Такого в выданных ему инструкциях не значилось. Его предупреждали про хищников обоего пола, мужского и женского, которые могут потребовать этого в обмен на помощь – например, за то, чтобы подбросить вперед по трассе. И про тех, кто может попытаться получить это от него силой, – тоже. Он кивал, и понимал, и усваивал сказанные ему мудрые слова. Но вот это было какое-то совсем другое. Совсем.

Ему вообще-то полагалось садиться к кому-то в машину лишь в ситуации самой крайней необходимости, да и то выскакивать из нее как можно скорее. А он возьми да и согласись на еще один дневной перегон с Нельсоном – и причем радостно! А потом еще на один. И вот они снова мы: Малкольм ежится от холода, а Нельсон водит пальцем по его татуировкам.

– Они у тебя еще и на ногах, – сообщил Нельсон. – И сделаны не вчера, – палец ознакомительно путешествовал по внутренней стороне бедра. – Волосы на ногах успели отрасти обратно.

– Их начинают делать в совсем юном возрасте, – сказал Малкольм. – Это наше Писание.

– Типа как Библия.

– Вроде того. Но больше про твою преданность тому, во что веришь. Чем больше отдаешь себя вере, тем больше текста пишут на твоем теле.

– А ты понимаешь это еще маленьким?

– У Верящих возраст – не помеха. Некоторые наши крутейшие проповедники – дети.

«Как я», – подумал он (но не сказал). Он проповедовал с семи лет и очень этим славился. Вот потому-то его и выбрали для этой миссии. Мысль о миссии он решительно выкинул из головы.

Нельсон продолжал его разглядывать – между ног, вокруг бедер: кажется, больше из интереса, чем вожделения.

– Немного холодно валяться тут голышом, – заметил Малкольм, покрываясь мурашками с головы до ног.

– Только на секундочку. – Нельсон посмотрел, наконец, вверх. – Хочу увидеть. Ты не против?

Малкольм ответил улыбкой.

После поцелуя Нельсон стал совершенно другим человеком – мягче, моложе, словно скинул на время груз необходимости постоянно быть готовым к любой атаке. Интересно, удастся Малкольму когда-нибудь ощутить такое самому? Собственные его защиты были от другого – не от тех, кого он хотел целовать… или трогать вот так.

На второй день они не обменялись ни словом ни с кем – ну, только с заправщиком на бензоколонке. Малкольм за наличные наполнил бак и взял им довольно еды на дорогу. Нельсон при виде денег округлил глаза.

– Это потому те люди за тобой гонятся? Ты банк, что ли, ограбил?

– Нет, – покачал головой Малкольм. – Всё мое, безвозмездно.

Они выехали обратно на трассу и покатили дальше, так быстро, как только позволяла метель. Малкольму было неуютно от спешки и от того, что двигались они не в том направлении, но неохраняемый переход через границу… – такая овчинка выделки точно стоила, особенно после того, как их выкурили из кемпинга. К тому же рядом с Нельсоном сильно париться как-то не удавалось.

– И почему они за тобой гонятся? – осторожно поинтересовался Нельсон на второй день, руля и одновременно пожирая купленный Малкольмом сэндвич. – Ты, между прочим, так и не сказал.

Малкольм вздохнул.

– Ничего плохого я не сделал, если ты об этом. Верящих вообще не слишком любят, особенно власти. Мы теперь почти не покидаем своих келий.

– Тогда почему ты сказал, что не хочешь их убивать? – Нельсон искоса глянул на него. – Это было взаправду?

– Хотел бы я, чтобы нет, – тихо ответил Малкольм. – Мне нужно кое-куда попасть. Скоро. Ко времени. Это очень-очень важно. Они бы меня остановили – уже пытались.

– Ты же не хочешь сказать… – Нельсон проглотил остаток сэндвича и попытался сделать вид сразу небрежный и бравый. – Ты же не собирался правда их убивать?

Малкольм смотрел на его пригожий профиль… на то, как он вытер рот свободной рукой: большим пальцем и мизинцем – в одну сторону и в другую… раз и два.

Вопросы влечения между людьми в его тренировки как-то не входили. Миссия-то была в основном религиозная, вроде священства или монашества. Отношениям в ней места не отводилось. В таком виде это и вколачивали Малкольму в голову с самого детства. Да и окружали его почти исключительно женщины, и хотя про это чувство он понаслышке знал (про влечение типа), испытать его, а уж тем паче как-то реализовать у него буквально не было ни единого шанса.

