«Я должна быть благодарна», – подумала Адер.

Эти сведения, как и положение клетки, оказались свалившейся на голову удачей. Столько сложных планов, столько догадок, а Тристе в клетке, до которой можно добросить камнем. Дхати, как и обещал, из своей выбрался. Невероятно, но все складывалось как надо.

«Я должна благодарить судьбу», – снова сказала себе Адер, но вместо благодарности ощущала только колотившееся молотом сердце и перехвативший горло ужас.

– Крючья при тебе? – нетерпеливо напомнил Дхати.

Адер вскинулась, но, опомнившись, кивнула. В ее сложной прическе под видом лаковых булавок скрывались три крючка, которые вручил ей при встрече жрец. Теперь стало ясно, что их можно было пронести попросту в кармане, но откуда было знать, что Симит не обыщет ее, забыв об императорском титуле. Онемевшими непослушными пальцами она высвободила крючки и, передавая жрецу, выронила последний. Адер могла лишь проводить взглядом летящий в бездну крюк, но Дхати по-змеиному извернулся, подхватил его в падении и, неодобрительно шипя, выровнялся на перилах. Мигом прицепив пойманный крюк к двум другим, он продел веревку в тройное ушко.

– Как… – заговорила Адер.

Закончить вопроса она не успела – жрец уже метнул строенный крюк. Движение было небрежным, как бы случайным. Так Адер могла бы отбросить платье, раздеваясь у ванны. Она в изумлении глядела, как разворачивается увлекаемая крюками шелковая лента, как металл, блеснув на солнце, брякает по крыше второй камеры. Звук показался ей ужасающе громким. Она не сомневалась, что на него сбегутся и Симит, и его стражники. Адер вскинула голову к закрытому люку, выждала несколько срывающихся вздохов. Стальная крышка не шевельнулась. Главный тюремщик не услышал. Она медленно выдохнула и снова обернулась к болтающейся между клетками ленте.

– Ждите здесь, – сказал Дхати.

Он даже не глянул вниз и повис на шелке по-паучьи, кверху брюхом, а потом, перебирая руками и сдвигая скрещенные лодыжки, ловко и пугающе проворно пополз. Очень скоро он очутился у клетки Тристе, перекатился на крышу и свесил голову с дальней стороны. Почти сразу он обернулся и дал знак.

– Она там, – выдохнула Адер. – Там.

– А как он ее вытащит? – слабым голосом спросила Майли. – И меня туда засунет?

Не отрывая глаз от дальней камеры, Адер медленно кивнула:

– Ты же видела, как он это делает. Ты такая же маленькая, как Дхати, – даже меньше.

– Но мое тело, – возразила девушка, – так не вывернется.

– Вывернется, – ответила Адер. – Он тебе поможет.

«Поможет» – какое неподходящее слово для того, что собирался проделать жрец! Он еще в доме Кегеллен продемонстрировал свое жутковатое умение: сильными ловкими пальцами нащупал несколько точек между шеей и плечом Адер и нажал так, что она думала, лопнет кожа. Она встревоженно вскрикнула, но плечо уже обмякло, потом онемело, и рука повисла вдоль туловища дурацкой веревкой.

– Твое мягкое императорское тело в море Ножей и дня бы не продержалось, – кивнул ей Дхати. – Но и его можно научить повиновению.

И, не дав Адер возразить, он выдернул ей руку из сустава. Его движения расслабили мышцы и заглушили боль – по крайней мере, на эту минуту. Ноющая боль пришла позднее, когда рука снова стала чувствительной и послушной – в глубине костей осталась память, что с ними проделали что-то противоестественное. Кегеллен, разумеется, рассыпалась в извинениях, но Адер отмахнулась:

– Главное, у него получается. Он сможет вывести Тристе и посадить в клетку Майли.

– Он знает, как расслабить твое тело… – пояснила Адер.

Закончить она не успела, потому что Майли осела на дно клетки и в ужасе или раскаянии затрясла головой:

– Я не могу. Простите, ваше сияние. Мне так жаль. Но этого я не могу.

Адер глубоко вздохнула, встала коленями на жесткое железное дно и обняла Майли за плечи. Она чувствовала, как дрожит хрупкое тельце, истерзанное ужасом и болезнью.

– Здесь не так далеко, – заговорила Адер, напоив голос спокойствием, которого не находила в себе.

Если Майли откажется сыграть свою роль, всему конец. Может быть, они сумеют вывести узницу Кадена, но стража узнает об этом до конца дня – сразу же, как спустится, чтобы влить в Тристе отвар адаманфа. Увидят, что ее нет, и Симит – Адер в этом не сомневалась – легко поймет, что произошло. Все зависело от Майли, но как же ужасно было уговаривать девочку шагнуть навстречу смерти.

– Дхати тебя перенесет, – сказала она, кивнув на манджарца.

Крошка-жрец тем временем снял крючья и привязал тот конец веревки к цепи, поддерживающей клетку Тристе. Он зажал стальные крючья в зубах и, перебирая руками, двинулся обратно, затем снова оседлал перила корзины, спрыгнул внутрь и очутился рядом с Майли.

