– Что это за алфавит? – проговорила Надежда удивленно. – Не латинский, не греческий… грузинский, что ли?
– Нет, это иврит, – поправила ее Мария.
– Ты что, умеешь читать на иврите? – с уважением спросила Надежда.
– Нет, читать не умею, просто знаю, как он выглядит. Как-то попался документ из Израиля.
– Значит, мы не узнаем, что здесь написано и почему эту записку хранят вместе с важными документами…
– Почему? Найдем кого-то, кто читает на иврите, наверняка это несложно…
– Ну-ка, а что на другой стороне?
Надежда перевернула листок – и чуть не выронила его. На обратной стороне пергамента была нарисована монета с двух сторон. На аверсе – лицо древнего правителя, надменное и властолюбивое, на реверсе – странное дерево со склоненными к земле ветвями.
– Ты это видишь? – взволнованно прошептала Надежда Николаевна. – Это же она!
– Она! – как эхо, повторила Мария. – Та самая монета, которую показала нам Елена Коврайская в вечер перед своей смертью! Та монета, которая пропала той ночью!
– Вот видишь, значит, мы не зря сюда пришли! Значит, судьба привела нас в это хранилище!
– Выходит, так…
Надежда опасливо оглянулась на дверь кладовки и сунула конверт в свою сумку.
– Ты же говорила, что брать чужое нехорошо.
– Ну, во-первых, это не совсем чужое. Во-вторых, я просто хочу разобраться в истории с этой монетой.
– Ну ладно, тебе виднее.
Надежда Николаевна положила остальные документы обратно в ячейку и закрыла дверцу. После этого окликнула Колдуна:
– Спасибо, мы закончили!
– Ну, закончили, и ладно…
Старик вывел их из хранилища, проводил до дверей мастерской и напоследок спросил:
– Может, попросить Веру Павловну проводить вас до дома? Мы такую услугу оказываем.
– Да нет, спасибо, мы, пожалуй, такси вызовем…
Надежда набрала номер и вызвала машину.
Меньше чем через минуту ей перезвонили и сообщили, что такси подано.
– Как быстро! – оживилась Мария.
Подруги простились с Колдуном и вышли из мастерской.
Их действительно уже ожидал черный автомобиль.
– И машина такая приличная… – проговорила Мария, открывая заднюю дверцу.
– Не садись! – крикнула Надежда Николаевна, заметив, что в машине есть еще кто-то, кроме водителя, но было уже поздно: и Марию, и саму Надежду затолкали в салон.
Дверцы захлопнулись, и машина сорвалась с места.
Рядом с Надеждой сел здоровенный тип в черном костюме, за рулем сидел худощавый парень с узким, как бритва, лицом, а рядом с ним, на переднем пассажирском сиденье – плотный мужчина средних лет с маленькими злыми глазками.
Надежда узнала этого человека – тот самый спонсор Алены, с которым она встречалась в Ботаническом саду.
– Это что – похищение? – осведомилась Надежда и, не получив ответа, покосилась на Марию.
Та была белее снега, казалось, еще немного – и она потеряет сознание.
– Куда вы нас везете? – спросила Надежда Николаевна возмущенно. – Остановитесь! Видите, моей подруге плохо!
И снова ей не ответили.
– Имейте в виду, господин Спиридонов, – нас будут искать… и непременно найдут!
– Так вы знаете, кто я? – процедил мужчина, повернувшись к подругам. – Ах, ну да, вы ведь побывали у Колдуна… Тем лучше, не придется ничего объяснять. Черепахин, проверь их сумки. Документы должны быть у них.
Здоровенный тип вырвал сумку у Марии и, проверив ее содержимое, схватил сумку Надежды.
– Эй, что за манеры? – возмутилась та.
Черепахин не отреагировал на ее слова, а продолжал рыться в сумке, тихо чертыхаясь:
– Чего только не напихают…
– Ну что там – нашел?
– Документов нет, только какое-то старье… – он показал шефу пергаментный конверт.
– Эй, осторожнее! – прикрикнула на него Надежда.
Шеф взглянул на конверт и бросил его на сиденье:
– Чушь какая-то… – Затем уставился на Надежду, скрипнул зубами и процедил: – Куда вы дели документы?
– Какие еще документы? – переспросила Надежда. – Понятия не имею, о чем вы!
– Только не зли меня! Все ты знаешь! Вы только что были у Колдуна, никуда после этого не заходили, значит, документы должны быть у вас! Еще раз спрашиваю: где документы? И кто вас послал? На кого вы работаете?
Внезапно машина резко вильнула и затормозила. Спиридонов качнулся на сиденье и зло бросил водителю:
– В чем дело? Совсем водить разучился?
– Шеф, там собака под колеса сунулась!
