Я узнаю голос Лео Стонча. Он жестом приглашает меня в свой кабинет. Если бы я лучше разбирался в подобных вещах, то охарактеризовал бы его кабинет как «дзеновский» или «фэншуйский». Белые стены, шары светильников и громадное окно с видом на внутренний двор и фонтан. Вдоль стены поблескивают металлические поручни и пандус для инвалидной коляски.
Дверь закрывается, и все звуки пивоварни исчезают. Мы словно попали в другой мир. Хозяин кабинета предлагает сесть. Я сажусь. Он обходит вокруг плексигласового письменного стола и садится напротив меня. Его стул на несколько дюймов выше моего. Мне хочется выпучить глаза и сделать слабую попытку продемонстрировать свой испуг, но я вспоминаю визит Лео Стонча в больницу. В одном он был прав. Я не являюсь пуленепробиваемым. Склонности к самоубийству у меня тоже нет. И хотя я слишком часто пренебрегал личной безопасностью, хочется думать, что какая-то осторожность присутствовала во мне всегда.
Короче говоря, здесь мне нужно вести себя осмотрительно.
– Итак, – начинает Лео Стонч, – вам известно местонахождение Арло Шугармена?
– Пока нет.
Лео Стонч хмурится:
– Но по телефону…
– Да, я вам солгал. Увы, я не единственный, кто прибегает ко лжи.
Он молчит, затем говорит:
– Будьте осторожны, мистер Локвуд.
– Зачем?
– Что зачем?
– Поскольку вы не показались мне человеком, которому нужно подслащивать пилюлю, буду говорить прямо. Там, в больнице, вы меня уверяли, что непричастны к убийству Рая Стросса.
Не знаю, какой реакции я жду от Лео Стонча. Возможно, отрицания. Или ложного удивления. Но вместо этого он молчит и ждет.
– Это оказалось неправдой, – добавляю я.
– Что заставляет вас так говорить?
– Я наткнулся на кое-какую новую информацию.
– Понятно… – Стонч раскидывает руки. – Слушаю.
– Рая Стросса убили вы?
– Это вопрос, а не новая информация.
– Так вы?
– Нет.
– До смерти Рая Стросса вы знали, то он живет в «Бересфорде»?
– И снова нет. – Он проводит по волосам, откидывая их назад. Восковая кожа на лице Лео Стонча намекает на косметические процедуры вроде впрыскивания ботокса. – Так в чем заключается ваша новая информация, мистер Локвуд?
– Незадолго до убийства вам сообщили, что Рай Стросс живет в «Бересфорде».
Он скрещивает ноги и начинает постукивать указательным пальцем по подбородку.
– Это факт? – спрашиваю я и жду ответа.
– Скажите, как вы об этом узнали.
– Не имеет значения.
– Для меня имеет. – Лео Стонч пытается напугать меня жестким взглядом, но вспыхнувшая искра гаснет. – Вы обманным путем заходите на мою территорию. Вы называете меня лжецом. Думаю, я заслуживаю объяснений.
Я не хочу закладывать Стива, но что имеем, то имеем.
– В одном банке произошло ограбление.
Выражение лица Стонча непроницаемо. Просто холодный камень. Пару минут я рассказываю про ограбление банка и содержимое ячейки Рая Стросса. Никаких имен не называю, но разве такому, как Лео Стонч, трудно выяснить, кем является мой источник?
– Итак, ваш источник утверждает, что продал мне сведения о Рае Строссе, – говорит Лео Стонч, когда я заканчиваю.
– Или передал.
– Или передал. – Стонч кивает, словно вдруг понял, о чем речь. – И чего вы хотите от меня?
Вопрос сбивает меня с толку.
– Я хочу знать, убивали ли вы Рая Стросса.
– Зачем?
– Что зачем?
– Какая вам разница? – продолжает Стонч, но я чувствую перемену. – Предположим, ваш источник говорит правду. Допустим, он передал нам эту информацию. Допустим – чисто гипотетически, – что я решил воспользоваться ею и отомстить за сестру. И что? Вы намерены меня арестовать?
Я счел его вопрос риторическим и просто жду. Он тоже. Через несколько секунд я отвечаю:
– Нет.
