– Все у вас будет в порядке, парни, – затараторил он и, как бы между прочим, одной рукой принялся убирать стопку карточек со стола. Он улыбался, он смеялся, он потягивал виски, он говорил, как замечательно мы теперь заживем, а фотографии все-таки потихонечку двигал, вцепившись в них, точно клешней.

– Что это? – спросил я.

– Ничего, ничего, – ответил он.

– Что там такое? – уперся я.

Он уронил стакан с виски на стол. Я сразу догадался, что дело нечисто, у нас, у индусов, интуиция развита с рождения, просто потом богачи утрачивают ее – кондиционеры, личные водители и подписка на «Экономист» заглушают первобытный внутренний голос.

– Оберой, – произнес я так холодно и взвешенно, что сам удивился, – почему на столе сотни детских фотографий, и почему к каждой из них прикреплено нечто похожее на анкету для кастинга?

Оберой энергично затряс головой, попытался прикрыть фотографии, но я выхватил их из-под его руки. К снимкам были приколоты дурацкие подробности из жизни каждого ребенка: любимая книжка, часто ли родители его бьют, как зовут его психотерапевта, название передачи…

– «Мозгобои»? – прочитал Руди.

– Это продолжение, – ответил Оберой, но голос его выдал. Оберой вырвал у Руди анкеты и фотографии, прижал к себе как любящая мать. Со стороны казалось, будто он надел платье из белых перьев: такие носят на карнавале в Рио. Я обошел его стол с одного края, Руди – с другого. Оберой оказался в ловушке.

Свет не видывал такого отъявленного лжеца среди телебоссов.

Я придвинулся ближе. Почувствовал запах его лосьона после бритья: словно харбуджу[180] оставили гнить на солнце. Почему мужчины в этой стране душатся таким дерьмом?

– Это продолжение, – повторил Оберой, сжимая бумаги.

Я вырвал у него анкету, и он застонал, точно я его ударил.

– Тут стоит дата – два месяца назад, – сказал я.

Все ребятишки были в очках и походили на детей из рекламы молока: пухленькие белозубые вежливые отличники – воплощенный идеал.

И тут явилась главная улика.

– «Вы смотрели «Мозгобой», – негромко прочитал Руди на одной из анкет и свободной рукой схватил Обероя за воротник. – Встречайте юное поколение! Оно перенимает у старших эстафету самых умных детей в Индии. Раньше был только один. Теперь их много. «Мозгобои». Будущее за ними». Так это все ты придумал? – прошептал Руди, и оттого, что он был накрашен и в сари, гнев его пугал еще больше.

Мы уважительно переглянулись, как два брата. Руди приблизил лицо к лицу Обероя. Где он этому научился?

– Нет. Нет, – простонал Оберой.

– Ты знаком с человеком по имени Пратап? – спросил Руди, и Оберой вздрогнул.

Руди догадался раньше меня.

Я обвел взглядом комнату. В углу Оберой устроил небольшое святилище, чтобы угодить важным посетителям, повернутым на религии. Я подошел, взял книгу, на которой было написано «Каталог священнослужителей», толстенную, как телефонный справочник, с шафрановым обрезом. В пахнущем благовониями каталоге были указаны дни памяти святых и телефоны недорогих священников. С книгой в руках вернулся к Оберою.

– Говори, – велел я.

– Нечего тут говорить, – сказал он. – Я ваш друг, ваш продюсер, с чего бы мне…

Я со всей силы треснул его книгой по башке. Раз, другой, третий. Кожа его покраснела. Больно, но не до крови.

– Еще? – спросил я.

– Это сделал я, – признался он.

– То есть мы бы даже не вернулись? – уточнил Руди.

Оберой промолчал. Сломанные темные очки его покосились.

Я врезал ему еще раз: так родитель напоследок шлепает ничего не подозревающего ребенка. И этот удар оказывается больнее всего. Бей так, чтобы враг уже не встал.

Руди по-прежнему держал его за воротник. Оберой извивался как червяк.

– Да пошел ты, Рудракш, – сказал он. – Ты получал деньги, а я что?

– Миллионы, – ответил я. – Тебе мало?