– Какая еще собака? Не вижу никакой собаки! И вообще, нечего останавливаться по всякой ерунде!
– Шеф, извините, патрульный… то есть патрульная…
И действительно, к машине тяжелой походкой подошла огромная женщина в форме дорожно-патрульной службы. Остановившись возле водительского окна, она наклонилась и проговорила:
– Старший сержант Мышкина. Попрошу документы.
– Мы разве что-то нарушили? – Водитель умильно уставился на великаншу.
– Документы! – повторила та.
Водитель вздохнул, достал из бардачка бумажник с документами и протянул сержанту.
– Нельзя ли поскорее? – проговорил Спиридонов. – Мы торопимся! Я вас отблагодарю. Соглашайтесь!
– Вы что, взятку мне предлагаете?
Взяв у водителя документы, великанша внезапно свободной рукой схватила его за шею и приложила лицом к панели управления. Водитель сник и сполз на сиденье.
Черепахин крякнул и потянулся к внутреннему карману пиджака, но тут дверца открылась, в машину влетел серо-бежевый зверь и схватил его зубами за запястье.
– Это что… – начал Спиридонов, но тут же замолк – великанша легонько ткнула его в солнечное сплетение.
Разобравшись с участниками похищения, неподражаемая Вера Павловна повернулась к Надежде и проговорила укоризненно:
– Дяденька ведь вам предлагал сопровождение! Но раз уж отказались, так и быть, навязываться не стану. Вон, кстати, ваше такси приехало. Можете садиться в него спокойно, Валя его проверила, там все чисто.
Действительно, рядом с машиной Спиридонова остановилась скромная «хонда».
– Машину вызывали? – произнес немолодой таджик за рулем.
– Вызывали, вызывали!
Надежда поблагодарила Веру Павловну и Валю, подхватила Марию, которая все еще была в шоке, и пересела в «хонду».
– Ой, забыла совсем! – она выскочила из такси и подхватила конверт, порадовавшись, что этот урод Черепахин, или как его там, не помял и не порвал ценную бумагу. Что пергамент не только древний, но и ценный, ей подсказывала интуиция.
Напоследок она посмотрела на господина Спиридонова, который открыл мутные глаза, видимо не соображая, на каком он свете.
«Так тебе и надо! – мстительно подумала Надежда Николаевна. – Ишь чего выдумал – слабых женщин похищать!»
Конечно, определение «слабая женщина» трудно было отнести к самой Надежде, но все же…
Тут она взглянула на часы и ахнула – десятый час. Вдруг муж уже вернулся, а ее нет дома, и даже если она появится до него, то ужин все равно приготовить не успеет. Какой тут пирог с абрикосами? Тем более что все ядрышки попугай Жаконя съел. Тут хоть что-нибудь съедобное найти в холодильнике…
– Что вздыхаешь? – Мария вытащила из ее рук конверт и спрятала к себе в сумку. – Покажу завтра кое-кому на кафедре. Есть у меня знакомый специалист. Сам не сможет прочесть – найдет переводчика с иврита. Кстати, ты заметила, что Спиридонов понятия не имел, что это за конверт. Значит, это муж Коврайской в свое время положил его в ячейку.
– Ну да… – рассеянно ответила Надежда Николаевна, так как ее мысли были заняты другим.
Сначала такси завезло домой Марию, потом Надежда попросила остановить у метро, где была пекарня. Из-за вечернего времени выпечки осталось всего ничего, так что Надежда Николаевна купила три пакета оставшегося печенья – слоеное, песочное и овсяное – и с тяжелым вздохом села обратно в такси.
Перед подъездом ее перехватила соседка Антонина Васильевна, которая вышла подышать воздухом на сон грядущий.
– Что это ты, Надя, как в старой комедии, из булочной на такси возвращаешься? – усмехнулась она, орлиным взором заметив пакеты с печеньем. – Наши люди в булочную на такси не ездят!
– Торопилась очень. – Надежда хотела проскочить поскорее к лифту, но это было не так просто, поскольку Антонина Васильевна была дамой весьма плотной комплекции.
– А твой не пришел еще! – тут же сообщила соседка, правильно поняв озабоченное Надеждино лицо.
Надежда Николаевна едва успела скрыть вздох облегчения, ловким финтом обошла настроившуюся поболтать Антонину слева и побежала вверх по лестнице, чтобы не маячить возле лифта.
Не успела она разложить печенье и вскипятить чайник, как в замке заскрежетал ключ.
– Одиннадцатый час уже! – недовольно заговорила Надежда, встретив мужа. – Я уж и ждать тебя перестала! Саша, ну нельзя же столько работать! Ты не мальчик!
