В чемодане, который он затащил на башню, находился целый арсенал оружия и армейский пищевой рацион. При нем был спиленный двенадцатизарядный дробовик, шестимиллиметровая винтовка «Ремингтон» с оптическим прицелом «Лепольд» четырехкратного увеличения, помповое ружье «Ремингтон» 35-го калибра, карабин «М-1» тридцатого калибра, девятимиллиметровый пистолет «люгер», «Смит-Вессон Магнум» и более семисот единиц патронов, а также три охотничьих ножа, мачете и топор. В пищевом рационе имелись консервированные равиоли, колбаски, маргарин, фрукты, вода; плюс спички, керосин, мощный бинокль, кофе, декседрин, экседрин и радио, чтобы отслеживать информацию о нем, которую – он знал – вскоре будут передавать.

Его жертвами, кроме жены и матери, стали совершенно посторонние люди. Первых троих он убил, когда еще только устраивался на башне. Он встретил Эдну Таунсли, сорока семи лет, разведенную мать двоих сыновей, которая работала на ресепшен башни, прямо на рабочем месте. Уитмен ударил ее прикладом дробовика с такой силой, что расколол череп, а потом перевернул оружие и выстрелил. Он прятал ее тело, когда молодая пара, Дон Уолден и Шерил Боттс спустилась со смотровой площадки – прямо навстречу симпатичному белокурому парню с двумя ружьями. Им это показалось странным, но когда он вежливо с ними поздоровался, они пошли дальше по лестнице к лифтам. На следующий день местная пресса окрестила Уолдена и Боттс «самой везучей парой в Остине».

Но тем, с кем Уитмен встретился дальше, так не повезло. Мартин Габор, или Марк, шестнадцатилетний ученик старшей школы из Тексарканы, Техас, и его восемнадцатилетний брат, Майк, только что окончивший первый курс в военно-воздушной академии, находились в Остине с родителями, Эм-Джеем и Мэри, – навещали сестру Эм-Джея Маргерит Лэмпорт и ее мужа, Уильяма. Вшестером они пришли в то утро на башню Техасского университета. Когда они поднялись на лифте и оказались возле лестницы, ведущей на смотровую площадку, Уитмен уже забаррикадировал вход туда рабочим столом Эдны Таунсли – чтобы никто не мог к нему подобраться. Мэри решила, что на площадке идет уборка, но Марк с Майком захотели убедиться в этом сами. Они отодвинули стол в сторону, чтобы пробраться наверх и посмотреть, что происходит.

Как только Уитмен их заметил, он выхватил дробовик и начал стрелять. Оба упали на ступени, и Уитмен расстрелял через лестничную площадку остальных членов семьи. Когда стрельба прекратилась, Марк Габор и Маргерит Лэмпорт лежали мертвые, а Майк Габор и его мать были тяжело ранены.

Они последними попытались помешать плану Уитмена устроиться на смотровой площадке, где четырехфутовый каменный парапет обеспечивал защиту, а узкие прямоугольные отливы для дождевой воды могли послужить бойницами.

А дальше – вот так просто – он начал стрелять вниз, покрывая зону в четыре квартала. Люди на улице видели, как другие возле них падают в лужах крови, и беспомощно смотрели вверх, не понимая, что происходит. В ужасе они прятались, куда могли – за машины, фонарные столбы, даже почтовые ящики и мусорные баки. Раненые прижимались к раскаленному от солнца асфальту, чтобы стрелок, где бы он ни находился, не решил прицелиться в них снова.

Когда в полицию Остина посыпались тревожные звонки и полицейские поспешили в кампус, превратившийся в поле боя, быстрого решения придумать не удалось. Благодаря изучению военной тактики и хорошему пониманию стратегической ценности башни – возвышенного размещения над землей, – Уитмен выиграл время, чтобы продолжать развязанную им бойню.

Сообразив, что эффективней всего будет подобраться к нему с воздуха, полиция подняла вверх маленький самолет, в который сели летный инструктор и по совместительству второй шериф округа Уильямсон Джим Бутвелл – в роли пилота, и снайпер, лейтенант полиции Остина Мэрион Ли, который хотел попытаться снять стрелка с высоты. Однако жара, поднимающаяся от проезжей части и бетонных зданий, создавала сильную турбулентность, и у Ли не получалось точно прицелиться. Он не был уверен, что попадет в стрелка, и не хотел ранить кого-то из мирных жителей. Уитмен выстрелил дважды и пробил обтянутую парусиной кабину самолета.

Ли не смог поймать НС на башне в прицел, но они с Бутвеллом оказали людям огромную услугу тем, что отвлекли внимание Уитмена на себя. Некоторым из тех, кто лежал на асфальте, удалось убежать; два офицера полиции Остина, Рамиро Мартинес, двадцатидевятилетний отец пятилетних девочек-двойняшек, и Хьюстон Маккой, двадцати шести лет, образовали небольшую команду захвата из полицейских и гражданских волонтеров и поднялись на смотровую площадку. Выглянув из-за угла на северной стороне площадки, двое офицеров увидели Уитмена. Мартинес открыл огонь из револьвера. Уитмен развернулся к нему и начал стрелять из карабина, но он плохо видел цель из-за пыли и обломков, летящих во все стороны от рикошетящих пуль. Это позволило Маккою, который стоял за спиной Мартинеса, четко разглядеть стрелка. Прицелившись в белый платок, который Уитмен повязал на голову, Маккой нажал на курок и попал Уитмену точно в переносицу. Тот рухнул на землю. Чтобы не оставить преступнику шансов, Мартинес схватил его дробовик и выстрелил еще несколько раз в тело, которое продолжало шевелиться.

Было 13 часов 24 минуты – всего полтора часа прошло с тех пор, как с башни прозвучали первые выстрелы.

Для США в 1966 году такое преступление еще не являлось «очередным всплеском насилия» и потрясло все население страны. Меньше месяца тому назад Ричард Спек устроил резню в Чикаго, убив восьмерых медсестер и ограбив их общежитие. Страна внезапно, по необъяснимым причинам, вступила в эру беспочвенной жестокости – можно сказать, лишилась в этом смысле невинности. Все хотели знать почему. Когда началось расследование, предположений выдвигалась масса, но ни одно из них толком не объясняло столь жестокого преступления.

Чарльз Уитмен был массовым убийцей – как и Спек, первый, кого страна запомнила. Однако для разбора и преступления, и мотивации важно рассматривать Уитмена с позиций того, что мы в моем отделе стали впоследствии называть «личностью ассасина». Хотя большинство преступников, скорее всего, не будут со мной согласны, тот факт, что, массовый убийца совершает бессмысленный акт, убивая ни в чем не повинных людей, а не конкретного политического лидера или знаменитость, играет здесь менее важную роль, чем факторы, которые заставили его вообще совершить преступление.

Давайте посмотрим, что я имею в виду, и проверим, как это применимо к людям вроде Чарльза Уитмена.

Основываясь на своих исследованиях, большая часть которых коррелирует с работами других экспертов, в частности Кена Бейкера, гуру бихейвиоризма из секретной службы, с которым я тесно сотрудничал на всем протяжении моей карьеры в ФБР, мы выделили определенные характеристики и мотиваторы этого типа преступников, которые достаточно стабильны. Ассасины обычно – белые мужчины, одиночки, с заниженной самооценкой; тут нет никаких сюрпризов, потому что это относится к львиной доле жестоких преступников. Более точно: они, как правило, функциональные параноики. Их нельзя путать с паранойяльными шизофрениками, страдающими тяжелым психозом или так называемым диссоциативным расстройством личности. Люди, о которых мы говорим, могут быть подвержены иллюзиям, но у них нет галлюцинаций. Их паранойю можно описать как тщательно выстроенную и методическую систему иллюзий, которая основывается на базовой предпосылке. Иными словами, если вы принимаете базовую (но иллюзорную) предпосылку, что все вокруг пытаются вам навредить, вам кажется логичным ударить в ответ и нейтрализовать их, прежде чем они нападут.

Иногда система иллюзий базируется на зерне правды, но нет никакой корреляции между проблемой и действиями, которые принимаются для ее решения. Например, я интервьюировал Линетт Фромм, члена «Семьи» Мэнсона, которая совершила покушение на президента США Джеральда Форда, в федеральной тюрьме в Алдерсоне, Западная Виргиния. Она перечислила мне все проблемы, возмущавшие Чарльза Мэнсона – загрязнение окружающей среды, коррупцию во власти и тому подобное, – и тут я не мог с ней поспорить. Однако какое отношение они имели к убийству президента? Конечно, она могла сказать, что хотела таким образом «привлечь к проблеме внимание», хотя для этого существуют гораздо более эффективные способы. Даже самое живое воображение не сумеет связать попытку покушения с проблемами окружающей среды, которые Фромм якобы пыталась решить. Скорее, потребность в таком действии выдает глубинные эмоциональные травмы. Политический компонент в большинстве случаев служит оправданием для беспричинного насилия.

Ассасины обычно – белые мужчины, одиночки, с заниженной самооценкой. Многие из них ведут дневники, записывая не только события дня, но и все неприятности, которые им причинили, воображаемые заговоры и детальные планы того, как они собираются с этим разобраться.


Конечно, Сквики необычный ассасин, потому что она женщина. Однако в остальных смыслах она вполне вписывается в модель. Одним из важных факторов здесь является стремление подчиниться, вписаться в группу, возглавляемую авторитарным лидером. Ассасины обычно не лидеры, и одна из причин, по которым их привлекают сильные, харизматические личности – сознательно или подсознательно, – в их собственных эмоциональных трудностях. Как серийные убийцы, они, как правило, пережили тяжелое детство.

Они пытаются компенсировать его разными путями. Один из наиболее распространенных – увлечение оружием. Зачастую с ружьями и охотой их знакомят отцы, но с возрастом увлечение растет, и они начинают накапливать оружие и патроны. Ружье для них – способ почувствовать свою силу, невзирая на слабую личность, убедиться, что, когда им захочется, они смогут прибегнуть к желанному манипулированию, доминированию и контролю.

Другой показательной характеристикой является способ ассасинов выражать себя. Многие из них ведут дневники, записывая не только события дня, как обычные люди, но и все неприятности, которые им причинили, воображаемые заговоры и детальные планы того, как они собираются с этим разобраться. Поскольку у них нет друзей или других конфидентов, эти социальные одиночки поверяют секреты сами себе. Во многих случаях они записывают в дневниках программу будущих реальных преступлений.

Артур Бремер – который пытался убить губернатора Алабамы и кандидата в президенты Джорджа Уоллеса в Лореле, Мэриленд, в 1972 году, – вел подробный дневник. Точно так же делал и Сирхан Сирхан, убивший сенатора Роберта Кеннеди в Лос-Анджелесе в 1968-м. Собственно, сначала он планировал покушение на президента Ричарда Никсона, которое принесло бы ему куда больше славы и шумихи в прессе. Однако президента слишком хорошо охраняли, и Бремер не смог подобраться близко к нему. После нападения ФБР нашло у Бремера пространный дневник, судя по которому, тот всегда испытывал проблемы с общением, не встречался с женщинами и не имел близких друзей. Он фантазировал о том, как ограбит банк Милуоки, а потом побежит на мост над рекой. Полиция окружит его там, а он спрыгнет с моста и в полете прострелит себе голову. Но потом Бремер решил, впервые в жизни, совершить нечто по-настоящему громкое.

Был ли Чарльз Уитмен ассасином по личностному типу? Давайте посмотрим.

Внешне он выглядел как идеальный американец – красивый, обаятельный; у него была очаровательная блондинка-жена с многообещающей преподавательской карьерой впереди; он служил в десантных войсках и собирался заниматься строительством. Однако за этим фасадом творилось кое-что тревожное.

Чарльз Джозеф Уитмен родился 24 июня 1941 года и был старшим из трех братьев. До того как ему исполнилось шесть, семья переезжала минимум три раза, пока не осела наконец в Лейк-Уорт, Флорида. Он учился в католических школах и закончил седьмым в своем выпуске из семидесяти двух человек в Вест-Палм-Бич. На католическом образовании настаивала его религиозная мать, Маргарет, которую практически все, кто ее знал, описывали как утонченную и благородную женщину. Какое-то время ее сын Чарли был самым юным Игл-скаутом[4] в мире. Он прекрасно играл на фортепиано и обожал оружие с ранних лет.

Его отец, Чарльз Адольф Уитмен, или Си-Эй, большую часть своего нелегкого детства провел в приюте в Джорджии, но сумел пробиться и стал преуспевающим поставщиком канализационного оборудования и успешным бизнесменом. Хоть он и не получил настоящего образования, это компенсировалось решимостью и тяжелым трудом. Он частенько поколачивал Маргарет, требовал в доме строгой дисциплины и применял к трем своим детям телесные наказания. Годы спустя состарившийся Уитмен признает, что плохо обращался с женой, но спишет это на свой трудный характер и ее упрямство, одновременно еще раз заявив о бессмертной любви к Маргарет.

Что касается воспитания детей, в нем он изъянов не видел. В интервью, данном вскоре после преступления сына «Ньюсуик», Си-Эй сказал: «Трое моих сыновей говорили мне только «да, сэр» и «нет, сэр». Они уважали меня. Я не стыжусь того, что мог их отшлепать. Наверное, даже мало шлепал, если уж на то пошло. Надо было наказывать их посильнее».

Возможно, Си-Эй видел это так, но когда Чарли на свой восемнадцатый день рождения повеселился с друзьями и пришел домой пьяным, отец жестоко его избил, а потом швырнул в бассейн на заднем дворе. Чарли едва не утонул, и это оказалось последней каплей. Он отказался от планов поступить в Политехнический институт Джорджии и записался в десантные войска, чтобы показать отцу, что он тоже крепкий орешек.

В каком-то смысле благодаря отцу Чарли получил на военной службе преимущество. Си-Эй был поклонником оружия и, как он сам о себе говорил, «отличным охотником», и это увлечение он передал сыну; Чарли очень быстро прославился меткой стрельбой и стал успешным снайпером. В армии, как и в гражданской жизни, он постоянно хвастался этим.

Чарли на отлично сдал экзамены, получил военную стипендию на образование в колледже, после которого мог стать профессиональным офицером. 15 сентября 1961 года он был зачислен в Техасский университет на инженерный факультет. Пока все шло неплохо, но в его личности уже начали проявляться тревожные черты. Он активно играл в покер, но часто отказывался выплачивать долги. Незаконно охотился – а в этом штате браконьерство сурово каралось. Напал как-то раз на студента из Саудовской Аравии, который по ошибке занял его место в аудитории. Угрожал другим людям оружием. Однажды сказал другу, что башня университета – отличное место, чтобы отбиваться от целой армии и одновременно расстреливать людей. Преступники на сексуальной почве обычно начинают с фантазий, и то же самое происходило с Уитменом – эти фантазии подпитывались у него каждый раз, когда он проходил по кампусу и смотрел на башню.

В летние каникулы 1962 года, окончив первый курс, он женился на своей девушке, Кэти Лесснер из Нидвиля, Техас. Она до какой-то степени была способна мириться с его поведением. Естественно, они выглядели идеальной, очень красивой парой.

Однако дела Уитмена катились под откос. Оценки его испортились, и он лишился военной стипендии, после чего вернулся на действительную службу в Кэмп-Лежен в Северной Каролине. Кэти осталась в Остине учиться дальше. В ноябре 1963-го Уитмена судил военный суд, сразу по нескольким обвинениям, включая угрозы в адрес сослуживца и незаконное владение оружием. Его приговорили к девяноста дням исправительных работ и месяцу гауптвахты, а также понизили из капралов в рядовые. В тот период Уитмен вел подробный дневник – еще одна из примет ассасина. В нем он писал, как ненавидит десантные войска (они стали для него новым суровым отцом?), и только любовь к Кэти еще держит его на плаву. Свой дневник он назвал «Ежедневные записки Чарльза Дж. Уитмена».

Он уволился из армии в декабре 1964-го и в 1965-м вернулся в Техасский университет. Из-за проблем с учебой – и многими другими аспектами своей жизни – он регулярно принимал амфетамины, «Декседрин», чтобы не спать по нескольку дней кряду.

Дальше произошло то, что, оглядываясь назад, можно назвать главным стрессором в жизни Уитмена. Весной 1966-го его родители развелись. Маргарет не желала больше терпеть отношение к ней Си-Эя. Чарли поехал во Флориду, чтобы забрать мать и привезти ее в Остин, из опасений, что отец попытается ее убить. Практически сразу Си-Эй начал звонить, умоляя ее вернуться и обещая никогда больше не поднимать на нее руку. Чарли не собирался прощать отца, наоборот, развод словно развязал ему руки, и он даже сказал в беседе с одним из преподавателей, что хочет убить Си-Эя. Психиатр кампуса, к которому он единожды обратился, говорил потом, что Чарли «был настроен крайне враждебно».

