Татьяна Корсакова

Свечная башня

Глаза у девочки были синие, как августовское небо. Не человеческие какие-то глаза – кукольные. И этими своими синими кукольными глазами она всматривалась в его лицо, запоминала. Она не закрывала их до самого конца. Уже и лицо сделалось лиловым, и дыхание оборвалось, и пальцы перестали цепляться за его одежду, а глаза все глядели, всматривались, запоминали.

– Ну же, – сказал он почти ласково и так же ласково, но неотвратимо еще сильнее сжал тонкую детскую шею. – Ну, закрой глазки, маленькая. Хватит уже…

Она то ли послушалась, то ли наконец кончились силы в ее тщедушном тельце, но перед тем, как синие глаза закрылись навсегда, он увидел в них нечто пугающе нездешнее…

* * *

Василису Свиридову хватились к вечеру. Не хватились бы и до ночи, если бы не полдник. На полднике младших пересчитывали по головам, как курят. Курятами их называла старшая воспитательница Лизавета Петровна. Она их – курятами, они ее – Лисапетой. Мирославе оба прозвища казались непозволительными, поэтому она при каждом удобном случае одергивала и воспитательницу, и воспитанников. Не помогало. Не помогало потому, что основатель школы Всеволод Мстиславович Горисветов слишком уж лояльно относился и к персоналу, и к воспитанникам.

Особенная школа – особенные правила. Вот так он любил повторять. И ведь не поспоришь! Потому что правила эти написал он сам. Мирослава пыталась помочь, но от ее более чем дельных советов шеф мягко отмахивался. Или не мягко? За тринадцать лет знакомства Мирослава так и не поняла, чего ожидать от него и его единственного отпрыска. Аристократы! Голубая кровь, белая кость! Титул у них, регалии, деньги, какие Мирославе даже не снились. Еще и усадьба эта!

Горисветово! А как же иначе?! Хозяева Горисветовы, а усадьба, стало быть, Горисветово. Я памятник себе воздвиг нерукотворный… Впрочем, очень даже рукотворный и очень даже памятник! Культурное наследие! Под реставрацию усадьбы Всеволод Мстиславович выбил какие-то немыслимые гранты. Реставрацию провели в кратчайшие сроки и, как думалось Мирославе, очень качественно. Там, где нужны дубовые панели, там они и есть дубовые, а не из крашеной сосны. Там, где был наборный паркет, там он наборным и остался. Семь пород дерева, чтобы вы понимали! И розовый мрамор дешманской плиткой не заменили! Все дорого, стильно, аутентичненько!

А потом, когда из Минкульта выжали все по максимуму, пришел черед Минобра и инвесторов. Еще поди реши, кто больше вложил в усадьбу – государство или инвесторы. А все ради чего? Ради школы. Мирослава отступила от французского окна, у которого стояла вот уже минут пятнадцать, поежилась.

Да, школа была не простая, а золотая. Не в том смысле, что для золотой молодежи, хотя и этих зажравшихся говнюков в Горисветово хватало. Школа была для одаренных детей. Мирослава подозревала, что как раз под эту «одаренность» Минобр деньжат и отстегнул. А уж инвесторы – под золотую молодежь.

С идеей этой особенной школы Всеволод Мстиславович носился, как дурень с торбой. Так сказала бы Мирославина бабуля, царствие ей небесное! Бабуля и ум, и язык имела острый. Она бы мигом пристроила этот горисветовский дворец под что-нибудь полезное. Под отель, например! Или под элитный пансионат! Под лечебницу еще можно было бы. Потому что локация уж больно удачная, а места уж больно красивые. Все самое необходимое для дорогого и экологичного отдыха под рукой: и лес, и река, и заливные луга. Опять же цивилизация близко. Деревня всего в двух километрах, а город в двадцати. Вот так бы поступила Мирославина бабуля. Ну, или сама Мирослава, если бы ее спросили. Но ее, разумеется, никто не спрашивал. Ни Всеволод Мстиславович, ни его сын Славик. А все потому, что у Горисветова старшего была идея фикс! То есть, идея фикс была у его прабабки, а он всего лишь подхватил упавшее знамя.

Мирослава обернулась, вперила взгляд в портрет дамы, яркой и даже по нынешним стандартам красоты весьма сексапильной. Портрет висел на самом видном месте, прямо под фамильным гербом. Герб был прост и незатейлив: горящая свеча над двумя скрещенными мечами. Свеча как светоч знаний, мечи как символ боевого прошлого. На рассказы о боевом прошлом Всеволод Мстиславович не скупился, а вот про прабабку информации было совсем немного. Мирославе удалось узнать лишь, что Агния Витольдовна была дамой по тем временам продвинутой и решительной. Рано овдовев, она с большим умом сумела распорядиться немалым наследством, доставшимся от супруга.

Про красоту и ум вдовствующей графини ходили легенды, но замуж она больше не вышла, жизнь вела уединенную и затворническую, а уж смерть ее и вовсе стала тайной за семью печатями. Никто о том, как и когда покинула этот бренный мир Агния Горисветова, не знал или, если даже и знал, то не желал распространяться. По крайней мере, никакой информации об обстоятельствах ее кончины Мирослава так и не нашла. Одни лишь сплетни и глупые домыслы. Впрочем, и искала не так чтобы очень старательно. Все как-то не до того было с этой чертовой школой.

Кстати, о школе! Тогда она называлась по-простому – приютом для одаренных сирот. Разумеется, никакой золотой молодежи! Чистейшей воды альтруизм и подвижничество! Агния собирала перспективных сироток по всей стране, давала пищу и кров, развивала их таланты. Согласно семейной легенде, из сироток выросли весьма незаурядные личности. Ученые, музыканты, врачи. Имелся даже один дипломат. Вот такой удивительной личностью была Агния Горисветова! Настолько удивительной, что слава ее не давала покоя Всеволоду Мстиславовичу. Догоним и перегоним прогрессивную бабульку! Дальше, выше, быстрее! Или как там было в оригинале?..

Мирослава поморщилась, отвернулась от портрета. Тетка на портрете, хоть и была вполне себе секси, но смотрела недобро. Наверное, чуяла, что Мирослава зарится на ее высоковельможную кровиночку. А Мирослава зарилась не на кровиночку, а на вот это вот все!