А Нельсона он едва знал. Нельсон его – еще меньше. Но связь образовалась такая мгновенная, такая прочная, что он уже боялся его разочаровать.

– Нет, на самом деле нет, – соврал Малкольм, и сердце у него аж подпрыгнуло, когда Нельсон втихомолку вздохнул от облегчения.

Той же ночью они снова лежали вместе.

– Никогда не думал, что такое возможно, – сказал Нельсон. – Что со мной это когда-нибудь случится.

Малкольм услышал, как он тихо заплакал у него за спиной, но оборачиваться не стал: Нельсон ни за что не позволил бы себя утешать.

– Я всегда думал, что это будет… грубо. И жестоко. И постыдно.

Малкольм не спросил, почему он так думал, но строить догадки ему никто не мешал.

– Но это, – сказал Нельсон. – И чтобы вот так… – тут у него снова перехватило горло. – Я просто сам себе не верю.

Тут он наконец-то разрешил Малкольму себя обнять. Все мысли о миссии Малкольм из головы выкинул, и о том, как мало у него осталось времени, – тоже. И о том, как ему придется бросить Нельсона и уйти.

Но не в ту же ночь. И не в эту. Не сейчас.

– И по всем ногам тоже, – оценил Нельсон, оглаживая Малкольмовы пальцы: тот поджал их и невольно захихикал.

– Ага.

– Перевернись.

Малкольм перевернулся неуклюже в тесной кабине. Пальцы Нельсона отправились в путь по его голой спине, вниз по хребту, между ягодицами.

«Ох, Митера Тея», – взмолился он, не успев опомниться, остановиться… – хотя зачем бы это? Что же, все это было предрешено? Провидено и решено задолго до его рождения? «Спасибо, – сказал он, – спасибо, что послала мне это». А почему бы и нет? Разве она не милостива? Разве она – не святейшая Митера Тея за всю историю? Пока что об этом никто не знал, но когда остальным кельям станет известно, что она уговорила дракона не только отнести его к начальной точке маршрута, но и буквально испепелить двоих людей, поставивших под удар успех миссии… Ни одна Митера Тея не делала ничего подобного вот уже двести лет кряду.

Воистину в ней была сила драконьей крови – достаточно, чтобы изменить лик мира. И почему бы ей не сделать этого для него, смиренного слуги, если была на то ее воля? «Благодарю тебя, Митера Тея, благодарю».

– Я так понимаю, ты очень верующий, да? – голос прозвучал неуверенно; Нельсон все еще смотрел.

– Тебя это беспокоит?

– До сих пор мне с религией не сильно везло.

– Мы верим, что секс – дело здоровое. – Малкольм постарался обернуться, чтобы взглянуть на Нельсона. – Что это в нас говорит драконья часть.

Нельсон застенчиво ухмыльнулся. У Малкольма глухо заколотилось сердце от одной этой картины.

– Это мне нравится. Наша драконья часть.

Он снова улыбнулся, и на этом можно было ставить точку. Малкольмово сердце заблудилось в ней и потерялось.



– Черт его раздери, – выразился агент Дернович.

И уже не в первый раз.

– Следите за языком, будьте так добры, – сказала агент Вулф.

Тоже далеко не в первый.

– Я и слежу. Слежу за тем, как ругаюсь, потому что он был у нас в руках! Этот засранец был у нас прямо в руках, а теперь…

Судя по всему, на этом слове с агента Вулф действительно стало хватит, потому как она выскочила из машины вместе со своей записной книжкой и потопала обратно в номер.

В последний номер в последнем отеле за эту поездку, по всему видать. Ориентировка – или что там у канадцев было вместо нее – не выявила ни грузовика, ни мальчишек. И ни следа того, кто, по твердому убеждению агента Дерновича, и был потенциальным убийцей, за которым они охотились.

– Ну, вот как они могли его не найти? – спрашивал он раз, наверное, в сотый за последние семьдесят два часа.

– Территория большая, – терпеливо отвечала Вулф. – Дорог много, все надо охватить. И они далеко не счастливы, что мы здесь торчим.

Это еще было слабо сказано. У канадцев только что пар из ушей не валил. Они, естественно, знали, что в стране толчется Бюро, но до сих пор дипломатично и подчеркнуто смотрели в другую сторону – пока агенты не высовывались и держались ближе к обочине.

