Себастьян Жондо, Виржини Муза

Как дела, дорогой Карл? Откровенные мемуары телохранителя Карла Лагерфельда

Sébastien Jondeau avec Virginie Mouzat

ÇA VA, CHER KARL?

Photo fi nale c Frédéric Lallart.

© Flammarion, 2021.



© Наумова И., перевод на русский язык, 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

* * *

Я слышу, как последние уходящие спускаются по лестнице. В моем доме нет лифта. Нужно закрыть за ними дверь. Так закончится этот день, а с ним и огромный – в 20 лет – период моей жизни. Утром я простился с Карлом Лагерфельдом. Навсегда. Его душа и тело покинули этот мир. Ох, скольких я повидал в этот суматошный день. Слишком многих. Потом – приятели, друзья, которые пришли сюда, ко мне, на ужин. Что я планирую на завтра? Да в общем-то почти ничего. Спать совсем не хочется. Лучше приберусь. Да, я такой – люблю, чтобы все сияло, чтобы кругом была безукоризненная чистота. Вытряхнуть пепельницы, помыть бокалы. Я не пью, почти никогда не курю, но не сегодня…

Бокалов на всех не хватило. Пришлось поискать внизу, в стенном шкафу рядом с кухней. Окна широко распахнуты. Мягкая погода для февральского вечера. Я только что наткнулся на коробку с забытыми фотографиями. У меня впереди целая ночь и никаких встреч на завтра. Да и как тут уснешь. Попадается фотография, на которой Мюгетт и я, совсем мальчишка, а потом – полароидные карточки: мы с Карлом в Нью-Йорке в 2004 году; позднее – на свадьбе князя Альберта в Монако, разодетые как принцы; вот он за столом – это рождественский ужин, который год за годом мы проводили вдвоем; моя кошка-саванна Блю; Карл и Аманда в самолете, и я на том же дурацком снимке; фотографии моих корешей во время отпуска с Л.; Карл в Rolls-Royce; Шупетт, расхаживающая по салону самолета; бабуля Жондо; мы с Эриком на вилле «Элоррия» в 2001-м; Карл вместе с Фарреллом Уильямсом[1] и Карой Делевинь[2], да и я с ними… Еще не было смартфонов, и Карл снимал все подряд на свою маленькую камеру Sony или на Polaroid. Тогда им еще не овладела цифровая мания. Тонны фотографий, моментальных снимков, фотобумаги… Они зовут окунуться в прошлое. Ныряю.

Вилла «Элоррия» в Биаррице[3], ноябрь 2004 года

Карл снял тут немало рекламных кампаний. В доме холодно, градусов 10 бывало в середине августа. Мы мерзнем, и я чувствую, что Карлу осточертел Биарриц. К тому же на виллу проникли какие-то люди. Так что Дом Chanel решил нанять охранников, чтобы те следили за безопасностью Карла, поскольку Жан-Мишель – управляющий и мастер-разнорабочий в одном лице, – судя по всему, обеспечить ее не может. Дом большой, персонала нужно много. Фотостудия Карла внизу. Почти каждые выходные мы уезжаем сюда, в Биарриц, на виллу «Элоррия», чтобы поработать. Но в том году он решил сюда на Рождество не возвращаться, а остаться в Париже. Я впервые встречаю этот праздник так: с Карлом, в столице. Да, мы проводим Рождество вдвоем, и так будет все следующие 20 лет. Год назад я снял новую квартиру на улице де Токвиля. Тесновато, но я счастлив. За нее запросили сумму, равную моей зарплате за 22 месяца. Поручителем выступил бухгалтер Карла. 32 квадрата на последнем этаже с видом во двор. Я переезжаю вместе с М., своей тогдашней подружкой. Это было ее условие – убежать от жизни в Гонессе[4], неприятностей и моих барышень…

Плас-де-Лис, 2005 год

В этом году мы с Карлом в Биаррице не снимаем. Зато без конца путешествуем на частном самолете. Однажды летим в Италию, где Карл намерен поработать на Дом Fendi, и он начинает рассказывать мне о Сен-Тропе. В 80-е годы он жил в отеле «Ла Понш». А его мать снимала дом неподалеку от Плас-де-Лис. Мы много разговариваем, сидя в Falcon 900. Мы часто арендуем его у бизнесмена Мишеля Ребье, чтобы летать туда-сюда по Европе. Заигрываем со стюардессой. Карл – очень открытый человек. Стюардесса спрашивает, может ли она предложить мне взглянуть на проект отеля «Ла Резерв», над которым работает ее патрон Мишель Ребье. Он уже открыл один отель в Женеве, а теперь собирается и в Раматюэле[5], купив там участок земли, чтобы застроить его виллами, которые будут сдаваться в аренду.

Раматюэль, апрель 2005 года

Я изучаю проект отеля «Ла Резерв» в Раматюэле, доверенный мне Ребье. Он хочет, чтобы я показал его Карлу. И я показываю, потому что выглядит все и вправду неплохо. Ясно, что Карлу больше не хочется ехать в Биарриц, так что он просит меня организовать визит в «Ла Резерв». Он ведет себя в свойственной ему манере – действует инстинктивно, стремительно. Я на связи с Николя Венсаном, директором проекта. Строительство вот-вот закончится.

Май 2005 года

По дороге в Рим, куда мы летаем 2–3 раза в месяц по делам Дома Fendi, решаем заскочить в Раматюэль. Никогда в жизни не бывал на Лазурном Берегу[6]. Я всегда мечтал побывать в Сен-Тропе, но затея дороговатая. Не стоит балдеть от места, которое не по карману, – вот что я себе всегда говорю. Мечтай, но не желай недостижимого. Если дело не выгорит, финал будет плачевный. Поэтому я просто погуляю в порту и попялюсь на лодки, на борту которых моей ноги никогда не будет. Карл же очень возбужден. Говорит, давно тут не был. Рассказывает, как весело проводил здесь время – гонял без каски на мопеде, безбашенный. Я признаю́сь, что окажусь на Лазурном Берегу впервые.

Все-таки я был привязан к Биаррицу. На виллу «Элоррия» я начал ездить давно, с 1998 года, когда работал грузчиком в CST, компании моего отчима. Традиционный баскский дом, в котором я всех знал. Сен-Тропе – совсем другое дело.

И вот я тут. Погода роскошная. С холма Кессин, на котором располагается «Ла Резерв», открывается вид на море. Все оно – прямо под моим взглядом. Я в восхищении. Думаю, Карл тоже.

Старые здания еще переделывают. Николя Венсан показывает нам типичные виллы. Карла зацепила № 10: в ней 6 комнат. Мне же кажется, что она, наоборот, выбивается из общего стиля и вообще вырви глаз. Но Карлу нравится, а это главное. Он сравнивает местные сосны с зонтиками брокколи – говорит, здесь целые леса брокколи.

Мы вернулись, и Карл сообщает, что проект в Раматюэле стоящий и что он хочет, чтобы я организовал ему поездку в Сен-Тропе на день, поскольку он давно там не бывал. Я здесь ничего и никого не знаю, но вспоминаю, что сын одной знакомой Карла управляет местной компанией Byblos. Звоню ей. Она звонит сыну. Так все и закрутилось.

День в белом, июнь 2005 года

В 2002-м в жизни Карла появляется Брэд – его муза, его манекенщик, его мальчик. В Риме Карл снимает Брэда для Дома Fendi. И берет его в ту однодневную поездку в Сен-Тропе, что попросил меня устроить. К ним присоединится основатель журнала V Стивен Ган. И, разумеется, Аманда Харлек, муза Карла из Дома Chanel – элегантная англичанка, светская дама, остроумная, удивительно шикарная, одна из тех, кто уже посещал его в Биаррице. Карл обожает ее. Проводить с ней отпуск – одно удовольствие: она легкая, веселая, приятная в общении. По просьбе Карла я перехожу в ее распоряжение. Сначала я попытался говорить с ней по-английски, но она прекрасно владеет французским.

Карл выражает надежду, что я организую всей компании роскошный день в Сен-Тропе. Это сильно давит.

И вот мы приземляемся в Каннах. Карл во всем белом и попросил нас одеться так же. Он сильно похудел и сияет. Нас – Стивена, Аманду, Брэда, Карла и меня – встречает катер фирмы Byblos. Это первый пункт моего плана. Поднявшись на борт, Карл отказывается разуться. Все перевозбуждены. Мы фотографируемся на Sony Карла.

Он постоянно тащит с собой кучу багажа, даже если едет на один день. Каким-то чудом в порту нет ни единого журналиста, хотя нас не заметил бы только ленивый. Пока все идет как по маслу. Я спланировал день по телефону, ни одной личной встречи. Мне хочется удивить Карла. Ему известно лишь то, что обедать будем в «Клубе 55». И вдруг я понимаю: чтобы добраться до понтона ресторана, нужно пересесть с катера в надувную лодку. А Карл вообще-то сильно не акробат. Вот тут-то я, мягко говоря, испугался. Но все проходит благополучно. Стоило нам войти в ресторан, все в нем меняется, начинается движение, все в упор разглядывают нас.

Карл рассказывает истории о своих былых денечках в Сен-Тропе. Брэд слушает, он доволен, здесь можно выпить и отлично поесть.

После завтрака капитан устраивает экскурсию на катере. Обходим мыс Камара, останавливаемся внизу мыса Тайя. Мы с Брэдом катаемся на гидроцикле, Карл фотографирует своего манекенщика. Карл счастлив.

Вечером вылетаем обратно с аэродромишки в Ла-Моль[7].

В самолете Карл, восхищенный прожитым днем, говорит мне, что было бы неплохо вернуться. Теперь он хочет провести тут лето. И уже радостно позвал нескольких своих друзей провести последние недели августа рядом с ним, на вилле № 10, в отеле «Ла Резерв».

Отпуск я провел в Испании у своего «дядюшки» Хемиса. А вернувшись, узнал, что еду вместе с Карлом на Лазурный Берег. Отдых там пройдет настолько насыщенно, что я выучу улочки Раматюэля наизусть.

Гонесс, 1990 год

Новый дом. Мы – отчим, мама и я – переезжаем. Я перестал ходить в школу после третьего класса[8], потому что не мог обуздать свое разгильдяйство. Ну и в лицей меня не взяли. Мой отчим Кристиан выразился яснее некуда: либо иду зарабатывать, либо отваливаю из их дома. Моя мать чуть больше мне сочувствует, но вообще-то думает так же. Им нужно, чтобы я ишачил. Мне 15, и это уже третий год, когда я пашу все школьные каникулы напролет. Так и познакомился с Карлом, вкалывая у отчима в фирме. Он занимался грузоперевозками. Я даже смог скопить тогда на свой первый мопед Mobylette. Вообще-то не всем парням с моего района так повезло. Мы даже ездим в отпуск – в Сен-Сиприен[9], неподалеку от Перпиньяна[10], где мать с отчимом купили квартиру.

После третьего класса я получил свидетельство об окончании школы. А вместе с ним – отсутствие всякого желания учиться дальше. Мать пытается пристроить меня в государственный лицей, но брать меня не горят желанием. Я говорю, что лучше пойду на полную ставку к отчиму. Его компания CST, где моя мать работает диспетчером, занимается в основном срочной доставкой грузов, произведений искусства и рентгеновского оборудования. Я окружен этим бизнесом с тех пор, как мне исполнилось 5 лет. Когда чуть подрос, начал работать грузчиком во время летних каникул. Проводил много времени в пути, в грузовике, в компании шофера. Мне нравится такая бродячая жизнь. Мало спать, катить себе по дороге час за часом. Свобода.

Когда мне исполнилось 16, мои приятели еще ходили в школу. Несколько лет назад, в 6-м классе, мне пришлось перейти в школу-интернат. Дело в том, что учительница на дух меня не выносила. Постоянно орала и унижала. И, вообще-то, совершенно несправедливо: все знали, что я и мои кореши – самые крутые в классе. Чтобы до нее это дошло, я проколол шины на ее Peugeot. Ну меня и поперли. Мать в бешенстве, они с отчимом устраивает мне взбучку. Говорят, я ни на что не гожусь. Эмильена, мать моего отчима, – ясновидящая, но ясно только то, что она ненавидит детей. А еще она делает скульптуры из всего, что попадается под руку, прям волшебница. Она живет в домике в Роменвиле, которым я и мои старшие сводные братья (сыновья отчима) совершенно очарованы. Однажды Эмильена сказала моей матери: «Вижу форму на твоем сыне… И многие путешествия… Он будет капитаном!» Жан-Клод, мой дядя, уточнил: «Может быть, это форма зэка? Тоже с полосочками». Вот такого они мнения обо мне.

И вот я разъезжаю между городками в окру́ге, и меня принимают за сына главного босса фирмы. Некоторые и вправду считают меня местным буржуа, хотя мы живем в одном пригороде, цепляем одних и тех же девчонок, крадем всякую фигню из одних и тех же лавок и совершаем одни и те же глупости.

Если я немного и отличаюсь от остальных, так это потому, что отчим прикупил домик неподалеку от Мо[11], что-то вроде дачи. Терпеть не могу туда ездить. Предпочитаю оставаться в городе вместе с корешами и гонять на велике. Чем чаще делаешь глупости, тем глупее становишься. Но почему-то мы еще не законченные тупицы. Вот с кем я тусил тогда: братья Саид и Сабер, Пет, Фред и Эван, Вилли и Диего, Седина и Моиз и еще Эрик, Себастьян, Тони…

Тем временем моя мать управляет сотней водителей грузовиков, а отчим трудится без выходных.

Университетская улица, примерно июль 1990 года

Итак, я грузчик в одной из бригад CST. Нас трое в команде: еще шеф Эрик и шофер Жозе. Мы грузим и перевозим рентгеновское оборудование и всякие произведения искусства. Однажды в CST звонит некий Патрик Уркад и предлагает работу в одной из резиденций Карла Лагерфельда. Наряды водителям распределяет моя мать Мюгетт. Она тут в авторитете. Месье Лагерфельд сказал, что хочет новую транспортную компанию. Нужно перенести мебель из одной гостиной в другую в доме в VII округе Парижа[12]. Заказ дают нашей бригаде. Мы подъезжаем к дому № 51 по Университетской улице. Я представления не имею, к кому мы идем или хотя бы где находимся. Я в своей рабочей одежде – комбинезоне и куртке с надписью «CST». 2 часа дня. Я в этих местах впервые. Это особняк или замок – или как там это называется? В любом случае нечто грандиозное. Мы стоим в мощеном дворе, ждем, пока впустят. Вокруг мебель XVIII века. Кажется, придется запастись терпением. Клеман – видимо, экономка – сообщает, что месье нет дома. Мы ждем еще 3 часа. До смерти скучно, хочется сбежать. Вот-вот взорвусь.

Наконец месье изволил пожаловать. Помню его хвостик и здоровенные темные очки. Кажется, он неплохой парень: извиняется за то, что пришлось ждать, и со всеми здоровается за руку. Жмет мою и говорит: «Вы слишком молоды для этой работы». Больше никому ничего не сказал. Я объясняю, что подрабатываю, пока каникулы. И чувствую, каким мальчишкой выгляжу. Мы переносим мебель под руководством Карла. В конце он сует по пятисотке – 500 франков![13] – каждому. Вот это привалило! Лагерфельд сердечный, простой, ни разу не высокомерный – но неужели еще и щедрый?

За демонтаж рентгеновского стола в 20 тонн каждому обычно достается по 200 франков[14]. По 10 франков[15] за килограмм меди, по 4 франка за килограмм свинца, по франку за килограмм стали…

Да уж, этот клиент и вправду не такой, как другие.

CST, 1991 год

Через год я бросил школу и уже в сентябре стал официальным сотрудником фирмы CST Transport – с полной ставкой и минимальной зарплатой. Впрочем, я так часто работаю внеурочно, что удваиваю ее. Этим летом мы не едем в Сен-Сиприен, потому что моя мать Мюгетт заболела. Рак. Страшно переживаю, потому что я – маленький идиот и у меня стресс.