– Спешите, – прошептал он, через голову стягивая с нее платье. – Быстрее – надежнее.

Девушка, ополоумев от страха, подняла руки. На ней под платьем была только легкая, застиранная до прозрачности льняная сорочка, и Адер поморщилась при виде костлявого, угловатого тела. В клетке они обменяются с Тристе одеждой. Во всяком случае, так договаривались, пока Майли не покинула отвага.

Дхати, то ли не замечая испуга девушки, то ли в полном к нему равнодушии, отбросил платье и принялся обвязывать ее веревкой. Свободный конец он ловко пристроил в подобие седла вокруг ее нагих бедер. Он справился в одну минуту и закрепил крюк.

– Лезь, – велел он уставившейся на соседнюю клетку девушке, снова вскочив на перила и ухватившись за длинную веревку. – Повиснешь на крюке, я тебя перетащу.

– Подожди, – остановила его Адер, доставая из кармана платья пузырек. – Пусть она сперва выпьет.

– Не могу! – взгляд Майли метался от пустоты между клетками к склянке в руке Адер. – О, милая Интарра, нет, я не могу!

Ее отчаянный вопль прозвучал почти неслышно, как будто в легких не осталось воздуха.

Адер хотелось кричать: «Ты должна! Ты обещала и должна все исполнить!»

Вместо этого она медленно вздохнула и взглянула в безумные от страха глаза Майли.

– Скажи, чего ты боишься.

Майли уставилась на нее:

– Смерти.

– Я тоже, – тихо ответила Адер.

Слова легко скатились с языка, но были не совсем правдивы. Адер боялась не своей смерти, а смерти сына. Стоило закрыть глаза, отгородиться от лица Майли, перед ней вставал Санлитун, крохотное дитя, хватающее ручонками ее за волосы, за нос. Если она не справится, ему конец. Ил Торнья узнает, что она вышла из повиновения, и убьет ее сына с равнодушием рыбака, отрубающего голову пойманной рыбе. Этот простой факт засел ножом в ее бьющемся сердце. Она открыла глаза, взглянула в заплаканное лицо Майли, так не похожее на личико Санлитуна, но омытое тем же недоумением, искаженное тем же неутолимым желанием.

А где ее мать?

Прозябает, конечно, в какой-нибудь жалкой лачуге, или в крысином подвале, или под дырявым навесом в Ароматном квартале. Наверняка плохо, если Майли согласилась принять яд, чтобы спасти ее от такой жизни. Адер на миг представилась та женщина – в тесной каморке, где гаснет, скользнув по раме окна, последний луч солнца. Она сперва будет удивляться, куда подевалась дочь, потом забеспокоится, испугается до смерти. Ее лица Адер не сумела представить, но видела ее руки – огрубевшие от черной работы руки, до белизны в костяшках стиснутые на коленях.

– Ты не обязана, – сказала Адер.

И взглянула на склянку в своей руке – ей вдруг захотелось швырнуть пузырек за перила, увидеть, как он скрывается в пыльном луче.

– А деньги? – простонала Майли. – Пять тысяч солнц…

– Я позабочусь, чтобы твоя мать их получила. И брат.

– Правда? – девушка недоверчиво покачала головой и вдруг упала на колени, обхватила ноги Адер жестом благодарности или покорности.

Адер онемело кивнула. Все пропало. Все пошло прахом. Ей хотелось вопить, но что толку от воплей.

«Можно потянуть время, – лихорадочно соображала она. – Сказать ил Торнье, что я не успела. Он не убьет Санлитуна, пока не узнает, что я обратилась против него…»

– Вы плачете? – спросила Майли.

Адер недоуменно взглянула на нее, потом кончиком пальцев потрогала свою щеку: мокрая, в слезах.

– Это ничего, – сказала она, грубо стирая капли. – Нам надо выбираться отсюда.

Дхати хмуро вперился в них со своего насеста на перилах.

– Ты все бросаешь?

– Все переменилось, – огрызнулась Адер. – Снимай свой шелк. Быстро.

Манджарец прищурился:

– А мои корабли? Не я виноват в неудаче.

– Знаю, – рыкнула Адер. – Выведешь нас отсюда, как договаривались, – получишь свои корабли.

– Слабый народ, – забормотал Дхати, качая головой. – А как же лич?

Он кивнул лысой головой на клетку Тристе.

– Оставим здесь, – ответила Адер.

– Она меня видела. Расскажет.

– Кто ей поверит?

Майли у ног Адер шевельнулась. Она все еще стояла на коленях, но взгляд перевела с лица Адер на дальнюю клетку.

– Кто она? – слабым голосом спросила девушка; казалось, в горле у нее что-то порвалось.

– Не важно. – Адер нагнулась, подхватила ее под локти и грубо подняла на ноги. – Надо уходить. Сейчас же.

Ее скрутил ужас – ужасало крушение плана и то, что означала для нее неудача. Отчаяние темнило ей зрение, сжимало сердце. Ей казалось, стоит хоть минуту промедлить – и ее раздавит.

– Оденься, – заговорила она, привлекая к себе Майли.

Девушка поразила ее, отстранившись.