Неудивительно, что оценки его за это время испортились, и Уитмену снова грозило отчисление. Помимо прочего, он начал копировать ненавистное поведение отца. По крайней мере дважды во время ссор поднимал руку на Кэти. Она упоминала в разговорах с квартирной хозяйкой, что боится убирать его оружие в сейф, потому что, как она выражалась, «он может меня избить». Родителям Кэти говорила, что взрывной характер может взять над Чарли верх, и он ее убьет – что отражало опасения Чарли, касающиеся отца и матери.

Чарли сразу раскаивался, обещал исправиться и выплескивал свои переживания на страницы дневника, с которым только и мог позволить себе откровенность, хотя теперь вел его не в тетради, а на каталожных карточках. На одной, которую обнародовала после его смерти полиция Остина, он написал: КАК СЛЕДУЕТ ОБРАЩАТЬСЯ С КЭТИ, и перечислил следующие пункты 1. Не ворчать. 2. Не выходить из себя. 3. Не критиковать. 4. Искренне ценить. 5. Не обращать внимания. 6. Быть любезным. 7. БЫТЬ МЯГЧЕ.

Поэтому неудивительно, что когда Чарльз Уитмен планировал свое преступление, которое должно было прогреметь на всю страну и закрепить за ним место в истории, он тоже описал его в дневнике. Запись начиналась так: «Я не совсем понимаю, зачем это пишу. Возможно, чтобы каким-то образом объяснить все, что только что сделал».

После длинного первого абзаца, посвященного стрессу, в котором он оказался, Чарльз переходит ко второму:

После долгих раздумий я решил убить мою жену, Кэти, сразу после того, как заберу ее с работы в телефонной компании. Я люблю ее всей душой, она была мне лучшей женой, какой только мужчина может пожелать. Я не могу рационально [sic] указать причины, по которым это делаю. Я не знаю, движет ли мной эгоизм, или я не хочу, чтобы она столкнулась с последствиями [sic] моих действий, которые, безусловно, скажутся на ней. На данный момент главной [sic] причиной, на мой взгляд, является то, что я не вижу смысла жить в этом мире и готов умереть, поэтому я не хочу оставлять ее страдать без меня. Я собираюсь убить ее максимально безболезненно.


Вообще-то существуют и более безболезненные способы умереть, чем получив множественные ножевые ранения в грудь. Думаю, он оправдывал себя тем, что убил ее во сне. Интересно также заметить, что с жертвами, которых знал лично, он разделался в тесном контакте, с близкого расстояния. А незнакомцев убивал деперсонализированно, с дистанции. Однако собственный эгоизм и нарциссизм он объясняет с позиции «так будет лучше». Эхо Джона Листа. Главное различие между ними в том, что Уитмен знал, что собирается сделать дальше – после того, как убьет жену и мать. Последней посвящен третий абзац его письма: мать он убивает по тем же причинам.

Письмо он оставил у себя дома, чтобы полиция нашла его возле тела Кэти.

В отличие от политических ассасинов Чарльз Уитмен не был сосредоточен на одной конкретной мишени для своей ярости или наваждения, и именно поэтому столько людей погибло тем августовским днем. Мотив, я думаю, заключался в том, чтобы заявить о себе и об отношении к нему других людей, что Чарльз безуспешно пытался сделать многие годы.

Губернатор штата Джон Коннели, который менее трех лет назад сам едва не погиб при покушении на президента Джона Кеннеди, назначил комиссию специально для того, чтобы она ответила на вопрос почему? Однако вошедшие в нее опытные психиатры и ученые вынесли следующий вердикт: «Без полного психиатрического обследования Чарльза Дж. Уитмена невозможно поставить ему официальный психиатрический диагноз».

Существовал и еще одни фактор, на который ссылались как на возможный мотив для действий Уитмена. Когда на следующий день после бойни патологоанатом доктор Колмен де Ченар проводил вскрытие его тела, то обнаружил небольшую опухоль, как он писал «в средней части мозга, над красным ядром, в белом веществе над серым центральным таламусом».

Влияние таких опухолей является в последние тридцать с чем-то лет предметом бесконечных спекуляций на тему причин жестокого антисоциального поведения. Те, кто убежден в его органическом, физиологическом происхождении, указывают на Уитмена, который «внезапно» пошел убивать совершенно незнакомых людей.

Мы вряд ли скоро придем к убедительному заключению по данному вопросу, но я считаю – основываясь на мнениях экспертов в данной области, потому что сам необходимыми знаниями не обладаю, – что та опухоль была просто случайной находкой, а ответы следовало искать в особенностях личности Уитмена, которые мы описали.

Доктор Ричард Рестэк, профессор неврологии в медицинском центре Университета Джорджа Вашингтона, является одним из лидирующих нейропсихиатров в стране; он часто консультировал мой отдел в Куантико и провел массу исследований в данной области. В июле 1996 года он выпустил специальный номер журнала «Семинары по клинической нейропсихиатрии», который назывался «Повреждения мозга и ответственность перед законом». Базируясь на размерах, расположении и свойствах опухоли, обнаруженной у Уитмена, Рестак опроверг возможность ее влияния на его поведение.

«Повреждения фронтальной доли могут приводить к психопатологическому ответу, – писал он, – но данная опухоль возле среднего мозга не могла привести к психопатии. Она никак не влияла на самоконтроль или принятие решений. В данном случае между стимулом и реакцией располагалось большое количество синапсов, а чем их больше, тем больше и возможностей для рефлексии перед совершением действия».

В этом смысле подробности дела говорят сами за себя. Уитмен тщательно спланировал свои последние дни; во всей его операции не было ничего спонтанного или импульсивного. Он подробно изучил башню примерно за неделю до преступления, запасся оружием, продуктами и водой, чтобы продержаться там несколько дней или даже недель, если будет такая возможность. Выиграл себе время, предусмотрительно оставив записку на дверях квартиры матери и позвонив начальнику Кэти. Однако в отличие от Брэда Бишопа или даже Джона Листа, Уитмен не рассчитывал остаться в живых. Он просто хотел исполнить свою программу.

Если бы у него имелась органически обусловленная импульсивность, Уитмен вряд ли удержался бы от стрельбы по машинам, но его интересовали только люди. Моторные функции он контролировал полностью – попадал в человеческие мишени с той же точностью, что в искусственные, на снайперских стрельбах в десантной части. Одного мужчину, переходившего улицу, он расстрелял с расстояния в пятьсот ярдов.

Как говорит Рестак: «У многих людей выявляют опухоли мозга. Но они не взбираются на башни и не начинают палить во все стороны».

Иными словами, просто наличие небольшой, медленно растущей опухоли в мозгу не может создать особый тип аберрантного поведения – как и сломанная нога или диабет. То была случайная анатомическая находка. Всегда хочется найти какое-то убедительное объяснение, но в данном случае, как у многих преступников, с которыми я сталкивался, такие попытки обречены на провал.

С точки зрения настоящих психических заболеваний наши исследования показали, что преступник в тяжелом психозе никогда не справился бы так эффективно, как Уитмен.

В специальном выпуске журнала Рестака, о котором говорилось выше, Стивен Дж. Морс, доктор наук, адвокат и профессор юридического факультета Университета Пенсильвании, делает очень любопытное и точное замечание о причинах и следствиях в статье под названием «Мозг и ответственность». Морс пишет:

Если бы Уитмен верил, к примеру, что массовое убийство невинных людей приведет к миру во всем мире, его еще можно было бы извинить, пусть даже эта вера являлась бы результатом патологии мозга, детской травмы или чего-то еще. Но если Уитмен – просто разъяренный неудачник, который считает, что жизнь обошлась с ним несправедливо, и собирается уйти с шумом, чтобы придать своему существованию хоть какой-то смысл, тогда он, конечно, несчастен, но виновен, даже если его убеждения возникли в результате опухоли, детской травмы, плохого характера – чего угодно.


Как большинство жестоких преступников, с которыми я сталкивался, Чарльз Уитмен сам решил совершить то, что совершил, осознавая последствия и моральную ответственность.

* * *

Около часа дня 27 апреля 1979 года 300 тысяч зрителей выстроились вдоль улиц Сан-Антонио в Техасе в ожидании начала Цветочного парада и Битвы цветов. Парад в этом городе проходит с 1891 года, когда туда приезжал президент Бенджамин Гаррисон. Его собирались приветствовать постановочной «битвой» на букетах, которые люди бросают друг в друга, в подражание такому же празднику, проходящему во Франции. Первый парад испортил дождь. Тем не менее он стал ежегодной традицией – данью памяти техасцам, погибшим за свой штат. В том году парад испортило нечто более серьезное, чем дождь.

В один момент около пяти тысяч человек, столпившихся на пересечении Грейсон-стрит и Бродвея, бросились бежать от стрелка, которого описывали как «тяжеловооруженного», открывшего огонь из своего дома на колесах, бело-зеленого «Виннебаго», припаркованного неподалеку, в начальной точке парада. Две женщины погибли, около пятидесяти человек получили ранения – по меньшей мере тридцать из них прямые, остальные при попытке бежать. Что касается виктимологии, то первыми мишенями стали шесть полицейских, дежуривших на перекрестке. Дальше стрелок переключился на зрителей. В отличие от Чарльза Уитмена, который тщательно прицеливался в мишени, этот, по утверждению одного из свидетелей, «стрелял во все, что движется».

Открывая стрельбу по полицейским из своего дома на колесах, снайпер кричал: «Предатели, предатели, предатели!»

Женщина, ее дочь и парень дочери, который нес на плечах младшего сына женщины, пробегали мимо «Виннебаго». Снайпер попытался затащить юношу внутрь, но родственникам удалось его отбить.

Стрельба продолжалась около получаса. В 13:45, спустя пятнадцать минут после того, как внезапно отмененный парад должен был начаться, бойцы спецподразделения полиции Сан-Антонио открыли огонь по дому на колесах с соседней крыши и бросили гранату со слезоточивым газом. Когда они ворвались внутрь, то нашли там тело Айры Эттенбери, шестидесяти четырех лет, который покончил с собой выстрелом в правое ухо из револьвера тридцать восьмого калибра. Также они нашли пятнадцать единиц оружия, включая двуствольный дробовик, полуавтоматический пистолет, девять винтовок и четыре револьвера тридцать восьмого калибра.

Один из офицеров сказал репортерам: «У него было достаточно оружия, чтобы начать войну».

Его жертв тоже опознали: это были Ида Лонг, двадцати шести лет, и Амалия Кастильо, сорока восьми. Миссис Кастильо закрыла собой шестилетнюю внучку, чтобы в нее не попали пули. Двое детей миссис Кастильо, восьми и одиннадцати лет, получили ранения, но остались живы.

Это было еще одно бессмысленное, шокирующее массовое убийство, и, как Чарльз Уитмен, Айра Эттенбери во многом соответствовал профилю параноидного ассасина – по сути, был его классическим образцом, поэтому я часто цитировал данный случай на своих лекциях в Куантико. С делом меня познакомил студент Национальной академии, который служил в полиции Сан-Антонио.

Айра Эттенбери, как выяснилось уже после его смерти, был водителем-дальнобойщиком – профессия, идеальная для одиночек, – вышедшим на пенсию. При этом он годами не работал регулярно, по утверждению брата Роя, младше его на четырнадцать лет. У Айры был лишний вес и заболевание сердца, так что он получал пособие по инвалидности. Во время Второй мировой он служил в береговой охране. Однако, помимо охоты, Рой не мог припомнить у Айры увлечений, связанных со стрельбой; семья была потрясена, когда узнала о количестве оружия, которым он владел. Женат Айра никогда не был.

Брат описывал его как упрямого и вспыльчивого – Айра часто ругался с отцом и бросил старшую школу, чтобы вести бродячую жизнь дальнобойщика. Примерно за год до атаки Эттенбери принудительно выселили из трейлерного парка из-за его параноидного поведения. Он заявлял, что полицейские постоянно за ним следят, а соседи у него воруют. Он также подозревал, что полицейские отравили его запасы воды. Рой утверждал, что эта паранойя за последние годы заметно усилилась.

Нынешний его арендодатель характеризовал Айру как тихого одиночку, который всегда платил наличными, потому что боялся связываться с банками. Он плотно зашторивал окна, чтобы никто не мог снаружи к нему заглянуть. Айра заранее предупредил арендодателя, что после парада его какое-то время не будет.

Как и Уитмен, он спланировал свои действия. За неделю до парада попросил разрешения припарковать дом на колесах у шиномонтажа, близ начальной точки парада. За день – тщательно вымыл свой «Виннебаго». Когда начались приготовления к параду, зрителям, видевшим машину, казалось очень странным, что человек, обеспечивший себе такой хороший обзорный пункт, сидит за зашторенными окнами.

Эттенбери вырос на ферме в Миссури, близ границы с Арканзасом; у него было семь братьев и две сестры. За пятнадцать лет до нападения он стал в Огайо участником аварии, в которой погибли две женщины. Полиция выяснила, что то была их вина – они выехали на красный свет, и грузовик врезался в их машину, – однако его зажало за рулем, и Айра испугался, что сгорит заживо в кабине. Он несколько месяцев провел в ветеранском госпитале, но здоровье его не поправилось. Авария положила конец его карьере дальнобойщика, но финансово он оставался на плаву благодаря сбережениям, пенсии и пособию по инвалидности, а также доле от арендной платы за семейную ферму. Кочевую жизнь дальнобойщика Эттенбери сменил на пенсионерское существование в доме на колесах. Все было более-менее в порядке, пока он ощущал, что в его жизни есть смысл, но когда не смог работать, параноидные тенденции взяли над ним верх и теперь занимали все его мысли. В 1975 году он купил себе надгробный памятник.

«После той аварии все изменилось, – сказал его брат Говард в интервью «Ассошиэйтед Пресс». – Он воображал разные вещи, которых не существовало».

Не могло ли его состояние быть вызвано чем-то вроде опухоли мозга, как у Уитмена? Могла авария спровоцировать некие физиологические изменения? В теории, это можно допустить, хотя он никогда не был открытым, общительным парнем, личность которого внезапно стала меняться. Однако даже если бы был и только после аварии начал фантазировать о том, что люди вокруг пытаются ему навредить, нет никаких подтверждений тому, что он не осознавал последствия своих действий или разницу между добром и злом.

В данном случае у нас имеются все приметы классического параноика-одиночки: ни жены, ни друзей, уединенный образ жизни, большое количество оружия. Даже жил он в доме, который мог увезти с собой, чтобы никогда не выпускать из виду свою собственность. Сообщалось, что он отказывался отпирать двери, а с визитерами разговаривал из-за занавески на окне.

Почему же Эттенбери выбрал толпу незнакомцев, а не одну известную фигуру, чтобы выпустить свой параноидный гнев и прославиться? Возможно, дело в том, что он не был достаточно развит умственно, чтобы вообще думать так далеко. А может, просто осознавал свои чувства и видел, что в этом нет нужды.

Таких людей трудно интервьюировать, даже в тюрьме. Они не хотят встречаться с вами глазами, отводят взгляд. Они недоверчивые, особенно с такими, как я, из ФБР, – скорее всего, опять же, из-за своих иллюзий. Когда пытаешься с ними говорить, то быстро понимаешь, как тяжело такому парню было бы работать в коллективе. Он никогда бы не принял участие в заговоре, потому что никому не доверяет. Да и ему никто не станет доверять, потому что он ведет себя странно. Когда я беседовал с Артуром Бремером, то вытянул у него совсем мало – он постоянно меня в чем-то подозревал и считал, что мною движут скрытые мотивы. Как большинство ассасинов, он не смотрел на меня прямо и испытывал явный дискомфорт, когда я смотрел на него. По иронии судьбы, в те годы, которые он провел в заключении после попытки покушения на тогдашнего сторонника сегрегации Джорджа Уоллеса, Бремер стал у чернокожих заключенных своеобразным героем. Поэтому хоть он и просидел в тюрьме до конца дней, часть славы, к которой Бремер так стремился, ему все-таки досталась.

Проблема с этим типом преступников с точки зрения профилактики преступлений заключается в том, что их невозможно заранее отследить. Сама по себе склонность держаться особняком еще не означает, что перед вами будущий ассасин. Но если за ним не присматривать, никогда не узнаешь, не становится ли он опасен. Люди, подобные Айре Эттенбери, стали одной из непредсказуемых угроз в современной жизни.

Сама по себе склонность держаться особняком еще не означает, что перед вами будущий ассасин. Если такой человек женится или находит достойную работу и налаживает свою жизнь, то у общества есть шанс, но очень часто оно его упускает.


Если такой человек женится или находит достойную работу и налаживает свою жизнь, то у общества есть шанс, но очень часто оно его упускает.