– Если бы. Вы зарабатывали сотни миллионов, а я – профессиональную репутацию. То есть ничего. А жена и дети только и делают, что требуют, требуют, требуют. Я не могу заплатить за дом. Не могу купить им подарки к Дивали. А ведь еще надо платить за колледж, школу…

– Хочешь, я сдам за них экзамены, – пошутил я, но этот урод не заткнулся. Его понесло. Вывалил на нас все свои проблемы.

– Я придумал это сраное шоу. И кто в нем снимается? Надо же было выбрать мошенника! Думали, я не узнаю? Как вы думаете, кто навел на вас эту дуру, Анджали Бхатнагар? Но ваши адвокаты приостановили дело. Я знаком с Химаншу Аггарвалом. Он злобный, тщеславный и считает, что его сын достоин выступать по телевизору, потому что он богатый и смазливый. Я пообещал ему, что возьму парнишку на передачу и сделаю из него звезду, ну а потом Руди поступил так, как я и ожидал. Унизил его и выполнил за меня мою работу. Таким дураком, как ты, манипулировать проще простого. И почему люди верят, что ты победил на Всеиндийских?

Таким разъяренным я Руди еще не видел. Разъяренным, униженным, оскорбленным. Но времени терять было нельзя: до меня наконец дошло, что надо смываться.

– Ты ведь звонил не в полицию, а Пратапу? – уточнил я.

– Именно. Чтоб вы сдохли, – ответил Оберой.

Я снова его ударил, и он заткнулся.

И тут у меня в голове все пазлы сошлись: Шашанк Оберой обманывал всех.

– Ты прикарманил выкуп, так ведь? – уточнил я. – Прия сказала, вы заплатили, и я сперва подумал, что Аггарвал деньги взял, а нас не отпустил.

– Ты разговаривал с Прией? – удивился Руди. – Когда? Я думал, мы договорились: никаких звонков.

– Давай об этом потом, босс, – ответил я. – Сматываться пора, а то сейчас заявится Пратап. Не хватало еще, чтобы он нас убил. Хотя, может, если мы расскажем ему правду, он грохнет этого двурушника. Как знать? Но рисковать не будем. Хватаем Обероя и постараемся уцелеть, о’кей?

Руди понял, что я прав. И сдался.

– Хорошо, – произнес он так, словно на самом деле не видел в этом ничего хорошего.

– Извини, что не сказал тебе раньше.

– О’кей, двигаем уже, – отрезал Руди. Оберой снова застонал. – Ты идешь с нами.

Оберой начал было что-то говорить, но Руди влепил ему пощечину.

– Ты теперь наш заложник. Мы похитили Абхи Аггарвала, слышал? Но мы его потеряли, так что ты теперь вместо него. Правда, выкуп мы за тебя не потребуем. Мы просто всем расскажем, что ты сделал.

Оберой открыл рот, как подросток. Начал хвататься за стол. На пол полетели карандаши, фотографии его пустоглазой жены. Дальнейшую свою судьбу он видел яснее, чем нас: тюрьма или что похуже – мстительный Химаншу Аггарвал замурует его в бетонный фундамент торгового центра где-нибудь в Ноиде[181].

Руди поднял с пола свой парик. Я достал из рюкзака нож. Оберой, повинуясь указаниям лезвия, встал с кресла, вышел из кабинета и двинулся по коридору.

Из столовой пахло жареным луком и чесноком. Еще несколько коридоров – и мы на свободе, а там решим, как быть дальше. Мы старались не привлекать к себе внимания. Осталось пройти мимо столиков с обедающими. Что может быть проще?

Оберою явно хотелось крикнуть, но упирающийся в спину кончик ножа заставил его передумать.

До выхода из столовой оставались считаные шаги, как вдруг дверь отворилась, и вошел единственный человек, которого я сейчас совершенно не жаждал видеть.

Прибыл Пратап.

Налитые кровью глаза, острые желтые зубы. Кожа жирнее прежнего. И все те же проблемы с контролем гнева.

Он расстегнул куртку и достал пистолет.

– Вы пойдете со мной, – негромко предупредил он.

– Убей их сейчас, – прошипел Оберой. – Сейчас же. Стреляй!

Один или двое обедающих подняли глаза от тарелок, обернулись на нас и увидели, что Шашанк Оберой на кого-то орет. Привычное зрелище. Они вернулись к еде.