– Кто она? – В ее голосе появилась сила.

Адер встретила ее взгляд:

– Она лич. Убила сотни людей – здесь, во дворце.

Майли побелела:

– И вы хотите ее вывести? Зачем?

– Она нам нужна.

– Она же лич!

– Она – оружие, – устало объяснила Адер.

– Но вы же император! – негодовала Майли. – Пророчица Интарры. За вас сражаются целые армии.

– Эти армии, – отрывисто бросила Адер, – разбиты. Мы проиграли.

Она не знала, кому проиграла – ургулам или собственному кенарангу. Конечно, идет не одна война, и поражение не одно. Проигрывать можно снова и снова, раз за разом терпеть поражение.

Майли покачала головой.

– Я не знала, – прошептала она наконец.

– Откуда тебе было знать? Все это на севере, или на побережье, или на Пояснице. Только не здесь. Империя, поцелуй ее Кент, рухнет на хрен, а Аннур только и заметит, что больше не приходит судов и телег, доверху нагруженных продовольствием и товарами.

– А лич… – Майли кивнула на клетку Тристе. – Лич сможет этому помешать? Сможет спасти Аннур?

– Понятия не имею, – отозвалась Адер.

Ноги после долгого подъема налились свинцом. Она сомневалась, сумеет ли спуститься с Копья, не свалившись. Это не имело значения.

– Может, и нет. Я надеялась, что да. А может, и нет, – сказала Адер.

Майли сквозь слезы круглыми глазами взглянула на клетку Тристе и дальше, за висячие камеры, за прозрачную стену башни туда, где далеко внизу лежал Аннур. Прелестные, как миниатюры, башенки. Отражающие полуденное солнце каналы. С такой высоты прекрасными выглядели даже трущобы – скопление крошечных домиков, но без вони, рыданий, болезней.

– Я справлюсь, – сказала наконец Майли.

Она плакала, но больше не дрожала.

Адер обомлела.

– Мне все равно умирать, – зашептала девушка. – А зачем матери с братом пять тысяч солнц, если на них нельзя будет купить еды? Если по улицам скачут ургулы?

Надежда расцвела в сердце Адер зловонным цветком. Она ненавидела себя за эту надежду, но она давно и за многое себя ненавидела. Переживет еще немного ненависти. Адер бросила взгляд на люк: по-прежнему закрыт. Долго ли они висят в этой корзине? Она сказала Симиту, что ей нужно время, но сколько он будет ждать? Уж конечно, не целый день. Осталось ли время завершить подмену?

– Ты уверена? – Она слишком сильно стиснула локоть девушки.

Майли дернулась, но кивнула, оторвав взгляд от глаз Адер, чтобы взглянуть на темный пузырек в ее руке. Кегеллен смешала яд «аяная» с крепким бреатанским вином. «Может, так бедняжка будет меньше мучиться», – предположила она, разглядывая склянку. Адер ни на минуту ей не поверила.

Майли посмотрела на пузырек, как на гадюку, а потом потянулась к нему, намереваясь сорвать пробку – как пьяница, спешащий добраться до содержимого бутылки. Склянка, мокрая от слез, выскользнула из пальцев. Адер рванулась, подхватила, не дав удариться стеклу о перила. А когда подняла взгляд, Майли в упор смотрела на нее.

Казалось, надо что-то сказать. Императоры всегда произносят речи, вещают о любви к отчизне и самопожертвовании. Генералы обращаются к войскам, посылая их в бой, а Майли ждала судьба пострашнее ургульского копья. Наверняка существовали какие-то слова, утешительные и возвышенные, но Адер не сумела их отыскать. Она поставила на кон жизнь этой девочки, и ради чего? Ради смутной надежды уязвить Рана ил Торнью. В этой жертве не было благородства, одно отчаяние.

Адер осмотрела на склянку в своей руке и одним движением большого пальца сорвала пробку.

Майли тихо ахнула, как ахает девочка, впервые окунаясь в волну весенним днем – звук можно было принять за смех. Адер вообразила ее по колено в волнах, взбудораженную холодным купанием, – она уже готова нырнуть, но ждет – наверное, подружек. Только у Майли здесь не было подруг. Здесь были лишь нетерпеливо склонившийся с перил Васта Дхати и Адер, которая привела ее сюда – не к светлым весенним волнам, а к одинокой смерти, к мучительной боли, которой не будет даже свидетелей.

– Майли… – заговорила Адер.

Пока она искала, что сказать, девушка двумя руками выхватила пузырек и поднесла к губам, отчаянно, почти жадно глотнула, пролив ручеек жидкости на голую грудь. Адер смотрела на ее горло – глоток, еще глоток и еще, а потом внезапная судорога. Майли скривилась, растянув губы, зажмурив глаза. Казалось, ее сейчас стошнит, все выльется обратно.

«Неужели так скоро подействовало? – удивилась Адер. – Такой сильный яд?»

Но Майли уже сбросила с себя когти отравы, уставила взгляд на горлышко и снова стала пить – теперь медленнее, но с той же решимостью, размеренно глотая.

– Сколько еще? – выдавила она, когда отпила треть содержимого.