Джеймс Хьюберти жаловался на коммунистическую угрозу, на советских шпионов, утверждал, что его преследует ЦРУ, а военные не дают найти работу. Он был недоволен президентом Джимми Картером, а потом президентом Рональдом Рейганом. Соседей смущал его вспыльчивый характер и склонность к конфликтам, тем более что они знали об арсенале оружия, которое он хранил у себя и испытывал за закрытыми дверями, опущенными жалюзи и табличками «Не входить» и «Злая собака».

Около четырех часов вечера в среду, 18 июля 1984 года, сорокаоднолетний Джеймс Оливер Хьюберти, одетый в армейские камуфляжные штаны, зашел в «Макдоналдс» в квартале от его квартиры в Сан-Айсидро, Калифорния, на южной границе округа Сан-Диего, к северу от Тихуаны, и открыл огонь из двенадцатизарядного «винчестера». Потом наставил на менеджера, двадцатидвухлетнюю Ниву Кейн, девятимиллиметровый «узи» и расстрелял ее в упор. Несколько минут спустя она скончалась. Помимо «винчестера» и «узи», у Хьюберти был при себе полуавтоматический девятимиллиметровый «браунинг». Бойня продолжалась около часа с четвертью; от рук Хьюберти погиб двадцать один человек и ранены еще девятнадцать, а затем он бросился на полицейского и был застрелен бойцом спецназа точным выстрелом в грудь.

Расследование вскрыло печальные, но ожидаемые подробности. Как многие другие ассасины, Джеймс Хьюберти никогда не вписывался в нормальное общество. Он родился в октябре 1942 года в Кантоне, штат Огайо. Его отец, Эрл, был инспектором на шарикоподшипниковом заводе, однако всегда мечтал сделаться фермером. Когда Джиму исполнилось семь, Эрл, наконец, реализовал свою мечту и купил ферму в двадцати милях от города, но продолжал работать на заводе. Однако ему пришлось заплатить за это немалую цену: жена Эрла, Айкл, отказывалась переезжать и не хотела иметь с фермой ничего общего. Она поняла, что ее предназначение в миссионерстве и отправилась проповедовать христианство в индейских резервациях на Западе, бросив на Эрла двоих детей: Джима и его старшую сестру Рут. Маленький Джим, перенесший полиомиелит и долгое время ходивший с распорками на ногах, не понимал, что это за бог, который причинил ему такую боль, да еще и лишил матери.

Хьюберти рос мрачным и одиноким, а из-за полиомиелита еще и хромал, так что всегда выделялся из толпы. Познакомившись с оружием, он впервые ощутил себя сильным. С возрастом его любовь к оружию только усиливалась; дошло до того, что он научился сам набивать патроны.

Закончив старшую школу Уэйнсдейл в Эппл-Крик, Огайо, он поступил в Кантоне в колледж Мэлоун, но бросил учебу и решил поступать в школу похоронных агентов в Пенсильвании, а потом открыть собственное похоронное бюро. Женился на Этне Маркленд, с которой познакомился в Мэлоуне, и устроился на работу в похоронное агентство. Однако через два года Хьюберти уволили. С работой он справлялся, но не умел общаться с людьми, и семьи покойных чувствовали себя с ним крайне некомфортно. Сами понимаете, что означает, когда человек предпочитает общаться с мертвыми, а не живыми; далее он выбрал себе карьеру сварщика, где тоже мог прятаться за маской и практически не контактировать с окружающим миром.

Некоторое время все шло неплохо; Хьюберти получил место на большом заводе. Он оказался трудоголиком и охотно работал сверхурочно. Но в разговорах с другими постоянно рассуждал о разнообразных заговорах. Они с Этной купили старенький дом в десяти милях от города. Немногочисленные знакомые, которых допускали внутрь, утверждали, что там повсюду оружие, причем заряженное.

У Хьюберти было две дочери, Зелия и Кассандра (которую в семье называли Бобби). Иногда Джим, рассердившись, мог поднимать руку на жену или девочек. Этна пыталась сделать так, чтобы он испытывал поменьше стресса, чтобы предотвратить подобные вспышки. Хьюберти не вел дневника, но тщательно записывал то, что называл «должки»: любые, даже самые пустяковые, выпады в его сторону или в сторону семьи. Он часто звонил в полицию с жалобами на соседей. И мог обращаться к ним лично, если не получал должной реакции.

В 1982 году завод, на котором работал Хьюберти, закрылся, и после тринадцати лет службы он оказался безработным. Если у такого человека отнять то, что дает ему стабильность (другим подобным стрессором мог бы стать, к примеру, уход Этны), начнется декомпенсация. Действительно, Хьюберти заявил другим уволенным работникам, что если не сможет больше кормить семью, то покончит самоубийством и многих заберет с собой. Ему удалось устроиться на новую работу, но примерно через месяц этот завод закрылся тоже. Определенно у Хьюберта в мозгу сложилась картина, что весь мир ополчился против него.

В следующем августе Хьюберти попал в автомобильную аварию: его машину ударили сзади. После аварии его проблемы со здоровьем усугубились – теперь еще и руки начали трястись. Как авария Эттербери, этот инцидент оказался критическим, и Хьюберти боялся, что вообще больше не сможет работать сварщиком. Он уже подумывал о самоубийстве, но Этна его отговорила. Они продали дом за смехотворную сумму, что только укрепило Хьюберти в уверенности относительно заговора против него.

Он решил переехать в Мексику, где жизнь значительно дешевле. Есть доказательства того, что он считал, будто поселившись в каком-нибудь удаленном и экзотическом краю, сможет быстро разбогатеть и утереть нос всем, кто не ценил его по достоинству. Хьюберти перевез семью в Тихуану. Зелия и Бобби ходили в американскую школу в Сан-Айсидро. Этна дважды в день ездила с ними через границу. Однако через три месяца Хьюберти решил, что его надежды себя не оправдали. Он не говорил по-испански и зарабатывал совсем немного.

Итак, семья перебралась назад, на территорию США, в двухкомнатную квартиру на Коттонвуд-роуд в Сан-Айсидро. Они были единственными не-испанцами в жилищном комплексе. Джим стрелял из ружей с балкона по ночам, будя и сильно тревожа соседей. Он пытался устроиться на работу в охранную компанию, но после собеседования владелец решил, что тот сумасшедший и, скорее всего, солгал в резюме, поэтому в недвусмысленных выражениях приказал персоналу ни в коем случае его не нанимать. В конце концов Хьюберти получил место охранника в кондоминиуме. Он сильно увлекся военной формой и заказал себе по каталогу камуфляжные штаны, в которых был в последний день своей жизни.

Вскоре начальство решило, что он не в своем уме – как и предыдущий потенциальный работодатель, – и Хьюберти уволили. Он не сомневался, что его преследуют спецслужбы и это они стоят за увольнением.

На короткий момент он осознал, что с ним не все в порядке, и позвонил в психиатрическую клинику, но поскольку его проблему не сочли критической, то записали на прием через несколько дней. Если бы он упомянул, что владеет оружием или еще как-нибудь намекнул на личностный кризис, то, как утверждал позднее директор клиники, его приняли бы немедленно.

Утром в среду, 18 июля, Хьюберти должен был явиться в суд по делу о ДТП; судья отпустил его, выписав штраф. Они с Этной пообедали в «Макдоналдсе», а потом прогулялись по зоопарку. Она вспоминала, как муж тогда сказал: «Я дал этому обществу шанс».

Они вернулись домой, и пока Этна готовила обед девочкам, Джим переоделся в камуфляжные штаны и коричневую рубаху с короткими рукавами. «Хочу поцеловать тебя на прощание», – сказал он жене.

С двенадцатилетней Зелией он был еще более честен. «Пока, – сказал Хьюберти, целуя ее, – назад я не вернусь». Он нес с собой что-то длинное и узкое, завернутое в бело-синее одеяло. Конечно, он мог пойти пешком, но груз был тяжелый, поэтому он положил его в свой старый черный «Меркюри Маркиз». Полиция подсчитала, что в «Макдоналдсе» Хьюберти выстрелил минимум 250 раз. Самой младшей его жертве было восемь месяцев, старшей – семьдесят четыре года.

Когда бойня закончилась, коронер Сан-Диего провел вскрытие, как с Чарльзом Уитменом, чтобы убедиться, не могло ли какое-либо повреждение мозга спровоцировать эту вспышку. В данном случае ничего найти не удалось. У всех были собственные теории: отец Хьюберти, Эрл, утверждал, что детские проблемы сына со здоровьем привели к нервному срыву. Этна безуспешно пыталась судиться с «Макдоналдсом», заявляя, что вспышка ее мужа была спровоцирована большим количеством гамбургеров и «чикен макнаггетс» – из-за высокого содержания глутамата натрия, который туда добавляют, у него в организме началась реакция со свинцом и кадмием, накопившимися за годы работы сварщиком. Я не припоминаю других случаев, когда сварщики вдруг сходили с ума и начинали убивать невинных мужчин, женщин и детей. Бывший полицейский офицер Сан-Франциско Дэн Уайт, который убил мэра Джорджа Москоне и его помощника Харви Милка в 1978-м, смог выйти досрочно, когда доказал, что его умственные способности были ослаблены в результате чрезмерного употребления богатого сахаром фастфуда – знаменитая «защита Твинки»[5]. Примечательно, что ошибку правосудия Уайт исправил сам, совершив самоубийство в октябре 1985-го, спустя полтора года после освобождения.

Каждый может придумывать собственные объяснения, но когда сталкиваешься со злом, очень трудно найти ему четкие причины. Я раз за разом задаю себе вопрос: отвечает ли вообще кто-нибудь за что-нибудь?

Если посмотреть на виктимологию, которая на первый взгляд кажется случайной – люди просто оказались не в том месте не в то время, – действительно считаю ее весьма символичной. Президент США, тоже весьма популярная мишень в наше время, символизирует всю нацию – все плохое и хорошее в ней, – для ассасина. То же самое касается «Макдоналдса». Как кока-кола, Диснейленд и здание Капитолия (место недавнего жестокого покушения), «Макдоналдс» является национальным символом. Хьюберти ходил туда и видел семьи, наслаждающиеся обществом друг друга, общность, хорошее времяпровождение – все, чего был лишен, чему не доверял. Сам он жил в стесненных условиях, в окружении чужаков, которые, как ему казалось, его преследуют. В каком-то смысле он напоминал Томаса Гамильтона из Данблейна. Если он не может получить то, что заслуживает, то возьмет жизни невинных людей, детей в этом ресторане – еще одном семейном заведении. Это было похоже на покушение на президента – Хьюберти целился в самое сердце Америки. Причина, по которой он выбрал именно этот «Макдоналдс», заключалась в том, что он находился близко от его дома, он часто туда ходил, хорошо знал место и чувствовал себя полностью комфортно.

Компания «Макдоналдс» закрыла ресторан в Сан-Айсидро и сделала взнос в миллион долларов в фонд помощи выжившим. Потом здание снесли и землю передали во владение городу Сан-Диего, для реорганизации в общественный парк.

* * *

Джеймс Хьюберти был стар для ассасина. Большинство из них начинают действовать, когда их возраст приближается к тридцати, и становится ясно, что их жизнь никуда не ведет, и надо сделать нечто выдающееся, чтобы придать ей смысл и добиться признания. Когда они старше, как Хьюберти и Эттенбери, то причина обычно в том, что разрушается их сформировавшийся уклад.

Сэмюель Джозеф Байк был известен секретной службе, которая сознавала, что он является потенциальным ассасином. В 1972 году он написал президенту Никсону письмо со своими жалобами и угрозами, которые обещал привести в действие, если к нему не прислушаются. В следующем году его передали на психиатрическое освидетельствование после двух арестов за пикетирование Белого дома без получения разрешения – он требовал, чтобы правительство вернуло его конституционные права. Он вернулся назад в канун Рождества 1973 года, на этот раз в костюме Санта-Клауса. А репортерам сказал: «Посмотрим, хватит ли им наглости арестовать Санту».

Несмотря на свои аберрантные и параноидные склонности, Байк кое-как справлялся, пока в его жизни имелась некая структура: жена, дом, работа. Но к февралю 1974-го его мир стал разваливаться на части. Они с женой развелись, он потерял работу торгового представителя, лечился от депрессии и в свои сорок три года достиг той стадии, когда уже понимал – ничего не наладится.

В отличие от Уитмена, или Хьюберти, или даже Эттенбери, Байк никогда не увлекался оружием. Однако это не помешало ему раздобыть пистолет 22-го калибра и ранним утром 22 февраля отправиться в Международный аэропорт Балтимор-Вашингтон. Он решил, что сможет управиться с пистолетом, потому что смотрел много полицейских сериалов. Он также соорудил простейшую бомбу из двух галлонов бензина со взрывателем, которую спрятал в атташе-кейсе, взятом с собой. Подойдя к пункту контроля, он приставил пистолет к голове охранника, Джорджа Рэмсбурга, и выстрелил. Рэмсбург скончался на месте. Дальше Байк бросился бежать к самолету DC-9, который должен быть вылететь в Атланту в 7:15, выполняя рейс 523 авиакомпании «Дельта».

Восемь пассажиров уже находились на борту, когда Байк ворвался в салон, размахивая пистолетом. Он приказал закрыть двери, а потом зашел в кабину и велел пилоту, капитану Дугласу Ризу Лофтону: «Давай поднимай самолет, мы улетаем!» Лофтон объяснил, что колеса шасси заблокированы и они не могут никуда улететь, пока с них не снимут колодки. Не удовлетворенный таким ответом, Байк вернулся в пассажирский салон, схватил одну женщину как заложницу – видимо, чтобы заставить пилота подчиниться.

Большинство из ассасинов начинают действовать, когда их возраст приближается к тридцати, и становится ясно, что их жизнь пуста, и надо сделать нечто выдающееся, чтобы придать ей смысл и добиться признания.


Когда он вернулся в кабину, Лофтон снова объяснил, что не может сдвинуть самолет с места. Байк начал стрелять: ранил и Лофтона, и второго пилота Фреда Джонса. Опять побежал в салон, обменял первую заложницу на другую, которую тоже приволок в кабину. Он повторял свой приказ, а Лофтон с Джонсом объясняли, что дело не в них – самолет не взлетит, пока колеса не разблокируют. Байк снова стал стрелять, и теперь убил Джонса, а Лофтона смертельно ранил.

Тем временем офицер полиции Чарльз Тройер, который отреагировал на стрельбу Рэмсбурга, находился в посадочном шлюзе, откуда стрелял по колесам DC-9 из револьвера тридцать восьмого калибра. Это не помогало, и он взял такой же «магнум», как у Рэмсбурга, 357-го калибра, и попытался еще раз. С более мощным оружием прием сработал. Однако главной целью полицейского был сам захватчик, и как только Байк показался в окне пилотской кабины, Тройер прицелился и открыл стрельбу, ранив Байка в грудь и живот. Примерно через минуту Байк и так бы скончался, но он еще успел приставить оружие к виску и спустить курок. Он умер мгновенно.

Итак, в этом преступлении прослеживается интересная динамика. Есть все доказательства того, что оно не было спонтанной реакцией отчаявшегося человека; скорее, Байк его планировал по меньшей мере полгода. По заключению журналиста Джека Андерсона, проводившего собственное расследование, у которого имелся доступ к аудиозаписям Байка, тот намеревался долететь до Вашингтона и врезаться в Белый дом. Так он точно ушел бы с шумом.

Однако с этим резко контрастирует его поведение в самолете, когда он мечется между салоном и кабиной и меняет заложниц без видимой причины. Еще более примечателен тот факт, что он стреляет именно в тех людей, без которых самолет вообще не взлетит. Он явно теряет разум у всех на глазах. Байк по-прежнему сосредоточен на своей миссии, но он уже лишился здравого смысла.

Понять его состояние можно, прослушав еще одну кассету, которую он записал – на этот раз сидя в машине на парковке аэропорта в то самое утро. Он назвал запись «Ящик Пандоры». По ней можно судить о том, какой у него был план – Байк собирался застрелить второго пилота, чтобы заставить капитана подчиниться и сделать то, что он приказывает. А капитана он хотел убить непосредственно перед тем, как самолет рухнет на Белый дом.

Одновременно он делился информацией о себе и мотивах, толкнувших его на преступление. На пленке Байк говорит, что чувствует себя крошечной песчинкой на пляже, где их миллиарды. Его беспокоит то, что он припарковался на дорогой стоянке, а не на более бюджетной долгосрочной. Он сознает смехотворность своих сомнений, потому что знает – платить ему не придется, он даже не вернется за машиной, если уж на то пошло. Однако он все равно тревожится из-за того, какую стоянку выбрал. И вспоминает, что у него нет с собой никаких документов.

