— Может ты и права, может я… — Вишневский замолчал, и мы оба, словно по команде, подняли головы и замерли друг на друге. Его глаза, цвета черной стали, затягивали в свои неизвестные и опасные воды. Его губы манили, напоминая о том, как чертовски круто Ян целуется. Внутри срабатывали стоп-сигналы, но я по непонятной причине старательно не подчинялась им, продолжая смотреть на человека напротив.

— Мы так долго были врагами, что кажется, разучились разговаривать, — прошептала, и все же решилась сделать шаг навстречу. Между нами было меньше метра, но казалось, впереди огромная пропасть, которую я никогда не смогу перепрыгнуть или обойти.

— Порой, чтобы начать говорить, нужно то еще мужество, — с тяжелым вздохом произнес Ян, и его губ коснулась грустная улыбка. Я протянула вперед коробочку с пирожным, ощущая, как плечи сжимаются под тяжестью вины за сказанные слова в адрес Вишневского. В конечном итоге он поступил так именно из-за меня, а не потому, что испытывал удовольствие от подобных выходок. И пускай это было неправильно, пусть я до сих пор много чего не понимала, но не один Ян виноват, я тоже виновата.

— Давай как-нибудь поговорим об этом? Знаешь, я ведь… я тоже, — на языке не было подходящего слова, поэтому я периодически замолкала. — Ян, я…

— Давай, только не сегодня, ладно? Сегодня мне очень хочется, чтобы ты была на моей стороне. А за свой поступок… в общем, я извинился перед Владом. Хотя, кажется, он решил, что это стеб, — с усмешкой в голосе произнес демон.

— Ч-что?

— Что тебя так удивило: что я умею извиняться или, что людям это кажется странным? — Вишневский задумчиво вскинул бровь, вытянул губы, от чего они стали еще более алыми. Он походил на маленького нашкодившего ребенка, который искренне не понимал, почему его поставили в угол. Возможно, папа был прав, возможно, Ян просто не умеет иначе выстраивают линию защиты. Но если так, если я всегда что-то значила для этого человека, что случилось тогда, пять лет назад…

— В общем, может, в номер зайдем? — спросил демон, вырывая меня из размышлений.

— Нет, — с улыбкой ответила я. — Пойдем в столовую, а то ты в номере больно дерзко себя ведешь.

Я обошла Яна и двинулась в сторону лестницы. Он довольно быстро нагнал меня, и нагло взял за руку, переплетая наши пальцы. Я снова дернулась, но больше для вида, а Вишневский лишь закатил глаза, теперь уже с улыбкой на губах.

— Да ладно, если бы я был скромным и бесхребетным, мы бы ходили кругами до старости.

— В этом есть своя прелесть.

— О, нет! Увольте. Целовать морщинистую тетку меня не вставляет, — качнув головой, сказал Вишневский. Да таким тоном, будто ему предлагали отведать свежего таракана.

— Как будто ты в старости будешь супер Альфой.

— У меня отличная генетика, думаю, в старости я буду тем еще старичком, — я перевела взгляд на Яна, который играл бровями и мечтательно смотрел по сторонам.

— Ага, в парике и широких семейниках, — прыснув со смеху, сказала я.

— Это будут самые сексуальные семейники. Ты будешь поражена, — деловито заявил этот самец.

— О, жду не дождусь часа икс, но если твои дедовские семейники меня не поразят, не обижайся, что я пошла, заглядывать на молодого соседа.

— Исаева! — крикнул Ян, резко останавливаясь. Я не успела ни слова сказать, как Вишневский рывком притянул меня к себе, зажимая в кольцо горячих рук. — Никаких соседей, поняла?

— Ну-ка, отпусти меня! — приказным тоном произнесла, ерзая в его объятиях. Демон усмехнулся, забавляясь своим превосходством и моим, судя по всему, плачевным положением: выбраться из его хватки было непросто, скорее даже невозможно. Хотя не знаю, хотела ли я выбираться. На самом деле, мне нравилось, с каким трепетом и желанием Ян смотрел, и как по-хозяйски скользили его ладони по моей талии. Сердце замирало от этих прикосновений, а потом набирало ход, едва не разрывая грудку клетку.

— Где твои манеры, Ева?

— Немедленно, Вишневский, — я не смогла сдержать улыбку, и вообще перестала дергаться. Положила руки ему на грудь, ощущая даже под тканью накаченные мышцы и изгибы его тела. Мне вдруг захотелось поцеловать Яна, и не только в губы, но возможно в шею, и область ключиц, а может и коснуться кубиков пресса. От постыдных мыслей, мне сделалось не по себе, а щеки моментально залились румянцем.

— Как скажете, госпожа, — мягко, пьяняще, голосом самого умелого искусителя в мире произнес Ян. А затем наклонился и накрыл мои губы поцелуем, жадно забирая весь кислород из легких.

Глава 33

Весь день мы провели вместе. Это было так необычно, словно я попала в волшебное царство, где демон перестал быть демоном. Он умел говорить красивые слова, и заботливо себя вести. Например, когда мы пошли гулять по улочкам города, Ян обогнул меня и встал над дорогой, сказав, что рядом нет ограждений, мало ли.

Возле кофейной будки Вишневский купил мне два молочных коктейля, даже не спросил, чего я бы хотела. Хотя в тот момент, мне было все равно, а коктейль показался жутко вкусным, он таял во рту.

— Ты со всеми девушками такой обходительный? — спросила я, сжимая ладонь Яна. Он посмотрел на меня такими глазами, будто видел насквозь, а затем улыбнулся, но ничего не ответил.

— Пошли, прокатимся на катере?

— Пошли! — воскликнула я. Город с морским портом, чайками и свежим бризом мне нравился еще больше с каждой проведенной минутой здесь. А старинные здания в центре, заставляли задумываться о переезде. Я и не предполагала, что где-то может быть настолько красиво и свежо одновременно.

На катер мы забежали последними. Поднялись на второй этаж, и пробрались к носу, откуда открывался потрясающий вид на городскую площадь. Я сжала железные поручни, подставляя лицо потоку ветра, а Ян вдруг пристроился сзади, положив руки мне на талию. Он уткнулся носом мне в плечо, и я ощущала, как горячее дыхание парня обжигает кожу.

Сердце танцевало чечетку, заставляя, таять каждую клеточку в теле. Жаль, время не могло остановиться, в ином случае, я бы обязательно воспользовалась этой функцией.

— Так вкусно пахнет, — сказала, вдыхая запах.

— Море пахнет тобой, Ева, — шепнул на ушко Вишневский. Спину осыпал табун мурашек, и я едва не задохнулась от его слов. Повернула голову, пытаясь разглядеть лицо Яна, но вместо этого, случайно коснулась губами его губ.

Нас накрыло новой волной нежности. Внутри разливался фейерверк чувств, яркими искрами задевая даже кончики пальцев. Вишневский одним движением развернул меня к себе, и рывком прижал ближе, продолжая целовать. Его губы скользнули к моей шее и уху, его язык прошелся по мочке, и я издала едва слышный стон, выгибаясь под ласками демона. Бедра сжались, по ногам сочилось тепло, и мне показалось, что этого мало. Чертовски мало.

— Твою мать, — прошептал мне в губы Ян, тяжело дыша. — Ты сводишь меня с ума, Ева. Прекращай.