– Хватит.

Адер протянула руку, чтобы забрать у девушки яд. Если верить Кегеллен, хватило бы одного большого глотка, – если только Майли удержит зелье в себе. Мгновение обе, застыв, смотрели друг на друга. Глаза у Майли округлились, словно она только теперь поняла, что наделала, только теперь поняла, что ничего уже нельзя вернуть.

«А ведь можно, – угрюмо отметила некая холодная часть рассудка – та ненавистная часть, что разрабатывала план смерти девушки. – Один Шаэль знает, что будет, если ее сейчас стошнит».

Ей представилась Майли в клетке Тристе: ее вырвало, она не умерла, волдырей на коже не так уж много, отрава не залила ей глаза кровью. Стражники, пришедшие с адаманфом, найдут ее, поймут, что Тристе удалось бежать, и зоркий Симит без труда сложит головоломку.

– Ты как? – заговорила Адер.

Майли шевелила губами, выговаривая неслышимые слова.

– Майли?

– Я правда умру? – спросила девушка, встретив ее взгляд.

Адер серьезно кивнула:

– Да. Но ты спасла семью. Мать, и брата, и… – Она запнулась, не зная, как высказать остальное. – И может быть, больше того. Может быть, каким-то странным образом весь Аннур.

– Она такая важная? – Майли уставилась на клетку Тристе. – Эта лич?

Адер едва не ответила: «Не знаю». Это была бы чистая правда. «Я не знаю, кто она. Не знаю, почему мой генерал добивается ее смерти. Не знаю, чем и кому она угрожает. У меня в голове нет ни намека на план. Я могу только поступать наперекор ил Торнье, и даже это, возможно, напрасно».

– Да, – сказала она вместо того. – Она так важна. И ты тоже. Без тебя мы бы никого не спасли.

И тут Майли сразила ее, улыбнувшись:

– Такая важная… – Она горестно покачала головой и вдруг показалась еще моложе своих лет. – Вы скажете моему братику? Что без меня ничего бы не вышло?

– Конечно, – обещала Адер. – Обязательно…

Она не успела договорить: Майли скрутило судорогой, скрючило, как ударом под дых. Она застонала и стиснула зубы, перекусив стон.

– Это уже оно? – спросила девушка, немного распрямившись, со сведенным, прошитым болью лицом.

Адер беспомощно кивнула.

– Как быстро, – удивилась Майли.

– Теперь идем, – подал голос Дхати.

Он склонился с перил и с удивительной силой втащил девушку к себе, придержал, подобрал цепь и забросил крюк от седла Майли на шелковую веревку.

– Давай, – сказал Дхати, махнув рукой на ленту.

Майли глянула вниз, сглотнула и что было сил вцепилась в перила.

– Отпусти, – велел жрец.

– Подождите, – попросила Адер.

Оба уставились на нее – жрец с презрительным нетерпением, Майли слепым взглядом залитых слезами глаз, – и Адер поняла, что сказать ей нечего. Она привела девушку на смерть, чтобы бросить ее здесь, и пришло время это сделать. Дхати еще миг смотрел на нее, потом зло зашипел, с силой пихнул Майли в грудь, и оба перевалились через перила: Майли повисла над бездной на веревочном седле, жрец держался руками, обхватив ее коленями за пояс.

Адер потянулась к девушке и так замерла. Какое глупое человеческое желание – коснуться ее, как будто от прикосновения кому-то станет легче. Они уже были слишком далеко. Дхати проворно перебирал руками, подтягивая себя и Майли к клетке Тристе.

«Спасибо тебе, – думала Адер. – Вот что я должна была сказать. Просто – спасибо».

Она открыла рот, чтобы крикнуть, но уже было слишком опасно так шуметь. Майли смотрела на нее круглыми глазами, словно чего-то ждала, но Адер заставила себя плотно сомкнуть губы, мучительно сознавая, что в нескольких шагах, над потолком, ждет Симит.

«Все кончено, – сказала она себе. – Все равно слова уже ничего не изменят».

Ей хотелось отвернуться, зажмуриться, но она удерживала перепуганный взгляд Майли, пока они с Дхати не достигли дальней клетки и тот не втащил девушку на крышу. Он задержался там, бегая сильными пальцами по ее коже, вгоняя их кончики в истощенное тело, заставляя его онеметь, обмякнуть. А потом жестоким рывком вывернул ей руку из сустава и опустил девушку за край.

Целую вечность Адер, омытая ярким светом, стояла в корзине одна, задыхаясь от нахлынувших чувств.

«Слишком долго», – говорила какая-то частица рассудка, но в остальном он был так изнурен и выжат, что не мог ощутить страх.

Осталась только холодная боль, словно вбитый ей в грудь нож с каждым ударом сердца входил все глубже.

Когда пиратский жрец наконец вынырнул на свет с другой женщиной на руках, Адер его едва заметила. Вот она – лич, Тристе, за которой они пришли. До исполнения безумного замысла осталось совсем немного. Получается. Адер поняла, что ей все равно. Пока Дхати подтягивал Тристе по веревке к корзине, Адер думала только, что Майли сейчас одна в камере, подвешена в тысячах футов над миром, над всеми, кто ее любил; что она дрожит, чувствуя, как яд запускает в тело острые когти.