Губы Обероя скривились в дикой ухмылке. У него появилась надежда спастись. Две пули – и он сбежит.

– Передача заплатила выкуп, – выпалил Руди, вскинул руку, закрывая меня. – Оберой прикарманил деньги. Он вас обманул.

Пратап смерил нас холодным взглядом.

– Где сын моего босса? – спросил он.

– А, – ответил Руди.

– Видишь, они врут, – Оберой попытался схватить меня за рубашку и толкнуть навстречу мученической кончине, которой я вовсе не желал. – Убей их, – прошипел он.

Пратап вскинул пистолет. Впился в меня взглядом. Он поверил Оберою.

И рассмеялся.

Пальцы мои свела судорога. Один он уже отрезал и, судя по выражению лица, не намерен останавливаться на достигнутом. Я цапнул Обероя за плечо, потянул в сторону. Схватил Руди, потащил за собой. Это и есть верность.

К сожалению, я держал Обероя не так крепко, как хотелось бы.

Он вырвался, толкнул меня на пол, ликующе улыбнулся и припустил во всю прыть.

Никогда не видел, чтобы жирные богачи так быстро бегали. Тут нужно отдать ему должное. Я опомниться не успел, как он уже скрылся из виду. Я перевел взгляд на пистолет.

Похоже, Пратап растерялся.

– Вот видите, мы не врали… – начал Руди.

– Не сейчас, босс!

Пратап снова поднял пистолет.

Пора сматываться.

– Пистолет! – завопил я, и все обернулись к нам. Когда нужно, я умею обратить на себя внимание.

Я пригнулся, потянул за собой Руди, и мы бросились бежать, не оглядываясь, между столиками, за которыми сидели обедающие. Я услышал, как Руди выругался.

Потом раздался выстрел.

Не знаю, в кого он попал. Не в меня. И не в Руди. Уже хорошо.

Поднялся крик. Тарелки с самбаром и идли[182] полетели на пол. Я споткнулся. Мимо меня пронесся Руди, за ним волочился розовый шлейф в блестках.

Мы юркнули в дальний коридор. Там было полно народу, впереди стояла охрана, готовая бросить все и смыться первой. Эта работа досталась им от отцов, и в свое время ее получат их сыновья. Смерть усложнила бы передачу наследства.

Мы мчались по коридору как стадо.

Раздались еще два-три выстрела. Пуля просвистела над моей головой и разбила лампочку.

Меня пихали локтями под ребра, в меня впивались ногтями, визжали в разных октавах.

Мы выбежали из дверей, стараясь смешаться с толпой. Люди бросились врассыпную. Я устремился за теми, кто мчался на зады студии. Перепрыгивал через ухоженные газоны, подстриженные изгороди и престарелых швейцаров.

Мне не оставалось ничего, кроме как бежать.

Мужчины и женщины карабкались друг по другу, лезли по металлическим перилам: каждый сам за себя. Я завернул за угол и возле машины увидел бледного Руди, который таращился на царивший вокруг хаос.

К нашей машине подбежал какой-то мужик, забарабанил в стекло пассажирской двери, но я оттолкнул его.

– Извини, – произнес я, точно уроженец Запада.

– Где Оберой? – спросил Руди. Он тяжело дышал. Вид у него был измученный и несчастный.

– Смылся, – ответил я.

– Господи Иисусе, Рамеш. Он же все знает. – Но Руди слишком устал, чтобы злиться. – Мне конец. И тебе конец. Нам конец. Индии конец. Общественно-экономи…

– Поехали, босс, – перебил я. Он фыркнул. Открыл дверь, лег на пол. Я завел машину, и мы ракетой рванули с места. Охраны на воротах уже не было; никаких тебе рук, поднесенных в салюте к тюрбанам, никаких неохотных одолжений. А полиция приедет еще не скоро.

Везло нам с этими похищениями.

Четырнадцать

Мы снова остановились у парка Голден Джубили. По радио сообщили о происшествии на Международной телестудии Дели, но ни нас, ни Обероя не упомянули ни словом.

Злой как черт Руди выглядел невероятно соблазнительно в своем нейлоновом сари с вышивкой и блестками. Прическа и макияж его пришли в беспорядок, тональный крем и помада расплылись, но это исправить – пара пустяков.