Джеки, мой «американский дядюшка», парень из кварталов XIII округа Парижа, полный безумец, участник подпольных боксерских боев, владелец ресторанов и уличный торговец, позвал меня поработать вместе на ярмарке в Аржелес-Пляж[16]. Я занимаю комнату в его квартире в комплексе «Аржелес-Виллидж». Джеки немного знаком со мной, так что доверяет мне свой велосипед. Катаюсь ночи напролет вместе с корешами из Сен-Сиприена, который в 10 километрах отсюда. Сплю у девчонок или у приятелей. Мы воруем ве́лики. На работу на ярмарке я постоянно опаздываю. Дни там проходят быстро. Ухожу. Закуриваю косячок, подваливаю к девчуле постарше. Нас застает ее парень, устраивает мне трепку, забирает все из моих карманов. Иногда я исчезаю и не появляюсь на ярмарке. Ночью сплю на улице, на скамейке, внизу, под окнами квартиры в Сен-Сиприене. Я либо страшно устал, либо сильно накурился. Проходит 2 месяца, и я здорово выбешиваю Джеки. Все мои приятели – чернокожие или арабы. Для меня дружба не имеет цвета. Так что я своих корешей не стесняюсь. Но в южных районах полно фашистов. Я сплю у Янна, он мой вьетнамский кореш. На празднике в Сен-Сиприене мы натыкаемся на восьмерых скинхедов. Им лет по 20. Они что-то гавкнули – я ответил и добавил, что ощущаю себя магрибинцем[17]. Так что оскорблять их – значит оскорблять меня. Я нарываюсь, меня вырубают, серьезно помяв. Янна тоже.

Еще до наступления лета я иду навестить мать в больнице на улице Конвансьон. Она подхватила стафилококк, от которого обсыпало лицо. Отчим не хочет, чтобы я видел ее. Когда мой кореш Саид получил свидетельство об окончании школы, отец подарил ему скутер. Мои же предки заставляют меня работать не покладая рук и прям бесят. Еду в Роменвиль[18] навестить своих сводных братьев – Эрика, Кристофа и Тьерри, родившихся в первом браке отчима, с Терезой. Самому младшему из них 23. Бывало, Тереза присматривала за мной, когда я был мелким. Все братья работают на своего отца, моего отчима. CST теперь постоянный подрядчик у Карла Лагерфельда, я же к нему больше не возвращался. Туда постоянно ездит мой дядя Жан-Клод.

В сентябре ярмарка в Аржелесе заканчивается. Джеки должен отвезти меня в Париж. Но я опоздал на час, и тот меня не дождался. Мне 16. Есть немного деньжат, а вот идти некуда. Я добираюсь автостопом к Янну в Сен-Сиприен. Через три дня на машине его родителей мы отправляемся в Париж.

Weston и Célio

Дома отчим талдычит, что я либо работаю, либо валю. Так что с сентября я вкалываю на полную ставку на компанию CST и в октябре получаю первую официальную зарплату. И покупаю пару кроссовок Weston. Со второй зарплаты беру кредит и становлюсь владельцем спортивного мотоцикла. Я увлекаюсь мотокроссом, учился гонять еще с детства, в одиночестве. Вскоре я решусь поучаствовать в гонках и неудачно упаду, повредив связки на левом колене.

Чтобы отпраздновать, мы с Янном и моим старшим братом Лионелем идем в пивной ресторан «Ле Сантраль» на Елисейских Полях. На мне кроссовки Weston и летная куртка марки Avirex, которую я «позаимствовал» у отчима. Подходящие случаю брюки и рубашку купил в магазине Célio. Мы с Янном выходим из ресторана в 5 утра и ждем первого поезда наземного пригородного метро. На Северном вокзале в наш вагон заваливается кодла человек в 15. Мы с Янном уже знаем, что миром дело вряд ли кончится. Ты всегда чуть заранее понимаешь, что тебя собираются грабануть. Я знаю, потому что и сам грабил. В пригороде это частое дело.

Подъезжаем к Пьерфитт-Стен. Янн предлагает мне выйти и поспать у него. Я отвечаю, что доеду до дома. На всякий случай он оставляет мне баллончик со слезоточивым газом и выходит. На следующей станции, Гарж-Сарсель, никто не выходит. 6 утра. Следующая моя – Вилье-ле-Бель. Кодла в вагоне – из другого квартала Гонесса, так что они едут чисто со мной. Я вылетаю из поезда, на всей скорости скатываюсь по ступенькам, пробегаю под путями, покидаю вокзал, сворачиваю направо, к автобусной остановке. Эти за мной. Открываются первые магазины, мясные, булочные. Мне дышат в спину. У первого, кто догнал, в руках баллончик со слезоточивым газом. Я достаю свой и останавливаюсь. Он подходит, я брызжу ему газом в глаза. Не проходит и двух секунд, как на меня набрасываются остальные. Бьют со всех сторон, но я замечаю небольшую нишу в стене и отступаю туда, чтоб хоть спину прикрыть. Увидев нас, мясник опускает решетку, а шофер автобуса закрывает и блокирует двери. Помощи ждать неоткуда. Меня бьют ногами, я один против всех и защищаюсь как могу. Чувствую, как с меня снимают новые Weston’ы. Наконец кодла отваливает. Встаю. Думаю, что все кончено, но четверо возвращаются и отнимают куртку. И вот я с разбитым носом, без своих классных шмоток, стою в носках. Мне страшно одиноко. Водитель автобуса открывает двери. Но теперь у меня ни проездного, ни денег. В полвосьмого я захожу домой и натыкаюсь на родителей. Я думал, что отчим отведет меня в полицейский участок, но он в ярости хватает охотничье ружье и требует, чтобы я ехал с ним. Я боюсь, что он совершит глупость. Мы останавливаемся перед лавкой мясника. Никого, конечно, нет, и мы возвращаемся несолоно хлебавши. В тот день я лишился кроссовок, куртки – а вместе с ними страха. Он просто покинул меня. И больше мы не пересекались.

Месье Шанель

Продолжая работать в CST, я под присмотром Жан-Клода, брата моей матери, возвращаюсь в дом № 51 на Университетской улице. После своего первого визита я узнал, кто такой Карл Лагерфельд, но стараюсь не циклиться. Он просто месье Шанель, живущий в своем парижском замке. Он дает хорошие чаевые, и это главное.

А., 1992 год

Ей 16 лет, и она наполовину югославка, наполовину француженка. Блондинка с карими глазами, ростом 165 см, самая красивая их трех сестер. Они живут в Ле-Тийе[19]. Там часто живут переселенцы. У ее дедушки с бабушкой – центр верховой езды. Мне в 1992 году 17 лет, и я не слезаю с велика. Вместе с приятелями мы постоянно тусуемся с теми, у кого уже есть водительские права. С Кристофом, например. Однажды решаем покататься на лошади. Почему? Не могу припомнить, это была идея Анжель. А. едет с нами. Она суперски красива. Я гуляю с разными девушками, но не то чтобы в какую-то втрескался. Но ради А. я начинаю заниматься конным спортом, и мои братишки посмеиваются. Приятели А. из Ле-Тийе – типа буржуа. Они устраивают «пикники», а я даже не знаю, что это. Они отмечают дни рождения – тоже неведомая штука. Мой кореш Вилли встречается с кузиной А., поэтому мы хочешь не хочешь попадаем в новый для нас круг. Благодаря А. я начинаю якшаться с югославами. С ними классно. Матери моей давно уже хочется, чтобы у меня появилась постоянная подружка, чтобы я наслаждался жизнью, чтобы счастлив был. Главное, говорит, не забывай о презервативах. Отчиму, кстати, на это плевать. А. учится в лицее. Она моя первая любовь. Я еду с ней на каникулы, делю с ней всю свою жизнь. Мы с братишками вроде как банда, и А. это нравится. Лаосец Пет встречается с ее сестрой Н. То есть мы с Вилли и Петом ухаживаем за тремя сестрами и кузинами. А. ждала меня, пока я с апреля 1994 по февраль 1995 года служил в армии, в пехотных войсках, в отделении охраны в Бискароссе[20].

Мы с А. будем любить друг друга 9 лет.

Когда все началось, я был совсем мальчишкой. За это время многое случилось впервые. В моей жизни появился Карл. И я наконец-то начал немного взрослеть.

Первое письмо, октябрь 1998 года

Я работаю на себя как перевозчик в фирме отчима. Я независим и без конца переезжаю с места на место в своей машине. 3–4 года назад я купил квартиру в Гонессе в новом доме, который еще строился. Отслужив в армии и не зная, чем заняться, я помогаю грузчикам на разных стройплощадках – в том числе у Лагерфельда. Берусь за любую работу: продаю сэндвичи на стадионе «Стад-де-Франс», доставляю грузы в Марбелью[21]. Я все время в пути, иногда сплю всего часа 3, и часто – в своей машине.

Вот уже несколько месяцев мы работаем на затянувшемся строительстве виллы «Элоррия» в Биаррице. И вот в 1998-м оно наконец вроде заканчивается. Я прогуливаюсь с Карлом по парку у виллы. Я говорю ему «месье» и обращаюсь на «вы». Вдруг, набравшись наглости, выдаю, что ужасно хотел бы работать на него. Я уже обсуждал это с дядей, который не осмелился передать мою просьбу и даже отговаривал. В тот день в парке Лагерфельд сказал, что не совсем понимает: ведь у меня уже есть работа в фирме отчима. Я настаиваю, объясняя, что хочу познакомиться с тем миром, в котором живет он. Работая у Карла Лагерфельда, я задаю вопросы и многое узнаю́, общаясь с ним. Все вокруг здесь страшно интересное – предметы, мебель, его рассуждения… Я чувствую, что рядом с ним меня ждет много удивительных открытий. Я уважаю его, но при этом не боюсь, поэтому-то и пристал со своими фантазиями. Лагерфельд отвечает, что подумает. И добавляет: «Ты прав. В жизни приходится просить – иначе ничего не добьешься». Я до сих пор помню эту фразу, этот урок. Но только теперь, задним числом, понимаю, насколько неумеренно пользовались этим некоторые из тех, кто окружал Карла.

Я продолжаю выполнять мелкую работу и поручения по его дому на Университетской улице, занимаюсь его багажом.

Я рассказываю дяде, что попросил работу у месье Лагерфельда. Дядюшка отвечает, что лучше бы мне оставаться на месте. Где родился, там и пригодился, мол. Правда в том, что всем ребятам из CST хотелось работать у Лагерфельда. Трудиться пришлось бы много, но это хорошо оплачивалось. Об этом все знали и ценили щедрость Карла.

20 декабря 1998 года месье Лагерфельд собирается впервые провести Рождество на своей вилле в Биаррице. Нужно погрузить багаж и доставить в аэропорт Ле-Бурже[22], откуда Карл вылетает на баскское побережье[23]. Его водитель просит, чтобы этим занялся я. Ну я и занялся. Паркуюсь во дворе дома № 51 по Университетской улице. Я еще не в курсе, что месье попросил прислать именно меня. Это его ответ на мою просьбу.

Жду в холле. Черно-белая плитка, сохранившаяся с XVIII века, лестница из бордового камня, звук шагов. А вот и Карл, мы поднимаемся. Клеман и Эстер, экономки, ждут, пока он уйдет. Увидев меня, он бросает: «А, Себастьян, как поживаете? То, о чем мы говорили, возможно, произойдет скорее, чем предполагалось. Счастливого Рождества!» И вручает мне письмо.

Сидя за рулем фургона, груженного тонной багажа месье, я следую за машиной, идущей в Ле-Бурже. Я и не подозреваю, что только что получил первое письмо из целой череды писем, сообщений и записок, которыми он полюбит со мной общаться.

Сев за руль и едва покинув Университетскую улицу, я не выдерживаю и разрываю конверт. Написанное навсегда остается в моей памяти. Уж не знаю почему, но звоню матери: «Со мной произошло что-то фантастическое!» Мюгетт довольна, хоть и общается с месье Лагерфельдом только по телефону, когда тот звонит напрямую в CST. Она, как и я, поняла, что моя жизнь вот-вот круто изменится. Мне 23, Карл предлагает мне работу, которая все перевернет. В письме он просит меня связаться со своим поверенным. Мир вокруг ускоряется.

Сотрудник, 1999 год

3 января 1999 года я, следуя полученным в письме указаниям, встречаюсь с Люсьеном Фридландером, доверенным лицом Карла. В тот день моего братишку Эрика тоже ждет встреча с человеком, который изменит его жизнь, – с Юбером Букобзой[24]. Поэтому мы решили провести этот день вместе. Тогда у меня на все про все было два пиджака. Я очень старательно нарядился, но все равно выглядел как продавец Darty[25]. Фридландер сразу сбивает с толку, спрашивая, какую я хочу зарплату. А я до этого момента не зарабатывал, а работал – причем так много, что за три года накатал на своей машине 380 000 километров.

«Так сколько вы хотите?» – повторяет Фридландер. Я что-то подсчитываю в уме и прошу 15 000 франков[26] в месяц. Фридландер говорит, что это очень хорошо. На всякий случай уточняю, что это чистыми. Он разговаривает грубо. Я еще не знаю его и даю себя провести.

Эрик тоже соглашается на работу. Он становится водителем Юбера Букобзы – ночного папочки, властителя клуба «Бен Душ».

В феврале я становлюсь первым сотрудником Студии 7L, которую только что создал Карл.

А. не до конца понимает, насколько это крутой поворот в жизни, но ужасно взволнована. Мои кореша тоже не совсем догоняют, что происходит. Да, они знают о щедрости Карла, но это все, что они о нем знают. Они не понимают, что это за человек.

Пока большинство моих ровесников еще учатся, я уже 6 лет активно работаю и получаю зарплату.

В первое время я буду совмещать работу на Карла со своими шабашками. Еще несколько лет продаю по вечерам сэндвичи перед «Стад-де-Франс». Иногда там бывали те, кого Карл фотографировал в Cтудии 7L. Завидев их, я прятался вместе со своими сэндвичами.

Ожидание

Мой первый день у Карла. Приезжаю на Университетскую улицу, чем сильно всех удивляю. Никто вообще не в курсе, что Карл меня нанял. А сам я пока не особо в курсе, чем именно должен заняться.

Владельцы особняка, семейство Поццо ди Борго, живут за счет арендной платы за сдачу половины дома. Другую его часть занимает Филипп Поццо ди Борго. У него парализованы руки и ноги – несчастный случай, неудачно спустился на парашюте с горного склона. Филиппом занимается Адель Селлу, именно они станут прообразами фильма «1 + 1»[27]. Я часто встречаюсь с ними.

Жан-Мишель, водитель Карла, выделяет мне место в своем кабинете, на первом этаже. И я жду, жду, жду… Кажется, 1999 год будет моим испытательным сроком.

Пока я торчу в особняке, Жан-Мишель учит меня пользоваться компьютером Macintosh, что для меня в новинку. Карл появляется в конце дня. Ему нечем меня занять, и он любезно отправляет меня домой.

Очень скоро Карл приобретает маленькую Toyota RAV4, один из первых полноприводных городских кроссоверов.

Нескольких месяцев я ношу письма, которые он отправляет, кажется, всем подряд. И 3/4 всей корреспонденции оставляю поверенным. Я не встречаюсь с людьми из высшего света. Что меня спасает, так это Cтудия 7L. Во-первых, это галерея и фотостудия. А потом там начинают накапливаться книги, и она становится еще немного и книжным магазином. И я здесь типа завхоз. Убраться, вовремя купить и повесить туалетную бумагу – честно говоря, это буквально разбивает мне сердце: я совсем не такого ожидал.

Довольно скоро Карл начинает заниматься там фотосъемкой. CST перевозит все оборудование с Университетской улицы в дом № 7 по улице Лилля. Я ближе знакомлюсь с кварталом, веду более оседлый образ жизни. Я страстно увлекаюсь спортом: боксом, джиу-джитсу, мотокроссом. В Париже я открываю для себя Латинский квартал и антикваров. Когда мы перевозим грузы, я уже обращаю внимание на подписи на предметах. Кое-чему я научился у Бертрана дю Виньо из аукционного дома Christie’s. Я задаю вопросы. Если у Карла нет для меня особых поручений, возвращаюсь в Гонесс в половине седьмого вечера.