Думаю, эта деталь имеет огромное значение, потому что, по сути, он говорит: «Я не принадлежу к этому кругу – к богатым, влиятельным людям, которые оставляют здесь машины, а потом садятся в самолеты. Я просто песчинка на пляже. Я ничего не стою. Я обычный неудачник, и единственное, что я могу сделать, чтобы что-то значить – это совершить громкое преступление против этих влиятельных людей». Как «Макдоналдс», самолеты являются символом современной жизни. Парни вроде Байка считают, что именно так путешествуют успешные люди. И если он захватит самолет, то тоже станет успешным. То, что он не взял с собой документы, это еще одно указание на его безликость, восприятие себя как пустого места.

И наконец, он заканчивает запись, оправдывая себя, говоря, что должен приступать к работе, которую «обязан выполнить для человечества».

Он видит себя Одиноким рейнджером, супергероем. «Думаю, у меня на могильном камне напишут так: «Ему не нравилось то, что он видел, и он решил это исправить».

Однако в то же время он волнуется: «Я не хочу прославиться как маньяк или сумасшедший», – и объясняет, что идет на преступление потому, что его ограбили и лишили достоинства: «Всю страну изнасиловали и разворовали у меня на глазах, и я не собираюсь стоять и смотреть, как это будет происходить и дальше».

Разовьется такой тип личности в ассасина или массового убийцу, попытается он напасть на президента США или рок-звезду – все это зависит от индивидуальных особенностей его эмоционального склада, а также навыков и интересов, которые у него сформировались. Человек вроде Чарльза Уитмена, прекрасный снайпер, будет воображать преступление с использованием своего таланта. Человек вроде Эттенбери, не обладающий подобными навыками, постарается оказаться в центре толпы, чтобы произвести достаточный эффект. А Сэм Байк просто ворвется в самолет, потому что не сможет придумать способа подобраться к президенту достаточно близко, чтобы его застрелить.

Однако тут я хочу сделать замечание: вне зависимости от специфики преступления и его так называемой причины, само насилие является результатом глубоко укоренившегося чувства своей несостоятельности у ассасина. Я могу вспомнить лишь несколько случаев, когда ассасины действовали из высших, альтруистических побуждений – например, пытаясь убить Адольфа Гитлера. Точно так же изредка попадаются люди, которые по-настоящему впали в безумие и действительно утратили связь с реальностью. Ричард Лоуренс, который безуспешно пытался убить президента Эндрю Джексона, был уверен, что тот – король Англии. Однако эти случаи столь редки, что не имеет смысла обсуждать их здесь.

Не важно, о каком преступнике речь; мы все равно, скорее всего, говорим о мужчине – в подавляющем большинстве белом, в возрасте от двадцати до тридцати лет, – который не удовлетворен собственной жизнью и никогда не был. В каком-то смысле он считает насилие решением этой проблемы.

Когда двоих сотрудников ЦРУ застрелили в их машинах по прибытии на работу в Лэнгли, Виргиния, штаб-квартиру Управления, преступление сочли политически мотивированным, направленным в самое сердце американского империализма. Все спецслужбы и правоохранительные органы, включая ФБР, переворачивали небо и землю, чтобы выследить подозреваемого, тридцатитрехлетнего Мир Эймаля Кази, на его родине в Пакистане, куда он бежал. Когда он наконец сделал заявление относительно своего преступления, то объяснил, что это реакция на «несправедливую политику Америки в отношении исламских стран». Однако хочу сказать, что в точности как Бремер, покушавшийся на губернатора Уоллеса, это был неудачник и одиночка, который хотел стать героем и прославиться.

Пожалуй, максимально наглядными примерами покушений, основанных на неадекватности преступника, являются убийство Джона Леннона Марком Дэвидом Чэпменом и покушение Джона Хинкли на жизнь президента Рейгана.

Марк Чэпмен поклонялся Джону Леннону и пытался копировать бывшего битла любыми доступными способами, вплоть до того, что нашел себе девушку-азиатку, поскольку Леннон был женат на Йоко Оно. Женщина, на которой он женился, на четыре года его старше, была японкой. Чэпмен хотел быть Ленноном, но достиг той точки, когда начал осознавать, что это невозможно, и его наваждение взяло над ним власть. Он пытался покончить с собой, когда работал на Гавайях, и в результате попал в больницу. Своей жене, Глории, он говорил, что собирается убить Леннона, но она не принимала его всерьез. Когда он выстрелил в Леннона возле его дома, Дакота-билдинг на Манхэттене, 8 декабря 1980 года, то мог там же покончить с собой, раз у него не было больше недостижимого идеала. Примерно то же самое он сказал моему коллеге из секретной службы Кену Бейкеру, когда Кен интервьюировал его в тюрьме. В своей извращенной, но одновременно понятной логике, Чэпмен утверждал, что хотел решить собственные проблемы, устранив Леннона. Когда он нажал на курок, и Леннон упал, Чэпмен перестал быть никем. Его имя навсегда осталось связано с именем кумира.

В своей извращенной, но одновременно понятной логике, Чэпмен утверждал, что хотел решить собственные проблемы, устранив Леннона. Когда он нажал на курок, и Леннон упал, Чэпмен перестал быть никем. Его имя навсегда осталось связано с именем кумира.


Интересно, что у Чэпмена был альтернативный план на случай, если он не сможет убить Джона Леннона во время поездки в Нью-Йорк. Вместо этого он собирался залезть на самый верх статуи Свободы и прострелить себе голову. Находясь в тюрьме, он объяснял: «Еще никто не совершал там самоубийства. Я хотел уйти с фейерверком». Здесь мы имеем еще одну максимально символичную американскую икону и фразу «уйти с фейерверком», лежащую в основе всех подобных сценариев.

Еще одно любопытное наблюдение высказала Глория: перед поездкой Марк стал нехарактерно тихим. Точно так же вели себя и многие другие, включая Хьюберти и Уитмена. Как только они принимают решение, стрессам и конфликтам приходит конец.

Но не совсем. Протоптавшись возле Дакота-билдинг несколько часов, Чэпмен встретился с Ленноном, который вел себя очень любезно и подписал для него свой альбом. Чэпмен начал думать, что этого может быть достаточно. У него есть автограф, нечто от Леннона, и, возможно, лучше уехать домой. Однако миссия оказалась у него на первом месте, поэтому он прождал еще много часов, пока Леннон вернулся домой со студии звукозаписи и вылез из своего лимузина. В этот момент Марк Дэвид Чэпмен нажал на курок своего «Чартер-Армс» 38-го калибра и выпустил в Джона Леннона пять пуль. Единственное, о чем он думал, по его собственным словам, это как хорошо, что пистолет не дал осечки.

Помимо того факта, что они оба были белыми, неудачниками и одиночками в возрасте до тридцати, у Чэпмена и Джона Хинкли-младшего имелось еще кое-что общее: увлечение романом Дж. Д. Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Хинкли увлекся им, когда узнал про Чэпмена, которого, в каком-то смысле сделал своим кумиром. Книга словно оправдывала их обоих, и, через главного героя, Холдена Колфилда, наделяла собственной личностью – придавала их жизням предопределенность и смысл. Хотя Хинкли и напал на Рейгана 30 марта 1981 года, когда вновь избранный президент выходил из отеля «Хилтон» в Вашингтоне, выступив там с речью, политической составляющей в его покушении было не больше, чем у Чэпмена. Как мы все знаем, он хотел произвести впечатление на предмет своего наваждения, актрису Джоди Фостер. В реальной жизни красивая, богатая и знаменитая Джоди не могла иметь ничего общего с таким ничтожеством, как Хинкли, который ничего не добился в жизни. Сейчас, оглядываясь назад, можно сказать, что ее телефонные разговоры с ним в Йеле были ошибкой. Фостер ненамеренно поддерживала в Хинкли фантазии о том, что если он правильно разыграет карты, то сможет быть с ней. Если он совершит нечто по-настоящему выдающееся, она достанется ему.

Естественно, этого не произошло. Фостер продолжила свою блистательную карьеру актрисы и режиссера, дважды получила «Оскара». Я был счастлив консультировать ее во время съемок «Молчания ягнят». Хинкли же провел почти двадцать лет в Психиатрическом госпитале Святой Елизаветы в Вашингтоне, после того как его признали виновным в покушении на Рейгана, пресс-секретаря Джима Брэди и других. Но в каком-то смысле он добился своего. Девушки он не получил, но перестал быть пустым местом. Теперь его имя, как и имя Чэпмена, навсегда связано с объектом его страсти.

* * *

Не все эти парни полностью неадекватны. Джозеф Пол Франклин мог бы и дальше жить припеваючи, промышляя грабежом банков, если бы ограничился этим – тут ему не было равных. Однако, как и другие ассасины, Франклин вынашивал еще кое-какие планы.

Франклин убивал, как снайпер/ассасин, по всей территории США, сначала на юге и Среднем Западе, а потом продвинулся и дальше, вплоть до Юты и Пенсильвании. Многие его преступления были направлены против чернокожих, к которым он испытывал патологическую ненависть. В августе 1977 года он убил смешанную пару в Мэдисон, Висконсин. Два месяца спустя убил мужчину-еврея, выходящего из синагоги в Ричмонд-Хайтс, Миссури, на глазах у двух его перепуганных дочерей. В июле 1978-го убил еще одну смешанную пару на выходе из ресторана «Пицца-Хат» в Чаттануге, Теннесси. В августе 1979-го убил чернокожего менеджера ресторана «Бургер Кинг» в Фолсс-Черч, Виргиния. В январе 1980-го убил чернокожего мужчину в очереди ресторана «Черчес Фрайд Чикен» в Индианаполисе. Два дня спустя убил еще одно чернокожего на рынке в этом же городе. В мае посадил в машину женщину, которая искала попутчика, и убил ее в национальном парке в Висконсине. В июне убил двух чернокожих юношей, проходивших по улице в Бонд-Хилл, Цинциннати. В августе убил двух чернокожих бегунов, тренировавшихся в парке вместе с белой женщиной в Солт-Лейк-Сити. И в том же году в Льюисбурге, Западная Виргиния, убил двух белых женщин, ловивших попутку. Все это нападения, за которые он получил срок или признал свою вину. Остается множество других, в которых он является подозреваемым и следствие еще ведется. Даже сам он не может точно сказать, сколько человек убил, и в отличие от большинства серийных убийц, действующих в тесном контакте с жертвами, он не имел с ними никаких прочных эмоциональных связей.

Однако двумя самыми знаменитыми преступлениями Франклина являются те, в которых он не смог разделаться с жертвой. 6 марта 1978 года Франклин выстрелил в издателя журнала «Хастлер» Ларри Флинта в Лоуренсвилле, Джорджия, в результате чего порномагнат остался парализован ниже пояса и испытывал постоянные боли. В интервью, данном в 1997 году журналу «Гэллери», он утверждал, что ныне сожалеет о том нападении. 29 мая 1980 года он ранил Вернона Джордана, знаменитого адвоката и правозащитника, президента Урбан-Лиги, когда тот выходил из отеля в Форт-Уэйне, Индиана. В обоих случаях он выслеживал своих жертв около года. Прежде чем покушаться на Джордана, пытался застрелить бывшего члена законодательной палаты штата Джорджия и еще одного правозащитника, Джулиана Бонда, но, когда явился к нему домой, там никого не оказалось. Мотивом для убийства двух чернокожих юношей в Цинциннати, кстати, было то, что Франклину не понравилось, как пресса освещает его нападение на Джордана, отвергая возможный мотив расовой ненависти.

На момент написания этой книги он дожидается смертной казни в тюрьме Потози в Минерал-Поинт, Миссури. Больше всего его беспокоит то, что он не прославился так, как некоторые другие серийные убийцы и ассасины, которые кажутся ему куда менее успешными.

Его арестовали в сентябре 1980-го, но через пять с половиной часов допроса он сумел сбежать через окно в полицейском участке.

15 октября глава отдела гражданских прав ФБР Дэйв Кель, с которым мы дружили все время службы в Бюро, попросил меня составить профиль Франклина. Я отправился в штаб-квартиру в Вашингтон и просмотрел материалы дела.

Франклин родился в Мобайле, Алабама, в 1950 году; его назвали Джеймсом Клейтоном Воганом-младшим. Он утверждал, что над ним издевался алкоголик-отец, а чересчур суровую мать откровенно ненавидел. Плохо учился в школе и считался трудным ребенком. Из старшей школы ушел, подростком попытался вырваться из семьи и сменил имя на Джозеф Пол Франклин. Имя Джозеф Пол он выбрал в честь нацистского министра пропаганды Пола Йозефа Геббельса. Фамилию Франклин – в честь Бенджамина Франклина. Не был ли он уже тогда во власти заблуждений? Я бы сказал, что весьма вероятно.

Он пришивал на одежду свастики и участвовал в белых расистских организациях, таких как Национал-социалистическая партия белых и Ку-клукс-клан. Однако даже внутри них оставался одиночкой. Он считал, что большинство других членов настроено несерьезно. Он был готов бороться, а остальные – только говорить. Кроме того, Франклин был уверен, что обе группы наводнены информаторами ФБР.

Он начал закладывать бомбы в синагоги и нападать на еврейских активистов. Однако больше всего его увлекала снайперская стрельба. Это важно, потому что в результате травмы он лишился зрения на один глаз. И таким образом компенсировал свой недостаток. Если изучить задним числом биографию Франклина – стрельбу, смену имени, участие в расистских организациях, – то все это говорит о попытках компенсировать свои воображаемые недостатки. Людям с комплексами хочется чувствовать себя значимыми, и один из способов этого добиться – найти кого-то еще более недостойного или презренного. Если ты не можешь отыскать тех, кто ниже тебя по индивидуальным заслугам, то можешь обратить свой гнев против целой расы или вероисповедания. Чернокожие и евреи всегда были легкой мишенью. Как выяснилось – и это подтверждает мои выводы, – Франклин напал на Ларри Флинта после того, как увидел фотографию смешанной пары в «Хастлере» и решил, что должен отстоять чистоту своей расы.

Он считал, что если убьет достаточно черных, то другие белые последуют его примеру и начнут отстаивать себя. Он утверждал, что идею почерпнул у Чарльза Мэнсона, в его «Хелтер Скелтер»[6]. Франклин был дважды женат, каждый раз по году. Обе его жены подвергались побоям.

Все время, пока он занимался убийствами, Франклин продолжал грабить банки и магазины. Для этого требовалось немало планирования и размышлений, но Франклин готов был идти на такие жертвы. Мне стало ясно, что он чувствовал себя уверенно лишь в ситуациях, которые мог полностью контролировать. Поскольку убивал он как снайпер, то есть прятался и выжидал, я решил, что если его поймают, то он, скорее, совершит самоубийство, чем пойдет на физическую конфронтацию, в которой потеряет контроль. Я также думал, что он захочет вернуться и повидать свою молоденькую жену и дочь, поскольку они – единственное, что у него есть в жизни; кроме того, я пришел к заключению, что он может хвастаться преступными подвигами в угоду своему эго.

Людям с комплексами хочется чувствовать себя значимыми, и один из способов – найти кого-то еще более недостойного. Если ты не можешь отыскать тех, кто ниже тебя по индивидуальным заслугам, то можешь обратить свой гнев против целой расы или вероисповедания.


Я предположил, что он возвратится в Мобайл, где ему комфортно. Я не знал, насколько он будет осторожен, поскольку он к тому времени обрел немалый опыт и сознавал, что полиция ведет активный розыск. В любом случае он должен был держаться близ побережья залива, особенно пока на севере еще холодно.

Он появился 28 октября в банке крови в Лейкленде, Флорида, чтобы сдать плазму за деньги. Медсестры узнали его по татуировкам; полиция оклеила все близлежащие городки его фотографиями, поскольку Картер должен был приехать туда, а Франклин не раз угрожал ему в прошлом. Медсестры вызвали ФБР, и Франклина арестовали в ближайшем магазине, где он собирался обналичить чек. Он назвался чужим именем, но его идентифицировали по отпечаткам пальцев. Франклина доставили в офис ФБР в Тампе. Прежде чем допрашивать его, агенты предложили Франклину чего-нибудь поесть или попить; Франклин ответил, что съел бы гамбургер, но только если они убедятся, что к нему не притронулся ни один «ниггер». Хоть он не сделал агентам никаких признаний, на следующий день Франклин начал похваляться своими преступлениями перед сокамерником.

В начале ноября Франклина должны были перевезти обратно в Солт-Лейк-Сити, на суд по преступлениям, совершенным там. Мы решили, что если его отправить на частном самолете, а не обычным рейсом, то это даст хорошую возможность побеседовать с ним. Мы знали, что он не любит летать, поэтому будет в стрессе и, возможно, обратится за эмоциональной поддержкой к тому, кто окажется рядом. Полевой офис Тампы снова связался со мной, прося совета: как провести новое интервью. Я предложил использовать высокопоставленного, авторитетного агента, в полной униформе ФБР – белоснежной рубашке, черном костюме, все как положено. Пусть тот не начинает разговор сам, а дождется, пока у преступника развяжется язык. Когда он разговорится, думал я, полезно будет польстить его эго и намекнуть на «роль в истории». Эта стратегия сработала. Специальный агент Роберт Х. Дуайер оделся в черный, с иголочки, костюм-тройку и захватил с собой целую папку материалов, включая статьи о Франклине, которую положил на колени. Когда Франклин начал беседу и спросил, можно ли ему посмотреть статьи, Дуайер разрешил. Франклин продолжал говорить, и Дуайер объяснил, что должен включить магнитофон и зачитать ему его права. Франклин согласился.