– И что нам теперь делать, гений? – он сплюнул в окно.

– Остается только одно, – ответил я.

Меньше всего на свете мне хотелось впутывать в это Прию.

Я подставлял ее под удар. Губил ее карьеру. Я использовал ее.

А уж о самом худшем мне и думать не хотелось. Ведь Оберой знает правду обо мне и Руди. Значит, и она узнает. И решит, что я такой же мерзавец, как все остальные.

– Что? – спросил Руди. – Рамеш! Что?

– Прия.

– Прия? – удивился Руди.

– Помощница продюсера, – пояснил я. – Среднего роста. На вид лет двадцать пять. Именно ей ты обязан своим успехом.

Руди ехидно улыбнулся.

– Я знаю, кто такая Прия, Рамеш, – ответил он медленно, как идиоту. – Но она работает на Обероя. Зачем она нам нужна? Она же нас выдаст в два счета!

– Я ее знаю, она нам поможет, – уперся я.

Он захихикал.

– Ты ее знаешь? Мне этого недостаточно. Вы с ней близки? Быть может, у вас особые отношения? Может, вы вместе тайком, чтобы никто не узнал, ходили по магазинам и пили кофе? Вы устраивали свидания, Рамеш? С чего я должен ей доверять?

Мелкий засранец произнес это с таким наслаждением, что я понял: он все знает. И хочет, чтобы я сам сказал ему, что для меня значит Прия. Тут он меня поймал.

Он хочет, чтобы я это сказал?

Что ж, скажу.

– Она мне нравится.

– Она тебе нравится? – он насмешливо ухмыльнулся. – Она тебе нравится? Этого мало. Мне нравится куча народу, и все они выдадут меня не моргнув глазом. Нравится – этого мало, Рамеш. Почему мы должны ей доверять? Она помощница Обероя!

Вот, значит, как. Он решил мне отомстить. Заставить это произнести. Да и черт с ним. Скажу. Тем более что это правда. Просто я никому еще в этом не признавался.

– Потому что я ее люблю.

– Ах, любишь? – ответил Руди. – Тогда понятно. Рамеш женится на Прии? Вот уж не знал. Как здорово! Мои поздравления счастливой паре. – Он потянулся меня обнять, но я оттолкнул его.

– Мудак, – сказал я, достал телефон и позвонил ей.

– Рамеш? Это ты? Господи, ты вернулся! Я тебе передать не могу, как я рада. И Рудракш с тобой?

– Да, он со мной. – Говнюк.

– На студии была стрельба. И нас отправили по домам. Наверное, из-за вас? Оберой куда-то исчез. Съемки приостановили на неопределенный срок.

Ее голос сочился в машину. Руди зачмокал губами.

– Во всем виноват Оберой. Это он организовал похищение. И прикарманил выкуп.

– Господи, – сказала она. – Господи. Рамеш… – она осеклась.

– Прия, – проговорил я. Выхода нет: я вынужден втянуть ее в эту историю. Иначе никак. На меня охотится весь свет. Я убедил себя, что не использую ее в своих интересах. Я же не папа. Правда. – Прия, можно мы приедем к тебе? Нам больше некуда пойти.

– Конечно, – ни минуты не раздумывая, ответила она и назвала адрес. – Берегите себя, приезжайте поскорее, – добавила она.

– Ты такая хорошая, – произнес я, потому что она и правда хорошая. Забыв о себе, бросилась мне на помощь. Ее будущий муж – счастливчик. Жаль, что это буду не я.

Мы с Руди тронулись в путь, снова притворяясь женихом и невестой на экскурсии. Я указывал ему на закопченные офисы, прикидывающиеся объектами Всемирного наследия ЮНЕСКО, и называл его «дорогая», как будто мы ходим по Хан-Маркету.

Об Оберое и думать не хотелось. И о том, что будет, когда все узнают правду. То есть о тюрьме.

Мне не хотелось и думать о том, чтобы рассказать все Прии.



Проделав три мили за полтора часа, мы очутились в квартире Прии.

