Алексей Слаповский
Заколдованный участок
Роман
Автор благодарит Александра Баранова, Елену Ганевскую, Викторию Демидову и Анатолия Максимова за советы и идеи, которые бросали его то в жар, то в холод, но в результате очень помогли в работе над этой книгой.
Глава 1
Стольбун
1
Прошел слух: Анисовку будут сносить.
Анисовцы сначала обрадовались.
Потому что неправда, будто русские люди не любят перемен, наоборот, они часто хотят все поменять, правда, желательно, чтобы при этом менялось как можно меньше, а в идеале вообще ничего.
Старая жизнь накапливает много хлопот. У кого курятник завалился, надо поправить или строить новый, у кого корова в возрасте, хорошо бы уже другую, у кого крыша прохудилась, требуется перекрыть. Это дела хозяйственные. Человеческие еще сложнее: кто-то приболел и решает вопрос, ложиться в районную больницу или потерпеть до осени, кто-то собрался жениться, но еще не знает на ком, кому-то сосед насолил, опыляя свой сад в сильный ветер и загубив заодно с вредителями молодые помидорные и огуречные грядки.
А когда впереди грозит новая жизнь, сразу большое облегчение. Не надо поправлять курятник и перекрывать крышу, глупо заводить другую корову, нет смысла торопиться в больницу, раз такие перемены (вылечишься, а из-за нервной мороки переезда опять заболеешь, придется перелечиваться), женитьба тоже подождет (может, в новом месте найдутся новые невесты), а сосед пусть хоть дотла уничтожит окрестности своей самодельной отравой: урожая все равно не собирать, не успеет вызреть.
Обидно только тому, кто, например, недавно построил новый дом, однако новых домов за последние пятнадцать лет в Анисовке никто не строил, за исключением Льва Ильича Шарова, но он начальство, его не жаль.
Никто не спрашивал, почему, собственно, хотят снести Анисовку, которая жила получше соседних сел за счет успешно работающего винзавода. Это тоже мудрость: нас рожали – не спрашивали, захотят с нами что-нибудь сделать – тоже не спросят. Сменили вон, научно говоря, общественно-политический строй, спросили разве? Сделали из совхоза ОАО, из рабочих – акционеров и пайщиков, опять-таки без спроса. А вы разговариваете.
Тут дошли уточнения: на месте яблоневых садов пройдет трасса республиканского значения, а через Курусу вдобавок перекинут железнодорожный мост, соединив напрямую два узла – Полынск и Мазуново.
Прибыли со своими хитроумными приборами и начали снимать местность два геодезиста, они подтвердили насчет моста.
Стало все окончательно ясно. Спорили только о том, какие суммы компенсации выдадут за дома и земли и куда переселят.
Решили, что суммы будут значительные, а переселят, скорее всего, в Полынск, благо он рядом, или даже в Сарайск, он тоже недалеко. Потому что куда же еще? Из деревни в деревню – какой смысл? Да и нет такого села, которое вместило бы анисовских жителей. На пустошь какую-нибудь? Тоже невозможно: никто не согласится.
Тут новые данные: не снесут Анисовку, а просто отрежут ее мостом и железнодорожной насыпью от окружающего мира, от садов и угодий, зажмут между Курусой и этой самой насыпью, и село умрет само собой, без посторонних усилий, как умер подобным образом пять лет назад совхоз «Маяк», поля которого пересекла ветка от того же узла Мазуново.
Анисовцы поделились на два лагеря: одни считали, что этого никто не допустит, вторые полагали, что именно это и случится. Некоторые совсем растерялись: с утра надеялись на одно, вечером были убеждены в противоположном. Но это все теория, а практика такова, что некоторые, пока не поздно, стали сниматься и уезжать. Пытались продать дома – никто не брал. Дурной знак. Заколачивали и уезжали так, налегке. Уехал сельский инженер Ступин с женой. Уехала к дальним родственникам совсем захворавшая и ослабевшая старуха Квашина. Уехали Славин, плотник (и хоть бы в рот хмельного!), Потапов, у которого дом и ворота изукрашены резьбой, Иван Низовой, последний балалаечник, Креснин и Соснин, мастера на все руки. Многие уехали. А кто и умер. В частности, славная собака Камиказа, погибшая все-таки под колесами мимоезжего чужого грузовика; при ее характере этого надо было рано или поздно ожидать.
А те, кто остались, находясь в подвешенном состоянии, настолько охладели к работе и к личной жизни, что братья Шаровы, руководители Анисовки, не знали уже, как повлиять на деморализованный народ.
И однажды Андрей Ильич сказал:
– Экстрасенса, может, позвать?