Потом все предсказуемо пошло по борозде, особенно когда Дернович увязал ориентировку напрямую с убийством двоих агентов, которых, можно сказать, вплавили в дорогу. И термин «профессиональный убийца» канадцам тоже очень не понравился. А то, что Дернович не сумел объяснить, кого именно убийца собирается убить, – так и совсем. Еще бы немного, и он ляпнул бы им про угрозу открытых военных действий.

Катлера вызвали на ковер его собственные боссы, которых, в свою очередь, вызвало на ковер ни много ни мало канадское правительство. На ковер вообще много кого понавызывали, и все это в итоге прилетело обраткой многострадальному Дерновичу. Все бы еще ничего, если бы время не шло, а этого ублюдочного Верящего мальца так никто с тех пор и не видел.

Короче, Дернович тоже ушел к себе в номер. Час был поздний. Вулф вполне справедливо на него разозлилась. Он и сам откровенно злился на Вулф: она все чаще уходила по уши в свои записные книжки, пялясь на эти чертовы руны, каковые суть бред собачий, и больше ничего. Хотя, с другой стороны, может, она была занята совсем и не этим. Может, сидела там сейчас и строчила докладную на некомпетентного напарника.

Он скормил телевизору пятицентовик, чтобы посмотреть новости, но не успел и первого заголовка расслышать, когда зазвонил комнатный телефон.

– Это агент Дернович? – вежливо осведомился отчетливо канадский голос.

Адресат издал звук, недвусмысленно выражающий отвращение.

– Ребят, вы вообще слышали о прослушках?

– Извините, – так же вежливо отозвался голос, выбравший в упор не распознавать сарказм. – Это агент Дернович?

– Он.

– Есть основания полагать, что мы обнаружили ваш грузовик, агент.

Дернович сел так быстро, что у него закружилась голова.

– Агент, вы все еще здесь? – поинтересовался голос.

– Где? – хрипло спросил агент.



Не успев еще толком проснуться, Малкольм знал, что в окно кабины стучат далеко не друзья. Он открыл глаза и уставился прямо в луч мощного фонарика, который бесцеремонно обнюхивал его заспанную физиономию, голые плечи под одеялом и просыпающегося Нельсона за спиной.

– Ох, нет, – едва слышно выдохнул этот самый Нельсон.

– Все, что вы будете делать, должно быть сделано медленно и миролюбиво, – сообщил голос за светом.

– Мы ничего плохого не сделали, – начал Нельсон.

– А с моей стороны это выглядит по-другому, – возразил голос. – Одежду надеть. И без резких движений.

– Ох, нет, – продолжал цедить сквозь зубы Нельсон. – Ох, нет, нет, нет, нет…

– Да все в порядке, – так же тихо сказал Малкольм, нащупывая раскиданные вокруг комья одежды.

Он весь дрожал: торчать голышом было реально слишком холодно, даже в машине… но как тут не торчать, когда такие приятные вещи раздают?

Интересно, это было последнее счастье на его веку?

Он сел и попробовал разглядеть за светом человека. Королевская полиция, ага. Фонарь в одной руке, в другой – пистолет. Нельсон его тоже увидел и поднял свои – дескать, не стреляйте.

– Одевайтесь и даже не пытайтесь что-нибудь выкинуть, – сказал коп. – Делайте, как я говорю, и я не буду стрелять.

– А зачем вы тогда в нас стволом кажете? – пробурчал Нельсон, натягивая рубашку.

– Он не в нас им кажет, – Малкольм последовал его примеру, не сводя взгляда с копа, – а в меня.

– Как они вообще нас нашли?

– Возможно, за границей все-таки следят, даже здесь.

– Вот об этом-то мне дед и говорил…

– Я тебя не виню, – спокойно сказал Малкольм. – Честно.

Он улыбнулся Нельсону. Настоящий, всамделишный. Пусть хотя бы это останется.

– Шевелитесь там, – напомнил коп. – Тут, знаете ли, не жара.

Малкольм натянул толстый свитер, аккуратно просунув руки в рукава.

– Мы выходим, – громко сказал он. – Не стреляйте.

– Это будет зависеть от вас, – отозвался офицер.

Малкольм открыл дверь со своей стороны. Нельсон позади – со своей. Малкольм вылез в снегопад, руки вверх. Нельсон пошел в обход на их сторону.

– Ты – стой там, – скомандовал коп.