Она уже позвонила охране, и нас беспрепятственно пропустили в ворота, мы проехали три дома, на балконах которых сушилось белье, и наконец оказались возле ее подъезда. Я поставил машину на свободное место: будем надеяться, что меня никто не запрет. Мы с Руди бросились в подъезд, запрыгнули в лифт, поднялись на третий этаж.

Она ждала в дверях, испуганно наморщив лоб.

Прия.

Увидев, во что мы одеты, раскрыла рот от изумления.

Пригласила нас в квартиру. Я шагнул вперед. Обнял ее.

Она улыбнулась мне. Я улыбнулся в ответ.

Наверное, я сломаю ей жизнь. Нам нужно вернуть Абхи, посадить Обероя в тюрьму и сделать так, чтобы никто не узнал правду о нас с Руди. Но меня беспокоили не похищение, опасность, предательство. Я боялся, что она все узнает. Наверняка узнает. И что тогда? Какой же ты эгоист, Рамеш.

Прия слонялась по квартире, словно не зная, что делать. Больше ничего не выдавало ее волнения.

Мы, индусы, знаем толк в недвижимости. Ничто так не показывает статус человека, как его жилье. С квадратными футами не сравнятся никакие касты. Лучше всех в чужой недвижимости, конечно, разбираются потенциальные тещи и свекрови, но вообще у каждого из нас есть этот ген.

В квартире Прии было две спальни, одна переделана в кабинет, кухонька, столовая. Хороший район, Маюр Вихар, дорого и симпатично. Дела у нее шли в гору, она работала помощницей продюсера – и посмотрите, что я натворил.

И еще рассуждаю о планировке.

Она выглядела сногсшибательно. Ее, одну из немногих, я был рад видеть.

Руди сел на диван. Включил телевизор. Вздохнул с облегчением. Сорвал парик и швырнул на пол. Прия еле заметно кивнула, оглядев его розовое сари.

– Отлично смотрится, – сказала она.

– Я сам выбирал, – ответил я и тоже сорвал парик. Как же мне надоела эта челка на лбу.

Прия покачала головой. Подошла ко мне, сняла с меня темные очки.

– Вот так.

Мы смотрели друг на друга.

– Лучше закрой дверь, а то нас увидят, – сказала она.

Я послушался. Нельзя же быть таким беспечным.

– Рамеш! – Прия указала на мою руку, подошла, взяла меня за плечо. Она была так близко. – Что случилось?

– Палец, – вздохнул я. – Они его отрезали. Ради выкупа.

Прия взяла меня за руку, притянула к себе. Я зарылся лицом в ее волосы, зажмурился и почувствовал, как они щекочут мои щеки.

– Мне так жаль, – повторяла она снова и снова.

– Нет, мне, – не думая, сказал я. Прия узнает. Она увидит, какая я дрянь на самом деле, и вот тогда я точно до конца своих дней буду просить у нее прощения.

– Я тебе помогу, – она чмокнула меня в щеку. Я хотел поцеловать ее в губы, но она вывернулась и ушла в ванную.

Руди обернулся и подмигнул мне.

– Отвали, – сказал я негромко, так, чтобы не услышала Прия.

Она вернулась с дезинфицирующим средством, бинтами, мылом и тазиком теплой воды. Сняла выгоревшую повязку и ахнула.

Я, разумеется, не смотрел.

Я зажмурился. Чувствовал, как она проворно и мягко касается моих рук большими пальцами, ладонями, чувствовал мозоли на кончиках ее пальцев.

Когда я открыл глаза, рука была забинтована. Прия отвела меня на диван. Руди притворялся, будто увлечен телепередачей.

– Совсем забыла. Еда! – сказала Прия. – Вы же наверняка голодные?

Мы с Руди затрясли головами как школьники.

– Еда! – повторила она. – Сперва поешьте, а потом будем думать. Идем на кухню.

– У тебя две спальни? Очень милая квартира. – Надо же было поддерживать разговор. Я слышал, в таких ситуациях лучше всего беседовать о квартирах.

– Оберой, конечно, издевается надо мной, но зато хорошо платит, – ответила Прия. – Он считает меня полной идиоткой, которая пашет изо всех сил и никогда его не подсидит. Я работаю… то есть работала хорошо. Незаменимый сотрудник. – Она посмотрела на нас с Руди. – Скорее всего, меня уже выгнали, так ведь? Да и вас тоже.