За время полета он подробно описал Дуайеру свои приемы и техники маскировки, а также упомянул несколько городов, в которых совершал преступления. Дуайер был поражен его ненавистью к чернокожим; один раз Франклин заявил, что ненавидит Миссисипи, потому что это «негритянский штат». Он ни за что не стал бы ездить на «Кадиллаках» или «Линкольнах», потому что это «машины для ниггеров». Он рассуждал о заговорах, путем которых евреи контролируют и американское, и советское правительство. Единственное преступление, о котором ему не хотелось говорить, – это покушение на Вернона Джордана. Мы решили, что он, вероятно, переживал, что «не добился успеха», то есть не убил, а лишь ранил Джордана. И его место в истории оказалось под угрозой.

Памятуя о том, как он отреагировал на стресс от первого допроса, проболтавшись сокамернику, я подумал, что если надавить на него при этом интервью, то в следующие двадцать четыре часа мы сможем вытянуть из Франклина еще больше информации. Поэтому, когда самолет пролетал над легко узнаваемой тюрьмой штата Юта, агент ФБР сказал, что именно там в свое время расстреляли Гари Гилмора. Вскрытие показало, что четыре пули буквально распылили его сердце. А еще он добавил, что если Франклина признают виновным и приговорят к смертной казни, то приводить ее в исполнение будут именно здесь. В следующие двадцать четыре часа Франклин действительно немало порассказал своим сокамерникам в тюрьме Солт-Лейк-Сити.

В начале 1990-х мы с Кеном Бейкером интервьюировали Франклина в федеральной тюрьме Марион в Иллинойсе в рамках совместного проекта секретной службы и ФБР по изучению ассасинов. Он находился в изолированном крыле здания, потому что в общем отделении его сразу же убили бы за расистские взгляды. Сначала он почти на нас не реагировал и не хотел отвечать. На нем были толстые очки, а глаза метались между Кеном и мной – он пытался разгадать наши мысли. По прошествии значительного времени мы смогли ему доказать, что много знаем про его биографию и преступления, и тогда он немного оживился и начал говорить. Он не был особенно умным и сообразительным, но шел на контакт и высказывался; мне показалось, что он хочет заслужить признание и произвести впечатление на нас. Но он не выказывал никаких признаков раскаяния или угрызений совести, а говорил исключительно по делу.

Мы ни в коем случае не могли принять или оправдать мировоззрение Франклина. Однако мы оценили его искренность и готовность к сотрудничеству с нами и много от него узнали. В нашем и других интервью он себя проявил как человек красноречивый, прямой и отважный в том, что касалось выражения его весьма непопулярных идей. Он больше беспокоился о своей репутации и о том, чтобы его преступления запомнились, но нисколько не стремился к популярности и не волновался, что о нем подумают другие – это, кстати говоря, крайне необычно для убийцы-рецидивиста.

Когда я спросил его про покушение на Вернона Джордана, он лишь улыбнулся и сказал: «А вы как думаете? Отвечу только, что правосудие свершилось». На тот момент он еще не признался в покушении, но эго не позволило ему и отрицать свою причастность.

Другие свои преступления он обсуждал гораздо охотнее. Рассказал, как ехал однажды на машине по Мэдисону в Висконсине, и тут его подрезал другой автомобиль. Он погнался за ним и увидел, что за рулем сидит чернокожий юноша, а рядом – белая девушка. Франклин разъярился и проехал за ними следом до парковки перед торговым центром. Парочка заметила его и стала вылезать из машины, чтобы обменяться парой ласковых. В тот момент Франклин уже знал, что их убьет. Как только они подошли ближе, он расстрелял обоих.

Он рассказывал, что часто кружил по городам, высматривая свои цели. Это напоминало охоту. Он описывал как, приняв решение об убийстве, подробно продумывал план – вплоть до того, во что оденется, чтобы не бросаться в глаза. Оружие он прятал на месте за сутки до преступления, серийный номер спиливал, а после преступления всегда выбрасывал и больше не использовал. Он стирал все отпечатки, надевал перчатки при любом контакте с потенциальными уликами. Иногда крал велосипед, чтобы добраться на нем до места от своей машины – так свидетели не могли идентифицировать автомобиль. У него был полицейский сканер, чтобы прослушивать их волну. Бывало, что он покупал толстый семидюймовый гвоздь в хозяйственном магазине, вколачивал его до половины в телеграфный столб, оборачивал тряпкой и использовал в качестве упора для руки. Как на охоте, он мог выстрелить в любого, кто привлечет его внимание. Если это окажется олень, а не человек – ничего страшного. У Франклина сезон охоты всегда был открыт.

Если какая-то тема могла заставить Франклина расчувствоваться, то это, как я предположил, была его дочь. Когда мы упомянули ее имя, он начал возмущаться, что бывшая жена препятствует их контактам. У нас была с собой камера, и он спросил, не могли бы мы сфотографировать его и переслать фотографии дочке. Мы согласились, и он начал изображать стойки из разных боевых искусств – очень серьезно, с лицом настоящего мачо. Да, фотографии предназначались дочери, но он все равно хотел, чтобы его запомнили именно таким.

В отличие от Артура Бремера такие парни, как Джозеф Пол Франклин, не ожидают, что их могут поймать в процессе покушения. Он убивал, чтобы получить удовлетворение, выпустить гнев и сделать себе имя. А если этого не происходило, испытывал крайнее раздражение.

Его случай нельзя назвать беспрецедентным. Джон Уилкс Бут, убийца главной знаменитости в нашей стране, вел после покушения на президента Линкольна дневник, в котором описывал свое потрясение и гнев от того, что его за это не провозгласили героем. И я правильно предсказал, что по прибытии в Вашингтон Джон Хинкли отправится в театр Форд, чтобы проникнуться духом своего вдохновителя из прошлого. Подозреваю, ничто не вдохновляло Джозефа Пола Франклина больше, чем стремление получить лавры, не доставшиеся этим двоим, пускай их ценой могла оказаться смертная казнь. И я не перестаю думать о том, стал бы Бут, несмотря на свои политические пристрастия и отношение к Линкольну, планировать покушение и убивать его, если бы был столь же успешным, знаменитым и состоявшимся, как его старший брат, Эдвин?

* * *

Итак, с учетом накопленных знаний об ассасинах, что можем мы сказать о преступлении, которое внушает ужас всей нации с того самого момента, как было совершено? Это, конечно же, убийство президента Джона Кеннеди в Далласе 22 ноября 1963 года. Боюсь, я разочарую многих своих читателей, когда скажу, что по данным моего анализа, несмотря на небрежно проведенное расследование, убедительные факторы – бихейвиоральные и криминологические – указывают на Ли Харви Освальда как ассасина. Кен Бейкер, который много занимался этим делом, работая в секретной службе, согласен со мной. И если вы захотите возразить, что агент секретной службы никогда не стал бы высказываться прямо, первое, что я вам отвечу, – никто не знает Кена так, как знаю его я, а вы просто выдумываете очередную теорию заговора.

В каком-то смысле теории заговора интригуют всех нас. Странным образом они делают мир понятнее. Они объясняют то, что иначе кажется случайностями и хаосом. Гораздо соблазнительней представлять себе, что тайная сеть влиятельных, умных и злых людей пытается изменить ход истории, вместо того чтобы смириться с мыслью об одном-единственном недотепе, который не смог удержаться ни на какой работе. Однако именно так все и обстоит. Освальд практически полностью соответствует профилю ассасина, который мы составили. Он был параноиком, неспособным вписаться ни в одну группу, сколько бы ни пытался.

Что касается заговоров правительств это, на мой взгляд, просто смехотворно. Понимаю, что пытаюсь развенчать всеобщее заблуждение – а это практически невозможно, – но любой, кто работал в правительстве, и тем более в разведке, скажет вам, что ничто столь грандиозное и значимое не может долго оставаться в секрете. Крупная бюрократия по сути своей не способна устраивать заговоры и хранить их в тайне.

Освальд был совсем не тем человеком, которого стоило вовлекать в заговор, даже для подстраховки, потому что ему нельзя было доверять. Если вы агент, то точно не станете вербовать людей вроде Освальда. Он слишком ненадежен, непредсказуем, переменчив. У него куча личностных проблем, к тому же он не очень умен. Я ни за что не поверю, что в 1963-м существовала какая-нибудь провидческая секретная структура, которая могла предсказать возникновение бихейвиоральной психологии и подобрать человека, который будет столь точно вписывается в профиль ассасина, на роль своего протагониста. А иначе зачем вообще его понадобилось привлекать – в качестве стрелка? Ладно, пускай так, но один из главных аргументов против его кандидатуры и заключается в том, что стрелком он являлся неважным – для такого количества точных попаданий.

Кстати, тут я опять не согласен. Освальд служил в десантных войсках, и хотя выдающимися способностями не отличался, стрелял вполне достойно. Конечно, нужна удача, чтобы сделать несколько точных выстрелов в короткий промежуток времени. Однако это возможно, и я признаю, что не существует способов воссоздать реальную ситуацию задним числом. Ассасину, чтобы добиться успеха, требуется везение. Освальду же повезло особенно – в тот день Кеннеди отказался от пуленепробиваемого колпака над президентским лимузином и надел корсет, потому что у него болела спина. Без него президента могло отбросить назад первой же пулей, и он исчез бы с линии огня.

Удача часто зависит от череды независимых совпадений. Гаврило Принцип, девятнадцатилетний серб, убил австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда и его жену Софию в боснийской столице Сараево 28 июня 1914 года, развязав тем самым в Европе Первую мировую войну. Шесть заговорщиков до него не смогли добраться до Франца Фердинанда по разным причинам, и когда маршрут эрцгерцога изменился, Принцип уже отчаялся, думая, что не сможет исполнить свою миссию. Он пошел в бар и был потрясен, когда кортеж эрцгерцога проехал мимо по пути в госпиталь, который Франц-Фердинанд собрался посетить. Принцип выстрелил, и ход истории переломился.

Я не буду вдаваться в теорию так называемой магической пули, использованной для убийства Кеннеди, но наши баллистики и те, что работали в секретной службе, исследовали множество пуль и не нашли ничего необычного в том, как та, смертельная, разорвала мягкие ткани и прошла через них, прежде чем остановилась.

Поверьте, я не собираюсь никого переубеждать в ходе нашей краткой дискуссии (сколько лесов было срублено, чтобы получить бумагу, которая пошла на обсуждение этой темы?), но я считаю, что Ли Харви Освальд был всего лишь очередным параноидным неудачником, который кочевал с одного места работы на другое, от группы к группе и от идеи к идее, пытаясь поверить хоть во что-нибудь, найти себе применение. И, к несчастью для нас всех, когда он вскарабкался на шестой этаж книгохранилища и прицелился из своего «манлихера-каркано» калибра 6,5 мм итальянского производства в кортеж, заворачивающий за угол к Дили-Плаза и проезжающий практически под ним, он вошел в историю – но она оказалась неумолима к нему. Несколько дней спустя Джек Руби, другой одиночка-параноик, который считал, что достаточно одного дерзкого поступка, чтобы стать героем, сделал свой выстрел в расчете на бессмертную славу.

Глава 8. Случайные всплески насилия

Чтобы узнать художника, изучи его искусство.

Я много раз использовал эту фразу за свою карьеру, но до настоящего момента мы говорили метафорически, анализируя преступления с точки зрения поведения преступника до них, во время и после. Теперь же мы переходим к бомбистам, и тут данная концепция приобретает буквальное значение.

Способ, которым мужчина разделывается с семьей, позволяет нам составить представление о его личности; точно так же способ, которым сконструирована бомба – тщательно, аккуратно, за долгое время, или небрежно, с оставленными отпечатками пальцев, – и которым она подброшена, указывает нам на личность бомбиста.

Итак, дело.

В 1989 году мой отдел содействовал в расследовании с рассылкой бомб почтой на территории южных штатов. Двое человек уже погибло, третий был тяжело ранен – и это несмотря на то что две бомбы были выявлены и обезврежены до того, как взорвались. ФБР привлекли потому, что взрывные устройства отправлялись по почте. Мы должны были провести межведомственные консультации (ФБР, АТО, почтовые инспекторы, местная полиция из четырех городов, где произошли взрывы, маршалы и прочие), чтобы составить профиль НС.

Первый взрыв произошел около двух часов дня в субботу, 16 декабря 1989 года, когда пятидесятивосьмилетний судья апелляционного суда США Роберт С. Вэнс начал открывать посылку на кухне своего дома близ Бирмингема, Алабама. Хелен, его жена, с которой они прожили двадцать семь лет, находилась рядом – отдыхала после того, как завернула рождественские подарки. Судя по обратному адресу на посылке, прибывшей в тот же день, ее отправил другой судья, и когда Ванс начал ее открывать, то пошутил, обращаясь к Хелен, что там, скорее всего, очередные журналы по коневодству – их общему с отправителем увлечению.

Однако внутри были не журналы. Несмотря на удаленность от посылки – Хелен сидела примерно в четырех метрах, за кухонным столом, – взрывом ее отбросило на пол; она получила тяжелые ранения и провела две недели в больнице, поправляясь от травм легкого и печени, вызванных гвоздем, который поместили внутрь бомбы как шрапнель. Ее мужу повезло меньше. Бомба разорвала его пополам; к моменту прибытия «Скорой помощи» он был уже мертв.

В течение нескольких часов новость долетела до службы маршалов, и они распространили предупреждение всем, кто связан с судебной системой, проявлять осторожность и докладывать о любых подозрительных посылках. Судья Ванс не получал в последнее время никаких угроз и не был столь выдающейся фигурой, чтобы стать объектом прицельной атаки. Поэтому хотя инцидент и мог быть одиночным и случайным, предположение о том, что последуют новые взрывы, казалось обоснованным.

В следующий понедельник офицер службы безопасности, проверявший на рентгеновском аппарате почту в апелляционном суде одиннадцатого округа в Атланте (где работал и судья Ванс), заметил другую бомбу. В ходе героической операции власти эвакуировали здание, вывезли бомбу из центра города и обезвредили ее без ущерба для кого-либо. Я сказал героической, потому что, вместо того чтобы взорвать бомбу в специальной камере в департаменте полиции Атланты, техники из ФБР, полиции и АТФ пошли на серьезные усилия – и еще более серьезный личный риск – и разобрали устройство, чтобы использовать как улику. Лаборатория может много выяснить по обломкам, но еще больше – по самому «произведению искусства» в его исходной форме.

Вечером того же дня чернокожий адвокат и городской олдермен Роберт Робинсон открывал свою почту в офисе в Саванне. Он не знал, что в пакете, обернутом в коричневую бумагу с черно-белой наклейкой, где был аккуратными печатными буквами выписан адрес, и с маркой, изображающей американский флаг над национальным парком Йосемити, и еще в двух посылках, лежащих рядом, окажутся смертоносные взрывные устройства. Прогремел взрыв; сорокаоднолетний судья рухнул на колени перед обломками того, что недавно было рабочим столом из вишневого дерева. Стены вокруг него были утыканы гвоздями и забросаны ошметками плоти.

Чтобы узнать художника, изучи его искусство. В случае бомбистов эта концепция имеет буквальное значение. Способ, которым сконструирована бомба, и которым она подброшена, указывает нам на личность бомбиста.


Доктор Эмерсон Браун, офтальмолог, кабинет которого находился по соседству, прибежал к Робинсону, как только услышал взрыв; хоть он и служил в армии и обучался неотложной помощи на поле боя, картина его потрясла: кровь хлестала у Робинсона из остатков левой руки, оторванной выше локтя, и из левой кисти, которая свисала с предплечья на лоскутке кожи. Грудь справа ему разорвало, а в бедре была дыра, в которую воткнулся осколок бомбы. Часть ошметков на стенах явно содержала волосы Робинсона и осколки костей.

При этом Робинсон не только был жив, но еще и пытался бороться, хоть и на примитивном уровне; пока его везли в госпиталь, он, не умолкая, кричал. Его доставили в отделение неотложной хирургии в сопровождении спецагента ФБР Фрэнка Беннетта, который должен был проследить за сохранностью улик: от фрагментов шрапнели, которые удалили при операции, до обрывков одежды с оторванной руки и, к сожалению, всего тела жертвы. Робинсон скончался около 20:30, спустя три с половиной часа после взрыва.