Нельсон повиновался. Полицейский повернулся обратно к Малкольму:

– Тебя зовут Малкольм?

– Нет, – просто ответил тот.

Это была чистая правда. Физиономия копа разом сделалась жестче.

– Я ищу Верящего подростка на ржавом коричневом грузовике, направляющегося к американской границе. – Он полыхнул фонариком в лицо Нельсону, заставив того сощуриться. – Возможно, в компании другого подростка.

Луч вернулся к первой мишени.

– И ты мне говоришь, что ты – не он?

– Нет, – пожал плечами Малкольм. – Только что меня зовут не Малкольм.

– Ты что, умничать со мной удумал?

– Нет.

– Нет, сэр.

– Нет, сэр.

Коп бросил косой взгляд на Нельсона.

– Меня блевать тянет с таких, как вы, понял? – Он сплюнул Малкольму под ноги. – Гомики.

– Пасть закрой, – скомандовал Нельсон.

Луч в мгновение ока уперся обратно в него.

– Что ты сказал?

Лицо Нельсона вдруг сделалось злым, очень злым. У Малкольма живот завязался узлом. Он незаметным движением поправил рукава.

– Мне такого добра от отца хватило, – процедил Нельсон.

Он оттянул губу и показал дырку на месте зуба (которую Малкольмов язык не так давно навещал).

– Вот это сделал последний человек, назвавший меня гомиком. Я себе сказал, что больше этого не повторится.

– Речуга что надо, – одобрил коп. – Только пушка тут у меня, и я тебе столько зубов повышибаю, сколько захочу.

Со всей быстротой, на какую он только был способен – то есть очень быстро: его как раз на это и натаскивали… можно сказать, только на это его и натаскивали, – Малкольм выпустил лезвия из рукавов в ладони. Не успел полицейский увидеть, что происходит, Малкольм махнул рукой длинной пологой аркой.

Точно. И эффективно.

И вот рука уже внизу, по шву, будто ничего и не случилось.

Коп удивленно сморгнул, прислонил руку с фонариком тылом к шее. В луче четко обрисовалась кровь, бившая струйкой вперед из разреза на яремной вене, которого раньше там не было. Струйка пульсировала в ритме сердца: раз – и есть, раз – и нету, с каждым сокращением мышцы.

– Ты сссс… – вымолвил коп, выбрасывая руку с пушкой вперед.

Выстрела, впрочем, так и не последовало. И как заканчивалось это «сссс…», они тоже не узнали. Ничего хорошего там явно не предвиделось. Полицейский бухнулся на колени, уронил пистолет. Фонарик осветил веер красных капель на снегу и у Малкольма на штанинах.

Раздался жуткий глотательный звук, и офицер Королевской конной полиции рухнул лицом вниз между ботинок стоявшего перед ним парня.

Прочие звуки кончились – остался только снег, совсем тихий, не громче дыхания. Смотреть тоже было больше не на что – разве что на тени поперек Нельсонова перепуганного лица.



– А побыстрее никак нельзя? – орал агент Дернович, обращаясь к колымаге секретной службы Королевской конной и так далее полиции, тащившейся впереди них.

Неприметный «олдсмобиль», такой же, как у них. Все, что ли, секретные службы разъезжают на «олдсмобилях»? А преступники, интересно, в курсе, какую марку высматривать на дорогах?

Королевская полиция пожаловала им вертолет, чтобы добраться сюда, но снег валил такой, что пилоту пришлось сесть обратно на базу, предоставив им добираться до границы самостоятельно – час езды.

– Они – канадцы, – прокомментировала агент Вулф, лицом в записную книжку. – Они знают, что такое максимальная безопасная скорость в сильный снег.

– Я вырос на Водопадах, агент, и немного в курсе, как вести машину в метель. – Агент Дернович только что колоссальным усилием воли не дал себе садануть по клаксону. – Когда мы туда доберемся, мальчишки давно уже и след простынет.

– Полицейский сообщил, что задержит их до нашего прибытия.

– Ага, и с тех пор от него ни слуху ни духу.

– Пол, это почти пурга, – почти отрезала она и сама не меньше его удивилась, что назвала напарника по имени. – Простите, агент Дернович.

– Нет проблем, – он волком посмотрел на нее, – Вероника.

– Вы на польский манер пишетесь? – голос у нее был невинен, что твой ягненок. – Через «o» и не «au»?

– Нет. На хорватский. Меня назвали в честь отцовского брата, который погиб в Великую войну.