Мы с Руди снова покачали головой. У таких светских людей, как мы, знатоков вина и виски, не нашлось слов.

На стене кухни висело на доске множество ее фотографий – студентка на пляже в Гоа, беспечная молодежь. Интересно, каково это – не знать забот?

Прия достала из холодильника пластиковые коробочки.

– Это мама готовила. Хоть вы поешьте, – сказала она. – Самый тяжкий грех, который может совершить дочь, – не есть мамину стряпню, – рассмеялась она.

«Бывают грехи и похуже», – подумал я. Например, лишить будущего любовь всей твоей жизни, причем перед самым Дивали. Это уж точно страшнее неуважения к матери, что бы ни говорило наше общество.

Мы рассказывали Прии о том, что с нами произошло, она же тем временем разогрела и подала еду, взвизгивая оттого, что раскаленный, как лава, пластик обжигал ей руки.

Об одном мы умолчали. О мошенничестве с экзаменами. Я видел, что Руди старается обойти эту тему. Да я и сам ее избегал. Это наша маленькая тайна, и мы ее сохраним.

– Значит, ваш приятель украл Абхи Аггарвала? – уточнила Прия, когда мы доели. Еда была горячая и вкусная. – А Оберой устроил все это ради денег?

– Именно, – ответил Руди. – Типа, жена и дети выжимают из него все соки.

– Ха, кто бы говорил. Рудракш… Рамеш, – произнесла Прия. – Во что вы вляпались?

– Мы в жопе, – сказал Руди.

– Ты вообще-то крорпати, – заметил я. – Если это называется «в жопе», тогда мы где?

– Тебе ли жаловаться? У тебя есть она, – он указал на Прию.

– Хватит, Руди, – отрезал я.

– Тебе легко живется, Рамеш. Ты просто берешь и тратишь мои деньги. Звонишь ей, мне ни слова, – в голосе его звенела жалость к себе. Духовный рост Руди явно застопорился. – А у меня даже друзей нет. Понимаешь ты это? У меня вообще никого. Всем нужны только мои бабки. Со мной общаются только ради наживы. Ты. Мои друзья. Родители. Даже моим родителям, черт побери, плевать на меня, Рамеш, им нужны только мои гребаные деньги.

– Может, ты забыл, так я тебе напомню: мне отрезали палец!!! – крикнул я. В жопу соседей и их бетусика, который учился в Стэнфорде. Потом пожертвую деньги и воскурю благовония божеству тихих соседей. – Мудак. Мы с тобой уже столько общаемся, а ты все никак не повзрослеешь, – не унимался я.

Руди кипел от гнева. Вот и хорошо.

– Мальчики! Нам остается только одно, – вмешалась Прия.

Я с первого же взгляда понял: у нее созрел план. Пока я думал только о еде и о собственном пальце, она каким-то чудом придумала план.

– И что же? – спросил Руди. – Не тяни. Говори уже, – сказал он таким тоном, будто и сам знал, что делать, хотя мы оба понятия не имели. Мы просто убегали. Нам нужен был кто-то, кто пораскинет мозгами за нас. Индийские мужчины! По крайней мере, я сознаю свои недостатки.

– Нужно обратиться к Анджали Бхатнагар, – проговорила Прия.

– К кому? – завопил Руди и аж подскочил на стуле. Я не выдержал и засмеялся. Уж очень он забавный с макияжем. Странно, что он еще его не смыл. Может, привык на съемках. А может, ему просто нравится. – К кому? – повторил Руди, точно не верил своим ушам.

Прия глубоко вздохнула и принялась объяснять:

– Кроме нее, вам никто не поможет. Она же работает в Центральном бюро расследований. И может решить любую проблему. Нужно только пойти и попросить. Вот вы пойдете и попросите. Расскажите ей, что натворили, а я знаю, вы что-то натворили, вы двое, просто боитесь мне признаться. Ей вы скажете, что по сравнению с преступлением Обероя ваш проступок – детская шалость. Он организовал ваше похищение. Прикарманил выкуп за Мозг Бхарата! Это же уму непостижимо. Скандал выйдет громкий. А ей достанется вся слава.