— Тебя все сводят с ума, я — не исключение, — произнесла, заливаясь краской от ревности. Однако не стала останавливаться или отдаляться, наоборот привстала на носочки и обвила руками вокруг шеи Яна, вновь касаясь его губ. Легкий, почти невесомый поцелуй забрал почву из-под ног и разбил вдребезги все запреты.

— Ты — самое большое исключение, — сказал демон, прикусив мою губу и оттягивая ее, затем он провел по ней языком, и поднял глаза на меня. В них читалась нежность и нечто большое, что я не могла разобрать. В груди запорхали бабочки от этого взгляда, словно я, действительно, была особенной. Во всем мире. В огромном космосе.

— Скажи это… — шепнула, с улыбкой.

— Сказать что?

— Что ты сейчас чувствуешь.

— Если я тебе это скажу, то подпишу себе смертный приговор, Исаева, — Ян говорил с улыбкой, но его голос отражал грусть и нотки обреченности. Словно он прекрасно понимал, сказка не длится вечно. Мы не сможем продлиться вечно.

— Разве ты его уже не подписал?

— Смотря на тебя, мне кажется, я поставил подпись еще с рождения. Черт, это же стопроцентный проигрыш.

— А я счастлива, — честно призналась, уткнувшись носом в грудь Яна. Вокруг витал запах моря, щек касался холодный морской ветер, по телу бегали мурашки, но мне было тепло, будто наступил первый день лета, будто я грелась в лучах солнца.

— И это однозначно меня заводит.

— Дурак.

* * *

В гостиницу мы вернулись под вечер: замерзшие и улыбчивые. Зашли вместе, держась за руки, и громко разговаривая. В холле столкнулись с Лолитой и ее верной свитой. Она мазнула по мне недовольным взглядом, а я назло ей, чмокнула Яна в щеку. Он, правда, тут же глянул на меня так, будто я совершила какой-то невероятно странный поступок, потом закинул руку на плечо и притянул к себе, коснувшись губами моего виска.

— Продолжим смотреть пиратов? — спросил Вишневский. Мы свернули в сторону дверей, ведущих к лестнице. Они впервые за долгое время оказались закрыты. Однако то ли дело было опять в самом Яне, то ли я прибывала под впечатлением от нашей прогулки, но попросту не заметила никакой панической атаки. Спокойно вошла внутрь, не сводя глаз с демона, который в свою очередь болтал без умолку, выкладывая целую базу Википедии в мои уши.

— А с чего ты взял, что я буду ночевать с тобой?

— Потому что я так хочу.

— Хотеть не вредно, — прыснула я.

— Особенно тебя.

Щеки залились румянцем от очередной пошлой шутки Яна, хотя если честно, иногда мне казалось, он не шутил.

Мы свернули на второй этаж, и демон потащил меня к себе, не принимая отказов. Возле дверей, Вишневский скинул руку с моего плеча, и начал рыться в кармане в поисках карточки. Я же уставилась на дверь, ощущая нарастающую волну паники. Если бы только знать, откуда бралось это странное чувство безысходности. И Ян будто прочел мои мысли: переплел наши пальцы, глянув таким пронзительным взглядом, что я в очередной раз смутилась.

— Со мной можешь не притворяться, — сказал мягко он.

— Почему ты не считаешь меня чокнутой?

— А разве в этом мире есть абсолютно нормальные люди? — Вишневский улыбнулся, наклонился и чмокнул меня в щеку. И я вдруг поняла, только с особенными людьми мы можем чувствовать себя на сто процентов свободными, рядом с ними не нужно носить маску идеальных. Рядом с ними, даже дышать проще. Забавная шутка жизнь, никогда не знаешь, кто станет для тебя тем самым, особенным человеком.

— Не знаю, — пожав плечами, произнесла я.

— С чего все началось? Почему ты боишься закрытых дверей?

— С мамы, — призналась неожиданно для самой себя. — Она хотела, чтобы я перестала бояться темноты. Поэтому заставляла заходить в кладовку, где не было света, закрывать дверь и стоять там, пока не досчитаю до трех. Я закрывала глаза, молясь заветным цифрам, чтобы испытание поскорей закончилось. А потом оно как-то… — с моих губ слетел тяжелый вздох. — Переросло в фобию. Нам и психолог говорил об этом. Но мама не верила, ей проще было скрывать ото всех страхи своего ребенка, нежели взять за руку и бороться вместе.

— Ты хочешь перестать бояться темноты? — спросил внезапно Вишневский, поворачиваясь ко мне лицом. В его глазах было столько нежности и заботы, что я растворялась в этих чувствах, таяла, подобно маленьким снежинкам, падающим на горячую ладонь.

— Я хочу быть нормально, не больше и не меньше. И если для этого нужно перестать бояться темноты, то да, я хочу этого.

— Я что-нибудь придумаю, мы справимся с этим. Хотя, — Ян улыбнулся уголком губ, и сделал шаг навстречу ко мне. Его руки легли на мою талию, заключая в теплые объятия. Сердце пропустило удар, оказавшись в кольце любимых рук. Теперь я с уверенностью могла сказать — мне всегда хотелось быть рядом с демоном. Ведь только он мог зажигать в моей груди звезды.

— Что хотя? — шепотом спросила.

— Не скажу, потом как-нибудь.

Глава 34

Мы опять уснули вместе. Смотрели фильм, болтали, смеялись и целовались, без последнего пункта было сложно. Мне казалось, Ян сдерживался, но в какой-то степени сдерживалась и я. Он уже похитил мою душу, пустил там корни еще в детстве, а сейчас они стали только толще и сильней.

И мне вдруг сделалось страшно. Страшно, потерять ту магию, что парила, между нами, страшно вновь стать одинокой странной Евой, от которой шарахаются все, включая родную мать. Ян заставил меня поверить в себя, в то, что я особенная, и совсем не странная.

Утром я проснулась раньше, и нагло разглядывала спящее лицо Вишневского. Хотелось провести пальчиком по его пухлым губам, поцеловать их и вновь вкусить вкус демона, моего личного искусителя. Но я оставила Яна спать, а сама тихонько ушла к себе в номер. Приняла душ, посушила волосы и поехала на тест.

Там мы пересеклись с Майей. Она не переставала поглядывать глазами полными намеков и радости. Меня тронула реакция девушки, ну а потом мы разговорились, и я поделилась своей историей, чувствами и тем, какой оказывается, Вишневский бывает лапочка.

— Я же говорила, ты ему нравишься.

— Это было странно, ну… понимаешь, мы пять лет ненавидели друг друга, а теперь вдруг влюбились. Хотя… — я задумалась, вышагивая по незнакомому коридору в сторону кабинета, где предстояло писать тест.

— А может это была не ненависть? Может между вами всегда была именно любовь. Знаешь, я завидую тебе. Ян за тебя готов убить, не просто ж так досталось Владу.

— Это не из-за меня, — отмахнулась я. — Он всегда такой. Еще в средних классах о Вишневском ходили всякие слухи.

— Нет, Ева, ты можешь думать, что хочешь, но за любую другую девчонку, парень бы не стал устраивать такие показательные порки.

— Кстати, а как Андрей, — переключилась резко я, вспоминая про любовную драму Орловой.

