Сильдибедан бы не отказался. Он был прежде всего гохерримом, и его не радовало оставаться в стороне, не разделять с братьями упоение боем.
– Интересно, как он здесь очутился? Неужели Черноусов побывал в этом хранилище гнили?
Зотов рассмеялся.
— Есть мнение, что к нам могут прибыть гости, — произнес Фар’Дуватхим.
– В то, что мой чопорный коллега полезет сюда, трудно поверить!
— Из-за Кромки? — оживился Сильдибедан, готовый кликнуть вексиллариев.
– Я тоже в этом сомневаюсь, – согласился Зверев. – Разве что у него была на то серьезная причина. – Зверев отступил на шаг и задел за что-то ногой. – Что это?
— Нет, из бескрайней Тьмы. Ты смотришь туда, Судья?
Подняв зажигалку к земле, Павел увидел валявшийся среди кадок чемодан. Он попытался открыть замок, но чемодан был закрыт.
— Я смотрю везде, — сказал Сильдибедан, переключая обзор.
Зверев повернулся к Зотову. Даже в пламени зажигалки Павел заметил, что его спутник побледнел.
Тьма. Она окружает Паргорон со всех сторон. На нее нельзя слишком пристально смотреть даже демону. Сильдибедан увидел ее сейчас всю разом, взглянул будто с каждой точки внешней стороны… и ничего особенного не увидел. Обычный спокойный негатив.
– Вы знаете, чья это вещь? – Зотов сглотнул, достал из кармана платок и вытер лоб. – Определенно, это чемодан Головина.
— Не вижу ничего…
– Он же уехал!
А потом он увидел. В одном месте беспросветная гладь разомкнулась, исторгая из себя… механизм. Уродливую черную машину со множеством лап — и Сильдибедан сразу понял, что это. Он прекрасно помнил Десять Тысяч Лет, прекрасно помнил долгие войны с…
– Если и уехал, то, судя по всему, без своего чемодана!
— Ла-ционне! — ахнул гохеррим.
– А вы уверены, что это чемодан Головина?
Он вскочил. Он выхватил молот. Он послал зов вексиллариям… он не успел послать зов. Прежде, чем мысль оформилась, изо рта выплеснулась кровь, а Фар’Дуватхим сказал:
– Перед отъездом я заходил к нему и видел этот чемодан у него на столе… Боже! Что здесь происходит? – Зотов оступился. – Что это?!
— Вы отвыкли от нашей скорости.
Павел ухватил своего спутника за руку, чтобы тот не упал. Огонек зажигалки потух. В темноте Зверев отчетливо слышал жалобное кряхтение своего провожатого. Павел присел, вытянул руку вперед, снова щелкнул зажигалкой и выругался.
Он был спереди. Он переместился прежде, чем Сильдибедан успел моргнуть. Фар’Дуватхим застал Судью, когда тот перенаправил всю демоническую силу в наблюдение.
И он убил его одним ударом.
Справа, у основания лестницы, в капустно-картофельной жиже угадывалось скрюченное человеческое тело. Мужчина лежал на спине, рядом с его головой растеклось темно-бордовое пятно величиной с блюдце. Веки и рот были приоткрыты. С первого взгляда было понятно, что этот человек мертв.
Очень редко удается убить так другого демолорда. Слишком много факторов должно сойтись. Но Фар’Дуватхима не просто так прозвали Посланцем Погибели — и он выбрал идеальный момент.
Молот со звоном ударился об пол. Сильдибедан тоже начал падать — и упал на руки Фар’Дуватхима. Тот взглянул в гаснущие глаза Судьи Паргорона и сказал:
— Я помню. Я всегда помнил.
Теперь предстояло действовать на пределе скорости. Гибель Сильдибедана заметят очень быстро, долго такое скрывать невозможно. Первым тревогу поднимет его бушук, и Банк Душ насторожится… да, времени очень мало.
Глава третья
Но Фар’Дуватхим все рассчитал. У врат Тсалистера остался паргоронский конь — нактархим его проигнорировал. Сам быстрее молнии, он помчался вниз, мимо пустующего Центрального Огня, прямо к огромной башне.
На этот раз Зверев явился на совещание с получасовым опозданием. Он ожидал очередной выволочки от начальника, но его ожидания не сбылись. Сегодня Корнев казался хмурым и, как заметил Зверев, старался не смотреть в его сторону.
Там уже проявился Сорокопут. Он оставил в Сальване свои Тернии, разрастил их так, чтобы казалось, будто хозяин все еще внутри. В том шторме, что сейчас там бушует, отлучку сурдита заметят не сразу.
Помимо Корнева и самого Зверева, в кабинете присутствовали Кравцов, Костин и Горохов с Евсеевым. В самом дальнем углу на стульчике скромно сидел и нервно щелкал пальцами Комарик.
И в то же время к Пекельной Чаше несся коллективный демолорд ла-ционне. Суперкомплекс Террор, их боевик-убийца. Бурлящий Кровью Древнейшего, он опустился на раскаленный песок, как злобное насекомое.
Тут все еще стояли два кульмината, а совсем рядом квартировал Третий легион, что возглавляет вексилларий Эсветаллила. Но кульминаты даже не повернули голов, а в легионе не поднялась тревога — ведь ла-ционне нес в себе тот же самый дух Древнейшего, и его сопровождали двое из повелителей Паргорона, носителей верховной власти.
