Салли Энн Мартин

Клиника

Sally-Anne Martyn

THE CLINIC

First published in Great Britain in 2022

© Sally-Anne Martyn

© Тулаев В.Н, перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Сумасшествие — идеальный способ приспособления к безумному миру. Р.Д. Лэнг[1] (1927–1989), психиатр от «контркультуры»
Психиатрическая лечебница «Сосновый край»

Национальной системы здравоохранения

1975 год, Гристорп, Северный Йоркшир

Дождь стучал по перекладинам железных ворот, освещенных фарами ржавого «Моррис Мартина». Желтые отблески упали на покрытую гравием дорожку, и автомобиль, устало шевеля «дворниками», проехал под вытянувшимися над дорожкой кривыми иссохшими ветвями, напоминающими руки древней колдуньи. Ветер свистел, стуча в стекла «Морриса», и раскачивал старые деревья.

Машина со скрипом притормозила у главного входа, разбрасывая шинами мелкие камешки. Открылась дверца водителя, и на улицу, придерживая под мышкой стопку папок, шагнула женщина. Поправила забрызганные дождем очки и поймала соскользнувшую с плеча сумочку. На ее расклешенных джинсах виднелись отпечатки жирных пальцев; судя по всему, выезжать пришлось срочно, не дождавшись окончания ужина.

Порыв ветра выхватил из папки рукописный лист бумаги, и тот мягко спланировал на дорожку. Синие чернила немедленно начали расплываться под дождем. Женщина чертыхнулась и, скомкав поднятый с земли листок, сунула его в бумажный конверт. Обернулась к машине и нетерпеливо махнула рукой человеку, сидевшему на заднем сиденье. Дверца открылась; наружу выбралась худенькая девочка лет пятнадцати, осторожно поставив на дорожку ногу, обутую в высокий ботинок «Док Мартенс», словно опасалась, что земля того и гляди разверзнется под ее ногами. Ей в лицо ударил ветер с дождем, и девочка съежилась.

Она застыла перед входом, окаймленным каменной аркой, и бросила взгляд на возвышавшуюся над дверью высокую башню с часами. Часто заморгала, словно очнувшись ото сна. Одиннадцать вечера… Наверняка друзья зависают в парке, попивают сидр из пластиковых бутылочек, докуривая последнюю сигаретку. Ни тебе обязательных пепельниц, ни забросанных мусором улиц. Она глянула в нижнее окошко башни, откуда на нее пристально смотрела молодая женщина, пристроив руку козырьком над глазами. За кованой решеткой толком ничего не разглядишь. Так, молочно-белое лицо, привидение какое-то…

Крупная дождинка упала Дженни прямо в глаз, и она, утершись, перевела взгляд на свою обеспокоенную сопровождающую. Та уже прошла в приемный покой, и Дженни потопала следом. Встала у стола, над которым свисала изрядно полысевшая мишура, и уставилась на неодобрительно воззрившийся на нее мраморный бюст.

— Это смотрительница Доусон, — сказала женщина, обратив внимание на немой диалог девочки с памятником. — Веди себя прилично, здесь твои выходки терпеть не будут.

Девочка медленно кивнула и вытерла мокрое лицо рукавом кардигана, размазав тушь по щекам. Женщина, повернувшись к администратору, сообщила данные новой пациентки. Дженни вжала голову в плечи, словно Алиса в Стране чудес, вдруг попавшая в чуждый ей мир. Ее темные волосы упали на бледное лицо, а тонкие пальцы сжали большой пакет с собранными в спешке необходимыми вещами: бельем, пижамой и даже плюшевым мишкой с клочковатой, местами выщипанной еще в детстве шерстью.

В воздухе раздался вой сирены, сопровождаемый взрывом проклятий в коридоре клиники, и девочка прижала руки к ушам. Оглянулась в поисках источника криков и заморгала, заметив обнаженного по пояс, густо татуированного мужчину. Тот бежал к ней, размахивая бильярдным кием. Деревянная палка зацепила лампу дневного света, и сверху посыпались осколки. Мужчина, хихикнув, бросил безумный взгляд на усеявшее пол стекло.

В коридорах застучали тяжелые ботинки — к татуированному со всех сторон бежали крепкие парни в белых халатах. Началась свалка, и безумца прижали к полу.

— Подонки! — завизжал сумасшедший.

Девочка отняла ладони от ушей и подошла ближе, уставившись, как зачарованная, на покрытое синей вязью татушек тело больного, извивающееся в руках семерых санитаров. Наконец тем удалось зафиксировать бешено дергавшиеся руки и ноги, и мужчина замер на битом стекле.

— Беги, пока можешь! — выкрикнул он. — Завтра будет поздно!

С него стянули грязные джинсы, обнажив молочно-белые ягодицы, куда тут же глубоко вонзили шприц. Бешеный взгляд мужчины еще раз остановился на лице девочки; псих усмехнулся, показав гнилые зубы, затем его глаза закатились, и рыхлое тело безжизненно обмякло.

Дженни обернулась к стойке администратора. Женщина, доставившая ее в клинику, шепотом беседовала с дежурной, со знанием дела посматривавшей на новенькую. Наконец женщина двинулась к Дженни, но та, схватив сумку, со всех ног припустила к выходу. Женщина вытянула руку, пытаясь схватить девочку, получила сильный толчок в грудь и вскрикнула от боли. Добежав до тяжелой дубовой двери, Дженни крутанула железную ручку. Заперто! Ударила кулаками в твердое дерево раз, другой и, не сдержав слез, полившихся по горячим красным щекам, отчаянно закричала.

Слева распахнулась другая дверь, и чья-то рука, ухватившись за джинсовую куртку, оторвала несчастную от пола — так охотник торжествующе поднимает в воздух тушку застреленного зайца. Дженни развернули на весу и вновь поставили на ноги, толкнув в коридор.

Дрожа всем телом, она моргала от света флюоресцентных ламп, а рука продолжала подталкивать ее в глубь лечебницы. Дженни на ходу достала из сумки плюшевого медвежонка и сжала его мягкое пушистое тельце. Над головой танцевали мелкие мотыльки; Дженни тащили все дальше, в царящую в коридорах темноту…

1

Клиника «К прекрасной себе»

(бывшая психиатрическая лечебница «Сосновый край»)

Декабрь 2002 года

Продвигаясь к первому этажу, лифт загремел и, скрипнув, остановился. Доктор Ребекка Кавендиш минуту постояла, разминая длинную стройную шею, слыша, как пощелкивают позвонки. Расслабилась, смахнув мельчайшие частицы штукатурки со сшитого на заказ костюма, и несколько пылинок опустилось на ее дизайнерские туфельки. Она фыркнула и, смочив слюной белый носовой платок, до блеска протерла носок туфли.

Первый взгляд на окружающий мир Ребекка бросила из детской коляски «Силвер кросс», в которой ее возила нанятая в агентстве нянька. С тех пор прошло сорок пять лет, и основными ценностями в жизни доктора Кавендиш оставались стиль и роскошь, которых она твердо придерживалась, предпочитая обувь от «Маноло Бланик» и шляпки от «Филип Трейси».

Она открыла железную решетку лифта и, распахнув дверцу, шагнула в мрачный, разрисованный граффити коридор. Проход соединял помещения старой психиатрической лечебницы с новой клиникой. Ребекка далеко не первый раз была в этом неотремонтированном закутке — и все же никак не могла привыкнуть к царившему здесь едкому застарелому духу мочи. Моющие средства его не брали; за много лет зловоние въелось в стены и пол — так масло пропитывает ветошь. Ребекка прижала к носу ладонь и вдохнула изысканный запах духов, невольно подражая викторианским леди, приводившим себя в чувство ароматическими солями.