— А я откуда знаю? — Майя закатила глаза, будто я задала глупый вопрос. Мы подошли к середине коридора, номерки с кабинетами у нас различались, поэтому пришлось идти в разные стороны.

Попрощавшись, договорились встретиться в столовой после теста и вместе перекусить. Воодушевленная, я отправилась в нужную аудиторию, как обычно, остановилась напротив дверей. Удивительно, но сегодня мне не было страшно, я не оглядывалась, и не покусывала нервно губу. Просто коснулась ручки, отсчитала вслух до заветной цифры три, а затем открыла дверь.

В голове кружились слова демона про то, что мир полон ненормальных людей, и что он обязательно что-то придумает. Нет, я не надеялась на чудо, и даже не ждала заветного исцеления. Но неожиданно, его поддержка заставила меня почувствовать себя… нормальной. Не одной.

В трудные периоды жизни так важно, чтобы рядом были близкие люди. Важно, чтобы кто-то взял тебя за руку и улыбнулся. Не так страшно пройти по раскаленным углям, как сделать первый шаг. Порой мы забываем об этом.

После теста, я вернулась в гостиницу и буквально сразу наткнулась на Яна, сидящего в холле. Он щелкал по экрану мобильного. Приблизившись, заметила, что демон играет в какую-то игру.

— Почему ты здесь? — спросила я, вставая перед ним, и закрывая обзор на весь зал. Вишневский поднял голову, ему не потребовалось и секунды, чтобы подскочить на ноги, засунуть телефон в карман, и захватить меня в кольцо своих горячих рук.

— Я тебя ждал, — проворковал Ян мне на ушко, целуя в висок. Спину осыпал табун мурашек, пульс начал частить, и я ощутила, как щек коснулся румянец.

— Как Хатико?

— Нет, я ж не собака.

— Угу, ты — демон, — прыснула я. Ян опустил руки, отдаляясь от меня. Он вскинул удивленно бровь, кривя губами.

— А что? Похож же, — игриво произнесла, делая шаг навстречу. Я привстала на носочки и чмокнула Вишневского в губы, а затем быстренько отстранилась. С одной стороны мне хотелось продолжения, с другой, слишком много сладкого вредно. Особенно для мальчика, купающегося в женском внимании.

— Я не понял, Исаева, — с усмешкой крикнул Ян. — Если я демон, то почему мы до сих пор не на Марсе? Уверен, у них делают отличные сэндвичи. А я из-за тебя, между прочим, даже еще не завтракал.

— Так уже обед.

— Тем более! Хватит соблазнять меня, пошли в столовую, а то я тебя съем вместо говяжьего стейка.

— Ева! — я оглянулась, замечая в проходе Орлову. Она махнула рукой нам, и я позвала жестом Майю, в надежде, что девчонка не откажется вместе пообедать. Тем более ночью мы улетаем и возможно, больше никогда не встретимся. Нужно хотя бы попрощаться по-человечески.

Ян возмущаться не стал, наоборот даже открыл нам дверь и взял всем по восточной сладости в другой части буфета. Мы сели в центровом месте, разглядывая прохожих, и громко болтая. Вернее, говорила в основном я, Орлова, кажется, слишком смущалась, а демон кайфовал от хорошо прожаренного мяса.

А потом у Майи завибрировал телефон. Она потянулась к нему, вытащила и помрачнела. Казалось, девушка увидела то, что разбивает мечты: ее губы дрогнули, а ресницы то и дело взмахивали, словно Орлова едва сдерживала слезы.

— Все нормально? — осторожно поинтересовалась, всматриваясь в глаза девушки.

— Андрей выложил фотку с какой-то девчонкой, — со вздохом пожаловалась Майя. Я притупила взгляд, не зная, что и сказать. Провела рукой по волосам, зачесывая пряди назад. За нашим столиком повисла неловкая пауза. Нужно было подобрать слова, как-то поддержать Орлову, но я растерялась.

— А он типа тебе нравится? — подал неожиданно голос Вишневский. Мы с Майей как по команде посмотрели на него, а потом переглянулись.

— Ну… — помялась Орлова.

— Из-за него Майя стала красным флагом в глазах Лолиты и ее друзей.

— Понятно, — кивнул Ян то ли нам, то ли самому себе. Он взял стакан с соком и поднес его к губам, планирую сделать глоток.

— И он даже не знает, как тяжело приходится Майе, — с обидой в голосе сказала я. Орлова опять вздохнула, казалось, из нее медленно выкачивали силы.

— Детка, ты серьезно думаешь, что он не знает? — усмехнулся Вишневский, и поставил стакан обратно, так и не сделав глоток.

— Нет, он точно не знает, — вмешалась Майя. Ян положил руки на стол, и наклонился, словно пытался рассмотреть что-то важное в глазах девушки напротив.

— Серый никогда не станет красным, это также очевидно, как и тот факт, что человек вряд ли сможет летать. Ты можешь любить кого угодно, но это не изменит его истинного лица. Если человеку нравится другой человек, даже без интимного подтекста, если он не трусливая птичка, то он никогда не пройдет мимо. А твой друг либо трус, либо ему плевать на тебя, либо он кусок дерьма. Склоняюсь к последнему варианту.

— Дело не в нем! — воскликнула Орлова, сжимая кружку в руках. — Дело во мне. Я… я просто не имею права находиться рядом с кем-то вроде Андрея.

— Почему? — удивился Ян, прожигая глазами Майю.

— Ты разве не видишь? Я… я такая… — она замолчала, опуская голову. Все мы боимся сказать вслух о своих недостатках. Порой, кажется, ты — единственный, кто родился с отклонениями от нормы. И все попытки кончаются неудачами. Я тоже опустила голову, тяжело вздохнув. Мы были похожи с Майей, мы обе отличались от идеального мира. Но рядом со мной всегда был Ян, пусть между нами и полыхала ненависть, однако рядом с демоном я чувствовала себя сильней.

— Очнись, милая, — усмехнулся Вишневский. — Ты абсолютно нормальная, как и моя грешная дурочка. Это может, конечно, не мое дело, но не все ли равно, что думают остальные о тебе? Главное, быть честной по отношению к самой себе. В этом мире нет идеальных людей, понимаешь? Хватит зацикливаться на своей внешности. В конце концов, влюбляешься же не в фигуру, а в состояние, которое испытываешь рядом с другим человеком. Тут, знаешь ли, тонна косметики не поможет.

— Так значит, дело не в моей милой мордашке? — пнула я локтем Яна, улыбаясь. Он прищурился, и щелкнул мне пальцем по носу.

— Эй! — вскрикнула, протирая переносицу.

— Спасибо вам, ребят, — подала голос Орлова. Я перевела взгляд на девушку и заметила, как ее губы расплылись в улыбке, а в глазах загорелся огонек. Это было неожиданно приятно: там, где не смогла я, смог Ян.

Посмотрев на Вишневского, я тоже улыбнулась. Что ж, кажется, не просто так он был негласным лидером в школе. Видимо не только мне, было, комфортно находиться рядом с ним.

Глава 35

Улетали мы поздно ночью, и многие едва не засыпали на железных стульях в зале ожидания. У меня тоже слипались глаза, поэтому нагло прильнув к груди Яна, и обвив его руку, я пользовалась моментом сладкой близости. Вишневский тем временем листал ленту в соцсетях, а потом неожиданно у него на экране всплыл входящий вызов от Карины.