Я думал, Прия закончила, но она продолжала, тщательно подбирая слова:

– Причем на этот раз она не перейдет дорогу никому из богатых и влиятельных. Она займется одним-единственным человеком, одним чокнутым богатым человеком, который решил озолотиться, а заодно и погубить любимца всей страны – все индийские матери мечтают о таком сыне! Поняли теперь? Идеальный преступник. И она его поймает. Так что мы обратимся к ней, и вы, мальчики, глупые, гордые мальчики, попросите Анджали Бхатнагар вам помочь.

На меня ее речь произвела впечатление.

А на Руди – нет.

– Попросите? Попросите? – взвился он. – Не буду я никого ни о чем просить: все равно не дадут! Я всю жизнь просил. Я просил девушек. Я просил родителей. Я просил друзей быть моими друзьями. И всем было на меня плевать!

– Она ваш единственный шанс, – заметила Прия.

– То есть ты хочешь сказать, что единственная, кто способен нам помочь, – мой злейший враг, следователь из ЦБР? Да она же мечтает меня прикончить! Мне конец! Какие же вы оба умные. «Поехали к Прии, она знает, что делать», – произнес Руди, подражая необразованному уттар-прадешскому говору – то есть, видимо, передразнивая меня, о чем мы все сразу же догадались и что само по себе было куда оскорбительнее его слов. – «Я ее люблю, она идеальная женщина, я хочу на ней жениться и завести миллион детей-идиотов, и чтобы никто не узнал, что мы сделали, и нас не посадили в тюрьму». Вы оба придурки, неудивительно, что вы так сильно любите друг друга! Все, я пошел спать. – И Руди удалился в спальню, бормоча что-то себе под нос.

Нельзя в одночасье стать лучше. Ему нужно время. В конце концов, он еще подросток.

А я тогда кто? Двадцатичетырехлетний святой? Не мне его судить.

– Извини.

О тюрьме я старался не думать. И очень надеялся, что Прия пропустила мимо ушей этот фрагмент тирады Руди.

– Ты правда так сказал? – спросила Прия.

– Не совсем.

– Но ты это имел в виду?

– Ты же знаешь, что ты мне нравишься, – ответил я.

А, пропади оно пропадом.

К черту опасность. К черту весь мир.

– Я люблю тебя, – сказал я, и выговорить эти слова вот так, когда Прия смотрит мне в глаза, было страшнее, чем оказаться в этой ситуации – я не про отрезанный палец говорю, конечно, – с похищением и побегом.

– Я тоже тебя люблю, – ответила она, и мое сердце чуть не лопнуло, как житель Пенджаба за шведским столом. Я думал, Прия прижмется ко мне, поцелует, но она отстранилась и спросила: – Ты ничего не хочешь мне сказать? Про вас с Руди?

Я тут же отвел глаза. И это было ошибкой. Повернувшись, я увидел, как блестят на свету ее серьги.

– А что про нас с Руди?

– Как вы познакомились, – она коснулась моей руки. – Ты прекрасно знаешь, о чем я.

Вот оно. Наконец-то. Момент истины.

Выбор у меня был. Последний выбор. Я мог промолчать, как делал с рождения, и дальше прятаться от мира. Или сознаться. Честно. Рискнуть положиться на кого-то, доверить свои секреты, правду, свою жизнь.

Я выбрал второе.

– Раньше я зарабатывал на жизнь тем, что сдавал экзамены за богатых детишек, – признался я, потупясь, – чтобы они поступили в университет. Я сдал Всеиндийские за Руди. Не знаю, как так вышло, но я занял первое место, потом шантажировал его семью, чтобы заработать деньги, а потом меня похитили, и вот я здесь.

– Ох, – вздохнула Прия.

Я продолжал. Что еще оставалось? Надо же все объяснить. Я хотел, чтобы она поняла.

– Я занимался этим всем только ради денег. Но потом встретил тебя. И все изменилось. Теперь я хочу большего. Я хочу быть с тобой. Но я понимал, что если ты узнаешь правду, то уйдешь, потому что, – тут у меня сорвался голос, ужасно не вовремя, но я справился с собой, – потому что от меня все и всегда уходят.

Я сам не ожидал, что скажу это.

– Ох, – снова вздохнула Прия.

– Если ты еще раз вздохнешь, я не выдержу. – Я посмотрел ей в глаза.