Открыв дверь напротив лифта, она ступила в свою клинику и тут же заперла замок, отгородившись от вони человеческих выделений. Лучи зимнего солнца пробивались сквозь гранитную толщу туч, подсвечивая оранжевыми отблесками снежно-белые стены и гладкий, покрытый плиткой пол. Ребекка на миг остановилась, купаясь в теплом декабрьском солнце, и ее губы тронула удовлетворенная улыбка. Какие же здесь тишина и покой! Ее клиника…

Тяжелый аромат огромных лилий, стоящих в расставленных по углам вазах, заглушал еще не выветрившийся запах краски. До ремонта многие клиенты жаловались на исходившее от стен странное амбре. Приходилось объяснять, что подобные явления вполне обычны для старинных зданий, равно как и поскрипывание полов, и периодические перепады напряжения. Все это — история. Тем не менее Ребекка не желала лишней критики, потому и наняла дизайнеров, после чего поля для отзывов из бланков клиники решили убрать.

Клиника «К прекрасной себе» расположилась на обширном первом этаже бывшей психиатрической лечебницы «Сосновый край». Здание представляло собой викторианскую махину из красного кирпича, возвышавшуюся на заросшем соснами холме над пришедшим в упадок северным городком Гристорп. Когда-то он процветал за счет того, что бо́льшая часть населения работала в лечебнице. Служащие подобно муравьишкам день и ночь сновали по городу и по склонам холма. Теперь же от Гристорпа остались лишь обшарпанные фасады магазинчиков да длинные очереди, собиравшиеся по четвергам у почтовых отделений. Сначала построили лечебницу, а городок образовался вокруг нее уже после — персоналу нужно было где-то жить. Потом сердце Гристорпа остановилось, и тело его начало гнить и разлагаться.

В дальнейшем Ребекка решила вычистить и привести в порядок второй этаж здания, после чего расширить свои владения. Совет передал ей «Сосновый край» в аренду на ближайшие три года. Год прошел, осталось еще два, и ей следовало доказать свою экономическую состоятельность. Впоследствии бывшую психиатрическую лечебницу можно выкупить: наследство Ребекка получила приличное. В таком случае будущее владелицы и самой клиники станет безоблачным.

Первый этаж отличался симметрией, которая привлекла Ребекку с первого взгляда. Ранее план здания предусматривал разделение пациентов мужского и женского пола, и в каждой половине находилось одинаковое количество палат, зон отдыха и ванных комнат. Между мужским и женским отделениями находились огромная кухня, столовая, библиотека и опоясанная галереей комната дневного досуга. Вход в клинику был утоплен во внушительной каменной арке в самом центре фасада, и за дверями открывался просторный, выложенный богато украшенной плиткой вестибюль.

Ребекка прошла по коридорам, словно вступающая в Рим Клеопатра, — медленной величавой поступью, гордо подняв голову, увенчанную высоко уложенной башней блестящих каштановых волос. Ожидалось прибытие новых клиенток, и этот миг всегда наполнял ее душу возбуждением. Ребекке не требовались рукоплещущие толпы; она успешна — и этого довольно.

Она шла, и ее элегантная фигура отражалась в вычурных настенных зеркалах, развешанных между дверными и оконными проемами. Зеркала достались ей от старой лечебницы, и каждое из них, произведенное в период от начала девятнадцатого и до конца двадцатого века, было отреставрировано в местной мастерской. Они наполняли пространство светом и красотой, неустанно напоминая клиентам о причинах, по которым те очутились в клинике. Первые несколько дней клиенты обычно избегали своих отражений, однако со временем страх уходил, зеркала начинали свидетельствовать о достигнутых в ходе программы результатах, и Ребекка торжествовала. Самоконтроль — путь к успеху; если клиент не желает смотреть в лицо проблеме — чем может помочь главный врач клиники?

Плитку на полах выложили еще в 1899 году, в момент открытия «Соснового края». Ребекке советовали разбить ее и сделать новенькое белое покрытие, подходящее к задуманной ею концепции клиники. Она отказалась наотрез. Каждая царапина и потертость напоминали о когда-то проезжавших по коридорам каталках. Следы безумия… Важнейшая часть истории здания, которую Ребекке хотелось сохранить. Пол глазуровали, запечатав призраков прошлого под прозрачным слоем.

Глянув в большое антикварное зеркало, она обратила внимание на соринку на плече и сделала шаг вперед. Так и есть — на твидовом пиджаке осело еще несколько мелких чешуек штукатурки. Сбив их щелчком, Ребекка развернулась и заметила движение за окном.

На улице мелькнула темная фигура и исчезла под распростершими кривые ветви дубами, стоявшими вокруг клиники, словно полк деревянных солдат. За лесом лежал внешний мир. Глянув на территорию, Ребекка обнаружила, что двое охранников режутся в карты на металлических ступенях сторожевой будки. Пришельца никто из них явно не видел. У Ребекки дернулся глаз, и она, стиснув зубы, громко постучала костяшками пальцев в толстое стекло, заставив его задрожать в старинной оконной раме.

Взгляды охранников забегали по окнам. Наконец оба заметили доктора Кавендиш и, быстро собрав карты, бросили их в коробку. Несколько штук выпали; один из мужчин подобрал их и в спешке запихнул в карман брюк. Подхватившись, охранники немедленно двинулись по периметру здания.

На солнце наползала угольно-черная туча. На улице сразу посерело, и лес скрылся за хмурой пеленой дождя.

Ребекка поспешила в приемное отделение. В голове теснились неприятные мысли: кто мог подумать, что так трудно заставить персонал четко выполнять свои обязанности? Две ассистентки — Ким и Тина — помогали с организацией занятий и следили за нуждами клиентов. Еще в штате имелась повариха (она же экономка) Аня, а также Роберт, которого Ребекка знала много лет. У них были общие интересы; помощник работал с заявками потенциальных клиентов и руководил работниками, когда главный врач находилась в отлучках. Она знала, что Роберту всегда можно доверить присмотр за хозяйством клиники, а самой сосредоточиться на любимых занятиях.

В целом штат справлялся со своими задачами и требования Ребекки выполнял, однако безопасность… Охранники постоянно испытывали ее терпение. Бывшая психиатрическая лечебница словно магнитом тянула к себе разных нежелательных личностей от поклонников дьявола и охотников за привидениями до бродяг в поисках дозы. Если Ребекка желала продолжать успешный бизнес, держа в уме разрешение на выкуп здания, ей требовалась надежная защита и для клиенток, и для персонала.

Она прошла сквозь общую комнату дневного досуга, которую теперь называли зоной релаксации. Диван и несколько кресел с высокими спинками были позаимствованы из инвентаря «Соснового края». Ребекка распорядилась обтянуть их новеньким ситцем с цветочным орнаментом. Низкий кофейный столик отшлифовали, удалив с него нацарапанные шариковой ручкой ругательства, и поставили в центре помещения. Сейчас на его столешнице лежали толстые книги, посвященные садоводству, природе, здоровому питанию и косметике. Большая книжная полка на стене была забита потрепанными книгами, среди которых стояли пожелтевшие томики Стивена Кинга и Джилли Купер. Чтение — отличное средство для того, чтобы отвлечься от той жизни, которую клиентки вели до прихода в клинику.