– Вы собираетесь донести копам на меня?
– Нет, – повторяю я.
– В таком случае нам с вами нужно сосредоточиться на важном.
– И на чем же?
– На поиске Арло Шугармена.
Голос Лео Стонча стал каким-то странным, отрешенным. Что-то в атмосфере кабинета безусловно изменилось, но я не уверен, на пользу ли мне эта перемена. Стонч вдруг поворачивается на стуле, оказываясь спиной ко мне, и тихо добавляет:
– Если Рая Стросса убил я, что это меняет?
Я ощущаю замешательство и не знаю, как действовать дальше. Решаю вспомнить его начальное предупреждение и быть осмотрительным.
– Это еще не все.
– То есть смертью Рая Стросса история не кончается?
– Нет.
– Вы намекаете на кражу картин?
– Отчасти.
– Что еще?
Хочу ли я рассказывать ему про Патришу и Хижину ужасов? Нет, не хочу.
– Мне бы это помогло, – говорю я, с предельной тщательностью подбирая слова, – узнать всю правду. Вы хотели отомстить за вашу сестру. Я это понимаю.
Слышу смешок.
– Ничего-то вы не понимаете.
В его голосе ощущается тяжесть и неожиданная печаль. По-прежнему не поворачиваясь ко мне, Лео Стонч встает и подходит к окну высотой во всю стену.
– Вы думаете, я прошу вас найти Арло Шугармена, чтобы затем его убить.
Поскольку это не вопрос, я предпочитаю молчать.
– Дело совсем не в этом.
Он продолжает стоять ко мне спиной. Я молча жду.
– Я кое-что расскажу вам, но эти слова не должны выйти за пределы моего кабинета, – говорит он и наконец поворачивается ко мне. – Вы даете слово?
Сегодня я дал слишком много обещаний. Считается, что «лояльность» и «умение выполнять обещания» – качества, достойные восхищения. На самом деле это два величайших заблуждения. Тут нечем восхищаться. Зачастую они являются удобным предлогом для недостойного поступка или защиты недостойного человека, поскольку вы «хозяин своего слова» или как-то связаны с тем, кто не заслуживает снисхождения. Лояльность нередко подменяет собой мораль и этику. Понимаю, какими странными могут вам показаться мои назидательные слова. Так, вырвалось.
– Разумеется, – отвечаю я и с легкостью лгу (но не аморально), затем, поскольку слова почти ничего не стоят, добавляю: – Даю вам слово.
Лео Стонч снова стоит лицом к окну.
– С чего начать?
Я не говорю: «С начала». Во-первых, это штамп, а во-вторых, мне хочется, чтобы он побыстрее закончил свой рассказ.
– Когда погибла София, мне было шестнадцать. Ей – двадцать четыре. Других детей у нашей матери не было: только я и Соф. Когда мать рожала Софию, ей сказали, что детей у нее больше не будет. Но через восемь лет, к удивлению родителей, появился я. – По отражению в окне вижу, что он улыбается. – Не представляете, как они все баловали меня. – Лео Стонч качает головой. – Не знаю, зачем я вам это рассказываю.
Не вижу смысла его прерывать и потому молчу.
– Вы ведь знаете, кто мы такие?
Любопытный вопрос.
– В смысле, ваша семья?
– Вот именно. Семья Стонч. Коротко расскажу, что к чему. Мой отец и дядя Ниро были родными братьями. Про таких говорят не разлей вода. Но в нашей, так сказать, сфере деятельности, требуется только один лидер. Дядя Ниро был старше и пронырливее. Мой отец, которого все называли кроткой душой, был только рад оставаться за кулисами. Но это его не спасло. Когда в шестьдесят седьмом моего отца замочили… может, вы знаете, чем все кончилось.
Немного знаю. То была война гангстерских кланов. Стончи победили.
– И тогда дядя Ниро заменил мне отца. Он и сейчас мне как отец. Вы знаете, что он сюда приезжает несколько раз в неделю? В его возрасте это подвиг. После инфаркта ему тяжело передвигаться. Вынужден пользоваться инвалидной коляской.