Фар’Дуватхим уже подошел к дверям. Коснулся и молвил:
— Мажоритарный акционер Фар’Дуватхим желает проверить свой счет.
Разумеется, дверь распахнулась. Банк Душ не имеет права не впустить члена своего правления.
В то же самое время вдали от этого места, в предгорьях Ледового Пояса, ссорились два вексиллария. Мантафарэд и Звастагладон. Они остались на страже рубежей вместе с Эсветаллилой — но она-то вызвалась сама, ее уже сейчас прозывают Ключницей.
А вот двух других выбирали жребием, и короткие косточки вытянули Мантафарэд и Звастагладон.
— Значит, вот так, — скрестил руки на груди Звастагладон. — Значит, ты решил: не получу трофеев на поле битвы, так хоть украду у соседа!
— Мы не соседи, — холодно ответил Мантафарэд. — Твой легион квартирует в Днище. Мой — в горах. И что значит «украду»? Это не вещь. Я предложил вакансию, мы сошлись на условиях — теперь это мой легионер.
Звастагладон сжал кулаки. Серокожий гохеррим с парой витых рогов гневно уставился на вексиллария Восьмого, этого напыщенного ублюдка, считающего себя лучшим после первородных.
И да, конечно, любой легионер может перейти в другой легион, если его желают там принять… но считается хорошим тоном испросить разрешения своего вексиллария. Или хотя бы уведомить его.
А хорошим тоном среди вексиллариев считается не сманивать завидных легионеров!
— Дай-ка мне с ним поговорить! — потребовал Звастагладон.
— Зачем?
— А я тоже условия предложу! Пойду-ка я сам его найду!
— Нет, подожди, — положил руку на рукоять шпагу Мантафарэд. — Я вызову тебя на дуэль, если ты помешаешь ему готовить.
— Ярыть, я-то думал, к чему он ведет, — спрятал лицо в ладонях Бельзедор. — А это Янгфанхофен опять выдумал эпизод во славу себя.
— Я его не выдумал, — проворчал Янгфанхофен.
— А давай спросим у его участников… ах да, они же оба давно мертвы, и не могут тебя опровергнуть!
Джулдабедан расхохотался, колотя кулаком по столу.
Возможно, вексилларии все-таки устроили бы дуэль. Но тут перед ними появился щеголеватый банкир в ярком костюме — и вид у него был такой, что краше в гроб кладут.
— Господа мои!.. — срывающимся голосом сказал он. — Чем вы заняты?! Чем вы заняты в такой ужасный момент?! Немедля проводите меня к моему господину!
— Сильдибедан здесь?! — переглянулись вексилларии.
— Сильдибедан на пляжном отдыхе! — заорал бушук. — Проводите меня к наследнику, к господину Янгфанхофену! Я… я принес ему горько-сладкую весть…
В первый миг вексилларии даже не поняли, о чем толкует этот коротышка, этот бумагомаратель Садим. А потом поняли — и в ужасе выпучили глаза.
Потому что если Сильдибедана убили… а никак иначе он погибнуть не мог!.. то это случилось не в Сальване, а здесь! То есть пока они делили какого-то полкового кашевара… пусть и божественно искусного!.. на Паргорон напали!
- [цензура] [цензура]!.. — только и сказал Звастагладон.
— Поднимай свой легион! — бросил ему Мантафарэд. — И зови Ключницу!
— Госпоже Эсветаллиле я уже сообщил, — скорбно сказал Садим. — Она тоже теперь демолорд.
— Ну [цензура], - вздохнул Звастагладон. — Теперь придется ждать, пока один убьет другого.
Исчезновения Сорокопута действительно никто не заметил. Поле битвы растянулось на необозримые расстояния. Гигантским ковром вытянулся Мизхиэрданн, и маршировал по нему неуязвимый гигант Агг.
Он просто уничтожал все на своем пути. Все спешили уйти с дороги Столпа Паргорона. С гибелью Гегга Агг остался последним первородным — но Гегг погиб триста веков назад, когда они оба были намного меньше и слабее.
Кульминаты растут всю жизнь. Агг прожил сорок восемь тысячелетий, и он, изначально крупнейший и сильнейший из Костей Древнейшего, за такой срок стал абсолютно неуязвим. Даже боги могли его только задержать, приостановить — но не ранить.
Особенно сейчас, когда их все еще трясло от лучей Согерахаба.
Агг двигался, как лавина. Сходящий с гор ледник. Руки кульмината выстреливали то туда, то сюда, вытягивались на невообразимую длину, хватали целые дворцы и раздавливали в пыль. Мерно покачивались гудящие от напряжения рога, и водоворотами закручивались вокруг них мелкие духи. Агг ловил на лету лунов, длиннотелых сальванских драконов, и втягивал их с довольным хлюпаньем.
Так он и шел, не видя преград, пока перед ним не появился Цидзуй. Вечно Молчащий выглядел нелепым и безобидным — но то был древнейший из богов Сальвана. В его руке возник посох — и посох этот в мгновение вырос от неба до неба.
Размерности. Цидзуй лучше всех умел с ними обращаться. Когда-то именно он возвел здесь Облачную Вершину — тоже просто увеличив свой старый шест. Теперь он навис над Аггом, ударил его легонько палкой и строго спросил:
— ЧТО ТЫ ТУТ ДЕЛАЕШЬ, МАЛЫШ? А НУ-КА, ИДИ ДОМОЙ.
Аггу вдруг стало стыдно. Он почувствовал себя маленьким и потерявшимся. И задумался — а правда, что он вообще делает? Зачем ходит тут и ломает домики?
