– Не, мам, это суровая правда жизни, называется работа под заказ. А игрушки как были, так и остались, может, полезные, а может, вредные, мы не знаем. Нам главное – заказ выполнить.
– А… текст? – спросила Маруся и взялась за голову, чтобы лучше думалось. – Приходилось ли вам, подняв глаза к небу, увидеть не бесконечно холодное спокойствие космоса, а нечто странное? Необъяснимое? Ужасное, но, быть может, ожидаемое?..
– О, наизусть запомнила! Молодец! Текст заказчик дал, конечно! Мы только видео собрали, говорю же!..
– А как он выглядел, заказчик этот?
– Не знаю, я задами шла.
– Да зачем тебе, мам?! Бабла хочешь срубить?
– Затем, что из-за этого вашего вранья человек умер, – сказала Маруся. – Он фильм посмотрел и умер.
– Задами?
Грек сбоку покосился на нее:
– Ага, от криптомериевой рощи прямо сюда вскарабкалась.
– Разве там есть дорога?
– Со страху, что ли?..
– Дороги нет, но зато близко.
– Я пока не знаю.
Симамура удивленно взглянул на нее.
– Дела, – помолчав, сказал гениальный режиссер. – Делишки.
– В гостинице никто и не знает, что я здесь. Разве что на кухне слышали, как я проходила. Парадная дверь-то, наверно, еще закрыта.
Маруся смотрела в окно.
– Ты так рано встаешь?
– Сегодня долго уснуть не могла.
– То есть ты ни фига не корреспондент, да? Пропала съемочка моя, правильно я понимаю?
– А ночью дождь был…
– Да? То-то листья камыша совсем мокрые. Ладно, пойду домой, а ты спи.
– Нет, не корреспондент. Но я тебе помогу, если ты мне тоже поможешь.
– Нет, нет, я уже встаю! – Не выпуская руку Комако, Симамура быстро вскочил.
– Да о чем спич, мам? Помогу, ясный хобот. Только чем помочь-то?
Он тут же подошел к окну и глянул вниз, туда, где, по ее словам, она шла сюда. Холм от криптомериевой рощи и до середины склона утопал в густых зарослях кустарника. Прямо под окном в огороде росли овощи, самые обыкновенные – редька, батат, лук. Освещенные утренним солнцем, они удивили Симамуру разнообразием оттенков своей зелени. Раньше он этого не замечал.
На галерее, идущей в баню, стоял служащий и кидал в пруд красным карпам корм.
– Во-первых, ты мне все расскажешь про фильм и про человека, который его заказал.
– Плохо они стали есть, наверно от того, что похолодало, – сказал служащий Симамуре и немного постоял еще, наблюдая, как корм – растертые в порошок сушеные личинки – плавает на поверхности воды.
– Раз плюнуть.
Когда Симамура вернулся после купания, Комако сидела в строгой позе.
– В такой тишине шитьем хорошо заниматься.
– Во-вторых, покажешь, что делают корреспонденты, и я все сделаю.
Комната была только что прибрана. Осеннее солнце насквозь пропитало немного потертые татами.
– Вот ты молодец, мам! – возликовал Грек. – Вот это я понимаю! Значит, тогда сначала отснимем, а то там все разбегутся, а потом я тебе подробно все растолкую. Как по-писаному. Даже покажу кой-чего. У нас там запись одна есть, если Ильяс не потер, конечно. А тот человек точно из-за фильма помер или, может, сам по себе взял, да и… того?
– А ты умеешь шить?
– Как тебе не стыдно спрашивать! Мне больше всех доставалось в семье, больше, чем всем сестрам и братьям. Когда я подрастала, наша семья, должно быть, переживала самую трудную пору, – словно про себя сказала она и вдруг оживилась. – Знаешь, какое лицо было у горничной, когда она меня увидела? Уж так она удивилась! Когда же, говорит, ты, Ко-тян, пришла?.. А я молчу, не знаю, что сказать. Но не могла же я снова прятаться в стенной шкаф… Не спалось мне сегодня, думала, встану пораньше и сразу вымою голову. Просохнут волосы, пойду причесываться. Меня ведь сегодня на дневной банкет пригласили, боюсь, теперь не успею. У вас в гостинице вечером тоже банкет будет. Меня сюда и вчера приглашали, да слишком поздно – я уже дала согласие быть на том банкете. Так что в гостиницу я не смогу прийти. Суббота сегодня, я буду очень занята и, наверно, уже не выберусь к тебе.