Я смотрю на поручни и вспоминаю пандус у двери.
– Я не стану на этом задерживаться. Не возражаете?
– Пожалуйста.
– Когда из-за выходки этих студентов погибла моя сестра, никаких слов не требовалось. Все понимали: семья должна отомстить за смерть Софии. По мнению дяди Ниро, это было хуже, чем случившееся с моим отцом. По крайней мере, там дело касалось бизнеса. Для нас «Шестерка с Джейн-стрит» была кучкой избалованных, шибко умных пацифистов. Леваки-либералы, косящие от призыва. В наших глазах это делало гибель Софии еще более бессмысленной.
Мне понятно настроение, царившее в его семье. Эти богатые, избалованные ребята смотрели на таких, как Ниро Стонч, сверху вниз, заставляя его ощущать собственную ущербность и злиться еще сильнее.
– И тогда дядя Ниро заявил, что начинает поиски «Шестерки». Он ясно дал понять: каждый, кто сообщит сведения по любому из «Шестерки с Джейн-стрит» или сумеет доказать, что ухлопал кого-то из них, будет щедро вознагражден.
– Держу пари, вы тут же начали получать наводки, – говорю я.
– Да. Но хотите узнать кое-что удивительное?
– Конечно.
– Все наводки оказывались фуфлом. Мы два года потратили впустую.
– А потом?
– А потом копы схватили Лейк Дэвис. Или она сама сдалась. Точно не знаю. Лейк понимала, что к чему. Она знала: едва она окажется к тюрьме, мы до нее доберемся. А если не сможем, если ее, например, поместят в особо охраняемую тюрьму, мы дождемся, когда она выйдет. И потому ее адвокат приехал к нам для заключения сделки.
– Дэвис передала вам информацию, – говорю я.
– Да.
Я вполне понимаю мотивы Дэвис. Для спасения собственной шкуры она заключила сделку со Стончами. После выхода из тюрьмы она сменила документы и вскоре вновь исчезла из виду. На всякий случай. Вдруг Стончи передумают?
Я припоминаю слова Лейк Дэвис, когда мы встречались в ее собачьем пансионате «Риц – Веселый лай». Я спросил, почему она спряталась в Западной Виргинии. «Вы боялись, что Рай попытается вас найти?» – «Не только Рай», – ответила она.
– И кого же Дэвис вам выдала? – спрашиваю я.
Лицо Лео Стонча мрачнеет.
– Лайонела Андервуда.
В кабинете становится тихо.
– Где он скрывался? – спрашиваю я.
– Так ли это важно?
– Конечно нет.
– Я всегда думал, что они прячутся в коммунах хиппи или в похожих местах. Но Лайонел… может, потому, что он был чернокожим, или еще почему… словом, он жил под именем Беннета Лейфера в Кливленде, штат Огайо. Работал водителем грузовика. Успел жениться. Жена была беременна.
– Жена знала, кто он на самом деле?
– Трудно сказать. Какая вам разница?
– В общем-то, никакой, – отвечаю я.
– Про остальное вы уже, наверное, догадались.
– Вы его убили?
Лео Стонч молчит, и его молчание говорит само за себя. Он тяжело опускается на стул, словно кто-то врезал ему по коленям. Какое-то время мы сидим в тишине. Потом Лео начинает говорить. Голос его звучит тихо и глухо.
– На этой стороне улицы нам принадлежат все склады. Через пару домов отсюда есть здание. Сейчас там мастерская по ремонту автомобильных глушителей, а тогда… – Он закрывает глаза. – Это длилось три дня.
– Вы тоже там были?
Его глаза по-прежнему закрыты. Он кивает. Я не знаю, как относиться к услышанному. Подвожу краткий итог. Лайонел Андервуд мертв. Из «Шестерки с Джейн-стрит» мне теперь достоверно известна судьба троих. Рай Стросс и Лайонел Андервуд мертвы, Лейк Дэвис жива. Нужно узнать, что сталось еще с троими: Арло Шугарменом, Билли Роуэном и Эди Паркер.