Сердце пропустило ревнивый удар, сжалось и потухло. Мне не хотелось, чтобы они разговаривали, и вообще, пусть бы все девушки забыли номер моего Яна. Но так, конечно, не будет. Демон скинул вызов, а я отодвинулась от него и достала свой сотовый, делая вид, будто тоже занята изучением новостей.

— Ты чего? — спросил Ян. И пускай я не смотрела в его сторону, но физически ощущала, как Вишневский разглядывает меня. Кажется, он улыбался.

— Ничего, — себе под нос прошептала.

— Я думал, ты спишь. Хочешь кофе или поражённое? До вылета тридцать минут, мы успеем.

— Нет, я не голодна, — сухо ответила, продолжая залипать в экран мобильного.

— Ну ладно, тогда я скоро вернусь. Но если будешь клянчить, делиться не буду.

— Хорошо, — кивнула, раздражаясь нахлынувшим чувствам ревности. Надо было спросить прямо про Карину, но я не решилась. В итоге Ян молча встал и пошел к ближайшему кафетерию, оставляя меня один на один со своими мыслями.

Я прикусывала кончик губы, кликая по гаджеду, и, не особо вникая в то, что мелькало перед глазами. В голове каруселью крутились разные мысли, в том числе и страхи, что прекрасная сказка закончится, как только мы вернемся домой. Нет, с одной стороны, я прекрасно понимала, это глупо. Между мной и Яном не было интимной связи, только поцелуи, объятия и сладкие разговоры. По логике вещей, он не добился желаемого и не сбежит, при первой же возможности. Но мне почему-то все равно стало страшно. Кажется, я дорожила этими чувствами больше, чем думала.

Минут через десять вернулся Вишневский. Плюхнулся рядом и протянул мне пакетик, откуда исходил сладкий запах свежей сдобы. Во рту аж потекли слюнки от аромата вишни с творогом, и ванили. Я усмехнулась, но отказываться не стала.

— Как мило, — произнесла, откусывая кусочек.

— Я вообще очень милый, не находишь?

— Никогда не думала, что ты умеешь быть таким… милым, — с грустью произнесла. Мне хотелось, чтобы Ян заметил мое состояние, чтобы развеял страхи. Но демон словно сидел в розовых очках, за которыми не читались женские переживания.

— Видишь, ты потеряла столько времени без меня.

— А ты? — я натянуто улыбнулась.

— А что я? — не понял Вишневский. Однако договорить нам не дали, объявили посадку. Пришлось быстренько собраться, выбросить мусор от булочек и становиться в очередь. Хотя Ян планировал еще посидеть, но психологичка силой подняла нас, буравя строгим взглядом.

В самолете мы нагло уселись с Вишневским вместе, он возле окна, а я по центру. Взялись за руки, переплетая пальцы. Я положила голову ему на плечо, и постаралась не думать о плохом, тем более впереди взлет и посадка, тот еще повод для переживаний. Ян, к счастью, много болтал, отвлекал меня разными историями и смешными шутками. А когда я начала нервничать, он неожиданно наклонился и коснулся моих губ, видимо решил: клин клином вышибает.

Хорошо еще свет выключили в салоне, и никто особо не заметил, как наглые руки Вишневского скользили по моей ноге, поднимаясь выше к бедрам. Внутри разливалось тепло, а внизу живота сладко ныло от сводящей с ума близости. Я тонула в этом поцелуе, перестав осознавать, что нахожусь в воздухе, что вокруг нас люди, а высота между землей и небом увеличивается с каждой секундой в цифрах.

Нет, целовались мы не весь полет, конечно. Только вначале и в конце. В промежутках Ян включал всю свою харизму и умело отвлекал: рассказывал старые истории, и даже вспоминал про наш первый поцелуй и то, как он жутко нервничал до и после.

Это был единственный перелет в моей жизни, который не хотелось заканчивать.

До дома нас разводил водитель от школы на той же машине, на которой и вез в аэропорт. Меня высадили одну из первых, и в тот момент, когда мы расцепляли сплетенные пальцы с Яном, в груди сверкнул непонятный холодок тревоги. Я постаралась отмахнуться от него, решив, что человек за одну ночь не меняется. Тем более Вишневский чмокнул меня в щечку и выдал очаровательную улыбку на прощание. А после даже написал сообщение, с пожеланием сладких снов, и добавил много смайликов в конце. Конечно, я растаяла.

Однако на следующей день — в воскресенье, между нами, с Яном повисла гробовая тишина. Он не написал утром, в обед и даже вечером. Я начала нервничать, опять всякие мысли негативного характера полезли в голову. Хорошо еще папа отвлек: устроил семейный просмотр фильма в гостиной. Правда, смотрели мы втроем, мама задерживалась на работе.

А вот в понедельник утром, когда я приехала на занятия, случилось кое-что странное. Вернее, я стала свидетелем разговора, который мне в корне не понравился. В женский туалет зашла Карина, судя по голосу, и какая-то ее подружка. Сперва они обсуждали прошедшие выходные, и я честно не особо вникала, и даже уже планировала выйти из кабинки, как речь неожиданно зашла за Яна.

— Я слышала, Вишневский в отъезде таскался рядом с чокнутой Евой, — проворковала подружка Акимовой. В этот момент, я напряглась и превратилась в слух.

— Ты же знаешь, Яна, — с усмешкой в голосе ответила Карина. — Он как кот, ошивается возле разных юбок, но всегда возвращается ко мне. Вчера мы провели вместе день, и вечер. Правда, Янчик приболел и сегодня дома, отлеживается.

Я замерла, не в состоянии пошевелиться. С одной стороны, понимала, Акимова может врать подружке, а с другой, на первом уроке демона, в самом деле, не было. Возможно, надо было позвонить ему и все выяснить, но я почему-то ждала его появления в школе, откладывая телефонные разговоры.

— У них что-то было?

— Нет, — засмеялась Карина. Я озадачилась, откуда она вообще может знать, что происходило за закрытыми дверями между мной и Яном. Это блеф. Мысли закружили стремительным вихрем в голове, я начала заламывать пальцы, ощущая нарастающую панику.

— Ты такая спокойная.

— А чего мне нервничать? — удивилась Акимова. — Это же Ян. У него ко всем девушкам один интерес, ко мне другой. Да и парни в таком возрасте очень непостоянные. Главное, мы вместе. Завтра он придет на занятия, и все будет по-старому. А эта девочка, — Карина резко замолчала, словно пыталась подобрать правильное слово по отношению ко мне. — У них никогда ничего не будет. Ян не раз об этом говорил, когда я возмущалась его чрезмерному вниманию.

Внутри меня что-то ухнуло, а желудок заныл от нарастающей боли. Казалось, в меня воткнули осколки, казалось, ими прошлись по каждому сантиметру кожу. Я закрыла ладонями уши, не в силах больше слушать.

Это не правда. Просто не правда и все тут!

Ян говорил столько нежных слов мне, он так целовался, а его месть… да какой дурак будет рисковать собой ради чокнутой девчонки, к которой ничего не испытываешь?..

Чушь! Блеф! И ничего больше.