Литературой Ребекка разжилась в старой библиотеке, а вот все найденные на ее стеллажах журналы решила сжечь. Многие из них были выпущены полвека (а то и больше) назад: заляпанные кофейными пятнами, захватанные жирными руками листы… На страницах, посвященных путешествиям в Сен-Тропе и Алгарви[2], виднелись черные следы от сигарет. Рассказы о далеких странах не столько развлекали, сколько дразнили болезненное воображение бывших пациентов.

Пять лет назад психиатрическая лечебница закрылась. Выселение обитателей оказалось таким внезапным и поспешным, будто они просто кинулись в супермаркет за хлебом и сигаретами. Кровати так и остались аккуратно заправленными, в металлических чайниках плавали чайные пакетики, а на тумбочках лежали назначенные к приему лекарства.

Совет округа начал принимать предложения от лиц, заинтересованных в помещении «Соснового края», предупреждая, что обстановка в здании ни на йоту не изменилась со времени его функционирования в качестве «желтого дома». Застройщиков подобный проект отпугнул: никому не хотелось заниматься утилизацией металлических кроватей и пропахших по́том матрацев. Другое дело — доктор Кавендиш, прельстившаяся исторической ценностью здания. Ее захватила идея посильного сохранения доставшегося от государства имущества и придания ему новой жизни.

Далеко не все обрадовались, когда Ребекка победила в конкурсе на право аренды. Те же самые застройщики кусали локти, исходя слюной при мысли о прибылях, которые сулил земельный участок на холме. Уж кто-кто, а они со своими экскаваторами не питали не малейшего уважения к древнему наследию. Для них бывшая лечебница была всего лишь грудой камней из ушедшей эпохи, которую следовало снести и построить на ее месте нечто современное. Мнения совета разделились, однако в конце концов пришли к выводу, что клиника красоты внесет лепту в формирование имиджа умирающего города, ранее испытывавшего зависимость от наличия рабочих мест в «Сосновом крае». Не было никакого смысла строить жилые дома, если городу нечем привлечь новых жильцов.

Три года трудные подростки устраивали дикие оргии в морге пустующей лечебницы, и наконец совет определился: клинике быть. Доктора Кавендиш торжественно уведомили о предоставлении права аренды. Еще несколько месяцев одурманенные алкоголем и наркотиками рэйверы и охотники за привидениями упорствовали: били окна, размалевывали заброшенные помещения странными символами — и все же поняли, что с амбициозной Ребеккой Кавендиш тягаться не стоит. Хотя застройщики не решались вступить в открытый конфликт с доктором новой формации, Ребекка постоянно ощущала их неприязненное отношение, нависшее над головой, словно древнее проклятие.

Ее предшественница, бывшая смотрительница «Соснового края» миссис Доусон, не смогла противостоять закрытию лечебницы. Ребекка была уверена, что сможет отогнать жадных застройщиков от здания, чего в свое время не сумела сделать Доусон.

* * *

Подняв валяющуюся на полу газету, доктор Кавендиш прошла в вестибюль и замедлила шаг, увидев нежданного гостя.

— Привет! — поздоровался тучный мужчина, зажав в левой руке планшет и ручку, а другую протянув доктору.

Помедлив, Ребекка ответила на рукопожатие, ощутив твердые, царапнувшие ее нежную кожу мозоли на ладони толстяка. Мельком отметила забавный галстук с Бартом Симпсоном — должно быть, подарок к предстоящим праздникам.

— Добрый день. Признаюсь, не ждала сегодня посетителей.

— Ну, наверное, сегодня их и не было? У вас тут настоящая глухомань. Надеюсь, ваши клиенты имеют при себе хорошие карты. Мне и самому следовало бы взять проводника.

— По моему мнению, уединение работает только в том случае, если пациент полностью отстраняется от стрессов повседневной жизни. Так что чем дальше, тем лучше. «Сосновый край» — идеальное место.

— О да! Всегда считал, что с этим зданием надо что-то придумать после краха лечебницы…

— Итак, чем могу быть полезна? — бросила доктор Кавендиш, стерев с лица фальшивую улыбку.

— Простите, что не уведомили заранее. Мы получили информацию, которую необходимо проверить, так что я проезжал мимо и… — Посетитель окинул взглядом Ребекку, явно завороженный ее изящной фигурой. — Должен сказать, что ожидал увидеть самого обычного доктора, а тут — такой приятный сюрприз!

— Что за информация?

— Простите, простите, — заволновавшись, мужчина отвел глаза. — А… как насчет мистера Кавендиша? Он тоже здесь?

— Никакого мистера Кавендиша в природе не существует. Это моя клиника, мистер…

— Я Гривз, из совета.

Он достал из кармана визитную карточку, и доктор Кавендиш, внимательно прочитав текст, широко улыбнулась.

— Чашечку чая?

— Надеюсь, у вас не цветочные чаи, которые обожает моя жена? Меня от них просто выворачивает, — сказал Гривз, выразительно положив пухлую руку на живот.

— У нас большой выбор, Фрэнк. — Ребекка улыбнулась.

— Откуда вы знаете, как меня…

— Визитка, — перебила она, похлопав по кармашку пиджака.

— Ах да!.. А вас как зовут?

— Доктор Кавендиш.

— Верно, верно… спасибо за предложение, доктор Кавендиш. Найдется самый обычный крепкий чай — буду благодарен. Если, конечно, вас не затруднит…

— Вовсе нет. Пройдемте в мой кабинет? Что ж мы так официально…

Мужчина открыл было рот, готовясь запротестовать, однако Ребекка помахала рукой, успокаивая его, и подняла трубку телефона на столе администратора. Рядом на стойке красовалась маленькая рождественская елочка; металлические игрушки мягко позвякивали на холодном сквозняке, поддувающем в неплотно закрытую входную дверь.

— Тина, пожалуйста, две чашки чая в мой кабинет. — Прикрыв микрофон рукой, она шепнула: — Сахар? — Фрэнк кивнул, и Ребекка повторила в трубку: — Да-да, с сахаром. Спасибо, Тина.

Положив телефон, она подошла почти вплотную к мужчине и ощутила резкий запах дешевого одеколона. По всей видимости, Гривз пытался замаскировать выпитое за обедом пиво. Ребекка положила руку ему на локоть, ощутив, как напрягся толстяк, и легонько потянула его к коридору.

— Кабинет рядом, там все и расскажете.

* * *

Гривз примостился на краешке дивана в эркере[3]. Его волосатое брюхо, проглядывающее в разошедшейся рубашке, свесилось между мясистых ляжек. По карнизу стучал дождь, и Гривз слегка повысил голос.

— Сегодня утром нам поступил странный звонок. Звонивший представился как… э-э… — Он покопался в портфеле, вытянув наружу планшет. — Джефф Коннер.

Мужчина вопросительно глянул на Ребекку, и та медленно кивнула, постукивая ноготками по краю стола.

— Насколько я понимаю, этот Коннер — дизайнер. Сообщил, что работал у вас на прошлой неделе.