Но сейчас меня куда больше занимает не их судьба, а моя собственная. Вопрос так и жжет: почему Лео Стонч решил мне это рассказать? Кто-то подумает, что мне теперь крышка, и после того, как я узнал правду, Лео Стонч будет вынужден меня убить. Я в это не верю. Даже если бы мне хватило безрассудства помчаться к федералам, что они смогут после стольких лет? Какие у них доказательства?
И потом, если бы Лео Стонч вознамерился меня убить, ему было бы незачем устраивать эту исповедь.
– Наверное, вы или ваш дядя расспрашивали мистера Андервуда о местонахождении остальных членов «Шестерки с Джейн-стрит».
Он смотрит куда-то мимо меня невидящим взглядом. Глаза похожи на разбитые шарики.
– Мы не только расспрашивали.
– И?..
– Он ничего не знал.
– Он рассказал вам еще что-то?
– Под конец, – глухим, отрешенным голосом произносит Лео Стонч, – Лайонел Андервуд рассказал нам все.
Мысленно он возвращается во времена, предшествующие появлению мастерской по ремонту автомобильных глушителей. Его лицо бледнеет.
– Например?
– Он не бросал «коктейль Молотова».
– Вы ему поверили?
– Поверил. Он был сломлен. Полностью. Ко второму дню он умолял о смерти. – В глазах Стонча стоят слезы, которые он смаргивает. – Вы, наверное, хотите знать, зачем я это рассказываю.
Я жду.
– На какое-то время я себя убедил, что так ему и надо. Я отомстил за сестру. Пусть Лайонел Андервуд и не бросал бутылку с керосином, по словам моего дяди, это не снимало с него вины. Но я не смог спать. Мне и сейчас по ночам слышатся крики Лайонела, а ведь прошло столько лет. Я вижу его изуродованное лицо. – Лео Стонч упирается в меня взглядом. – Мистер Локвуд, я не боюсь применять насилие. Но это… это, по-моему, самосуд… – Он смахивает слезы указательным пальцем. – Желаете знать, почему я вам это рассказываю? Не хочу, чтобы нечто подобное случилось с Арло Шугарменом. Пусть его ловят власти, судят и разбираются, в чем он виновен. Я потерял вкус к мести. – Лео Стонч подается вперед. – Я прошу вас найти Арло Шугармена по одной причине: чтобы я смог его защитить.
Верю ли я услышанному?
– Есть одна проблема, – говорю я.
– Их больше чем одна, – печально усмехается Лео.
– Мой источник из числа грабивших банк твердо стоял на своем. Он говорил, что продал вам сведения о местонахождении Рая Стросса.
– Вы ему верите?
– Верю.
Лео задумывается.
– А ваш источник говорил, что продал сведения лично мне или кому-то из Стончей?
Я собираюсь ответить, когда мой взгляд натыкается на поручни. Взглянув на них, я снова поворачиваюсь к Лео:
– Вы думаете, он продал сведения дяде Ниро?
– Не знаю.
– Ваш дядя перенес инфаркт. Он передвигается в инвалидной коляске.
– Да.
– Но это не значит, что он не мог кого-то нанять для такого дела.
– Сомневаюсь, что он кого-то нанимал, – отвечает Лео.
– Тогда что?
– Вы сначала найдите Арло Шугармена.
– А что насчет остальных?
Лео Стонч встает и направляется к двери.
– Когда найдете Арло Шугармена, вы получите все ответы, – говорит он.
Глава 30
Преподобный Кельвин Синклер, выпускник Университета Орала Робертса и, если верить словам Элины Рэндольф, тогдашний любовник Ральфа Льюиса (он же Арло Шугармен), выходит из парадной двери епископальной церкви Святого Тимофея. На потрепанном поводке он ведет английского бульдога. Говорят, владельцы домашних животных часто становятся похожими на своих питомцев. В данном случае это так. Кельвин Синклер и его четвероногий спутник оба коренастые, дородные, но сильные. Лицо хозяина и собачья морда имеют одинаковые морщины и приплюснутые носы.