Итак, я завхоз в Cтудии 7L. Здание, где она находится, принадлежит Клоду Берри[28]. Сам он время от времени использует наше помещение для выставок.

Иногда кажется, что я немного смахиваю на холуя. Это мне не слишком нравится и даже, пожалуй, выводит из себя. Но Карл никогда не ведет себя надменно. Одним и тем же тоном он может попросить меня принести ему стакан воды или сходить к Диору.

Однажды он снимает нескольких французских звезд. В дверь звонят, но никто не слышит. Наконец я замечаю, что кто-то барабанит, и бегу открывать. Я изо всех сил всматриваюсь в единственный прозрачный квадратик матового стекла, но никого не вижу. Вдруг появляется крупный мясистый нос, и снова раздается бам-бам-бам по двери. Я распахиваю – передо мной Депардье[29]. Добро пожаловать во вселенную Лагерфельда.

В дни съемок я возвращаюсь поздно. Моим приятелям по Гонессу незнакома роскошная жизнь. Я рассказываю им о том, как проходят мои дни. Но братишки не особо впечатляются.

А. часто присматривает за детьми соседей. Это испано-тунисская пара – Хемис и Нативидад. Мы очень подружимся с ними, станем почти семьей. Я часто откровенничаю с Хемисом. Он не только мой приятель, но и брат, отец, дядюшка. Ему, в отличие от остальных, не плевать на мои россказни.

А. дважды бывала на вечеринках в 7L. Удивительно, мы прожили с ней 9 лет, но она не стала той, с которой Карл будет встречаться чаще всего. Хотя всегда отмечал ее красоту. А. чувствует, что еще рановато просить проходку на дефиле или модную фотосъемку. Она умеет быть деликатной.

Моя мать Мюгетт

В день, когда наша семья разбилась вдребезги, Мюгетт унесла меня под мышкой. Мне было тогда года 4. В те времена мы жили между станциями метро Порт-де-Баньоле и Порт-де-Пантен, в маленькой квартирке на 7-м этаже, в доме без лифта, над окружной дорогой. На 1-м этаже была булочная, которую держали марокканцы. Мать мыла меня в кухонной раковине. Но все-таки у меня была своя комнатенка.

По ночам мне снились кошмары. Если в пятницу мой отец говорил, что пойдет за хлебом, то возвращался только вечером воскресенья, накутившись со своими приятелями. Он работал водителем на бетонном заводе в Париже и всю зарплату спускал на выпивку.

Однажды он по пьяни сломал обе пятки и соорудил дощечку на колесиках, чтобы перемещаться на ней по квартире, словно безногий.

В те выходные он снова исчез на двое суток.

Я вместе с Джонни Вейсмюллером смотрю «Тарзана» по телику и ем вишню. Возвращается отец – синий в доску. Тот вечер стал последней каплей, и чаша переполнилась. Едва переступив порог, отец выключает телевизор. Мюгетт снова включает, он выключает, она включает… Моя мать выросла в Иври[30] – квартале с репутацией разбойничьего притона. Так что она даст прикурить любому. В общем, они так включают-выключают, и в конце концов батя разбивает телевизор. И начинается замес. Мне кажется, что отец влепил пощечину матери. Кажется также, такое впервые. Мать говорит мне: «Не двигайся». Она собирает небольшую сумку, одевает меня и говорит: «Мы сматываемся». У нее ни машины, ни водительских прав. Отец хватает карабин и угрожает, что будет стрелять, если уйдем. Она в ответ: «Стреляй, если хочешь, но мы сматываемся». Я так и вижу, как мы с ней спускаемся с 7-го этажа. Нас заберет мой дядя Жан-Клод. Думаю, что мой дедушка по матери так ничего и не узнал об этом вечере – иначе батя был бы уже разорван на кусочки.

Позднее мать сказала мне: «Что бы ты ни сделал, ты всегда будешь моим сыном. Но не смей бить женщину».

Я унаследовал мамину дерзость и вычеркнул алкоголь из своей жизни.

В ту пору Мюгетт работала в транспортной конторе Sagatrans.

Насколько мне известно, батя был все-таки симпатягой. Образованным, с мозгами. Он много читал и неплохо играл на музыкальных инструментах. Он водил грузовик в компании Bétons de Paris. По всей видимости, он был весельчак и славный малый, но страшно напивался, когда встречался с друзьями. Случалось, что, упитый до белочки, он звонил моей матери, когда мы уже жили с отчимом.

Ему очень нравились машины, и он любил что-нибудь мастерить. Чтобы познакомиться с родителями моей матери, он поехал в Нормандию, где те жили, на древнем Citroën в две лошадиные силы. В нем не было сидений, и батя вел машину, сидя на ведре, а моя мать расположилась рядом на ящике с инструментами. Однажды он восстановил старый Jaguar и залил ему днище бетоном.

Иногда во время каникул я ездил к бабушке по отцовской линии, у которой была квартира в XII округе. Эта часть нашей семьи была более устроена в жизни. В 1978 году у них был загородной дом в Борде[31]. Говорят, мой дед принимал участие в нескольких акциях Сопротивления[32] и подрывал поезда. Он был инженером. Они приехали с Морвана[33], но, должно быть, имели глубокие южные корни – у отца была очень характерная внешность.

После того разбитого телевизора мы с матерью осели у ее родителей в Иври, на улице Веролло. Моя мать была смелой, современной, эмансипированной женщиной. Она много работала и была очень красивой. И я говорю так не потому, что я ее сын. Она на самом деле была похожа на Джей Ло, только чуть пополнее. Смуглая, с длинными и жесткими каштановыми волосами. Да, она не была стройняшкой – ну и пусть. В ее семье все плотно сложены.

Время от времени в доме бабушки и дедушки я виделся с батей и Лионелем, своим единокровным братом. Он родился еще до того, как отец и мать сошлись.

Бернар

В 2000 году я узнаю о смерти отца. Рак легких. Сообщение о его кончине застало меня, когда мы с Карлом находились в Биаррице. Именно Карл и побудил меня поехать на похороны. Я отнекивался, говорил, что это неважно, что почти не знал отца. Его звали Бернар. Он никогда не обращался к врачу, зато много курил и много пил. Однажды я навестил его вместе с Лионелем, тогда мне было лет 15. Батя был приветлив, но на меня это не производило впечатления. Этот человек ничего обо мне не знал. Не знал даже, учусь я еще в школе или уже нет. Однажды он подарил мне транзисторный приемник. Я специально упоминаю, что он был транзисторный, потому что тогда уже были актуальны более современные. Половина квартиры на 7-м этаже в доме с булочной принадлежала моей матери. Но ей было все равно. После развода она никогда не претендовала на алименты или что-то другое.

Карл признался мне, что не был на похоронах своего отца.

Peugeot цвета шампанского

Однажды мать забирала меня из школы у станции метро Порт-де-Баньоле на Peugeot 504 цвета шампанского. В салоне, отделанном кожей, за рулем сидел мужчина, похожий на Жака Месрина[34]. Так я впервые увидел того, кто станет моим отчимом. В машине есть телефон, но это радиосвязь через коммутатор с диспетчером транспортной компании, как в старых такси. Мюгетт повезло: она встретила непьющего и некурящего мужчину. Даже и не знаю, что еще о нем сказать. В памяти об отчиме у меня одни белые пятна.

Впахивая как лошадь, моя мать привела к успеху его фирму.

Сначала наше новое семейство обустраивается в Париже, на авеню Жана Жореса. Мы живем в башне на 14-м или 15-м этаже, в чем-то вроде двухуровневой квартиры. Мне вправду нравится здесь: на мой взгляд, все по-богатому. У меня своя комната, и теперь я хожу в школу в парке Бютт-Шомон. Он весь стал мне школьным двором. Мне кажется, в этой новой жизни все стало проще. Что это не жизнь, а каторга, я пойму позднее, переехав в Обервилье[35].

Когда в 2015 году Карл заболел, меня захлестнули тяжелые воспоминания. Будто вселенная огрела дубиной по затылку. Под этим она имела в виду примерно следующее: «Твои родители умерли от рака. Ты не позаботился о них. Так что сейчас будь любезен позаботиться о Карле – так, словно он твой родственник». Я вообще-то сентиментальный. Так сразу не скажешь, конечно. Но когда болела Мюгетт, я так переживал, что полез в бутылку и вел себя очень эгоистично. Только давай без сочувствия, ладно? Я знаю парней, родители которых умирали у них на руках.

Предупреждение

Я единственный, кто знает все подробности о болезни Карла, кроме профессора Клода Аббу, доктора Хайята, доктора Алена Толедано и профессора Ведрина.

Первые симптомы появились в июне 2015 года, сразу после Каннского кинофестиваля. Мы живем в Раматюэле, в отеле «Ла Резерв». Вот уже 10 лет ездим сюда. А с 2007 года даже остаемся здесь на месяцок после фестиваля. Я заметил, что Карл слегка опух, что ли, хотя под одеждой мало что заметно. Он был очень стыдлив: например, никогда не надевал купальных плавок.

С виллы я выбрался позагорать на пляже Пампелон со своим корешем Арно. И тут звонит Карл: «У меня проблема. Не знаю, как быть, больно пи́сать, извини, что говорю тебе об этом, мне очень жаль». Я мгновенно понимаю, что у него что-то со здоровьем. В те времена я дружил с Ивом Дааном, он 30 лет на диализе и знал всех врачей в мире. Моим первым побуждением было позвонить ему. Хорошая идея, но опасная: Ив любит вмешиваться в чужую личную жизнь. Не хочу навредить, но решаюсь все-таки набрать. Сначала перезваниваю Карлу, чтобы узнать подробности. У него нет личного врача, и я советую ему довериться Даану.

Час спустя я разговариваю по телефону с доктором Межаном, специалистом по простате. Он говорит, что делать. Затем связываюсь с профессором Аббу. Я крайне растерян, но чувствую, что нужно спешить. Спрашиваю у обоих врачей, нужно ли найти самолет, чтобы привезти Карла в Париж. Аббу рекомендует, чтобы мы вернулись и Карлом сразу же занялись врачи. 6 вечера, пятница. Сейчас Карл живет отшельником в «Ла Резерве» вместе со своей бирманской кошкой Шупетт.

Благодаря Иву Даану мы мгновенно находим медсестру. Врачи запрашивают анализ крови, но у нее нет нужных инструментов. Через подругу, владелицу аптеки в порту Сен-Тропе, я связываюсь с медсестрой в Кавалере, у которой есть необходимое. Пока медсестра А. добирается в Раматюэль, я гоню на скутере за инструментом к медсестре Б. в Кавалер. Потом все мы собираемся на вилле № 10, чтобы взять кровь. В лаборатории скорой помощи в медицинском центре Гассена[36], куда везу пробирки, решаю зарегистрировать все на свое имя. Я хочу защитить Карла. Прошу, чтобы мне позвонили сразу же, как только будут результаты, в любое время дня и ночи. Мы ужинаем дома вдвоем, Карл и я. Я чувствую, что он, возможно, уже давно с этой проблемой, просто не придавал значения, но как узнать? В тот вечер мы много разговариваем. Меня терзает тревога, я жду, когда позвонят из медцентра. Карл тоже ждет. Пытаюсь убедить себя, что все наладится. Чтобы переключиться, после ужина я возвращаюсь к Арно. Мы допоздна болтаемся по Сен-Тропе. Наконец в 4 утра звонят с результатом. Говорят о каких-то процентах, да что там разберешь. Спрашиваю у лаборанта, не кажется ли ему что-нибудь странным, но он уклончив. Креатинин и ПСА[37] очень высокие, но разговор принимает сюрреалистический характер: лаборант объясняет, что анализы могут быть такими, если я (кровь-то сдавалась от моего имени) в последнее время много ездил на велосипеде… Вешаю трубку, звоню Карлу, передаю ему результаты, не вдаваясь в подробности. Мне удалось быть сдержанным.

На следующий день врачи, прочитав результаты анализов, требуют, чтобы Карл срочно вернулся в Париж и не позднее чем через 2 дня пришел на прием.

Эрик Пфрундер[38], помогающий Карлу создавать рекламные образы, в числе посвященных. Он всегда в курсе. Когда мы приходим на первый прием к доктору Межану в больницу Помпиду, он ждет нас. Мой дядя Жан-Клод охраняет внизу наш Rolls-Royce. Мы проходим в больницу через запасной вход. Жалом здесь особо никто не водит: это государственная больница, и люди заняты работой. Карл проводит у врача час. И теперь должен показываться каждые 2 дня. Нас убеждают, что не стоит беспокоиться, если он будет принимать лекарства. Мы верим. Еще не покинув больницу, Карл уже сгорает от желания погрузиться в работу.

Тут же мне звонит Ив Даан. По его словам, Клод Аббу хочет срочно сделать МРТ. Даан взял на себя смелость организовать нам прием, и нас ждут прямо сейчас. Я довожу это до сведения Карла. Я объясняюсь с ним ясно и прямо – как всегда, он к этому привык. Планы меняются, и мы мчим в XVI округ на МРТ. 8 вечера, мы с Рико (так зовут Эрика самые близкие) ждем окончания процедур в коридоре. Карл, конечно, просто машина: выходит и сразу звонит Виржини Виар, управляющей студией в Доме Chanel. Она давно питает к Карлу глубокую платоническую любовь. Он почти ничего ей не говорит, впрочем: не хочет, чтобы она тревожилась. Терпеть не может, когда его жалеют.

Поздно, и речи быть не может, чтобы ехать в Chanel. Мы входим в дом № 8 по улице Святых Отцов через потайной вход в доме № 2 по улице Верней. Шеф-повар готовит нам ужин. Карл, признаться, совсем не в форме, но, как обычно, его трезвый рассудок берет верх. Эрик не может остаться с нами и возвращается к себе. После ужина я покидаю Карла и направляюсь в дом № 6, к своей тогдашней подружке Ж., но чувствую, что что-то не так, что с Карлом все совсем не в порядке. Это давит на меня и мучает. Не вдаваясь в подробности, я со слезами на глазах разговариваю о своих страхах с Ж.

В 8 утра мне звонит Ив: «Привет, красавчик. Давай соберись, звони Карлу и срочно вези его прямо в Американский госпиталь». Предчувствие не обмануло меня. Я уже отправил свое обычное сообщение – «Как дела, дорогой Карл?», – как и каждое утро после пробуждения. Будто бы всё как обычно. И как теперь заставить его безотлагательно поехать в больницу, не напугав до смерти? Я отлично понимаю, что проблема серьезная, но выжидаю целый час после смс, прежде чем позвонить и сказать, что Ив советует нам поспешить в Американский госпиталь. Я был готов услышать отказ, но он говорит: «О’кей, мне нужно было поработать, но я подготовлюсь, и мы туда съездим».

Временами он спрашивает меня, не располнел ли. Так он пытается защититься от проблемы.

На тот же вечер в доме Карла в Лувесьене[39] запланирован ужин с Анной Винтур, главным редактором американского издания журнала Vogue, и Амандой Харлек, его музой из Дома Chanel.

В Американском госпитале нас дожидаются Эрик и Ив. Нас принимает профессор Клод Аббу. Он сопровождает Карла по разным отделениям, где проводятся исследования. Они принимают решение прямо сейчас класть его в реанимацию: стало понятно, что его почки заблокированы уже довольно давно. Даан выступает в качестве посредника, объясняет нам ситуацию. Она критическая. В теле Карла полно жидкости, из него выкачивают 9 литров воды. Маркеры функции почек зашкаливают, результаты анализов буквально пульсируют красным.

В реанимации только мне разрешают посещать Карла. Но меня словно обухом приложили. Сообщаю о ситуации Виржини Виар и Бруно Павловски, возглавляющему модный бизнес Дома Chanel. Делать больше нечего, возвращаюсь к себе. В это время Аманда Харлек готовится поужинать с Анной Винтур. Я вынужден ввести ее в курс дела, но, чтобы не раскрывать все до конца, рассказываю ей лишь о проблеме с почками.

Проходят сутки. Почки по-прежнему блокированы. Карл в сознании, но очень утомлен. Только сейчас, наблюдая его в этом состоянии, я понимаю, сколько всего он тащил на себе без передышки. Посетил Каннский фестиваль, путешествовал, встречался с людьми, брал на себя обязательства… Все боятся, что ему до конца жизни придется сидеть на диализе, если почки снова не заработают. Несомненно, врачи уже озвучили Карлу диагноз: рак. Нам – нет.