Однако Комако, кажется, вовсе не собиралась уходить.
– Я не знаю, – сказала Маруся. – Я пытаюсь разобраться.
Она сказала, что не будет мыть голову, и повела Симамуру на задний двор. У галереи, там, откуда Комако пробралась в гостиницу, стояли ее мокрые гэта с положенными на них таби [Таби – японские матерчатые носки.].
– А ты чего, полицейский инспектор?
– Я преподаю французский язык.
– Иди ты! – удивился Грек. – Слушай, переведи: «Эта девушка прекрасна и умна»!
Симамуре показалось, что ему не пройти через заросли кустарника, где карабкалась Комако, и он пошел вниз вдоль огородов. Внизу шумела река. Берег здесь кончался крутым обрывом. В густой кроне каштана раздавались детские голоса. В траве под ногами валялись неочищенные колючие плоды. Комако наступала на шершавую скорлупу, она лопалась, и каштаны вылезали наружу. Они были еще мелкие.
– Если будешь приставать, я с тобой никуда не поеду.
– Боже сохрани, – перепугался Грек, – разве я пристаю?! Лучше тогда переведи: «Девушка, который год вы замужем за этим недоумком? Куда смотрели ваши маман и папа́?»
На противоположном берегу крутой склон горы весь зарос мискантом. Мискант, волнуясь, ослепительно сиял серебром, и это слепившее глаза сияние казалось чем-то эфемерным, какой-то прозрачной пустотой, парившей в воздухе.
Маруся выпрямила спину и посмотрела на него, Грек быстро повторил:
– Не буду, не буду…
– Пойдем вон туда? Там, кажется, могила твоего жениха…
Гриша сбежал с крыльца, перехватывая рюкзак так, чтобы удобнее было ударить.
Комако выпрямилась, посмотрела прямо в глаза Симамуре и вдруг швырнула ему в лицо горсть каштанов.
– Марина?
Она уже выбралась на тротуар и теперь тащила из джипа какую-то сложенную треногу.
– Ты что, издеваешься надо мной?!
И оглянулась.
И просияла.
– Гриш, привет! Откуда ты здесь взялся?!
Симамура не успел отклониться. Каштаны попали ему в лицо. Было больно.
– У тебя не отвечает телефон, – очень медленно произнес Гриша.
Бандит выглянул из-за капота и спросил у Маруси с интересом:
– С какой это стати ты пойдешь на его могилу?
– Это че за гоблин?
– Ну что ты так злишься?
– Это не гоблин!
Пришлось довольно долго ждать, пока гости разойдутся и Квисто останется один. Пребывая в прекрасном расположении духа, Квисто весь сиял. Он спустился в сад, опираясь на трость с серебряным набалдашником и докуривая последнюю на сегодняшний день сигару. Тереза поступила вполне разумно, уведя отца подальше от дома, где их разговор могли подслушать. Тут она пересказала отцу историю Питера. Девушка говорила на родном языке очень быстро, однако по реакции Квисто Питер легко угадывал, когда повествование достигало очередной кульминации.
– Где ты была?! Что у тебя с телефоном?!
– Все это было для меня очень серьезно. Не то, что ты. Ты ведь живешь в беспечной праздности!
– Я не знаю, я не смотрела на него. Гриш, это страшно любопытно, я сейчас тебе расскажу!
– Мы немедленно едем домой! Прямо сейчас!..
– Ничего подобного, я вовсе не живу в беспечной праздности чувств… – бессильно проговорил Симамура.
В первый раз тот в гневе сшиб тростью цветы с клумбы. Потом ярость, зашвырнув горящий окурок сигары далеко в кусты. В третий раз Квисто резко повернулся к Питеру, с его крахмальной рубахи с треском посыпались пуговицы, в порыве чувств он развел руками, оглашая сад ревом, подстать разъяренному дикому зверю.
– Гриш, ты что? С ума сошел?