Епископальная церковь Святого Тимофея занимает на удивление обширный участок в Крев-Кёр, пригороде Большого Сент-Луиса, штат Миссури. Из таблички у двери я узнаю, что субботние службы проводятся в 17:00, а воскресные – в 7:45, 9:00 и 10:45. Ниже, шрифтом помельче, сказано, что молитвенные службы будет проводить отец Кельвин или мать Салли.
Преподобный Синклер замечает меня сразу же, как я выхожу из-за черной машины. Левой рукой он прикрывает глаза. Он выглядит на свои шестьдесят пять, о чем свидетельствуют и поредевшие волосы. Из церкви он выходил с заученной широкой улыбкой. Мало ли, вдруг кто-то окажется рядом, а тебе хочется выглядеть добрым и дружелюбным. Но кто я такой, чтобы судить о человеке, которого вижу впервые? Возможно, Кельвин Синклер действительно добр и дружелюбен. Однако стоило ему увидеть меня, как улыбка увяла. Он поправляет очки.
Я иду к нему:
– Меня зовут…
– Я знаю, кто вы.
Я выгибаю брови, показывая удивление. У Кельвина Синклера приятный тембр голоса. Уверен, с церковной кафедры его голос звучит божественно. Я не звонил заблаговременно и не договаривался о встрече. Кабир созвонился с местным частным детективом, заверившим нас, что Синклер находится в церкви. Если бы, пока я сюда летел, Синклер куда-нибудь отправился, частный детектив последовал бы за ним, чтобы я встретился со священником там, где сочту удобным.
Английский бульдог вразвалочку подходит ко мне.
– Кто это? – спрашиваю я.
– Реджинальд.
Реджинальд останавливается и смотрит на меня с подозрением. Я нагибаюсь и чешу ему за ушами. Пес закрывает глаза и принимает мой дружеский жест.
– Зачем вы приехали, мистер Локвуд?
– Зовите меня Вином.
– Вин, зачем вы здесь?
– Полагаю, вам известна цель моего приезда.
Священник очень неохотно кивает, пробормотав:
– Похоже, что да.
– Откуда вам известна моя фамилия? – спрашиваю я.
– Когда Рая Стросса нашли убитым, я понял, что теперь вновь вспыхнет интерес к… – Кельвин Синклер замолкает и щурится либо на солнце, либо на его версию Бога. – Ваша фамилия постоянно мелькала в новостях.
Я отделываюсь междометием.
– Рай Стросс украл ваши картины.
– Похоже, что да.
– Естественно, я с интересом следил за этой историей.
– С личным интересом?
– Да.
Я рад, что преподобный Синклер не стал устраивать мне затяжной спектакль, изображая удивление по поводу моего приезда и напрочь отрицая свою причастность к Арло Шугармену. Словом, не нагородил мне кучу словесной чепухи, сквозь которую пришлось бы пробиваться, тратя время.
– Идем, Реджинальд.
Он слегка натягивает поводок. Я перестаю почесывать Реджинальда за ушами. Хозяин и пес продолжают путь. Я иду рядом.
– Как вы меня нашли? – спрашивает Синклер.
– Это долгая история.
– Судя по тому, что я читал, вы очень богатый человек. Думаю, вы привыкли получать желаемое.
Я не утруждаю себя ответом.
Реджинальд останавливается у дерева, поднимает лапу и орошает ствол.
– И все же мне любопытно, – продолжает Синклер. – Какая часть нашей жизни нас выдала?
Я не вижу причин умалчивать об этом:
– Университет Орала Робертса.
– А-а, наше начало. Мы тогда были куда более беспечными. Вы нашли Ральфа Льюиса?
– Да.
Он улыбается.
– Это было, так сказать, три вымышленных имени назад. Ральф Льюис стал Ричардом Лэндерсом, а затем Роско Леммоном.
– И везде одинаковые инициалы, – говорю я.
– Вы наблюдательны.
Мы покидаем церковный двор и выходим на лесную тропинку. Интересно, преподобный Синклер намеренно выбрал такой маршрут или просто вывел своего крепыша Реджинальда на ежедневную прогулку? Воздерживаюсь от вопроса. Священник не отказывается говорить, а именно это мне и нужно.