Клод Аббу и Ив Даан подтверждают, что ситуация вот-вот может стать необратимой. Через двое суток я предупреждаю об этом Каролин Лебар, работающую у Лагерфельда. На 4-й день почки снова начинают функционировать. Маленькое чудо: ужасные показатели снижаются. Карл доволен, его переводят в апартаменты на 6-м этаже. Аббу ежедневно навещает его. Карл не желает говорить со мной о раке, потому что знает, что это заставит меня вспомнить о смерти моих родителей. Мы проведем в больнице еще 5 дней. Это вынужденная пауза, благодаря которой он наконец может передохнуть. Мне не раз приходилось быть жестким с ним, чтобы защитить его, помешать так щедро тратить свои силы и время. Но с другой стороны, кто я такой? Всего лишь Себастьян-недоучка. Но я чувствовал, что кое-чему нужно положить конец. Его кошка Шупетт проделала брешь в личной жизни Карла, сделала ее уязвимой и проницаемой. И в эту брешь протиснулось много бессовестных людей. Они использовали в своих целях ту огромную нежность, с которой Карл относился к Шупетт. Я приходил в бешенство от их поступков. Сколько народу нажилось на привязанности Карла… Это был непрерывный рэкет.

Когда Аббу наконец произносит в моем присутствии слово «рак», я уже и так знаю, хотя мне никто и не сообщал. После одного из первых обследований Карл сказал мне: «Не беспокойся, это ерунда». Так он хотел защитить меня.

У госпиталя нас фотографирует какой-то папарацци, и снимок появляется в немецких газетах. Когда Карл выписывается из больницы, все уже в курсе, что он болел, хотя и не знают подробностей.

Из госпиталя Карл прямиком направляется в Дом Chanel, чтобы поработать.

В 1991 году моя мать Мюгетт тоже возвращается на работу, едва почувствовала себя лучше. У нее образовалась опухоль на челюсти. Но ее это не сильно пугает, и она продолжает пахать в ночные смены. У нее есть лучшая подруга – Юго. Когда-то она выживала во Франции без документов, а теперь управляет сотней служащих. Она выносливая – такая же, как моя мать.

Мюгетт оперируют, и она подхватывает стафилококк. Ее помещают в стерильную среду, и я не могу навестить ее. Это происходит в тот год, когда я начинаю вкалывать на всю катушку, не попав в лицей. Я ничего не понимаю и ни в чем не отдаю себе отчета. Зациклен на себе. Моя мать будет болеть 13 лет. В начале декабря 2003 года я еще живу в Гонессе, но М., с которой мы разошлись на время, хочет, чтобы я переехал в Париж. Но пока я остановился у своего кореша Реми, над булочной на бульваре Гувьон-Сен-Сир. Месяц назад меня сразил грипп с лихорадкой и жаром в 41 градус. Я думал было, что умру; чувствовал буквально, как душа отделялась от тела. Несомненно, таким образом проявлялась моя тревога.

В тот год, когда мне исполнилось 18, мать с отчимом переехали в Ла-Шатр, провинция Берри[40]. Отчим построил там ангар для своего вертолета. Ну и как бы всё. Мать начинает умирать со скуки. Она занимается стариками в приходе, начинает интересоваться религией, спасает животных от бойни. Она всегда кому-то помогала… Ломовая лошадь. А теперь у нас еще одна лошадь и гуси, утки, овцы… Интересно, они все поместятся на земле, которую купил отчим?

Она лечится по методике, применяемой в Штатах и в Бельгии.

Незадолго до смерти примет крещение.

Я давно не видел мать, но ежедневно разговариваю с ней по телефону, хотя ее челюсть, по правде говоря, больше не работает. Каждый подобный звонок так разбивал мне сердце, что моя нервная система рвалась на тряпки. Я крушу квартиру от ярости и бессилия. Разбиваю форточку, бью по стенам, дверям, по телевизору – а иногда и кому-нибудь по морде. Врачи отправили мать в клинику в Пиренеях. На выходных планирую навестить ее без предупреждения. Отчим говорит, что она в тяжелом состоянии. Больше не может двигаться. И говорит с трудом. Видя меня, она плачет от радости. Мы обедаем с отчимом в ресторанчике рядом с клиникой. В воскресенье лечу обратно в Париж. Начало декабря.

Проходит 3 дня. Я у Карла на Университетской улице.

Отчим сообщает, что Мюгетт умерла. Прямо в «скорой», что везла ее из Лиможа в больницу Помпиду.

Сейчас 14:30, через полчаса у меня встреча с Карлом.

Карл спускается, подходит. Обнимает меня – это впервые. Говорит, чтобы я возвращался домой.

Но вечером я иду на тренировку по боксу. Что бы ни случилось, я отказываюсь жалеть себя.

Моя первая поездка в Нью-Йорк, 2001 год

Я постоянно вспоминаю об этом. Я – и в Нью-Йорке. Безумие! С нами Жан-Мишель Жуанне, штатный водитель Карла. Июнь. Несколько месяцев назад, в начале марта, я провел свой первый бой по американскому боксу в Нанте, выступая как профессионал. Я проиграл по очкам. Чтобы поддержать меня, в Нант приехали Пет, Вильям, с которым мы вместе занимаемся боксом, моя команда из Гонесса, с которой я тренируюсь, в том числе Жан-Рене Ван, наш местный профи, и Халид – мой тренер. Вернувшись, мы отпраздновали мой день рождения в пригородной пиццерии, которую держала семья Ромена, парнишки, что работал в CST. Мой день рождения – 6 марта – всегда выпадал на парижскую Неделю моды, и в Доме Chanel вовсю шла подготовка к дефиле и фотосессиям…

В тот же год, в мае, я с четырьмя братишками поучаствовал в дефиле марки APC, основанной Жаном Туиту. Он хотел попробовать боксеров. Амар и Сильвер, мой тренер по английскому боксу, смотрелись прям очень хорошо… Я, конечно, сначала спросил разрешения у Карла. Он закрыл глаза и сказал: «ОК».

И в том же году происходит преображение Карла. В бутике L’Éclaireur, где продают вещи разных брендов, – в первом концептуальном магазине в Париже, основанном Арманом и Мартином Хадида еще до того, как появился Colett, – он покупает самые первые эксклюзивные пиджаки, сшитые по эскизам Эди Слимана для Dior Homme, мужской линии Дома Dior, и дарит один мне. Карл так похудел и так восхищается Слиманом, что хочет сменить имидж. Он гордится своей худобой и просит меня купить ему джинсы марки APC того же размера, что ношу я. Привожу их в дом № 51 по Университетской улице. Он победил свое тело и конституцию и теперь создает нового Карла. Он говорит всем подряд: «Посмотрите, я ношу тот же размер, что Себастьян». Вероятно, он надевает джинсы впервые за целую вечность. Потом едет в Dior Homme и примеряет всю коллекцию Эди Слимана. Все сшито будто по нему, сидит идеально. Ну а я впервые таскаю шмотку от Dior.

В тот год в Нью-Йорке Карлу должны вручить премию Совета модельеров Америки, CFDA, – своего рода «Оскар» в мире моды. В аэропорту мы встречаемся с Эриком Пфрундером; я взволнован как никогда: это моя первая такая поездка с Карлом. В Нью-Йорке намереваюсь прошвырнуться по магазинам и разыскать своего приятеля Гаспара. После американских сериалов, которые я смотрел в юности, в моей памяти создался образ Нью-Йорка как города, о котором я давно мечтаю. Но сначала я должен управиться с кучей багажа – порядка 25 чемоданов с одеждой и книгами. Я отвечаю и за питание в самолете: Карл на строгой диете. Беру с собой все – от заранее приготовленных завтраков до искусственного подсластителя Canderel, пакетиков с протеиновым питанием, сливочного масла и особых булочек… Всю еду, разумеется, стряпал перед полетом шеф-повар Карла. Чтобы нормально посчитать чемоданы, я сделал их опись на камеру. Мой дядя уже перевез багаж в аэропорт на предварительную регистрацию. Доплата за эту кучу поклажи, на мой взгляд, – целое состояние. Я впервые сопровождаю Карла в дальнюю поездку. Он с Эриком Пфрундером летит первым классом, а мы с Жан-Мишелем – в бизнес-классе. Все такое клевое, что я веду себя как мальчишка.

В Нью-Йорке мы останавливаемся в отеле «Мерсер». Оформлял его Кристиан Лиэгр[41] (Карл его обожает), так что тут полный минимализм. Лагерфельд впервые живет в отеле в Сохо. С тех пор он в этом районе будет постоянно останавливаться. В холле отеля нам встречаются сливки Нью-Йорка, легенды моды, кино, музыки… Я уже лишился всякого разума от счастья и только что не преклоняю колени. Воистину, я добрался до земли обетованной. В машине Карл предлагает мне пересесть вперед, к Жан-Мишелю, чтобы я смог увидеть город, когда мы будем подъезжать к Манхэттену. Да, все точно как в моих сериалах: виу-виу полицейских сирен, здания, улицы, рекламные щиты. Мне кажется, что я все узнаю́ и в то же время погружаюсь в неизведанное. Разница во времени никак не сказалась на мне, я перевозбужден и бегаю по Нью-Йорку часами напролет. Мы проведем здесь 4 или 5 дней.

Это только первая из поездок. Я буду летать сюда постоянно, а когда в Нью-Йорке откроется офис бренда Karl Lagerfeld – порой и по нескольку раз в месяц.

В «Мерсере» мы, разумеется, встречаем Ингрид Сиши[42] и Сэнди Бранта[43]. Я знаком с ними, потому что они приезжали в отпуск в Биарриц. Они – творческие личности, нью-йоркская интеллигенция и входят в ближний круг подружек Карла еще с тех пор, когда все они – включая Энди Уорхола и даже Ива Сен-Лорана – принадлежали к шикарному клану прожигателей жизни.

За эти 2 года, что провел с Карлом, я действительно ощущаю, что его близкие – и прежде всего он сам – приняли меня. Я обедаю и ужинаю с ним, а этого не делает никто другой. Я постоянно что-то предлагаю, спрашиваю, беру инициативу, чего другие часто опасаются.

Моя подружка А. тоже никогда не бывала в Нью-Йорке. Но я так сосредоточен на том, что со мной происходит, что почти не осознаю́, что чувствует она – и особенно когда не предлагаю поехать вместе. Но почему-то, чтобы обо всем рассказать, я звоню матери, а не ей. Мюгетт тоже никогда не летала в Нью-Йорк.

Итак, я тут и уже отыскал Гаспара. Он из заирской семьи и в Гонессе жил на углу улицы. Всю нашу юность он устраивал модные показы для знакомых девушек в клубе, в квартале Оржемон[44]. Он всегда мечтал о должности букера[45] в модельном бизнесе и вот стал боссом нью-йоркского агентства Next. Живет в Америке уже несколько лет. На следующий день после вручения CFDA Карл, желающий до ужина побыть в отеле наедине с собой, подбивает нас прогуляться по городу. Мы с Жан-Мишелем идем во Всемирный торговый центр, и я, разумеется, затариваюсь разными кроссовками. Том Б., кузен Пета, возит в Гонесс кроссовки из Лос-Анджелеса, где живут его родственники. А теперь я сам купил столь желанные модели – и где? В Нью-Йорке!

Гаспар хорошо знаком с моей матерью. Он отличный парень, элегантный харизматичный гигант. Глядя на него, я учился хотеть большего. Он заезжает за мной в «Мерсер» на кабриолете Mercedes. С ним его сосед по квартире – Питер, пуэрториканец, и еще двое парней из банды южноамериканцев, очень симпатичных, с татуировками даже на лицах. Он ведет меня в латиноамериканскую парикмахерскую, потом мы вместе шатаемся по городу. Кажется, моя мечта сбывается. Чтобы возместить расходы, Карл дал мне конверт с наличными. Повсюду на улице такие попочки, что глаза разбегаются. В кабриолете мы разъезжаем по городкам, прилегающим к Манхэттену. Фотографируемся с этими татуированными, я даже снимаю клип, воображаю себя парнем из гетто. В тот день мне потребовалась куча времени, чтобы понять, что эти крутые пацаны на самом деле геи. Вот вообще бы не подумал.

Вечером Карл приглашает нас в ресторан, который предложила Ингрид, она знает все самые модные места в городе. Мы с Жан-Мишелем ужинаем за соседним столиком. До самой своей смерти Ингрид была моей нью-йоркской мамашей. Неподалеку сидит компания девушек, одна из них томно стреляет глазками. Я отвечаю ей одним из своих фирменных взглядиков. Когда мы с Карлом уходим, я шепчу ей на ушко, что живу в «Мерсере». Через несколько часов встречаю ее в ресторане «Сабмерсер», что в подвале отеля. И это лишь второй день…

На вечеринке по поводу вручения премии CFDA я нахожусь как телохранитель Карла. Это моя первая важная американская вечеринка, и также впервые я надеваю черный костюм. Карл купил его для меня в Dior Homme. Чувствую себя симпатягой. Красавчиком никогда себя не считал, хотя знаю, что нравлюсь девушкам. А в тот вечер на меня оборачиваются даже парни. Я начеку. Я полностью погружен в свою роль человека, отвечающего за безопасность, и приглядываюсь ко всему, что перемещается и движется вокруг, я представляю себя Кевином Костнером в фильме «Телохранитель». Красная дорожка, вдоль которой через каждые 3 метра стоят полицейские, очень длинная. Толпа свистит, хлопают вспышки. Вдруг слышу крик в толпе, что-то взлетает в воздух, кто-то перепрыгивает через ограждение, несется к Карлу. Я перехватываю женщину, прижимаю к земле, она верещит. Все произошло слишком быстро. Костюм Эрика Пфрундера, заслонившего Карла, испачкан смесью из муки и яиц. Остальное прямо в лицо получил Кельвин Кляйн, шедший позади нас. Это проделки PETA – организации, выступающей за этичное обращение с животными и, следовательно, против ношения меха.

На следующее утро звонит Карл. Спрашивает, доволен ли я собой, и предлагает подойти к его номеру. Он просунул под дверь четвертую сторонку обложки крупного американского еженедельника. На фотографии – перепачканное лицо Кельвина Кляйна на красной дорожке. А за его спиной – я. У меня безумный взгляд, я развернулся в сторону толпы и демонстрирую неусыпную бдительность. Думаю, Карл позабавился и страшно гордится своим маленьким Себом. А я, конечно, чувствую себя суперменом.

Следующие 18 лет я всегда останавливался в «Мерсере», в номере 209.

Рядом с К.

Когда я пришел в жизнь Карла, я оказался в самом центре его круга. Фактически сразу, еще году в 1996-м, работая в CST, я замечаю на съемках и в разных домах Эрика Пфрундера.