– Все войны – великие, если вас накрыло.

– Ничего более полезного не скажете, агент Вулф?

– Я не хотела проявить неуважение. Мои мысли сейчас далеко.

– Ясное дело, далеко. Вы за последние два дня носа не кажете из этой тетрадки. Ничего нового вам эти руны не скажут.

– Да. Но…

– Но что? Но что, Вероника?

Она долго и задумчиво выдохнула.

– Митера Тея не станет с нами говорить.

– Она ни с кем не станет говорить. Мы получали от нее только письменные ответы, даже несмотря на то, что выразились достаточно ясно относительно вероятных посл…

– Дайте мне закончить.

Она произнесла это так спокойно, что он от удивления замолчал.

– Что, если она сама послала убийцу?

– Так это же наша основная рабочая теория, Вулф!

– Не как Митера Тея, не как представительница всех Верящих, а как частное лицо. Она сама, действуя независимо.

– А разница в чем?

– Верящих раздирает внутренняя борьба. Секты соревнуются за главенство. Всегда было известно, что нынешняя Митера Тея – из секты, которая очень полагается на пророчества. – Она подняла руку, не дав ему снова себя перебить. – Да, с этого в свое время и началось расследование, можете мне не напоминать. Обычно пророчество – это всякий смутный вздор. Сформулированный настолько… широко, что означать может практически что угодно. Что бы и когда бы ни случилось, пророчество можно задним числом подогнать под любые события.

Дернович сумел наконец встрять:

– И как нам это поможет посреди канадской пурги, через которую мы тащимся со скоростью долбаной улитки на захват предполагаемого убийцы? Который может оказаться мальчиком-подростком. Господи, вот сказал вслух и понял, какие же вы все чокнутые!

– Если Митера Тея хотела что-то от нас скрыть, – продолжала Вулф, чуть поморщившись, словно вежливо игнорировала чей-то пук, – она бы просто сослалась на дипломатический иммунитет, и на этом бы все кончилось. А вот если бы она решила что-то скрыть от других Верящих… что бы она стала делать?

– Не говоря уже о том, что зачем бы ей этого хотеть… о’кей, ваши версии?

– Она спрятала бы искомое у всех на виду. Верящие верят в красных драконов, так было всегда, но в мире существует пять драконьих видов, и у них похожие, хотя и не одинаковые, языки, использующие идентичный пиктографический, а точнее, рунический алфавит.

– Вы сейчас о чем вообще толкуете?

– Языки эти во многом пересекаются. Я пыталась перевести эти руны через систему красных. Так получается достаточно осмысленно и притом достаточно смутно, чтобы с виду походить на пророчество, – этого вполне хватит Верящим, чтобы понастроить вокруг такого канона келий. Но что, если это не язык красных? Мы никогда не смотрели на дело под таким углом, потому что для нынешней Митеры Теи в этом вроде бы нет никакого смысла. Она бы не стала пользоваться источником на другом драконьем языке.

– Но если это она…

– Оказывается, руны обладают неким неопределенно-пророческим смыслом также на языке белых и зеленых драконов. На языке пустынных это полный вздор. И, наконец, – тут она помахала записной книжкой, – если переводить их через голубой, получается идеально осмысленный, почти конкретный текст.

Агент Дернович прорысил глазами через испещренную непонятными значками страницу.

– Матерь божья… Спрятано у всех на виду.

– Никому бы и в голову не пришло, что Митера Тея может последовать пророчеству голубых драконов. Это фундаментально противоречит тому, что она вообще собой представляет. Если бы она такое сделала, она бы перестала быть Митерой Теей.

– Но она таки сделала.

– И если да, кто знает, какие еще правила она могла нарушить.

– Например, нанять дракона убивать людей? За нарушение такого табу потребуют очень много золота.

– Верящие отдают общине все свои мирские богатства, когда вступают в нее. Плата проблемы не составит.

У Дерновича сердце ухнуло куда-то за ремень.

– Бог ты мой. Если она и вправду зашла так далеко…

– Тогда нам придется ее остановить. К счастью, я, кажется, смогла вычислить ее цель.

– Кто?

– В имени я не уверена. Зато знаю, когда и где это случится.

– А как насчет почему?

Агент Вулф даже удивилась:

– А почему еще, агент Дернович? Пораскиньте мозгами. Потому что с этого начнется конец света.

9

– Главное, ни на секунду не забывай: это не означает, что ты особенная, – сказал Казимир.