– Слышь, гоблин, ты во‐он ту сумку возьми, она полегче. А я эту, – безмятежно сказал Грек.
– Тогда почему говоришь – жених? Разве я не объясняла тебе, что он не был моим женихом? Позабыл небось.
– На моем острове! Господи Боже, это просто несправедливо. Нет, тут всякое случалось, я понимаю. Каждый приходит ко мне со своими радостями, своими бедами. То нужно отпраздновать рождение ребенка, то помочь кому-то утаить налоги от государства. Почему бы и мне не поживиться на контрабанде?
– Марина, что происходит?! – возмутился Гриша.
Нет, Симамура не забыл.
– Мам, дверь мне придержи!
Тереза взяла отца за руку.
На глазах у изумленного Гриши Маруся обежала машину и придержала бандиту дверь! Тот волок две гигантские сумки и еще какой-то колпак на длинной палке под мышкой. Очки, надетые задом наперед, прыгали на потной шее.
Симамура помнил, как она сказала:
– Так, держи, – и бандит сунул Грише сумку. – А я машину закрою. Ой, умру, как пить охота.
– Но убить сеньора Лэндерса! Разве кто-то из наших людей на такое способен? – вздохнула красавица.
– Гришенька, я тебе все расскажу!
– Хорошо, скажу яснее. Наверно, было такое время, когда учительница мечтала женить сына на мне. Но она ни слова об этом не сказала, про себя мечтала, а мы с ним лишь догадывались об ее желании. Но между нами никогда ничего не было. Вот и все.
Питер заметил, как внезапно изменилось выражение лица Квисто.
– Гришенька, я все расскажу! – передразнил бандит козлиным голосом, зубами подцепил желтую ленту, болтавшуюся у него на груди, и, непостижимым образом вывернув голову, приложил к домофону блестящую железку.
И когда жизнь этого человека была в опасности, Комако осталась у Симамуры ночевать и сказала:
– Такое прощать нельзя, – прорычал некоронованный король Альваро, вскочил с места и принялся расхаживать взад-вперед возле клумбы. – С этим надо покончить. Одно дело безобидная маленькая контрабанда… И совсем другое – убийство! – Он остановился у Питера за спиной и положил руку Лэндерсу на плечо. – Мы с ними разберемся, сеньор. Всякое творится на острове, и хорошее и дурное. Но вы не волнуйтесь. Вы под моим покровительством. Завтра в гавань вернутся рыбачьи лодки, и мы посмотрим, на какой лодке выходит в море тот пес. А потом решим, что делать.
– Я поступаю так, как хочу, и умирающий не может мне запретить.
– Офли, офли, – сказал он невнятно из-за штуковины, которая была у него во рту. – Фто фы фал?
– Пошли, пошли, – перевела Маруся быстро. – Что ты встал?..
Питер забеспокоился, услышав от Квисто «мы». Так можно упустить инициативу из рук. Лэндерс прекрасно видел, насколько отец с дочерью вспыльчивы и горячи. Возбужденный Квисто готов был мчаться утром на причал и разбираться прямо на месте.
Еще бы ему не помнить! Этот Юкио умирал в тот самый момент, когда Комако провожала Симамуру на станцию. И тогда примчалась Йоко и сказала, что больному плохо, но Комако не пошла и, кажется, так и не попрощалась с умирающим.
И они все ввалились в прохладное помещение, заставленное аппаратурой и всевозможными железками.
– Какого черта у тебя не работает телефон, Марина?!
– Помните, ни в коем случае нельзя вызвать ни малейшего подозрения. Все сведения нужно передать в Сан-Пауло, и при этом никого не вспугнуть.
– Конечно, – вскричал Квисто. – Отныне наш девиз: «Осторожность!» Но сейчас поздновато. Спать! Спать!
Но не успел Питер пожелать хозяевам спокойной ночи и отойти на несколько шагов, как Квисто внезапно обернулся и окликнул его. Гигант казался задумчивым.
– Сеньор Лэндерс!
– Да?
– Большое вам обещали вознаграждение за эту работу?
Питер пожал плечами.
– Размеры вознаграждения будут зависеть от того, как глубоко удастся копнуть.
Квисто улыбнулся и довольно кивнул.