Сан Саныч, однако, выглядел весьма довольным и сказал, что есть не хочет, потому что Анечка заказала какую-то совершенно изумительную пиццу. Он, конечно, не любитель, но эта пицца была выше всяческих похвал. Только островата немножко, так что он с удовольствием выпил бы горячего чаю.
Надежда заварила ему травяной чай и подсунула печенье. Рассказывая, как прошел день, муж выпил две чашки чая, съел все песочное печенье и половину слоеного, а овсяное Надежда не успела поставить на стол.
Она вообще многое не успела – например, выяснить ненароком, кто такая Анечка. Ей не понравился блеск в глазах мужа, когда он эту Анечку упоминал. Впрочем, возможно, Сан Саныч был просто доволен, что удалось наладить программу и теперь все работало как по маслу.
На огромный, шумный город упала тьма. Ночь всегда приходила в Ершалаим внезапно и молниеносно, она обрушивалась на него, как грабители пустыни нападают на торговый караван.
Торговцы давно убрали свои товары, редкие прохожие спешили по домам, тут и там торопливо проходили одинокие гуляки да богатые горожане в окружении слуг.
В этот час в колоннаде пышного и монументального дворца первосвященника появился человек, закутанный в пыльный, поношенный плащ. Он поспешно прошел к неприметной двери и постучал в нее подвешенным на цепи бронзовым молотком.
Дверь почти сразу открылась, и появившийся на пороге рослый одноглазый прислужник спросил:
– Кто ты и чего тебе надо в такой поздний час?
– Отведи меня к своему начальнику. Только ему я отвечу. Но знай, что я принес важные вести, и если ты не проведешь меня к нему, то получишь дюжину плетей.
Прислужник еще раз оглядел незнакомца и нехотя протянул:
– Ладно, пойдем… господин Авсалом сам с тобой разберется. И возможно, как раз тебе достанутся плети.
Он развернулся и пошел в глубину дворца.
Человек в плаще пошел следом, стараясь не отставать.
Сперва они миновали прямой полутемный коридор, потом поднялись по узкой лестнице и снова пошли по коридору, но куда более извилистому и с множеством дверей по обеим сторонам. Одна из дверей открылась, и оттуда выглянул карлик с длинной кудрявой бородой. Он кашлянул, огладил бороду и скрылся.
Человек в плаще со своим провожатым двинулись дальше.
Наконец они поднялись по узкой лесенке, и одноглазый прислужник постучал в дверь.
– Чего надо? – отозвался из-за двери голос, сухой и ломкий, как старый папирус.
– Господин Авсалом, к вам человек. Он говорит, что принес важные вести.
– Впусти его!
Прислужник открыл дверь и втолкнул незнакомца внутрь.
Тот оказался в небольшой комнате, скудно освещенной бронзовой лампадой. По стенам стояли ряды полок с многочисленными свитками. За столом, заваленным такими же свитками, сидел худощавый, сгорбленный человек небольшого роста в темном хитоне. Редкие бесцветные волосы обрамляли лысину, на бледном лице горели темные, внимательные, недобрые глаза.
– Приветствую тебя, милостивый господин! – проговорил человек в плаще, почтительно склонившись.
– Прежде чем здороваться, открой лицо. Я хочу видеть глаза того, с кем разговариваю.
Незнакомец послушно сбросил капюшон, открыв красивое бледное лицо, обрамленное рыжими кудрями.
– Как тебя зовут? – сухо и неприязненно спросил обитатель кабинета.
– Меня зовут Иуда. Иуда из Кириафа.
– И что ты имеешь сообщить мне, Иуда из Кириафа?
В голосе господина Авсалома прозвучала усталость и еще плохо скрытая угроза.
– В Ершалаим пришел бродячий проповедник. Некоторые считают его мессией.
– В Ершалаим каждый день приходят проповедники. Каждый второй считает себя мессией.
– Этот, на мой взгляд, и правда опасен.
– Дорого ли стоит твой взгляд, Иуда из Кириафа?
Господин Авсалом потянулся к бронзовому колокольчику, чтобы вызвать слугу.
– Выслушайте меня, милостивый господин! Этот человек… он очень опасен! Он утверждает, что люди рождены не для верной службы властям предержащим, не для неукоснительного исполнения своего долга, а для любви. Что власть первосвященника – ничто, и власть тетрарха – ничто, и даже власть самого римского кесаря, да продлят боги его жизнь, – ничто, но есть лишь одна власть, и она не от мира сего…
– Вот как? – господин Авсалом отложил колокольчик. – Как, ты говоришь, его зовут?
– Его зовут Иисус, милостивый господин. Иисус из Назарета. Он проповедовал в Галилее, а теперь пришел сюда.
– Что ж… ты честный человек, Иуда, ты честный человек и хороший гражданин. Твоя информация достойна щедрой оплаты.