Она посмотрела на открывающийся с высоты второго этажа пейзаж. Сентябрь выдался на удивление теплым, по-летнему жарким, но скоро осень позолотит макушки старых парковых кленов, а потом они станут багряно-красными, как мантия несравненной Агнии. Лес и овраг еще держатся, сохраняют сочную зелень, но скоро и их коснется дух увядания. Сразу, как только солнце утратит свою прежнюю власть. А пока солнечные лучи подкрашивают рыжим стены Свечной башни. Из этого окна башню не увидеть. Да и не очень-то хочется на нее смотреть! Жуткая постройка, вырывающаяся из общей благостно-пасторальной композиции усадьбы. Ни уму, ни сердцу, как сказала бы Мирославина бабушка. Но Свечную башню построила не Мирославина бабушка, а Горисветовская была в своем праве – блажила, как хотела! И, пожалуй, впервые изменила чувству стиля и вкуса.

Свечная башня носила это странное название по двум причинам. Во-первых, она была похожа на свечу. Огромную черную свечу с виртуозно сымитированными наплывами воска и смотровой площадкой в форме застывшего пламени. Пожалуй, Свечная башня единственная не подверглась никакой переделке. Как стояла сотни лет гигантским черным подсвечником, так и осталась стоять. И механизм, имитирующий пламя свечи, говорят, работал еще лет пятьдесят назад. Сложный какой-то механизм, высокотехнологичный для того времени. Когда он работал, башня превращалась в самую настоящую гигантскую свечу. Этакий циклопический светоч. Вот вам и вторая причина! Спроектировал и построил этого монстра чумовой архитектор Август Берг. Мирослава специально погуглила. Берг и в самом деле был чумовой, как сказали бы воспитанники горисветовской школы. Один только замок посреди озера чего стоил! Готика на окраине провинциального уральского городка Чернокаменска. Поди ж ты, какой затейник!

К башням у Берга была какая-то особенная слабость. Мирослава насчитала с дюжину. Это если не брать во внимание уже разрушенный, но сохранившийся на репродукциях и открытках чернокаменский маяк. Если здешняя башня была похожа на свечу, то тамошний маяк – на огромную, вздымающуюся к небу черную змею. Затейник, что ты скажешь!

Мирослава зябко поежилась, возвращаясь мыслями к пропавшей Василисе Свиридовой. Может и не пропавшей вовсе! Скорее всего, не пропавшей, но маменька ее уже позвонила в школу, устроила истерику, когда ее кровиночка не пришла домой. Значит, нужно озаботиться поисками девочки. Именно ей озаботиться, потому что большой босс в Москве, а Славик и вовсе за границей на каком-то чертовом симпозиуме. И действовать нужно быстро, пока не поползли слухи, что из элитной школы пропадают воспитанники. За такое Всеволод Мстиславович по головке не погладит.

Вообще-то, Василиса была не совсем воспитанницей, не на полном, так сказать, довольствии. Тот самый случай с грантами для поддержки талантливой, но малоимущей детворы. Их, таких талантливых и малоимущих, в Горисветово было процентов десять. Всеволод Мстиславович называл их десятиной. Посильный вклад в развитие и поддержку провинциальных гениев. Как раз чтобы не упасть в грязь лицом перед Минкультом и Минобром. Ну, и перед боженькой чтобы засветиться. Вот он я – меценат и подвижник Всеволод Горисветов! Это уже инвестиции в будущее, очень далекое будущее. Но такой человек, как Всеволод Мстиславович, ничего не пускал на самотек.

Вот так и вышло, что двенадцатилетняя Василиса Свиридова стала частью этих инвестиций. Была ли она из малоимущей семьи? Безусловно! Василисина маменька работала в деревенской библиотеке. Какое уж тут имущество от такой работы? Имени папеньки в Василисиной анкете и вовсе не значилось. Получалось, что девочка из неполной, малообеспеченной семьи. Была ли она талантлива? На взгляд Мирославы, была! Она рисовала. И это были не какие-то подростковые каляки-маляки, которые с большой натяжкой и лишь под определенным углом зрения сошли бы за примитивизм или абстракционизм. Это были взрослые, совершенно самодостаточные картины. Хотите – стремительные карандашные наброски! Хотите – нежнейшая акварель. А хотите – портрет с фотографической точностью. И везде эта искра гениальности. Один раз увидишь, не забудешь уже никогда. У Мирославы было уже две картины Василисы, и она думала, что когда-нибудь они станут прекрасными инвестициями в не менее прекрасное и безбедное будущее.

Поскольку девочка была из местных, то не было никакой необходимости в ее постоянном проживании в Горисветово. Так, полупансион с двухразовым питанием, формой с вышитым золотом гербом, продвинутой школьной программой, похвастаться которой могли далеко не все столичные гимназии, и индивидуальными занятиями живописью, графикой, композицией, скульптурой и историей искусств. Учителя приезжали в усадьбу несколько раз в неделю специально ради Василисы. Впрочем, в этом как раз не было ничего удивительного. Школа практиковала и пропагандировала индивидуальный подход к каждому из своих воспитанников. Помимо перечисленных плюшек имелся и еще один существенный бонус. Василиса получала стипендию, которая в несколько раз превышала зарплату ее маменьки. Как маменька распоряжалась этими деньгами, Мирославе было наплевать, ее больше заботило то, что происходило с воспитанниками в стенах школы. А теперь вот оказывается, что и происходящее за стенами тоже в сфере ее интересов и ответственности…

За спиной громыхнуло, скрипнуло, послышался тяжкий вздох. Это вернулась отправленная с распоряжениями Лисапета. Комплекция у этой дамы была такой, что двигалась и существовала она очень громко. Наверное, специально для того, чтобы воспитанники успевали замести следы своих мелких детских преступлений задолго до появления старшей воспитательницы.

Мирослава тоже вздохнула, обернулась.

– Лизавета Петровна, ну что? – спросила она своим специальным официальным тоном. Таким тоном она разговаривала почти со всеми обитателями школы. Вынужденная мера, как сказала бы ее бабушка. Слишком молода, чтобы внушать доверие. Слишком красива, чтобы внушать симпатию. Остается давить авторитетом и вот этим своим официальным тоном.

– В школе ее нет, Мирослава! – Отдуваясь и обмахиваясь картонной папкой с надписью «Дело№», сообщила Лисапета. Эта во всех отношениях выдающаяся дама упрямо отказывалась называть Мирославу по имени отчеству.

– Сергеевна, – сказала Мирослава мягко, но с намеком на угрозу в голосе. – Мирослава Сергеевна, будьте так любезны.

Лисапета снова вздохнула, кивнула.

– Нет ни в учебных классах, ни в мастерской, ни на конюшне, ни вообще на территории, – пробасила она. – Я отправила спортсменов, чтобы прочесали парк.