2
– Экстрасенса, может, позвать? – сказал Андрей Ильич рассеянно и предположительно – и тут же загорелся собственной идеей и напомнил Льву Ильичу, как лет двенадцать назад к ним явился из Сарайска экстрасенс и психотерапевт Александр Нестеров, человек молодой, умелый, наглый. Приехал с помощником, который продавал билеты на оздоровительный сеанс, и народ, насмотревшийся по телевизору подобных чудодействий, отдал последние деньги, забил полностью зал клуба. Как положено, крутили головами и махали руками, многие почувствовали себя лучше, а Читыркин, например, после этого две недели не пил. Правда, и не работал, лежал задумчивый, но, с другой стороны, как Читыркин работает, лучше бы уж всегда лежал – вреда меньше. В общем, воспоминания у анисовцев остались скорее приятные, чем наоборот. А потом экстрасенсов разоблачили, запретили показывать по телевизору, но, по слухам, они еще ездят по городам и весям на свой страх и риск. Лев Ильич усомнился:
– Не те времена, народ не пойдет, особенно за деньги!
– Выделим из бюджета, ты поможешь немножко, – уговаривал Андрей Ильич.
Бухгалтер Юлюкин, присутствовавший здесь, при слове «бюджет» сильно нахмурился, но он знал характер Андрея Ильича: если тому чего очень захочется, всегда сумеет убедить если не логикой, то напором.
И Андрей Ильич поехал в Сарайск, разыскал этого самого Нестерова. Тот был, конечно, уже не так молод, не очень успешен, уныло трудился в обычной поликлинике и на предложение Андрея Ильича ответил согласием, хоть и без особой охоты. И вообще, на взгляд Андрея Ильича, выглядел как-то неосновательно. Но гонорар запросил высокий, и это Андрея Ильича немного успокоило. К тому же в кабинете Нестерова случился бывший анисовец Прохоров, тот самый, которого обвинили когда-то в махинациях с цветными металлами. Он сумел не только уйти из-под суда, но сделался помощником депутата в Сарайске, заправлял делами гораздо интересней цветных металлов, стал совсем почти большим человеком, но при этом получил свойственные большим людям нервные расстройства, в том числе бессонницу, от нее и лечился у Нестерова. Он неожиданно горячо поддержал идею Андрея Ильича и даже сказал, что тоже поедет – посетит родину и попробует заодно принять сеанс не индивидуально, а в единстве с родным народом. Андрей Ильич довольно кисло воспринял его намерение, но именно Прохоров, кажется, сумел окончательно убедить Нестерова, что следует поехать.
И вот анисовцы собрались в клубе, зал которого для этого случая привели в относительный порядок, натащили стульев и скамеек, нашли красное сукно, чтобы покрыть стол на сцене, и даже графин с пробкой отыскался в хламе и пыли; наскоро обтерли, поставили.
Пока Нестеров готовился за кулисами, Лев Ильич держал речь:
– Уважаемые акционеры! Так сказать, господа совместные собственники! Эти вот настроения, чтобы разбежаться, это неправильно! Уже уезжать начали люди – зачем, спрашивается? Чего испугались? Ну, строят дорогу, и что? Нам же лучше, дорога будет республиканского значения! До Москвы за пару часов буквально доехать можно!
– Это смотря на чьей машине, – подал голос Суриков, автомобильная душа которого тут же отозвалась на близкую тему.
Лев Ильич сердито глянул на него и продолжил:
– Сад меньше станет, да, но винзавод работу продолжит! Или еще насчет моста ходят слухи, будто железнодорожный мост построят через речку, и что будто бы Анисовку всю из-за этого моста снесут! И отсюда вытекают упаднические настроения! Совсем уже безобразие началось: хотим – ходим на работу, не хотим – не ходим!
– Неправда! – поправил Мурзин. – Мы всегда не хотим, но всегда ходим!
Общий смех был подтверждением его правоты. Один Дуганов, бывший общественный деятель, не рассмеялся. Он даже встал и крикнул во всю мощь своих слабых сил:
– В данном вопросе я руководство поддерживаю! Бросать родные места не надо! Надо дождаться своей участи в законном порядке! Если и будут нас сносить, обязаны дать компенсацию! И новое жилье!
Поднялся шум.
– Ага! Жди! – закричал Николай Иванович Микишин. – Распятовку вон сносили – дали по три копейки и переселили в Заречье на пески, там не растет ничего! А они даже радовались сначала, дурачье!
– Им чего не радоваться: деревня сроду драная была, нищая! – одновременно закричал старик Ваучер. – А у нас людям есть чего терять, между прочим!
Этот старик лет десять назад уехал вместе со своим обидным прозвищем к богатому племяннику в город и вот вернулся, чтобы попытаться продать свой дом; его появление тоже было воспринято анисовцами как дурной знак.
Лев Ильич довольно долго объяснял, почему сносить не должны и не будут. Уважаемые акционеры и господа совместные собственники молчали. Лев Ильич говорил горячо и азартно, но ему мешал один из господ акционеров, вышедший к сцене, торчавший перед столом и протягивавший какую-то бумажку.