Он замер… он развернулся… он поплелся было обратно…
— Возьми себя в руки! — раздался гневный окрик. — Бог лезет в твою башку!
Агг моргнул. Привычный голос Худайшидана развеял морок. Столп Паргорона увидел, что не так уж и громаден Цидзуй, что это в значительной мере обман — и рассердился.
Лапы кульмината сграбастали Вечно Молчащего. Колоссы сошлись грудь в грудь, древнее божество против древнего демона. Клюка Цидзуя вновь врезалась в Агга — и теперь без шуток, в полную силу… но что была та сила для того, кто служил опорой Древнейшему, кто нес на себе весь Паргорон?
Худайшидан глянул на Цидзуя со злобой, с ненавистью — и достал уж клинок, хотел вспороть богу жирное брюхо, пока Агг его колотит… но тут и ему сыскался противник.
Кефринекс. Он врезался в Худайшидана рогами, вскинул и отшвырнул. Демолорд полетел вниз, к Блаженному Океану, но тут же затормозил, оттолкнулся от воздуха и ринулся обратно, крутя своим ужасным Душеедом. Под маской вновь запульсировала вечная боль, внутри начала нарастать ярость… тот гнев, что с рождения жил в глубинах Худайшидана, что остался от неисцелимого яда, отравившего Древнейшего.
— Ты столько страдал, что воистину милосердием будет это прервать, — сказал Кефринекс, принимая свой облик древнего эльфа и тоже извлекая меч.
И вот теперь Худайшидан особенно разозлился.
Жалость?.. Он смеет жалеть его?.. Считает, что вправе решать, когда страданию Худайшидана закончиться?
— Я сам решу, когда это прервать, — произнес демон, скрещивая клинок с богом.
Он успел еще бросить быстрый взгляд на Агга — и заметил, что Кефринекс так же быстро глянул на Цидзуя. Две громады толкались, словно два континента — и совсем крошечные на их фоне дрались Оленерогий с Гниющим Князем.
Тем временем Гиалиса достиг Мистлето. Оставив Центральный Огонь, он не покинул его вовсе — Мистлето принес свое пламя с собой. Божество низшего пошиба — но владыка целой звезды. Самые сильные из феттиров мало уступают богам истинным — а пламя Мистлето еще и раздувалось счетом в Банке Душ.
И пылал небесный град, и горели чудесные чертоги, и бежали прочь их обитатели. Со всех сторон хлестали Потоки Марекса и бушевали анирнисиаки Гласитариды, но Мистлето едва замечал эту мелочь.
Он искал Солару, он желал добраться до богини солнца. Ему обещали ее. Древний дух, угасшее божество, Мистлето когда-то сам был таким же, как она. Не просто владыкой комка плазмы, согревающего аркал в Темном мире, но истинным солнечным богом. В незапамятные времена он пал, с трудом даже помнил того себя — но к Соларе его тянуло, влекло, как мотылька на огонь.
Солара была там, вдали. Сражалась с Мардзекаданом и его легионами. Обернулась столбом всесжигающего света, и любой смертный ослеп бы от одного взгляда.
Жгло это и гохерримов, а разврагов и аргеров превращало в живые факелы. Для демонов Солара была страшнейшим противником, ибо несла в своих очах ту сторону Света, что выжигает Тьму.
Мистлето очень хотелось присоединиться к этому колоссальному пожару. Но его уже накрыло бушующим ледяным морем. Марекс и Гласитарида возвысились по обе стороны, и насмешливо воскликнул бог морей:
— Понимаю тебя, но она уже занята!
Мистлето гневно взревел. И так ему захотелось поразить Солару, поразить всех, кому он когда-то был равен — что вспомнил падший бог прошлое. Вспомнил молодость миров, как молодость собственную. Вспомнил о неоформившихся раскаленных планетах и звездах, что их нещадно сжигают.
Какая там тектоническая активность! Они сами по себе — словно недра вулканов!
Такие миры были раем для Мистлето. Космический холод не мог погасить их тепла, а проливающаяся влага не могла даже достигнуть земли.
Он собрал кусочки былого, забытого — и полыхнул жаром сверхновой. Спалил все в золу, разметал светлых духов и отшвырнул Марекса с Гласитаридой. Гиалис исчез во вспышке, а ближайшие облацы пролились кислотными дождями.
— Ты помнишь творение! — искренне обрадовался Марекс. — Ты помнишь!
— Идем к нам, — протянула руку Гласитарида. — Мы примем.
И на какой-то миг Мистлето заколебался. Ему нестерпимо захотелось снова… к свету, к солнцу… но тут его взор пал на Ксаурра. Смеющемуся Коту приходилось нелегко, его окружили сотни алайсиаг, и сама Вената поливала его стрелами. Тотемы Кефринекса рвали синюю шкуру, и уже с трудом держался Ксаурр, кружился бешеным клубком.
Глупые мечтания. Мистлето здесь не за этим. У него уже есть дом, уже есть те, кто его принял.
Он обогревает целый мир — и в этом его удел! Он давал клятву!
Огненный феттир опалил руку Гласитариды, ударил столбом пламени по Венате, защитил Ксаурра — и вновь разгорелась битва.
Тем временем Космодан сошелся в схватке с самим Гламмгольдригом. Сегодня Темный Господин не разыскивал Люгербеца, он решил оставить это лакомство на потом. Желудок Древнейшего сразу же ударил по сильнейшему из богов — он желал сожрать Космодана, пока тот ослаблен, пока не иссякло действие луча Согерахаба.