Мирослава раздраженно покачала головой. Спортсменами Лисапета называла четверых великовозрастных балбесов из золотой молодежи. Спорт их был так же красив, бесполезен и дорог, как и они сами. Большой теннис – это тебе не шахматы! Это тебе корты, ракетки, форма! Это тебе тренер, выписанный аж из самой Москвы. И в перспективе поездки на зарубежные турниры. Спортсмены были проектом инвесторов, а не Минобра, поэтому кроме регулярных немалых пожертвований ничего в копилку школы не приносили. Зато были постоянным источником Мирославиной головной боли, умели влипать в неприятности, поэтому требовали неусыпного контроля. И вот Лисапета отправила их на поиски Василисы Свиридовой!

– Нашли, кого отправить, Лизавета Петровна, – процедила Мирослава сквозь сжатые зубы.

– Кто под руку попался, того и отправила, – проворчала Лисапета. – А что мне, по-вашему, раздвоиться?

– По-моему, вам следует лучше выполнять свои профессиональные обязанности, – отчеканила Мирослава и, предотвращая возможные возражения, махнула рукой.

Лисапета намек поняла. Она была упрямой теткой, но четко знала, за какую черту заступать не стоит, умудрялась балансировать на самой грани.

– Если девочки нет ни в здании, ни на территории, значит, нужно снарядить поисковую экспедицию! – Мирослава решительным шагом направилась к выходу из кабинета.

Она сама намеревалась возглавить эту экспедицию. Как говаривала бабуля, хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, сделай его сама. Кажется, придется.

– Кого назначим? – Лисапета двинулась следом. – В спасательную экспедицию, кого возьмем, Мирослава?

– Сергеевна, – процедила Мирослава, не оборачиваясь. – И не в спасательную, а поисковую. Типун вам на язык, Лизавета Петровна!

Лисапета за ее спиной хмыкнула, засопела, но не обиженно, а озадаченно.

– Две дороги ведь до деревни, – рассуждала Мирослава на ходу. – Тропинка и кружной путь. Так?

– Так. Но кружной путь – это крюк в три километра, тогда как можно напрямки через овраг. – отозвалась Лисапета. – Девочка ж деревенская была. Зачем ей?

Мирослава остановилась так стремительно, что не успевшая затормозить воспитательница едва не сшибла ее с ног.

– Почему была? – спросила она, глядя на Лисапету снизу вверх. – Что вы такое говорите?! Василиса Свиридова жива и здорова! Мы найдем ее в течение получаса!

Она говорила зло и уверенно, но по позвоночнику вдруг пополз мерзкий холодок. Он полз от затылка к копчику, оставляя на коже липкий след. Так отзывалась на неминуемые неприятности Мирославина интуиция.

– Который час? – спросила она и тут же бросила взгляд на свои наручные часы.

– Четверть пятого. – Лисапета тоже посмотрела на ее часы. – Так кого пошлем, Мирослава Сергеевна?

И никакой многозначительный паузы между именем и отчеством, все четко и, кажется, испуганно.

– Валик еще не уехал в город?

Валик Седой был спортивным тренером. Тренировал он не золотую теннисную молодежь, а всех остальных воспитанников. В здоровом теле – здоровый дух! Еще одна догма, которой следовал Всеволод Мстиславович.

– Уехал.

Мирослава снова многозначительно глянула на часы. Рановато уехал Валик, почувствовал вольницу в отсутствие большого босса. Придется с ним поговорить. Сначала мягко, по-дружески, а там уж как получится. Жизненный опыт подсказывал Мирославе, что с людьми из прошлого очень сложно сохранять дистанцию. Они все время норовят эту дистанцию нарушить, либо и вовсе сократить до минимума. Валик однажды попытался, прижал Мирославу в учительской, приготовился лапать. Так сказать, по старой памяти. Потом долго ходил в раскоряку, потому что, оказавшись зажатой в углу, Мирослава сначала действовала, а потом уже думала. С того самого дня отношения у них установились дипломатические и дистанцию Валик больше не нарушал. Наоборот, старался увеличить ее до максимально возможной. Вот уже с работы свинтил.

– Так они все того… с оказией уехали, – сообщила Лисапета не без злорадства. – У Семена Яковлевича прихватило спину, за ним зять из Чернокаменска приехал на микроавтобусе, ну вот они и того… уехали. Мирослава, да что ж тут страшного-то?! Уроки уже полчаса как закончились, чего людям еще полчаса мучаться?

– Сергеевна, – сказала Мирослава с нажимом.

– Сергеевна, – послушно повторила Лисапета. – Да не злитесь вы. Все ж живые люди.

– Хоть кто-нибудь остался?

Она не злилась, она просто сделала зарубку на только ей одной видимой стене памяти. Еще одну зарубку в длинной череде.

– Этот еще не уехал, кажись! – Лисапета прищелкнула пальцами, наверно вспоминая имя единственного ответственного учителя школы. – Фрост! Видела пару минут назад его монстру.

– Фрост?! Это кто вообще? – Мирослава нахмурилась. – Всех учителей школы она, разумеется, знала, но об этом слышала впервые. Еще и монстра какая-то…

– Хакер, – усмехнулась Лисапета.

– Не помню такого.

– Потому и не помните, что он – внебюджет… Или как там правильно называется? Благотворительность?.. Одним словом, он не числится в штате, никому не подчиняется. Сам по себе он, вот как!

В Горисветово никто и никогда не был сам по себе. На всех имелась папочка с личным делом и файлик на компе большого босса. Мирослава подозревала, что даже на нее. А хакер по фамилии Фрост, выходит, был сам по себе. Или это вообще не фамилия?..

– С чего бы? – спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

– С того, что забесплатно работает. Сказал, не надо денег. Представляете?! Кому в наше время не надо денег?!

– Хорошему айтишнику, может, и не надо. Вот только не много я видела среди них меценатов. Наверное, добрейшей души человек, раз забесплатно согласен работать? – Мирослава посмотрела на Лисапету.

– Да кто ж его знает? – Та пожала плечами. – По виду оболтус оболтусом.

– Ладно, главное, чтобы еще не уехал!

На оболтуса и хакера Фроста у Мирославы уже имелись конкретные планы. Пусть поучаствует в поисках Василисы, раз уж такой добрый. Она сдернула с вешалки пиджак.

– Зовем на помощь всех, кто подвернется под руку!

– Старшеклассников еще можно… – поддакнула Лисапета.

– Старшеклассников нельзя, – отрезала Мирослава. – Не хватало еще детей в это впутывать.

– Во что – в это? – почему-то шепотом спросила Лисапета. – Мирослава, ты думаешь, оно снова…

– Хватит! – рявкнула Мирослава. – В последний раз предупреждаю вас, Лизавета Петровна, о необходимости соблюдения субординации! И прекратите мне эту… – Она сделала глубокий вдох. – Прекратите панику, – закончила уже почти спокойно.