Послышался скрип, а затем звук закрывающейся двери. Трясущимися руками я вытащила мобильный из кармана, набрала номер Вишневского и нажала кнопку вызова. Надо было это сделать раньше, еще вчера. Чего я ждала? Почему медлила?

Пошел гудок. Длинный, убивающие нервные клетки. Затем второй. Гудков было много, но трубку Ян не поднимал. Тогда я набрала снова и снова. Раз пять, не меньше. Но демон продолжал играть со мной в молчаливые игры. Набравшись смелости, я напечатала сообщение:

«Ты куда пропал? Все в порядке?..»

Мое смс висело непрочитанным долгое время, я весь день не отводила глаз от экрана. Да и Ян на занятия по итогу не явился. Ближе к ночи, появились две галочки, означающие, что демон ознакомился с моей весточкой. Я искусала пальцы, прожигая взглядом экран. Я ждала хоть чего-нибудь, хватило бы даже смайлика, однако Ян промолчал.

Во вторник утром, мне пришла в голову странная идея: попробовать позвонить с номера папы. И я почти осуществила план, да только отцу внезапно позвонили с университета, сообщили, что пары поменяли местами. Папа подскочил, закинув мобильный в карман черных брюк, и помчался на работу.

Растерянная я поехала в школу. Почему-то полезли плохие мысли: вдруг Яну очень плохо, ведь Акимова говорила, он приболел. В таком случае, его поведение вполне оправдано. А я тут истериками заливаюсь и своим эгоизмом. Нет, это не дело. Нужно просто поехать к нему в гости, или попробовать набрать еще раз. Главное не опускать руки, у всего есть разумное объяснение.

Но когда я подошла к воротам школы, когда увидела машину Вишневского, а рядом с ней парней, девчонок и Акимову, крутящуюся рядом с демоном, в груди все похолодело.

Я простояла в состоянии оловянного солдатика почти минут пять. Мимо проходили школьники, кто-то даже толкнул меня, случайно задев плечом. Пару дорогих машин остановилось в районе дороги, и из них вышли дети уважаемых людей города. События происходили одно за другим, жизнь вокруг двигалась, а я продолжала стоять, словно ноги приросли к земле, словно их залили бетоном.

Ян меня не видел, он улыбался кому-то из парней, а Карина улыбалась ему. Не выдержав, я вытащила телефон из кармана и набрала номер Вишневского, не сводя глаз с их компании. Мне хотелось увидеть его реакцию, хотелось стать свидетелем из тени, хотелось, чтобы все это была дурацкая шутка или проблемы со связью.

Пошли гудки. Ян потянулся к заднему карману, вытаскивая оттуда сотовый. Я перестала дышать. Он отошел на шаг от Акимовой, вглядываясь в имя на экране. Мое имя. С его лица сошла улыбка. Вишневский походил на человека, который планировал прогуляться под теплым осенним солнышком, но вдруг нагрянули тучи. Я была этими самыми тучами, убивающими хорошее настроение.

Гудки прекратились, и демон снова спрятал смартфон в карман.

Я опустила голову, поджав губы. Во мне будто погас огонь, меня будто ударили по лицу, возвращая в реальность, в которой не было сказки, не было нас с Яном. Щеки загорелись, дыхание стало частым и коротким, кислород активно не хотел задерживаться в легких, а может я просто задыхалась.

А потом с глаз скатились слезы. Неосознанные. Из самого сердца, которое отказывалось верить в происходящее. Оно тянулось к демону, оно полыхало чувствами. Но над ним умело посмеялись. Второй раз подряд. Глупая. Какая же я глупая! И ничему меня жизнь не учит.

Смахнув соленые капли с щек, я развернулась и пошла вдоль ворот, а потом пустилась в бег. Мне вдруг показалось, если бежать, перестанет ныть, и разрываться от нарастающей боли. И я побежала. Быстрей, не вглядываясь в дорогу перед ногами. Горло с каждой секундой сдавливало от отдышки, а я продолжала бежать, не веря в свою глупость.

Глава 36

Ян

Закинув телефон в карман, я устало вздохнул. Каждый ее входящий отдавался болью в ребрах, и желанием подняться на крышу, сделав заветный шаг. Почему никто не сказал, что разрывать связь с любимыми так невыносимо? Почему никто не дернул за поводок, никто не предупредил, что любовь всегда пересекается с острым чувством боли.

— Ян, пошли, — губы Акимовой растянулись в победной улыбке. Меня раздражала ее улыбка, и нахождение этой девчонки рядом. Все вокруг стало таким серым и ужасно раздражительным. Хотелось исчезнуть, хотелось раствориться в проклятой реальности.

Но ничего не получалось. Как только я переступил порог дома, как только увидел маму, сидящую в кресле, едва смог дышать. Казалось, кислород превратился в стеклянную пыль, которая разрывала клетки острыми осколками. Я вдруг почувствовал вину за собой, за то, что посмел приблизиться к Еве, быть счастливым, когда мать до сих пор расплачивается. Моя любовь сломала ей жизнь. Моя любовь уничтожила ее.

Всю ночь не спал, смотрел на телефоне на фотку Исаевой и хотел кричать, хотел бить в стенку, хотел, чтобы с рук струилась кровь. Но единственное, что я мог сделать, это принять сторону мамы и оттолкнуть от себя Еву.

Мы не можем быть вместе.

Воскресенье я провел с родителями. Отец пытался быть паинькой, ведь именно с его поручения мать привезли раньше времени. Он показывал ей дом, помогал одеться, расчёсывал и даже сушил волосы. А потом мы пробовали приготовить еду, хотя для этих целей всегда была прислуга. Я поразился тому, что старик вдруг стал проявлять такую учтивость.

— Ей нужно выбраться из этого ада. Нам нужно выбраться, — шепнул он мне, когда мать отходила в туалет. Она почти не разговаривала с нами, не улыбалась, в ее глазах читался страх вперемешку с замешательством.

— Ты же не любишь ее, почему помогаешь?

— Наверное, я понял, что семью не выбирают. Не в моем возрасте, — старик отшутился, но я почувствовал в его голосе грусть и нотку безысходности. А потом вернулась мама: худенькая, словно дюймовочка, старое платье смотрелось на ней ужасно: висело со всех сторон. Волосы собраны в пучок, бледные губы. В маме не было ни капли женственности, но отец продолжал улыбаться и пытаться заставить жену вернуться к жизни.

Я поразился его настойчивости, и отчетливо осознал, что если уж он встал на сторону матери, ее сын не имеет возможности отступить.

Если бы я начал встречаться с Евой, мать бы узнала, потом и дед, а там… Не знаю, чем бы все кончилось. Поэтому стиснув зубы, я смотрел на входящие от Исаевой и ощущал, нарастающую злость, которая с каждой минутой сменялась тоской и безысходностью.

Еще и Акимова со своим ненужным вниманием. Позвонила, давай о делах спрашивать, пришлось наврать про болезнь. И хотя я был уверен, что Карине донесли про нас с Евой, но девчонка ничего не спросила. Странные женщины. Кажется, мне никогда не понять их логику.

Весь день во вторник я провел как на иголках: в класс вошел с опаской, ища взглядом Исаеву. Мне нужно было поговорить с ней, а я боялся посмотреть в глаза девчонке. Черт… Смешно, конечно.