Похоже, мое признание ее разочаровало.

– Обещай мне одно, – потребовала она.

– Что угодно.

– С этого дня ты всегда будешь говорить мне правду, хорошо? Еще раз соврешь, Рамеш, и мы расстанемся. Я не буду мириться с обманом. – Глаза ее сверкнули.

Я молча кивнул.

– Если честно, что-то подобное я и подозревала. И раз уж мы теперь говорим друг другу правду…

Она шагнула ко мне, погладила по щеке, и я догадался, что она задумала. Сердце мое бешено колотилось.

Она поцеловала меня. В губы.

Мы отодвинулись друг от друга.

– Ты знала? – спросил я.

– Я знала, что дело нечисто. Но ждала, что ты сам мне обо всем расскажешь. Я хотела, чтобы ты мне доверял.

– Но я лгун, – ответил я. – Я испорчен до мозга костей. Я негодяй. От меня одни неприятности.

– Да, – сказала она. – Но ты ведь больше не будешь, правда?

Я покачал головой.

– То есть ты согласна быть со мной, только если я буду безупречным и честным?

Она рассмеялась.

– Безупречных людей не бывает. Да и люблю я тебя не за это. Просто люблю, и все.

– Ох, – вздохнул я.

– Ха, теперь ты сам вздыхаешь, – хмыкнула она. – Ох уж эти мужики. Все вы считаете себя гениями, божьим даром женщинам. Видит небо, я люблю родителей, но они же все время твердят: «Замуж, замуж, замуж, нельзя в тридцать лет быть не замужем». Можно подумать, выйду замуж – и все мои проблемы сразу решатся. Глупые мужики, все-то вы мните себя Ритиками Рошанами[183]. Порой вы меня бесите невыносимо. Слабаки и идиоты! – Она подмигнула и игриво ущипнула меня за руку.

– Так и есть, – я накрыл ее руку своей ладонью. Я потихоньку привыкал к ее близости. – Особенно я. – Обрубок мизинца нарывал, и я поморщился от боли.

Прия испуганно посмотрела на меня.

– И раз уж мы теперь вместе, не позволяй себе больше ничего отрезать. Ты мне нужен целым.

Я покраснел.

– Так что нам делать? – выдохнул я.

– Нужно составить план, – ответила она. – Пункт за пунктом. Есть идеи?

– Э-э-э, – протянул я.

– То есть вы еще даже не составили приблизительного плана?

– Только в голове. И он все время меняется.

– Не записали? Это совсем не похоже на того Рамеша, которого я знаю. У того все и всегда под контролем. Контакты, социальные сети, задания, – Прия улыбнулась. – Ладно, пошли, – она схватила меня за здоровую руку и повела в свободную комнату.

Мы дурачились. Она создала презентацию на ноутбуке, добавляла эффекты, гифки, заголовки шрифтом Comic Sans. Мы смеялись как дети. Близость нас опьяняла. Мы сидели рядышком. Она касалась моей руки, сжимала мои запястья, целовала меня, смотрела мне в глаза, хохотала над каждой дурацкой шуткой.

Наконец Прия собрала волосы в хвост, надела очки и задумчиво прикусила кончик языка.

– Надо сосредоточиться. Господи, я как будто снова готовлюсь к экзаменам на бакалавра, – сказала она.

– И я тоже. Пойду разбужу хозяина.

Я отправился будить Руди. Он имел такое же право голоса, как и я.

Я пробрался в спальню. Потряс Руди за плечо, сперва легонько, потом сильнее.

Он дрых, как мой папаша, раскинув руки-ноги – куда ни повернись, наткнешься на локоть или колено, еще и пинался во сне. И только после блядок, когда мне дозволялось вернуться домой с крыши, папа спал как убитый, смирно и ровно, точно девчонки в школе Святого Сердца, когда их учили держать осанку и они ходили с книжками на голове, уверенно и прямо, как модели по подиуму.

– Да встаю я, чувак, встаю, – наконец пролепетал Руди.

– Руди, – негромко произнес я, – прости меня. Прости, что я на тебя разозлился.

Теперь, когда я признался Прии в любви, я уже не боялся открыто выражать свои чувства.

Он сонно взял меня за руку.