– Вот.

Голос Дхати выдернул Адер из задумчивости. Жрец бесцеремонно свалил добычу в корзину.

– Не забудь, – добавил жрец. – Три корабля после побега.

Адер оглядела женщину. Тристе была примерно ровесницей Майли, примерно того же роста и сложения: стражники не заметят отличий на изуродованном отравой теле. Но на основных чертах сходство заканчивалось.

Майли была миловидной, хоть и слишком бледной. Тристе была… совершенной. Другого слова Адер не нашла. Насилие исполосовало шрамами ее кожу. На лице и руках лежали красные рубцы. Левую руку уродовал заживший ожог. Черные волосы свалялись, как будто женщина давным-давно лишилась рассудка и не пыталась их расчесывать. Все это ничего не значило.

«Слишком красива», – вот первое, что пришло в голову Адер.

Красота казалась неправильной, невозможной.

– У тебя его глаза, – сказала Тристе.

Она говорила тихо, полусонно, но ее голос прорезал мысли Адер.

Адер привыкла к власти. Дочь императора, сестра принцев, наперсница кшештрим, подопечная атмани… Но, встретив взгляд этой юной женщины, посмотрев в ее фиалковые глаза, она дрогнула. Вдруг ей захотелось склониться перед ней, пасть ниц, выпрыгнуть из корзины – лишь бы уйти от этого взгляда. Он пронзил ее, как нож, и пропал, оставив слабость в коленях и туман в голове.

– Глаза Кадена, – снова заговорила Тристе. – У тебя такие же.

Адер оперлась о перила, выпрямила спину, укрепила голос сталью, насколько могла:

– Ты убедишься, что я ничуть не похожа на Кадена.

Тристе хотела ответить, но покачала головой, словно разговор не стоил усилий:

– Ты меня вытащила. Зачем?

– Ты мне нужна, – ответила Адер.

– Для чего?

– Потом объясню.

Тристе пожала плечами, словно не так уж хотела знать ответ, словно этот побег был не удивительнее поданного на стол ужина.

«Адаманф, – сообразила Адер. – Ее опоили до отупения».

– Надень, – велела она, протягивая плащ с капюшоном, в котором вошла в башню Майли.

Тристе осмотрела накидку и набросила ее на голову. В простом равнодушном движении было столько грации, что любая женщина задохнулась бы от зависти.

– Кто она такая? – спросила лич, одергивая ткань.

– Та, что согласилась умереть вместо тебя.

– Зачем?

Адер открыла рот, но не нашла слов. Правда не укладывалась в слова, была слишком необходима и слишком жестока. То, что вышло у нее, было смутной и грубой тенью истины, тенью, которая легла на сердце, подобно зимней тоске.

– Затем, что я ей заплатила.

27

– Я не могу, – тихо проговорил Быстрый Джак, уставившись на бьющегося на полу пещеры молочно-белого монстра.

Зверь был весь обмотан веревками, но даже плененный, даже связанный сларн представлялся кошмаром, от которого скрутило бы самый крепкий живот.

«Как будто чокнутый художник скрестил волка со змеей и саламандрой в человеческий рост», – подумала Гвенна.

Острые когти не уступали длиной ее большому пальцу, заостренные зубы не умещались в пасти, но не зубы и не когти были самым страшным. Хуже всего были глаза, а вернее, слепые наросты кожи на месте глаз.

Весь свет почитал Бедису как добрую, любящую богиню, ласковую повитуху всего живого. Но не стоило забывать, что, кроме лесных зверей и легкокрылых птиц, Бедиса создала и чудовищ, населявших холодные, темные глубины мира; что она, соткавшая материю человеческих душ, вылепила и это ужасное создание из неестественно белой лоснящейся плоти. Гвенне думалось, что если уж богиня решила заселить этот мир, то могла бы больше внимания уделить губам и перьям и чуть меньше – яду и когтям, но кому дано проникнуть в разум богини? Мир таков, как он есть, – где-то можно радостно расслабиться, в других местах остается только убивать.

Остальные мятежники сгрудились вокруг сларна, молча, с трепетным изумлением разглядывая его. Они уже сражались со сларнами, но в безумной горячке боя мало кто рассмотрел, с кем дерется.

«Ну вот, теперь увидели», – думала Гвенна.

Увидели и, судя по искаженным ужасом лицам, сильно об этом пожалели. На Ариме рассказывали про сларнов, но что рассказы? Словами можно кое-как описать наружность и движения, но не передашь, как эти твари пробирают тебя до самого мягкого нутра.

– Тогда не смог, – сказал Быстрый Джак, на шаг отступив от извивающегося сларна и беспомощно вскинув руки, – и теперь не смогу.

– Сможешь, – сурово проговорила Гвенна, – возьмешь и сделаешь. Мы не для того волокли сюда эту дрянь, чтобы поиграть в «пощупай и угадай».