Однако Ева не пришла ни на первый урок, ни на второй, ни на последний. Я пытался вслушиваться в разговоры, вдруг кто-то знал, куда она подевалась. В груди нарастало чувство паники, я не мог сосредоточиться ни на чем, казалось, с Исаевой что-то случилось, казалось, я ей нужен.

А в среду все стало ясно и без моих догадок. Ева вошла в кабинет, мы зацепились взглядами всего на секунду и этот момент в сердце случился атомный взрыв. Я задохнулся от нахлынувших чувств, от желания сорваться с места и стиснуть девчонку в своих объятиях. Но вместо этого, сжав челюсть до хруста, отвернулся, делая вид, будто Евы никогда не существовала в моих мыслях.

Она молча села за свою парту, также молча достала учебники и принялась ждать начала урока. Исаева все поняла и без объяснений, не стала бегать, задавать вопросы. Хотя лучше бы задавала, кричала, била меня. К такой реакции я был не готов, она скребла сердце, и сжима горло до спазмов.

Меня словно зажали в тиски вины: с одной стороны взгляд матери, с другой Евы… Я должен был четко решить, на чью сторону стать и от кого отказаться. Но смотря на Исаеву, тайно ловя взглядом каждое движение ее рук, и губ, мне делалось невыносимо тошно от того, что мы никогда вместе не будем.

Так прошла неделя, затем вторая и даже третья. Рядом крутилась Акимова, изображая из себя любимую девушку Яна Вишневского. Я не позволял ей ничего: взять за руку, поцеловать, обняться. Возвел барьер, который не хотел нарушать.

В один из дней, мне позвонил Кир, лучший друг и человек, который знал обо мне все, включая чувства к Еве и их последствия. Мы познакомились с ним случайно, я тогда шарахался по заброшкам, в надежде, сбежать от конченной реальности. Чуть не навернулся, стоя на балконе ветхого здания, а тут Егоров мимо проходил. Забежал, помог, встряхнул, как следует. Ну, я и не выдержал, рассказал ему о своей несчастной любви, матери и замку, висевшему на груди тяжелой гирей.

Кирилл оказался неплохим советчиком, мальчишкой из бедной семьи, не мечтающим ни о чем, даже о будущем. Он не планировал поступать в институт, жениться и заводить детей. Егоров пытался выжить, пытался не умереть с голоду, тогда как отец алкоголик постоянно пропивал деньги. Матери у Кира не было.

Не знаю как, но мы сдружились. Просто начали гулять вместе, разговаривать. Помню, как-то я притащил учебник по литературе и русскому, и протянул его Киру:

— Будущее в наших руках, какой смысл от него отказываться из-за родителей и общества, построенного на идеальных людях? — заявил я, с надеждой, что друг прислушается. Конечно, Кирилл не сразу одумался. Мне потребовался почти год, чтобы уломать его взяться за учебу, пойти в секцию и перестать мыслить депрессивно.

Да, отец Егорова не бросил пить, да он продолжал прожигать большую часть заработанных денег. Но в один из дней мы с Киром пришли к ним домой, где затесалась троица пьянчуг. Я схватил бутылку, разбил ее об стол и поднес острый кончик к одному из товарищей. Сам Кирилл сделал аналогичное, но со своим отцом. Мы попросили только об одном: обеспечить сына карманными деньгами, пока ему не стукнет пятнадцать. Позже можно пристроиться и как-то перебиваться, но в четырнадцать это сложно, откровенно говоря.

Егоров старший не поверил, тогда я, не моргнув глазом, пустил кровь его товарищу, слегка нажав на горлышко. Мужик подскочил со стула, завыв не своим голосом. С тех пор, отец выдавал Киру немного денег, их хватало на секцию по боксу, благо там брали за месяц смешную сумму.

Летом мы вместе устроились на мойку, до утра намывая дорогие машины. Мне не нужны были деньги, но я искренне хотел быть рядом с другом, в самый тяжелый период его жизни. В конце лета, я всучил Киру конверт с накоплениями, в надежде, что он начнет учиться. Егоров психанул, ударил меня по лицу, кажется, его гордость была задета. Но в конце, он все же забрал деньги, пошел к репетитору и пообещал учиться.

— Почему ты передумал? — спросил я как-то, сидя на ступеньках, у него в подъезде.

— Не знаю, — пожал он плечами. — Наверное, каждому нужно, чтобы кто-то верил в него, чтобы если он свалиться в гребаную яму, ему протянули руку.

— Эй, я не планировал, заделывался твоей мамочкой, — усмехнулся, закидывая руку на плечо другу. Мне было действительно хорошо рядом с Кириллом, спокойно.

— Ты даже не умеешь заваривать дошик, из тебя вышла бы ужасная мамочка.

— А зачем мне уметь заваривать дошик, если есть ты?

— Говнюк, — засмеялся Кир.

Наша дружба с годами только крепла, и хотя мы были на разных ступеньках в финансовом мире, хотя нас воспитывали по-разному, в трудные периоды Егоров был рядом, или я сам тащился к нему, как к настоящему брату.

Вот и в этот раз Кирилл позвонил, замечая мое отсутствие в сети, и явный игнор его сообщений. Я собрался и помчался в самый захудалый район города, за душевными разговорами и бутылкой пива.

Егоров встретил меня с сумкой в руках, он возвращался с тренировки. Мы купили чипсов и по дозе хугардена, уселись на детской площадке и я принялся изливать душу. Рассказал обо всем: о Еве, о том, как был счастлив с ней, и как сердце изнывает от тоски. О матери, которую вижу каждый день, об ее улыбке и заметных улучшениях. И о том, что жить в таких тисках невыносимо.

— Слушай, а может все оставить в прошлом? Ну, сколько уже прошло? Мать явно забыла, а Ева… ты, кстати, не спрашивал у нее, почему тогда она рассказала твой секрет?

— Да какая разница, почему? Было и было. Прошлого не вернуть, как и потерянных лет у моей мамы, — с грустью произнес я.

— Откровенно говоря, это выбор твоей матери. Притом добровольный, — сказал Егоров, запрокинув голову к вечернему небу. За горизонтом розовели облака, заливая яркими красками серое полотно. Прохладный осенний ветер касался наших лиц, и обдувал губы. Казалось, он проникает в самое сердце и напоминает о Еве.

— Нет, такой выбор не бывает добровольным, — отрезал я, вспоминая детство.

— Ну, скажешь тоже, — хмыкнул Кир, отпивая глоток пива. — Мой отец тоже всегда отмахивается, что любовь к бутылке у него принудительная.

— Это разные вещи, ты же сам понимаешь.

— Нет, друг, — махнул головой Егоров, поворачиваясь ко мне. — Жить или умереть, мы решаем сами. Присосаться намертво к бутылке или заняться спортом — наш добровольный выбор. Ты постоянно внушал мне это, так какого черта, сейчас отступаешь от своих убеждений?

— Это другое! — крикнул я, поджимая губы. Сердце забилось быстрей, его ритмы отражались набатом в перепонках. Мне хотелось закрыть уши, хотелось остановить все это, перестать тосковать по Еве.

— А Ева знает?

— О чем?