В тот же день еще одну трагедию предупредила серия совпадений, из-за которых потенциальная жертва не смогла распечатать свою почту. Пакет доставили в офис Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения, где шестидесятичетырехлетний президент местного отделения Уилли Дэннис открыла бы его, не вмешайся в дело судьба. После пресс-конференции у нее сломалась машина, возникли проблемы с эвакуатором, и она не смогла вовремя вернулся в офис. Прежде чем она пришла на следующий день на работу, близкий друг и тоже член ассоциации позвонил ее предупредить. Он видел в новостях сообщения о других бомбах; ради своей безопасности Дэннис обратилась в офис шерифа.

Их сапер, Джон Шеддан, запросил в АТФ в Атланте описание бомб. То, что ему сообщили, убедило его, что речь идет как раз о такой – еще не обезвреженной. Благодаря бомбе, поступившей из здания суда Одиннадцатого округа, он знал, с чем имеет дело, хоть это и не облегчало ему задачу обезвреживания той, что оказалась в его руках.

Ему удалось без происшествий разобрать устройство, которое походило на предыдущие не только внешне: в его внутреннем устройстве присутствовали все сигнатуры человека, который их собирал. Все это были трубчатые бомбы, но отличные от тех, которые следователям приходилось когда-либо видеть. Прежде всего НС тщательно закрепил гвозди на трубке с помощью резинок, постаравшись сделать так, чтобы шрапнель причинила максимум ущерба. Этот «художник» приложил усилие и для повышения взрывной силы своей бомбы. Традиционно трубчатые бомбы выглядят именно так, как предполагает их название – это трубки, начиненные взрывчатой смесью и запечатанные с обоих концов стандартными заворачивающимися пробками. В данном случае они закрывались металлическими пластинами, приваренными к трубке. Кроме того, в отверстия пластин был вставлен металлический штырь с резьбой. Эти небольшие усовершенствования в дизайне обычному человеку кажутся незначительными, однако они укрепляли корпус бомбы и на миллисекунды оттягивали возникновение взрыва, отчего он произвел бы еще более разрушительный эффект и точно убил бы человека, открывшего посылку.

Одновременно и процесс создания бомбы становился более рискованным. Прояви ее конструктор хоть малейшую неосторожность, и она взорвалась бы – и он сам мог оказаться в списке жертв, в зависимости от того, какие улики нашли бы поблизости.

В данном случае, говоря о сигнатурах, мы имеем в виду особенности, которые не связаны напрямую с совершением преступления, но дают преступнику эмоциональное удовлетворение. Здесь это тщательно закрепленные гвозди, штырь с нарезкой и заваренные крышки трубчатых бомб. Устройства были бы смертельными и без них, но он хотел действовать наверняка и многое нам сообщил о степени своего гнева, разочарования и ненависти. Он не хотел кого-то напугать и сделать политическое заявление. Он не хотел причинить ущерб. Он хотел убить, или, по крайней мере, искалечить своих жертв.

Я упоминал о том, что большинство опытных следователей из ФБР, АТФ и прочих ведомств, участвовавших в расследовании, никогда не видели подобных бомб. Однако необычный дизайн и сигнатуры напомнили местным сотрудникам правоохранительных органов о другом взрыве, который произошел несколько лет назад. То устройство произвело такое впечатление на сапера АТФ, что он смог по памяти сделать его набросок. За прошедшие годы он повидал тысячи бомб, но эту запомнил на всю жизнь – равно как и нынешние, – и когда агентам на собрании предъявили его набросок, они сначала ошибочно приняли его за схему современных бомб.

В 1972 году молодая женщина по имени Хейзел Муди получила тяжелые ранения, когда открыла посылку, найденную у себя в доме. Она была адресована продавцу, у которого они с мужем купили свой автомобиль и уже почти расплатились за него, но она решила, что внутри – детали для модели аэроплана, которую ее муж собирал. Однако там оказалось взрывное устройство. От взрыва, мгновенно сжегшего ей волосы, у Хейзел остались ожоги первой и второй степени на лице, шее и левой руке. Левый глаз сильно пострадал, правая рука была искалечена. Врачам понадобилось немало времени и сноровки, чтобы очистить ее глаза от пороха. Муж Хейзел, Уолтер Лерой Муди-младший, или Рой, был признан виновным и приговорен к пяти годам тюрьмы. Хотя он вышел на свободу почти десять лет назад, Муди продолжал подавать апелляции по своему делу. В последний раз его жалобу отклонили в июне 1989-го – в апелляционном суде одиннадцатого округа.

Теперь, в 1989-м, многие в Джорджии были уверены, что главный подозреваемый – Муди, или человек, который провел с ним значительное время в тюрьме и перенял его технику. Однако последний вариант был маловероятен: для создания бомб требовались особые навыки, большое мастерство и знание химии и инженерии, так что его технику было бы крайне тяжело повторить.

Именно по этой причине большинство саперов и профайлеров не согласились с предыдущей, неверной, но популярной версией данного дела. В августе, за четыре месяца до нынешних атак, в посылке, пришедшей в Юго-Восточный региональный офис Ассоциации в Атланте взорвалась граната со слезоточивым газом. Проследить происхождение устройства не удалось – там не осталось ни ДНК, ни отпечатков пальцев, как и на позднейших бомбах, хотя эта не была смертельной – и следователям казалось, что это могла быть «разминка» преступника, совершенствующего свою технику и проводящего испытания, используя борцов за права чернокожего населения в качестве мишени.

Примерно в это же время на телеканалы в разных городах, от Филадельфии в Пенсильвании, до Сент-Пола в Миннесоте, Литтл-Рок в Арканзасе и Атланты, стали поступать копии одного и того же странного письма. Оно было озаглавлено «Объявление войны», но выглядело как вызов не столько Ассоциации (может быть, случайное совпадение?), сколько апелляционному суду одиннадцатого округа и американской общественности как козлу отпущения. Автор возмущался несправедливостью и «неспособностью суда выносить справедливые и беспристрастные решения… из-за предрассудков и ошибочного убеждения в том, что его жертвы не сумеют отомстить». Автор письма как раз это и собирался сделать – угрожал совершать атаки ядовитым газом в общественных местах, «пока террор не заставит суд признать [sic] справедливость и беспристрастность приговоров свои главным приоритетом».

Никаких атак с применением газа, к счастью, не последовало, однако правоохранительные органы в Вашингтоне обратили внимание на виктимологию и решили вплотную заняться Ку-клукс-кланом и другими белыми группировками. На тот момент мишенями стали два офиса Ассоциации, судья по гражданским делам (хоть и не особенно громким) и чернокожий адвокат, сотрудничавший с Ассоциацией. Складывалось впечатление, что мы имеем дело с преступником, ненавидящим чернокожих.

В любых громких делах – особенно тех, над которыми совместно работают разные ведомства, – могут возникать соперничающие версии, которые осложняют расследование, и этот случай не стал исключением. В пользу версии с белыми группировками говорили письма от бомбиста, в том числе то, которое было обнаружено в посылке с благополучно обезвреженной бомбой в Джексонвилле, и то, которое получила знаменитая тележурналистка в Атланте. Отправитель заявлял, что входит в объединение американцы за справедливую федеральную юридическую систему», которое неоднократно высказывалось против текущего положения дел в судах и работы в них чернокожих. Последних даже предупреждали: «Если хотите остаться в живых, то должны предпринять все необходимое, чтобы черные мужчины не насиловали белых женщин». В письме к телеведущей расистский подтекст был особенно очевиден: там упоминалось о громком деле об изнасиловании и убийстве белой женщины группой чернокожих. Автор письма требовал, чтобы ведущая озвучила в эфире те фрагменты письма, где группа объясняла, почему возмущена судебным процессом – либо ей грозит смерть.

Имелось несколько причин, по которым это не убедило нас в правдоподобности версии с белой группировкой, вроде бы лежащей на поверхности. Прежде всего чернокожие преступники в деле с изнасилованием и убийством, которое упоминалось в письме, были изобличены и арестованы уже после взрыва гранаты со слезоточивым газом в офисе Ассоциации в Атланте. Кроме того, как в большинстве случаев с вымогательством и угрозами, при получении подобных коммюнике надо заменять «мы» на «я». Такие преступники не из тех ребят, у которых в дневнике в начальной школе учительница пишет «хорошо общается с остальными». В большинстве случаев это одиночки. И даже если группа полных ненависти и красноречивых одиночек умудряется собраться вместе, то они просто расточают красивые фразы, но не приводят их в действие. Эксперты по белым группировкам вроде Ку-клукс-клана в тех городах, где произошли взрывы, утверждали, что эти организации недостаточно сплоченные и не обладают ресурсами для того, чтобы совершить такого рода преступление. К тому же кто-нибудь уже обязательно бы о них проболтался. А в нашем случае никто не бил себя в грудь и не делился смачными подробностями своих «подвигов». Скорее всего, тут действовал один человек, затаивший злобу на судебную систему, и использовавший расовую ненависть в качестве дымовой завесы, чтобы мы его не узнали, а заодно для оправдания своих действий и привлечения общественности на свою сторону.

Я считал, что нам важно не сбрасывать никакие версии со счетов, вне зависимости от того, действовала тут белая группировка или нет. Я столько раз видел, как расследование сходит с нужного пути, аресты и вынесения приговоров откладываются, следующие преступления не предупреждаются только из-за того, что у следователей слишком рано сформировалось «туннельное зрение». Как вы помните, поначалу в расследовании дела убийцы детей из Атланты подозреваемым был белый парень из группы вроде Ку-клукс-клана.

Поэтому я отправил Билла Хэгмайера в Атланту для консультаций и поддержания связи. Время от времени он наезжал в Куантико или звонил нам, чтобы посовещаться – не только с моим персоналом, но и с людьми из программ по бомбистам и отравителям. Я был очень признателен Дэйву Айкову и Гасу Гэри за их участие. Гас также встречался с одним из местных следователей.

Основываясь на том, что нам было известно о взрывах, мы составили профиль: белый мужчина, от сорока пяти до пятидесяти лет, вероятно, живет и работает в одиночку, но может иметь доверенное лицо. Очень аккуратный, дисциплинированный, уделяет внимание деталям – об этом свидетельствует конструкция его бомб. Судя по текстам писем и тому, что мы вообще знаем о бомбистах (это не те парни, которые могут наброситься на человека с ножом или даже выстрелить из пистолета), он должен был иметь некоторые «фемининные» черты. У НС высшее образование – возможно, не одно, – и он уверен, что его работа слишком примитивна для него. В обществе он изгой, поэтому вряд ли является членом группировки вроде Ку-клукс-клана. Однако у него имеется собственная идеология, которую он стремится донести до других людей – отсюда и коммюнике. Письмо, отправленное телеведущей, где говорилось о преступлениях на расовой почве, казалось написанным второпях, как будто НС не нравилось, какие отзывы прессы он получает, и он пытался перетянуть симпатии общественности на свою сторону. Что касается автомобиля, то он, скорее всего, водит пикап или четырехдверный седан, темного цвета.

Билл предъявил этот профиль спустя две недели после начала расследования в ходе первой межведомственной встречи по случаям взрывов, которая проходила в федеральном центре Ричарда Рассела в Атланте. Впоследствии многие удивлялись тому, насколько Рой Муди соответствовал этому профилю. Муди было за пятьдесят, он был изгоем и жил со своей второй женой, Сюзан, намного моложе его. Он учился в колледже, собирался стать нейрохирургом, но так и не стал; учился в юридической школе, однако из-за приговора по правонарушению, совершенному в 1972-м, юридическую деятельность осуществлять не мог. Вместо того чтобы подыскать себе стабильную работу, он жил на деньги своей тогдашней партнерши, а сам искал способы быстро обогатиться, включая посылочную торговлю, которая не раз становилась объектом расследований почтовой службы. У него определенно имелись свои представления о справедливости, и он неоднократно подавал в суд иски на самых разных лиц, от своих братьев и сестер до бывшей жены и банка, с которым вел дела. Он становился все опаснее; в 1983-м его обвинили в попытке убийства служащих, которых он обманом лишил страховки. Обвинение, однако, было снято по решению суда присяжных. В 1989 году следователи стали опрашивать людей, которые давно его знали, и многие соглашались говорить только при условии, что их сотрудничество с властями будет храниться в тайне от Муди, так как они боятся судебных или физических попыток отомстить.

Взрывные устройства, построенные Муди, тут же сделали его подозреваемым в глазах местных правоохранительных органов, чьи подозрения дополнительно укрепились благодаря нашему профилю. Мы помогали в разработке стратегий допросов, когда Муди бы арестован. Конец истории? Не совсем. К сожалению, следственный процесс редко бывает прямым и однозначным, и то же самое относится и к данному случаю. За следующий год правоохранительные органы накопили немалое количество информации, свидетельствующей против Муди: например, свидетели видели его в хозяйственных магазинах, где он покупал товары, которые затем использовал в своих бомбах. Что касается мотива, то он неоднократно выражал свою ненависть к судам, и в особенности к апелляционному суду одиннадцатого округа, который недавно отверг его апелляцию. Однако картина не складывалась до тех пор, пока его молоденькая жена, Сьюзан Макбрайд Муди, не решилась – когда ей пообещали защиту от него, – рассказать все, что знает.

Сьюзан, которая была почти вполовину моложе мужа на момент расследования и страдала от синдрома жестокого обращения, согласилась заключить сделку, по которой с нее снимали обвинения (в том числе препятствование следствию и сообщничество) за то, что она даст показания против него. Она поведала суду не только о том, как Муди ее бил и притеснял, оторвал от семьи и делал все те классические вещи, которые доминирующие преступники вытворяют со своими покорными жертвами, но и о том, как он часами сидел в спальне, запершись от нее, и периодически отправлял покупать детали будущих бомб. Он объяснял ей, как маскироваться, когда она совершает эти покупки, носить перчатки и использовать чужие имена, а также ездить в магазины, расположенные на большом удалении. Она отправляла его посылки, не заглядывая внутрь. Однажды услышала взрыв из его комнаты, куда он ее не пускал и где работал над химическими экспериментами, от которых якобы отказался. (Возможно, именно потому те газовые атаки так и не состоялись.) Она описывала, как в декабре 1989-го он переделал эту комнату, убрав старое ковровое покрытие, заменив настил и ковры, а также перекрасив стены. Она оказалась для следствия настоящим кладезем сведений.

История с процессом Муди такая же неоднозначная, как его биография, с неожиданными поворотами, когда он то выстраивал, то вдруг подрывал собственную защиту и отказывался от вариантов сослаться на психическое заболевание. Мой коллега Парк Дитц несколько раз беседовал с ним и выявил у него параноидное расстройство личности, но без галлюцинаций. Как выразился один психиатр по этому поводу, «Мистер Муди не тот человек, которому кажется, что у судьи две головы. Он тот человек, которому кажется, что судья преследует его».

В феврале 1997 года Муди приговорили в штате Алабама к казни на электрическом стуле за убийство судьи Ванса. Он уже отбывал семь смертных сроков без возможности досрочного освобождения по приговорам, вынесенным в других штатах в связи со взрывами.

История Уолтера Лероя Муди-младшего наглядно иллюстрирует то, как «художника» может разрушить его собственное искусство. Судя по конструкции бомб, методу их доставки, письмам и кампании в прессе, а также по выбору жертв, мы заранее знали, что он умен и им руководит ненависть. Когда мы выяснили про Муди больше, то поняли, что наша оценка подтвердилась.

IQ Муди равнялся примерно 130 пунктам; судьи и адвокаты считали его действия в свою защиту разумными, и уж точно он сумел построить весьма изощренное взрывное устройство. Однако он не был мастером манипулирования, доминирования и контроля, изворотливым юристом или опытным подрывником, которым хотел казаться. В конце концов, он попался, потому что потерял контроль – над своей женой, своей стратегией в зале суда и даже над собственными бомбами. Он дал своей работе поглотить себя.

* * *

Если согласиться с утверждением, что мы, американцы, лишились своего национального идеализма в момент убийства президента Кеннеди 22 ноября 1963 года, утратили наивность относительно угрозы массового, спонтанного насилия, нависающей над нами, когда 1 августа 1966 года Чарльз Уитмен забрался на свою башню, то, вероятно, нельзя отрицать и то, что мы перестали смотреть сквозь пальцы на терроризм внутри наших собственных границ 19 апреля 1995-го. В тот день бомба, взорвавшаяся в административном здании Альфреда П. Мюрра в Оклахома-Сити в 9:02, убила 168 человек и ранила более 500, включая двадцать одного ребенка младше пяти лет. Как те предыдущие удары и еще несколько последующих, взрыв стал водоразделом, после которого ничто – и никто из нас – никогда больше не было прежним.

Но после того как осела пыль, выживших спасли, а погибших похоронили и оплакали, после душераздирающих поисков ответов и горьких упреков, какими же оказались подробности трагедии?