– Чего тебе? – прервал сам себя Лев Ильич.
– Заявление о выходе.
– Здорово были! Я им тут все объяснил, а он выходить собрался!
– Имею право.
– Да хоть объясни, почему?
– А я с советского времени ученый, – объяснил господин акционер, – если начальство начинает агитировать, что все идет хорошо, значит, хана, пора сматываться!
– Ладно, потом! – отреагировал Лев Ильич. – Сядь пока.
– А заявление?
– Рассмотрю. Может, ты его еще назад заберешь!.. Прошу внимания! – закричал Лев Ильич залу. – Мы тут подумали и решили пригласить специалиста. В целях оздоровления и в качестве бесплатной социальной инициативы с нашей стороны. Чтобы вы видели, что мы идем навстречу тому, чтобы... ну, как сказать... Чтобы вы все были здоровы, и если у кого что болит, тот может настроиться, чтобы лечиться... Ну, и вообще, настрой на труд, на здоровый образ жизни, чтобы, так сказать...
Слегка запутавшись, он хотел освежиться, взял графин, склонил над стаканом. Но оттуда вместо воды вылетела жирная муха и поплыла над залом, довольно гудя, будто побывала на навозной куче. Послышался тихий смех. Лев Ильич проигнорировал.
– Специалиста этого вы помните, – сказал он обнадеживающим голосом, – приезжал к нам, лечил. Многим, кстати, полегчало. Психотерапевт, большой мастер своего дела – Александр Юрьевич Нестеров!
3
Александр Юрьевич Нестеров за кулисами торговался с Андреем Ильичем, чувствуя себя при этом не очень хорошо. Его со вчерашнего дня немного как бы душевно подташнивало. Впрочем, подташнивало и всю предыдущую неделю, а если честно, и все последние несколько лет.
Его блистательные достижения были в прошлом. Увлекся по молодости психотерапией, биоэнергетикой, парапсихологией, начал практиковать массовые сеансы – успешно во всех смыслах, в том числе материальном. Но потом как-то разочаровался, усомнился, решил заняться классической психотерапией в индивидуальном порядке. Оборудовал небольшую частную клинику на первом этаже жилого дома, влез в долги и все не мог отдать. А кредиторы оказались строгими людьми, взяли за горло и даже хотели использовать таланты Нестерова для воздействия на людей в криминальных целях. Помог Прохоров, дал взаймы требуемую сумму, Нестеров, расплатившись, бросил свой сомнительный психотерапевтический бизнес и устроился в поликлинику по смежной специальности – невропатологом. Но некоторых своих прежних пациентов не оставил, в том числе, естественно, и Прохорова, хотя к работе в последнее время чувствовал все большее отвращение и, если бы не долг, ушел бы куда-нибудь в строители или ремонтники, чтобы работать руками и забыть хоть на время о голове.
Вот и сейчас он смотрел на Андрея Ильича, и у него туманилось и в глазах, и в ушах: лицо Андрея Ильича видно не вполне отчетливо (возможно, из-за полусумрака закулисья) и голос слышен не вполне ясно (возможно, из-за шума в зале). Нестеров потер виски, сконцентрировался. И расслышал.
– Хорошо бы, – сказал Андрей Ильич, – вам сейчас провести сеанс, а через недельку – и еще один. Для закрепления.
– Через недельку не смогу, – сказал Нестеров и взял у Андрея Ильича лист-ведомость. – Где расписаться?
– Вот тут.
Нестеров посмотрел на сумму.
– Здесь меньше. Мы на другие деньги договаривались.
– Это аванс, – объяснил Шаров. – Остальное, извините, по факту.
– По какому факту? – поморщился Нестеров. – Какой тут может быть факт? Я не примусы починяю, между прочим! И вообще, я знаю эту русскую народную игру: пообещать одно, а сделать другое! Мы договаривались: деньги сразу. И никаких приездов через недельку!
– Вот именно! – подал голос Прохоров, который сидел тут же. Он по-прежнему хотел быть в единении с народом, но не в общем зале. Там начнутся расспросы, просьбы и все прочее, что связано с известностью.
– Мы и дадим сразу. Как сеанс кончится, так сразу и дадим! – успокоил Андрей Ильич.
Тут за кулисы выглянул Лев Ильич и сказал Нестерову не особенно приветливо:
– Я объявил, ждут.
И посмотрел на брата, как бы говоря: только ради твоей выдумки уступаю, но сам в эту глупость – не верю! Нестеров расписался в ведомости и пошел на сцену.
4
Нестеров пошел на сцену, а Андрей Ильич и Прохоров остались.
– Ты чего ж? – спросил брата Лев Ильич. – Твоя идея – иди лечись!
– Я и так здоров.
– А мне хватает голос слышать – и действует! – похвастался Прохоров.