Они с Анник и Талалом разыскивали сларна несколько часов. А когда наконец изловили и вытащили в занятую под лагерь пещеру, Гвенна уже готова была швырнуть Кентом драную тварь в костер и покончить с мыслью о Пробе. Им попался сларн-подросток. Талал каким-то кеннингом на несколько вздохов сковал ему челюсти, и даже так зверюга, когда Гвенна прыгнула ей на спину, чуть не отхватила ей руку.

Убить такого было непросто. Попытка же изловить долбаную дрянь чуть ее не прикончила. Она еле-еле удерживалась на спине зверя, пока сларн метался, колотил ее о стены, пытался достать зубами и когтями. Наконец Гвенна сумела обхватить добычу за горло и опрокинуть на себя, брюхом вверх, предоставив рвать когтями воздух. Еще пара ударов сердца, и тварь бы вывернулась, но Анник с Талалом не дали ей времени. Пока придавленная к земле Гвенна бормотала ругательства, они связали длинные задние лапы, а потом и короткие передние. К тому времени Талал взмок, как вол под ярмом, а его кеннинг даже не вылинял, а попросту лопнул. И тут, конечно, несчастная гадина снова потянулась за Гвенной, даже со спутанными лапами изворачивалась и рычала, пытаясь вонзить зубы и не дать девушке откатиться в сторону.

И само собой, после такой передряги всем троим нелегко было тащить добычу на полмили вверх по извилистым проходам пещеры. Один коготь зацепил Талала, оставил на плече глубокую царапину. Длинный мускулистый хвост отбросил Анник на десяток шагов, а Гвенне эта туша просто своим весом прищемила два пальца так, что они горели огнем, пока она накладывала лубки, а потом остыли до назойливой ноющей боли. Впрочем, тяжелый труд помогал забыть о страхе, и, только вытащив бьющуюся тварь в свет костра, увидев боязливое отвращение на лицах отсева, учуяв их горячий гнилой ужас, Гвенна ощутила всю тяжесть задуманного.

– Ты хочешь, чтобы вот это нас покусало? – изумилась Квора, отвлекая Гвенну от Джака.

Ее бритая голова и темная кожа блестели в отблесках костра.

– Ты хочешь, чтобы мы дали ему нас покусать?

– А вы хотите быть кеттрал? – спросила Гвенна и кивнула на сларна. – Вот так и становятся кеттрал.

Квора вылупила глаза, как и все остальные. Лишь немногие глядели на связанного ящера. Почти все смотрели на нее, Гвенну, – таращились с таким страхом, словно среди них вдруг обнаружился жестокий убийца или непобедимый воин. Ей стало тошно.

– А вы как представляли себе Халову пробу? – бросила она. – Короткое сочинение по любимой цитате из «Тактики»?

– Это яд, – подала голос стоявшая за кругом Манта.

Она не подошла к твари и на двадцать шагов, но с места все же поднялась, как будто приготовилась к бегству. Одну руку она положила на яблоко меча, а другой безостановочно комкала грязный подол своей рубахи. Глаза за спутанными космами лихорадочно горели, и голос дрожал, но звучал достаточно громко, чтобы услышали все.

– Помните на Ариме Карла? Несчастного трясущегося старика Карла? Вот что с ним случилось. Вот это.

Гвенна заставила себя холодно кивнуть, заставила себя встретить боязливые взгляды отсева.

– Манта права, но сказала не все. Укус сларна ядовит, но от него есть противоядие. В пещере можно найти яйца, яйца сларнов. Они вас излечат. Найдите яйцо, выпейте его, и яд выйдет.

– Тогда зачем это все? – возмутилась Квора. – Никакого смысла!

– Нет, – возразила Гвенна, – смысл есть. Яд и яйца, их сочетание… оно как-то меняет человека. Делает сильнее и быстрее. Вы начинаете чувствовать и слышать то, чего раньше не слышали. Это преимущество и делает нас кеттрал – не меньше, чем птицы и клинки дымчатой стали. Благодаря этому мы спустились в пещеру и вытащили сларна сюда.

По кругу пробежал недоверчивый говорок.

– Скажи им, Манта, – потребовала Гвенна.

Женщина попятилась, отступила от огня в темноту.

– Это безумие, – помотала она головой. – Я в этом не участвую.

Вместо нее вперед выступил Талал. Уродливый рубец у него на плече уже подсох и схватился. Лич протянул руку к костру, чтобы всем было видно, и провел по ране пальцем.

– Это правда, – просто сказал он. – Я получил рану меньше часа назад. Мы просим вас поверить в поразительные вещи, но наши тела – свидетельство того, что это правда.

Гвенна который раз поразилась спокойствию его голоса, серьезной и тихой уверенности во взгляде.

«Не будь я такой безмозглой, – подумала она, – предоставила бы все разговоры ему. А сама бы открывала рот, только когда понадобится кого-то взбесить».

От собравшихся все еще несло страхом, но появилось и что-то новое, не вполне понятное ей. Пожалуй, робкая надежда.

– Я знаю, что это правда, – тихо сказал Джак. – Нам об этом говорили, когда я должен был проходить Пробу. Но мы могли и погибнуть там внизу.

И опять она не удержала язык за зубами.