— Да-да, точно, — с улыбкой подтвердила Ребекка, покачав головой. — Извините, Фрэнк, так много забот, просто мысли разбегаются…

— Понимаю, доктор. Не стоит извиняться. Но… знаете, Джефф говорит, что видел у вас в приемном отделении молодую женщину, азиатку. Рассказал, что та была перепугана и у нее лилась кровь из раны на лбу. Ему показалось, что девушка в очень плохом состоянии: кричала, звала на помощь… И вот здесь еще сказано: «Она выглядела как в фильме ужасов». — Гривз поднял голову от документа и уставился на Ребекку.

— О боже, как страшно. — Она улыбнулась. — Должно быть, Джефф видел Пиппу.

— Пиппу? — нахмурившись, переспросил Гривз.

— У нас тут, уж простите мою терминологию, Фрэнк… — Он в свою очередь улыбнулся, польщенный, что с ним разговаривают как со старым знакомым. — У нас тут достаточно психов. Нет-нет, не записывайте, пожалуйста!

Гривз удивленно почесал кончик носа.

— Пиппа — пациентка бывшей психиатрической лечебницы, здесь появляется регулярно. Не верит, что «Соснового края» больше нет. Ей кажется странным, что больше никто не назначает лекарств. Печальная история, Фрэнк. Это называется зависимость. Помогать таким — не моя задача.

— Выходит, наркоманка? — спросил Гривз, водя ручкой в блокноте. — А рана? Почему не вызвали «Скорую»? Этот парень… э-э… Джефф, говорит, что вы не разрешили, сказали — сами справитесь.

Ребекка с удовлетворением отметила, что имя дизайнера прозвучало с некоторым сомнением: то ли Джефф, то ли какой-то шутник.

— К счастью, он ошибается. Пиппа то и дело падает — отсюда и синяки. Она ведь почти все время не в себе. Да, для человека непривычного ее травмы выглядят устрашающе, но никаких открытых ран у нее и в помине нет; соответственно, и «Скорая» ни к чему. Я угостила бедняжку чашечкой чая с печеньем и отправила ее домой. Боюсь, Пиппа здесь такая не одна, Фрэнк. С тех пор как закрылась лечебница, бывшие пациенты нередко прорываются на нашу территорию, почему мне и пришлось нанять серьезную охрану. Я уже беседовала с советником Паттон по этому вопросу, однако, похоже, безопасность клиники никого, кроме меня, не беспокоит. В «Сосновом крае» ведь одно время было не меньше тысячи больных, так что порой мы сталкиваемся с весьма серьезными проблемами.

Словно подтверждая ее слова, под окном прошел охранник, сдержанно кивнув Ребекке и ее собеседнику.

Гривз задумался, почесав небритый подбородок.

— Про кровь он говорил уверенно, доктор.

В дверь постучали. Услышав разрешение войти, Тина перешагнула порог, толкая перед собой белый столик на колесах с приборами для чаепития и блюдом, с горкой наполненным печеньем с сахарной посыпкой. Фрэнк жадно окинул взглядом гибкую фигуру ассистентки и глянул ей в лицо, только когда та открыла сахарницу.

— Две ложки, пожалуйста.

Тина положила в чашку два кубика сахара и размешала его ложечкой, нежно звякнувшей о тонкий фарфор.

— Печенье? — спросила она, приподняв блюдо.

— Не откажусь.

Гривз взял бисквит с верхушки пирамиды и надкусил, уронив несколько крошек на колени. Тина налила чай Ребекке и вышла. Фрэнк, запустив толстые пальцы в тарелку со сладким, даже не заметил ее ухода.

— Наверное, своим клиентам вы таких угощений не предлагаете? — осведомился он, роняя на пол кусочки печенья.

С улицы послышался слабый раскат грома, и доктор Кавендиш, улыбнувшись, подошла к Гривзу и присела рядом. Ее бедро коснулось ноги мужчины; Ребекка осторожно смахнула крошку печенья с его колена.

— К сожалению, Фрэнк, увидев душевнобольного человека, люди сразу делают выводы по его поведению и внешности. Как правило, эти выводы неверны. Надо меньше смотреть ужастиков.

Ребекка стряхнула еще одну крошку со штанины Гривза, словно невзначай проведя ноготками по его бедру. Тот вздрогнул и покраснел, смущенно дернув себя за воротник.

— Джефф встревожился, и я его не виню. Напротив, меня радует его отзывчивость. Если бы все так переживали за бывших пациентов «Соснового края»… Бедняжку вполне устроила моя помощь, хотя предложить я могла не так много — вызвала ей такси до города.

Ребекка вздохнула, сняла руку с колена собеседника и отвернулась, стерев намечающуюся в уголке глаза слезу. Она сидела, опустив голову, и Гривз положил мозолистую ладонь ей на предплечье.

— Вы сделали все, что могли, доктор Кавендиш. Извините, не стоило мне вас беспокоить. И все же сигнал поступил — мы обязаны проверить, куда деваться… Опять же, у этого места сложилась определенная репутация еще до того, как вы здесь появились.

— Нелегко видеть страдания людей и не иметь возможности им помочь, — вздохнула Ребекка. — Иногда задумываюсь: не стоило ли мне, как доктору, взять на себя нечто большее, чем эстетические процедуры…

— Что вы! Уверен, что ваши услуги и без того востребованы обществом. Простите, если я вас невольно расстроил.

— Ничего, Фрэнк, — пробормотала она, смахнув так и не выкатившуюся слезинку. — Вы просто выполняете свою работу, и я отношусь к этому с уважением.

Гривз улыбнулся и облегченно вздохнул.

— Ну что ж, по-моему, мы все обсудили. Спасибо за чай!

— Не за что. Заходите еще, — изобразила радушие Ребекка.

Поднявшись, они прошли в вестибюль, где Гривз задержался у мраморного бюста, изучая каменное лицо. В окне сверкнула молния, подсветив черты изваяния.

— Печально известная смотрительница Доусон?

Доктор Кавендиш подняла брови. Надо же, узнал…

— Она самая. Мне так и не довелось с ней познакомиться, однако полагаю, что миссис Доусон была сильной личностью. Мне показалось правильным сохранить этот бюст в ее честь.

— Жесткая дама… К такой побоишься приставать насчет недополученного фунта жалованья. Как вы здесь живете? Меня просто в дрожь бросало бы. Зная, что тут происходило…

— Могу я вам еще чем-то помочь? — осведомилась Ребекка, глянув на часы.

— Я вас и без того отвлек, так что буду прощаться. — Гривз взял со стойки буклет, пролистал и поинтересовался: — Сколько у вас стоит неделя пребывания в клинике?

— Боюсь, наши услуги только для женщин, мистер Гривз.

— Я не для себя, для жены. С того дня как мы сыграли свадьбу, она себя порядком запустила. Вот что я вам скажу: если после курса в клинике она хотя бы немного будет напоминать вас, я готов уплатить двойную цену! — Он сунул брошюрку в карман. — До свидания; еще раз извините, что потревожил.

Ребекка протянула ладонь для рукопожатия, и рукав ее пиджака задрался вверх. Гривз уставился на полоску кожи на запястье, разглядев белые крестообразные рубцы у самой кисти. Ребекка, заметив его взгляд, отдернула руку и поправила манжет.

На улице ударил гром — раз, другой. Над крышей клиники засверкала молния. Гривз в замешательстве отвернулся, глянул на неспокойное небо и, подняв над головой планшет, выскочил в дверь.

— Счастливо, Фрэнк! Рада была с вами познакомиться! — крикнула вслед доктор Кавендиш, однако ее слова утонули в шуме дождя.