Андрей Ильич оглянулся на него и сказал с тревожным сомнением:
– Ну, на меня один голос не подействует.
– А ты иди, Лев Ильич, проверь свои силы! – напутствовал Прохоров и пообещал: – Замашешь ручками, как и все!
– Пальцем не пошевелю! – гарантировал Лев Ильич. – И вообще – халтура это и профанация! Только деньги зря тратим!
Лев Ильич вышел на сцену и проследовал мимо Нестерова, извинившись жестом, означающим: «Работайте, я не мешаю!» – ибо начальству сроду в голову не приходит, что оно может кому-то помешать. Спустившись со сцены, Лев Ильич сел в первом ряду, прямо напротив Нестерова, скрестил руки, положил ногу на ногу с довольно-таки ироничным видом: ну-ну, поглядим, что ты со мной сделаешь. Однако, заслышав сзади перешептывания, он строго оглянулся и призвал директивным взглядом отнестись серьезно к мероприятию. Это замечательное умение наших начальников делить: лично я имею право на усмешки и иронию, но ты, народ, будь послушен и не обсуждай.
Тем не менее народ обсуждал.
Красавица Нина, приехавшая на каникулы, сама студентка психологического факультета, усмехнулась и сказала Наташе:
– Неужели люди до сих верят в эту глупость?
Наташа промолчала, зато ответила ее мать Люба Кублакова:
– Верят или нет, а у меня прошлый раз сыпь на руках прошла. Вот и думай. На этот раз хочу давление понизить.
– Темнота! – сказал Вадик, тоже приехавший на каникулы и тоже студент, будущий криминалист. Он сидел, конечно, возле Нины.
Нестеров этих слов, само собой, не слышал. Он вообще не вслушивался и не всматривался. На таких сеансах нельзя никого выделять, нельзя ни к кому иметь личное отношение, нужно чувствовать публику как плотную и однородную биомассу, тогда успех обеспечен. Известно же, что для такого рода взаимодействия важна дистанция, отстраненность. Нестеров не любил, чтобы на его сеансах был кто-то из знакомых. Впрочем, в родном Сарайске он ни разу не выступал, там эффекта отчужденности достичь в полной мере было невозможно.
Нестеров настраивался. Получалось плохо. Он знал, что нельзя думать о своем состоянии, но как не думать, если в глазах всё слегка подплывает и колышется? Тут он увидел Нину. Поразился ее красоте. В этот момент даже прошло головокружение. Он с усилием отвел глаза и заговорил, глядя в пространство:
– Здравствуйте. Я рад видеть вас. Я прошу людей с неустойчивой психикой, с нервными заболеваниями и сильным похмельным синдромом выйти из зала во избежание неприятных последствий. Есть такие?
Зал начал оживленно перешептываться.
– Ушел бы ты от греха подальше, – сказала Савичева мужу. – У тебя со вчерашнего вечера синдрома дополна.
Савичев отмахнулся:
– Тогда всем мужикам выйти надо. Это он боится, что на нас не подействует. – И крикнул: – Всё в порядке, начинай, начальник!
Нестеров начал.
– Собственно говоря, мы займемся не лечением, – сказал он глубоким и звучным голосом, обводя всех глазами так, что каждому показалось, будто он смотрит прямо на него и проникает взглядом непосредственно в душу, хотя на самом деле Нестеров никого не видел. – То есть излечение тоже входит в процесс, но оно произойдет само собой. Я хочу только пообщаться с вами. Просто пообщаться, поговорить. Если во время разговора у кого-то начнутся непроизвольные телодвижения или возникнет состояние, близкое ко сну, не пугайтесь, это во благо. Ваш организм всего лишь откликнется на ту атмосферу, которую я создам в зале. С вашей помощью. Именно с вашей помощью, потому что вы сами принесете себе пользу. Я только катализатор, только человек, знающий некоторые тайны полезного воздействия на те силы организма, о которых вы сами не подозреваете.
– Ой, – сказала Наташа, млея, – меня уже потягивает на непроизвольные телодвижения. Какие глаза у мужчины!
На других анисовцев тоже понемногу стало влиять. Кто-то начал медленно полоскать воздух, подняв руки, кто-то закрутил головой, кто-то задремал...
За кулисами Андрей Ильич склонил голову, задремывая. А Прохоров раскачивался всем туловищем, блаженно улыбаясь.
Нестеров направил в зал всю свою энергию. Но с энергией что-то было не в порядке. Голова неприятно покруживалась, в глазах слегка туманилось. Превозмогая себя, он произносил заученные слова:
– Не думайте о плохом. Если о нем думать, то его станет больше. Думайте о вечных и простых вещах. Вы видите мысленным взором реку. Озеро. Небо. Облако. Улыбку ребенка. Всё вокруг любит вас. И вы любите окружающее. Это ваша родина. Единственная и неповторимая. Она не может без вас, и вы не можете без нее. Вы нужны ей здоровыми, сильными, красивыми...
