для меня множество новых возможностей, причем не только как для писателя. Я стала послом благотворительной организации Lepra, которая помогает облегчить страдания больных проказой по всему миру. Невероятно, но каждый год все еще регистрируется более 300 000 новых случаев, в основном в Индии и Бангладеше. Я помогаю организации собирать средства на исследования и лечение болезни.

Совсем недавно в моей жизни произошло очень волнующее событие. В июле 2020 года я стала почетным гражданином Греции – награду вручал мне сам президент. В официальном заявлении сказано, что данная награда получена мной за популяризацию современной греческой истории и культуры, в том числе истории Спиналонги.

Романы иногда живут собственной жизнью, и читатели интерпретируют их смысл и содержание по-своему, привнося в них личные надежды, страхи и эмоции. Даже как писатель, вы часто задаетесь вопросом: «А что было потом?» У большинства романов открытый финал. В «Острове» кое-что печальное происходит в ночь, которая должна была стать поводом для большого праздника. Данное событие навсегда меняет жизнь нескольких человек: это трое мужчин, связанных с Анной, а также ее сестра Мария, которая сталкивается с огромной дилеммой в конце романа «Однажды ночью в августе».

Написание этой новой истории показало мне, что, если у романа нет хеппи-энда (или все его персонажи умерли, как в трагедиях Шекспира), писателю всегда интересно открыть дверь, которая была закрыта на некоторое время, и пройти через нее еще раз…

Последнее замечание: мои знания греческого языка и культуры заметно улучшились за годы, прошедшие с момента, как я написала «Остров», и мои читатели наверняка заметят небольшие изменения в написании греческих имен и названий.



Виктория Хислоп


Октябрь 2020 г.



О проказе

ПРОКАЗА В XXI ВЕКЕ

Проказу вызывают бактерии Mycobacterium Leprae. Болезнь может оставаться незамеченной в течение многих лет (от одного года до двадцати), прежде чем проявятся какие бы то ни было симптомы. Проказа поражает нервы рук, ног и лица, может уменьшать чувствительность и влиять на способность двигать пальцами рук, ног или веками. Это приводит к тому, что многие из заболевших получают ожоги и травмы, ведущие к серьезным инфекциям и в конечном итоге к потере пальцев рук или ног и зрения. Кроме того, иммунологические реакции на лепру часто вызывают сильную боль и становятся причиной инвалидности. Эти реакции могут возникать до, во время и после лечения.

Хотя проказа искоренена в Европе, она по-прежнему является серьезной проблемой для здоровья жителей развивающихся стран. Ежегодно диагностируются сотни тысяч случаев. Многие из них официально не зарегистрированы, поскольку люди, страдающие проказой, подвергаются дискриминации и становятся жертвой широко распространенных предрассудков, в том числе со стороны своих родных и близких. Эти предубеждения заставляют пострадавших откладывать поход к врачу, несмотря на то что лечение антибиотиками бесплатно и эффективно. К сожалению, чем позже будет поставлен диагноз, тем выше вероятность серьезных последствий болезни.

ВИКТОРИЯ ХИСЛОП – ПОСОЛ LEPRA

Lepra – международная благотворительная организация, созданная для борьбы с проказой и окружающими болезнь предрассудками.

Организация работает напрямую с пострадавшими в Бангладеше, Индии, Мозамбике и Зимбабве, на которые в совокупности приходится две трети случаев заболевания в мире.

Lepra занимается профилактикой, лечением, реабилитацией и помощью прокаженным. Она делает все возможное, чтобы голоса людей, страдающих лепрой, были услышаны. Организация является одним из ведущих мировых авторитетов в этой области.

Это светская благотворительная организация, открытая для верующих любой конфессии, а также атеистов.

Первое противолепрозное средство, дапсон, было представлено организацией Lepra, которая с 1924 года проводит кампанию в пользу того, чтобы больные проказой после постановки диагноза продолжали жить со своими родными и близкими, а не в колониях или изоляции.

Сегодня Lepra нужна, как никогда. Известные организации навыки диагностики, лечения и поддержки инвалидов, страдающих проказой, остаются востребованными.

Пожалуйста, пожертвуйте 20 фунтов стерлингов сегодня, чтобы поддержать нашу организацию.


Обучение одного деревенского врача распознаванию симптомов проказы стоит всего 20 фунтов стерлингов; это необходимо для постановки точного диагноза и гарантии того, что пациентам будет оказано правильное лечение в кратчайшие сроки.



 Пожертвование можно сделать онлайн на сайте www.lepra.org.uk



 Или позвонить нам по телефону 01206 216700



 Или отправить СМС с текстом: «LEPRA» и указанием суммы вашего пожертвования на номер 70500



 Или прислать нам чек на адрес:



Lepra, 28 Middleborough, Colchester, Essex, CO1 1TG.



 Вы можете также использовать свою учетную запись CAF или сделать пожертвование напрямую посредством банковского перевода. Подробности на www.lepra.org.uk


@LepraUK – «Твиттер»

@leprauk – «Инстаграм»

@LepraUK – «Фейсбук»



Покровитель: ее величество Елизавета Вторая

Благотворительная организация № 213251

(Англия и Уэльс) SC039715 (Шотландия)

Lepra – компания с ограниченной ответственностью, зарегистрированная в Англии и Уэльсе.

Регистрационный номер 324748

Благодарности

Спасибо, Иэн, Эмили, Уилл, Мириам и Колин, за всю вашу любовь во время локдауна.

Благодарю Мари Эванс и команду «Headline», моих феноменальных и верных издателей; особая благодарность Флоре Рис, Джонатану Ллойду и команде «Curtis Brown», моего прекрасного и энергичного литературного агентства.

Эмили Хислоп и Фотини Пипи, спасибо за вашу орлиную зоркость!