Она посмотрела в окно. Гривз ковылял по дорожке, прикрывая голову планшетом с моментально промокшими бумагами. Со скрежетом завелся двигатель старого «Воксхолла», и автомобиль сорвался с места, выбросив клуб дыма в сырой серый воздух. Ребекка глянула ему вслед и после очередной вспышки молнии отметила, что большое красное пятно у самого крыльца, которое она так долго пыталась отчистить, все же до конца не отмылось. Ребекка передвинула большой горшок для цветов, прикрыв бледно-розовую кляксу, и вернулась в кабинет. Завтра прибывает новая группа.

2

Перевернув коробку для обуви, Дженни вытряхнула ее содержимое на кровать. Она делала это нечасто — лишь когда пыталась найти смысл в той жизни, которую вела уже сорок два года. Фотографии и вырезки из газет походили на головоломку, которая никак не хотела складываться, как ни составляй ее части.

Ее маленькая комнатушка располагалась на втором этаже дома. Всего жильцов было шестеро, но Дженни никого из них не знала. Так, стук каблуков по лестнице да неясные силуэты, мелькающие у двери в подъезд.

Задумчивым выражением лица Дженни походила на Луизу Брукс. Ее иссиня-черные волосы и густо подведенные глаза резко выделялись на фоне ярко-зеленого накинутого для тепла кардигана. Обладая осанкой и гибкостью балерины, она спокойно сидела в позе лотоса, хотя ничего особенного для поддержания физической формы не делала.

Дженни сжала худенькие плечи, сгорбившись над бумагами и поблескивая лабретами в пробитых ушных раковинах. Над головой у нее висела лампочка без абажура, а рядом с кроватью — насколько хватало длины шнура — стоял бросающий оранжевые отблески обогреватель. Пошарив вокруг, она нащупала маленькую металлическую коробку и подтянула ее к себе.

Стены всех квартир дома были выкрашены в нежно-розовый цвет. Косметический ремонт делали каждые три года, закрашивая пятна и царапины, остающиеся по милости небогатых (а то и вовсе безработных) жильцов. Свою комнату Дженни как могла украсила фотографиями и картинами, а вот места общего пользования были сырыми и неуютными.

Не отрывая глаз от разбросанных по кровати бумаг, она вытащила из жестянки пакетик с табаком и папиросной бумагой, заученным движением вытряхнула немного смеси на полоску для самокрутки и свернула тонкую сигаретку. Достав из бездонной банки зажигалку, прикурила.

Врач периодически поругивал ее за курение: ведь Дженни отказалась от стольких вредных привычек, почему бы не бросить и эту? Ну уж нет. За свои сорок с лишком лет она много чего перепробовала, и хорошая сигарета представлялась ей не самым пагубным развлечением.

За стеной раздался шум — на лестничную площадку вышел сосед. Хлопнула дверь общей ванной, щелкнул шпингалет. Дженни глянула на часы. М-да, свое время для душа пропустила. Кожу после пешей прогулки по холодному городу еще покалывали ледяные иголочки. Зря ходила: добралась до старой методистской церкви и робко отступила в тень, наблюдая, как в пыльное преддверие храма входят мужчины и женщины, рассаживаясь на раскладные стульчики.

Дженни подняла крупную золотую монету и прочла выбитые слова: «Будь верен сам себе»[4]. В центре монеты стоял номинал «II», совпадающий с количеством лет, в течение которых она вела трезвый образ жизни. Дженни была готова вручить свою судьбу высшим силам — те уж точно навредят ей не больше, чем способна она сама. Другое дело, что, надеясь в этом деле на высшие силы, ты тем самым признаешь, что простительны и пороки всех остальных.

Сняв с языка табачную крошку, она снова затянулась. За стеной включился душ, загудел электрический водонагреватель, и Дженни невольно подумала о том, какой, в сущности, интим царит в их маленьком доме: за тонкой перегородкой стоит и намыливается чужой голый мужчина… Ее передернуло. Похожую жизнь ей приходилось вести в психиатрической лечебнице, с одной лишь разницей: тогда она хотя бы знала, как выглядят соседи. Дженни включила плейер, и голос Тори Эймос заглушил звук льющейся в пластиковый поддон воды.

Ничего удивительного в том, что арендаторы встречались крайне редко, не было. В доме имелась общая, крайне непривлекательная для жильцов унылая гостиная, застеленная липким мохнатым ковром. Присядешь на прожженный сигаретами диван и с содроганием ждешь, что к тебе присоединится еще одна заблудшая душа. Говорить не о чем; разве что посмотреть в неловком молчании сериалы «Жители Ист-Энда» или «Чисто английское убийство». Кухня ничем не лучше: обязательная бутылка с прокисшим молоком, забытая на столе кем-то из жильцов, да варочная панель, на которой, похоже, произошло извержение вулкана. Не самые идеальные условия для легкой беседы и знакомства. С другой стороны, для тех, кто не рвется ни с кем общаться, местечко вполне подходящее. Для Дженни уж точно.

Громкий стук в дверь вырвал ее из раздумий. Вздрогнув, она уронила столбик пепла на постель и тут же захлопала ладонью, пытаясь погасить красную искру; тем не менее на пододеяльнике осталась крошечная дырка с черными краями.

— Вот дерьмо!

Дженни бросила окурок в тарелку у кровати и потерла пальцы друг о друга, избавляясь от следов пепла.

— Кто там?

— Это я, Боб.

Дженни щелкнула замком и приоткрыла дверь, не снимая цепочки. Боб неодобрительно нахмурился при виде неожиданного препятствия и уставился ей в лицо.

— Не поздновато ли, Боб, мать твою? Тебе что, делать нечего? Не сидится в пивной с дружками?

— И тебе доброго вечера.

Дженни скинула цепочку и впустила гостя. Тот выключил музыку и повернулся к стене над кроватью, изучая последние морские пейзажи, словно прогуливался по выставке в Национальной галерее.

— Любопытный мерзавец, — бросила Дженни, сложила бумаги в коробку и убрала ее на столик у окна.

— Неплохие рисунки. Знаешь, тебе следовало поступить в художественную школу.

— Знаешь, у меня в то время были совсем другие занятия, — буркнула она, вытаскивая из жестянки недокуренный бычок.

Боб хмыкнул, вальяжно уселся на металлический стул и отвинтил крышечку извлеченной из кармана серебристой фляги. Жадно присосался к ней, словно новорожденный ягненок к вымени. Дженни поставила жестянку на книжную полку и сделала еще одну самокрутку.

— Такое вроде только старики курят, — заметил Боб.

— Старики и нищие женщины.

— Ой, не начинай нести этот бред насчет нищеты! Я к тебе благосклонен, и ты прекрасно об этом знаешь. — Вытащив огромный носовой платок, Боб прочистил нос. — Ну и холодина здесь…

— Надо пожаловаться арендодателю, — усмехнулась Дженни.

— Очень смешно. Я же принес тебе обогреватель, забыла?

— Этой штукой и хомячью клетку не обогреешь, — возразила она, ткнув пальцем в маленький калорифер, и нервно затянулась.

Боб остановил на ней внимательный взгляд. Душ за стеной наконец выключили. Жилец, занявший ванную, почистил зубы и воспользовался дезодорантом — слышимость была отличная.

Дженни задолжала за комнату уже за три недели. Карикатуры шли не очень; оставалось лишь надеяться на продажу миниатюр на рождественских ярмарках, до открытия которых еще пара недель.

Боб запустил руку в коробку для обуви и извлек стопку газетных вырезок.