Поглотить Отца Богов! Даже Гламмгольдрига такая трапеза насытит надолго!
— Я СОЖРУ ТЕБЯ! — прогрохотал демолорд. — СОЖРУ ВСЕ, ЧТО ТЕБЕ ДОРОГО!
Он раздувался все сильнее. Превращался в живую черную дыру, втягивал в себя само пространство. Космодан швырялся молниями, изливал какие-то безумные энергии — Гламмгольдриг пожирал все. Облацы летели в его брюхо сотнями, проскальзывали меж рук и ног Космодана.
Этот безумный хаос творился по всему Сальвану. Громадным покрывалом распахнулся Мизхиэрданн и заполонила все мошкара Кхатаркаданна. Мчались на паргоронских конях гохерримы и поглощали всех гхьетшедарии. Гиалис уже превратился в пепел, и многие из светлых духов не смогут вновь возродиться.
Мирные небожители искали спасения в божественных дворцах, скрывались в Блаженном Океане и Роще всех Миров. Лилейна, прекрасная богиня любви, создала вокруг Грухтахена нерушимый заслон, окружила благим мерцанием.
К нему все ближе подплывал Мизхиэрданн. Этот безразмерный, похожий на колоссального ската демон был даже более неостановим, чем Агг. Его пронзали небесными клинками и прожигали лучами, но все мгновенно затягивалось, а неосторожно ступившие на поверхность — прилипали намертво и становились частью Мизхиэрданна. Он не был таким абсолютным пожирателем, как Гламмгольдриг — но он поглощал всей поверхностью тела.
В то же самое время для демонов он был безопасным укрытием. На нем они брали передышку, на нем перегруппировывались легионы. Словно передвижной плацдарм, Мизхиэрданн все ближе подплывал к центру Сальвана — и вокруг бушевал Кхатаркаданн.
Клубились душистые дымы — на Кхатаркаданна наседали павахтуны. Властители ветров и воздушных потоков, они выдыхали благовония, наполняли все сальванскими ароматами — и в них дохли насекомые Кхатаркаданна. Поверхность Мизхиэрданна это тоже разъедало, но он не мог хватать павахтунов — слишком быстро те двигались.
Вместо него это делали гохерримы. Вылетая из насекомой пурги, они скрещивали клинки с небесными гвардейцами, и оскверненный металл звенел о рассекающие порывы ветра. Когда чуть быстрей оказывался демон — вскрикивал павахтун, и душа его пополняла клинок. Когда опережал небожитель — распадался гохеррим надвое.
Вспышки молний. Со стороны это выглядело вспышками молний. Сотни пересекающихся лучей, подсвечивающих неумолимо ползущую вперед тучу.
Это была уже густонаселенная область. Мистлето уничтожил Гиалис и продолжал что-то там жечь, но остались другие облацы, и остались дворцы богов. Мимо проползал самый огромный и прекрасный из всех — Диамполид, резиденция Космодана… о, сколько жадных взглядов на него устремилось!
Гохерримы — не бушуки. Их не привлекают материальные ценности, им неинтересен простой грабеж. Но во дворце Отца Богов должны найтись такие сокровища, каких нет больше нигде… причем сам Отец Богов сейчас помешать не может, он сцепился в смертельной схватке с Гламмгольдригом.
Тем более, что павахтуны отступили, они тоже перегруппировывались. Не сговариваясь, сразу полсотни гохерримов отделились от остальных — и эскадрон во главе с вексилларием ворвался в бриллиантовые врата.
Здесь не было низших демонов, простого мяса для клинков. Только элитные легионеры, центурионы. Без труда расправившись с арканом-привратником, они вступили под алмазный свод и довольно заулыбались.
Чертоги богов таковы, какими их ожидают видеть. Космодан — верховный бог Сальвана, Бриллиантовый Император, и от него невольно ожидают великолепия. Смертные представляют его дворец таким же, как дворцы своих земных владык — только больше, красивее, богаче. Средоточием сокровищ, хранилищем всех возможных ценностей.
Но он все-таки бог, и ему не нужна мишура в виде золота и самоцветов. Они есть в изобилии — но только как украшение, глаз радовать. А истинная добыча — сокровища духовные, небесные реликвии и артефакты. Многими из них жаждут обладать даже демолорды — и гохерримы такого не пропустили.
Застывшие в камне идеи. Коллекционное оружие, воплощающие чаяния смертных клинки. Несущие возмездие, несущие справедливость. Поражающие чудовищ.
У гохеррима только один клинок. Именной, выкованный своими руками. Если гохеррим создает новый, то избавляется от старого. Но свой всегда можно перековать, добавить в него что-то, улучшить… и сейчас гохерримы видели целую гору бесценного материала.
И перед этой увешанной оружием стеной стояли павахтуны. Всего-то семеро. Небожителям было не до того, чтобы стеречь побрякушки. Вексилларий просто шагнул вперед… пожалуй, он справится с ними всеми в одиночку.
— Они мои, — насмешливо кинул он легионерам. — Разбирайте эти железки — а я накормлю клинок.
Лица павахтунов не изменились. Облаченные в разноцветные одежды из струящихся ветров, они стояли неподвижно, сжимая Клинки Пустоты. Лишь один явно трусил и нервно мял угол занавеси.