– Я делаю это не ради денег… не ради денег, но исключительно по велению сердца…
Господин Авсалом поморщился, поднял руку, чтобы остановить Иуду, и продолжил:
– Но оплата будет еще щедрее, если ты отведешь моих людей к тому проповеднику и укажешь им на него. Нам недосуг искать его среди нищих оборванцев, среди обитателей городского дна.
– Я сделаю, как вы велите, милостивый господин. Я покажу вашим людям этого Иисуса.
– Я слышу речь настоящего гражданина, верного подданного великого кесаря Тиберия, да продлят боги его жизнь…
Он уже склонился над своими свитками, словно забыл о ночном госте, а тот продолжал стоять на месте, переминаясь с ноги на ногу.
Господин Авсалом, видимо, ощутил его молчаливое присутствие и поднял голову.
– Ты еще здесь? – проговорил он удивленно.
– Дело в том, милостивый господин… – протянул Иуда. – Дело в том, что вы обещали…
– Ах да, деньги… правда, ты сказал, что делаешь это не ради денег, а по велению сердца, но искренний голос сердца тем более должен быть вознагражден.
Господин Авсалом оторвал от свитка небольшой клочок пергамента, написал на нем несколько слов, затем взял-таки со стола бронзовый колокольчик и позвонил.
Тут же дверь открылась, на пороге появился давешний одноглазый прислужник.
– Выведи его из дворца. Но прежде проводи к господину Захарии и передай ему вот эту записку.
Прислужник с поклоном взял записку и взглянул на Иуду, словно этим взглядом приглашая его за собой.
Они вышли из кабинета господина Авсалома и снова пошли по бесконечным переходам дворца. Иуда уже не пытался запомнить дорогу.
Наконец они остановились перед очередной дверью. Провожатый постучал, и ему тут же открыли.
За дверью стояли два дюжих воина в железных нагрудниках, с саблями наголо.
– Что нужно? – хрипло спросил один из них.
– К господину Захарии, по приказу господина Авсалома! – и одноглазый показал записку.
Воины посторонились, пропуская визитеров в большую комнату, где за конторкой сидел толстый чернобородый человек с глазами-маслинами.
Одноглазый поклонился ему и протянул записку.
Толстяк с любопытством взглянул на Иуду, поднялся из-за конторки, прошел в дальний угол. Только сейчас Иуда увидел там несколько окованных железом сундуков. Толстяк открыл один них большим ключом, порылся в нем, закрывая собой содержимое сундука, вернулся и, бросив на конторку объемистый холщовый мешочек, обратился к Иуде:
– Возьми плату за свои труды. Только сперва распишись вот здесь, – он вложил в руку Иуды стило, указав место на листе пергамента. – Если ты не умеешь писать, поставь какой-нибудь знак.
– Я умею писать и читать! Я не какой-нибудь безграмотный крестьянин! – возмущенно выдохнул Иуда и размашисто начертал на пергаменте: «Иуда из Кириафа».
Одноглазый служитель проводил его к выходу из дворца и запер за ним потайную дверь.
Иуда пошел к постоялому двору, где остановился. Холщовый мешочек, полученный во дворце первосвященника, он спрятал под одеждой, на груди. И ему отчего-то казалось, что в мешочке не полновесные тетрадрахмы, а раскаленные угли. Монеты жгли его через плотную холстину…
Внезапно ему показалось, что позади него раздаются чьи-то шаги. Он подумал, что его преследует грабитель, и прибавил шагу, однако шаги не отставали.
Тут навстречу ему попался полуманипул римских солдат, обходивших ночной город. Центурион остановил Иуду и спросил, куда он идет в столь поздний час.
Иуда назвал свое имя и сказал, что был во дворце первосвященника.
– Что делал ты там в такое время?
– Я принес первосвященнику важные вести.
– Коли так, возвращайся с миром. Нам нет дела до забот первосвященника.
Римляне пошли дальше, обходя ночной город. Иуда же продолжил свой путь и вскоре услышал верблюжий рев и собачий лай, а затем увидел постоялый двор.
Он прошел в отведенный ему угол, но прежде, чем лечь спать, тихонько развязал холщовый мешочек и пересчитал свою награду.
Там было тридцать серебряных тетрадрахм…
На эти деньги можно было купить дорогой подарок для Марии – сирийское ожерелье с яркими, лучистыми самоцветами или золотые ножные браслеты из Аравии со звонкими колокольчиками, которые так нежно звенят при ходьбе… Только примет ли Мария этот подарок? Она сейчас думает и говорит только о своем новом дружке, об этом бледном проповеднике из Назарета…
Тут Иуда вспомнил, что только что донес на Иисуса, а стало быть, его скоро схватят и бросят в сырые подвалы дворца первосвященника. Но странно – при этой мысли он ощутил не радость, а мучительную тянущую тоску, напоминающую зубную боль. Тогда он достал одну монету, чтобы полюбоваться на нее. Лицезрение денег всегда согревало его душу.