— Не смей…

Не обращая внимания на ее протесты, мужчина откинулся на спинку стула.

— Ты знаешь это место как никто. — Он ткнул пальцем в текст.

— И что? — осведомилась Дженни, обкусывая ноготь на пальце.

— Об этом я и хотел с тобой поговорить, а не выслушивать всякую чушь насчет дружков в пивной.

— О чем это ты? — Она нервно усмехнулась. — С чего тебя вдруг заинтересовал «Сосновый край»?

Боб сел прямо, сцепив руки на коленях. В тусклом свете комнаты белки его глаз казались желтыми и нездоровыми. Порой Дженни брала дрожь: вдруг он заболеет и умрет? Тогда ее вновь ждет улица… Боб махнул в сторону бесчисленных морских пейзажей.

— Ты ведь не собираешься жить в этой конуре вечно? Наверняка хочешь переехать на побережье?

— В Уитби, — выдохнула она название города своей мечты.

— Тогда сегодня — твой счастливый день. Дело в том, что я пытаюсь развивать свою империю недвижимости, но в последнее время уперся в глухую стену — уж извини за каламбур. Мне требуется твоя помощь. — Боб прищурился. — Заодно поправишь свое финансовое состояние. Полагаю, ты не в том положении, чтобы отказываться.

3

Доктор Кавендиш изучила аккуратно разложенные на столе фотографии шести женщин, приезжающих завтра в надежде изменить не только свою внешность, но и саму жизнь. Две подружки поедают мороженое, сидя в полосатых шезлонгах; вызывающе одетая женщина на вечеринке — сравнительно молодая, хотя признаки возраста уже налицо. Одинокая немолодая дама, запечатленная на мостике в Париже: вытянутое лицо, обвисшая кожа. Еще один снимок: девушка вполоборота к камере пьет газировку, прислонившись к трейлеру. Команда, прошедшая конкурс…

Ребекка не сомневалась, что программа даст им шанс реализовать свои мечты и надежды, но при одном условии: каждая из женщин должна была должным образом подготовиться и следовать ее плану. Через несколько недель они выйдут из клиники и помогут ей в качестве живой рекламы. За этой группой последуют другие.

Ребекка выдвинула ящик стола и, достав альбом, открыла его на чистой странице. Смазала клеем уголки снимков, приложила их к бумаге и слегка прижала.

Закончив, пролистала альбом и выдернула несколько фотокарточек. Старые снимки легли в ящик стола. Она бесстрастно взирала на лица бывших клиенток, не добившихся поставленной цели. Преждевременно состарившись на несколько лет из-за образа жизни или генетических особенностей, они так и не сумели вернуть себе молодость.

Достав ножницы, доктор Кавендиш быстрыми четкими движениями разрезала фотографии на куски. Не осталось ни лиц, ни фигур, лишь горка искромсанной бумаги. Клочки полетели в мусорную корзину. Доктор откинулась в кресле, положив руки на альбом, и медленно выдохнула. Ее взгляд не отрывался от тускло освещенной стоянки за окном. Ребекка тихо замурлыкала.

Тише, девочка, не плачь…

4

Добро пожаловать на поезд железнодорожной компании «Северный путь». Отправление на Гристорп в 14.20. По пути мы сделаем остановки в Шеффилде, Барнсли, Уэйкфилде, Лидсе и Беттлборо. В пункт назначения состав прибудет ориентировочно в 16.38. В вагоне «С» расположен ресторан, где вы сможете заказать горячие блюда и холодные напитки. Также имеются чипсы и сладости в ассортименте. «Северный путь» приветствует пассажиров первого класса. Вскоре после отправления поезда официанты ресторанной службы предложат вам изысканные горячие блюда и, в качестве комплимента от компании, вино и кофе.



Эми боролась со своим огромным чемоданом, протискиваясь по узкому проходу между креслами, каждое из которых так и норовило зацепить ее пышные бедра. Пластиковый чемодан был набит под завязку, и закрыть его дома удалось с трудом. Опершись о спинку сиденья, она нажала ногой, пытаясь задвинуть багаж в тесное пространство для сумок в конце вагона.

— Простите! — резко окликнули ее сзади, и Эми обернулась.

За ее спиной стояла женщина. Ожидая, когда ей наконец дадут пройти, она вцепилась в подголовник кресла ярко-алыми ногтями, поблескивающими в свете потолочных ламп. Окинув взглядом клетчатую подкладку пальто от «Барберри» и инкрустированные бриллиантами часики, Эми смутилась, покраснела и занервничала еще больше.

— Извините, я просто хотела…

— Могу я пройти или нет?

Эми пихнула чемодан в последний раз, намертво втиснув его в узкое пространство между двумя сумками, и все же он высовывался в проход на целый фут. Она шагнула к туалетам, освободив место для женщины, от которой сладко пахнуло духами с ароматом миндаля и апельсина. Дама неодобрительно щелкнула языком, лавируя со своим элегантным черным чемоданчиком в устроенном Эми заторе.

В кабинке туалета щелкнула задвижка, и дверца распахнулась, ударив Эми по локтю. Сладкие ароматы немедленно сменились крепким запахом хлорки и мочи. Из туалета, на ходу застегивая ширинку, выбрался футбольный фанат. Парень даже не извинился, словно Эми и не было в тамбуре. Обернувшись, она глянула на свое отражение в зеркале и встревоженно шагнула в кабинку.

Ее щеки и шея были багрово-красными, тщательно наложенный с утра макияж потек, и под ним проглядывала бледная рыхлая кожа. Перед выездом она забрала волосы в аккуратный хвост, но теперь несколько прядей выбились из-под резинки и прилипли к потному лицу. Эми заправила непослушные волосы за уши и вытянула бумажное полотенце. Смочив его в раковине, протерла лицо, стараясь задержать дыхание — так здесь воняло.

Уфф… холодная вода освежила кожу.

Она едва успела на поезд. Автобусная остановка находилась в двух милях от вокзала, и это расстояние Эми преодолела бегом. Слава богу, чемодан пережил пробежку по пересеченной местности… Щиколотки ее были забрызганы грязью из придорожных луж.

Сегодня Эми надела черные легинсы. Разумеется, эластичный материал растянулся и бесстыдно просвечивал на могучих бедрах, хотя производитель клялся, что подобного не случится ни в коем разе. Поверх она накинула бесформенное цветастое платье длиной почти до колена. Главное — прикрыть задницу. Если же платье не поможет, на помощь придет мешковатый кардиган, достигавший лодыжек. Балетки тоже растянулись, так что узкая подошва не слишком защищала ее ступни. Низкие бортики выгнулись наружу, и Эми ощущала через них каждый выступ и камешек на полу вагона.

Никто не говорил, что она страдает ожирением, и все же Эми могла рассчитать свой идеальный вес по журнальным статьям, воспринимая каждый лишний фунт как провал. Сейчас таких фунтов было двадцать четыре. Будь она человеком известным, газеты пели бы дифирамбы ее роскошным формам. Увы, знаменитой Эми не была, поэтому чувствовала себя просто толстухой. Стандартные советы не помогали, и единственным способом сбросить вес оставалась клиника «К прекрасной себе». Домой надо вернуться в шикарной форме.