Кстати, сквозь нее что-то проступало. Легкие флюиды в ауре… не спрятано ли там что-то особо ценное? Личные вещи Космодана, атрибуты кого-то из прежних богов?..
Вексилларий вынес из ножен клинок. Вексилларий метнулся вперед.
И в то же мгновение павахтун рассек занавесь порывом ветра и перерезал… нечто. Шесть остальных разом возникли перед вексилларием, встали бушующим смерчем — а окна и двери стали захлопываться. Громадный зал оказался закупорен, превратился в бриллиантовый капкан — и из щелей заструился дым.
Дым был не просто дымом. Павахтуны мгновенно в нем рассеялись, а у гохерримов заслезились глаза, начало есть кожу. То тут, то там свистали Клинки Пустоты, небожители наносили удары из ниоткуда — и демоны падали мертвыми.
— Это вас душит не дым, — раздался голос над ухом вексиллария. — Это вас душит ваша алчность.
Он успел обернуться, он успел вскинуть клинок. Успел отразить первый выпад. Он был гохерримом, он возглавлял целый легион — и он сумел отринуть питающие этот дым мысли.
— Пусть от моей алчности страдают другие! — сказал вексилларий.
— А звали-то его как? — поинтересовался Дегатти. — Ты ему довольно много времени посвятил — уж поименуй.
— Наверное, этот вексилларий сам не помнил, как его зовут, — насмешливо предположил Бельзедор.
— Корчмарь всегда так делает, когда не помнит имя, — проворчал Джулдабедан. — А мог бы помнить. Это был доблестный Шодоровагг.
Доблестный Шодоровагг успел убить двух павахтунов. Рассек бы и третьего, но тот исчез, переместился, взмахнул рукавами — и висящее на стенах оружие ринулось к вексилларию.
Его нашпиговало, как подушку для иголок. Большую часть он отбил просто демонической силой, но тут были клинки, что его превозмогли — и Шодоровагг упал мертвым.
— Теперь у тебя полно трофеев, — сказал павахтун, смахивая несуществующий пот. — Только вряд ли ты их унесешь.
Соломенные волосы упали на глаза. Он еще отчетливо помнил бытие смертного, он выглядел вполне человеком. При жизни он был слугой одного степного царька, его возвысили из простого бродяги, потому что господин углядел в нем смекалку и добродетель. И он не раз пригождался господину, не раз сочинял хитроумные планы засад и взятия крепостей… а когда враг ворвался в крепость самого царька, слуга придумал, как его людям спастись.
Всем, кроме него. Кто-то же должен был активировать детонатор?
— Ладно, а павахтуна как звали? — спросил Дегатти.
— Да не знаю я! — всплеснул руками Янгфанхофен. — Меня там не было!
— Ваздур Ган, — снова проворчал Джулдабедан. — На его родном языке это означает «суховей».
Юный небожитель поглядел на демонический клинок. Надо его разбить, освободить поглощенные души… но это терпит. Сейчас важнее помочь тем, кто еще сражается. Это была всего лишь одна удачная ловушка, в нее попалось всего полсотни гохерримов — капля в море.
Но шляпу он поднял. Одежду павахтунам заменяют воздушные потоки, они буквально облачены в ветер и ветром же сражаются, но у них есть небольшие вещицы, не дающие забывать жизнь живую. Вентуарий настаивал, чтобы каждый имел такой духовный якорь. И Ваздур Ган носил шляпу — ту самую, что нахлобучил когда-то на глаза голодному мальчишке степной владыка.
Это заняло одну секунду — но на эту секунду павахтун вышел из состояния живого ветра, частично материализовался. Его увидели другие гохерримы — и сразу трое их ринулись к убийце вексиллария. Даже сквозь душащий их дым — увидели, бросились.
Ваздур Ган сразу исчез. Прокатился под их ногами дымным клубом, рассеялся жарким суховеем. Горячий воздух обдал гохерримов — и свистнул снова Клинок Пустоты.
Их все-таки было слишком мало. Они устроили хорошую ловушку, и большинство гохерримов погибли, включая вексиллария. Но в конце концов дым рассеялся, и демонов осталось еще шестеро — а Ваздур Ган только один.
Но гохерримы не успели его убить. Прогремел гром, ударила волна энергии — и одна из стен рухнула. Обломки тут же испарились, исчезли в никуда, ибо и не были материальны. А в пролом шагнула рослая гохерримка с палашом — и при виде трупа вексиллария она приподняла бровь.
— Жалкое зрелище, — проронила Руналодана. — Это ты убил Шодоровагга?.. Покажись.
У Ваздура Гана не оказалось выбора. Воля демолорда просто заставила его воплотиться, сковала невидимыми нитями.
Он возник из воздуха. С размаху полоснул гохерримку по лицу, приземлился ей на голову меж рогов и сразу прыгнул дальше… но Руналодана оказалась быстрей.
Она схватила его похожей на бычий окорок ручищей и с размаху саданула о стену.
— Внушительная дама, — оценил Бельзедор, которому как раз подали бычий окорок.
Убивать Ваздура Гана быстро Руналодана передумала сразу же. Она вообще решила его не убивать. Будь он смертным, она бы отпустила его восвояси — кодекс гохерримов уважает тех, кто сумел дать отпор.
Но это небожитель, а с ними у демонов разговор короткий. Их души дорого стоят… а этот был еще и весьма смазлив.
Руналодана даже облизнулась. Она многих сегодня уже убила, и стояла теперь, перемазанная ихором. В алых очах боролись кровожадность и похоть. Не хотелось отвлекаться, битва еще далека от завершения, но Руналодана всегда любила живые трофеи.