Сквозь туман опять вдруг проступило лицо красавицы. Она смотрела на Нестерова и усмехалась. Некоторые другие тоже сопротивлялись вольно или невольно, но Нестеров гасил эти очаги сопротивления – так тушат последние свечи в церкви, перед тем, как ее запереть. Вадик, конечно же, крепился, но вот опустил голову и начал слегка качать ею. А Савичев глядел с упрямой улыбкой и шептал:
– Врешь, не возьмешь! На меня адмирал Балтийского флота в упор смотрел – и ничего!
– У вас состояние блаженства и покоя! – настаивал Нестеров. – Все прекрасное пробуждается в вас. Ваши непроизвольные движения продолжают движения вашей души. Когда наш разговор закончится, вы легко выйдете из этого состояния. Очень легко. С приятными ощущениями. А пока побудем в нем еще немного. Вы согласны?
Почти все кивнули одурманенными головами.
– Главное, помнить: вы от рождения здоровы. Вам не надо искать то, чего нет, оно есть в вас. Всё в вас имеется. Надо это только вспомнить. Надо вспомнить!
– Врешь! – сопротивлялся Савичев. – На меня... адмирал... Балтийского... – и он поднял палец, чтобы погрозить экстрасенсу: «Нет, брат, не так просто...», – но палец вдруг закачался туда-сюда, как маятник. Савичев посмотрел на него с удивлением и вдруг кивнул, словно соглашаясь и одобряя поступок пальца. И присоединился – начал покачивать туда-сюда головой.
Победы давались Нестерову нелегко. Лоб покрылся потом, пальцы мелко дрожали, под ложечкой ныло. К тому же притягивал взгляд Нины, а на нее он смотреть почему-то не решался. Он принялся за Льва Ильича, который во время всего сеанса хмыкал, усмехался и посматривал по сторонам: надо же, до чего легко подверженные люди! Впрочем, не мешал процессу: вдруг все-таки польза?
– Надо вспомнить! Надо вспомнить! Вспомнить! – твердил Нестеров. И тут на лице Льва Ильича вдруг появилось выражение крайней тревоги. Он словно действительно забыл что-то важное и пытался вспомнить. Нестеров не сводил с него глаз, понимая, что сейчас добьется своего. И голова Льва Ильича начала действительно никнуть.
Но это было последнее усилие Нестерова. Зрение его окончательно заволокло, и в этом тумане послышался стук тела. Кто-то упал, мысленно подумал Нестеров. И каким-то другим умом, не мысленным, а иным, откликнулся: это я упал!
И что это такое белое надо мной?
5
Что это такое белое надо мной? – думал Нестеров, открыв глаза.
Не сразу понял: потолок. Повернул голову. Увидел стеклянный медицинский шкаф, казенную мебель. За столом сидит молодой человек и читает книгу с названием, которое Нестерову показалось зловещим: «Криминалистика».
– Где я? – спросил Нестеров.
Вадик (а это был он) словоохотливо объяснил:
– В медпункте. Я вообще-то не врач, но был тут фельдшером, а сейчас приехал на каникулы, я на криминалиста учусь, вот и поселили здесь по старой памяти и попросили на лето врачом поработать, а мне, в общем-то...
– Что со мной было?
– Вы в обморок упали.
– Почему?
– Этого я не знаю. Сначала всё было хорошо, даже я что-то почувствовал. Но это самовнушение, скорее всего, я, извините, в такие вещи не верю. Ну, вот. Вы, значит, говорили, говорили, а потом...
– Здравствуйте! – послышался голос в окне. Это был Андрей Ильич, не выспавшийся и очень озабоченный.
– Как себя чувствуем?
– Нормально, – сказал Нестеров, вставая. – У меня просто был летний грипп, потом много работал... Неловко получилось.
– Вы даже не представляете, насколько неловко! – загадочно выразился Андрей Ильич. – Ходить можете?
– Вполне.
– Тогда очень вас прошу! Срочное дело, понимаете ли!
И Андрей Ильич увел куда-то с собой Нестерова.
В то же утро случилось еще одно событие, на первый взгляд незначительное, но масштаб его мы оценим чуть позже. Евгений Сущев вдруг засобирался в город, сказав, что ему позвонили и просят срочно выйти на работу.
– Когда позвонили? – удивилась Анна.
– Только что, ты выходила.
– Здравствуйте-пожалуйста! Вчера приехал – и опять! Ты же на неделю хотел!
– Начальство просит, что я могу сделать?
– Слушай, с тобой этот экстрасенс ничего не сделал? – забеспокоилась Сущева, вглядываясь в лицо мужа. – Какой-то ты не в себе!
– Будешь тут в себе, если вот так из дома дергают! Думаешь, мне охота ехать? И ты тут еще... На нервы давишь...