В 1997 году забавы ради Карл сфотографировал меня в студии на Университетской улице. Я тогда только что купил подержанный BMW оттенка Avus Blues, с тюнингом от Hartge[46] и с салоном, обитым грязно-белой кожей. Обычно я пользуюсь им только по выходным, но в тот день я поехал на нем на встречу, которую назначил мне Карл. Впервые я во дворе особняка на Университетской улице не как сотрудник CST – сам Лагерфельд хочет снять мой портрет. Эта идея посетила его во время одной беседы в Гамбурге, у него дома, на вилле «Жако». До этого я, должно быть, обмолвился, что хотел бы сняться. Но мы с Карлом знаем, что я не думаю об этом как о своей профессии. Щеголять в трусах как-то не мое. Но вот Одиль Жильбер[47] укладывает мне волосы, а Хайди Моравец[48] делает макияж. Мы готовимся к съемкам несколько часов, болтаем с командой и с Эриком, который тоже здесь. Карл фотографирует, и всем – и тем более мне – понятно, что манекенщик из меня так себе. Хотя минут на 5 я почувствовал себя самым обаятельным и привлекательным, героем дня. Карл просто хотел развлечься и сделать мне приятное. Но все по-настоящему: фотки сразу печатают. Эрик ведет себя жизнерадостно, он симпатичный, веселый. Ему свойственны те черты жителя Северной Африки, от которых я балдею. Я же здесь – самый любопытный и открытый, не замираю от страха перед кем-либо и не чураюсь огромных объемов работы. Мы моментально оказываемся на одной волне, быстро сближаемся, легко начинаем доверять друг другу. Чем больше я узнаю́ Эрика, тем больше убеждаюсь, что он многое дает мне. У него другая манера поведения, другое воспитание, он обаятельный, мягкий, более открытый и приятный, он учит меня сглаживать острые углы. В самом начале, в 1999 или в 2000 году, я оскорбил одного из ассистентов фотографа. Этот парень попросил меня сгонять за туалетной бумагой, а я в присутствии Карла и Эрика ответил ему: «Еще раз скажешь что-нибудь в таком тоне – получишь по морде». Эрик отвел меня в сторону и сказал: «Просто пойди и повесь туалетную бумагу в уборные». Так он дал мне понять, что я должен соблюдать субординацию и подчиняться начальству. На меня словно ушат холодной воды вылили, но урок я усвоил. И до сих пор обращаюсь к Эрику на «вы». В армии меня тоже учили подчиняться и слушаться. Но то армия, а здесь я был к этому не готов. Но на грабли эти больше не наступал. Сначала я считал себя самым нетипичным членом банды Лагерфельда, но вообще-то здесь все нетипичные. Однажды я спросил Карла, знает ли он, как живут люди из его команды вне работы. Когда я трудился в CST, мне было известно, чем занимаются ребята, когда заканчивают вкалывать, как выглядит их обычная жизнь. У меня же теперь обычной жизни не было – была только жизнь, связанная с Карлом.

С лета 1999 года мы с Эриком сблизились. Он был одним из немногих, кто приезжал в Биарриц вместе с женой Карен и детьми – Кэндис, Тесс и Джаспером. В 2004 году Карлу слегка осточертели светские вечеринки и публичность, особенно после того, как у его виллы начали орать демонстранты. Они митинговали против мэрии Биаррица и решили привлечь внимание СМИ, зацепив Лагерфельда… Многие вздохнули с облегчением, услышав о желании Карла разгрузить свой график в Биаррице. Фактически только Аманда Харлек будет по-прежнему навещать его регулярно. А я уже потихоньку планирую отпуск, ухитряюсь каждый год отдыхать в августе. К тому моменту я уже 2 или 3 года езжу к Хемису, в его дом в нескольких километрах от Барселоны, он купил его 4 года назад. Тут жилой район, пляж рядом с трассой и железной дорогой, и в маленьком морском клубе можно взять напрокат гидроцикл – или оставить на хранение свой. Французских туристов почти нет, зато полно баров и барселонцев, особенно на каникулах или выходных. Для нас это рай. Так что в этом году я для себя, Пета и Сабера арендую дом рядом с Хемисом. Своих верных друзей я могу пересчитать по пальцам одной руки, они мне как братья. И это взаимно. В семье у меня родных братьев нет, только по отчиму и по отцу, а у матери я один. Так что в братья я выбрал Пета, Сабера и других корешей.

В июне мне звонит Жан-Мишель. Он говорит, что в августе я должен отвезти Карла на машине в Биарриц. У меня слезы в глазах, я готов уволиться, потому что страшно ждал этого отпуска. Убитый, звоню братишкам и говорю, что они едут одни. Год назад мы уже были у Хемиса и жили в кемпинге. Мы поехали по отдельности, на трех машинах, в своей я вез гидроцикл. Ехали ночью, чтобы не тусить на дороге с другими отпускниками. У Перпиньяна остановились, чтобы поспать в машинах. 800 километров мы сделали за 15 часов. В кемпинге Пет и Сабер достают палатки, и оказывается, что они забыли колышки, а сообразить их не из чего. Мы почти не говорим по-испански, поэтому я иду за пацанами Хемиса, которые получше умеют общаться с местными.

Чтобы найти колышки для палатки, я, Пет и Сабер вместе с мальчишками организуем операцию. Идем в магазин, где на 3 этажах продают бакалею и все для кемпинга. Малыш Александр караулит на лестнице, второй сынишка Хемиса отвлекает кассиршу, а Пет и Сабер ждут у машины под окнами магазина. У нас в карманах шаром покати, так что с террасы на крыше я сбрасываю братишкам колышки для палатки. Они тут же подбирают их и смываются. Мы с мальчишками спокойненько выходим из магазина и шуруем до кемпинга пешком. В итоге оказалось, что колышки под наши палатки не подходят. Да, много глупостей мы совершали в Гонессе, но кража никогда не была нашим коньком. Мне случалось угонять тачки, чтобы вернуться домой, но это было, конечно, до того, как у меня появились права и собственный автомобиль. И на этом меня ни разу не поймали. Я мастерски мог уйти на своем мотике от преследования полиции. Это я любил. Меня ловили всего дважды – и один раз прям не считается. Я тогда на складе отчима оставил свой мотоцикл, чтобы не украли. И его там узнал полицейский, который был корешем отчима. А так я раз 15 точно удирал от копов. Отрывался от них в городе, потом уходил по полям и ныкался в промзону. Я всегда надевал шлем, и это несколько раз спасло мне жизнь. Понятно, что полицейские не стреляли в меня, ничего такого, но покуражиться любили.

И вот я выходил со склада, и меня задержали. В участке мне выписали вообще все штрафы мира, кажется. Забирала меня мать, она не хотела рассказывать об этом отчиму, но, конечно, его кореш-полицейский заложил меня, и я получил жестокую взбучку.

Биарриц

И вот тем летом я впервые провожу свой отпуск с Карлом в Биаррице. В середине июля я приезжаю туда на своей маленькой Toyota RAV4 (синий BMW я уже перепродал). Жан-Мишель Жуанне забронировал отель для меня и дворецкого Фредерика, сына бывшего дворецкого Карла, – он суперпрофессионал, но без конца болтает. Весь остальной персонал уже в Биаррице. Я немного знаю этот город, потому что приезжал сюда с бригадой CST. Но теперь я член семьи служащих Карла. Выбранный отель – невзрачный, на выезде из города, и моя комната выглядит мрачно. Я еще не занимаюсь виндсерфингом, и мне постоянно холодно и скучно. Отель вызывает у меня отвращение, у дворецкого тоже. Я звоню Жан-Мишелю и говорю, что даже такой жмот, как я, никогда не забронировал бы подобное место. Тогда я понял, что во вселенной Карла – и в своей собственной жизни – я должен все делать сам. Другим просто плевать. В будущем я буду заботиться о своей команде и перевозить их вместе с Карлом на его личном самолете. Он по многим фронтам мог расслабиться благодаря мне и моему ви́дению.

Мне несвойственно мышление жертвы. Когда рождаешься жертвой – это мой случай, но мне повезло, – тебе кажется, что хуже уже не бывает, но и лучше не будет. Но я не верю, что все предрешено.

Так что я нашел себе в Биаррице местечко поприятнее – парижский отель на маленькой площади, с окнами, из которых видно море.

Сторожем виллы «Элоррия» работает муж сестры Жан-Мишеля. Карл приезжает через несколько дней после нас. По правде говоря, я пока не очень понял, что буду делать тут в августе. Но это точно будет не тот отпуск, о котором я мечтал.

Позднее к нам присоединится Эрик Райт из Дома Fendi, высокий и жеманный чернокожий, который не скупится на чаевые, а также Аманда Харлек с мужем Нильсом и детьми, еще пара Ингрид Сиши и Сэнди Брант со своей кошкой и семейство Пфрундер… Заглянет Эди Слиман со своим спутником Янном. Затем прибудет Виржини Виар, правая рука Карла в Chanel, ее супруг Жан-Марк и их сын. Друг за другом приедут Стивен Ган (с приятелями), Шарлотта Казираги[49] (с приятельницами), а также Пьер и Андреа Казираги[50] (с друзьями)… Всех я буду наблюдать в повседневной обстановке в компании с Карлом или без. Здесь нет посторонних, поэтому все ведут себя естественно, и я вижу ну буквально все – и поэтому закрываю глаза на некоторые вещи.

В то первое лето с Карлом мой дядя с водителем из CST привозят на виллу мебель и предметы искусства. Я с ними больше не работаю и рад повидаться. Со своей предыдущей летней виллы – «Ла Вижи» неподалеку от Монако – Карл съехал в 1997 году. Жозетта, горничная оттуда, теперь здесь.

В Биаррице Карл в основном проводит время дома, не выходит в город и не расхаживает по улицам. Он решил обосноваться на этой вилле, потому что она принадлежала поэту Алану Сигеру[51]. Фотостудию расположили в отдельной постройке. Огромный бассейн выложен черной сланцевой плиткой.

В то лето в Биаррице у меня ни приятелей, ни барышни, все они у Хемиса в Испании, а я слоняюсь без дела. Мне симпатичен сторож, который травит армейские байки. Он отлично исполняет свою роль, командуя домочадцами. В жизни Карла немало тех, кому хочется руководить. Жан-Мишель, например, выполняет функции начальника отдела кадров – занимается персоналом.

У Карла есть Hummer H1[52], который по его заказу перекрасили в темно-красный. Его водит Жан-Клод из Монако. Карл знает, что я люблю тачки, и говорит, что, если хочу, я могу денек покататься. Пфф, «если хочешь»! Мне 24, я еще ребенок. Под влиянием Лагерфельда я начинаю понимать, как важны книги. Пробую читать, потому что свободного времени – вагон. Не очень заходит, но я продолжаю пытаться. В то время Instagram и Facebook[53] еще не влияли так на нашу жизнь. В детстве бабушка по отцовской линии дарила мне книги, и еще я много рисовал. Наверное, мог бы развиваться в эту сторону, если бы жизнь предоставила такую возможность. В Биаррице, в общении с жадным до знаний Карлом, для меня начинается время открытий. Но мой внутренний мальчишка снова берет свое. Я корешусь с сыном сторожа, и мы решаем немного полихачить на BMW Карла. «Что, балуемся на папиной машине?» – спросили нас полицейские, когда остановили. На этот раз с копами я шелковый.

Видя, как я маюсь от безделья, Карл спрашивает: «Может, съездишь в Испанию? Она рядом, час пути». Он не знает, что та Испания, в которой мне хотелось бы оказаться, находится в 600 километрах отсюда. Предлагает уехать на 2–3 дня. Прыгаем в BMW с сыном сторожа. Люблю делить драйв со своими приятелями. Как и все сотрудники, мы получили по конверту с наличными в соответствии с должностью. Сан-Себастьян, Ирун, Сарагосса, Барселона… Педаль в пол, и я вновь чувствую себя счастливым. И тут звонит Жан-Клод, водитель из Монако. Карл рассержен: BMW ему нужен в Биаррице. Я пойман за руку в середине акта непослушания и свободы. Не повезло. Разворачиваемся. Пригоняю BMW в Биарриц, но, ни секунды не медля, ныряю в свой RAV4 и снова отправляюсь в путь. Но почему-то меня не покидает ощущение, что я совершаю грубую ошибку… Добираюсь до Хемиса, мы в складчину покупаем гидроцикл. Посвятив себе 4 дня, возвращаюсь в Биарриц.

У Карла на вилле гости. Это были, если не изменяет память, его подруги Сэнди и Ингрид. Я тогда, конечно, не знал, что Ингрид основала вместе с Уорхолом Interview Magazine. Да вообще ничего о ней не знал и видел в ней парня. Она разговаривает со мной так самоуверенно, как умеют только мужчины. Гоняет меня, словно мне лет 5, хотя я чувствую себя вполне равным ей. Я узнаю́ ближе этих женщин, нью-йоркских интеллектуалок, невероятную и нетипичную пару лесбиянок. Но я их не боюсь. Карл наверняка говорил обо мне с Ингрид и Сэнди и, несомненно, упомянул, что подобрал мальчишку из пригорода. Всю неделю я вожу дам в город. Мне слегка надоело, потому что моя мечта – заботиться о Карле. Он тоже любит похвастаться своим образом жизни, но без пафоса, с веселым великодушием. Я каждый день благодарю жизнь за возможность быть здесь.

После отъезда Ингрид и Сэнди Карл говорит, что следующие гости с детьми прибудут только через несколько дней, и снова предлагает мне поехать в Испанию. Да без вопросов. Через 5 минут я снова в пути. Там жара, я провожу время с дорогими моему сердцу людьми. Все очень просто, мы развлекаемся, как и положено гопоте из Гонесса, но это и есть счастье. И ни капли алкоголя, никаких сигарет.

Когда я возвращаюсь на виллу, новые гости уже прибыли. В постройке, где размещается фотостудия, спят дети Эрика Пфрундера, а сам он заселяется в соседний флигелек.

В главном здании живут Аманда Харлек, ее муж и двое детей. Карл поручает мне заботиться о них. Он не обедает с гостями и встречается с ними только вечером. Аманда очаровательна, но я ума не приложу, что делать с этими буржуа.

Очень скоро я погружаюсь в личную жизнь каждого из них. И в этом мне помогает спорт.

Карл почему-то видит меня в роли то ли тамады, то ли массовика-затейника, и это слегка бесит. Я не разбираюсь в серфинге, но он манит. Это зрелищно, красиво и экстремально, и к тому же девушки, которые не отходят от серфингистов, очень мне по душе. А еще я страшно нуждаюсь в порции адреналина.

Я не ужинаю с гостями. Народу тьма… Дуст-Блази[54], Розлин Башло[55], супруги Эбе[56], великолепный Венсан Дарре[57], Франсуаза Дюма[58].

На следующий день после приезда, в 8.30 утра, веду гостей с их детьми заниматься спортом: верховой ездой, виндсерфингом, картингом… Почему нет? Карл предоставил возможность делать то, что мне нравится. Главное, чтобы полдник прошел по расписанию. Я вижу, что некоторые относятся ко мне с уважением, замечая определенную близость между мной и Карлом, которой им самим добиться порой не удается. Дети Аманды Харлек вообще боготворят меня. Да и мать их очарована, и отец. Они рассказывают Карлу о том, как проходят наши дни, и я уверен, что хорошо отзываются обо мне. Я зарабатываю очки, это важно.

Во второй половине дня у меня иногда бывает время встретиться с парнями из Гуссенвиля[59], которые здесь на каникулах. Случайно, конечно. Когда у меня есть время, мы вместе снимаем девчуль в местных кабаках.

Эрик Пфрундер вовлекает меня в свою жизнь. Он единственный из всех гостей просит остаться пообедать с ними. Для него диковато, что я должен обедать в одиночестве. С этого-то наши отношения и начали развиваться. Недели через 2 – и, думаю, не без влияния Эрика – Карл приглашает меня ужинать с ним и его гостями. Маленький дворцовый переворот. В тот вечер персонал обслуживает меня за столом, как всех. Стремно вообще-то, что Фредерик и Жан-Клод наполняют мою тарелку и меняют приборы. Они работают здесь много лет, а я почему-то сравнялся рангом с гостями. Со временем я узнаю, сколько всего говорится за моей спиной и что никто не смеет тягаться со мной. Впервые я пойму, кем являюсь для Карла, и эта мысль… Это свежий ветер, что-то настоящее, неуправляемое. Спортивные занятия, к которым я привлекаю всех гостей, – главная тема разговоров за столом… Я организовал полный курс картинга для детей, нанял трех профессиональных серфингистов вместо одного, получил разрешение на конные прогулки по пляжу, хоть в сезон отпусков это под запретом… Все тренеры чувствуют во мне родственную душу. Мое происхождение и то, как я веду себя, открывают многие двери и облегчают жизнь. Не все решить деньгами Карла. Здесь, в центре богатой жизни, я тоже одариваю гостей – своей простотой и искренностью. Аманда и ее дети обожают это. Моя нетипичность сметает преграды. Я симпатичный проныра, и это расслабляет, это мой козырь. При помощи спорта я превратил неприятную обязанность развлекать гостей в настоящий подарок для себя и для них.

Теперь каждый вечер до конца отпуска я буду ужинать за столом вместе с гостями.