– Черт возьми, тогда мы должны обнаружить так много сведений, чтобы сумма вознаграждения оказалась достаточно велика, и мы смогли бы поделить её пополам.
Прежде чем Питер справился с удивлением, довольно жестко прозвучал голос Терезы:
– На троих. Без меня тайна сеньора Питера осталась бы в океане.
– На двоих! – возмутился рассерженный Квисто.
Питер молча взглянул на отца, потом на дочь, усмехнулся и поддержал Терезу.
– Нас трое, Квисто.
Квисто заворчал, Тереза мягко рассмеялась – отец её сегодня позабавил. Лэндерс брел по склону холма, наслаждаясь тем, что рядом идет прекрасная девушка. А для Терезы словно и не существовало благоуханной ночи под звездным небом, воздуха, дрожащего от взмахов нежных крыльев мотыльков. Лэндерс открыл калитку и повернулся к ней.
– Простите меня за дурацкое поведение утром. Вы меня спасли, а я вас принял за простую пастушку. Знай я, кто вы, я не никогда бы… – Питер сбился, подыскивая слова и чувствуя себя не в своей тарелке.
Тереза рассмеялась.
– Что такое дурацкое поведение? Поцеловать и дать мне денег – глупо? Почему? Мне нравятся поцелуи и деньги.
Прежде чем Лэндерс успел ответить, девушка чмокнула его в щеку и скрылась во тьме, осталось только эхо звонкого смеха.
Вернувшись в дом, она застала отца в гостиной. Терезе стало не до смеха. Лицо Квисто выглядело мрачным и уставшим. Исчезли неуемная энергия и сила духа. Он поднял взгляд на дочь и улыбнулся. Девушка взяла отца за руку, Квисто погладил её пальцы.
– Я знал, что-то должно случиться. Даже на этом острове мы не отрезаны от мира. Наши люди и прежде совершали дурные поступки, но они всегда вели себя, словно расшалившиеся дети. Теперь среди нас поселился дьявол. Я просто чую в воздухе запах падали…
Квисто был печален. Тереза прижалась к отцу.
– На такое способен кто-то один. Остальные остались прежними, – заметила она. Но Квисто покачал головой.
– Нет, дочка, заразная болезнь быстро передается другим. Я в свое время насмотрелся, каков большой мир, потому и бежал из него. Но даже здесь он меня достал.
– Мы выкорчуем заболевшие побеги, – убеждала Тереза. – Все останется по-прежнему.
Отец смотрел на любимую дочь, полную неистребимого оптимизма, и завидовал силе и смелости, с которой она входила в большой мир.
Поцеловав отца, Тереза поднялась по лестнице. Оглянувшись, она увидела, что тот не трогается с места, и сердце её внезапно переполнила волна горячей нежности к нему.
5
Наутро Питер проснулся поздно, когда двери со скрипом распахнулись и в комнате появилась Анита с подносом. Комнату наполнил аромат кофе и булочек. Питер сел и поблагодарил горничную.
Отступив на шаг от кровати и держа руки за спиной, Анита одарила Питера улыбкой. Таких девиц Лэндерс распознавал мгновенно: снимаешь её на вечер, провожаешь домой и расстаешься, обменявшись поцелуем. Что ещё нужно моряку, получившему увольнительную на берег? А помахав красотке рукой, о ней больше и не вспомнишь.
Горничная удалилась, Лэндерс выпил кофе, оказавшийся выше всяких похвал, и съел булочку. Жаркое утреннее солнце било прямо в лицо. Лэндерсу надоело валяться в постели. Он протянул руку за часами, но там их не оказалось. Хотя до прихода Аниты часы спокойно лежали на столике у кровати.
«Ладно, милашка с шустрыми пальчиками, будет о чем поговорить», – решил Лэндерс.
Одевшись, он поспешил на поиски служанки. Зал погребка оказался совершенно пуст, из кухни доносилось пение Грации. Рядом с дверью кладовки Лэндерс заметил ещё одну и очутился в маленьком внутреннем дворике. Через арку напротив видна была часть городской площади и мыс, вокруг которого серебрилась под солнцем вода. Анита разбрасывала вокруг себя желтые зернышки маиса, отгоняя нахального петуха, норовящего проглотить лишнюю ему порцию корма. Тот заорал, шарахнулся к стене, и Питер расхохотался. Девушка обернулась и усмехнулась.