– Я не буду, Женя. Вот люди, мужу и жене вместе побыть не дают...
А в медпункт тем временем заглянул Прохоров, обнаружил отсутствие Нестерова, удивился объяснению Вадика, что экстрасенс был уведен Шаровым.
– Куда пошли-то?
– Не знаю. По улице куда-то.
6
По улице куда-то шли Андрей Ильич и Нестеров.
– Вы не беспокойтесь, сеанс я проведу, – говорил Нестеров. – Вот отдохну пару дней.
– Это само собой. Но кое-что нужно сделать прямо сейчас.
– Что именно?
– Увидите.
Андрей Ильич, поминутно озираясь, подвел Нестерова к дверям клуба. Постучал. Открылась дверь, высунулся бухгалтер Юлюкин. Тоже огляделся и впустил Шарова и Нестерова.
– Всё в порядке? – спросил Андрей Ильич.
– Если это можно считать порядком...
Они пошли в полутьме: окна были занавешены.
В пустом зале сидел на своем месте, как и вчера, Лев Ильич Шаров. Сидел неподвижно. Руки скрещены, глаза устремлены вперед.
– Здравствуйте! – сказал Нестеров, но Лев Ильич никак не отреагировал.
– Он не слышит, – сказал Андрей Ильич.
– А что с ним?
– Это вы нам должны объяснить!
– Ничего не понимаю...
– Восстанавливаю события, – начал рассказывать Андрей Ильич. – Вчера вы упали в обморок, была суматоха, люди тоже не сразу опомнились, потом разошлись, я их уговорил с зарплатой подождать до завтра ввиду чрезвычайных обстоятельств...
– При чем тут зарплата?
– Деньги мы были должны выдать! – вступил в разговор Юлюкин. – Лев Ильич их с собой взял в таком переносном сейфе и оставил в машине: машина надежная, да и все вокруг свои. А прямо при себе держать – люди только об этом будут думать, а не о лечении. Так вот. Упасть-то вы упали, но подействовать успели, наверно: Лев Ильич у нас как бы окаменел.
– Хорошо еще, – добавил Андрей Ильич, – что он семью на юг отдыхать отправил, а то жена бы его подняла шум. Вам бы не поздоровилось, извините!
Нестеров пощупал пульс Льва Ильича, пощелкал пальцами перед его глазами и сделал вывод:
– По-моему, он впал в кататоническое состояние.
Лев Ильич вдруг опустил голову и тут же поднял ее. Андрей Ильич обрадовался:
– Шевелится!
– Это ничего не значит. Остаточные реакции. И вы ошибаетесь, он все слышит. Люди даже в коме слышат, но не осознают.
Юлюкин заботился о своем:
– В чем проблема, Александр Юрьевич. Мы бросились к машине, у Андрея Ильича ключи запасные есть, а там – нет денег! Нет этого ящичка, понимаете? А ее открыть невозможно, сигнализация зверская! Значит, Лев Ильич эти деньги в другом месте где-то оставил! Значит, надо выяснить...
– Что ты всё о деньгах? – прервал Андрей Ильич. – У меня брат сидит как мертвый, а ты – деньги, деньги! Оживить его надо!
– И я говорю – оживить. Чтобы деньги... – и в ответ на гневный взгляд Андрея Ильича Юлюкин отчаянно, хоть и негромко (в целях конспирации), воскликнул:
– Но ведь съедят нас люди, если зарплату не выдадим! И так на месяц задержали!
– Понятна задача, Александр Юрьевич? – спросил Андрей Ильич. – Оживляйте. То есть – приводите в себя.
– Попробую... – неуверенно сказал Нестеров, понимая, что перед ним что-то неведомое и неожиданное.
7
Что-то неведомое и неожиданное поднялось в душе продавщицы Клавдии-Анжелы после сеанса. Настолько неожиданное, что она с утра приняла решение – уехать. И не только приняла решение, но вот уже сдает дела напарнице Шуре Куриной. Считают товары и деньги, сверяют записи.
– Как-то все-таки я не понимаю... Взяла и собралась... У тебя тут целых два жениха, – напомнила Шура.
Клавдия-Анжела горько рассмеялась:
– Какие женихи? Володька молодой слишком, Мурзин еще женатый.
– Фактически в разводе. И ходит ведь к тебе, скажешь нет?
– Ну ходит, – не отрицала Клавдия-Анжела. – А толку? Не мычит, не телится. Сама я, что ли, должна серьезный разговор начинать? У меня гордость все-таки.
Шура возмутилась:
– Ну знаешь, или уж гордость, или счастье! Я вот тоже гордая слишком, поэтому и одинокая! Нет, но тебе-то кто больше нравится?