– Ну да, с ума сойти просто, – проворчала Сара, ежась под снегом.

Хотя луна сейчас усердно пряталась за милями и милями облаков, вся ферма словно светилась от окутавшей все белизны. Четвертую ночь кряду Сара пыталась вытянуть из него ответы. Постоянное недосыпание и общее напряжение уже начинали на ней сказываться. Она уже даже Джейсону сказала про наемного убийцу, хотя Казимир ее от этого предостерегал. Тот факт, что Джейсон ни на секунду не усомнился в ее словах… что ж, он лишь доказывал, какой странной в последнее время стала их жизнь.

– Тебе просто повезло, – продолжал Казимир, проигнорировав ее последнюю реплику.

– Повезло?! И где во всем этом хоть немного везения, скажи мне на милость?

– У тебя нет никаких особых способностей. И особого происхождения тоже нет – или что там сходит за происхождение у вашего вида. Ни истории, ни силы, ни ума – ничего, что выделяло бы тебя из толпы.

– Отлично, – выдохнула в метель Сара. – Вот сейчас ты говоришь гадости просто ради гадостей.

– Ты меня опять неправильно поняла, – возразил дракон. – Все это у тебя есть в избытке в других областях жизни – возможно. Тебе, безусловно, свойственны смекалка и сила характера, которые лично я нахожу удивительными, но что касается смерти, нет никаких существенных причин, почему выбор должен быль пасть на тебя, а не на других. Это просто совпадение во времени.

– Да, ты это уже говорил. Но я все равно не понимаю, почему меня надо обязательно оскорблять…

Он рыкнул, кажется, наконец начиная терять терпение.

– Потому что о тебе есть пророчество, Сара Дьюхерст.

– Обо мне?!

– Ну, не о тебе конкретно. – Дракон окинул взглядом ферму, снег, лес, железную антенну и громадную тень горы Рейнир где-то далеко за всем этим, почти неразличимую сквозь снег. – Но определенно об этом времени. Об этом месте.

Он снова уставился на нее. Глаз, казалось, мерцал в темноте, и Саре уже в который раз припомнились старые байки о том, что дракон может запросто тебя загипнотизировать.

– Именно это время. Именно это место. И некая девочка.

– И что должно произойти?

– Момент, с которого начнется война.

– Война?

Он снова слегка рассердился, но не на нее.

– Вероятно. Пророчества никогда не говорят напрямую. Сплошные «миры столкнутся» и «миры закончатся». Именно поэтому их обычно никто не принимает всерьез.

– То есть мне не надо принимать всерьез, что меня кто-то придет убивать?

– В общем и целом стоит меньше волноваться о пророчествах и больше – о безумцах, которые в них верят.

– Стало быть, меня собирается убить какой-то безумец?

– В точности так.

– Потому что он верит в пророчество, которое даже не истинно?

– В том-то и проблема. Именно это пророчество пока что имело склонность оправдываться, – он нахмурился. – Мой вид – ученые, и по этой причине нам свойствен больший скептицизм, чем другим драконам. Мы освободились от богини уже очень давно и не храним верности оставленным ею свирепым заповедям.

– У вас есть настоящая богиня? А я думала, ее просто Верящие выдумали…

– Но это конкретное пророчество – единственное, записанное со всей очевидностью на моем языке, – сбывалось десятилетиями. По частям. Мы хранили его в строгой тайне – не из-за самого текста, а из-за сумасшедших, которые могут попытаться его воплотить. Сумасшедших в основном из вашего племени. Но каким-то образом оно выплыло – и это тоже было предсказано. И поэтому я наблюдаю, как оно разворачивается, живет собственной жизнью, – и вмешиваюсь, где могу.

– Но почему ты? С чего ты взял, что вмешательство – твоя ответственность?

Казимир не ответил. Вернее, ответил не сразу, явно прикидывая, сколько хочет сказать.

– Магия драконов дика и неистова, – вымолвил он наконец. – Она такая неприручаемая и опасная, что существовать толком может лишь за пределами этого мира. Известные вам драконы – в сущности, безопасные сосуды для нее. Но если магия хлынет сюда в чистом виде, неотфильтрованной, она разрушит все.

– Я этого не знала, – пробормотала Сара.

Мягко говоря, это было преуменьшение.