— О твоей матери, о том, что ты любишь ее, убиваешься от чувства вины. Она вообще в курсе той дичи, которая с тобой твориться? — спросил строго Кир. В ответ я махнул головой. И мы оба замолчали. Егоров больше ничего не сказал, он, словно растерял все важные слова, которые положено говорить в подобных ситуациях. А я… я уставился в одну точку, продолжая делать глоток за глотком хугардена.

Интересно, сколько нужно выпить, чтобы перестало болеть сердце?..

Глава 37

Ян

Закинув телефон в карман, я устало вздохнул. Каждый ее входящий отдавался болью в ребрах, и желанием подняться на крышу, сделав заветный шаг. Почему никто не сказал, что разрывать связь с любимыми так невыносимо? Почему никто не дернул за поводок, никто не предупредил, что любовь всегда пересекается с острым чувством боли.

— Ян, пошли, — губы Акимовой растянулись в победной улыбке. Меня раздражала ее улыбка, и нахождение этой девчонки рядом. Все вокруг стало таким серым и ужасно раздражительным. Хотелось исчезнуть, хотелось раствориться в проклятой реальности.

Но ничего не получалось. Как только я переступил порог дома, как только увидел маму, сидящую в кресле, едва смог дышать. Казалось, кислород превратился в стеклянную пыль, которая разрывала клетки острыми осколками. Я вдруг почувствовал вину за собой, за то, что посмел приблизиться к Еве, быть счастливым, когда мать до сих пор расплачивается. Моя любовь сломала ей жизнь. Моя любовь уничтожила ее.

Всю ночь не спал, смотрел на телефоне на фотку Исаевой и хотел кричать, хотел бить в стенку, хотел, чтобы с рук струилась кровь. Но единственное, что я мог сделать, это принять сторону мамы и оттолкнуть от себя Еву.

Мы не можем быть вместе.

Воскресенье я провел с родителями. Отец пытался быть паинькой, ведь именно с его поручения мать привезли раньше времени. Он показывал ей дом, помогал одеться, расчёсывал и даже сушил волосы. А потом мы пробовали приготовить еду, хотя для этих целей всегда была прислуга. Я поразился тому, что старик вдруг стал проявлять такую учтивость.

— Ей нужно выбраться из этого ада. Нам нужно выбраться, — шепнул он мне, когда мать отходила в туалет. Она почти не разговаривала с нами, не улыбалась, в ее глазах читался страх вперемешку с замешательством.

— Ты же не любишь ее, почему помогаешь?

— Наверное, я понял, что семью не выбирают. Не в моем возрасте, — старик отшутился, но я почувствовал в его голосе грусть и нотку безысходности. А потом вернулась мама: худенькая, словно дюймовочка, старое платье смотрелось на ней ужасно: висело со всех сторон. Волосы собраны в пучок, бледные губы. В маме не было ни капли женственности, но отец продолжал улыбаться и пытаться заставить жену вернуться к жизни.

Я поразился его настойчивости, и отчетливо осознал, что если уж он встал на сторону матери, ее сын не имеет возможности отступить.

Если бы я начал встречаться с Евой, мать бы узнала, потом и дед, а там… Не знаю, чем бы все кончилось. Поэтому стиснув зубы, я смотрел на входящие от Исаевой и ощущал, нарастающую злость, которая с каждой минутой сменялась тоской и безысходностью.

Еще и Акимова со своим ненужным вниманием. Позвонила, давай о делах спрашивать, пришлось наврать про болезнь. И хотя я был уверен, что Карине донесли про нас с Евой, но девчонка ничего не спросила. Странные женщины. Кажется, мне никогда не понять их логику.

Весь день во вторник я провел как на иголках: в класс вошел с опаской, ища взглядом Исаеву. Мне нужно было поговорить с ней, а я боялся посмотреть в глаза девчонке. Черт… Смешно, конечно.

Однако Ева не пришла ни на первый урок, ни на второй, ни на последний. Я пытался вслушиваться в разговоры, вдруг кто-то знал, куда она подевалась. В груди нарастало чувство паники, я не мог сосредоточиться ни на чем, казалось, с Исаевой что-то случилось, казалось, я ей нужен.

А в среду все стало ясно и без моих догадок. Ева вошла в кабинет, мы зацепились взглядами всего на секунду и этот момент в сердце случился атомный взрыв. Я задохнулся от нахлынувших чувств, от желания сорваться с места и стиснуть девчонку в своих объятиях. Но вместо этого, сжав челюсть до хруста, отвернулся, делая вид, будто Евы никогда не существовала в моих мыслях.

Она молча села за свою парту, также молча достала учебники и принялась ждать начала урока. Исаева все поняла и без объяснений, не стала бегать, задавать вопросы. Хотя лучше бы задавала, кричала, била меня. К такой реакции я был не готов, она скребла сердце, и сжима горло до спазмов.

Меня словно зажали в тиски вины: с одной стороны взгляд матери, с другой Евы… Я должен был четко решить, на чью сторону стать и от кого отказаться. Но смотря на Исаеву, тайно ловя взглядом каждое движение ее рук, и губ, мне делалось невыносимо тошно от того, что мы никогда вместе не будем.

Так прошла неделя, затем вторая и даже третья. Рядом крутилась Акимова, изображая из себя любимую девушку Яна Вишневского. Я не позволял ей ничего: взять за руку, поцеловать, обняться. Возвел барьер, который не хотел нарушать.

В один из дней, мне позвонил Кир, лучший друг и человек, который знал обо мне все, включая чувства к Еве и их последствия. Мы познакомились с ним случайно, я тогда шарахался по заброшкам, в надежде, сбежать от конченной реальности. Чуть не навернулся, стоя на балконе ветхого здания, а тут Егоров мимо проходил. Забежал, помог, встряхнул, как следует. Ну, я и не выдержал, рассказал ему о своей несчастной любви, матери и замку, висевшему на груди тяжелой гирей.

Кирилл оказался неплохим советчиком, мальчишкой из бедной семьи, не мечтающим ни о чем, даже о будущем. Он не планировал поступать в институт, жениться и заводить детей. Егоров пытался выжить, пытался не умереть с голоду, тогда как отец алкоголик постоянно пропивал деньги. Матери у Кира не было.

Не знаю как, но мы сдружились. Просто начали гулять вместе, разговаривать. Помню, как-то я притащил учебник по литературе и русскому, и протянул его Киру:

— Будущее в наших руках, какой смысл от него отказываться из-за родителей и общества, построенного на идеальных людях? — заявил я, с надеждой, что друг прислушается. Конечно, Кирилл не сразу одумался. Мне потребовался почти год, чтобы уломать его взяться за учебу, пойти в секцию и перестать мыслить депрессивно.

Да, отец Егорова не бросил пить, да он продолжал прожигать большую часть заработанных денег. Но в один из дней мы с Киром пришли к ним домой, где затесалась троица пьянчуг. Я схватил бутылку, разбил ее об стол и поднес острый кончик к одному из товарищей. Сам Кирилл сделал аналогичное, но со своим отцом. Мы попросили только об одном: обеспечить сына карманными деньгами, пока ему не стукнет пятнадцать. Позже можно пристроиться и как-то перебиваться, но в четырнадцать это сложно, откровенно говоря.

Егоров старший не поверил, тогда я, не моргнув глазом, пустил кровь его товарищу, слегка нажав на горлышко. Мужик подскочил со стула, завыв не своим голосом. С тех пор, отец выдавал Киру немного денег, их хватало на секцию по боксу, благо там брали за месяц смешную сумму.