– Погибнуть вы можете примерно везде, – огрызнулась Гвенна. – Хоть здесь, в этой пещере. Погаснет огонь, соберутся сларны… Или Раллен вас выкурит или заморит голодом. Или вы отравитесь тухлой чайкой и подохнете, корчась на полу и высирая себе кишки.

Странное дело, ей вдруг вспомнилась Пирр, ее небрежное равнодушие к неизбежной гибели. Впервые это равнодушие показалось ей разумным и достойным зависти. Может, даже и прекрасно жить вплотную к мерзкой смерти и так мало ее бояться. Гвенна прикинула, что сказала бы Пирр этим перепуганным воякам. Возможно, ничего бы не сказала. Просто расхохоталась бы и пошла прочь.

Она глубоко вздохнула, собрала все свое терпение и постаралась вложить его в голос:

– Дело в том…

– Дело в том, что эти люди не кеттрал, – перебил ее Хобб.

Манта все дрожала, прижавшись спиной к камню в глубокой тени. Но ее муж, пока Гвенна разбиралась с Джаком, подошел к остальным. Он теперь стоял прямо за кругом, скрестив на груди сильные руки и презрительно озирая отсев.

– Они не готовы к Пробе. И не могли быть готовы. Я тебе уже говорил.

Гвенна обернулась к нему. Между ними бился на полу сларн, но она его перешагнула, встала прямо над извивающейся тушей, лицом к лицу со старым кеттрал. Остальные, учуяв исходящую от нее угрозу, раздались в стороны. Хобб не отступил, но уронил руку на рукоять у пояса. Гвенна, не тронув меч, остановилась в полутора шагах от него и выхватила поясной нож. Хобб, к его чести, не отставал, но меч длиннее ножа, и доставать его дольше. Едва он вытянул клинок из ножен, Гвенна отбила его в сторону, шагнула вперед и приставила нож к горлу Хобба.

– Ты и правда говорил, – сказала она. – Помню. Говорил, что они не готовы. А я сказала, что готовы. Они прошли выучку кеттрал, все до одного. Когда Раллен предложил им второй шанс, они все за него ухватились. Когда Раллен открыл карты и начал убивать, эти люди дали ему отпор, выстояли и ушли.

Хобб открыл рот для гневного ответа, но Гвенна сильнее прижала лезвие ножа.

– И за это, что бы ты им ни внушал, благодарить надо не тебя и не твою драную женушку. Не вы их спасли. Они выжили, потому что сильные. Они из тех, кто выживает. Вы им только прятаться помогали. Убедили их бросить охоту и самим стать добычей. Они проигрывают, на хрен, – из-за вас. И если я услышу еще слово об их неготовности, о том, что они не кеттрал и неспособны на то, что должны сделать, я перережу тебе глотку, а потом доберусь до глотки твоей жены и скормлю ваши никчемные трусливые трупы сларнам.

Хобба, казалось, не пугал приставленный к горлу нож. Губы его растянулись в презрительной усмешке.

– Дура. – Он медленно покачал головой. – Маленькая дуреха.

Наткнувшись на его свирепый взгляд, Гвенна решила уже, что придется привести угрозу в исполнение, когда у нее за спиной заговорила Квора – тихо, но отчетливо, перекрыв и скрежет когтей сларна, и треск огня:

– Я пойду.

Гвенна не обернулась. Она держала нож у горла Хобба, готовая перерезать его при первом движении. А вот Хобб смотрел мимо нее на собравшийся вокруг сларна отсев. Он сплюнул:

– Слушайте, и слушайте хорошенько. Слова сучки, кое-как вытянувшей Пробу, мол, вы бойцы, еще не делают вас бойцами. Я больше десяти лет вылетал на задания с кеттрал, с настоящими кеттрал, и могу сказать, пусть вы и не хотите этого слышать: вы не кеттрал. Вы медлительнее. Вы слабее. Вы тупее. И если вы пойдете за ней… – не глядя на Гвенну, Хобб указал на нее подбородком, – Якоб Раллен порвет вас на ленточки.

И снова ответила Квора:

– Тогда я умру в бою, ведь так умирают кеттрал. Они умирают в бою, а не прячась по норам.

На этот раз Гвенна сумела прикусить язык. Она ждала, что Хобб снова взглянет ей в глаза, – и улыбнулась, когда тот сплюнул мимо нее, развернулся, не замечая порез на горле, и шагнул в тень, где ждала его жена. Манта что-то торопливо, отчаянно зашептала – Гвенна расслышала только: «Поберегись… любимый…» А потом Хобб порывисто обнял ее за плечи, забыв о Гвенне и об остальных, словно те больше не существовали.

Гвенна медленно выдохнула и убрала нож в ножны. Пока она оборачивалась, Квора успела на шаг вступить в круг, ближе к бьющемуся сларну.

– Я пойду, – повторила она.

И, не дав никому ответить, она, словно на поводу у собственного страха, одолела последние шаги и подставила руку звериной пасти. Сларн, учуяв мясо, извернулся в путах и вонзил зубы в плоть. Квора дернулась, но опоздала. Ей не хватило скорости. Ящер отхватил ей два пальца на левой руке по второй сустав, после чего издал пронзительный, почти неслышимый уху визг. Квора выпрямилась, ошеломленно взглянула на кровоточащие обрубки и отступила.