– На пару слов, – махнул ей Лэндерс.
Анита бросила курам последнюю горсть зерна.
– Да, сеньор?
Лэндерс протянул руку:
– Мои часы. Понятно?
Горничная кивнула, демонстрируя полную невозмутимость.
– Поживее, – приказал Лэндерс.
Продолжая усмехаться, горничная вызывающе нагло пялила глаза.
– Без глупостей, – Питер сжал её запястье и почувствовал, как все её тело задрожало, словно он имел дело с молодым, диким, норовистым животным. Анита изо всех сил стукнула его по раненой руке. Лэндерс взвыл и отпустил девушку. Она метнулась через дворик к арке, но Питер преградил дорогу.
Смеясь, девушка попятилась к стене, скрываясь в густых зарослях вьюнка, усыпанных крошечными голубыми цветочками. Заметив, как Анита прикрывает карман на платье, Питер догадался, где его часы. Он видел, что девушку не пугает, а забавляет все происходящее.
Резко шагнув вперед, Лэндерс схватил её за локти и навалился всем весом, вдавливая в заросли вьюнка. На них посыпались дождем крошечные голубые цветочки. Девушка боролась отчаянно, лягаясь и ругаясь по-португальски. Продолжая её удерживать, Питер извлек свои часы и сделал шаг назад, но горничная не отпускала. Ее раскрасневшееся лицо оказалось совсем рядом, губы приоткрылись, глаза затуманились. Поначалу Питера лишь позабавила мгновенная перемена её настроения, но через миг он уже целовал её и она страстно отвечала.
– Доброе утро, сеньор, – раздался голос за спиной.
Вырвавшись от Аниты, Питер увидел Терезу и Квисто. Тереза в зеленой юбке и белой блузке стояла под аркой, Квисто размахивал раскрытым зонтиком.
Тереза что-то бросила по-португальски Аните, та, подмигнув Питеру, метнулась в дом.
Смущенный, Питер шагнул навстречу.
– Анита украла мои часы…
Тереза отвернулась, Квисто расхохотался.
Комако упорно избегала разговоров о Юкио. Пусть он и не был ее женихом, но если она, как говорят, пошла в гейши только ради того, чтобы заработать денег на его лечение, значит, отношения их были серьезными.
– Действительно, сеньор, разве есть лучший способ вернуть украденное?
Питер вымучил ответную улыбку и уставился на девушку.
Комако на какое-то мгновение оставалась в полном недоумении, почему Симамура не рассердился, потом, как надломленная, бросилась ему на шею.
– О, какой ты все же искренний! Тебе очень горько, да?
Квисто вертя в руках зонт, посоветовал:
– Дети на нас смотрят, с каштана…
– Не понимаю я тебя… Вы, токийцы, все ужасно сложные. У вас суета кругом, потому вы и разбрасываетесь.
– Да не расстраивайтесь вы, сеньор. Анита ждет поцелуев, как овца дойку. Пойдемте, мы же решили поискать пса.
– Да, верно, я весь какой-то разбросанный…
– Смотри, жизнь свою разбросаешь! Ну что, пойдем на могилу взглянуть?
Они направились к причалам. Питер шел слева от Квисто, девушка – справа. Пару раз Лэндерс покосился на Терезу, но девушка даже не смотрела в его сторону.
– Даже и не знаю.
– Вот видишь! Тебе вовсе и не хотелось посмотреть на эту могилу.
«Чертово невезение, – думал Питер, – надо же было им явиться именно сейчас…»
– Да ты же сама колеблешься.
– Ну и что из того! Я ведь ни разу еще там не была. Правда, ни разу. Нехорошо перед учительницей, они ведь теперь рядом лежат. И теперь это уже будет чистым притворством.
Солнце припекало ещё сильнее. С океана накатывалась зыбь, у входа в бухту разбивались тяжеловесные медлительные валы. Ветер с моря закручивал маленькие пылевые смерчи и шевелил сухие листья пальм. И никаких признаков возвращения рыбацкой флотилии.
– Ты сама сложная, куда сложнее меня.