В конце лета Карл хвалит меня. Говорит, что все в восторге от меня. И он тоже. «Ты волшебный» – его слова. И под стать его благодарности – сумма в конверте, который он вручает мне.

Брэд, Батист и Джейк

С Брэдом я познакомился после съемки в доме № 51 по Университетской улице. Должно быть, это было в 2002 или в 2003 году. В окружение Карла его привел Стивен Ган, основатель журнала V. В наших краях Брэд бывает нечасто – он живет в США. Там у него семья: родители и брат с сестрой. Всякий раз, приезжая в Париж, он живет в квартире, примыкающей к бальному залу особняка, в котором Карл арендует 2 этажа. Сам же Стивен размещается в гостевой квартирке на мансарде. Брэд не гадкий, вместе с Джейком и Батистом он входил в трио мальчиков, которыми увлекался Карл. С каждым из них одно и то же. Брэд теперь повсюду – в рекламных кампаниях, фотосессиях, поездках, дефиле… Карл убеждает меня, что мы с Брэдом отлично поладим. Может, и так. Он довольно уравновешенный. Карл будет увлекаться Брэдом долго – так долго, что тот даже приедет в отпуск в Раматюэль. Иногда мне кажется, что у Брэда камень за пазухой и скрытые мотивы. Он точно небескорыстен. Не любит тратить деньги и с теми, с кем работает, ведет себя слегка капризно. И чуть что идет не по его воле, сразу жалуется Карлу. Даже если Лагерфельд счастлив и явно наслаждается происходящим, он всегда немного будто играет своими мальчиками, отчасти манипулируя ими. Ему нравится упражняться во власти и льстит та сила, с которой влечет к нему людей. Его забавляет возможность в любой момент лишить человека своей благосклонности… У богатых и вправду свои причуды.

Сначала я не совсем понимаю, кто такой и зачем Брэд в жизни Карла. Но скоро я постигну механику этих особых отношений. Карл делает восхитительные фотографии Брэда. Иногда бывает, что он один – пешком – отправляется в Cтудию 7L снимать Брэда. Его сын Хадсон станет крестником Карла, и тот засыплет его бесчисленными подарками. В 2008 году в окружении Карла появится Батист. Карлу нравилось настраивать парней друг против друга. Было в нем что-то от кукольника-садиста, да. Батист добьется гораздо большей благосклонности, чем Брэд, и в итоге вообще оттеснит его на второй план. Когда Брэд по факсу попросит у Карла денег, Батист со смехом скажет, что лучше перевести эту сумму ему. Сцена происходит в квартире на набережной Вольтера. Я смотрю в окно, перед моими глазами Лувр – обалденное зрелище.

В том же году, в 2008-м, я взял с собой Батиста в отпуск в Лас-Вегас, куда отправился со своей подружкой. В конце августа Батист уже провел с нами неделю в Раматюэле, но я еще не понял, из какого он теста. Он чаще тусуется с нами, чем у себя. И постоянно интересуется ценой всего, тысячу раз в день слышу от него: «Сколько это стоит?» Карл селит его в квартирке на улице Лилля.

После показа от-кутюр в 2009 году я вместе с Джейком, еще одним мальчиком Карла, решил сгонять на неделю в Испанию, к Хемису. Ситуация перед отъездом была несколько напряженной. Разговариваем по телефону с Карлом, я выражаю надежду, что лето пройдет хорошо. Карл отвечает: «Нужно, чтобы ты понял: Джейк, Брэд и Батист – это не то же самое, что ты. С тобой мы вместе работаем». Я немного опешил. Звучит двояко. Будто кто-то из нас одноразовый и поэтому его в любой момент можно выкинуть. Но кто? Его драгоценные мальчики или все-таки я? Да, мы с Карлом связаны другим договором. Но в моих глазах он скорее морального, чем финансового характера. Ладно. Время все расставит по местам.

Проводя лето в Раматюэле, Карл вдобавок к собственной вилле на территории отеля «Ла Резерв» арендует еще одну, потому что вновь грядут гости. Эта вилла № 19 на время становится и «моей». Так Карл обеспечивает мне одновременно независимость и зависимость – чтобы я был в комфорте, но всегда под рукой. Когда «Ла Резерв» будет перестраивать виллу № 16, то по просьбе Лагерфельда в плане предусмотрят флигель уже лично для меня. А пока необходимость мириться с присутствием Батиста все больше меня подбешивает. Он обо всем доносит Карлу в мельчайших подробностях. Всякий раз, когда я сижу за рулем или нахожусь рядом с Карлом – а это, напомню, и есть вообще-то моя работа, – Батист тут как тут. Брэд тоже сопровождал нас, но время от времени, а этот – постоянно. Ему 20, он бездельник и даже не понимает, что попал в такой замес, после которого от него только рожки да ножки останутся. С Карлом он быстро пойдет по наклонной. Разница между Батистом, Брэдом и Джейком в том, что у двух последних есть семья, к которой они возвращаются. У них свои интересы и своя жизнь – помимо той, что ведут с Карлом. У Батиста же – по нулям. И это влияет на Карла. Стоит Батисту появиться, в Лагерфельде словно просыпается темная сторона: он становится не таким благожелательным, менее искренним. Он кричаще щедр с этим мальчиком и обожает выставлять его напоказ. Это Карл-кукловод. Всякие Брэды, Джейки – да и все остальные, я их тьму-тьмущую повидал, – они приходят и уходят, а проклятый Батист прям клещом вцепился в жизнь Карла.

Я окружен этой троицей. Вот уже 9 лет я работаю водителем Карла, его помощником и телохранителем, мы проводим вместе кучу времени, я пашу всю неделю без выходных – вплоть до того момента, когда налаженный механизм внезапно не начинает барахлить. Я плохо понимаю происходящее, но мне кажется, что у меня крадут что-то важное. До сих пор посторонние не слишком вмешивались в мои отношения с Карлом. Год спустя Батист проявил всю свою натуру. У него есть бесячая привычка: он цитирует фразы Лагерфельда, но бездумно, не понимая смысла, просто попугайничает. Батист приучает Карла к мобильнику, учит писать смски… Мое эго трещит по швам, мне кажется, я абсолютно теряю всякий контроль над ситуацией. Я готов за Карла жизнь отдать, и мне страшно обидно. Карл передает всю власть в руки Батиста. Но последний, конечно, не в состоянии пользоваться ею с умом. Иногда Карл что-то мне дарит, спонтанно, без особого повода. Батист, кажется, безумно ревнует, хотя Карл одаривает его вдвое, втрое, всемеро больше. Потом наступает день рождения мальчишки, и Карл преподносит ему часы своего отца. А ему самому Батист на день рождения – за 2 месяца до этого – не подарил ничего.

В декабре в Шанхае, на торжестве, устроенном Домом Chanel, Карл заставляет Батиста петь с Ванессой Паради. Это гротескно, неловко, но… Раз Карл так решил… Все делают вид, что считают это гениальным.

На Рождество мы с Карлом ужинаем вдвоем. Это ритуал. Польские миллиардеры подарили ему кабриолет Rolls-Royce.

Я горжусь своим положением при Карле. Этого места я добился сам. Сам стал тем, кто я есть. Но в конце этого года я узнал, что все думают, что я для Лагерфельда кто-то вроде Батиста. В те времена я еще не умею абстрагироваться и анализировать и попросту не могу этого вынести. Я говорю Пфрундеру, что хочу уйти. Все внутри меня клокочет от ярости. Я подавляю столько эмоций, что хочется выть. Я растоптан, раздавлен, убит. Эрик успокаивает меня. В конце 2009 года я уже холостяк и в одиночестве еду к своим корешам в Майами, а затем на остров Святого Варфоломея[60].

Мудрые слова Эрика помогли. В начале января 2010 года я уже поспокойнее и стараюсь думать о другом. Готовясь к дефиле Chanel от-кутюр, я сталкиваюсь с Батистом на улице Камбон. Он с отцом, это редкость, вижу его впервые. Во второй половине дня Батист заходит в студию Chanel, и я слышу, как он говорит Карлу: «Все кончено, мне плевать на твои шмотки, на твое окружение, на твои подарки… Если хочешь, я верну тебе твои часы и все остальное…» Карл посмотрел на него и холодно ответил: «Живи своей жизнью. Уходи, если хочешь». Невозможно, что он смог произнести это. Я думаю, что Батист наконец посмотрел в зеркало – и увидел себя настоящего. Полагаю, с этим как-то связан его отец.

Наступает огромное облегчение – не только для меня, но и для всей нашей команды.

Но в апреле Карл признается мне, что Батист позвонил ему и сказал, что сожалеет о сказанном. Карл приглашает его сняться в фильме Дома Chanel, который собирается делать. И Батист вновь появляется – теперь вместе со своей матерью, это войдет в привычку. Я наконец осмеливаюсь сказать Карлу, что не хочу возиться с мальчишкой. Их отношения возобновляются с новой силой, хотя встречаются они уже не так часто. Мы узнаем, что Батист нанял менеджера, Сида, потому что намерен выпустить диск. Карл находит это прекрасным. Разумеется.

В 2011 году Батист участвует в «Танцах со звездами». По дням, когда шоу показывают по телику, в доме все замирает, чтобы Карл мог усесться перед экраном. Батист все реже и реже ездит с нами в отпуск. Однажды он притаскивает в Раматюэль свою юную подружку, но прячет ее в городе.

До последнего вдоха Карл просил меня ничего не сообщать о его состоянии здоровья Батисту. Тот интересовался, конечно, но я был нем как могила.

Более деликатный Брэд ничего не просит, зато в ресторанах заказывает все самое дорогое. Мало-помалу я понимаю, что Батист шпионит за Карлом для России, куда уж в нашем деле без руки Москвы. Отношения Карла и Батиста стали шахматной партией, которая разыгрывается у всех на виду. Карл побеждает, но все мы понимаем, что Батист продолжит действовать и после шаха и мата. В последние годы было очевидно, что Карл забавлялся им. В глубине души я верю, что Лагерфельда тянет именно к таким мальчикам. Они почему-то делают его счастливым – а это, на мой взгляд, и есть самое важное. Мы с Карлом часто говорили о Жаке де Башере, умершем 20 лет назад. Сидим в кафе «Сенекье», в Сен-Тропе, и он рассказывает мне о его безумствах и о его образованности. Он признается, что в ту пору, когда Жак, как и многие другие, умер от СПИДа, сам Лагерфельд уцелел чудом. Он часто говорил мне, что в де Башере было что-то от мрачного денди-манипулятора. Говорил, что очень любил его, рассказывал об их разгульной жизни, о парижских кутежах, праздниках, о клане Сен-Лорана и клане Лагерфельда и как за то, чтобы принадлежать к ним, сражались все сливки столицы… И о тяжелых моментах, сопровождавших болезнь Жака. О том, что тот ежедневно выпивал бутылку коньяка или виски, чтобы хоть как-то унять боль. Об ужасе его последних дней.

И вот в окружении Карла возникает Джейк. Это очень красивый англичанин, темноволосый, элегантный. Он отлично воспитан, у него прекрасные манеры. По своему интеллектуальному багажу европеец Джейк очень отличается от американца Брэда. Я беру его с собой к Хемису в Испанию, где он вызывает всеобщее восхищение. Джейк держит с Карлом некоторую дистанцию и надолго останется в его круге. Я отлично ладил с ним, а Карл ценил его присутствие. С ним было спокойно и приятно.

Последняя прямая

Летом 2018 года, где-то ближе к 14 июля, после показа от-кутюр и перед тем, как вернуться в Париж на фотосессию, мы – как обычно – находимся в Раматюэле. В январе врачам удалось справиться с болезнью и остановить ее развитие. На вид Карл вполне бодренький, но он использует катетер на одной и той же руке, и она сильно распухла. Это одна из побочек. Карл стыдится и ничего об этом не говорит.

По этому поводу мне вспоминается одна история. Однажды в Биаррице все ждут, когда Карл будет готов к отъезду. Сторож Патрик, бывший военный, отчасти похожий на моряка Попая[61], – в боевой готовности. Карл, как водится, собрал все вещи еще в 4 или 5 утра, а потом оставил их для нас на 2-м этаже, а сам ненадолго прилег. Патрик торопливо поднимается за багажом, но, ошибившись дверью, открывает ту, что ведет непосредственно в ванную Карла. И там оказывается лицом к лицу с ним – с растрепанными и распущенными выбеленными волосами, в длинной ночной рубашке, – сидящим на унитазе. Иногда по утрам его всклокоченный силуэт можно увидеть в окнах, но все всегда помалкивают. Патрик спускается, по его лицу вполне понятно, что только что произошло. Он говорит мне: «О-ля-ля, ты не представляешь, что со мной случилось, вот это я встрял!» С высоты своих 25 лет я даю ему совет: «Не вздумай извиняться. Сделай вид, что ничего не было». Естественно, Патрик, трясясь от страха и чувствуя свою вину, не слушает меня – на кону его чаевые.

«Месье, мне правда очень жаль, что так случилось».

Эх, Патрик, зря ты меня не послушал.

Карл выкидывает его.

В то лето 2018 года меня беспокоит отек на руке у Карла. Он даже уже до лица поднялся и становится заметным. Лагерфельду трудно надевать пиджаки, особенно пролезать в правый рукав. Он начинает волноваться и говорит мне об этом. С некоторого времени он носит более свободные пиджаки. И даже перешел на кардиганы – они еще удобнее. Моя подружка Л. живет с нами на вилле в Раматюэле. В воскресенье 13 июля состоится матч Кубка мира по футболу, и французы выйдут в финал. Карла это не особо интересует, но забавляет: у него есть идея эскиза на эту тему для немецкого журнала Sep. Возвращение в Париж намечено на вторник 15 июля. В день матча Кубка мира, в 9 вечера, мы ужинаем вдвоем, а потом, примерно в 10.30 или 11, идем в кафе «Сенекье» в порту Сен-Тропе. В тот вечер я замечаю, что его шея отекла еще больше. Он не может застегнуть воротничок. Я не тревожу его по этому поводу, потому что просто хочу, чтобы он был счастлив. Звоню профессору Аббу, и он, после того как описываю отеки Карла, сразу же грешит на катетер. Он требует, чтобы Карл проконсультировался с ним завтра же, не откладывая, но не высказывает других опасений, хотя обычно очень пессимистичен. В Париже Карл должен возобновить иммунотерапию, начатую в январе. Она сотворила чудо.

Я объясняю Карлу, что необходимо вернуться. 15 июля я планировал поехать в Марокко – потренироваться и заняться кайтсерфингом. Это была моя разрядка перед долгим летом в Раматюэле на вилле № 16. Карл, понимая, что мне придется перенести свою поездку, предлагает отложить историю с катетером. Это, безусловно, лишь предлог для того, чтобы не оказываться вновь лицом к лицу с неотложной медицинской проблемой. Я, разумеется, отказываюсь. Аббу обо всем договорился, нас ждут в клинике Бизе в Париже. Шупетт и ее камеристка тоже возвращаются с нами. Все проходит хорошо.

Итак, я отменяю Марокко, а Карл уезжает работать в Дом Chanel. Он благодарит меня за расторопность и извиняется за то, что сорвал мои тренировки. Он подсказывает позвонить Жану-Франсуа, агенту, организующему частные перелеты, и узнать, сколько будет стоить сгонять туда-обратно на маленьком самолете. Карл, кстати, очень неприхотлив в полете. Он всегда спокоен и пьет только легкую колу и воду. Со временем я упростил бортовое меню. Инициатива моя, но ничего экстравагантного – просто подайте курицу с рисом. Стюардессы, впрочем, всегда немного ворчат, если им приходится делать что-то вне стандартного минимума. Но даже когда мы летаем на больших самолетах, нас всего двое и с нами легко управиться. Иногда Карл просит немного черной икры, но это бывает очень редко.

Когда я звоню Жану-Франсуа, то говорю, что хочу самый крошечный самолет до Марокко и оплачу его сам, хотя знаю, что это дьявольски дорого. Сколько лет я бронирую частные самолеты для Карла! Любой другой на моем месте воспользовался бы этим, чтобы получать комиссионные. А я просто добалтывался о самых низких ценах, а Карл оплачивал сам.