Она снова саданула павахтуна о стену. Сломала ноги. В ее руках он сейчас был не духом ветра, не призрачным воителем, а вполне материальным юнцом… и из него лилась кровь.
Руналодана заставила небожителя вспомнить, каково это — когда ты кровоточишь.
— Пошли вон, — приказала она гохерримам, оглядывая дворцовое убранство и рассыпанные повсюду реликвии. — Тут все мое.
Они не стали спорить. Не с Налетчицей. Последняя из Резцов возражений не терпит.
Павахтун отползал, утратив всю свою скорость, а Руналодана неторопливо шагала следом, поигрывая палашом. Минуты ей хватит — а потом она вернется к Коже и Волосам.
— Сейчас мне некогда, милый, — сказала она, хватая небожителя за волосы. — Но дома я найду аргументы.
Она лизнула Ваздура Гана в лицо и сформировала энергетический шар. Светлого духа необязательно запихивать в клинок и перерабатывать на условки — можно взять и живьем, а дома освободить.
Надо его просто немного… скомкать.
— Она хотя бы красивая была? — спросил Дегатти.
— Красота в глазах смотрящего… — замялся Янгфанхофен, поглядывая на супящего брови Джулдабедана.
— Ох уж этот Дегатти, все бы ему мордашку посимпатичней, — хмыкнул Бельзедор. — Я думаю, Ваздуру Гану было неважно, красивая она или нет.
Руналодана не успела этого сделать. Издали донеслось хлопанье крыльев. Шум нарастающего урагана. Налетчица ускорилась, добавила энергии, спеша запечатать добычу… но она не успела. Прежде, чем Ваздур Ган исчез в демонической клетке, ее схватили за руку.
Вентуарий возник, как порыв ветра. Бог воздуха, быстрейший из обитателей Сальвана, он одним движением заставил демоницу разжать пальцы, а другим — отшвырнул назад.
Мгновением спустя сверкнул палаш. Тут же забывшая о каком-то павахтуне, Руналодана снова облизнулась. О нет, взять живым Вентуария она не надеялась… но какая же ценная добыча!
Вряд ли даже бушуки сумеют пересчитать на условки душу божества!
Она сразу вылетела наружу, выбросила себя из Космоданова чертога. Там, под божественной крышей, демоница чувствовала себя скованной… там семеро павахтунов расправились с полусотней гохерримов, в том числе вексилларием!
Другое дело — под открытым небом. Окружающий Сальван океан Света по-прежнему полыхал миазмами скверны, от Банка Душ по-прежнему шли волны поддержки.
Пока Мараул держит рычаги — божок ветра ей не противник.
Мизхиэрданн успел уйти очень далеко и сейчас захлестывал островок безопасности, что создала Лилейна. Там же Джулдабедан сражался с Алемиром, а Кхатаркаданн окутывал неустанно возрождающейся тучей Савроморта.
Кипели повсюду и другие схватки. Марекс и Гласитарида бились с Мистлето и Ксаурром, Цидзуй и Кефринекс противостояли Аггу и Худайшидану, Солара сдерживала легионы Мардзекадана, Часкет напал на Бекуяна, а ларитры сражались с тремя богами разом.
Просперина, Скогарох и Йокрид стояли против Све Роага и Лиу Тайн. Это походило на огромное дымное облако, в котором лишь кое-где сверкали молнии. Трое против двоих… и ларитры явно побеждали.
Эти твари — самые опасные противники что для демонов, что для небожителей… да и для богов тоже. Они блокируют и пожирают любые разновидности духовной силы, поглощают высшие энергии, перекрывают астральные каналы. Им очень сложно противоборствовать, ведь они сами — чистая демоническая сила.
Ожившее дыхание древнего божества.
Другие демолорды не имели такого преимущества. Но у них были другие. Те же гхьетшедарии покинули свои гхьеты — но их внутренние анклавы отобрать никто не мог. Аркродарок, Кошленнахтум и Гариадолл штурмовали Эрреберету — самое необычное в Сальване облаце, окаймляющее громадный железный остров.
Обитель Тостакора, Великого Прогрессора.
Не так уж давно этот необычный бог вошел в сальванский пантеон. И трех тысяч лет не прошло с тех пор, как возникла над Блаженным Океаном Эрреберета. И как часть пантеона Тостакор стоит в последних рядах, покровительствуя в большинстве миров лишь часовщикам, да стеклодувам, да мельникам, да строителям метательных машин.
Но в одном техногенном мире у него есть собственный культ, единоличный. Адепты Тостакора бороздят там космос, строят станции на орбитах сотен планет. Они обожествляют прогресс, расширяют свою державу во славу эволюции материи.
Их религия — не такая уж и религия, они просто верят, что бог — это материя, и материя организуется в живое, а живое — в разумное, и они сами несут в себе частицы Тостакора. Исполняют его волю, упорядочивая хаотичную вселенную, придавая ей все новые сложные формы, пока не достигнут Замысла.
Лучшие из таких эмиссаров становились в посмертии машинными ангелами, продолжая нести слово божие к далеким звездам. В Эрреберете была их штаб-квартира, отсюда они возвращались в свой родной мир, незримо участвуя в жизни живой.