Клавдия-Анжела вздохнула:
– В этом и вопрос. Володя, в общем-то, чуть побольше... Нет, Мурзин тоже мужик неплохой, хоть и с загибами... Да уж... Вчера на сеансе сижу, а сама загадываю: пусть я сейчас засну, а проснусь, и мне ясно наконец станет, с кем мне быть.
– И что получилось? – с огромным интересом спросила Шура.
– А то и получилось. Очнулась, и будто мне кто сказал: не дури, ни с тем ни с другим ничего не будет. Уезжай. И я поняла: пора. Всё просто, Шура: если за Мурзина выйду – он мне жизнь испортит, если за Володьку – я ему жизнь испорчу.
– Надо же... Зря я себе тоже чего-нибудь на жизнь не загадала. А то просто как в тумане живу, ничего про себя не соображаю. Дура, загадала на мелочь: хотела, чтобы родимое пятно пропало. Пятно у меня есть на одном месте. Несимпатичное.
– Пропало?
– Ну да! Мне кажется, даже больше стало. Главное, что его в любом случае очень вряд ли кто увидит. Зачем я на что-то серьезное не загадала, дура? Короче, подруга, вот тебе и мораль: перед тем как чего хотеть, подумай, этого ли ты хочешь! Выпьем! Не за исполнение желаний, а за то, чтобы понять, чего мы желаем на самом деле!
Они не успели выпить – вошел Прохоров.
Галантно улыбнулся: городская жизнь его обучила, что с любой женщиной надо на всякий случай быть вежливым, ибо неизвестно, кто она и чего от нее ждать. В деревне же совсем другой расклад: все на виду, обо всех всё знаешь, церемониться не приходится. Но и тут обаяние применить не мешает.
– Здравствуйте, женщины! – воскликнул он. – За что пьем?
– За вас! – мгновенно откликнулась Шура. – Что, не живется в городе, Вячеслав Иванович?
– Почему? Вполне живется.
– Ох, про вас такие глупости рассказывают, будто позапрошлый год, когда я к сестре уезжала, вас чуть в тюрьму не посадили!
Настроение Прохорова испортилось. Что ни говори, только в городе женщины бывают женщинами, а тут – одни бабы. Да еще ехидные.
– Как видишь, не посадили, – сказал он. – А даже наоборот, помощником депутата сделали. Хотя, конечно, обидели на всю жизнь, поэтому я и уехал. Вы Нестерова не видели? Экстрасенса?
– Видели, – сказала Шура.
– Когда?
– Вчера!
Женщины рассмеялись, Прохоров ушел, досадуя, что потерял время.
Нестеров будто растворился.
8
Нестеров будто растворился в своем состоянии, а состояние было по-прежнему нехорошим. С большим трудом он вынырнул из него, сконцентрировался на задаче, поднял руки над Львом Ильичем и начал произносить формулы, которые когда-то вычитал в книге по практической психологии и посчитал неплохими для использования. Они были похожи на стихотворные считалки, а всё, что с ритмом и рифмой, как известно, доходит до сознания быстрее.
– Десять. Свои силы умеем взвесить. Девять. Знаем, что будем делать. Восемь. Гордо голову носим. Семь. Усталость ушла совсем. Шесть. В теле желанье движенья есть.
Юлюкин и Андрей Ильич с любопытством слушали и наблюдали. Но пока не видели в теле Льва Ильича желанья осмысленного движенья – и даже намека на это желанье. Он лишь слегка покачивал головой, как фарфоровая кукла.
– Пять. Хорошее настроение опять, – продолжал Нестеров. – Четыре. Радует всё, что в мире. Три. Бодрость и здоровье внутри. Два. Свежая, ясная голова. Один! Я себе господин! – возвысил голос Нестеров. – Смелее! Делаем глубокий вдох, чуть потягиваемся, открываем глаза!
Увы, Лев Ильич не сделал глубокого вздоха, не потянулся, а насчет глаз Нестеров сказал ошибочно: они у Льва Ильича и так были открыты.
В это время раздался стук в дверь.
– Попросите не мешать! – резко сказал Нестеров. Андрей Ильич посмотрел на Юлюкина, тот понял, пошел к двери. Приоткрыв, увидел Прохорова.
– Нестерова нет здесь? – спросил тот.
– Какого Нестерова? А... Нет, нету.
Юлюкин захлопнул дверь, а Прохоров крикнул:
– А чего это ты закрылся?
– Учет у меня! – ответил Юлюкин. – Перепись материальных ценностей!
Прохоров, пожав плечами, ушел. А Юлюкин, возвращаясь, чуть не вскрикнул, наткнувшись на неизвестного человека.
– Кто это?
– Я, собственно...
Юлюкин вспомнил. Это был Шестернев, заведующий клубом, но фактически сторож, так как клуб давно бездействовал.
– Чего ты бродишь тут? – рассердился Юлюкин. – Иди домой.
– Я вообще-то при клубе... Комната у меня... А что тут происходит?