Иуда взглянул на монету с одной стороны, откуда под сенью римского орла хмуро взирал тетрарх Иудеи и Пиреи Ирод Антипа, потом – с другой, где было изображено странное дерево со склоненными к земле ветвями… И при виде этого дерева тоска в сердце Иуды стала еще тяжелее, еще мучительнее.
Ему показалось вдруг, что дерево не отчеканено на серебряной монете, что оно растет на скудной, выжженной безжалостным солнцем земле, по которой он, Иуда, идет, спотыкаясь и волоча ноги, как будто к ним прикованы тяжелые ядра. Идет к этому дереву, а дерево тянется своими ветвями к нему, Иуде, как будто хочет обхватить его ветвями, как костлявыми руками мертвеца, обхватить и задушить…
Утром муж встал пораньше и отбыл на работу, отмахнувшись от плотного завтрака, предложенного Надеждой. Некогда, дескать, и от волнения кусок в горло не лезет.
Надежде с утра есть тоже не хотелось. Сидя с чашкой кофе, она раздумывала о том, что ее мучает совесть. Не то чтобы сильно, но все же неприятно.
А все дело было в Алене Куницыной. Вспомнив вчерашнюю сцену в машине, то, с какой злобой смотрел на нее Спиридонов и что бы он с ними сделал, если бы не подоспели Вера Павловна и Валечка (дай Бог обеим всяческого здоровья и благополучия), Надежда поняла, что Алена небось так просто не отделалась. Поэтому, снова воспользовавшись своей замечательной базой данных, Надежда выяснила ее адрес и телефон.
Оказалось, что жила эта Алена недалеко. Но как ехать наудачу? Надежда Николаевна представила, что скажет ей Алена по телефону, и поежилась. С другой стороны, нечего было хитрить и убегать, тогда бы Мария и ключи не перепутала.
Телефон очень долго не отвечал, так что Надежда уже хотела бросить эту безнадежную затею, когда наконец в трубке послышался хриплый старушечий голос:
– Слуш-шаю…
– Ой, извините, – пробормотала Надежда Николаевна, – я, наверное, номером ошиблась. Мне вообще-то Алена Куницына нужна…
– Ты еще смееш-шь мне звонить? – прошамкала Алена. А судя по всему, это была именно она.
– Да что с тобой случилось-то? – спросила Надежда, впрочем примерно уже представляя, что произошло.
Вместо ответа она услышала короткие гудки.
Ничуть не расстроившись, Надежда Николаевна решила ехать к Алене домой. Судя по голосу, она в таком разобранном виде, что никуда из квартиры не денется.
Надежда быстро собралась, прихватила оба ключа и пакет нетронутого овсяного печенья, чтобы умаслить Алену.
До нужного адреса она доехала очень быстро. Дом был самый обычный – без ограды, без охраны и даже без консьержки. Имелся, конечно, домофон, но Надежда проскочила в подъезд вместе с мальчиком с собакой.
В квартиру она звонила долго и упорно, пока за дверью не послышались медленные шаркающие шаги и тот же старушечий голос не спросил:
– Кто там?
– Курьерская доставка! – крикнула Надежда наугад и не ошиблась.
И то верно, Алена из дома выйти не может, а есть-пить надо? Голод не тетка, пирожка не поднесет.
Дверь открылась, на пороге стояла весьма примечательная личность, одетая в длинное не то платье, не то рубаху вроде тех, в которых ходят кочевники Сахары или католические пилигримы, ноги были босые. По этим самым босым ногам с дорогим педикюром Надежда поняла, что перед ней все же молодая женщина, а не личность без возраста. Потому что по лицу узнать Алену было невозможно. Да и по скорченной фигуре тоже. Начать с того, что под левым глазом у нее красовался огромный густо-фиолетовый синяк. Голову Алена держала как-то набок, влево, а челюсть, наоборот, была сдвинута немного вправо. Да еще вся нижняя часть лица здорово распухла.
Алена довольно долго пялилась на Надежду, а когда наконец поняла, кто перед ней, сделала слабую попытку захлопнуть дверь. Не тут-то было. Надежда Николаевна успела подставить ногу и что было сил толкнула дверь от себя. Алена сдалась быстро, сегодня она была не боец, так что Надежда после короткой борьбы просочилась в прихожую и закрыла за собой дверь.
– Чего тебе? – прошамкала Алена.