Квисто был настроен очень решительно и намерен действовать наверняка.
– Почему? С живыми не могла разобраться, но уж с мертвыми-то разберусь.
– Заметив пса, давай проявим осторожность, сеньор, – предостерег он Лэндерса громовым голосом. Слова разносила бризом по все гавани. – Не выдадим себя ни словом, ни взглядом. Мы просто-напросто пришли полюбоваться утренним пейзажем. Мир всегда прекрасен… Тайна известна только нам троим. И не дай Бог выдать себя раньше времени! Ну, а потом… Потом мы нанесем решающий удар!
Сквозь криптомериевую рощу, где тишина, казалось, вот-вот закапает ледяными каплями, они вышли к подножию лыжного склона и пошли вдоль железнодорожных путей. Кладбище находилось в уголочке возвышенности, разделявшей поля. Здесь, на этой меже, было всего несколько каменных могильных плит и стояла фигура Бодисатвы – покровителя детей и путников. Вокруг – пусто, голо. Ни одного цветочка.
В ту же секунду Питер увидел пса. Что это именно тот пес с рыбацкой лодки, он не сомневался. Пес пробежал по площади, опустив морду к самой земле, словно по следу чего-то съедобного.
И вдруг в тени деревьев за статуей Бодисатвы мелькнула фигура Йоко. Лицо у нее было, как всегда, застывшее, серьезное, похожее на маску. Но глаза горели, и она пронзила их этими горящими глазами. Неловко поклонившись, Симамура замер на месте.
– Вот он! – воскликнул Лэндерс. – Вон там, смотрите!
А Комако сказала:
Прежде, чем он договорил, Тереза метнулась вперед. Увернувшись от стайки ребятишек, она ловко схватила пса на руки и вернулась, победно сверкая глазами.
– В какую рань ты, Йоко-сан! А я к парикмахерше…
– Вы уверены в том, что это именно тот пес? – Тереза сунула его Питеру.
И тут же и она, и Симамура съежились, как от внезапно налетевшего свистящего, беспросветно-черного урагана.
– Да, это он, – подтвердил Лэндерс. Энтузиазм, с которым Тереза бралась за дело, его безусловно восхищал, но вместе с тем смущал избыток эмоций, постоянно перехлестывавших через край.
Совсем рядом с ними оглушительно прогрохотал товарный состав.
– Ради Бога! – взмолился он, – не нужно необдуманных поступков. Никто не должен знать, что нас интересует пес. Секреты должны оставаться между нами.
И вдруг сквозь тяжелый скрежещущий грохот прорвался крик: «Сестра-а!» Юноша в дверях черного товарного вагона размахивал фуражкой.
Лэндерс ожидал взрыва, но тут вмешался Квисто:
– Саитиро!.. Саитиро!.. – крикнула Йоко.
– Сеньор прав. Не забывай об осторожности. Это очень серьезно, Тереза.
Ее голос… Тот самый, который окликнул начальника на заснеженной сигнальной станции. До боли прекрасный голос, который, казалось, взывал к человеку, не способному его услышать.
– Ничего страшного, – Лэндерс попытался смягчить ситуацию, но его помощь не была принята, – девушка холодно заметила:
Когда товарный состав прошел, они с поразительной отчетливостью увидели цветущее гречишное поле по ту сторону путей. Словно с их глаз спала пелена. Цветы, сплошь цветы над красноватыми стеблями.
– Учту на будущее.
Встреча с Йоко была для них настолько неожиданной, что они даже не заметили приближающего поезда, но товарный состав будто стер то, что, казалось, вот-вот должно было возникнуть между ними тремя.
– Ладно, что будем делать? – спросил Квисто. – Лодки в море. А пес всю ночь провел на острове.
И сейчас, казалось, остался не стук колес, а отзвук голоса Йоко, который все не замирал и возвращался откуда-то, как эхо кристально чистой любви.
– Вы знаете его? – поинтересовался Лэндерс.
Йоко провожала глазами поезд.
– Может, мне пойти на станцию? Ведь в поезде мой младший брат…
Тереза покачала головой. Квисто заметил:
– Но поезд не станет ждать тебя на станции.