– После окончания университета, – рассказывает Синклер, – мы с Ральфом отправились в миссионерскую поездку. Тогда эта страна называлась Родезией. Предполагалось, что мы пробудем там не больше года, но, поскольку страсти по «Шестерке» еще не улеглись, мы задержались на двенадцать лет. У нас с ним были разные интересы. Я работал как христианский миссионер, хотя имел куда более либеральные воззрения, нежели те, что нам преподавали в университете. Ральф терпеть не мог религию. Его не интересовало обращение коренного населения в христианство. Он хотел решать практические задачи: кормить и одевать бедняков, обеспечивать их чистой водой и медицинской помощью. – Синклер смотрит на меня. – Вин, вы человек религиозный?
– Нет, – честно отвечаю я.
– Позвольте спросить, во что вы верите?
Я отвечаю так, как привык отвечать любому верующему, будь то христианин, иудей, мусульманин или индуист:
– Все религии – набор нелепых суеверий, за исключением, разумеется, вашей.
– Хороший ответ, – усмехается Синклер.
– Преподобный… – начинаю я.
– Не называйте меня так, – возражает Синклер. – В епископальной церкви мы используем слово «преподобный» как прилагательное, а не обращение. Это же не титул.
– Где сейчас Арло Шугармен? – спрашиваю я.
Мы углубились в лес. Если задрать голову, увидишь солнце, но по обеим сторонам тропинки его загораживают густые деревья.
– Чувствую, мне никак не убедить вас вернуться домой и не ворошить прошлое.
– Никак.
– Я так и думал. – Он покорно кивает. – Потому я и веду вас к нему.
– К Арло?
– К Роско, – поправляет меня Синклер. – Самое забавное, я никогда не называл его Арло. Ни разу за более чем сорок лет, которые мы провели вместе. Даже с глазу на глаз. Наверное, потому, что всегда боялся забыться и назвать его так в присутствии других. Мы всегда очень боялись, что однажды такой день настанет.
Лес вокруг становится еще гуще. Тропка сужается и выводит к крутому спуску. Бульдог Реджинальд останавливается как вкопанный. Синклер вздыхает и, кряхтя, берет пса на руки. Внизу виднеется полянка.
– Куда мы идем? – спрашиваю я.
– Он ведь не принимал в этом участия. Арло – назову его настоящим именем – вышел из их игры. Он хотел привлечь внимание к войне, но иным способом. Внешне это выглядело бы как «коктейли Молотова», но в бутылках должна была находиться подкрашенная вода, имитирующая кровь. Чисто символический акт. Когда Арло понял, что Рай собрался бросать бутылки с настоящей зажигательной смесью, между ними произошел разрыв.
– И тем не менее он бежал и скрывался.
– А кто бы ему поверил? – парирует Синклер. – Вы знаете, сколько паники и страха было в первые несколько дней?
– Любопытно, – говорю я.
– Что именно?
– Вы будете утверждать, что и агента ФБР он не убивал?
У Синклера отвисает мясистая челюсть, но он продолжает идти.
– Речь о Патрике О’Мэлли.
Я жду.
– Нет, я не буду это утверждать. Арло застрелил спецагента О’Мэлли.
Мы приближаемся к полянке. За ней виднеется озеро.
– Мы почти пришли, – говорит мне Синклер.
Озеро великолепно в своей безмятежности. Идеальная гладь. Пожалуй, даже слишком идеальная. Ни малейшей ряби. В воде, как в безупречном зеркале, отражается синее небо. Кельвин Синклер ненадолго останавливается, делает глубокий вдох и говорит:
– Вот там.
Я вижу грубо сколоченную деревянную скамейку, настолько грубую, что с древесины даже не сняли кору. Скамейка смотрит в сторону озера, но прежде всего она обращена к небольшому надгробному камню. Я подхожу и читаю высеченные буквы:
ПАМЯТИ
Р. Л.
«ЖИЗНЬ КОНЕЧНА. ЛЮБОВЬ ВЕЧНА»
РОДИЛСЯ 8 ЯНВАРЯ 1952 – УМЕР 15 ИЮНЯ 2011
– Рак легких, – поясняет Кельвин Синклер. – Нет, он никогда не курил. Болезнь обнаружили в марте того года. Не прошло и трех месяцев, как его не стало.