Параллельно Мехди, еще один из моих друзей, тоже авиационный агент, который уже выручал нас с вертолетом для Карла, сообщает мне тариф на маленький частный самолет. В глубине души я знаю, что Карл оплатит мне полет в Марокко, – ну так пусть хоть сэкономит. Поэтому я жестко веду переговоры, торгуюсь и надеюсь, что он ничего не узнает. Сравнивая тарифы, предложенные Жаном-Франсуа (он постоянный агент Карла), с теми, что озвучил мой кореш Мехди, я с ужасом понимаю, что все это время мы летали по прайсу, завышенному процентов на 30 точно…

В самолете, что я забронировал, 4 места, поэтому звоню своим корешам и предлагаю сопровождать меня. Это Рашид, или Краб, и Амедин – его я зову Морэ, это «братишка» по-цыгански. На месте мы встречаем Бриса Фараджи[62], с которым Карл уже пересекался. Я отправляю Карлу фотографии, и он счастлив видеть меня с братишками в Марокко. Он уже объяснял мне, что у него было все, он все попробовал и все видел – любую роскошь, тачки, самолеты, красивые места… он уже все это прожил. Теперь ему хочется, чтобы этим воспользовались любимые им люди, его протеже: Брэд и его сын Хадсон, Батист – и я.

Тем временем я с облегчением замечаю, что отек у Карла немного спал. Он доволен и неплохо себя чувствует. И, конечно же, воспользовался этим, чтобы поработать в Доме Chanel. На лето мы вместе едем в Раматюэль. Франсуаза, нянька Шупетт, сопровождает нас, но на вилле не остается. На протяжении всего августа анализы крови показывают, что онкомаркеры слегка повышаются. В сентябре мы сразу беремся за дело. Карл, конечно, не в такой блестящей форме, как обычно, но чувствует себя хорошо. Анализ крови и в сентябре показывает, что маркеры продолжают повышаться, но пока не вызывает тревоги. Иммунотерапия продлилась дольше, чем предполагалось. Показы коллекций прошли удачно. В октябре-ноябре врачи говорят, что, вне всякого сомнения, следует подумать о новых форматах лечения – показатели по-прежнему ползут вверх. В начале декабря 2018 года ожидается дефиле Chanel в Метрополитен-музее в Нью-Йорке. Карл, как всегда, уверен в себе, но я понимаю, что мы так увлечены повседневными заботами и его болезнью, что каждый – по-своему – отказывается принять то, что его состояние ухудшается. Врачи начинают серьезно давить, они пытаются объяснить тяжесть ситуации, но Карл без конца отвлекается, вообще не желает слушать. Когда я настаиваю, он заявляет, что врачи ничего такого не говорили. Я разрываюсь между необходимостью открыть ему глаза и отчаянным желанием позволить ему насладиться жизнью – ведь он, кажется, проживает ее последние дни. Как бы я хотел, чтобы он дожил до 100 лет!

В декабре, после компьютерной томографии в Американском госпитале, мы узнаем, что у Карла еще и печень разбухла. Теперь ему значительно труднее подниматься по лестнице. И снова нужен курс лучевой терапии. Несмотря ни на что, мы организовали в Амстердаме рождественский ужин для сотрудников бренда Karl Lagerfeld. Я отлично понимаю, что врачи действительно не осмеливаются сказать Карлу правду. Я остаюсь меж двух этих огней вплоть до момента, когда они наконец говорят ему, что дела плохи. В первый раз ему объявляют об этом прямо, в лоб. Карл уточняет: «Все кончено?» Врачи отвечают: «Нет, можно еще кое-что попробовать». И Карл как ни в чем не бывало говорит мне: «Тебе пора съездить отдохнуть». Размышляя о своей рождественской поездке, я видел, что контуры трагической реальности уже вырисовываются. Несколько месяцев я плохо сплю. Один из докторов Карла говорит, что можно немного подождать, другой утверждает, что времени совсем нет. Карл выбирает, конечно, первое мнение. Он хочет, чтобы были новогодние праздники, хочет успокоиться и добавляет – лично для меня: «Я хочу, чтобы ты уехал в отпуск, чтобы ты не думал об этом, а в январе вернулся посвежевшим». По мнению докторов Аббу и Ведрина, эта отсрочка в 10 дней уже ничего не изменит.

Сначала я лечу на остров Сен-Мартен к своему другу Ришару Виранку[63] и его жене Мари-Лор. Я обожаю их малыша Эдена. О результатах всех анализов крови, которые делали Карлу, никогда не был осведомлен никто, кроме него, врачей, сотрудника лаборатории в Нейи[64] и меня. Я установил в Американском госпитале такой порядок, что любая утечка исключена. Когда я прилетаю на Сен-Мартен, мне передают результаты анализов, и они очень плохие. И только я могу сообщить их Карлу. Каждый раз эта обязанность не просто страшит все сильнее, она буквально убивает меня. Мы стали близки, как отец и сын. Мне так плохо, что моя боль выливается на близких, которые окружают меня. Сейчас я сожалею о том, что срывался на них. Моей подружке Л. пришлось многое вытерпеть. Виранк – братишка! – поддерживает меня как может. Я предупреждаю его: «Этот отпуск не будет похож на прежние. Как только я вернусь в Париж, начнется последняя битва». Сообщаю Карлу новость по телефону, без подготовки. Решаю сократить свой отдых. Мы, как обычно, ежедневно обмениваемся эсэмэсками. Он говорит, что работает с Виржини из студии Chanel.

На Рождество я – такая традиция – благодаря связям в Доме Fendi дарю Карлу белый трюфель. Мало-помалу все прониклись моей идеей и тоже начали дарить ему трюфели. Он почти все посыпает тертым трюфелем. Подарком моим он очарован. В тот вечер его постоянный шеф-повар составляет меню. Вдобавок к этому вот уже несколько лет мать моей бывшей подружки Ж., шведка по происхождению, готовит для нас на Рождество шведское блюдо, которое Карл просто обожает. В тот год она приготовила для меня еще и фуа-гра. Делюсь с Карлом – и он без ума от него, как и остальные домочадцы – оба шеф-повара, Франсуаза, Жан-Клод и Фредерик. Я наказываю каждый день моего отсутствия подавать Карлу фуа-гра. На Рождество он уже несколько лет позволяет себе выпить бокал красного вина Château Cheval Blanc. Позднее к нему добавилось и Château d’Yquem.

Инес де ля Фрессанж[65], которую он очень любил, пригласила его на рождественский ужин, но у Карла не было никакого желания идти туда. С 2005 года Рождество мы встречаем только вдвоем.

Братишки

Они чернокожие, желтокожие, арабы… между нами нет никакой разницы. На разных улицах живут одинаковые люди, к какой бы национальности или этносу они ни принадлежали. В те времена, когда моя мать жила в Иври, было так же.

В какой-то момент Пет упрекнет меня в том, что у меня на него не хватает времени. Он такой – если любит своих приятелей, говорит прямо.

Саид, брат Сабера, стал полицейским. Мы уже не так часто общаемся.

Какой толк мечтать, когда ты стал мужчиной? Лично мне это помогает забраться выше.

Мой круг до Карла Лагерфельда

Вилли и Диего – братья с Антильских островов, в них течет кровь выходцев из Гваделупы и с острова Мартиника. Когда мы переезжаем из Обервилье в Гонесс, они первые, кого я встречаю. 1982 год, мне 7 лет. А когда будет 12, они уговорят меня отправиться в мое первое путешествие на Антильские острова. Там мы будем отрываться вовсю.

Вилли родился 14 февраля, мы с ним одногодки. Он несколько раз отсидел в тюрьме. В первый раз мой отчим помогает ему и собирает документы, чтобы быстрее его вызволить. Оглядываясь назад, я думаю, что мы похожи: у нас один и тот же путь. Но Вилли, в отличие от меня, примет неправильное решение. Мы в одно и то же время бросили школу, в одно и то же время получили водительские права. Но наши судьбы разошлись, когда я пошел в армию, а он – нет.

В 13 лет мы выкуриваем свою первую сигарету – ментоловую, на катке в Гонессе. Через час я возвращаюсь домой, и от меня так воняет куревом, что отчим отвешивает мне знатного леща. Нокаут! Очухиваюсь только утром. В те времена по пятницам нас отпускают на гулянку. Мы идем на каток, это не наша земля, но мы кайфуем. Мы постоянно опаздываем на последний поезд пригородного метро и, значит, возвращаемся пешком, по рельсам, потом по дороге, доходящей прямо до моего подъезда. Мы купили пачку Marlboro и припрятали ее в кустах у дома, но как-то Вилли, забыв скинуть ее, возвращается с ней домой. Отец задает ему трепку. Вилли подставляет меня – говорит, что сигареты мои. Когда я звоню в их домофон, отец Вилли приглашает меня подняться. Держа сына за шиворот, он спрашивает, моя ли эта пачка сигарет. Он до такой степени пугает меня, что я отнекиваюсь. Тогда он дает сыну оплеуху и закрывает дверь перед моим носом.

У нас на всех 10 франков[66], и мы едем зайцами на Северный вокзал по линии D, чтобы поесть на привокзальной улице острые жареные колбаски.

Диего на 2 года старше. Мюгетт дружит с их с Вилли родителями. Днем их батя работает водителем-экспедитором, а по ночам у него полицейские дежурства. Мать Вилли и Диего неплохо присматривает за мной, пока моя работает.

Пет, Сабер и их младший брат Момо – тунисцы. Они тоже будут жить в комплексе «Ла-Круа-дез-Орм». Мы с Вилли никогда не расстаемся с ними. Мы переходим из одного класса в другой, переезжаем с одной квартиры на другую… Их родители – скромные люди из первого поколения иммигрантов, у них десяток детей, из которых только четверо мальчики. Саид – наш ровесник, Сабер и Момо – помладше, так что мы с высоты своих 12 лет вообще не принимаем их в расчет. А вот с их отцом шутки плохи: все дети окончат школу и сдадут экзамены на бакалавров. Кого наша компания потеряла из вида, так это Саида. Но он сам виноват: не надо было становиться легавым.

Зато Сабер сближается с нами. Именно с ним мы будем распутничать в Испании. И заниматься боксом в Гуссенвиле. Он работает заправщиком в аэропорту Шарль-де-Голль, женат, у него двое детей и большое доброе сердце величиной с гору. Все, кто встречался с Сабером, подпадали под обаяние его умиротворяющей кротости. Так что он даже приезжал в Раматюэль.

Пета на самом деле зовут Анузак. Несколько недель я не успеваю пообщаться с ним, и он сердится. Так проявляется его любовь к людям – в категоричности. Он – вместе с Вилли и Диего – один из тех, на ком держится мой круг. Он бросает учебу чуть позже, чем я, и сначала будет работать там же, где его отец, – на заводе Peugeot PSA в Онэ[67].

Иногда мы встречаемся с его лаосскими кузенами в парке Орли. Пет приударил за сестрой моей тогдашней барышни. Наша точка сбора – спортзал: 80 % моих братишек качаются. А я занимаюсь боксом. После 20 разница в возрасте стирается. Я чаще беру Пета с собой на море, чем других своих африканских и тунисских корешей, – они летом время от времени возвращаются к себе домой. Пету это провернуть не так просто. Так что лучше я возьму его с собой в дорогу, когда повезу груз CST, или захвачу в Испанию, к Хемису, чтобы хоть посмотрел другие места. Несколько раз по пути мы останавливались в Берри[68] у Мюгетт. Она помнит его еще с тех пор, когда он под стол пешком ходил. Помню, как офигели местные в Берри, когда из тачки вышли лаосец и араб… Бывал Пет, кстати, и у нас в Раматюэле.

Фредо и Эван тоже живут в комплексе «Ла-Круа-дез-Орм». Единственные коренные французы в нашей банде. Их мать работает в больнице в Гонессе, а отец – художником-декоратором. По странному совпадению он будет заниматься интерьером виллы Карла в Лувесьене[69]. Наши родители не слишком близки, но это не мешает нашей дружбе.

В 2001 году Фредо и Эван переедут в Монпелье[70]. Эван будет работать санитаром в доме престарелых. Он наш герой: единственный, у кого есть настоящая профессия.

В 2002 году Фредо отмечает свой 27-й день рождения, я приглашаю его к себе в Сен-Тропе. Он помогает мне летом и в межсезонье, когда мы с Карлом проводим там время, и Карл признавался, что от Фредо исходит позитивная энергия. Карла всегда трогало, что я забочусь о своих братишках.

Аким несколько раз сидел в тюрьме, и мы до сих пор не теряем с ним связи. Вероятно, он скоро снова выйдет на свободу. Я познакомился с ним через друзей, когда жил в Ле-Тийе и Гуссенвиле. Он тоже занимается мотокроссом, мы вместе тренируемся. Он поставляет мне мотоциклы, когда я на мели. Мой боксерский клуб – в его квартале. Мы вместе гоняемся с легавыми, и он знает, что может рассчитывать на меня.

Есть еще двое португальцев – братья Поло и Альдино – и еще Жозе, жена которого, Франсуаза, будет работать горничной у Карла, а потом станет нянькой для Шупетт. Поло – наш ровесник (ну или почти), а Альдино – на 4 года старше. В 18 лет у него уже есть машина. Он живет недалеко от площади у мэрии, там же мы все и тусуемся. Между собой мы говорим, что встречаемся «на скамейке» – то есть либо у ратуши, либо под окнами «Ла-Круа-дез-Орм». Для нас «скамейка» – это своего рода бутик Colett, хотя там ничего и не продают. У нас в банде все работают: кто камень кладет, кто кузова делает, мастера на все руки. Когда нам с приятелями по 16, мы часто собираемся на площади. Время от времени Альдино выбирает двоих или троих из нас – кто помладше – и везет на машине в Париж. Мы едем на улицу Сен-Дени поглазеть на проституток, останавливаемся у станции метро Ла Шапель или y блинной «Креп де Монмартр», что на углу Монмартра. Недалеко от театра «Палас» и кинотеатра «Рекс» собираются парнишки из пригорода. Мы постоянно ездим туда под защитой Альдино, который ничего не боится. Он не очень высокий, но сильный, вырубает мужиков одним хуком, для нас он – Бад Спенсер[71]. Он глыба, наш батя, главарь. И именно он повезет нас в парк развлечений «Фуар дю трон», где наше внимание привлечет боксерская груша. Мы потратим последние из своих жалких франков, чтобы полупить по ней.

Португалец Кристоф по прозвищу Тотоф чуть старше нас, он ровесник Диего. С ним мы тоже будем тусоваться, потому что он тоже при тачке. Когда он начнет заниматься спортом, я вместе с ним буду много бегать и заниматься в качалке.

С Тотофом мы начали с мопедов, когда мне было 14 лет, а ему 16. Позднее будем много ездить на горных велосипедах и вместе проведем каникулы. Именно он научит меня кататься на гидроцикле. Он часто приезжал в Кавалер и заглянул в Раматюэль. Он женился очень рано, и они с женой по-прежнему живут в Гонессе. У него в жизни все стабильно. Тотоф работает организатором праздников в одной конторе, которая примет участие в подготовке мероприятий Дома Chanel.

Андре, Антуан, Гаспар (директор модельного агентства Next в Нью-Йорке и мой агент), Эрик и Франси – это 5 братьев. Они живут в «Ла-Круа-дез-Орм» – там же, где Фредо, Эван, Пет и Саид, – в комплексе, где жилые дома чередуются с ларьками. Франси – наш ровесник, а остальные братья постарше. Когда нам по 13–14 лет, Эрик и Антуан уже совершеннолетние. Гаспар вместе со знакомыми местными барышнями будет устраивать модные показы. Андре станет владельцем магазинчика в Гонессе. Франси уедет во Французскую Гвиану[72], а я сближусь с Гаспаром, знакомым с моей матерью. Задолго до того, как у меня появились знакомства во вселенной Карла, Гаспар уже работал на Карин Ройтфельд[73]. Он первым окунулся в жизнь ночного Парижа и подтолкнул меня к тому, чтобы связать жизнь с миром моды. В конце 90-х уехал жить в Нью-Йорк. Мы по-прежнему очень близки. Никогда не забуду, что он поверил в меня, а главное, сказал мне об этом и поддержал словами и делом.