Гвенна, проглотив проклятие, шагнула к ней. Рана была удачной – чистой, с аккуратно отсеченными сухожилиями, без сломанных костей, – но все же это была рана, куда серьезнее, чем требовалось для испытания, и из нее так и хлестала кровь. Остальные сразу замолчали, будто ужас перехватил всем глотки. Гвенна снова чуяла жаркий гнилостный страх. Вот-вот сорвутся.

– Смотрите, – сказала она, ухватив Квору за запястье и, зажимая артерию, подняла ее кисть всем напоказ. – Вот чего вы боялись.

– Пальцы, – ахнул кто-то.

– Знаю. Сларн отхватил два пальца. – Гвенна медленно обвела их взглядом и следующие слова отчеканила как можно яснее: – И что из этого?

Они глазели на нее, не понимая вопроса.

– Что из этого? – повторила Гвенна.

Она слышала, как Талал за спиной зачем-то ворошит костер. Не взглянув на него, она повернулась к Кворе:

– На ногах держишься?

Женщина неуверенно кивнула.

– И говорить можешь?

Опять кивок.

– Пусть послушают, что ты скажешь.

Квора, помедлив, процедила сквозь зубы:

– Хочу выпотрошить долбаную гадину.

Гвенна улыбнулась:

– Слышали? Она не только может ходить и говорить, она готова драться. Вам всем страшно, понимаю, но я хочу, чтобы вы смотрели на нее – смотрели, пока не поймете. – Гвенна тряхнула искалеченной кистью Кворы. – Вот чего вы боялись, и это – пустяк. Я права, Квора?

«Прошу тебя, Хал, – взмолилась она про себя, – пусть я буду права».

Квора облизнула губы и кивнула.

– Надо прижечь, – негромко сказал Талал.

Он выступил из-за плеча Гвенны с раскаленным докрасна ножом в руке. Гвенна поморщилась. До сих пор Квора неплохо держалась, но ожог будет куда больнее самой раны. Однако Квора ошарашила ее: она встретила взгляд Талала и кивнула:

– Я сама.

– Будет…

– Она справится, – перебила Талала Гвенна. – Она это заслужила.

«А остальные должны это видеть…»

Талал, помявшись, отдал женщине нож. Квора смотрела на светящуюся сталь, как на змею. А потом, вызывающе взревев, прижала ее к обрубкам пальцев. Кровь зашипела, запузырилась. В воздухе запахло горелым мясом, и Квора выронила нож, упала на одно колено. Потом медленно, с трудом поднялась.

– Все хорошо, – глядя в глаза Гвенне, тихо сказала она, и в ее голосе не было ни ожесточения, ни гнева. – Я справилась. Что дальше?

Гвенна кивнула и хлопнула ее по спине. Распрямленный позвоночник, гордый поворот головы – это стоило пары пальцев. Гвенна оглядела отсев, задержала взгляд на Джаке. Лицо пилота было белей брюха сларна. Если Квору рана утвердила в ее решимости, то пилота, как видно, просто мутило от ее вида.

– Теперь пойду вниз? – спросила Квора. – Искать яйца?

– Нет, – покачала головой Гвенна. – Одна не пойдешь.

– Когда я проходил Пробу, спускались по одному, – сказал Джак.

– Да, – согласилась Гвенна, – у нас была та же ерунда. Глупо. Вы будете сражаться в крыле и умирать, если до того дойдет, будете в крыле. По-моему, и здесь надо идти крылом. Ну… кто с Кворой?

Ни звука в ответ, только треск костра и стук двух десятков сердец отсева. Гвенна взглянула в застывшие лица, втянула воздух, ища в нем хоть нотку решимости, или гнева, или отваги, которой им так отчаянно недоставало. Никто не шевельнулся. Никто не взглянул ей в глаза.

«Ошиблась, – уныло подумала она. – Опять не то сделала».

С дальнего конца пещеры донесся тихий презрительный смешок Хобба.

– Я тебе говорил. Они не готовы.

Гвенна подумала, не убить ли его. Отсеву этим не поможешь, но приятно было бы заняться делом, в котором она понимала толк. Она не знала средства от трусости, от долгого опыта неудач, не знала способа перековать чугунную чушку в настоящую сталь. Зато она могла встать против меча и убить его хозяина. Хоть это она умела.

Гвенна не успела двинуться с места, потому что вперед тихо шагнула Делка.

– Я готова, – сказала она.

Пораженная, Гвенна обернулась к ней – к пятидесятилетней женщине, в волосах у которой седины было больше, чем цвета, вокруг глаз лежали глубокие морщины, кожа потемнела от долгих лет на солнцепеке. От нее пахло испугом, но она, не дрогнув, закатала рукав, обнажила руку для укуса. Минуту она смотрела на сларна, а потом встретила взгляд Гвенны и неожиданно улыбнулась.

– Я готова, – повторила она. – Я давным-давно готова.