Я смотрю на камень:
– Он здесь похоронен?
– Нет. Здесь я развеял его пепел. Прихожане поставили скамейку и памятный камень.
– Прихожане знали о ваших интимных отношениях?
– Мы не выставляли их напоказ. Вы должны понимать. В семидесятые годы, когда мы полюбили друг друга, общество категорически не принимало геев. Нам приходилось скрывать его настоящее имя и наши отношения, что научило нас искусству обмана. Так мы провели всю жизнь. – Кельвин Синклер подпирает подбородок. Его глаза устремлены вверх. – Но под конец да. Думаю, многие прихожане знали. Или нам хотелось так думать.
Я смотрю на озеро и пытаюсь представить жизненный путь Арло Шугармена, еврейского мальчика из Бруклина, нашедшего свой покой здесь, в лесу за церковью. Я почти вижу смонтированный фильм, дополненный сентиментальной музыкой.
– Почему вы не решились рассказать об этом? – спрашиваю я.
– Были у меня такие мысли. Казалось бы, он умер. Никто уже не сможет причинить ему вреда.
– И что вас останавливало?
– Но я продолжаю жить. Получается, я был сообщником беглеца. Скажите, а как бы ФБР отнеслось к моим словам?
Логичный довод.
– Еще один момент, – говорит Синклер. – Только я сомневаюсь, что вы мне поверите.
– А вы попробуйте, – предлагаю я, поворачиваясь к нему.
– Арло не хотел убивать того агента.
– Уверен, так оно и было, – говорю я.
– Но тот агент… – продолжает Синклер. – Он выстрелил первым.
У меня по спине ползет струйка холодного пота. Хочется, чтобы он пояснил сказанное, но одновременно я не хочу нарушать ход его рассказа и потому жду.
– Спецагент О’Мэлли проник в дом через заднюю дверь. Один. Без напарника. Без подкрепления. Он не дал Арло шанса сдаться и сразу выстрелил. – Синклер наклоняет голову. – Вы видели старые фотографии Арло?
Я оцепенело киваю.
– У него тогда была пышная прическа в стиле «афро». Арло мне рассказывал, что пуля прошла сквозь шевелюру и буквально устроила ему пробор. Тогда и только тогда Арло сделал ответный выстрел.
В моей голове тут же появляются отзвуки двух разговоров. Первым я слышу слова Лео Стонча о его дяде: «Он ясно дал понять: каждый, кто сообщит сведения по любому из „Шестерки с Джейн-стрит“ или сумеет доказать, что ухлопал кого-то из них, будет щедро вознагражден».
Затем я вспоминаю разговор с ПТ, когда все это только начиналось:
«В тот дом мы послали всего двоих агентов».
«И никакой поддержки?»
«Нет».
«Стоило бы обождать».
Почему они не дождались поддержки?
Ответ представляется мне вполне очевидным.
Не говоря ни слова, я поворачиваюсь и пускаюсь в обратный путь.
Теперь мне все ясно. Лео Стонч намекнул мне об этом. Он сказал, что когда я найду Арло Шугармена, то найду и все ответы. Я понимаю, что племянник Ниро оказался прав. Что касается остальных членов «Шестерки с Джейн-стрит», нужно еще немного повозиться. Но сюда я приезжал за ответами, и я их получил.
– Вин! – окликает меня Кельвин Синклер.
Я не останавливаюсь.
– Вы собираетесь об этом рассказать? – кричит он вслед.
Но я продолжаю идти.
Глава 31
Уже в самолете я получаю три звонка.
Первым мне звонит ПТ. Я пока не хочу с ним говорить, ведь я так близок к концу игры, и потому дожидаюсь, пока вызов переключится на голосовую почту. ПТ явно не обрадуется и быстро сообразит, что я его избегаю, но это я как-нибудь переживу.
Второй звонок – от Кабира.
– Излагай, – говорю я, открывая браузер ноутбука.
Обычно всю важную для меня документацию Кабир отправляет по электронной почте, поскольку, как и моя дочь, я визуал.
Но его ответ застигает меня врасплох: