Алексей Гравицкий, Сергей Волков

Чикатило. Зверь в клетке

© А. Гравицкий, С. Волков, текст, 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

* * *

Роман основан на реальных событиях. Из уважения к чувствам живущих и памяти погибших имена действующих лиц изменены.


Пролог

1992 год

Зал суда был полон – яблоку негде упасть. Люди сидели, стояли в проходах и возле стен, толпились в коридоре. Судья, немолодой уже мужчина в строгом костюме, сидел на возвышении в кресле с высокой спинкой, листал папку с материалами дела.

Напротив, там, где обычно находилась скамья подсудимых, стояла металлическая клетка, а внутри нее, возле микрофона, сидел осунувшийся бритый наголо мужчина в очках в роговой оправе.

Мужчина не выглядел угрожающе, от такого не ждешь чего-то опасного. Но не было ни в этом зале, ни в этом городе человека страшнее его.

– Подсудимый, среди ваших жертв двадцать один мальчик. – Голос судьи звучал глухо и неприязненно, несмотря на то, что суду полагается быть беспристрастным. – Почему вы так часто выбирали мальчиков?

– Все равно, – лениво отозвался подсудимый. – Я и женщинам предложения делал.

– В материалах дела сказано, что вы вырезали у своих жертв органы. Как поступали с вырезанными органами после?

– Разбрасывал по дороге, затаптывал, смешивал с грязью – ничего не соображал, – человек в клетке сказал это обыденным тоном.

В зале стояла гнетущая атмосфера. Люди – в большинстве своем родственники жертв – были подавлены и обозлены, и ответы подсудимого еще сильнее будоражили их.

– А вещи жертв? Деньги, часы, украшения?

Человек в клетке в одно мгновение оживился и вскочил в праведном гневе.

– Конечно, выбрасывал, втаптывал в землю! – затараторил он возмущенно. – Я вам не жулик какой.

– Вы никогда не задумывались, что жертвам больно? Неужели, убивая мальчиков, ни разу не подумали о своем сыне?

Но подсудимый уже не слушал, его оскорбило предположение, что он мог позариться на чужие вещи.

– Я не вор какой-нибудь! – негодовал он, игнорируя новые вопросы судьи. – Я честный человек!

– Повторяю вопрос…

– Я пришел сюда на свои похороны! – не унимался человек в клетке, перебив судью. – Все меня ненавидят! А вы успешно сами себе вопросы задаете и сами на них отвечаете. Оставьте меня в покое…

По залу прошел ропот, но подсудимого это, кажется, нисколько не взволновало. Он бормотал теперь что-то малоразборчивое под нос и суетливыми движениями расстегивал рубаху на груди.

Ропот усилился. Судья похлопал ладонью по столу, призывая всех к порядку. Но остановить недовольство в зале было уже не так просто. Да и человек в клетке повысил голос настолько, что теперь значение его невнятного бормотания прояснилось – это были слова «Интернационала»:



Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов.



Подсудимый кричал уже в полный голос, распахивая рубаху на груди:



Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был никем – тот станет всем!



– Закройте рот, подсудимый! – повысил голос судья. – В газетах пишут, что вы ненормальный! А вы – нормальный!

Словно пытаясь оспорить это утверждение, подсудимый спустил штаны, раскинул в стороны руки и застыл перед судом со спущенными штанами и обнаженным членом.

Напрасно судья стучал по столу, призывая к порядку. Люди в зале возмущались, а тот, кто вызвал это возмущение, продолжал кричать:



Это есть наш последний
И решительный бой;
С Интернационалом
Воспрянет род людской!



– Выведите подсудимого из зала суда, – рявкнул судья, отчаявшись добиться порядка.

Конвоиры бросились открывать замок. Мешая друг другу, попытались одновременно натянуть на подсудимого штаны и вытащить его из клетки. Но тот лишь извивался, продолжая фальшиво выкрикивать слова «Интернационала»:



С Интернационалом
Воспрянет род людской!



Под негодующие крики конвоиры выволокли наконец подсудимого из клетки, завернули ему руки за спину и потащили к расположенной рядом лестнице, которая уходила во тьму, словно в преисподнюю.

Человека из клетки увели, затих где-то далеко внизу «Интернационал», но в зале спокойнее не стало. Люди негодовали. Процесс шел уже несколько недель, но до финала было еще далеко.

На дворе стоял тысяча девятьсот девяносто второй год. Человека в клетке звали Андрей Романович Чикатило.

Часть I

1992 год

Несколькими месяцами ранее народу в зале заседания суда было столько же, но настроение царило другое: было меньше усталости, а вот ненависти и слез, пожалуй, побольше. Судья тогда выглядел спокойнее. Только сам Чикатило не изменился: он сидел в клетке с тем же скучающим видом.

– Подсудимый Чикатило, вернемся к восемьдесят шестому году, – сказал судья. – В том году вы не совершили ни одного убийства. С чем это связано?

– Незачем было, – Чикатило лениво зевнул, неприятно раззявив рот и не пытаясь прикрыть его.

– Говорите в микрофон.

– У меня был подъем в работе, – подсудимый нехотя придвинулся к микрофону. – В честь пятидесятилетия приветственный адрес[1] мне вручили. Дома все хорошо было. Нормальная психика была.

– Значит, вы могли сдерживать свои порывы?

Чикатило не ответил, лишь криво растянул губы в ухмылке.

* * *

Чикатило соврал. Далеко не все хорошо складывалось у него в восемьдесят шестом году. Нет, на работе и в самом деле был подъем, и юбилей прошел чудесно. Вот только дома наметился разлад.

А началось с того, что из Ростова-на-Дону после сдачи экзаменов приехала дочь Людмила. Родители встретили ее с радостью, Фаина тут же принялась за готовку, а Чикатило прохаживался рядом, поторапливая жену народной мудростью: «Все, что есть в печи, на стол мечи». Вот только сама Люда все больше хмурилась и была чем-то глубоко озабочена. Матери она отвечала все больше невпопад, отцу не отвечала вовсе.

Ближе к обеду выяснилось, что в доме нет хлеба, и Чикатило отправился в булочную на углу, где, по его словам, «нарезной» всегда свежий. Фаина не стала дожидаться возвращения мужа, усадила детей обедать. Юрка уминал котлеты за обе щеки, Люда же, напротив, была притихшая и вяло ковыряла вилкой в тарелке.

– Людочка, а ты почему ничего не ешь? – забеспокоилась Фаина. – Я вот синенькие сделала, как ты любишь… Или экзамены плохо сдала?..

– Мама! Экзамены я нормально сдала… Тут другое…

– Что?

– Потом скажу, – Людмила зыркнула на брата и потупилась.

Юрка ничего не заметил. Он первым доел, шумно поднялся из-за стола и, положив тарелку в раковину, бросил на ходу:

– Мам, спасибо. Я пошел! Отцу привет, когда придет!

Он вышел из кухни, повозился в прихожей, было слышно, как он одевается. Хлопнула входная дверь, и все стихло.

Дождавшись, когда они останутся наедине, Фаина вопросительно посмотрела на дочь.

– Мне такое рассказали… – Людмила смотрела в тарелку, боялась поднять глаза. – У нас в абитуре девочка была… Она у отца училась, когда он в школе работал. Как фамилию мою узнала…

Людмила замолкла, а потом решительно подняла взгляд и пристально посмотрела на мать.

– Мам, а папа… он извращенец, да? Его за это из школы выгнали?

Вопрос полоснул, словно плетью, повис в воздухе. Фаина поджала губы. Не думала она, что когда-нибудь еще заговорит с кем-то на эту тему. Тем более с дочерью.

– Господи, опять это вранье… – процедила Фаина сквозь зубы. – Не выгнали его. Он сам заявление написал!

– Какая разница! – взъелась Людмила.

– Большая! Его заставили, поняла? Там дрянь какая-то, сикилявка, училась плохо, а отец ей хорошие оценки за красивые глаза ставить не хотел. Вот она и отомстила – наплела с три короба, что он что-то там от нее требовал в классе…

Люда недоверчиво посмотрела на мать.

– Эта девочка… Она сказала, что отец… Он в трусы ей залезал! И хватал. Он хотел ее…

– Вранье! – Фаина попыталась сдержаться, но сорвалась на сдавленный крик.

Но во взгляде дочери не было веры.

– У нее нервный срыв был… Она в больнице лежала…

В коридоре щелкнул отпираемый замок, тихонько хлопнула входная дверь, послышались шаркающие шаги. Люда замолчала, плотно сжала губы. На пороге появился Чикатило с авоськой.

– «Нарезного» не было. «Московский» взял. И еще, Людочка, булочек сдобных с изюмом, твоих любимых.

Люда резко посмотрела на улыбающегося отца.

– Отец, за что тебя уволили из школы тогда? Только честно!

– Да я сам ушел. – Внезапный вопрос застал Чикатило врасплох. – Там была одна… Она на меня заявление написала… Учиться не хотела, хвостом перед мальчиками вертеть любила. В общем, отомстила мне. Дети хитры и коварны…

Чикатило снова улыбнулся.

– И за это ты с ней в классе заперся?!

Чикатило вздрогнул, как от пощечины, и взглянул на дочь растерянно и зло.

– Откуда ты знаешь?

– То есть это правда?! Ты трогал маленькую девочку… – На глазах Людмилы навернулись слезы.

– Нет, это ложь, – Чикатило уже взял себя в руки и говорил спокойно.

– Люда, ты как с отцом разговариваешь?! – вклинилась Фаина.

– Он мне не отец! – Люда выскочила из-за стола и выбежала из кухни.

* * *

Неважно шли дела и у следственной группы. Радость от поимки преступника сменилась разочарованием и усталостью, когда стало ясно, что задержанный Калинин если и преступил закон, то совершенно точно никого не убивал.

Совещание давно закончилось. Кесаев вышел после него сердитый и озадаченный, а через полчаса в кабинете полковника затрещал телефон. Звонили из Москвы. Коротко поздоровались, сухо пригласили в столицу и холодно попрощались. Звонок этот не предвещал ничего хорошего.

О своем отъезде Кесаев сообщил только Ковалеву как главе уголовного розыска Ростовского УВД. Но что знают двое, знает и свинья.

– А где Кесаев? – поинтересовался заглянувший в кабинет к Ковалеву Липягин.

– Зачем он тебе?

– Документы передать.

– Оставь свои документы, – отмахнулся Ковалев, – полковник в Москву умотал.

– Опять жаловаться? – усмехнулся Липягин.

– Знаешь, Эдик, он мне не докладывает, – разозлился Ковалев, который, как и московский коллега, от срочных вызовов наверх ничего хорошего не ждал. – А ты зря смеешься. Он персонально под тебя копает, как бригада экскаваторщиков. И если б ты знал, с чем он ко мне приходит, ты бы тут не ухмылялся, блядь.

– Ты чего, Семеныч? – озадаченно спросил майор, растеряв всю веселость.

– Ничего, – зло пробурчал Ковалев. – Ничем хорошим эти его поездки еще не заканчивались. И хрен его знает, какую хуйню он из столицы на этот раз привезет.

* * *

Ничего плохого в этот вечер не ждала от жизни только старший лейтенант Ирина Овсянникова. Рабочий день закончился, она шла по улице под руку с любимым человеком и была вполне счастлива. Вот только любимый человек, капитан Витвицкий, пребывал в задумчивости. Ирина попыталась понять его настроение, с сочувствием заглянула капитану в глаза.

– Что с тобой?

– Устал, – пожал плечами Витвицкий. – Я очень за тебя волновался, когда ты пошла на задержание.

Овсянникова улыбнулась. Волнения капитана казались ей безосновательными, а оттого особенно трогательными. Ирина не раз участвовала в оперативных мероприятиях. Иногда это было на самом деле небезопасно, но точно не в этот раз.

– Зря волновался. Ничего бы он мне не сделал.

– Был бы убийцей, мог бы и сделать, – не согласился Витвицкий.

Овсянникова снова улыбнулась.

Они остановились у входа в гостиницу. Овсянникова взяла Витвицкого за руку.

– Ну что, товарищ капитан, до завтра?

Витвицкий на секунду замялся, обдумывая что-то.

– А пойдем ко мне? – выпалил вдруг, словно кидаясь с головой в омут. – Поужинаем в ресторане. Там сносно кормят. А потом…

Он вдруг осекся, поразившись смелости собственных мыслей, чем еще больше развеселил Ирину.

– Предлагаешь мне в гостинице заночевать? – озорно спросила она.

Витвицкий окончательно стушевался.

– Знаешь, а поехали лучше ко мне, – предложила она. – Поужинаем дома. Я сносно готовлю.

– Ты уверена? – растерялся Витвицкий, совершенно не ожидавший такого поворота.

– Что я сносно готовлю? – рассмеялась Ирина. – Это крайне неприлично, товарищ капитан, сомневаться в моих кулинарных способностях. Я не давала вам повода для этого.

– Да нет, Ирина… – забормотал капитан под нос. – Я не об этом… Я…

– Так что? Идем? – Овсянникова взяла быка за рога.

Она смотрела на него, и он тонул в ее глазах.

– Идем, – кивнул Виталий, и они направились к автобусной остановке.

* * *

Ирина, как оказалось, жила в коммуналке. Они пришли сюда уже затемно. Овсянникова распахнула дверь, и темноту в крохотной прихожей разрезала полоска света. Витвицкий успел разглядеть старую обшарпанную рогатую вешалку, закрытые двери в несколько комнат и одну распахнутую – на общую кухню.

– Тихо, – прошептала Ирина. – Проходи, только вешалку не урони.

Следом за этим предупреждением закрылась входная дверь, и прихожая снова потонула во мраке. Прошуршали шаги, и заскрежетал ключ в замке.

– Не волнуйся, я аккуратно, – отозвался Витвицкий, обращаясь к мягкой темноте, в которой Ирина возилась с замком своей комнаты.

Витвицкий двинулся на этот звук, старательно огибая вешалку по широкой дуге, чтобы уж точно ее не опрокинуть, но неожиданно споткнулся, наступив на что-то. Раздался обиженный кошачий мяв.

– Вот ведь… Кошка! – с досадой прошептал капитан.

Ирина тихонько хихикнула в темноте и отперла наконец дверь комнаты.

– Это соседская кошка, – пояснила она шепотом. – Заходи.

Витвицкий шагнул через порог, Ирина закрыла дверь и щелкнула выключателем. Свет ударил в глаза, заставляя Виталия сощуриться. Он аккуратно разулся и огляделся.

Комната оказалась довольно просторной. В углу возвышался большой шкаф, чуть в стороне от него стояла разложенная, но аккуратно укрытая покрывалом софа, рядом высился торшер. По другую сторону – стол, кресло, пара стульев. Над столом висели несколько книжных полок.

Витвицкий неспешно прошел к полкам, принялся изучать тисненые корешки. Овсянникова на это улыбнулась.

– А ты все-таки, смотрю, настоящий интеллигент.

Витвицкий обернулся, вопросительно поглядел на девушку.

– Разулся и первым делом к книжным полкам пошел, – пояснила Ирина все с той же теплой улыбкой. – И, наступив в темноте на кошку, назвал ее кошкой.

Она подошла к шкафу, открыла его, отгораживаясь дверцей, словно ширмой, от остальной комнаты, быстро сняла китель. Витвицкий деликатно отвернулся и снова принялся рассматривать полки.

Библиотека у Ирины была небольшая, основу ее составляли новые книги модных современных авторов. Только на одной полке стояло несколько старых, пропыленных томиков классики. Так бывает, когда переехавший в новый дом человек забирает из старого несколько особенно любимых книг.

– А я не знал, что ты в коммуналке живешь, – заметил Витвицкий, не оборачиваясь, чтобы не смущать переодевающуюся девушку.

– Думал, с родителями? – поинтересовалась Ирина.

– Почему обязательно… – Виталий чуть смешался. – Может, с бабушкой.

– Нет. Они сами в центре. И расселение у нас в ближайшее время не планировалось. Так что когда от работы предложили комнату, я согласилась. Отсюда до Управления далековато, но зато я сама по себе.

Закончив с переодеванием, Овсянникова закрыла шкаф и подошла к Витвицкому.

– А ты?

– Я с мамой, – Виталий потупился, хотя никогда раньше не стеснялся того, что живет с матерью.

Злясь на себя за невесть откуда взявшееся смущение, капитан обернулся, посмотрел на Ирину и окончательно оробел. Такой он ее прежде не видел. Овсянникова стояла перед ним не в форме, не в каком-то выходном наряде, призванном произвести впечатление, а в домашнем халатике. В ее теперешнем виде было что-то уютное и бесконечно милое.

– Ирина…

– Что? – Снова улыбнулась она.

Витвицкий в ответ только покачал головой.

– Располагайся, – пригласила Ирина, – а я пойду на кухню, займусь ужином.

Она коротко поцеловала его в губы, собираясь выйти, но он не дал ей такой возможности, притянул к себе и поцеловал в ответ долго и нежно.

* * *

На дежурство Чикатило всегда приходил немного заранее. Он вообще старался произвести в народной дружине хорошее впечатление. Терять здесь место не хотелось, это было бы недальновидно, ведь пока он работал в тесном сотрудничестве с органами правопорядка, мог не беспокоиться о том, что мимо него пройдут какие-либо новости об охоте на Ростовского потрошителя.

В этот день он пришел на место встречи даже раньше инструктора. Впрочем, тот не заставил себя долго ждать.

– Здорово, Романыч, – поздоровался он издалека.

– Здравствуйте, – кивнул Чикатило.

Милиционер подошел ближе, протянул руку для рукопожатия:

– А Панасенко где?

Чикатило застенчиво улыбнулся, пожал плечами. Панасенко, как всегда, опаздывал, он, кажется, ни разу еще не пришел вовремя. К этому пора бы было привыкнуть, но реакция у инструктора на задержки нерадивого дружинника зависела от настроения. Когда оно было хорошим, он просто не замечал опозданий. Сегодня он был не в духе.

– Опять, значит, опаздывает, – мрачно произнес он.

Чикатило не хотел обсуждать Панасенко, а потому занялся делом: достал из кармана красную повязку дружинника, аккуратно натянул ее себе на плечо.

– Хоть кол ему на голове теши, – продолжал между тем негодовать инструктор. – Выставить бы его, паразита, из ДНД, только не время сейчас. И так людей не хватает.

– А что такое? – насторожился Чикатило.

– Распоряжение по области с самого верху. Всем ловить этого… в шляпе… – понизив голос, поделился инструктор. – Милицию, народные дружины, комсомол – всех приказали задействовать, чтобы под каждым кустом на него засада была.

У Чикатило подрагивали пальцы, и ровно зафиксировать на плече повязку не получалось.

– И долго так ловить собираются?

– Пока не поймают, – ответил инструктор и подался к Чикатило, заметив его заминку с повязкой. – Да чего ты возишься? Давай помогу.

Чикатило не стал сопротивляться.

– В общем, операция «Лесополоса» у нас. Понимаешь ситуацию? – Продолжал изливать душу милиционер, помогая Чикатило. – А тут работать с обалдуями вроде этого вашего Панасенко приходится. Хорошо еще, что ответственные люди вроде тебя встречаются, а то совсем хоть в петлю лезь.

– Салют! – весело приветствовал подошедший Панасенко. – Ну, что я пропустил?

– Время сбора ты пропустил, товарищ Панасенко, – сердито пробурчал инструктор. – В другой раз выговор тебе влеплю.

– Да ладно, отец-командир, – отмахнулся тот, – мы ж не в армии.

– Продолжишь в том же духе, получишь выговор уже сегодня, – еще сильнее озлился милиционер. – Бери пример с товарища Чикатило. Он раньше меня пришел и в работе аккуратен, дай бог каждому.

Панасенко вытянулся во фрунт и дурашливо приложил руку к виску, отдавая честь:

– Слушаюсь, товарищ командир. Есть брать пример с Романыча.

– К непокрытой голове руку не прикладывают, – устало отмахнулся инструктор. – Идем. Сегодня отрабатываем электрички.

* * *

Ночь прошла чудесно, и в Управление Витвицкий пришел в приподнятом настроении. Впрочем, его тут же и испортили.

– Товарищ капитан, вас руководство искало, – сказал дежурный на проходной.

Начальством, которое могло искать капитана, мог быть только Кесаев. А полковник подчиненных к себе приглашал не на чай с плюшками. Потому в кабинет к руководству Витвицкий входил, ожидая не самого приятного разговора, но реальность превзошла все самые мрачные ожидания.

– Вызывали, Тимур Рус… – начал Витвицкий, прикрывая за собой дверь, и осекся на полуслове.

За столом на месте Кесаева сидел майор Горюнов и смотрел на капитана со своей извечной нагловатой улыбкой.

– Доброе утро, Виталий Иннокентьевич, – приветствовал майор, и в голосе его прозвучала насмешка.

– Что вы здесь делаете? – холодно поинтересовался Виталий.

– Не очень любезно с вашей стороны начинать разговор с начальником с подобных вопросов.

Витвицкий растерянно заморгал, пытаясь осмыслить происходящее, но появление майора в виде хозяина начальственного кабинета не укладывалось в голове. Чтобы не стоять соляным столпом, Виталий Иннокентьевич снял очки и протер стекла. На лице Горюнова появилась откровенная насмешка.

– Что ж вы стоите? – Майора явно забавляла ситуация, и он продолжал развлекаться. – Присаживайтесь, товарищ капитан.

– Благодарю, – произнес Витвицкий.

Голос его прозвучал предательски сипло. Виталий откашлялся, сел к столу.

– А что с Тимуром Руслановичем? – спросил он угрюмо.

Вызов к Кесаеву казался ему теперь светлой перспективой.

– Во-о-о-т, – протянул Горюнов, – вы уже задаете правильные вопросы. Тимура Руслановича отозвали в Москву. Появилось мнение, что после начала операции «Лесополоса» он больше не нужен в Ростове.

– И он согласился? – удивился капитан.

– Что значит «согласился»? Согласия никто не спрашивает. Партия сказала: «надо», комсомол ответил?..

Горюнов сделал многозначительную паузу и выжидательно посмотрел на Витвицкого.

– «Есть!» – буркнул под нос Виталий, заканчивая избитую фразу.

– Верно понимаешь обстановку, капитан, – бодро похвалил Горюнов. – И пока другого решения со стороны Москвы нет, временно исполняющим обязанности руководителя межведомственной группы назначен я. Так что в другой раз давай-ка все вопросы, предложения и отчеты по форме.

Витвицкий неприязненно поглядел на Горюнова. Работать под началом этого человека ему хотелось в последнюю очередь. Уж лучше бы исполняющим обязанности руководителя назначили Ковалева.

– А рапорт по форме я могу подать? – мрачно спросил капитан.

– Можешь, – с усмешкой отозвался Горюнов. – Только я его не приму, так что не трать время и бумагу.

* * *

В электричке было немноголюдно: у окна сидел старик в очках и шляпе, с тряпичной сумкой на коленях, напротив него женщина с маленькой девочкой. Да еще пяток пассажиров на весь вагон.

Женщина с увлечением читала детектив Дика Френсиса, девочка болтала ногами. История про жокеев и махинации на скачках так увлекла молодую мать, что на девчушку она практически не обращала внимания.

– Мама, а когда мы приедем? – в который раз спросила девочка.

– Скоро, – не отрываясь от книги, отвечала женщина.

– А сколько еще станций?

– Восемь, – в голосе матери появилось легкое раздражение. – Я же тебе говорила.

Разъехались в стороны двери, и в вагон из тамбура вошли трое: инструктор и Чикатило с Панасенко. Они неторопливо шли по проходу, внимательно приглядываясь к пассажирам. Увлеченная детективом мать не обратила на них внимания, скучающей девочке они тоже показались неинтересными.

– Ты говорила девять, – не унималась девочка.

– Я говорила «девять» одну остановку назад. Ты же умеешь считать, – женщина перелистнула страницу, так и не оторвав глаз от книги.

– Скучно-о-о, – заныла девочка.

Старик в очках и шляпе, с интересом наблюдавший за этой сценой, улыбнулся девочке. Девочка смутилась, отвернулась к окну и снова принялась болтать ногами. Старик развернул сумку, вытащил из нее бумажный кулек с конфетами «Полет», вынул пару конфет и протянул девочке. Девочка, поколебавшись, взяла конфету.

Мама бросила на дочку короткий взгляд поверх книги:

– Что надо сказать?

– Спасибо, – дежурно поблагодарила старика девочка.

– Пожалуйста, – кивнул тот и потрепал девчушку по плечу. – А ты потерпи. Знаешь, как в песне поется? «Надо только выучиться ждать»[2].

Эта любезность от человека в очках и шляпе не укрылась от глаз Панасенко. Он приостановился в проходе и незаметно кивнул инструктору в сторону подозрительного старика.

Милиционер среагировал мгновенно, остановился возле пассажира, перекрывая ему пути к выходу, козырнул:

– Добрый день, гражданин, можно ваши документы?

– А что такое? Что случилось? – Тут же взволновалась тучная женщина с соседнего ряда.

– Ничего. Все в порядке, – обернулся Панасенко, пытаясь успокоить ее.

И только Чикатило не остановился. Он шел, не замечая ничего вокруг, пока не прошел вагон насквозь. Толкнул двери, вышел в тамбур. Остановился, только теперь заметив, что коллеги остались в вагоне.

Двери тамбура сомкнулись, оградив Чикатило от инструктора, Панасенко, женщины с девочкой, старика с матерчатой сумкой, взбалмошной тетки. Звуки вагона отрезало, слышен был лишь стук колес. Происходящее в вагоне напоминало пантомиму.

Вот старик достал из внутреннего кармана бережно обернутый бумагой паспорт. Передал инструктору. Вот инструктор посмотрел в документы, перелистнул страницу, спросил что-то. Вот Панасенко попытался успокоить переволновавшуюся даму.

Звуков не было, лишь стучала кровь в висках и вторили ей колеса на стыках. Дудух-дудух, дудух-дудух…

Чикатило уперся лбом в грязное стекло двери.

«Милицию, народные дружины, комсомол – всех приказали задействовать, чтобы под каждым кустом на него засада была», – прозвучал у него в голове голос инструктора.

«И долго так ловить собираются?»

«Пока не поймают».

Дудух-дудух, дудух-дудух, дудух-дудух…

Инструктор вернул старику документы. Что-то сказал. Но Чикатило слышал только стук колес и голоса в голове:

«И долго так ловить собираются?»

«Пока не поймают».

Инструктор взял под козырек, вместе с Панасенко направился к тамбуру.

Чикатило отлип от стекла и отступил к двери вагона.

Дудух-дудух, дудух-дудух, дудух-дудух – стучали колеса.

«Пока не поймают, пока не поймают, пока не поймают», – звучал им в такт, не унимаясь, голос инструктора в голове.

Чикатило прислонился спиной к стене, запрокинул голову и закрыл глаза. Разъехались с характерным звуком двери тамбура.

– Романыч, ты чего? С сердцем плохо? – прозвучал совсем рядом голос инструктора. Живой, настоящий, здесь и сейчас.

Чикатило открыл глаза. Перед ним стояли инструктор и Панасенко.

– Нормально все, – криво улыбнулся он.

1992 год

Отчего-то именно эта сцена вспомнилась ему в зале суда.

– Подсудимый, повторяю вопрос.

– Я не то чтобы «мог сдерживаться»… – отозвался Чикатило, отгоняя воспоминания. – Я знал, что занимаюсь презренным делом, давал себе клятвы, что больше не буду…

– Вы знали, что вас разыскивают?

– Да, знал, что ищут. Разыскивали, следственные органы осуществляли сплошное физическое покрытие. Я же в народной дружине состоял. Мы дежурили на вокзалах, в парках, электричках. В общем, прикрывали все места, возле которых находили трупы, все подходы и отходы.

Чикатило ухмыльнулся и снова позволил нахлынуть воспоминаниям.

* * *

Чикатило и Панасенко стояли на полупустой пригородной платформе. В стороне, у щита с расписанием, сидела немолодая женщина, торгующая семечками. С ней о чем-то разговаривал инструктор.

Панасенко посмотрел на просвечивающее сквозь пелену облаков солнце, улыбнулся и зажмурился.

– Красота! Сейчас бы на речку, а мы по электричкам шатаемся.

Вдалеке раздался мерный рокот. Он нарастал, приближаясь, и люди на платформе запрокинули головы в поисках источника звука.

Вертолет вынырнул из-за деревьев, прошел над платформой и скрылся. Панасенко, прикрыв ладонью, словно козырьком, глаза от солнца, проводил его взглядом.

– Пожарный, что ли? Горит где опять?

– Не, вроде не пожарный, – покачал головой Чикатило.

К ним подошел инструктор с кульком семечек, сплевывая на ходу шелуху.

– Наш это, – сказал он, отсыпая Панасенко семечек.

– А чего он тут летает?