Организатором этого преступления – самого смертоносного, если считать количество жертв, в американской истории, – был тщедушный, злобный недотепа, сидевший за рулем арендованного фургона с четырьмя тысячами фунтов машинного масла и переработанного коровьего дерьма в кузове. Зло в мелочах.

Как поджигатели и некоторые типы ассасинов, бомбисты – трусы. Они причиняют ущерб, не вступая в прямую конфронтацию. Их жертва или жертвы могут быть случайными; они могут никогда не иметь контактов с преступником. Во многих случаях преступник вообще никак не ставит себя под угрозу. Если он и идет на некоторый риск, то только при сборке некоторых устройств, обладающих взрывной силой; это часто является их сигнатурой, как в случае с Муди. Однако, хоть они и трусы, среди этого типа правонарушителей тоже есть свои категории.

Тимоти Дж. Маквей, двадцатисемилетний мужчина, приговоренный к смерти за взрыв в Мюрра-билдинг, относится к самому примитивному и показательному типу.

Он был силен с точки зрения мотивации – полон ненависти и жажды мщения, силен настолько, чтобы подложить бомбу, которая, он знал, убьет и покалечит множество людей. Его слабой стороной была техника – базовая преступная квалификация. Его арестовали спустя полтора часа после взрыва, в двадцати семи милях от места преступления, близ Биллингза, Оклахома, когда патрульный остановил его на дороге из-за отсутствия номеров на стареньком «Меркюри» 1977 года. Заглянув в кабину, патрульный заметил ружье и арестовал водителя, а потом повез в тюрьму в Перри, Оклахома. Это все равно как если бы машину со всей добычей грабителей, только что обворовавших банк, увезли на эвакуаторе за неправильную парковку.

Поначалу главной версией являлись действия иностранной террористической группировки, поэтому Маквей совершенно не вписывался в профиль человека, которого стали бы разыскивать. Только наиболее одаренные и опытные эксперты, в том числе специалист по террористическим атакам Луис Р. Митцелл-младший, сразу указали на значимость даты: День Патриота (годовщина битвы при Конкорде, которую до сих пор трепетно воспевают националисты) и вторая годовщина осады Ветви Давидовой в Уэйко, штат Техас. Сотрудники ФБР отыскали на месте взрыва идентификационный номер фургона «Райдер», на котором была доставлена бомба, и проследили его до пункта, где он был арендован. Служащие прокатной конторы дали им описание человека, который брал автомобиль, художники ФБР сделали по нему портрет и распространили его по округе. Владелец мотеля «Дримленд» в Джанкшн-Сити узнал по нему своего постояльца, и сообщил агентам имя Маквея. Они пропустили его через национальную криминологическую базу данных и узнали, что его держат под замком в Перри – и собираются выпустить – за другое правонарушение. Когда в дальнейшем исследовали одежду Маквея, на ней была найдена гарь с бикфордова шнура.

Кем же был этот человек, и что толкнуло его на преступление? Вот вопрос, которым задавались тысячи перепуганных, скорбящих и разъяренных пострадавших от его преступления, члены семей и друзья жертв. Все сводилось к нашей старой формуле: что за человек мог сотворить такое?

Биография Тима Маквея имела печальное сходство с биографиями Освальда, Уитмена, Франклина и других ассасинов, и это помогло нам разобраться с его мотивацией. Он родился 23 апреля 1968 года, и у него было две сестры, старшая и младшая. Они росли в белом пригороде в Пендлтоне, штат Нью-Йорк, близ Буффало и Ниагарского водопада. Отец Маквея, Билл, работал на заводе, изготавливавшем отопительное и охладительное оборудование для «Дженерал Моторс», увлекался боулингом и садоводством. В газете «Даллас Морнинг Ньюс» писали о том, что его коллега и напарник по боулингу утверждал, что узнал про Тима только после того, как его арестовали за теракт. Билл был очень обаятелен, но ни разу не упоминал про своих детей.

В той же статье упоминалось, что когда агенты ФБР пришли обыскивать дом Билла в Пендлтоне, он сидел у себя в гостиной и спокойно читал журнал про боулинг.

Как поджигатели и некоторые типы ассасинов, бомбисты – трусы. Они причиняют ущерб, не вступая в прямую конфронтацию. Их жертва или жертвы могут быть случайными; они могут никогда не иметь контактов с преступником.


В 1978 году – когда Тиму было десять, его старшей сестре Патрише двенадцать, а младшей, Дженнифер, четыре года, – их мать, Милдред, бросила семью, устав от жизни с Биллом. Два года спустя она переехала в Техас и увезла Дженнифер с собой. Патриша взяла на себя заботу о младшем брате, который с тех пор обозлился на мать. Когда, впоследствии, он оказался в армии, то называл ее не иначе как «эта никчемная сучка», вспоминал один из его армейских приятелей.

Тим был маленьким, худеньким, прилежным учеником, который практически ни с кем не разговаривал. Никто не помнит, чтобы в школе он хоть раз ходил на свидание. Однако – и это частый случай с большинством таких парней – другие ученики и даже учителя вообще почти его не помнят. Он уже вписывается в профиль обозленного параноика: асоциальный, асексуальный, из неполной семьи, неудачник, чувствующий себя отщепенцем, но в то же время желающий показать всем, кто его игнорировал, на что он якобы способен.

Его родители развелись в том же месяце, когда он выпустился из старшей школы Стар-Поинт-Сентрал в Локпорте, штат Нью-Йорк, в 1986-м. Тим по-прежнему жил с отцом; он попытался поступить в колледж Ниагара, но продержался всего несколько недель – первая из череды его неудач. Он устроился на работу в местном «Бургер Кинге», потом, на следующий год, получил разрешение на ношение оружия и переехал в Буффало, где ему предложили работу охранником. Его любовь к оружию росла, и он стал покупать его себе, как только обзаводился деньгами.

В 1988 году Маквей поступил в армию и впервые в жизни почувствовал себя на своем месте. Он обожал дисциплину и порядок, уроки по военной тактике и, конечно же, оружие. Его мечтой стало поступить в какой-нибудь спецотряд. Во время базовой подготовки в Форт-Беннинг, Джорджия, он познакомился с еще двумя парнями, которые окажут значительное влияние на его жизнь и будущее преступление: Терри Ноколсом и Майклом Фортье, принимавшими участие в заговоре с подброшенной бомбой. Николс был таким же одиночкой из неполной семьи. Они с Маквеем только разжигали друг в друге неадекватность.

После базовой подготовки подразделение перевели в первый пехотный дивизион («Большой Красный») в Форт-Райли в Канзасе. Маквей стал стрелком на боевом бронетранспортере. И снова, никто не мог вспомнить, чтобы он встречался с какой-нибудь девушкой. Он практически никогда не смеялся и не улыбался, что тоже характерно для параноидного типа.

В этот период Маквей увлекся книгой под названием «Дневник Тернера» Уильяма Л. Пирса. Опубликованная под видом романа в 1978 году, она являлась на самом деле расистской, антисемитской и антиправительственной историей о солдате, который, в составе подпольной армии, с помощью бомбы из удобрения и машинного масла, установленной в грузовике, взрывает административное здание в Вашингтоне. Какое именно, спросите вы. Естественно, здание ФБР. От взрыва погибает семьсот человек. Эрл Тернер знает, что погибнут мирные жители, но списывает это на неизбежные потери и надеется, что его поступок заставит других тоже выступить против правительства, которое хочет запретить частным лицам владеть оружием. «Дневник Тернера» стал для Маквея подобием Библии. Он советовал его другим. Кто-то даже упомянул, что он поклонялся Гитлеру.

В конце 1990 года Маквея приняли в программу по оценке его способностей для перевода в спецподразделение, но в январе 1991-го Первую пехотную дивизию отправили в Персидский залив для участия в «Буре в пустыне». Маквей поехал со своим корпусом, отличился на службе и получил Бронзовую звезду. Пока он находился в структурированной среде и получал одобрение за свои поступки, он оставался относительно стабильным. Этот феномен мы наблюдаем у многих преступников, которые «исправляются» со структурированной тюремной ситуации. Я мог бы ожидать, что Маквей станет идеальным заключенным – именно по этой причине.

Он покинул Персидский залив в марте и уехал в Брэгг, Северная Каролина, чтобы еще раз попытаться попасть в спецподразделение. Маквей успешно сдал тесты IQ и личностных качеств, но отказался от своего плана после нескольких дней суровых маршей и маневров, заключив, что физически к ним не готов. Возможно, не достигнув своей цели стать зеленым беретом, он отказался от любых попыток вписаться в общество, и другая сторона его личности – неудачник, одиночка, параноик, – взяла над ним верх. Если он мог стать героем в одной группе, то мог попробовать в другой.

Он воспрянул духом после отъезда из Персидского залива, но когда его мечта о спецподразделении рассыпалась в прах, полностью потерял интерес к военной службе. Осенью 1991-го, в двадцать четыре года, он принял предложение о досрочной отставке. Николс уже уволился из армии по семейным обстоятельствам: жена с ним развелась, и он один воспитывал их семилетнего сына Джоша – ситуация, практически повторяющая собственный детский опыт Маквея. Маквей вернулся к отцу и устроился на работу охранником. Его начальник в торговом центре «Ниагара Фоллз» сообщил, что его приходилось ставить у задних дверей, потому что он совсем не умел общаться с людьми.

Он начал писать злобные письма в местные газеты, жалуясь на расовые конфликты, налогообложение, контроль за оружием, преступность и коррумпированных политиков. Вместо армии с ее строгим режимом, ему надо было найти себе что-то еще, чтобы упорядочить и организовать жизнь, либо дать выход своему внутреннему напряжению. И в конце концов это напряжение привело к срыву.

В январе 1993 года Маквей уехал из дома и начал кочевать по США со скудными пожитками в багажнике машины. Некоторое время он пожил у армейского приятеля Майкла Фортье в Кингмане, Аризона. Больше времени провел с Терри Николсом и его братом Джеймсом на ферме Джеймса в Декере, Мичиган. Несмотря на свои крайне правые взгляды, Маквей официально не являлся членом ни одной группировки, кроме Национальной ассоциации винтовок и Республиканской партии, что тоже предсказуемо для параноика. Увлечение Маквея журналами об оружии можно сравнить с одержимостью серийных убийц на сексуальной почве порнографией.

Его любимым фильмом, по данным опубликованных отчетов, был «Красный рассвет», режиссера Джона Милиуса, с Патриком Суэйзи и Чарли Шином, где группа старшеклассников из маленького городка превращается в повстанцев и дает отпор коммунистам, которые вторглись к ним в сообщество. Парни вроде Маквея могут некоторое время обходиться простыми разговорами, но далее – обычно ближе к третьему десятку, как мы уже отмечали, – они смотрят в зеркало и понимают, что никуда не продвинулись. Именно тут стоит начать волноваться: они фантазируют о том, как становятся Рэмбо. Маквей носил камуфляж и черные армейские ботинки. Он ушел из Национальной ассоциации винтовок, потому что она не оказала достаточного сопротивления запрету на ношение оружия. Не являясь столь же оголтелым расистом как Франклин, Маквей все равно считал чернокожих низшими существами, а евреев – врагами. Он предупреждал свою сестру Дженнифер – которая разделяла его взгляды, – что ФБР прослушивает их телефоны, а другим людям говорил, что в армии ему вживили в ягодицу компьютерный чип, чтобы осуществлять наблюдение и контроль.

В марте 1993 года Маквей поехал в Уэйко, где правительственные войска осаждали лагерь самопровозглашенного пророка Дэвида Кореша. Когда он находился там, у него взял интервью и сделал несколько фотографий студент факультета журналистики, который только начинал карьеру на телевидении. На фотографиях Маквей торгует наклейками на бампер со слоганами вроде «Бойся правительства, которое боится твоего ружья», «Запретите оружие – правительство беспрепятственно захватит страну» и «Человек с оружием – гражданин. Человек без оружия – мишень».

Уэйко, как выяснилось впоследствии, оказалось триггером для Маквея, его объяснением и предлогом выпустить гнев и фрустрацию. Он мог срываться на реальных противников. Мог совершать насилие, но ответственность нес кто-то другой. Его спровоцировали, вывели из себя. Уэйко стало флагом, под которым он надеялся заставить других пойти за собой.

В сентябре того же года, на одной из оружейных выставок, которые Маквей часто посещал, детектив услышал, как тот объясняет другому посетителю, как переделать обычный дробовик в «такую штуку, которой можно свалить вертолет АТФ». Речь шла о Бюро по алкоголю, табаку и оружию, которое первым ворвалось в лагерь секты Кореша. Маквей и без того сильно гневался на ФБР за гибель жены сепаратиста Рэнди Уивера и его сына, Сэмюела, во время перестрелки в Руби-Ридж, Айдахо, в августе 1992 года, и за принятие Акта Брэди по контролю за владением оружием. Когда в августе 1994-го Конгресс одобрил Билль о преступлениях с помощью огнестрельного оружия, поставив девятнадцать разновидностей оружия нападения вне закона, Маквею показалось, что страшный «новый мировой порядок» набирает силу.

Именно тогда Маквей и Терри Николс начали разрабатывать план по созданию гигантской бомбы в духе «Дневника Тернера». С помощью нитрата аммония и удобрения из переработанного навоза, они смогли создать мощное, простое и относительно недорогое взрывное устройство, которое обещало произвести величайший взрыв в истории – достаточный, чтобы обрушить здание наподобие описанного в «Дневнике». В отличие от других типов бомбистов они не считали важным устройство само по себе. Единственное, что их интересовало – это «миссия».

Не забывайте, что Маквей и Николс действовали не в вакууме. Те же события, которые сподвигли их к действию – Руби-Ридж, Уэйко, закон Брэди и другие явственные проявления «нового мирового порядка», – активизировали националистские и сепаратистские движения и белые группировки вроде Ку-клукс-клана и неонацистов в их тайных укрытиях по разным уголкам страны. Милиция Мичигана, например, одна из наиболее организованных групп, отправляла каталог с информацией по организации военизированных подразделений, техникам выживания и приобретению оружия.

Однако давайте отделим говорунов от деятелей. На процессе Маквея его младшая сестра свидетельствовала, что за пять месяцев до взрыва он сказал ей, что перешел от «стадии пропаганды» к «стадии действия». То же самое поведение мы видели у Джозефа Пола Франклина, которого вывели из себя расисты – они только говорили о превосходстве белых, а он был готов действовать.

В обоих случаях у нас есть действующее лицо, разогретое риторикой, которое стремится устроить большое шоу. Однако затем оно понимает, что дальше риторики дело не пойдет, никакого шоу не состоится. Что же, если команда не готова пойти на риск, он выступит соло и прославится в одиночку. Примерно такой феномен мы наблюдали с «Семьей» Мэнсона. Чарльз Мэнсон внушал своим последователям разную чушь про «Хелтер Скелтер» и надвигающуюся войну. Однако после беседы с ним я пришел к выводу, что он собирался и дальше ограничиваться разговорами – пока аудитория была готова его слушать. И только когда его последователь Текс Уотсон решил применить идеи Чарльза на практике, произошел кризис. Именно основываясь на таких рассуждениях, мы пришли к выводу, что ни одна из сепаратистских группировок не могла стоять за бомбами в посылках в 1989 году.

Пока план с бомбой набирал критическую массу, а Тим Маквей целыми днями просиживал в одиночестве у себя в мотеле в Кингмане, Аризона, за опущенными жалюзи, Николс и Фотье стали отдаляться от него. Но Маквей продолжал двигаться вперед. Наконец, 12 апреля он выехал из мотеля, заранее закупив два пятидесятифунтовых мешка нитрата аммония в хозяйственном магазине «ТруВэлью», чтобы провести испытания. В пасхальное воскресенье, 16 апреля, они с Николсом обследовали место, где собирались заложить бомбу, и познакомились с диспозицией. Однако Николс, тихий и склонный подчиняться, а не вести за собой, дальше не зашел. Маквею это не помешало. 17 апреля, воспользовавшись выдуманным именем, поскольку возвращать машину он не собирался, Маквей арендовал в Канзасе двадцатифутовый фургон «Райдер», пригодный для перевозки пяти тысяч фунтов груза. Удобрение он приобрел в Макферсоне, Канзас. А 19 апреля припарковал фургон перед Мюрра-билдинг и поджег фитиль. На лобовом стекле он оставил записку, где говорилось, что в машине сел аккумулятор, чтобы полиция ее не эвакуировала. Как его литературный герой Эрл Тернер, он был согласен с тем, что пострадают и невинные люди. Тот факт, что все остальные на это не соглашались, что могли погибнуть дети, а те, кто не погиб, остаться без матери или отца, его нисколько не волновал. Собственно, он вообще об этом не думал.

Попав под арест, он провозгласил себя военнопленным. Так проявился его полнейший отказ принять на себя ответственность за то, что он натворил.