Но сегодня Тостакор призвал их на защиту Сальвана, призвал помочь союзникам — и окружила Эрреберету сфера духов в боевых скафандрах. То было, разумеется, лишь внешнее, иллюзорное — в этом виде воплощалась их духовная сила, такой она являла себя миру. Машинные ангелы палили лучами смерти и активаторами пространственных искажений, отбивались от возникающих повсюду гхьетшедариев, защищали свою крепость.
И с ними был их бог. Вот чудовищный импульс разворотил грудную клетку кульминату — то Тостакор выстрелил из своего атрибута, божественного рельсотрона. Другой кульминат взревел и саданул ручищей… и даже броня Тостакора треснула, даже его пробрало от космической мощи Кости Древнейшего. Но он тут же взметнулся вновь, и зажужжал в его деснице божественный пиломеч.
Убить или хотя бы ранить бога несказанно сложно — но способы все же существуют. И Паргорон ни за что бы не затеял эту войну, если бы не имел таковых.
Тем более, что убить или хотя бы ранить демолорда тоже очень сложно… даже для бога.
Воздух нестерпимо гудел — целая армия гхьетшедариев втягивала все сущее в свои анклавы. Они разрушали Эрреберету, разрывали на миллионы частей. Тостакор уничтожал демона за демоном, и уже два барона погибли от его стальных рук… но они не заканчивались. Гхьетшедарии мелькали целым роем, они переносились с места на место, исчезали и появлялись, мгновенно телепортировались… но то и дело очередной импульс находил цель.
— Неважно, насколько быстро вы бегаете, — молвил Тостакор. — Важно, насколько быстро я стреляю.
А потом Аркродарок и Гариадолл заняли позиции.
Простые гхьетшедарии должны были только расчистить пространство. Вымести всех лишних, всех этих мелких небожителей. Чтобы занять при этом Тостакора, им были приданы семь кульминатов — и они сумели на какое-то время затруднить даже бога.
А потом два демолорда повисли на двух концах треугольника, а в третьем распахнулся портал — и высунулось… нет, не очередное щупальце. Высунулся центральный стебель Кошленнахтума, невероятной толщины хобот с клыкастым зевом.
Аркродарок и Гариадолл тоже перешли в истинные облики. Громадный дракон и гигантская обезьяна тоже распахнули пасти…
— Кстати, Дегатти, извини, что прерываю рассказ, — обратился к волшебнику Янгфанхофен. — Когда я рассказывал эту байку Лахдже, она почему-то на этом моменте начала смеяться, как гиена. Ты не знаешь, почему?
Когда Зверев занял свое место на диванчике, поднялся Кравцов и начал доклад:
— М-м-м… нет, — пожал плечами Дегатти. — Вроде ничего смешного.
– По поводу обнаруженного вчера тела гражданина Головина в настоящее время могу сообщить следующее. Смерть наступила в результате несовместимой с жизнью открытой черепно-мозговой травмы, полученной от удара головой о бетонный пол. Кроме того, имеются разрывы верхних отделов позвоночника и многочисленные ушибы. Проще говоря, наш директор картины упал с лестницы и свернул себе шею. Теперь главной задачей для нас является выяснить, каким образом произошло это падение. Был ли это несчастный случай, или Головину помогли упасть в этот подвал.
Они скрутили его втроем. Сразу три всепоглощающих потока, сразу три демолорда разом — и Тостакора растянуло, как канатами. Со свистом исчез в пасти Гариадолла пиломеч, вырвало и унесло из руки бога рельсотрон.
– Лично я не сомневаюсь, что его кто-то толкнул! – перебил докладчика Зверев.
– И на чем же основана твоя уверенность? – поинтересовался Корнев.
Самого Тостакора они убить все равно не могли. Даже их пожирающей мощи на него не хватало. Но в задачу гхьетшедариев входило только удержать, не дать сопротивляться… а финальный удар нанес другой.
– Моя уверенность основана на трех обнаруженных на месте происшествия предметах.
Четвертая пасть. Прямо под Тостакором разверзлась четвертая пасть. Бекуян и Согерахаб обстреляли Космодана издали, и всего на две секунды того ослепило, заставило прикрыть глаза… и Гламмгольдриг воспользовался этими секундами!
– Каких?
Он провалился сквозь пространство, высунулся в другом месте — и сомкнулся клыкастый кратер.
– Чемодан, кисет и новенький замок, который кто-то повесил на дверь сарая. А теперь по порядку. Головин собирается в Москву, он очень спешит привезти в Псков нового режиссера, потому что за длительный простой его по головке не погладят. Весь упакованный, с чемоданом в руке Головин выходит из общежития и зачем-то лезет в подвал. Спрашивается, что он там забыл? – Зверев оглядел присутствующих.
А потом еще раз. И еще. Гламмгольдриг откусил Тостакору ноги, откусил половину туловища, сожрал по самую шею… и проглотил окончательно. Желудок Древнейшего сокрушил несокрушимую броню, разгрыз божественные кости… и вот, не стало Тостакора.
– Увидел что-то, что его заинтересовало, и решил посмотреть! – предположил Костин.
Не стало одного из самых молодых — но и самых сильных богов.
– Правильно! Головин увидел что-то или кого-то и вошел в сарай. Вслед за этим Головин падает вниз и сворачивает себе шею. Следом за жертвой летит и ее чемодан. Теперь следующий вопрос: каким образом рядом с трупом Головина оказался кисет Черноусова?
Мигом спустя на Гламмгольдрига обрушился Космодан — но было уже поздно. Демолорды-гхьетшедарии исчезли, а Темный Господин издал торжествующий хохот:
– Головин нашел кисет и принес его с собой, а при падении выронил, – продолжал Костин.