Она не стала слушать, что ответит Лисапета, решительным шагом вышла из кабинета, сбежала по беломраморной лестнице в холл первого этажа. Ей бы не бежать, как глупой школьнице, а спускаться степенной походкой, потому что вид бегущего генерала в мирное время вызывает смех, а в военное – панику. Так сказала бы бабуля. Но именно паника заставляла Мирославу перепрыгивать сразу через две ступеньки, рискуя сломать либо каблуки, либо ноги. Переобуться бы, но некогда. Она и без того потеряла непростительно много времени, доверив поиски девочки Лисапете. Лисапета, кстати, не отставала, Мирослава слышала ее сопение за своей спиной.

Оказавшись на крыльце, Мирослава осмотрелась. Школа жила своей привычной жизнью. Со стороны конюшен доносилось конское ржание, а со стороны стадиона – молодецкое. Старшеклассники, воспользовавшись хорошей погодой, гоняли на стадионе мяч. За углом дома мерно стрекотала газонокосилка. Почти благодать, вот только на сердце отчего-то неспокойно. И позвоночник сковало холодом.

– Вон она! Монстра! – переведя дыхание, сообщила Лисапета и рукой махнула в сторону подъездной дорожки.

На дорожке стоял черный, как сажа, байк. На первый взгляд очень дорогой и явно кастомизированный. Вполне себе симпатичная монстра.

– А вон и хозяин! – выдохнула Лисапета.

Мирослава уже и сама видела хозяина монстры. Высокий, патлатый, в затертых до дыр джинсах и такой же затертой косухе. Ну конечноже, провинциальным хакерам так и положено выглядеть… Понты дешевые.

– Господин Фрост! – Лисапета уже махала ему рукой и колыхалась из стороны в сторону всем своим необъятным телом. – Господин Фрост, как хорошо, что вы еще не уехали!

Мирослава не без злости подметила, с каким энтузиазмом Лисапета называет хакера господином. Да и в тоне ее слышалось какое-то непозволительное для такой степенной дамы кокетство. Хакер остановился, посмотрел сначала на Лисапету, потом на Мирославу и не слишком уверенно помахал в ответ.

– Сейчас я вас познакомлю, – прошептала Лисапета.

– Не надо, – отрезала Мирослава и решительно направилась навстречу хакеру. – Сама как-нибудь справлюсь.

Пока она шла, он не сделал и шага навстречу, стоял, рассматривал. В его взгляде не было присущей тренеру Валику беспардонности, но Мирославе отчего-то сделалось неловко. Всего на пару секунд. Ее такой мелочью, как внимательный взгляд, не смутишь.

– Господин Фрост! – сказала она утвердительно, сразу давая понять, что в курсе, кто он такой, и руку протянула. – Я заместитель Всеволода Мстиславовича.

Вообще-то, не было у нее особой должности в этой элитной школе. Не пришей кобыле хвост, как сказала бы бабуля. Наверное, честнее было бы представляться помощницей, но Мирослава сразу для себя решила, что не станет мелочиться. В конце концов, зарплату ей платили весьма достойную, не как какой-то там помощнице.

– Это Мирослава… Сергеевна. – Вот и Лисапета подоспела. – Она у нас…

– Хватит, – сказала Мирослава мягко, но твердо.

– Очень приятно. – Хакер Фрост пожал ее руку.

Рукопожатие у него оказалось каким-то осторожным, хотя Мирослава уже приготовилась было к этакому маленькому противостоянию. И тонкую лайковую перчатку он не снял. Все понятно с уровнем его культуры. Еще удивительно, что волосы чистые. Или это так нечаянно получилось? Мирослава принюхалась, не пахнет ли от него чем-нибудь этаким: немытым телом, съеденной накануне пиццей, выпитым пивом. От него пахло, но на удивление приятно. Парфюм, если не селективный, то уж точно люксовый. Может быть, она даже вспомнит, какой именно. Но это потом. Сейчас есть дела поважнее.

– Нам нужна ваша помощь, – сказала она. – Полчаса времени. Это возможно?

– Конечно. – Он не стал спрашивать, на что именно понадобилось ей его время, он смотрел на нее сверху вниз холодными серыми глазами. И во взгляде его Мирославе мерещилось… Что-то такое мерещилось одновременно очень важное и несущественное.

– У нас пропала ученица! – сунулась с пояснениями Лисапета.

– Не пропала, – поправила ее Мирослава. – Девочка ушла с занятий, но до сих пор не появилась дома.

– Сколько времени прошло? Давно она ушла? – Он задавал правильные вопросы. Те вопросы, которые Мирослава боялась задать себе самой, когда пялилась то в окно, то на портрет Агнии Горисветовой.

– Два часа, – сказала она, бросив быстрый взгляд на наручные часы. – Плюс-минус пятнадцать минут.

– И вы уже волнуетесь? – Он не улыбался и не иронизировал, он просто собирал информацию. Для хакера он был подозрительно серьезен.

– Мама девочки волнуется. Так вы поможете?

Он молча кивнул в ответ. Было в этом кивке что-то снисходительное. Во всяком случае, Мирославе так показалось.

– Что от меня требуется?

– Вы на мотоцикле, значит, вам будет проще проехать по объездной дороге. Обычно местные ею не пользуются, но лучше удостовериться, что девочки там нет.

– А вы?

– А я пойду по дну оврага в сторону деревни. Это более вероятный маршрут.

– Одна? – зачем-то спросил он.

– Одна. Что в этом странного?

– Ничего. – Фрост пожал плечами и нахлобучил на голову черный мотоциклетный шлем. – Я поехал, если… – Шлем заглушил голос, и Мирослава так и не расслышала продолжение фразы. Да ей и недосуг. Ей тоже нужно выдвигаться.

Ей пришлось кричать, чтобы в реве байка Лисапета смогла ее услышать:

– Еще раз обыщите школу! Если девочка найдется, немедленно мне позвоните!

Она не стала дожидаться ответа, пошагала по парковой дорожке не к центральным воротам, через которые только что пролетел черный байк, а к запасной калитке. Через эту калитку в Горисветово попадал персонал и ученики из местных. Так им удавалось «срезать» изрядный участок пути, сразу же оказавшись на ведущей к деревне тропе.

Впрочем, сначала это была не тропа, а полноценная дорога, по которой могли запросто идти два человека. Каблуки Мирославиных модельных туфелек почти не проваливались в плотную землю. Идти получалось быстро, но все равно хотелось побежать. Не к добру. Ох, не к добру…

Минут через десять дорога снова превратилась в тропу, которая запетляла между старыми кленами. Лес вокруг Горисветово был смешанный, с густым подлеском. Была бы Мирославина воля, она бы вырубила подлесок к чертовой матери, но Всеволода Мстиславовича и деревенских все устраивало. И плевать, что детям приходится пробираться сквозь эти джунгли. Хорошо, хоть дикого зверья здесь нет… Зверья нет, а кто есть?.. Мирослава остановилась, потерла глаза. Ей нужно было время. Совсем чуть-чуть времени, чтобы прийти в себя и собраться с духом.