Эми вжала голову в плечи, и у отражения в зеркале немедленно появился второй подбородок. В дверь туалета тихонько постучали. «Господи, неужели кто-то видел, с каким ужасом я себя рассматриваю…»

В тамбуре стояла мамаша с маленькой девочкой. Ребенок подскакивал вверх-вниз, словно резиновый мяч, зажав руки между плотно сдвинутых тонких ножек. Мать робко улыбнулась.

— Прошу вас, я уже закончила, — выдохнула Эми, выбросив комок мокрой бумаги в мусорную корзину.

Девочка прошмыгнула мимо, на ходу задирая юбку, и Эми вышла из тамбура. Сзади раздался щелчок замка.

Продвигаясь по вагону, она искала свободное кресло, стараясь не задевать выставленные в узкий проход локти и ноги. Пассажиры искоса поглядывали на нее, не желая освобождать место. Некоторые просто закрывали глаза, делая вид, что спят, раскинувшись на двух сиденьях. Места были, но на них стояли сумки: вроде как тут кто-то сидит, просто на минутку отлучился.

— Простите, здесь не занято?

Бизнесмен в левом ряду не заметил ее приближения, потому и не успел защитить свободное кресло. Эми застала его врасплох. Мужчина поднял взгляд, и его лицо разочарованно вытянулось. Делать нечего, придется убрать чемоданчик, стоящий на соседнем сиденье… Он неохотно освободил место, поставив багаж себе под ноги, и собрал в аккуратную кучку разбросанные по столику документы. Эми уселась, случайно задев бедром его ногу, и бизнесмен подобрал ее под свое сиденье, с тяжелым вздохом опустив подлокотник.

— Извините, — пробормотала зажатая подлокотником Эми, хотя еще вопрос — кому следовало извиняться.

Сидящая напротив хмурая молодая мама изо всех сил старалась успокоить оравшего благим матом мальчика. Предложенную ему коробку с карандашами ребенок немедленно швырнул в сторону, и по проходу покатились красные и желтые восковые палочки.

— Парню нужна хорошая трепка, — буркнул немолодой мужчина с другой стороны, обращаясь к соседу. — С самого Дерби слушаю этот концерт.

Раздраженное лицо мамаши тут же перекосилось от злости. Наклонившись к соседу, она прошипела:

— Да пошел ты, старая скотина!

Пожилой пассажир поджал губы и, негодующе скрестив на груди руки, глянул на попутчика в поисках поддержки, однако тот укрылся за спортивной газетой.

Эми поставила сумочку на пол, достала полотняную косметичку и расстегнула ее на столике. Нащупала внутри упаковку чипсов, купленную на вокзале, и рекламный буклет клиники «К прекрасной себе». Развернув его на коленях, сунула в рот сырную слойку и принялась за чтение, не забывая закусывать чипсами.



«Бев попала в замкнутый круг: испытывая жуткое расстройство от лишнего веса, она заедала и запивала стресс. Теряла несколько фунтов, посидев на модных диетах, а затем набирала их снова. Не находя себе места от одиночества, ожирения и нездоровой сухости кожи, Бев наконец решилась воспользоваться представившимся шансом и забронировала место участника в программе клиники «К прекрасной себе». Через месяц она сбросила два стоуна[5] и могла похвастаться гладкой, словно у юной девушки, кожей. Теперь Бев носит джинсы десятого размера и бегает на местную дискотеку, где рассчитывает встретить сказочного принца!»



Под рекламной статьей было размещено фото участницы программы, выпятившей в объектив камеры аппетитную попку. Повернув голову, женщина соблазнительно смотрела на фотографа. Эми продолжила чтение:



«Дебби полагала, что любви в ее жизни больше не случится. Да и как можно найти мужчину своей мечты, если не можешь избавиться от ночных кошмаров… Всего два месяца пребывания в клинике «К прекрасной себе», и Дебби уже рассказывает, что не только начала новую жизнь, но и обрела любовь. Можно ли считать лишним весом бриллиант в два карата на обручальном кольце? Если да, то он у Дебби есть!

Воспользуйся нашей программой, основанной на лучших диетических тенденциях, и будешь выглядеть на все сто!»



Эми боялась подумать, в какую сумму обошелся подобный подарок ее мамочке и отчиму. Месяц пребывания в клинике «К прекрасной себе», уплаченные деньги возврату не подлежат… Мать отменила летнюю поездку в Бридлингтон. А чего стоило организовать Эми длительный отпуск на кондитерской фабрике, где она работала! Слава богу, что у отчима сохранились там кое-какие связи.

Она съела последнюю сырную слойку и пролистала буклет до конца в поисках хотя бы намека на волшебную программу, которая позволит ей преобразить свою жизнь. К сожалению, нашелся только маршрут проезда да список необходимых вещей. Был еще одни перечень, поменьше, касающийся того, что следовало оставить дома: еду, напитки и мобильный телефон. Имелся и номер, по которому члены семьи клиента могли позвонить в экстренном случае. Получалось, что на целый месяц Эми будет практически отрезана от жизни, и все для того, чтобы сосредоточиться на одной мысли: «К прекрасной себе».

— Туда едете? — поинтересовалась молодая мать.

— Что?

Та указала на брошюру. Эми глянула на обложку и, залившись краской, быстро спрятала буклетик в сумку.

— Да, на пару недель. Что-нибудь слышали об этой клинике?

Мать потрепала ребенка по взъерошенным волосам и пригладила вихор на его вспотевшем лбу.

— В Гристорпе о ней все наслышаны. Знаю одно — оттуда лучше держаться подальше.

Она выглянула в окно, прижав малыша к груди.

Мужчины, сидевшие с другой стороны прохода, дружно покачали головами и отвернулись. Эми, невольно вздрогнув, втиснулась глубже в свое кресло. Ей было неспокойно.

* * *

Наконец поезд остановился в Йорке, и бизнесмен коснулся ее руки.

— Вы позволите?

Он уже сложил в кожаный портфель ручки и документы и выжидающе навис над Эми. Поднявшись, она шагнула в проход и случайно толкнула мужчину с кресла напротив — тот тоже ехал до Йорка. Пассажиры заспешили, устроив сутолоку в проходе, и наконец один за другим вышли на перрон.

Вновь заняв свое место, Эми обнаружила, что вагон практически пуст. В дальнем его конце сидела тревожно поглядывавшая в окошко пожилая женщина, нервно перебирая металлические ручки сумки. Рядом с ней читал комиксы приземистый молодой человек в полудетской куртке с капюшоном. Коротышка гримасничал и ухмылялся, следя за приключениями супергероя.

Чем дальше состав удалялся от бывшей столицы, тем более серый оттенок приобретало небо, словно наверху кто-то подкрутил ручку регулятора света. Город плавно перешел в предместья. Там и сям стояли домики с верандами и натянутыми во дворах бельевыми веревками, в садиках валялись забытые детские игрушки; над крышами коттеджей высились здания торговых комплексов.

Вскоре признаки человеческой жизни пропали, и поезд углубился в тяжелые туманы йоркширских болот. Вялые кустики вереска ежились под дождем посреди зарослей желтой травы. Слегка оживила унылый пейзаж одинокая птица, парившая в пелене дождя. Наконец исчезла и она.

Малыш напротив Эми отпустил материнскую куртку, за которую цеплялся от самого Йорка, и вновь заголосил. Молодая мать усадила его на соседнее сиденье и начала собирать вещи, которые ребенок еще не успел выкинуть в проход. Набив рюкзак, она забросила его за спину и подхватила воющего ребенка. Тот немедленно закрутился ужом, пытаясь вырваться.