Мать Эрика, Рико, – испанка, а отец – наполовину антилец. Так что трудно сказать, на кого он больше похож – на араба или чернокожего. Он чуть старше и увлекается баскетболом и карате, много занимается мотокроссом. Мы сблизились, когда нам было лет по 18–20, вместе ездили на каникулы в Сен-Сиприен и в Испанию, поэтому Рико очень хорошо знает Хемиса и Мюгетт. Это он 2 января 1999 года встречался с Юбером Букобзой и стал его водителем. Утром того дня мы вместе ехали из Гонесса в Париж – у меня тогда тоже судьба решалась. На площади Виктора Гюго перехватили по сэндвичу, я проводил Эрика к Букобзе, а сам пошел общаться с доверенным Карла.

Благодаря Рико я открыл для себя ночной клуб «Ле Бэн», в то время бывший еще на пике популярности. Там тусила куча народа. Рико – фантастический краснобай, он смог бы продать жвачку беззубому. Он не похож ни на кого другого, и я уверен: случись со мной что, он все для меня сделает.

Родители Реми развелись, и он живет с отчимом, владельцем оптовой компании Moulins Lamy, которая поставляет всякую моло́чку. На социальной лестнице он стоит немного выше, чем мы, а поскольку он еще и чуть постарше, я нечасто шатаюсь с ним и его компанией. Когда я совсем мелкий, у каждого из них по велику. Мой единокровный брат Лионель, который на 7 лет старше меня, уже занимается мотокроссом и потихоньку приучает меня. А с Реми я начинаю общаться скорее после 20 лет, он стал булочником-кондитером и обосновался в Париже на бульваре Гувьон-Сен-Сир, между станциями метро Терн и Шамперре. Со временем он станет одним из моих лучших друзей. В 2003 году, после смерти матери, я пойду именно к нему. Он носит одежду Dior Homme и разъезжает на Porsche. Мы ведем похожий образ жизни. В июне 2009 года мы поссоримся, и снова я заговорю с ним лишь через 6 лет. Тогда я буду переживать тяжелый период из-за шума в ушах и бессонницы. Со временем мы снова станем друзьями, как прежде.

С Родольфом, которого также зовут Гастоном, я познакомился в армии, где всех называют по фамилии. В октябре 1993 года мне исполнилось 18 лет, и я иду в армию раньше призыва. На сборах в Блуа[74] прошу зачислить меня добровольцем по долгосрочному контракту для службы в заморских территориях Франции. Меня признают годным, и я объясняю, что хотел бы уехать как можно скорее. Через пару-тройку недель получаю письмо, в котором меня уведомляют, что придется год подождать. Я снова прошу, чтобы меня призвали служить в другом месте. Итак, 1 апреля 1994 года меня зачисляют в испытательный центр Ланд[75] в Бискароссе, а всех остальных посылают на восточные базы, рядом с Германией. Путь не самый короткий: я еду скоростным поездом Париж – Бордо, затем – на региональном экспрессе Бордо – Ишу. На перроне я не вижу ни одного парня, который был бы похож на будущего солдата, разве что низкорослого пацанчика, которого заприметил еще в вагоне. Он говорит, что тоже едет на первый день службы в Бискаросс. Мы прибываем в Ишу в половине десятого вечера, нас никто не встречает. Темно, начинается дождь, город опустел, вокзал закрывается. Перечитывая присланные нам документы, понимаем, что сбор состоится только утром. Я успокаиваю парня, взламываю дверь вокзала, чтобы мы могли поспать внутри. Там стоят автоматы, и мы покупаем себе на ужин чипсы и лимонад. Спим на составленных стульях с полуночи до 4.30, поскольку первый поезд приходит в 5 утра. Наконец прибывают армейские автобусы и собирают тех, кто к 7 часам приехал из Парижа. Мы как ни в чем не бывало возвращаемся на вокзал, типа только пришли, присоединяемся к новобранцам и садимся в автобусы. Рядом со мной плюхается Ренуа, Гастон. По чистой случайности в казарме мы окажемся в одной общей спальне. Он прибыл прямо с Антильских островов. Служба там, куда мы едем, серьезная, и добровольцев немного.

Те, кому остается 100 дней до дембеля, издеваются над новичками и ведут себя как рэкетиры. Мы с Гастоном не поддаемся. Само собой, нас отправляют в охранную роту, где любят настырных спортсменов. Там мы встречаем Кензу, перекачанную громадину из Центрально-Африканской Республики. Наше подразделение внушает уважение другим, я – единственный белый в роте.

Мы служим с Гастоном вместе год, а потом он уходит в увольнение в город и пропадает. Мы должны были явиться в часть вместе, я звоню ему и объясняю, что он должен снова приехать в Бискаросс, иначе его посадят. Он возвращается – через неделю – и рассказывает офицеру такие небылицы, что его не наказывают, а, напротив, повышают в звании.

Однажды в свое увольнение я еду в Гонесс. В семействе Юго, родственников отца моей тогдашней подружки А., которые живут в Гуссенвиле, справляют праздник. Юго обожают всякие вечеринки, и я присоединяюсь к ним. У одного из друзей А. есть мотоцикл с объемом двигателя в 125 кубов, который он дает мне погонять на этот вечер, что очень кстати, поскольку я страшно хочу развлечься. Я уезжаю без шлема, лечу по кварталам, хочу навестить корешей в Гонессе, но их там нет. В Оржемоне тоже никого. Возвращаюсь обратно в Гуссенвиль мимо Ле-Тийе и вижу белую машину без отличительных знаков, на такой ездит бригада по борьбе с преступностью, и теперь она преследует меня. Потом добавляется полицейский патруль. Они на полную катушку врубают сирену и мерцалку. Начинаются гонки с преследованием, я мчу как ненормальный, но мотоцикл скоро подведет меня – кончается бензин. Я беззаботно съезжаю на тротуар… и все. Преследовавшие меня полицейские машины продолжают двигаться вперед, зачем-то сворачивают между кварталами Гранд-Борн и Ампер, ищут меня там. Через некоторое время на улицах становится так тихо, что я решаю вернуться к своим друзьям Юго, толкая мотоцикл. Парень, одолживший мне его, спрашивает, что случилось. Я рассказываю о гонке с преследованием и советую спрятать мотоцикл. В баке осталось немного бензина, парень дает газу, проезжает 500 метров и попадает в аварию. Полицейские, которые только этого и ждали, хватают его, и бедный идиот все им выкладывает. Машина бригады по борьбе с преступностью, в одной из которых сидит знакомый мне легавый, подъезжает к дому Юго, а те не желают их впускать. Я начинаю драться с копами и, конечно, оказываюсь в наручниках в полицейском участке Гуссенвиля, обвиненный в оставлении места ДТП, отказе подчиниться и перебранке. Алкотест, конечно, ничего не показал, но мне достанется, когда вернусь в Бискаросс. Меня переводят в комиссариат в Гонессе, где задерживают на сутки. Мать приходит навестить – но только чтобы сказать, что так мне и надо.

В роту я возвращаюсь через трое суток, укладываюсь в предусмотренные сроки, но еще не знаю, что полицейские моментально уведомляют армейскую часть о каждом нарушении в увольнительной. Поэтому меня незамедлительно отправляют на неделю в карцер и еще на 2 месяца лишают выхода в город.

Отслужив, я начинаю работать на себя, регистрируюсь как мелкий предприниматель и перевожу грузы на арендованной машине. Жером по кличке Деде занимается тем же и тоже будет работать с CST. Мы без ума от мотокросса и обожаем накручивать километры в наших фургонах Citroën. Когда Деде набрал вес, Карл стал называть его «папаша толстяк». Он был рядом со мной вплоть до последних мгновений Карла. Жером представит меня Арно, работающему с его отцом в диспетчерской таксомоторного парка. Позднее он присоединится к нам в CST. Я знакомлюсь и с Роменом, умеющим быть ушлым. Он последним из нас начнет работать на себя как водитель-экспедитор и тоже будет сотрудничать с CST, когда я перейду уже на полставки к Карлу, в той как раз бригаде, что месье Лагерфельда и обслуживает. У Ромена грузовик побольше, поэтому его нанимают и на перевозки для съемок. Потом он будет управлять складами мебели и имущества Карла, который его очень любил.

Деде работает со мной и моими взрослыми братьями. В разгар Кубка мира по футболу 1998 года мы перевозим мебель с виллы «Ла Вижи» на границе с Монако, которую покидает Карл. Там он подбивает нас поехать в домик, арендованный на год на его имя в клубе «Монте-Карло-Бич», и порезвиться в бассейне. Мы, конечно, сбегаем туда, как только предоставляется возможность. Это место сказочное, здесь Ньютон[76] сделал свои знаменитые фотографии, которые приведут меня в восхищение. Мы вопим и бесимся на вышке бассейна и жутко отличаемся от местной публики. Я слишком громко окликаю Деде, ору, ныряю, бегаю, прыгаю. И так по кругу. Когда Деде приходит очередь нырять, он замирает на 15-метровой вышке, не осмеливаясь броситься в воду. Пожилая итальянка в бассейне говорит мне: «Ha paura»[77]. Я отвечаю ей на смеси испанского и итальянского: «Да, mucho paura!»[78] Нас интригует интерес Деде к «старухам», то есть к женщинам старше его лет на 15.

Оливье на 2 года младше меня, он с Антильских островов. Мы познакомились в 1995 году в спортзале «Акроспорт». Другие собираются в барах, мы – нет. Мы по спорту. Он очень связывает нас. Оливье качается, с ростом 193 он выглядит как нежный и спокойный великан. Когда я начинаю работать и когда у меня появляется тачка, я иногда беру его с собой на стройки или туда, куда еду по заказу, в качестве дополнительного грузчика. Я плачу ему, я же мелкий предприниматель. Мы часто ездим вместе по Франции, по всей Европе. Спим не в отелях, а в машине. Когда Карл обустраивается в Биаррице, Оливье часто бывает там. В июне 1998 года мы вместе поедем к Ире фон Фюрстенберг[79], чтобы доставить ей в Марбелью одну из ее скульптур. Карлу совсем не нравилась эта злобная светская львица. Оливье станет одним из тех моих приятелей, с которыми Карл будет чаще всего встречаться на своих строительных площадках.

В 1995 году, когда мне 20 лет, в спортзал в Гонессе записывается Уильям, он начинает заниматься американским боксом в то же самое время, что и я. Ему 17, и он еще учится. Именно с ним я боксирую чаще всего. Мы бьемся остервенело и по-настоящему, выкладываемся до конца. Когда после тренировки я вновь отправляюсь по своим экспедиторским заказам, беру его с собой, если у него есть свободное время. Несколько раз мы вместе работали. Он присоединяется к нашей банде – к Пету, Саберу и другим… Позднее он станет чемпионом Парижа по английскому боксу среди любителей, затем – частным тренером.

Халид – тренер, я тоже встретил его в 2000-х в спортзале «Акроспорт». Мне 25 лет, и 5 последних я занимаюсь боксом. Халид – бывший чемпион по американскому боксу, и он феноменален. Когда он выходит прогуляться вечерком, то часто ведет себя как спятивший. Тысячу раз мы с братишками пытались попасть в ночной клуб, но нас, конечно, не пускали. Когда мои связи распахнули наконец эти двери, я тут же пригласил всех своих разделить это удовольствие. Однажды вечером в элитном парижском клубе Халид знатно накидался. Я привез его на Rolls-Royce Карла в Бонди[80] и долго мыкался, пытаясь найти его адрес и моля бога о том, чтобы он не проблевался в салоне. Бросить я его не мог, к тому же в машине сидели Лионель и Фредо, тоже изрядно синие. Не хватало только, чтобы в тот день, когда я выпил – чего со мной обычно никогда не случается, – меня сцапали копы.

Тренер Халид очень серьезный. Именно он организовал матч в Нанте с чемпионом мира, который задал мне трепку. Он отправил меня на побоище, внушив мне огромную уверенность в себе. С 2006 года он тренирует меня в клубе Гуссенвиля.

Валери Готье, Валу, всегда была мне старшей сестрой, да и для Вилли с Диего тоже. Адо, сестра Корины, за которой я ухаживал, находила ее очень красивой. Их мать обожала меня. Валу встречалась с известным баскетболистом. Она отлично знакома с музыкальной и спортивной средой и будет работать стюардессой в Air France. Она нас обскакала во многом, но не относится к нам с презрением. В тот момент, когда мои дела плохи, она предлагает снова увидеться. Она в курсе моей жизни с Карлом, но наблюдает издалека. У нее бывают «прозрения», по ночам она общается с «наставниками». Я не очень хорошо разбираюсь в духовных исканиях и довольно быстро перестаю реагировать на ее видения. Я и так уже в руках двух практиков, одна из которых – кинезиолог[81] – рассказывает о моих прежних жизнях.

Красные наручные часы

11 лет назад, 10 сентября 2007 года, я сделал подарок Карлу на день его рождения. Вот уже 2 года мы проводим лето в Раматюэле, и я живу рядом с ним, как в волшебной сказке, выполняя свои профессиональные обязанности. Благодаря ему изменилась моя жизнь, и мне хотелось сделать ему достойный подарок. Он говорил мне об очень тонких часах Cartier, но я не смог бы их потянуть. Я предложил Брэду и Джейку скинуться. Мне казалось это нормальным: они же тоже тут и пользуются всеми щедротами Карла. Но оба пролепетали, что как-нибудь в другой раз. Я распсиховался и высказал все, что о них думаю. Ну и в итоге они согласились. Когда мы подарили Карлу эти часы, он был правда очень рад.

В мае 2018 года Карл заметил другие часы в журналах. Анонсировалось начало выпуска часов бренда Hublot из красной керамики. Итак, я звоню Карине, помощнице Бернара Арно[82] (Hublot принадлежит LVMH), и спрашиваю, нельзя ли сделать скидку. Она мгновенно предлагает, чтобы Бернар Арно лично подарил их Карлу. Он всегда был очень великодушен к Лагерфельду, но я останавливаю ее. Объясняю, что сам хочу подарить их. Часы еще не пошли в производство, но она обещает мне, что самый первый экземпляр будет для Карла. Даже со скидкой часы стоят очень дорого, но я рад потратить на них свои сбережения. Продавец изумлен тем, что я пришел один, он думал, что Карл сам явится за своей прелестью. Вечером, во время ужина на улице Святых Отцов, я кладу футляр на стол. Карл не любит открывать коробки, и я начинаю разворачивать подарок вместо него, но не до конца, оставляя ему возможность закончить. Когда он находит часы, с удивлением спрашивает: «Зачем ты это сделал?» – и, очень довольный, обнимает меня. Он больше никогда не расставался с этими часами и вечно не мог удержаться, чтобы не сказать, что это я ему подарил. В них его и кремировали.

Незадолго до этого случая он подарил мне свои часы Audemars Piguet, которые считал талисманом и носил не снимая. В январе 2018 года я отнес их в ремонт, потому что они начали слегка отставать. Когда в 2019 году Карл ушел, я во что бы то ни стало хотел забрать часы – драгоценное воспоминание о времени, проведенном вместе, – но фирма Audemars Piguet конфисковала их по каким-то неясным причинам и отказывается вернуть.

Каждый вечер я измеряю Карлу давление и докладываю обоим его врачам. Они были доброжелательны со мной и говорили, что Карлу сильно повезло, что у него есть такой человек, как я, способный заботиться о нем.

В ноябре 2018 года все еще думают, что можно найти решение, чтобы противостоять болезни.

5 января 2019 года, когда я уже вернулся из отпуска, на час дня у нас намечено посещение Американского госпиталя. Накануне Карл отправил мне странное смс: «Я рад, что ты здесь. Не могу дождаться, когда ты придешь». Он никогда не писал ничего подобного. Когда я вновь вижу его, он сильно сдал. У него болит спина, он тяжело дышит и ходит с трудом. В госпитале ему делают укол и компьютерную томографию. Врачи опять дают надежду, назначая 2 новых протокола лечения. Я цепляюсь за эту соломинку. С недавнего времени его сообщения стали короче, и он не всегда отвечает. Часто вместо слов он просто шлет фоточки Шупетт.