Сколько лет она не ходила этой тропинкой? Много! Во взрослом возрасте, кажется, ни разу. Если ей было нужно попасть в деревню, она ехала туда на машине кружным путем. Собственно, и в деревне Мирослава появлялась нечасто. Там остался только один человек, которого она была рада видеть.

Но все это лирика, а реальность вот она – перед глазами. Извивается между старыми кленами и липами, скользит вниз по склону, петляет уже по дну оврага вдоль русла небольшой речушки и дальше почти до самой деревенской окраины никуда не сворачивает. Вот как тут вообще можно заблудиться? Заблудиться вряд ли получится, а спрятаться?

Дети любят играть в прятки. Она сама когда-то любила. Когда-то любила, а сейчас вот… ненавидит. И себя ненавидит за проявление слабости, а еще за то, что поперлась в овраг одна, не взяла с собой хоть кого-нибудь. Это ведь было бы разумно и рационально! Чем больше людей участвует в поисковой операции, тем больше вероятность удачного исхода. И обувь не сменила! Ну что за дура такая!

Злиться на себя было легко, злость хоть и ненадолго, но все же отгоняла панику. Или что она на самом деле отгоняла? Мирослава замерла посреди тропинки, зажмурилась. Вокруг была тишина. Почти абсолютная, почти могильная. И где-то за спиной то ли шепот, то ли вздох. И легкое прикосновение к плечу…

Она не хотела кричать. Не хотела играть в эту страшную детскую игру – прятки. Но она снова в нее играет…

Раз, два, три, четыре, пять…

Я иду искать…

Кто не спрятался, я не виноват…

А тот, кто стоит позади, чье ледяное прикосновение она ощущает вот прямо сейчас, соскучился по пряткам. По ней, Мирославе, соскучился!

Ее крик, придушенный и сиплый, оборвался в тот самый момент, когда Мирослава кубарем скатилась вниз, на дно оврага. За каблуки боялась… За ноги… Тут бы шею сберечь…

Наверное, не получилось, потому что мир, который кувыркался, словно цветные стеклышки в калейдоскопе, вдруг резко остановился, и Мирослава врезалась в него всем своим неловким, неприспособленным для игр в прятки телом. Стало сначала больно, потом сразу темно. Какое-то время из темноты доносился едва различимый шепот. Какое-то время чьи-то ледяные пальцы гладили Мирославу по лицу, а потом вцепились в горло. Вцепились и принялись душить…

* * *

…Она кричала и отбивалась от этих невидимых, беспощадных рук. Она знала, что умрет, но все равно продолжала бороться за свою жизнь. До тех пор, пока кто-то не гаркнул ей прямо в ухо:

– Да угомонись ты! И глаза открой! Слышишь ты меня?

Она слышала. Она даже могла дышать. Кажется. И холод ушел, сначала сконцентрировался в ледяную иглу в позвоночнике, а потом просочился сквозь толстую подушку мха в сырую землю.

– Ну давай, открывай глаза!

Этот невидимый и требовательный голос не отставал, не оставлял в покое. Но ее больше никто не трогал.

Мирослава открыла глаза, тут же попыталась сесть, но затянутые в черные перчатки ладони впечатали ее в подушку из мха.

– Не торопись, – сказал хакер Фрост.

Он стоял над ней на коленях, смотрел внимательно и немного… удивленно. А она была рада! Как же она была рада тому, что не одна! Нет, не тому, что не одна, а тому, что рядом человек. Живой человек!

– Почему? – спросила она сиплым голосом и шею потрогала.

– Вдруг ты что-то себе сломала, – сказал он и принялся ощупывать сначала ее руки, а потом и затянутые в порванные колготки ноги.

– Сдурел?! – Мирослава взбрыкнула. Вот прямо по-настоящему, чуть не заехала ему коленом в челюсть. – Руки убери, ненормальный!

– Почему ненормальный? – удивился он, но руки убрал, даже отодвинулся подальше. Наверное, давая понять, что ненормальная здесь как раз она.

Мирослава села, одернула юбку, прикрыла ладонями торчащие из дыр в колготках поцарапанные коленки, посмотрела строго и с укором.

– Что вы тут делаете, господин Фрост? – И спросила тоже строго, чтобы он сразу понял, ху из ху, и прекратил эти свои… лапанья. – Я же велела вам осмотреть дорогу!

– Велела… – Он хмыкнул так снисходительно, что Мирославе сделалось совсем уж тошно. Словно позора и порванных колготок было недостаточно.

– Попросила, – прохрипела она.

Она всегда хрипела в минуты особого волнения или особой опасности. Еще с детства. Сейчас было больше волнения, чем опасности. Ну, Мирослава на это надеялась. Она вообще не понимала, что такое на нее нашло, откуда вот это все темное и холодное. Появилось и исчезло, точно дуновение ветерка. Или не появлялось? Переработала? Перетрудилась на благо горисветовоской школы для одаренной молодежи? Себя не берегла, вот и дожилась до глюков с кувырканиями по склону оврага.

– Я попросила, чтобы вы искали Василису.

– Я искал. – Он сел на моховую кочку, скрестив ноги по-турецки. Прохудившаяся джинса на его коленях побелела, и Мирослава подумала, что у него сейчас тоже появятся дырки на штанинах. Но ничего, джинса оказалась покрепче нейлона. – Смотался туда и обратно, никого не нашел. Решил помочь с поисками тут.

– Тут – это в овраге?

– Ну, так уж получилось. – Он пожал плечами. – Услышал вопль…

– Так уж и вопль… Я просто оступилась.

– Я так и подумал. Сначала вопль, потом грохот, потом вот это все. – Он развел руками, показывая масштабы ее падения. Падения во всех смыслах.

– Ничего особенного! Расходимся! – Мирослава встала и тут же чуть не упала снова. Каблук она все-таки сломала.

Она бы не упала. Больше никогда и ни за что! Но он все равно схватил ее за плечо. Хватка эта была крепкая, куда крепче недавнего рукопожатия.

– Осторожно. – Он не иронизировал и не улыбался, он снова вглядывался в ее лицо. Внимательно и, кажется, встревоженно.

– Да куда уж осторожнее! – Мирослава повела плечом, стряхивая его ладонь.

Она злилась. И даже не из-за того, что этот патлатый хакер увидел ее в неприглядном виде, валяющуюся на дне оврага. Она злилась, что потеряла время. И потеряет еще больше, потому что дурацкий каблук дурацкой туфли сломан. Потому что ей теперь не бегать в поисках Василисы, а только ковылять.