Летом мы вместе устроились на мойку, до утра намывая дорогие машины. Мне не нужны были деньги, но я искренне хотел быть рядом с другом, в самый тяжелый период его жизни. В конце лета, я всучил Киру конверт с накоплениями, в надежде, что он начнет учиться. Егоров психанул, ударил меня по лицу, кажется, его гордость была задета. Но в конце, он все же забрал деньги, пошел к репетитору и пообещал учиться.

— Почему ты передумал? — спросил я как-то, сидя на ступеньках, у него в подъезде.

— Не знаю, — пожал он плечами. — Наверное, каждому нужно, чтобы кто-то верил в него, чтобы если он свалиться в гребаную яму, ему протянули руку.

— Эй, я не планировал, заделывался твоей мамочкой, — усмехнулся, закидывая руку на плечо другу. Мне было действительно хорошо рядом с Кириллом, спокойно.

— Ты даже не умеешь заваривать дошик, из тебя вышла бы ужасная мамочка.

— А зачем мне уметь заваривать дошик, если есть ты?

— Говнюк, — засмеялся Кир.

Наша дружба с годами только крепла, и хотя мы были на разных ступеньках в финансовом мире, хотя нас воспитывали по-разному, в трудные периоды Егоров был рядом, или я сам тащился к нему, как к настоящему брату.

Вот и в этот раз Кирилл позвонил, замечая мое отсутствие в сети, и явный игнор его сообщений. Я собрался и помчался в самый захудалый район города, за душевными разговорами и бутылкой пива.

Егоров встретил меня с сумкой в руках, он возвращался с тренировки. Мы купили чипсов и по дозе хугардена, уселись на детской площадке и я принялся изливать душу. Рассказал обо всем: о Еве, о том, как был счастлив с ней, и как сердце изнывает от тоски. О матери, которую вижу каждый день, об ее улыбке и заметных улучшениях. И о том, что жить в таких тисках невыносимо.

— Слушай, а может все оставить в прошлом? Ну, сколько уже прошло? Мать явно забыла, а Ева… ты, кстати, не спрашивал у нее, почему тогда она рассказала твой секрет?

— Да какая разница, почему? Было и было. Прошлого не вернуть, как и потерянных лет у моей мамы, — с грустью произнес я.

— Откровенно говоря, это выбор твоей матери. Притом добровольный, — сказал Егоров, запрокинув голову к вечернему небу. За горизонтом розовели облака, заливая яркими красками серое полотно. Прохладный осенний ветер касался наших лиц, и обдувал губы. Казалось, он проникает в самое сердце и напоминает о Еве.

— Нет, такой выбор не бывает добровольным, — отрезал я, вспоминая детство.

— Ну, скажешь тоже, — хмыкнул Кир, отпивая глоток пива. — Мой отец тоже всегда отмахивается, что любовь к бутылке у него принудительная.

— Это разные вещи, ты же сам понимаешь.

— Нет, друг, — махнул головой Егоров, поворачиваясь ко мне. — Жить или умереть, мы решаем сами. Присосаться намертво к бутылке или заняться спортом — наш добровольный выбор. Ты постоянно внушал мне это, так какого черта, сейчас отступаешь от своих убеждений?

— Это другое! — крикнул я, поджимая губы. Сердце забилось быстрей, его ритмы отражались набатом в перепонках. Мне хотелось закрыть уши, хотелось остановить все это, перестать тосковать по Еве.

— А Ева знает?

— О чем?

— О твоей матери, о том, что ты любишь ее, убиваешься от чувства вины. Она вообще в курсе той дичи, которая с тобой твориться? — спросил строго Кир. В ответ я махнул головой. И мы оба замолчали. Егоров больше ничего не сказал, он, словно растерял все важные слова, которые положено говорить в подобных ситуациях. А я… я уставился в одну точку, продолжая делать глоток за глотком хугардена.

Интересно, сколько нужно выпить, чтобы перестало болеть сердце?..



Вы когда-нибудь ощущали себя загнанным в темный туннель, где в любой из сторон нет даже лучика света? Ты как последний дурак бежишь прямо, продолжаешь оглядываться, но в конечном итоге, не находишь выхода. Потому что из пустоты выхода нет.

В последнее время мне казалось, я бегу именно по такому туннелю. Правда, свет все же появлялся в минуты забвения. Мысленно я прозвал их так, хотя в реальности это был алкоголь. Но жизнь ведь не закончилось? Вот мать, например, стала больше разговаривать с нами, на ее лице появилась улыбка. Они с отцом вечерами гуляли вокруг нашего особняка, иногда вместе читали книги, вернее читал старик, а мама слушала с замиранием сердца.

Разве не повод пропустить глоток сорокаградусного? Вот и я пропускал. Неважно за кого, главное дышать становилось легче. Во сне, к сожалению, реальность захватывала — там появлялась Ева. Я смаковал ее образ, а когда просыпался, видел под ногами стекла. Это было так глупо с моей стороны: подпускать Исаеву к себе, целовать ее, обнимать и растворяться в сладком голосе. Если бы кто сказал, что женщины в сердцах мужчин — наркотик, клянусь, я бы поверил. Ведь Ева была тем самым светом, который я не мог найти в проклятом темном туннеле, но к которому тянулся подобно безумцу.

В один из дней, я притащился домой пьяным. Ноги так заплетались, казалось, не стою, а катаюсь на детских каруселях. А потом я шлепнулся где-то в районе кухни и гостиной. Мать, конечно, испугалась, хотя выражение ее лица было слишком расплывчатым, а голос звучал заторможено.

— Сынок, ты… ты зачем так много выпил? — лепетала она, пока чьи-то мужские руки помогли мне перебраться с пола на диван. Я закрыл глаза, вдыхая запах ванильной сдобы, исходящий видимо с кухни, и почему-то вспомнил улыбку Евы. Эта зараза была в моих мыслях круглосуточно, и как бы не старался, не мог избавиться от жгучей боли под ребрами.

— Какая ты красивая, — заплетался мой язык. Я думал, передо мной стоит Исаева, я очень хотел услышать ее строгий голос.

— Ян, в конце концов, — прорычал старик. Кажется, он присел напротив, и сжал мое плечо крепкой хваткой. Даже встряхнул меня, но не подействовало. — Ты еле на ногах стоишь. Как ты в школу пойдешь завтра?

— Милый, п-почему ты с-столько выпил? — заикаясь, сказала мама. Мне показалось, с ее глаз скатились слезы. В ответ я засмеялся, без всякого объяснения. Порой после употребления градусов в душе метеоритным потоком пролетали нелогичные мысли.

— Прошлое надело на шею удавку, — запел я, смеясь. — Вокруг лишь смех и глубокие раны. Как же хочется купить два билета в Рай, собирай, милая чемоданы.

— Господи, — цокнул недовольно старик.

— С-сынок…

— Вставай, отведу тебя в комнату, — пробурчал отец. Кое-как он поднял меня, закинув руку на плечо, и постарался поднять. Я продолжал нести нелогичные фразы, смеяться и думать о Еве, о том, как чертовски обаятельно она умеет улыбаться. Мне очень хотелось услышать ее голос, именно сегодня, именной этой ночью.