– Поговорить… – примирительно сказала Надежда. – Только поговорим, и я уйду…
– Поговорили уже… – Алена развернулась и отправилась на кухню.
На кухне был относительный порядок. Опытным глазом Надежда сразу определила, что разбитая чашка, разлитый кофе и провисшие занавески появились буквально со вчерашнего дня, когда у Алены случились все эти неприятности.
Алена оперлась о подоконник и медленно опустилась на стул, но при этом поморщилась и закусила губу. Судя по всему, каждое движение причиняло ей боль.
– Это он тебя так? – Надежда Николаевна уже не скрывала сочувствия и жалости.
– А то кто же? – В голосе Алены звучали слезы.
– А ты в травме была?
– Была… – Теперь слезы уже градом катились по щекам. – Сказали – ничего серьезного, само пройдет за неделю, только лед к челюсти прикладывать…
– Не реви! – жалостливо произнесла Надежда, а потом сменила тон на более бодрый: – Ничего, сейчас кофе попьем, ты в себя придешь, у меня вот и печенье есть…
– Издеваешься? – Алена зарыдала с новой силой, увидев пакет овсяного печенья. – Я жевать не могу!
Надежду спас энергичный звонок в дверь, и она помчалась открывать. Приняв от настоящего курьера упаковку детского питания, три коробки фруктового сока и гроздь бананов, она вернулась на кухню. Алена сидела сгорбившись, уныло глядела в окно и совершенно не оживилась при виде еды.
– Давай-ка поешь. – Надежда Николаевна очистила банан и даже порезала его на мелкие кусочки, а затем налила в высокий стакан апельсинового сока и отыскала в ящике соломинку.
Алена дошла уже до такого состояния, что приняла бы заботу от кого угодно, так что без возражений взялась за соломинку. Процесс еды был долгий и мучительный, так что Надежда за это время вполне успела пересказать их с Марией вчерашние приключения на улице Чехова.
– Так что твоему Спиридонову тоже мало не показалось! – закончила она. – Ишь, какой выискался, бандит прямо!
– Да мне-то что с этого? – тяжело вздохнула Алена. – Он меня выгнал чуть ли не пинками, сказал, что не только денег на блог не даст, но еще и позаботится о том, чтобы даже имени моего в Сети больше не было. Так что считай, что меня больше нет в Сети, а значит, и на свете… Работы не найти, жизнь кончена…
– Так. Отставить депрессию. Уныние, между прочим, – это смертный грех! – припечатала Надежда. – А это ты видела? – и она достала два ключа.
Алена уставилась на них довольно тупо. Нет, сегодня и правда был не ее день.
– Значит, так, – начала Надежда Николаевна, – звонишь этому своему Спиридонову – не сегодня и не завтра, подожди, пока у тебя хоть немножко синяки заживут, да и он в себя придет после встречи с Валькирией. Говоришь, что оба ключа у тебя и ты их ему отдашь, поскольку ты девушка честная и чужого тебе не надо. Но отдашь, конечно, небесплатно, потому что прошли те времена, когда он тебе диктовал условия и вообще всячески тобой помыкал. Построже там с ним. Документы лежат в ячейке нетронутые, ты это точно знаешь. А он за эти ключи должен тебе не то что блог… в общем, проси целый канал на «Ютьюбе», так?
– Ну-у… – Глаза у Алены загорелись, как тормозные огни машины, даже синяк не помешал.
– Дальше… – Надежда оглядела кухню, – квартирка что-то у тебя маловата, однушка, да?
– Да эту я вообще снимаю, у меня комната в такой коммуналке дремучей, туда и зайти страшно!
– Вот, пускай Спиридонов тебе квартиру купит! Ничего, у него возможности есть. А если не согласится, скажешь, что отдашь документы наследникам Коврайской.
– Да у нее вроде и наследников нет…
– Ничего, было бы имущество, а наследники найдутся! – отмахнулась Надежда. – Ну, договорились? – Она хотела положить ключи на стол, но вспомнила, что это плохая примета и переложила их на подоконник. – Сейчас ты по-быстрому расскажешь мне, чего не досказала в прошлый раз. Думаешь, я забыла? Расскажешь, и я уйду. И ты меня больше никогда не увидишь. Так говори: кого ты видела ночью на корабле, когда возвращалась в свою каюту?
– Вы не поверите! – Алена после хороших новостей и какой-никакой еды выглядела явно лучше. Конечно, лиловый синяк никуда не делся, и челюсть по-прежнему была слегка на сторону, зато глаза блестели по-боевому. – А видела я того парня, который со стариком разговаривал. Только в баре он был в цивильном, а тут на нем была форма стюарда. Или не стюарда… в общем, какой-то корабельной обслуги. Я еще в баре все думала, отчего мне лицо его знакомо, значит, служил он на том круизном лайнере. Красивый парень, форма ему шла, только немножко портило пятно родимое на подбородке, вот тут… – Алена прикоснулась к собственному подбородку и поморщилась от боли.