— ПРОСТИ ЗА ПЕРЕРЫВ, МНЕ НУЖЕН БЫЛ ПЕРЕКУС! ПРОДОЛЖИМ?
– Такой вариант не исключен, но кисет мог обронить и убийца.
– Ты хочешь сказать, что Головина столкнул Черноусов? – уточнил Корнев.
Янгфанхофен и Эсветаллила стояли друг против друга. Алебарда пока была опущена к земле, тесак не покинул пояса.
Но напряжение меж братом и сестрой можно было резать ножом.
– Он или тот, кто хотел его подставить. Убийца мог найти потерянный Черноусовым кисет и подбросить его к телу. И теперь – главное. После того как Головин упал в подвал, убийца повесил на сарай замок, чтобы исключить возможность обнаружения тела, по крайней мере, до сегодняшнего времени. Если бы не любопытство и дотошность актера Зотова, труп мог пролежать там гораздо дольше. Таким образом, я делаю вывод, что тот, кто повесил замок, и есть наш убийца. Кстати, – Зверев обратился к Костину: – в чемодане нашли что-нибудь интересное?
На счету Сильдибедана было чуть-чуть больше двух процентов общего капитала Банка Душ. Настолько чуть-чуть, что практически незаметно — два целых и две тысячных процента. Разделенного пополам, счета хватило на двух демолордов — но у них обоих теперь на какой-то волосок больше заветной доли. Любой более-менее крупный расход сбросит их ниже черты.
Веня помотал головой:
Оба это понимали. И также оба понимали, что они друг другу ближайшие родственники. Так уж вышло, что ни у кого из двоих не было здравствующих детей. Гибель одного автоматом удвоит капитал второго.
– Ничего важного. Одежда, документация, с ней сейчас Мокришин работает.
Кого угодно это сделало бы смертельными врагами.
– А кисет?
Эсветаллила была в своем боевом облачении. Будучи вексилларием, она возглавляла Третий легион — тот, что охраняет Банк Душ. Достойная дочь своего отца, она тысячи лет занимала этот пост, несла знамя с мечом, пригвождающим к земле ключ. Герб Третьего легиона, символ несокрушимого запора на главной сокровищнице Паргорона.
– Кроме того, что это кисет Черноусова, мы пока ничего не знаем, – ответил Веня.
Янгфанхофен, наоборот, был в старом засаленном фартуке. Садим принес ему весть прямо во время стряпни… и он закончил готовить, пока слушал своего нового бухгалтера.
– Ладно, после собрания я сам зайду к Мокришину и узнаю, выяснил он там что или нет.
Хотя о смерти отца Янгфанхофен узнал даже до того. Поскольку их с Эсветаллилой двое, счет переключился с некоторым запозданием — но это все же случилось раньше, чем на поварню ворвался завывающий Садим. А не заметить того, что ты теперь демолорд… нужно быть невероятно рассеянным, чтобы такое пропустить.
– Нет, – сухо сказал Корнев.
И теперь между наследниками Сильдибедана висело тяжелое молчание. Ни тот, ни другая не касались клинков. Ни тот, ни другая не собирались нападать первыми.
– Что нет? – переспросил Зверев, почувствовав неладное.
И в то же время каждый боялся, что второй окажется… менее щепетилен.
– Ты не пойдешь к Мокришину.
Пальцы Эсветаллилы дрогнули. Она взялась за рукоять алебарды… приподняла ее… взгляд не отрывался от брата, но брат стоял неподвижно. Гохерримка вскинула именной клинок… и швырнула наземь.
– Это почему же?
— Хочешь — нападай, — сказала она. — А я не буду.
– Потому что ты отстранен от дела!
— И я не буду, — пожал плечами Янгфанхофен, не касаясь тесака. — Знаешь, это наследство… я вполне состоялся и как повар. Если это означает, что мы будем врагами… так я уж лучше вернусь к котлу.
– Что?! – Щека Зверева дернулась, он медленно поднялся. – Меня от дела отстранили? Вон оно что, а я гадаю, чего это ты сегодня весь день рожу от меня воротишь!
Плечи Эсветаллилы облегченно опустились. Она сделала шаг — и протянула руку.
Корнев сглотнул и расправил плечи:
— Несколько дополнительных акций не стоят потери брата, — сказала Эсветаллила.
– Паша! Ты, во-первых, не заводись! Просто выслушай, и все…
— Ну тогда давай помянем отца, что ли? — достал пузатую бутыль Янгфанхофен.
— И отметим наш новый статус, — улыбнулась Эсветаллила.
– Я тебя слушаю, говори!
Корнев огляделся, вид у него был подавленный.
Раздались оглушительные рыдания. Садим, этот старый прожженный банкир, ревел в три ручья, глядя на своих новых хозяев. Все это время он топтался в сторонке, тоскливо ожидая, когда один убьет другого… он ведь даже не смел надеяться, что в живых останутся оба.
– У нас четыре трупа. Четыре трупа и никаких зацепок! Убитые – не какая-нибудь подзаборная шваль, а видные деятели искусства! Так что… – Корнев в очередной раз поморщился.
— Как я вас люблю! — всхлипнул он, обнимая ноги гохерримов. — Семья — это самое главное, я всегда это говорил и буду говорить!
Зверев заскрежетал зубами:
— Так все бушуки говорят, — усмехнулась Эсветаллила.