– Дай вторую, – сказал Фрост и протянул руку.

– В смысле?

Мирослава так растерялась, что даже на мгновение перестала злиться.

– Вторую туфлю. Отломаю каблук, получится симметрия.

В его словах было рациональное зерно, и Мирослава сняла туфлю.

Каблук он отломал быстро. Вот такое хреновое качество у дорогой итальянской обуви!

– Где твой мотоцикл? – спросила она, обуваясь.

Теперь, когда он видел ее поцарапанные коленки и слышал, как она орет от ужаса, можно, наверное, перейти на новую ступень общения. Но только за пределами школы! В стенах никакой фамильярности! Это Мирослава решила для себя раз и навсегда. Если хочешь, чтобы тебя уважали, держи дистанцию.

– Там. – Он посмотрел вверх. – А мы куда?

– Прямо! – Мирослава ступила с мягкой моховой кочки на присыпанную речными камешками тропинку. – Местные ходят этим путем.

Она шла впереди, он следом, потому что на узкой тропе двоим не было места, а уступать лидерство в поисках Василисы Мирослава не собиралась.

– Долго еще? – спросил Фрост за ее спиной.

– Метров пятьсот – и выйдем на опушку. Там до деревни рукой подать. – Она замерла. Фрост оказался не таким расторопным, как Лисапета, и едва не сбил ее с ног. Сбил бы наверняка, но вовремя поймал за руку, не дал свалиться с ног.

– Что такое? – спросил с вежливым интересом, словно бы у них была не поисковая операция, а легкая прогулка.

– Вот! – Мирослава подобрала с земли ветку, шагнула к самой кромке воды, подцепила бумажный кораблик, вытащила на сушу. – Это ее!

– Девочки?

– Василисы! Это ее кораблик.

– Откуда тебе знать? Он же не подписан. – На кораблик Фрост смотрел с сомнением, брать его из рук Мирославы не спешил.

– Считай, подписан. – Она отряхнула кораблик от воды. – Это бумага для рисования. Очень дорогая бумага. Школа закупила партию специально для Василисы. Она рисует.

– Рисует?

– Школа для талантливой молодежи, если ты понимаешь, о чем я. Василиса талантливая, очень талантливая девочка!

– Как ты? – вдруг спросил он.

– Почему, как я? При чем тут вообще я?! Не важно! – Мирослава взмахнула зажатым в пальцах корабликом. – Бумага еще не размякла. Значит, она запускала кораблик недавно.

– Два часа, плюс-минус пятнадцать минут.

– Ты издеваешься?

– Я уточняю время. Девочка проходила здесь несколько часов назад… – Он вдруг замолчал, посмотрел поверх Мирославиной головы. – Дай-ка мне!

Ветку он выхватил из ее рук с поразительной скоростью и ловкостью. Выхватил и принялся шуровать ею в воде. На поверхности появился сначала один бумажный кораблик, потом второй, а потом целая затонувшая флотилия.

– Это что вообще? – спросила Мирослава, наблюдая за тем, как он выкладывает на берегу кораблики. Получилось восемь штук. Причем, два из них на кораблики уже почти и не были похожи.

– Это ее флотилия. Я так думаю, она каждый день по дороге домой запускала по одному кораблику. Кораблик плыл, она шла следом, наблюдала. А тут такое место… затон, изгиб русла. Видишь? Тут они застревали, намокали и уходили под воду. Последний не ушел, потому что еще не размок. Пойдем!

– Куда? – Как так получилось, что главным в их поисковой операции стал этот патлатый хакер? Не в тот ли момент, когда она, Мирослава, потеряла лицо и авторитет, кувыркнувшись в овраг?

– Дальше вдоль русла.

Он не стал дожидаться, отодвинул Мирославу, пошагал вперед. Его обтянутая косухой спина мешала обзору. Мирослава злилась, вертела головой по сторонам. Здесь, на дне оврага, тоже был подлесок: густой ивняк и клочковатые заросли рогоза вдоль берега. Мирославу снова обдало холодом. Она вдруг представила, как Фрост шурует веткой в воде и вместо бумажного кораблика вытаскивает на сушу мертвое детское тело…

Дичь какая! Откуда? С чего вообще такое пришло в голову?! Не было такого никогда! Не такое было… Совсем не такое, но вспоминать об этом не нужно. Психолог запретил еще много лет назад. Провел ревизию в Мирославиной голове, разложил все по полочкам. Вот стеллаж с безопасными воспоминаниями. Вот с относительно безопасными. А вот за эту обшарпанную дверцу лучше не заглядывать. Да, из-под нее пробивается свет. Но что это за свет такой? Кто его зажег и для чего? Вот рыба-удильщик… она тоже зажигает свет, забавный огонек на удочке. А что потом? Для чего она его зажигает?..

Мирослава сначала остановилась, а потом присела на корточки, уже нисколько не заботясь о порванных колготках и поцарапанных коленках. Волны накатывали одна за другой. Сначала холодная, потом горячая… В голове шумело. Хотелось лечь прямо тут, на зыбком речном берегу, закрыть глаза и видеть только пробивающийся из-под закрытой двери свет. Она знала, что там, за дверью. Когда-то знала, а теперь забыла.

– Эй. – На плечо легла тяжелая ладонь, и Мирослава едва не вскрикнула. Зато волны откатили все разом: и холодные, и горячие. – Что с тобой?

Она видела только его заляпанные грязью боты. Так не пойдет, надо встать!

– Голова закружилась. – И она встала. Даже не покачнулась. Только ноги в изуродованных лодочках пришлось расставить пошире. На всякий случай.

– Может сотрясение? – Фрост смотрел озабоченно. Но это была забота очень особенного рода. Мирослава его задерживала, мешала двигаться вперед, искать Василису. Не забота, а озабоченность.

– Нет у меня никакого сотрясения!

А голос снова сделался сиплым. С голосом у Мирославы была беда. Она даже с фониатром одно время занималась, чтобы научиться контролировать вот эту натужную, почти истеричную хрипотцу. Фониатр, лучший на всю область специалист, не находил в устройстве Мирославиных голосовых связок ничего особенного и по простоте душевной посоветовал ей сеансы у психолога.