– Большинство людей не знает. Если бы знали, наши отношения стали бы еще сложнее. Однако истина в том, что мы служим своего рода предохранительным клапаном между вами и драконьей магией. Это равновесие нужно поддерживать во что бы то ни стало, иначе придет конец всему, и людям, и драконам. Но знания уже почти утрачены. Оставшееся хранят голубые драконы. Пророчество указывает, что это место – и находящаяся в нем девочка – есть отправная точка войны, которая нарушит равновесие и всем нам принесет гибель.

– Значит, они послали тебя…

– …сделать, что смогу. Если смогу…

– Если?

Он встряхнул крыльями – видимо, пожал плечами на свой манер.

– Наша теология гласит: все, что случается, уже на самом деле случилось – где-то, когда-то – и будет случаться снова и снова. В бесконечном количестве других миров. Мы уже чувствовали раньше отголоски этих событий – там все пошло очень, очень плохо. И мы кровно заинтересованы в том, чтобы не дать этому случиться снова.

Сара тяжело сглотнула.

– И мое убийство – часть этого конкретного пророчества?

– Ты – отправная точка, – повторил дракон, и впервые за все время это прозвучало по-доброму, но от этого Сара почему-то расстроилась еще больше – больше, чем от вести о том, что ее идут убивать. – Если убийца заберет твою жизнь, надежды не останется. Никакой.

Гарет Дьюхерст наблюдал за своей дочерью и драконом через темное окно в спальне. О чем они там разговаривают, он даже не догадывался… но не верил, что от этого ей может быть какой-то вред. Дракон выручил ее в стычке с Келби – как минимум раз… а может быть, и два, самым, так сказать, окончательным образом. Этот вариант казался Гарету все более и более вероятным.

Но дело в том, что пришло еще одно письмо.

* * *

«Время поджимает, мистер Дьюхерст. К нынешнему моменту ваш дракон, весьма вероятно, уже совершил первое из предсказанных деяний, а именно сделал нечто, спасшее вашей дочери жизнь. Нам неизвестны конкретные обстоятельства этого события, но, подозреваем, вы поняли, о чем мы».

Вот откуда они узнали? Никто не умеет предсказывать будущее, а кто думает, будто умеет, тот просто псих.

«Не дайте себя обмануть. Он защищает вашу дочь ради своих собственных целей. Он заручится ее дружбой, но будет ей лгать. Он попытается представить себя союзником, доверенным другом – это неправда».

Гарет Дьюхерст глупым человеком не был. Он прекрасно отдавал себе отчет, что письмо может лгать с тем же точно успехом, обвиняя во лжи дракона. Да кто вообще станет принимать всерьез какое-то там анонимное письмо?

«На кону стоит нечто большее, чем просто жизнь вашей дочери. Мы понимаем, что лично для вас в этом мало смысла, и потому говорим именно о ней. Сара в опасности. Дракон не причинит ей вреда напрямую – мы не можем лгать вам, хотя так убедить вас было бы много проще, – но его действия косвенно станут причиной серьезного ущерба».

Но если это неправда, если дракон не причинит ей вреда…

«Мы просим действовать вас, мистер Дьюхерст. Если вы не откликнетесь, мы будем вынуждены взять дело в свои руки, из-за чего ваша семья и лично вы столкнетесь с самыми серьезными затруднениями».

А вот и угрозы. «Если ты этого не сделаешь, сделают они, а ты окажешься в большой заднице, Гарет Дьюхерст».

Он ни секунды не сомневался, что угрозу они в исполнение приведут – смогли же они прислать ему посылку, прямо в тот же самый день и прямо на порог!



– Вот честно, я ни слова из этого не поняла, – покачала головой Сара.

– А тебе и не надо, – ответил Казимир. – Достаточно будет просто подготовиться.

– А вот мне сдается, это я буду решать, что мне понимать, а что нет. Это моя жизнь стоит на кону, в конце концов.

Он свесил голову набок и смотрел, как она ярится, с таким видом, будто что-то для себя решал.

– Так тому и быть. Очень скоро русские люди запустят в небо машину – гораздо выше, чем все прочие до того. Выше даже ваших аэропланов, из-за которых драконам стало так опасно летать.

– Ты про спутник? – оживилась Сара. – А ты откуда о нем знаешь?

На этот вопрос он отвечать не стал.

– Когда это произойдет, драконы потеряют власть над жизнью людей – так, во всяком случае, люди думают. Вы будете знать все наши секреты.