– Он снова со стариком базарил?
– А вот и нет! На этот раз он разговаривал с Глебом.
– С Глебом? – удивилась Надежда.
– Ага, стояли так в темном углу и беседовали.
– А о чем?
– Да я понятия не имею! Глеб этот спиной ко мне стоял, так что я поскорее ноги оттуда сделала, пока он не обернулся.
– Значит, он тоже полночи где-то гулял, а говорил, что в своей каюте был… – пробормотала Надежда Николаевна.
– Это хорошо, что ты ко мне одна пришла, без этой чокнутой писательницы, – усмехнулась Алена. – При ней бы я и рассказывать не стала про Глеба этого. Она бы меня живьем съела за него. Прямо так уж за ним увивалась всю неделю, смотреть противно было.
– И после того, как Коврайскую убили? – прищурилась Надежда.
Мария-то ей говорила, что после убийства она на своих соседей по столу и смотреть-то не могла, не то что лишнее время с ними проводить, и что Глеб сам настаивал на встречах с ней. Странно все как-то…
– После убийства, конечно, мы все не в своей тарелке были, мало друг с другом общались, – сказала Алена, – как-то не о чем разговаривать стало, даже видеть друг друга не хотелось…
– Ладно, пойду я, дел еще много! – засобиралась Надежда. – А ты выздоравливай…
Алена ее не удерживала, хотя простились они по-хорошему.
Надежда поехала домой с твердым решением пробежаться по магазинам и приготовить наконец мужу обед на два дня. Или ужин, как посмотреть. Поэтому она целеустремленно направилась в супермаркет, откуда вышла с тяжеленной сумкой, а затем зашла в пекарню за свежим хлебом и прикупила в ларьке ядрышек абрикосов, а также кислых яблок, чтобы потушить с ними индейку.
Дома она быстро распихала по местам разбросанные вещи, прошлась по квартире с пылесосом и поставила на плиту индейку. Потом нашла в сумке рецепт абрикосового пирога и долго разбиралась в собственных каракулях. Решила было махнуть рукой и сделать обычное песочное тесто, но призвала себя к порядку (нужно уметь преодолевать трудности) и замесила все по рецепту. После чего порезала абрикосы на дольки и, вытащив косточки, положила на час в сахарный сироп. И только было решила слегка отдохнуть после тяжелых трудов, как ее телефон залился тревожной трелью.
С утра, проведя первую консультацию перед экзаменом и отпустив студентов, Мария отправилась на кафедру восточных языков. Там она нашла своего старого знакомого профессора Туманяна, ведущего специалиста по арамейскому языку. Профессор как раз заканчивал разговор со студентом, который никак не мог сдать зачет.
– Я готовился, профессор… – канючил тот, – честное слово, готовился, но только почему-то все забыл… этот арамейский язык так на меня действует – у меня от него начинается амнезия…
– Так и быть, молодой человек, даю вам еще два дня, но если вы снова не сможете запомнить материал, придется говорить об отчислении! И ссылки на амнезию вам не помогут!
– Я смогу… я запомню… – Студент, красный как рак, вылетел из кабинета.
Заметив Марию, Туманян обрадовался:
– Давно не виделись! Я слышал, ты была в круизе? По Средиземному морю плавала, по колыбели цивилизации?
– Нет, Левон Абгарович, гораздо ближе, по Балтийскому. С заходом в Северное.
– Что ж, тоже интересно… но ты же не для того пришла, чтобы обсудить поездку?
– Конечно, не для того. Левон Абгарович, я вам хотела показать один старинный документ. Он написан, кажется, на иврите, а вы этим языком владеете.
– Ну конечно. Я, как ты знаешь, специалист по арамейскому языку, но эти два языка достаточно близки. Стыдно было бы не владеть обоими. И что же это за документ?
– Вот, взгляните! – Мария протянула профессору конверт из хранилища.
Туманян неторопливо надел очки, осторожно открыл конверт, бережно, двумя пальцами, извлек из него листок древнего пергамента – и глаза его полезли на лоб.
– Откуда у тебя это? – проговорил он срывающимся от волнения голосом.
– Ну, это вообще-то долгая история… – заюлила Мария. – Так что – этот документ на самом деле представляет интерес?
– Представляет интерес? – Профессор закашлялся. – Это, знаешь ли, мягко сказано! Если это не подделка – искусная подделка! – то ты просто не представляешь, что принесла!
Профессор вскочил и забегал по кабинету, что-то бормоча себе под нос и размахивая руками.