Не его вина! Он просто не знал, что все эти психологи-психотерапевты для Мирославы давно были пройденным этапом. Помоги себе сама, детка! Вот такой у нее был девиз! Хотя, если быть до конца честной, психолог помог. Расставил в Мирославином подсознании стеллажи, крепко-накрепко запер опасную дверцу. Вот только со светом так и не смог ничего сделать. Но свет – это ведь не самое страшное в жизни. Свет всяко лучше темноты! А стеллажи и привычка все структурировать и раскладывать по полочкам весьма помогали в карьере. Да, благодаря психологу Мирослава стала очень организованной и очень целеустремленной. Он ничего такого не говорил про сублимацию, но и она сама была не лыком шита, почитывала на досуге спецлитературу. Вот и про сублимацию знала не понаслышке, только никак не могла взять в толк, что именно так удачно сублимирует.

Фрост еще какое-то время ее разглядывал, а потом кивнул и пошагал вперед.

– Скажи, если вдруг снова занеможешь.

– Занеможешь… – фыркнула она, срывая и засовывая в рот прибрежную былинку. Былинка была сухой и имела вкус пыли, но Мирослава упрямо сжала ее зубами. Упрямство – это еще одно из ее выдающихся качеств!

Дальше лесной подшерсток и прибрежные заросли Фрост обшаривал сам. Ничего они не нашли! Ничего и никого! Молча вышли на лесную опушку, молча уставились на чуть покосившийся, но явно обитаемый дом – аванпост прячущейся за кустами сирени и чубушника деревни.

– Идем дальше? – спросил Фрост.

– Отвернись, – велела Мирослава.

Он снова не стал спрашивать, зачем – молча повернулся спиной. Мирослава торопливо стянула порванные колготки, ими же стерла подсохшую кровь с коленок, а потом забросила в кусты. Вред экологии был нанесен серьезный, но не таскать же колготки с собой! Еще хорошо, что до сих пор не смылся загар, и ноги даже без колготок выглядят вполне прилично.

– Все, – сказала Мирослава, одергивая юбку. – Поворачивайся.

Он не стал оборачиваться. Наверное, уже насмотрелся на ее разбитые коленки. Вместо этого он спросил:

– Ты знаешь, где она живет?

Мирослава знала. Маленький домик недалеко от сельского магазина. Некогда аккуратный, выкрашенный в веселый голубой цвет, а сейчас унылый, нуждающийся если не в капитальном ремонте, то хотя бы в косметическом. И, будь это Мирославин дом, палисадник она бы тоже привела в порядок, постригла бы огромный куст сирени, рассадила бы одичавшие хризантемы, покрасила забор и лавку. Ведь это же просто и недорого! И дом бы сразу стал веселее и наряднее. Но Василисина маменька была дамой тонкой душевной организации. Слишком тонкой, для такой банальщины, как создание уюта и красоты. Наверное, она считала себя этакой тургеневской девушкой, а Мирослава считала ее просто ленивой дурой, которая не занимается ни бытом, ни единственной дочерью. Неудивительно, что Василиса не рвется после уроков домой. Мирослава бы тоже не рвалась.

– Так куда мы дальше? – спросил Фрост.

– В библиотеку! – сказала Мирослава.

Другой бы на его месте спросил, причем тут вообще библиотека, но хакер Фрост был на удивление нелюбопытен. Однако, он знал, где находится библиотека, потому что не стал дожидаться инструкций, а самолично выбрал правильное направление.

– Бывал здесь? – спросила Мирослава, глядя в его широкую спину.

Он остановился, обернулся, посмотрел на нее этим своим странным, слегка удивленным взглядом, кивнул.

– Доводилось. А ты?

Он отвернулся, пошагал вперед, и получалось, что Мирослава опять разговаривает с его спиной.

– Тоже доводилось, – процедила она.

Библиотека располагалась в сельском клубе. Или как нынче называлось это приземистое двухэтажное здание? Мирослава присмотрелась. Никакого упоминания о том, что некогда здесь был клуб, она не нашла. Зато увидела вывеску «Комбинат бытового обслуживания № 3». Можно подумать, где-то поблизости имелись КБО № 1 и КБО № 2!

Они поднялись по щербатым ступеням крыльца, Фрост толкнул дверь, пропуская Мирославу вперед в пыльный сумрак коридора. Еще и в спину легонько подтолкнул, когда она замерла в нерешительности. Этот небрежный и фамильярный жест так сильно ее разозлил, что захотелось врезать наглому детинушке под дых. Бить под дых детинушек она умела. Имелась на ее тайных стеллажах и коробочка с такими вот специфическими знаниями, пылилась за ненадобностью в дальнем углу. А сейчас бы пригодилась.

Но бить Фроста Мирослава не стала, решила проявить гуманизм. Опять же, еще неизвестно, как сложатся их дальнейшие отношения. Если можно не усугублять, то лучше и не усугублять. Это уже не бабушкин постулат, этот ее собственный. Набралась ума-разума за все эти годы.

По коридору Мирослава шла осторожно, почти на цыпочках. Фрост тоже не шумел, в своих грубых ботинках двигался он на удивление тихо, даже косухой не скрипел. Помещение библиотеки располагалось в конце коридора. Было оно большое, просторное, праздничное. По крайней мере, маленькой Мирославе так казалось. А бывала она в детстве здесь часто, потому что бабуля работала в клубе библиотекарем. Еще в те славные времена, когда это был именно сельский клуб, а не какой-то там «КБО№ 3».

Дверь, ведущая в библиотеку, была закрыта, несмотря на то, что работать библиотека должна была до шести вечера. Василисина маменька, как любая уважающая себя тургеневская девушка, пунктуальностью не заморачивалась. Зато она заморочилась тем, чтобы аккуратным почерком вывести под графиком работы «Директор библиотеки – Гала Федоровна Свиридова». Мирослава знала наверняка, что Галу Федоровну родители нарекли обыкновенной Галей – по-простому, по-деревенски. Но Галей жить неинтересно, гораздо интереснее и эстетичнее жизнь у Галы. Веет этаким сюрреалистичным, намекает на душевное родство с самим Сальвадором Дали. Это если забыть про родство с Тургеневым. Мирослава была почти уверена, что и Василису Гала пристроила в горисветовскую школу в надежде прикоснуться к чему-то по-настоящему прекрасному, а не надуманному. Опять же стипендию не стоит сбрасывать со счетов.

Пока Мирослава размышляла над сложностью душевной организации Галы Свиридовой, Фрост несколько раз подергал дверную ручку.

– Райком закрыт! Все ушли на фронт! – сказал, прислоняясь плечом к стене. – Расходимся?

Но не была бы Мирослава Мирославой, если бы сдалась так быстро! Не говоря ни слова, все так же на цыпочках, она пошла по коридору, на ходу мягко и бесшумно нажимая на дверные ручки. Ей повезло, та самая дверь оказалась не заперта. Когда-то, еще во времена Мирославиного детства, в этой комнате располагалась гримерка. Да-да, в сельском клубе имелся свой собственный самодеятельный театр и своя собственная гримерка! Сейчас от театрального и богемного тут ничего не осталось. Гримерку превратили в склад ненужных вещей, но дверь, которую надеялась найти Мирослава, была на месте. И запиралась эта дверь на обыкновенную щеколду. Сейчас щеколда была откинута, а сама дверь слегка приоткрыта.