* * *

Не окажись Тимоти Маквей в полиции, расследование этого преступления наверняка бы сильно осложнилось. Но это все равно что гадать, что было бы, если бы Муди построил совсем другие бомбы – не такие, как в 1972 году. В обоих случаях мы начинали бы с профиля, основываясь на выборе мишени, типе взрывного устройства и том факте, что преступник или преступники собирались остаться безнаказанными, а не погибнуть вместе со своими жертвами. Добавьте сюда дату, выбранную Маквеем. Далее, поскольку люди, не обладающие специальными навыками, обычно испытывают свои бомбы перед настоящим взрывом, надо было искать следы таких испытаний – обычно за пределами города, – которые кто-то мог заметить.

Расследование взрывов мы начинаем с трех основных составляющих: мотивации бомбиста, его личностных характеристик и анализа преступления.

Мотивацией для бомбиста могут стать самые разнообразные негативные импульсы. Стремление к власти, как у поджигателей, встречается чаще всего. Есть люди, нацеленные на миссию, которых возбуждает процесс создания и закладки бомбы, и они просто выдумывают некую высшую причину, чтобы оправдать себя. Есть инженеры, которых чарует элегантность конструкции. Есть те, кто нацелен на выгоду, то есть угрожает в расчете на получение выкупа. Бомбы используются в политических, религиозных, расовых и трудовых противостояниях – как и поджоги. Есть те, кто подбрасывает бомбы ради мести. А некоторые используют их как средство для громкого самоубийства. Естественно, мотивы могут быть смешанными. Тимоти Маквей относился к властной, ориентированной на миссию, политической и мстительной категориям. В первую очередь мы хотим узнать – как и в любых других преступлениях, которые обсуждались выше, – почему бомба была создана, заложена и взорвана.

Личностные черты бомбиста достаточно очевидны, потому что он действует без свидетелей и практически не вступает в контакт со своими жертвами. На основании наших исследований и интервью мы начинаем с базовых предположений, которые затем корректируем по мере поступления новой информации, получаемой в ходе следствия. Бомбисты, как правило, белые мужчины с IQ выше среднего (один из ключевых пунктов, по которым они отличаются, скажем, от ассасинов), мало чего добившиеся в жизни, но с навыками планирования; они трусливы (даже больше, чем ассасины) и не склонны к конфронтации, неспортивны; это одиночки с комплексами и отсутствием социальных навыков.

Если посмотреть на человека вроде Маквея, то становится ясно, что профиль отлично ему подходит. Хотя в юные годы он был достаточно атлетичным, уволившись из армии, потерял былую форму. И хотя у него случались эпизоды, в которых он проявлял вспыльчивость, после армии он держался очень тихо. Таким образом, по мере того как он приближался к совершению преступления, Маквей все больше и больше вписывался в профиль бомбиста.

Финальный и ключевой фактор для следствия – это анализ преступления, который включает в себя критическую оценку собственно взрывного устройства. Какой уровень экспертизы и навыков оно подразумевает? Есть ли в нем некие уникальные компоненты или особенности конструкции? Управляется ли оно часовым механизмом, пультом дистанционного управления или запускается при механическом контакте? При сопоставлении устройства и преступления складывается ли впечатление, что создатель бомбы и тот, кто ее заложил, – одно и то же лицо, или есть указания на заговор двух и более преступников? Оценка устройства помогает нам определить, например, является ли НС бывшим поджигателем из детства, который в армии приобрел опыт обращения со взрывчаткой, или кто-то более «неординарный».

Что насчет виктимологии? Жертва (или жертвы) случайны? Не случайны? Насколько предсказуем их выбор? Каковы были шансы, что жертва окажется в данном месте в данное время? На какой риск пошел НС, когда строил или закладывал бомбу? Сравните опасность, грозившую Муди при сборке его взрывного устройства, и Маквея, приехавшего на грузовике с кузовом удобрений.

Недвижимость, которую пытались уничтожить, находится в оживленном или глухом месте? Она находится в личной, общественной, корпоративной или правительственной собственности? Когда заложили бомбу – когда вокруг предположительно могли (или не могли) находиться люди? Это одиночный инцидент или часть серии?

Все эти вопросы помогают нам понять: кто и почему.

1 ноября 1955 года самолет DC-6B, выполнявший рейс авиакомпании «Юнайтед эйрлайнс» в Портленд, Орегон, взорвался в безоблачном небе северного Колорадо спустя одиннадцать минут после взлета из аэропорта Денвера «Стэплтон»; при взрыве погибли все тридцать девять пассажиров и пять членов экипажа. Авиационный терроризм, каким мы знаем его сейчас, в те дни еще не был известен, поэтому у Министерства авиации и ФБР было три возможные версии: механическая поломка, ошибка пилота или некая форма саботажа, хотя раньше на гражданских воздушных судах в Америке такого ни разу не случалось.

Среди дымящихся обломков агенты обнаружили улики, подтверждающие их худшие опасения: мелкие фрагменты металла с отложениями карбоната натрия и следами нитратов и серы – побочными продуктами взрыва динамита. Лабораторный анализ выявил следы диоксида магнезии от батарейки, использованной для детонации. Впервые в истории лаборатория ФБР использовала минеральные отложения для идентификации взрывчатого вещества.

Следователи изучили список пассажиров в поисках мотива. На одну пассажирку, Дэйзи Кинг, был оформлен полис страхования жизни для одной поездки на сумму в 37 тысяч долларов, по которому деньги получал ее двадцатитрехлетний сын, сажавший ее на самолет в Денвере. Джон (известный как Джек) Гилберт Грэм заявил, что является бенефициаром. Когда агенты ФБР обыскали его дом, то нашли в кармане рубашки обрезок медного провода в желтой оплетке, идентичный проводке, использованной в детонаторе, который обнаружили на месте крушения. Продавец в магазине вспомнил, что продавал ему динамит и взрыватели, а его жена, Глория, подтвердила, что он подкладывал коробку в подарочной упаковке матери в багаж, чтобы та нашла ее по прилете.

Грэм сознался, но потом отказался от своих слов. Его признали виновным в убийстве первой степени, и спустя год и два месяца после катастрофы он был казнен в газовой камере в государственной тюрьме штата Колорадо.

Это был знаковый случай: первый в своем роде, но, к сожалению, далеко не последний. Мотив, который выдвинуло обвинение и признали присяжные, казался очевидным – жажда наживы. В целом это было обычное преступное деяние. Однако в дальнейшем выяснилось еще несколько скрытых мотивов – после казни Грэма психиатры, обследовавшие его в тюремном госпитале на предмет психических заболеваний, обнародовали данные об отношениях Грэма с женщиной, которую он убил, вместе с другими пассажирами, ради денег.

Отец Грэма скончался, когда Джек был еще ребенком. Дэйзи снова вышла замуж, но не взяла сына с собой в новую жизнь, а отослала в Клейтонский колледж для мальчиков, благотворительное учреждение в Денвере. Джек так никогда и не пережил тот разрыв. После того как второй муж Дэйзи умер, она продолжала общаться с сыном с доминирующих позиций. Незадолго до взрыва он сказал ей, что приглашает встретить День благодарения с ним, его женой Глорией и двумя их детьми. Она ответила, что лучше слетает на Аляску. Этот последний отказ стал для Джека последней каплей. Он решил, что с него хватит.

* * *

Более десяти лет одним из наиболее разыскиваемых серийных убийц в США был человек, жертвы которого – живые или мертвые – никогда его не видели; личность столь загадочная, что ее знали только под кодовым именем, присвоенным ФБР: Унабомбер – поскольку свои первые взрывы он совершал в университетах и на самолетах. В отличие от большого и жестокого взрыва, устроенного Тимом Маквеем и его приспешниками, в отличие от разбросанных территориально, но в то же время почти единовременных терактов Муди, преступления Унабомбера разделяли значительные отрезки времени; он умел ждать. Он был опытен. Он был умен, был искушен, а его мотивы были окутаны тайной.

Меня привлекли к этому делу после четвертого взрыва в серии, весной 1980 года. Том Баретт, который когда-то начинал со мной в Детройте, а теперь работал в полевом офисе в Чикаго, позвонил мне в Куантико. «У нас взрыв в Лейк-Форест, – сказал он. – Десятого июня. Перси Вуд, президент «Юнайтед эйрлайнс», пострадал при открытии посылки, которая пришла ему на домашний адрес». У Тома имелись убедительные доказательства того, что взрыв не первый, а четвертый в серии.

Я спросил, не поступали ли в авиакомпанию письма с угрозами.

– Нет, – ответил Том. – Никаких требований выкупа, ничего подобного. И выраженного мотива нет. Я знаю, что ты занимаешься исследованиями по преступлениям на сексуальной почве, составляешь профили преступников. Как думаешь, ты сможешь мне помочь с этим парнем?

К тому времени наши исследования значительно продвинулись, я уже изучал поджигателей и ассасинов, а вскоре, как оказалось, мне предстояло столкнуться с отравителями. Поскольку закладка бомбы являлась еще одним преступлением без прямого контакта с жертвой, я подумал, что могу заняться и им.

У меня были и другие резоны, повлиявшие на это решение, – по крайней мере, на подсознательном уровне. Хотя мы мало занимались данным типом преступлений, именно они отчасти повлияли на создание профилирования как дисциплины в рамках ФБР. С конца 1940-х до середины 1950-х в Нью-Йорке произошло более тридцати взрывов в общественных местах, включая Гранд-Сентрал, Пенсильвания-Стэйшн и Радио-Сити-Мьюзик-Холл. Я сам был тогда ребенком и рос в Бруклине, поэтому хорошо помнил, как в газетах писали про «Сумасшедшего террориста».

Не зная, что еще сделать, в 1957 году полиция обратилась к психиатру из Гринвич-Виллидж по имени Джеймс Э. Брассел. Он изучил фотографии мест преступлений, письма с угрозами от бомбиста в газеты и пришел к определенным заключениям, которые сейчас могут показаться очевидными, но в то время являли собой настоящий прорыв в бихейвиоральной науке. Брассел утверждал, что НС – параноик, который ненавидел своего отца, был одержим матерью, был недоволен своей работой или недавно уволился с должности в компании «Консолидейтед Эдисон», против которой было направлено большинство его жалоб. Он также говорил, что сумасшедший террорист живет в Коннектикуте и у него серьезное заболевание сердца. Свои рекомендации полиции он заканчивал так: «Ищите полного мужчину. Средних лет. Иностранного происхождения. Католика. Неженатого. Живущего с братом или сестрой. Когда найдете, он, скорее всего, будет в двубортном костюме. Застегнутом на все пуговицы».

Пролистав досье на служащих «Эдконс» следователи наткнулись на имя Джорджа Метески, подававшего на компанию жалобы за травму на работе, которую врачи, в отличие от него самого, не сочли достаточно серьезной. Когда полиция приехала побеседовать с этим неженатым, полным мужчиной средних лет, католиком, иностранного происхождения, страдающим болезнью сердца, в его доме в Уотербери, Коннектикут, где он жил с двумя незамужними сестрами, тот встретил их в пижаме. Его попросили одеться, и когда он вернулся некоторое время спустя, то на нем был двубортный костюм – естественно, застегнутый на все пуговицы.

Говард Тетен, один из первых преподавателей бихейвиористики в Академии ФБР, продолжил дело доктора Брассела и начал применять его принципы для расследования преступлений в неформальном порядке. И тут в дело вступили наши исследования преступников и, собственно, я.

Оглядываясь назад, могу сделать вывод, что именно по этой причине я сказал своему старому приятелю Тому Баретту, что, пожалуй, смогу помочь с расследованием взрывов, которое он сейчас ведет.

Историю Унабомбера можно рассказывать разными способами, а любопытных деталей в ней столько, что хватит на несколько толстых книг. Мы могли бы поведать о ней с точки зрения следователей или преступника. Однако поскольку здесь мы занимаемся мотивом, думаю, наиболее уместным и показательным будет рассказ с точки зрения моего отдела в Куантико – как о серии инцидентов, с ходом которой прирастали наши знания, представления и способность интерпретировать их значение. Конечно, мы затронем и другие службы, которые тоже участвовали в анализе или поставляли для него данные. Я продолжал заниматься этим делом вплоть до отставки из Бюро, когда Унабомбер все еще считался опасным НС.

В материалах, переданных мне Бареттом, сообщалось, что Перси Э. Вуд, президент «Юнайтед эйрлайнс» получил ранения рук, лица и бедер, когда открыл посылку, пришедшую ему на дом. Помимо бомбы там лежал роман под названием «Ледяные братья».

Я попытался связать эту информацию с первыми тремя преступлениями. Первое имело место 26 мая 1978 года, в Северо-Западном университете, в северном пригороде Чикаго, Эванстоне, и было довольно интригующим. Посылка, адресованная профессору инженерии в Политехнический институт Ренсселер в Трое, Нью-Йорк, была обнаружена на парковке инженерного факультета в Университете Иллинойс, Чикаго. Ее вернули назад отправителю, профессору Бакли Кристу, в Северо-Западный технологический институт. Крист сказал, что не отправлял ее, и передал университетской полиции. Она взорвалась, когда ее открывали, причинив небольшие травмы офицеру полиции Терри Маркеру. Это была трубчатая бомба, начиненная спичечными головками и упакованная в деревянную шкатулку. Мы предположили, что мишенью должен был стать профессор Крист, что сразу указывало на изощренный ум НС, отправившего посылку таким «возвратным» способом, а также ставило нас перед вопросом, что выдающийся ученый (не имевший врагов) мог сделать такого, чтобы кому-то захотелось его подорвать.

Вторая бомба была устроена проще и представляла собой сигарную коробку, оставленную на столе между аудиториями на втором этаже Северо-Западного технологического института. Студент инженерного факультета, Джон Дж. Харрис, открыл ее; коробка взорвалась, и у него осталось несколько царапин и порезов. Взрывное устройство состояло из спичечных головок, проволоки и батареек от фонарика – еще одна примитивная бомба. На этот раз, однако, не было никаких указаний на то, что преступник нацелился на конкретную жертву.

В третьем случае ставки возросли. 15 ноября 1979 года рейс 444 компании «Американ Эйрлайнс» из Чикаго в Вашингтон совершил экстренную посадку в аэропорту Даллз в Виргинии после того, как салон наполнился дымом. Двенадцать пассажиров «Боинга-727» попали в больницу с отравлением угарным газом. Бомба находилась в посылке, отправленной из Чикаго, и должна была взорваться при достижении определенного уровня давления в салоне. Взрыв был не таким сильным, чтобы пробить стены самолета, но в грузовом отсеке начался пожар. Адрес на посылке выгорел, поэтому следователи не смогли выяснить, кому ее отправили. Однако, как и с первой бомбой, это могла быть просто уловка, потому что бомбу сконструировали так, чтобы она взорвалась в воздухе.

Налицо была эскалация преступлений, и не только с точки зрения технического совершенствования, но и относительно избранных мишеней. Устройство предназначалось не просто для того, чтобы искалечить, оторвать руки или ноги какого-нибудь незадачливого профессора или студента. НС перешел в следующую лигу. Как Джек Грэм почти двадцать четыре года назад, он задумал устроить авиакатастрофу. Он просто еще не достиг нужного технического совершенства.

В дополнение к базовому профилю обсессивно-компульсивного одиночки под тридцать с интеллектом выше среднего, эволюционирование бомб и эскалация насилия указывали на человека с высокой степенью технологических навыков и криминальной искушенностью. Имелись все причины полагать, что эта эволюция продолжится. Мы понимали, что он будет действовать эффективнее и эффективнее по мере обретения опыта. Я не видел причин отказываться от убеждения, основанного на опыте с другими серийными преступлениями, что самые ранние могут рассказать больше всего – пока преступник не стал по-настоящему хорош в своем деле. Я знал, что первые преступления НС совершил там, где ощущал себя комфортно, в знакомой обстановке. На мой взгляд, это говорило о том, что он из Чикаго, имеет отношение к науке и университету. Не обязательно Северо-Западному – это мог быть просто удобный, находящийся под рукой символ, – но насчет Чикаго и академической среды я был практически уверен.

Со сменой мишени и совершенствованием бомб некоторые следователи начали думать, что его главной целью являются авиакомпании. Возможно, мы имеем дело с недовольным сотрудником – вероятно, механиком, – который «тренировался», взрывая свои первые бомбы. Он мог не знать, что его посылка окажется на борту «Американ Эйрлайнс», и бомба была, вероятно, пробной, поэтому четвертая, отправленная непосредственно директору «Юнайтед», говорила о нем больше всего. Лично я не совсем понимал, почему бомба попала именно к мистеру Вуду, но придерживался своих убеждений относительно академической среды.

После четвертого взрыва была сформирована следственная группа, и ФБР присвоило делу кодовое название: УНАБОМ.