«Звучит очень похоже на правду, – подумала Сара. – Побочный эффект человеческой гонки за самоуничтожением, конечно, но…»

– Бог ты мой, – сказала она. – Драконы же не захотят с этим мириться. Начнется война…

– Мы веками терпели человеческих шпионов, – сказал Казимир. – Я бы понадеялся, что мы сможем найти способы защититься от вас… но пророчество гласит: война. Война, которая положит конец и людям, и драконам. То, что случится здесь, в этом конкретном месте, в пределах нескольких дней, определит, будет война или нет. А ты – по причине того, где и когда оказалась, – окажешься в силах ее предотвратить.

– Но каким образом я могу предотвратить войну?..

– О том знают другие. В пророчестве сказано достаточно. Они думают, что, остановив тебя в строго определенный момент, смогут отменить пророчество. И тогда на мир обрушится война, и люди с драконами избавятся от всего, что сдерживало их до сих пор. Именно поэтому к тебе и был послан убийца.

– То есть он хочет войны?!

– Они. Они хотят. Сам он может даже не догадываться. Пророчество намекает, что убийца может верить в прямо противоположное, а его миссия – святое дело мира. Если это так, убийцей будет религиозный фанатик, самый опасный безумец из всех, какие только бывают на свете.

Она обхватила себя руками: было ужасно холодно.

– И что же мне в таком случае делать?

Дракон переступил с лапы на лапу.

– Ты поймешь.

Она уставилась на него – и поняла…

– Ох, господи… Ты и сам не знаешь!



Плуг, возможно, подойдет. Старый, конечно, но их тогда делали на века – еще бы, почти целиком железо. Драконья шкура – штука баснословно прочная, но плуг ее может пробить… если каким-то образом придать ему достаточное ускорение. Было такое древнее поверье – хотя, может, и просто бабкины сказки, – что если дракону ударить в строго определенное место, его огненная железа взорвется и прикончит зверюгу, так сказать, изнутри. Разумеется, никакой достоверной информации об убитых таким образом драконах у него не было, но это не мешало Гарету праздно прикидывать, как можно было бы, скажем, привязать плуг сохой вперед к бамперу грузовика.

Впрочем, новое письмо советовало другое.

Дракона предлагалось отравить. Именно отраву ему сегодня и привезли, ага. Три громадных мешка с надписью «Удобрения», в которых были… гм, далеко не удобрения. В письме разъясняли, что это химическое вещество, вступающее в бурную реакцию с содержимым той самой огненной железы и при достаточной дозе обеспечивающее зверю нарушение кровотока и смерть. Известно, что драконы время от времени мрут (ну, в тех редких случаях, когда вообще мрут) от этой самой причины, только случившейся естественным путем. Это примерно как инфаркт у людей – а потому никто и не заподозрит каких-то посторонних злонамеренных действий.

Дальше письмо предлагало Гарету забить свинью, наполнить ей брюхо «удобрениями» и скормить дракону – в надежде, что он заглотит ее целиком, как драконы обычно с едой и поступают. Дабы отвести подозрения, неизвестные доброжелатели предлагали Гарету заколоть всех трех его свиней (словно это их отравили враги) и подсунуть «удобренную» по счету второй. Конечно, Сара будет горевать по Бесс, Мэйми и Элеоноре, но, имея на своем счете в банке пять тысяч долларов, Гарет сможет купить ей сколько угодно других хрюшек.

Ну и если письмо не врет, Сара останется жива – будет кому вообще горевать.

Если письмо не врет…



– Ты не знаешь, что должно произойти. И что мне нужно делать, тоже не знаешь.

Дракон не выглядел счастливым.

– Там все немного непонятно, – нехотя признался он. – Будущее постоянно в движении. Оно меняется. Вот почему пророчества всегда такие смутные – чтобы подстроиться к любому варианту развития событий и все равно вроде как остаться истинными. Мы, голубые, относимся к ним с заслуженным недоверием. Но вот это конкретное пророчество говорит о вещах, которые уже начали сбываться – и сбывались не раз и не два. Однако оно не показывает всех связей между событиями и уж тем более не отвечает на вопрос, который ты так любишь задавать, – «почему». Вполне возможно, что события произошли просто потому, что кто-то прочел предсказание и заставил их произойти. Как бы там ни было, ставки сейчас достаточно высоки, и игнорировать их нельзя.

– А кто вообще утверждает, что это пророчество? Сделал-то его кто?

– Наша богиня, конечно. Как я уже говорил.