– Это что за Нарния? – шепотом спросил Фрост.

– Это гримерка, – сказала Мирослава и толкнула дверь. – Она смежная с библиотекой, и ее всегда забывали закрывать.

Дверь открылась без скрипа, и Мирослава шагнула в свою собственную Нарнию, некогда наполненную чудесами и удивительными существами, а сейчас затянутую паутиной и пропахшую старой бумагой. Библиотекарем Гала была таким же хреновым, как и хозяйкой.

Не оборачиваясь на Фроста, Мирослава пересекла подсобное помещение, в котором бабуля любила пить чай с подругой Зоей Митрофановной, тогдашней заведующей клубом. Сейчас это был точно такой же хламовник, как и бывшая гримёрка. Дальше шел читальный зал с шестью письменными столами и раритетным лампами с зеленым плафонами. Судя по толстому слою пыли, ни залом, ни столами уже давным-давно никто не пользовался. Вся библиотечная жизнь при Гале Свиридовой сосредоточилась в просторной комнате с тремя металлическими стеллажами, картотекой и письменным столом, за которым сидела худенькая девочка с косой до пояса.

От сердца отлегло. Оказывается, все это время Мирослава дышала вполсилы, а теперь вот вдохнула так глубоко и громко, что Василиса испуганно вздрогнула, развернулась всем телом, уставилась на них с Фростом черными пуговицами глаз.

– Она? – спросил Фрост, разглядывая Василису.

– Она. – Мирослава обошла стол, встала напротив девочки, спросила строгим голосом. Очень строгим: – Василиса, у тебя совесть есть?

– Есть. – Девочка кивнула. Перед ней лежал лист бумаги, точно такой же как те, из которых она делала свою маленькую флотилию. Вот только лист этот был перевернут рисунком вниз.

– А мобильник?

– Мобильника нет. – Василиса покачала головой и прижала лист бумаги ладонью, словно боялась, что Мирослава может попытаться его забрать. Сказать по правде, искушении было велико, но Мирослава свято чтила личные границы. Даже если это были границы двенадцатилетней девочки. – Мама говорит, что от них опасное излучение.

Ну понятно! Опасное излучение ж куда опаснее, чем невозможность в любой момент связаться со своим детенышем!

– А уши? – Мирослава не собиралась отступать и намеревалась довести дело до конца, докопаться до истины.

– Уши? – Василиса моргнула. Ресницы у нее были черные и длинные. Ресницами и талантом она явно пошла не в маменьку. Хотелось бы, чтобы и умом тоже.

– Мы стучались. Ты слышала?

– Слышала.

– Так почему не открыла?

– Потому что дверь была закрыта снаружи.

Логично. Логично, но все равно мало!

– А голос? Голос у тебя есть?

Собственный Мирославин голос снова сделался сиплым. Надо думать, что от злости, а не от волнения. Чего волноваться, когда пропажа уже нашлась?!

– Мы тебя звали, – сказал Фрост. Спокойно сказал, вообще без эмоций.

– Вы меня не звали. – Василиса покачала головой. – Вы просто стучались в закрытую дверь.

И ведь не поспоришь! Мирослава, будь у нее собственные дети, первым делом учила бы их не открывать двери незнакомцам. Пусть даже это двери общественной библиотеки.

– Окей, – сказала Мирослава. – Хорошо, мы тебя не звали, но мы тебя искали.

– Почему?

– Потому что твоя мама волнуется! Ты не пришла вовремя домой! – Она не хотела срываться на сиплый крик. Само как-то получилось.

– Она не волнуется. – В отличие от Мирославы, Василиса была спокойна, только свой рисунок она теперь прикрывала сразу двумя ладонями.

– Откуда тебе знать? – спросил Фрост. Он задумчиво разглядывал русую макушку девочки и скреб затянутой в перчатку рукой щетинистую щеку. – Родители, знаешь ли, всегда волнуются из-за детей.

– Я уже взрослая! – Василиса дерзко вздернула подбородок. Ишь ты, взрослая она!

– Я тоже взрослый, но маме отзваниваюсь каждый день.

Мирослава усмехнулась. Надо же, хакер и байкер, а такой трепетный – маменьке каждый день звонит!

– Она не волновалась, – упрямо повторила Василиса. – Она была занята.

– Чем? – спросила Мирослава.

– Не чем, а кем. У нее был гость.

На лице девочки промелькнуло что-то такое… приправленное горечью и детской обидой. Фрост многозначительно посмотрел на Мирославу поверх ее головы. Мирослава ничего не желала знать про гостей Галы Свиридовой, но жизненный опыт и богатая фантазия помогли представить все в красках. У Фроста с опытом и фантазией, похоже, тоже все было в полном порядке.

– Но она ведь все равно волновалась. – Пожалуй, впервые в жизни Мирославе приходилось выступать адвокатом дьявола. И плевать, что дьявол рядился в платьишки тургеневской девушки. – Она звонила мне, спрашивала, почему ты до сих пор не дома.

– Она не могла вам звонить. – Василиса быстрым движением сложила свой рисунок. Мирослава успела заметить лишь самый край – что-то черное, не по-детски мрачное.

– Почему не могла? – спросила она.

– Потому что у нее нет вашего номера телефона, а Лисапета… А Лизавета Петровна отказывается ей его давать.

– А зачем твоей маме номер моего телефона? – Мирославе и в самом деле было любопытно, с чего бы Гале Свиридовой захотелось с ней поболтать.

– Или ваш, или бухгалтерии. – Василиса сунула сложенный рисунок в карман. – Лучше бы конечно Всеволода Мстиславовича, но это же вообще нереально.

– Нереально, – согласилась Мирослава. Сложно представить, что Всеволод Мстиславович снизошел до разговора с кем-то из родителей, не входящих в попечительский совет. Не в его правилах. – Так зачем ей мне звонить?

– Затем, что уже пятое число.

– И?..

– И стипендию за меня должны были перевести первого.

– И?..

– И не перевели. – Василиса улыбнулась совершенно недетской улыбкой. – Стипендию не перевели, а у мамы планы. Вот она и разволновалась.

– У мамы планы на твою стипендию?

Василиса ничего не ответила, лишь пожала плечами. Фрост с равнодушным видом смотрел в окно, про планы ему, видимо, было неинтересно.

– Она звонила в школу, чтобы поговорить о задержке выплат? – Зато до Мирославы наконец начало доходить.