Мария смотрела на него с испугом – уж не сошел ли он с ума? В его возрасте всякое бывает.
– Левон Абгарович… – начала Мария. – Может быть, вы все же объясните…
Туманян вспомнил о ее существовании, остановился, перевел дыхание и проговорил:
– Наверное, это все же подделка… это не может быть подлинником… да, скорее всего, подделка… но если это подлинник, то это революция в науке! Переворот! И наши с тобой имена будут вписаны в историю золотыми буквами!
– Наши имена?!
– Ну да, твое – потому что ты нашла этот пергамент, мое – потому что я первым определил его ценность! Правда, мне просто повезло, что ты пришла именно ко мне…
– Да что же там такое, Левон Абгарович? – допытывалась Мария. – Скажите уже, не мучайте меня!
– Подожди, я должен проверить… должен показать этот документ одному человеку… – Он схватил телефон, дрожащими руками набрал номер и взволнованно заговорил: – Да, это я… мне сейчас попал в руки такой документ! Такой важный документ! Я хочу, чтобы вы на него взглянули… у вас большой опыт, вы сможете хотя бы предварительно определить его подлинность. Да, как можно скорее! Да, прямо сейчас! Хорошо, подъезжайте к главному входу, я вас там встречу!
Туманян прервал разговор, бросился к двери.
– Куда вы?! – крикнула ему вслед Мария.
– Сейчас, сейчас… – отмахнулся от нее профессор. – Сейчас я покажу этот документ одному человеку, а потом… ты пока подожди меня здесь! Никуда не уходи!
– А можно, я с вами?
– Нет, нет! – Туманян снова замахал руками. – Этот человек… у него есть свои странности, и он не любит общаться с незнакомыми людьми. Но ты не волнуйся, я вернусь через несколько минут!
С этими словами он пулей вылетел из кабинета и захлопнул за собой дверь.
– Свои странности… – пробормотала Мария вслед ему. – Уж кто бы говорил о странностях…
Сев в уголке, от нечего делать она принялась осматривать кабинет профессора, большую часть которого занимали шкафы с научными книгами на разных языках и старинными манускриптами. Кроме того, кабинет украшали фрагмент каменного надгробия с высеченным на нем изображением какого-то древнего правителя и бюст воина в странном шлеме.
Прошло несколько минут, а Туманян все не возвращался. Мария прошлась по кабинету, полистала какую-то книгу, поставила ее на место, взглянула на часы. Прошло полчаса. Странно, ведь Туманян сказал, что вернется через несколько минут. Конечно, это могла быть просто фигура речи, ведь он должен дождаться своего знакомого, показать ему документ, обсудить его…
И все же что это за документ? Туманян так ничего ей и не сказал! Хоть бы намекнул!
Мария снова взглянула на часы. Прошло уже сорок пять минут… Однако! Она достала телефон, набрала номер Туманяна и почти сразу услышала тягучую восточную мелодию, которая доносилась из ящика стола.
Все ясно – профессор второпях и от волнения забыл свой телефон.
Тут в дверь постучали, а затем в кабинет вошла озабоченная женщина средних лет со старомодной высокой прической, которая делала ее похожей на римскую статую или на школьного завуча советских времен.
– А где Левон Абгарович? – спросила она Марию простуженным голосом.
– Сама его жду, – ответила Мария. – Сказал, что выйдет на несколько минут, и пропал…
– Вот как? – Женщина взглянула на Марию недоверчиво. – Вообще-то у него через пять минут начинается семинар. Участники уже собрались, а его нет…
– Ничем не могу помочь! – Мария развела руками. – Он пошел встретиться с каким-то коллегой.
– Странно… придется попросить Толстоухова провести семинар вместо него, а это неприятно, сами понимаете… – Тут она подозрительно взглянула на Марию: – А вы кто такая?
– Коллега Левона Абгаровича. Пришла обсудить с ним один сложный вопрос восточной филологии.
Женщина неодобрительно хмыкнула, покинула кабинет и закрыла за собой дверь.
Мария снова взглянула на часы. Прошел уже час, как Туманян ушел. Очень странно…
В конце концов, у нее тоже не было лишнего времени, но очень хотелось узнать, что такое прочел Туманян в том пергаменте. И потом, сам пергамент… По словам профессора, этот документ очень ценный!
Мария вспомнила, что профессор назначил встречу своему знакомому у главного входа на кафедру. Наверняка все еще стоят там и обсуждают загадочный документ. Эти ученые такие увлекающиеся…
Мария вышла из кабинета и отправилась к выходу. Просторный холл на первом этаже был выложен черно-белой плиткой. По обе стороны от входа возвышались два гранитных египетских изваяния: один – с собачьей головой, другой – с головой крокодила.