– Не твое дело. Иди в свою комнату и сторожи там. Изнутри. И никому ни слова.
– А о чем?
– Ни о чем!
Вернувшись к Нестерову и Андрею Ильичу, Юлюкин сказал, что был Прохоров.
– Вы ему ничего не говорите, – предупредил он Нестерова. – И вообще – никому. А то такие слухи по селу пойдут!
– Неужели ничего нельзя сделать? – спросил Андрей Ильич, с тоской глядя на непроницаемое лицо брата. Нестеров объяснил:
– Человек в такое состояние входит внезапно и выходит из него тоже внезапно. Бывает, на что-то откликается. На что-то хорошее. Или, наоборот, плохое.
Андрей Ильич, тут же уловив мысль, спросил:
– Лёва, груздей маринованных хочешь? А водочки холодной? А в Сочи поехать?
Лев Ильич на эти соблазны не откликнулся.
– Ну-ка, отойдите-ка, – сказал Андрей Ильич Юлюкину и Нестерову.
Те отошли, а Андрей Ильич, склонившись к уху брата, горячо прошептал:
– Лёва, Настю из Полынска помнишь? Блондинку шестьдесят девяносто на шестьдесят? То есть наоборот. Помнишь?
Реакции не было. Андрей Ильич решил перейти от пряника к другому орудию воздействия.
– А ревизию прошлого года помнишь? Чуть дело на тебя не завели, помнишь?.. Лёва, а помнишь, как мы в детстве за грушами полезли и вдруг – сторож идет! – выкрикнул Андрей Ильич.
Лев Ильич издал короткий беспокойный звук – и опять замер.
– Не получается, – сказал Андрей Ильич Нестерову. – Давайте опять вы.
– Мне надо немного отдохнуть. Выпить кофе хотя бы. Давайте через час-другой я приду и попробуем повторить.
– А если не придете? – не постеснялся спросить Юлюкин.
Нестерова это возмутило:
– Послушайте!.. Я, в конце концов, не гастролер, не шарлатан и не... Пока я не приведу его в нормальное состояние, я не уеду! Но я должен сам прийти в нормальное состояние!
– Хорошо, хорошо, идите, но через час ждем, – сказал Андрей Ильич.
Юлюкин, выпустив Нестерова, вернулся к Андрею Ильичу, который, сидя на корточках перед братом, заглядывал ему снизу в глаза и причитал:
– Лёва, Лёва, что же с тобой, а? Ты хоть меня слышишь? А?
Лев Ильич кивнул.
– Или не слышишь?
Лев Ильич кивнул.
– Может, из города врача позвать? – предложил Юлюкин.
– Ни в коем случае! Это же позор на весь район! На всю область! Засмеют! А он мне брат, между прочим!.. Вот что... Получится у экстрасенса или нет, а ты сходи за старухой Акупацией. Может, она что сделает?
– У меня ревматизм в два приема вылечила, – вспомнил Юлюкин.
Он с огромной осторожностью выскользнул из клуба и огородами пошел к старухе Акупации, которая получила прозвище за то, что в самом деле была в войну на оккупированных землях и часто рассказывала об этом, но славилась совсем другим: умением лечить травами, заговорами и разными настойками. Но хоть она и вылечила у него ревматизм, однако в таком сложном деле Юлюкин на нее не очень надеялся. И все-таки пошел. Потому что есть такие моменты: знаешь, что толку не будет, а всё равно делаешь.
9
Есть такие моменты: знаешь, что толку не будет, а всё равно делаешь. Казалось бы, сколько раз Клавдия-Анжела отшивала Володьку, пора бы ему догадаться, что его дело не выгорит, и он даже догадывается, но в себе не властен.
Он ждал Клавдию-Анжелу у дома.
– Правда, что ли, уезжать собралась? – спросил он, неизвестно откуда узнав это.
– Собралась, – коротко ответила Клавдия-Анжела, ничуть не удивившись его осведомленности.
– А с чего это ты? Может, тебе экстрасенс как-то на психику подействовал?
– Давно у меня уже нет никакой психики, Володя. Одна тоска.
– Всё равно зря спешишь. Будто у тебя тут совсем никаких вариантов нету?
Клавдия-Анжела собиралась уже войти в дом, но вдруг обернулась, поставила сумки с продуктами и вскрикнула:
– Господи, три года одно и то же! Хочешь, прямо скажу?
– Хочу, – насупился Володька, боясь предстоящих слов, но соблюдая мужество.
– Я, Володь, понимаешь ли, женщина... – призналась Клавдия-Анжела. Володька тут же откликнулся – причем без всякого юмора:
– Заметно вообще-то.
– Спасибо. Но время идет. Мне семьи хочется. А ты, Володь, все-таки слишком молодой. Представь, через десять лет ты еще совсем огурчик, а я кто буду? У меня дочь почти взрослая!