– Мне он безусловно попадался на глаза, но на острове столько собак. Только у нас четверо. Кто чей хозяин? Разве знаешь…
– Пожалуй…
– У него вообще может не быть хозяина, – заметила Тереза.
– Ты ведь знаешь, я не хожу на могилу Юкио-сан.
Лэндерс погладил пса по голове.
Йоко кивнула и, чуть поколебавшись, присела на корточки перед могилой. Молитвенно сложила ладони.
Комако продолжала стоять.
– Отпустите его, – предложил Питер. – Вдруг побежит домой, и мы сумеем что-то разузнать, последовав за ним? А не выйдет – спустимся к лодкам, когда они причалят, и порасспросим рыбаков.
Симамура отвел глаза, посмотрел на Бодисатву. Трехликий – все лики у него были длинные, вытянутые – держал у груди молитвенно сложенные руки. Но кроме одной пары рук у него с боков было еще по паре.
Тереза подняла глаза на Питера и улыбнулась.
– Я иду прическу делать, – бросила Комако и пошла в сторону деревни по тропинке, тянувшейся на меже.
У обочины тропинки, по которой они шли, крестьяне вязали хаттэ. Так на местном диалекте называют рисовые снопы. Их вешают для просушки на деревянные и бамбуковые жерди, перекинутые с одного дерева на другое.
– Но очень осторожно…
Несколько рядов таких подвешенных к жердям снопов походят на ширму.
Питер засмеялся.
Девушка в горных хакама, изогнув бедра, бросала сноп вверх, мужчина, высоко на дереве, ловко подхватывал его, разрыхлял, как бы расчесывая, и насаживал на жердь. Привычные, ловкие, ритмичные движения повторялись с автоматической монотонностью.
– Да, очень осторожно.
Комако покачала на ладони свисавшие с хаттэ колосья, словно взвешивая нечто драгоценное.
Тереза спустила пса на землю. Пару секунд он постоял, словно пытаясь понять, что от него хотят, и затрусил через площадь. Они шли следом. Будто ожидая их, пес постоял у подножия крутой и длинной лестницы, идущей между зданий, затем пустился по ступеням.
– Быстрее, – Питер взял Терезу за руку. – Быстрее за ним!
– Урожай-то какой! Прикоснуться к таким колосьям – и то приятно.
Сзади донесся голос Квисто:
Глаза у нее чуть-чуть сузились, должно быть, прикосновение к колосьям действительно доставляло ей удовольствие. Низко над ее головой пролетела стайка воробьев.
– Мне за собакой не угнаться. Увидимся позже. И помните: главное осторожность!
На стене висело объявление: «Соглашение по поденной оплате рабочих на посадке риса – девяносто сэн в день с питанием. Женщины-работницы получают шестьдесят процентов указанной суммы».
Последнее слово прогудело, словно сирена парохода.
В доме Йоко, стоявшем в глубине огорода, чуть в стороне от тракта, тоже висели хаттэ. Они висели на жердях в левом углу двора, между деревьями персимона, росшими вдоль белой стены соседнего дома. Между двором и огородом, под прямым углом к деревьям персимона, тоже стояли хаттэ. С одного края в снопах был сделан проход. Все вместе производило впечатление шалаша, только не из рогожи, а из рисовых снопов. В огороде на фоне увядших георгинов и роз раскинуло свои могучие листья таро. Хаттэ скрывали небольшой пруд для выращивания лотоса и плававших в нем красных карпов. Они скрывали и окошко той комнатки, где некогда выращивали шелковичных червей и где в прошлом году жила Комако.
Питер рассмеялся, взглянул на спутницу, и та ответила улыбкой.
Йоко, простившись с ними не очень-то приветливо, направилась к дому через проход в рисовых снопах.
– Вы должны нас простить, ничего подобного тут раньше не случалось. Но мы с отцом постараемся вести себя благоразумней.
– Она тут одна живет? – спросил Симамура, провожая глазами чуть согнутую спину Йоко.
– Раньше и со мной ничего подобного не происходило, признался Питер.
– Может, и не совсем одна! – огрызнулась Комако. – До чего же неприятно. Не пойду я причесываться… Помешали человеку побыть на могиле. А все из-за тебя! Вечно ты предлагаешь, чего не надо.
Пес их изрядно утомил.