Эми, поднявшись, застегнула сумку. Поезд подходил к вокзалу, и ей стало невмоготу слушать истерический плач малыша. Хотелось поскорее спрыгнуть на платформу. Повесив сумку на плечо, она двинулась к выходу, но не успела сделать и шага, как взгляд ее упал на заляпанную кофейными пятнами местную газету на соседнем столике.

«Пропала еще одна женщина».

Сойдя с поезда, Эми в спешке пробежала через вокзал, и тяжелая стеклянная дверь, наподдав напоследок под зад, вытолкнула ее на унылого вида главную улицу Гристорпа. Указания по заезду в клинику были записаны на мятом клочке бумаги, и Эми, еще раз подсмотрев в него, заметила на противоположной стороне улицы белый микроавтобус, припарковавшийся на пустой стоянке такси. Водитель стоял рядом, опершись о забор, и курил, почитывая газету. Эми припустила через дорогу, не заметив проезжающую машину, и та, взвизгнув тормозами, остановилась прямо перед ней.

— Эй, толстуха, смотри на дорогу! — крикнул из автомобиля парнишка с обесцвеченными волосами, обращаясь к инстинктивно вытянувшей руки вперед Эми.

На его проколотой брови блеснула сережка. В салоне машины вовсю грохотала музыка, почти заглушившая голос водителя.

Покрасневшая Эми тронулась дальше, на сей раз внимательно посмотрев в обе стороны, а машина тем временем сорвалась с места и исчезла вдали. Пропотев от унижения под шерстяным кардиганом, Эми остановилась перед шофером микроавтобуса. Тот поднял глаза от своей «Рейсинг пост» и выбросил недокуренную сигарету в заваленный мусором кустарник у обочины. На кармане его клетчатой ковбойской рубахи красовался именной бейджик: Глен.

— Направляетесь в «К прекрасной себе»? — спросил он, протянув руку.

Эми энергично ответила на рукопожатие, однако водитель высвободил вялую ладонь из ее захвата, буркнув:

— Вообще-то я просто хотел подсобить вам с багажом. — Он посмотрел на руку Эми и заглянул ей за спину. — Путешествуете налегке, а?

Она обернулась и уставилась на перрон вокзала. Поезд только что отошел, увозя ее чемодан.

5

Дженни шла вдоль дороги с наушниками в ушах, наслаждаясь треком «Очаровательный» в исполнении группы «Смитс». Темные круги под глазами с трудом удалось замаскировать слоем тонального крема, выжатого из древнего тюбика. Она нашла его под кроватью, в коробке с остатками косметики. Беспокойный сон пришел только под утро, и то ненадолго. В голове крутилось предложение Боба. Похоже, ее мечты сбываются, хотя ради них придется вновь окунуться в давний кошмар.

Дженни не хранила почти ни одного свидетельства своей жизни за последние двадцать семь лет — об этом говорили и развешанные на стенах фотографии. Она до сих пор выглядела как девчонка, особенно в красном макинтоше, черной джинсовой мини-юбке и привычных тяжелых ботинках «Док Мартенс».

Общество анонимных алкоголиков преподало ей урок на всю жизнь: стоит прибегнуть к спиртному для облегчения душевной боли, и время для тебя останавливается. Так и вышло. Дженни надолго застряла в подростковом возрасте, когда у тебя есть единственный императив: «Защищай себя, чем только можешь». Завязав с алкоголем, через два года она научилась смотреть в лицо трудностям, не погружаясь во временное забытье, которое несла с собой выпивка.

В глубине души Дженни ощущала гордость — ведь именно ей Боб доверил важное задание: проникнуть в здание бывшей психиатрической лечебницы и сфоткать те его недостатки, которые могли представлять опасность для посетителей. Фотоматериалов будет достаточно, чтобы создать ажиотаж в инспекциях по здравоохранению и безопасности труда. Было еще одно пожелание: порыться в документации и выяснить, как доктору Кавендиш удалось заполучить контракт, обойдя на повороте Боба. Тот не находил себе места, поскольку его бесцеремонно вышвырнули из проекта.

Немного осталось людей, которые знали бы «Сосновый край» как свои пять пальцев. Дженни знала. Помнила путаницу коридоров и комнат; некоторые из них реставрировали, иные же так и остались мрачным готическим лабиринтом. Многие пациенты смылись из Гристорпа после закрытия лечебницы — не вынесли подозрительных взглядов и насмешек. Дженни была упряма и слишком бедна, чтобы позволить себе уехать. Возможно — более адекватна, чем многие из бывших обитателей «Соснового края».

После краха лечебницы Боб задумал сделать в ее здании своего рода недорогой реабилитационный центр для выброшенных на улицу пациентов. Дженни он подобрал с удовольствием и позволил ей встать на ноги. Прошло пять лет, и она осталась в его доме единственной из тех, кто вышел из психушки. Сумма, предложенная Бобом, позволит погасить долг по арендной плате; ее хватит на билет до Уитби, первый взнос за жилье и на многое другое. Он здорово расщедрился. Должно быть, дошел до точки. С другой стороны, Дженни предполагала, что Боб питал к ней нежную привязанность — всегда был добр, что бы ни случилось.

У нее имелось два дня на раздумья. Дальше придется искать деньги на оплату за комнату, и, если она не придумает, где снять другую квартиру, здесь ей бесплатно жить не удастся.

Дженни подумала о родительском коттедже, и горло сжало спазмом. В голове замелькали воспоминания о последнем коротком и суматошном свидании с матерью. С того дня Дженни дважды едва не оказывалась на улице. Однажды провела три дня впроголодь, с прохудившимся ботинком; на дворе, между прочим, была зима. И все же унижаться не стала. Домой она так и не вернулась — из гордости и из страха. В «Сосновый край» Дженни боялась возвращаться еще больше, и все же предложение Боба стало для нее наилучшим выходом.

Прикрыв за собой железную калитку, Дженни бросила взгляд на дом и невольно стиснула в кармане жестяную коробку. Расслабила пальцы: от ворот до входа в коттедж сигарету выкурить все равно не успеешь. Она переступала с одной цветной плитки на другую, избегая ставить ногу на поперечные цементные швы, как делала в детстве. В этой игре ей не было равных, вот только от несчастий ловкость ее не уберегла.

Дженни нажала на кнопку дверного звонка, и внутри раздался перезвон вестминстерских колоколов. В матовом окошечке мелькнул размытый силуэт. Кто-то вышел с кухни и не торопясь приближался к двери. Она не услышала ни щелчка замка, ни звона снимаемой цепочки — просто повернулась ручка, и дверь распахнули изнутри.

Опаска сменилась растерянностью. Перед ней стояла девушка. Что за смутное ощущение? Словно нашла в пакете из супермаркета то, чего вроде бы и не покупала. Юная девчонка — даже двадцати еще нет. Густые золотистые волосы собраны в свободный пучок наверху, яркие голубые глаза… На девушке были мешковатые брюки маскировочной окраски и безразмерное худи с капюшоном. В ушах покачивались серебряные серьги в виде колец. Знакомые черты… Мамина форма глаз, высокие, как у отца, скулы.

— Ты, наверное, Клара? Мы с тобой незнакомы, но…

Ее голос прервался.

— Дженни?

— Разве ты меня помнишь?

— Тебя забудешь, — улыбнулась Клара, вздернув брови.

Господи, как унизительно… У Дженни внутри все перевернулось.

— Ну да…

— Проходи.