– Из-за меня? Из-за твоего упрямства, это ты не захотела побыть с ней вместе у могилы.
Одолев лестницу, он пустился вдоль улицы, тянувшейся параллельно пляжу и городской площади, заглянул во двор и придирчиво обнюхал помойный бак. Во дворе возился юноша лет шестнадцати. Тереза поинтересовалась, не его ли пес роется в мусоре.
– Ты просто меня не понимаешь… Я все же приведу голову в порядок… попозже, если найду время… А к тебе я приду, может быть, запоздаю, но обязательно приду.
– Нет, сеньорита Тереза, – последовал ответ.
Было уже три часа ночи.
Потом пес погналась за кошкой, та прыгнула в открытое окно. Выглянувшая из окна женщина отчитала собаку. Тереза спросила у нее, кому принадлежит пес. Женщина только пожала плечами.
Симамура проснулся от резкого стука седзи, и тут же ему на грудь упала Комако.
У каждого встречного, обменявшись приветствиями, Тереза расспрашивала о псе-путешественнике.
– Сказала приду и пришла… Сказала приду и, видишь, пришла.
– Достаточно ли осторожно я себя веду? – подначивала она Питера. Теперь она вела себя с Лэндерсом совсем по-свойски.
Она тяжело дышала.
– Исключительно, – кивал он.
– Какая ты пьяная!
По внимательным ответам Лэндерс видел, что дочь Квисто пользуется в Порто Мария уважением.
– Не видишь, что ли, сказала приду и пришла…
Промчавшись через весь город, пес свернул к церкви и блаженно растянулся на солнышке, наслаждаясь жизнью и лениво пытаясь поймать надоевшую муху. Немного подождав, Питер с Терезой тоже решили подняться на крыльцо. Портик храма поражал массивными мраморными колоннами, фронтон украшала статуя Мадонны, сиявшая в солнечных лучах розовым, золотом и голубым. Тяжелые деревянные двери стояли настежь, и Питер заглянул в храм. Тереза объяснила, что церковь расположена в естественной пещере. Храм освещался только свечами на алтаре да проникающим через распахнутые двери солнечным светом. Единственный священник Альваро – отец Гордано шел через школьный двор, расположенного по соседству с церковью. Священник был худым, сутулым человеком с большими и добрыми глазами.
– Да, да! Пришла!
Тереза представила Питера отцу Гордано и, обменявшись вежливыми фразами, спросила о собаке.
– Дорогу совсем не различала. Не различала, говорю. Ой-ой-ой, как мне плохо!..
– Не уверен, дитя мое, но думаю, пес принадлежит сеньору Лессету. Иногда он с ним прогуливается, – пояснил священник.
– И как только тебе удалось подняться по склону?
Едва священник удалился, пес поднялся, потянулся и побежал вверх по улице, прочь от храма.
– Не знаю, ничего я не знаю. – Откинувшись назад, она повалилась на Симамуру.
Молодые люди, последовали за ним.
Симамуре стало тяжело дышать, он попытался встать, но не удержался – спросонья, должно быть, – и снова упал на постель. Его голова легла на что-то горячее.
– Как же он может принадлежать Лессету? – удивился Лэндерс. – Разве тот выходит в море с рыбаками?
– Глупая, ты же горишь как в огне!
– У него небольшая моторка для научных целей.
– Да? Огненная подушка. Смотри, обожжешься…
Питер молчал, прикидывая, не главарь ли Лессет здешней банды.
Симамура прикрыл глаза. Жар ее тела будто наполнял ему голову. И казалось, что он наполняется счастьем, что сейчас он постигает всю полноту жизни. Резкое дыхание Комако свидетельствовало о реальности всего происходящего. Симамура купался в каком-то сладостном раскаянии, словно ему уже ничего не оставалось, лишь умиротворенно ждать отмщения.
На окраине улица перешла в неровную тропу, ведущую к скалистой вершине. По широким склонам тянулись лоскуты крестьянских полей. Пара буйволов лениво тянулась в борозде, и пес сердито зарычал на них. Погонщик швырнул в собаку камнем, и она побежала по узкой тропе, приведшей в конце концов к длинному серому бетонному бараку. Тереза коснулась руки Лэндерса.